Дом в конце дороги

В реанимации мне было очень хорошо. Я ничего не чувствовала. Совсем ничего. Ни боли, ни холода, ни голода, ни прикосновений медперсонала. Я безмятежно спала. И мне снились прекрасные сны: яркие, красочные, увлекательные. Я даже намеревалась их записать, когда проснусь. Каждый был готовым сюжетом для отдельной книги.

В реанимации я провела целых три недели, но все эти дни слились для меня в одну короткую ночь с бесконечной чередой снов.

Единственное, что меня тогда слегка напрягало, так это то, что в каждом новом сне я всегда находилась в замкнутом пространстве, из которого никак не могла выйти.

В снах были и странно украшенная комната в каменном здании старинного театра - с высокими потолками, нелепыми декорациями, зеркалами и кислотного цвета сценическими платьями.

И элитный вагон императорского пассажирского поезда, отделанный красным деревом и дорогой бархатной обивочной тканью.

Фантастический кинозал с мягкими бордовыми сиденьями, почему-то расположенный в просторном салоне самолёта.

Закрытая белоснежная игровая беседка, с батутом внутри, на песочном пляже у моря.

А ещё огромный ангар со странными рельсами для ремонта грузового транспорта.

Двухъярусный подвал с закрытыми техническими отсеками, перегородками, металлическими лестницами, водопроводными и отопительными трубами, набитый людьми и их разнопородными собаками.

Люди были везде, порой они общались со мной, но в целом до меня им не было никакого дела.
 
Окна практически во всех зданиях были или круглыми, или их не было вовсе.

Ещё запомнилась масса светильников – разнокалиберных и ослепляющих. Самыми ужасными оказались длинные прямоугольные потолочные лампы в ангаре покойной тётки со стороны отца (которую я никогда не видела). Их вместительные полупрозрачные пластиковые плафоны были заполнены обескровленными кусками заформалиненной человеческой плоти. (Только недавно я узнала от мамы, что эта тётка тайно рожала детей и бросала их умирать в безлюдной бурятской степи).

Все помещения были двухъярусные, с высокими потолками. А я всегда находилась в центре комнаты, наблюдая за происходящим или из положения стоя, или лёжа на спине.

В последнем сне я оказалась на веранде просторного деревянного дома, стены и полы которого были сколочены из лёгких досок, выкрашенных светлой краской. Дом был жилой, но почему-то он напоминал мне сезонную летнюю дачку из пионерского лагеря.



На стене дома, у самого входа, вижу смешное, легко покачивающееся бра в виде крупной прозрачной пластиковой игрушечной головы лошадки с единственным, почему-то синим, ухом. Но лошадка словно живая – грустно смотрит на меня и наивно хлопает глазками. Хлоп-хлоп… Её глаза наполняются слезами. Кап-кап… Запомните эту лошадку, она с секретом, о котором я расскажу чуть позже.

Я вхожу в дом. Внутри он огромный, но чёткого разделения на комнаты нет. Перегородками служат несколько больших, чисто выбеленных русских печей. На уровне пола в нутро дома вмонтировано несколько огромных ванн, напоминающих джакузи.  И я понимаю, что дом одновременно служит баней.

Мне до краёв наполняют одну из этих ванн. И вот я уже лежу, утонув по самую шею в душистой белой пене, а мне моют голову. Меня купает моя дочь. Я не вижу её лица - дочь находится сзади меня. Хотя моё тело в странном оцепенении, а я не могу обернуться, всё равно чётко осознаю, что со мной именно она.

В доме есть ещё люди. Они спокойно занимаются своими делами. Разновозрастные дети осторожно наблюдают, как меня моют. Но меня их присутствие ни капли не стесняет, я наслаждаюсь приятной процедурой, с удовольствием вдыхая аромат шампуня, и чувствую себя прекрасно.

Светленькая голубоглазая хозяйка дома, на вид лет тридцати с небольшим, внешне мне очень знакома. Но я так и не могу вспомнить, при каких обстоятельствах мы встречались. (Вероятно, это моя тётка Лида, которую насмерть задавила телега в возрасте семи лет. Я за неё всегда молилась). Заметно, что она не слишком рада моему присутствию. Не скрывая раздражения, женщина несколько раз торопливо проходит мимо меня, выжидательно посматривая на огромный циферблат часов, висящий прямо у меня перед глазами. И я понимаю, что мне пора уходить.

И вот я уже на улице. Вижу грунтовую дорогу, проходящую мимо дома. Эта дорога мне знакома до боли - она ведёт в родную деревню, где когда-то жила моя бабушка, и где прошло моё детство. Меня усаживают в телегу, запряжённую шестёркой светло-буланых лошадей, и мы катим по дороге в сторону деревни.



А потом я очнулась. Сюжеты снов очень быстро забылись. Да и не до этого было. Меня вывезли в другую больницу, где меня ожидали ещё две операции и многомесячное лечение.

Но тот сон, с домом в поле, накрепко засел в моей голове. Всё было таким явным! Я даже помнила запах той шампуни. Потом я узнала, что действительно, пока я была в беспамятстве, дочь приводила мою густую длинную шевелюру в порядок! Волосы тогда сбились в бесформенный ком, а дочь аккуратно разбирала их на прядки, тщательно расчёсывая и очищая сухим шампунем.

Только я никак не могла мысленно сориентироваться, где же всё-таки находится тот дом из сна. И существует ли он вообще, или это плод моего больного воображения?

Весной, через четыре месяца с начала болезни, меня наконец-то выписали из больницы. А летом, в большую родительскую субботу, дочь уговорила нас с сыном поехать в деревню, навестить могилки усопших родственников. В самой деревне нас никто не ждал – родовая усадьба была давным-давно продана. На старенькой «шестёрке» мы втроём добрались до знакомого погоста. Аккуратно прибрались на слегка заросших дикой травой холмиках, мирно посидели на скамеечке, и собрались в обратный путь.

Когда мы уже выходили из кладбищенских ворот, меня вдруг остро пронзили больничные воспоминания. О, боже! Я же сейчас стою на пороге того самого дома, в котором меня купали! Да вот и она, дорога, по которой меня вывозили из этого дома. Вывезли же! А вот меня ждёт та самая шестёрка, только не лошадей, а шустрый ещё АвтоВАЗовский автомобиль бежевого, светло-буланового, цвета. Я радостно сажусь в машину, и мы катим по дороге в сторону деревни…

А напоследок про лошадку. Помните? В больнице мне каждый день ставили внутривенные инъекции. И однажды меня озарило. Я заворожённо смотрела на капельницу. Капельница - вот она, та самая вытянутая морда игрушечного светильника-лошадки из сна, с синим ухом-клапаном! А падающие капельки раствора создавали иллюзию моргания. Хлоп-хлоп… Слёзки кап-кап…

Как хрупка грань между сном и реальностью… Как хрупка человеческая жизнь…

P.s. Чуть позже вышеописанного была ещё одна операция. Когда я пришла в себя, напротив моей каталки в послеоперационном зале на стене увидела круглые больничные часы. Те самые, на которые мне указывала взглядом покойная тётка Лида.

P.s.s Некоторые события из снов так или иначе уже случились в моей жизни.

«Двухъярусный подвал с закрытыми техническими отсеками, перегородками, металлическими лестницами, водопроводными и отопительными трубами, набитый людьми и их разнопородными собаками». Этим подвалом оказалось огромное производственное помещение без окон, в котором я работала в течение полугода. Инвалидность сняли, нужно было зарабатывать. Когда я вошла туда впервые, испытала острое чувство дежавю: знакомые белые стены, лестницы, перегородки, трубы, светодиодные потолочные лампы, металлические двери с овальными иллюминаторами. И люди в спецодежде, которые не обращали на меня никакого внимания, потому что были безотрывно заняты каждый своим делом. Поначалу я не понимала, при чём тут собаки из сна. Но вскоре всё встало на своё место. Уставшие от невыносимо тяжёлого физического труда люди срывались и громко ссорились. Из-за шума оборудования было не разобрать слов брани, слышались только резкие отрывистые звуки, словно собачий лай: гав-гав-гав… С этой работы я ушла, и слава Богу.

«Закрытая белоснежная игровая беседка, с батутом внутри, на песочном пляже у моря». После предприятия устроилась работать воспитателем в детский сад. По специальности я учитель начальных классов. Моря тут нет, зато есть и игровые беседки, и батуты, и пляжи вокруг песочниц.
 
«Фантастический кинозал с мягкими бордовыми сиденьями, почему-то расположенный в просторном салоне самолёта». Зал был. Тот самый. С бордовыми сиденьями и бархатным занавесом. И я действительно летала. От звуков камерного оркестра. И рождественских песен.

Живу дальше.