Семейный альбом для любителей театра

"Семейный альбом" Миндаугаса Карбаускиса в Маяковке. 
Постановка пьесы Томаса Бернхарда "На покой". 
Долгожданная премьера после пандемии в здании театра в Пушкарёвом переулке.
30 октября 2020 года. Камерный зал на 70 человек.
Сцена устроена посередине зала, который окаймлён маленькими ложами со зрителями. 
   
Действие спектакля разворачивается в небольшом доме в Штутгарте. В центре столовой стоит дубовый прямоугольный стол, на нём утюг и макинтош. Слева стеклянная входная дверь. Справа окно с витражом, узор которого отсылает к готике. Вначале первого действия зрители застают разговор двух сестер. Старшая  очень деятельная, на ней держится уклад дома, её зовут Вера. И младшая, прикованная к инвалидному креслу (она целиком зависит от старшей), её зовут Марта. На дворе 60-е годы. Сёстры, как выясняется из разговора, ждут с работы старшего брата Рудольфа, начальника земельного суда. Ждут к обеду, который устраивается в доме по случаю, составляющему главную тайну истории.
   
Из года в год, 7 октября, в клаустрофобной обстановке дома празднуют день рождения Гимлера. А тайна, которую тщательно скрывают от посторонних глаз: Рудольф - бывший подчиненный Гимлера, член СС, заместитель коменданта фашистского концлагеря.  
   
Готовится праздник. Вера тщательно разглаживает утюгом складки макинтоша Рудольфа, чистит его эсэсовский мундир и фуражку. Она периодически прерывает нервный разговор с Мартой, раздражающей её всем (не разделяет нацистских идеалов, неблагодарна и дерзка) и прислушивается к звукам на улице, не Рудольф ли возвращается с заседания земельного совета... В разговоре двух сестёр обнажается тайна семьи, а вместе с ней и вся структура спектакля.
   
Как только придёт Рудольф, будет накрыт стол (во втором акте спектакля): на льняной, цвета топлёного молока, скатерти появятся хрустальные бокалы, винные бутылки с высоким узким горлышком, мельхиоровые столовые приборы, подносы с мясом и прочими блюдами, а в центре стола - серебряный кувшин с белой азалией. На Марту, прикованную к инвалидному креслу, наденут полосатую робу арестантки. Потом Вера подойдёт к пианино и исполнит "Маленькую ночную серенаду" Моцарта... А затем наступит апогей вечера: из под дубовой крышки обеденного стола извлекут  завёрнутый в сукно семейный альбом в кожаном переплёте. Начнутся воспоминания о прошлом, зазвучат торжественные тосты и речи об идеалах нацистской Германии.    
   
Но пока первый акт, в котором Вера продолжает прислушиваться к шагам брата (или чужих?), и из этого ожидания растёт волнение зрителей, ощущение, что сейчас появится нежеланный гость и раскроет страшную семейную тайну. Но входит Рудольф, человек невысокого роста и плотного телосложения, крупный государственный чиновник, бывший нацист и заместитель коменданта концлагеря. Он появляется в доме с жалобой на мальчишек: они набросились на него во дворе школы с криками: заместитель (именно так и сказали!) коменданта концлагеря и оторвали пуговицу пальто. Он встревожен (откуда они знают семейную тайну?), но довольно быстро успокаивается, предвкушая семейный вечер. Вера помогает ему переодеться в эсэсовца и усаживает за праздничный стол.    
   
А дальше всё идёт по сценарию, описанному Верой в первом акте. За исключением двух моментов. Когда Вера выходит из комнаты, Рудольф бросается на Марту с упрёками за её постный и недовольный вид, неблагодарность и демонстративное неуважение к нему. Он грубо выхватывает из её рук книгу, которую она читает на протяжении всего спектакля (словно ныряет в неё, чтобы спрятаться от страшной семейной тайны). Марта защищается, машет руками и даже кусает Рудольфа за палец. Но неожиданно входит Вера, и ссора прекращается.
   
И ещё один незапланированный пассаж, финальный. Рудольф, подогретый третьей бутылкой вина и воспоминаниями о прошлом, достаёт из кладовки боевую винтовку. Любовно рассматривает её, а потом целится из неё в окно, но не решается выстрелить. Вера выхватывает её из рук Рудольфа, быстро заворачивает в сукно и прячет. Но в кобуре, пристёгнутой к мундиру, остаётся вальтер. И Рудольфа уже не остановить.
   
Он целится из пистолета в парадную люстру столовой. Потом в Марту. В Веру. И вновь в Марту. В распалённом воображении Рудольфа сестра, в полосатой робе и платке,  превращается в настоящую арестантку концлагеря. Он приставляет дуло пистолета к её лицу и... Через мгновение его глаза становятся стеклянными, а лицо мертвенно-бледным.. Сердечный приступ. Он падает на сестру, сидящую в инвалидном кресле, ничком. Марта в отвращении отбивается от него руками, больше похожими на бьющиеся крылья погибающей птицы.    
   
И в финале: Вера, полная самообладания, катит обоих на инвалидном кресле в спальню, чтобы Рудольфа там переложить на кровать. Марта возвращается на кресле в столовую и срывает с себя робу и платок арестантки. Вера спешно собирает всю "карнавальную" атрибутику, завязывает в узел и прячет на кухне. Потом она меняет пластинку: с пятой симфонии Бетховена на ретроритмы Германии шестидесятых годов. В руках у неё появляется ярко-красный телефон, она звонит доктору Фромму, чтобы вызвать его к Рудольфу, у которого сердечный приступ.
   
Этим и заканчивается спектакль про бывшего эсэсовского начальника, нынешнего главу земельного совета, собирающегося через полгода на пенсию, на покой. Роль Веры исполняет Евгения Симонова. Её актёрская энергия, хорошо приспособленная к трансляции с большой сцены, в камерном пространстве (где нет расстояния между актёрами и зрителями) кажется зашкаливающей. Михаил Филиппов в роли Рудольфа и Галина Беляева в роли Марты работают в другом регистре, более спокойном и лучше приспособленном к камерной сцене. И между ними вырабатывается актёрская химия. Очень точная. Прекрасно они играют сцену ссоры старшего брата и младшей сестры,
в которой они похожи на детей, затевающих драку в родительском доме. Для молчаливой и подавленной Марты эта сцена становится кульминационной, в ней неожиданно выплёскивается энергия обиженной и нервозной молодой женщины.
   
Михаил Филиппов максимально приближается к неоднозначному характеру Рудольфа - бывшего эсэсовца, а в мирной жизни крупного государственного чиновника. И его персонажу, чувствуется, есть на что опереться в структуре текста. Чего, например, не скажешь  о героине Евгении Симоновой: возникает ощущение, что ей не хватает психологических деталей, отчего образ получается схематичным.
   
Возможно, этот эффект неисполненности актёрами своей миссии возникает из-за отсутствия в "Семейном альбоме" важного звена для постановок Миндаугаса Карбаускиса - сценария Марюса Ивашкявичюса. Трудно сказать, почему в этом спектакле обошлись без его участия, но без его точной психологической партитуры текст "Семейного альбома" получается плоским, с повторами. Иногда возникает ощущение, что актёры не совсем понимают, что играют.
   
Но несмотря на все замечания к последней премьере, театр Миндаугаса Карбаускиса остаётся в театральной Москве самым тонким и ярким.