Ё буква весёлая

Ё — буква весёлая

Глава из повести "Цепь". Полностью: http://newlit.ru/~kovsan/6594.html

Очень часто реальность бывает болотисто ненадёжной, неверный шаг — и в вонючее месиво с головой. Поэтому окольными путями приходится ее обходить, в труднопроходимые, но не смертельные пространства, ничего не поделаешь, забираться, в другие, более спокойные эпохи, делая петли во времени, уходить. Дела в этом помочь никак не способны — незаменимы слова, их слияния, славные связи, незабываемые сочетания. Когда слова совокупляются… Ох, эти божественные словокупления!
Мои слова — вызов цепной бессловесности. Кто-то должен ведь говорить, речь живой сохраняя, даже тогда, когда вокруг шеи петлёй ржавая цепь заплетается, вот-вот захлестнет, и последним выдохом грянут слова, которые не услышать, не запомнить не смогут, даже если пожелают не делать этого никогда, будут их повторять.
Где? Хотя бы на моих похоронах! Не могут же похороны сочинителя слов остаться немыми! Послушаю — оценю. Что не так — встану, поправлю. Иначе зачем умирал? Чтобы услышать!
Я — вызов цепи, мои слова — вызов ее бессловесности. На дуэль цепь мне не вызвать: она кодекс чести не чтит, что это такое не знает. Остается произносить слова, говорить, сочинять периоды, на абзацы их разделяя, друг с другом их ловко, лукаво соединяя: кто-то должен, почему же не я, хотя порой и мучительно. Но что лукаво ловчить: сладкая мука. С чем сравнить? А то вы не знаете! К чему банальности повторять? А новое свежее сравнение ещё не родилось. Соединять надо умело — сплетая, словно косы маленьких девочек, чему я, отец двух дочерей, так и не научился.
Не по Сеньке шапка. Зато по Сеньке сладкая мука.
И самое мучительное: не с кем этой мукою поделиться. Одних уж нет, другие ещё не родились. Что остается? Одно. Сочинить. Друга. Наставника. Ученика. Кого угодно, но только собой недовольного и придумывающего на свою голову беды, некоторые из которых, к несчастью, сбываются. Когда тяготит благополучие, открывается ковчежец, несущее беду вынимается, когда сбывается, не скуля, молча страдается.
От коллективного тела, всё пространство собой занимающего, изловчившись, сочиненный он ускользает, чтобы полусвободно вдохнуть полувдохом, полуглотнуть полуглотком. От себя удирая, проходит сумеречным сырым предвечерним маршрутом, останавливаясь — представить границы своего языка, своего мира пределы. Произносит про себя или вслух — мир его невыносимых фантазий меняется: воздушный шар надувается, меняя объём, с внешней псевдореальностью пересечения изменяя, с возрастом всё меньше с ней желая соприкасаться. Хоть с шаром мир его схож, но от правильной формы далёк: в одних местах нелепые впадины, в других — безобразные вздутия, будто пролежни и нарывы больного, не встающего с кровати, на которой умрёт.
Это он. Что же я?
Издалека, с высоты, словно с крыши многоэтажного здания, которое выросло, меня поднимая, войдя в землю фундаментом, во сне, будто в аквариуме с зеленоватым туманом, вижу незнакомую площадь. Не удивительно: площадь — предмет многолетних моих настойчивых размышлений, надеюсь, не слишком бесплодных. Так что этот сон можно счесть результатом многодлящейся небесплотности.
Как все площади, и эта весьма кривовата, в нее вливаются широкие улицы и узкие переулки, на нее может явиться и конная статуя, и ещё живой юноша с канистрой бензина для самосожжения. Да мало ли кто может на площадь явиться, изобретая, как сквозь оцепление просочиться. Но цепь в обратном уверена: для того она здесь; звено к звену: к плечу плечо, к бедру бедро — наизготовку, навытяжку, чтоб и думать не смели. Придумали: просочиться, строй порушить, прорваться к помосту с виселицей или же гильотиной. Они стоят спиною — не видят, им, звеньям, охраняющим, предотвращающим, ограждающим, разницы нет. Что от чего? Святое от профанного они, цепь, отделяют. Святое — что? Профанное — где? Профанное вне цепи. Святое — внутри. Вот-вот затихнет, заткнется и замолчит, и раздадутся хрупкие хрипы — звуки то ли сдавленных, то ли разрубленных позвонков. Какая разница? И по вас плачут топор и верёвка. Была бы шея, ха-ха.
Вот и всё. И не видели? Что ж, в другой раз обязательно. Кто виноват, что росточком не вышли, смерти, и той не увидели. Не печальтесь. И вы в цепь желаете, и вы шлем со львом, орлом, драконом, грифоном  хотите на голову водрузить? У нас ведь как? После ужина два раза в неделю по субботам и вторникам команда звучит. Догадайтесь. Сдаетесь? На грудастые и членоторчащие тела рассчитайсь! А вы думали! Мы, в цепь поступая, обет цепных звеньев давая, прививку от червей сомнения получая, проходя ритуал, так сказать, процедуру, постоянного пола лишаемся, чтобы сакральное не осквернить, профанностью врожденной друг друга пугая.
Вот вам и ё-моё. Ё — буква весёлая. Жолтый — жёлтый. Сравните. С «о» — тоска жуткая, смертная, с «ё» — ничего, можно жить, если грусть, то недолгая. Не далее смерти продлится.