Рассказы о войне ветерана 460

                Д А Л Ё К И Е  К О С Т Р Ы

                Повесть

                Автор  повести Олесь Гончар.

  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).
 
Продолжение 6 повести
Продолжение 5 — http://proza.ru/2020/10/27/1490

  До чёртиков надоел нам одноглазый занудливый мужик из Сулиминых хуторов, которого Микола почему-то прозвал Лжедимитрием. Довольно странный тип: переступит порог неслышно, будто на кошачьих лапах, обойдёт всех в редакции и в типографии и каждого доймёт неизменным своим нудным вопросом: имеет ли он право сам писать в газету?
Все ему в один голос — и у нас, и в типографии:
— Имеете, конечно! Никому не возбраняется писать.
Из редакции он уйдёт вроде бы удовлетворённым, понявшим своё право, однако и после этого не удосужится написать ни единой строки (возможно, его преследует какой-то внутренний испуг?). Спустя некоторое время снова появится, даже переступит порог кабинета редактора со своим тихим осточертевшим вопросом: «Имею ли я право писать? Только вы мне точно, по всей форме скажите... право писать в газету я имею или нет?»
— Снова ухнула литстраница из-за этого рейда, — говорит Житецкий, подходя к нам. — Не до лирики, хлопцы, сейчас...

  Раздвинувшись, мы даём ему место на скамейке, и он, сев между нами, свободно откинувшись, бросает взгляд на освещённые окна типографии, где за геранью виднеется девичья фигура, озабоченно склонившаяся над кассами. Это трудится Ольга.
— Вот её я не могу понять: влюблена, это же яснее ясного, но в кого? — вопрошает Житецкий, его тоже, видимо, интригует загадочное Ольгино чувство. — Такая вроде бы открытая, а вон какую проявляет затаенность — ни с кем об этом ни-ни.
— Может, она по тебе убивается? — говорит Кирик приугасшим голосом.
— Ты что? Я, как и вы, для неё друг и не больше, товарищ по работе. А кроме того,

  Ольге хорошо известно, кем душа моя переполнена... Да и от вас я не скрываю...
И мы — в который уж раз — слышим от Житецкого о его кременчугской, так щемяще-горячо воспетой им любви. Он наизусть снова читает нам свои стихи о ней, нигде, к сожалению, не напечатанные. Нам дороги эти минуты товарищеской близости, взаимного доверия, когда мы втроём предаёмся поэзии, размышляем о жизни, пока Ольга, закончив работу, выключит в типографии свет, выйдет на крыльцо, шутливо посетует на своё одиночество, а потом, раскинув руки, будто для объятия, порывисто позовёт кого-то в молчаливом пространстве песней:
«Ой, зійди, зійди, ясен місяцю…»

  И так страстно, с такой душой воскликнет, что месяц, — о диво! — словно по её зову и в самом деле взойдёт. Ярким шаром поднимется из-за кустов сирени, чтобы всю ночь озарять со своих высот монастырскую гору с куполом собора, в котором сейчас находится наш районный клуб. Лунное сияние фантастически разукрасит остатки старинного запущенного парка, преобразит и древние полуискрошенные стены, тянущиеся по подгорью меж зарослей нехворощи и чертополоха до самой нашей свечкарни, где на крыльце сейчас стоит под лунным светом, вроде и на себя не похожая —какая-то до странности изумлённая Ольга.
— Як млиновее коло*, — произносит она уже тихо, будничным языком. — Вот так, хлопцы, надо песни слагать, а вы... Эх вы!

  Можно было бы надеяться, что после этого она присоединится к нашей компании, хотя бы недолго побудет с нами, однако у неё, видно, другие намерения: обеспокоенно скосила взгляд в сумерки парка, будто кого-то выискивая, лёгким прикосновением пальцев поправила на голове косынку и пружинисто сбежала с крыльца, но только свернула не в нашу сторону, а в противоположную.
— А соловьёв слушать? — напоминаю ей вдогонку.
— Ты же обещала! — добавляет и Кирик упавшим голосом.
— В другой раз, ребята. «На другую весну», — отвечает словами песни и смеётся, удаляясь. Постукивая каблучками, быстро пошла вниз по улице в направлении к полустанку, где ждёт её обсаженный тополями отцовский домик. Опустеет улочка, однако и в тишине лунной ночи долго нам еще будет звенеть этот Ольгин сочный, какой-то словно бы вишнёвый смех.
Не осталась у камня влюблённых, в самом деле, выходит, мало значим для неё мы с Кириком и даже Микола, хотя днём, когда он заходит в типографию, девчата охотно с ним шутят, допытываясь, чем они хуже его кременчугской Азы. Правда, Ольга будет проявлять некоторую сдержанность, видно, поэт наш кажется ей чем-то не совсем реальным, созданием чуть ли не бестелесным, самой судьбой предназначенным для какой-то иной, не будничной жизни.
 
* Как мельничный круг (укр)

                Продолжение повести следует.