Мало кто пишет одинокому полковнику

Полковник Гарин курил, сидя в кресле за старинным письменным столом, покрытым, зеленым, в нескольких местах прожженным сигаретным пеплом сукном. Окна его кабинета были плотно зашторены, стол освещала лампа с зеленым абажуром. Ему много раз предлагали сменить этот стол на модные новоделы, но он всегда отказывался, был привязчив к окружающим его предметам, людям. Только среди них чувствовал себя комфортно, воспринимая их, как часть своей личности.
 
Полковник, седой, широкоскулый, с глубоко посаженными серыми глазами, фигурой бывшего атлета, давно отошедшего от спорта, и весьма обремененного лишним весом, начальствовал в аналитическом отделе Управления. Его недюжинный ум, отточенный многими годами тонкой интеллектуальной работы по раскрытию разных, в последние годы преимущественно экономических преступлений, не мог оставаться праздным.

Полковник отложил калькулятор и записал: 844, два года, три месяца, 23 дня.
Ровно столько предстояло ему трудиться до выхода на пенсию. Если сегодняшний день не считать, подумал он, то на день меньше. Пустяк, а приятно.

Гарину хотелось на пенсию с юности. Он мечтал о ней, как другие мечтают о больших деньгах или головокружительной карьере. Как-то на третьем курсе он обмывал с однокурсниками – студентами юрфака удачную защиту курсовых. Там, в ресторане Нива, любимой студентами университета забегаловке, он, по пьяни, естественно, озвучил эту идею:
- Надо бы сразу после окончания вуза отправлять нашего брата на заслуженный отдых. Лет на десять – пятнадцать, потом пусть каждый трудится до самой смерти.

Полковник улыбнулся своим воспоминаниям, подумал, что если до пенсии не доживет, то на его могиле следует написать: «Жил в ожидании, но не дождался. Покойся с миром».
Он засобирался, до начала обеденного перерыва оставалось пара минут. Сборы прервал телефонный звонок.
- Привет, дорогой! – он сразу узнал голос Толика, друга студенческих лет, журналиста областной газеты, - какие планы на вечер? Может вечерком сбежимся, ударим пивом, например, по беззаконию и разгильдяйству?

Гарину очень захотелось сбежаться и ударить. Он любил бывать в холостяцкой квартире друга. Они встречались регулярно, примерно раз в месяц. У Толика им никто не мешал, он, после развода, жил один.
Полковник с удовольствием принял бы друга у себя, но жена, Анна Антоновна Толика не жаловала, шуток его не понимала, считала их дружбу неким мезальянсом, дурной привычкой, свидетельством всеядности и неразборчивости мужа.
- Договорились, встречаемся, - сказал Гарин, - я буду дома к шести, ты позвонишь в семь. Действуем по старой схеме. Вызываешь меня в Управление в связи с, допустим, необходимостью срочно ответить на запрос центра о динамике экономических преступлений в регионе. Представься капитаном Куценко, передающим приказ шефа. Говори через платок, Ты же знаешь, Анна любит послушать со второго аппарата.
Буду у тебя к восьми, посидим пару часиков. По дороге куплю все, что надо, ты не суетись.

Гарин положил трубку, выключил настольную лампу, раздвинул шторы. За окнами лил проливной дождь, низкое серое небо, казалось, опирается на крыши жилых домов напротив. Кабинет полковника, такой уютный минуту назад, стал вдруг казенным, неуютным. Ему захотелось немедленно уйти отсюда, и он направился к двери, но дойти не успел, снова ожил телефон. Пришлось вернуться.

Звонили из приемной начальника Управления.
- Владимир Иванович, генерал просит вас срочно подойти.
Не дадут мне сегодня пообедать, думал Гарин, спускаясь с третьего этажа на второй. Когда он вошел в приемную начальника, дверь в генеральский кабинет была открыта, его хозяин стоял в предбаннике у стола секретарши и что-то ей диктовал.
Увидев полковника, он, не прерывая диктант, кивком указал ему на дверь кабинета; заходи.

- Присаживайся, Владимир Иванович, я вот зачем тебя вызвал: факс из Москвы получили, требуют анализ динамики крупных экономических преступлений за последние три года. Как всегда, срочно. Завтра, крайний срок послезавтра утром надо отправить.
- Накаркал! – подумал Гарин, а вслух сказал, - Нет проблем, сделаем.

Полковник вернулся к себе, попросил Семеновну заварить чай и что-нибудь принести перекусить из столовой. Дождавшись ухода секретарши, он позвонил Толику и отменил встречу, а когда Семеновна вернулась, сел пить чай, поручив ей собрать в четырнадцать часов руководителей групп.

Совещание было коротким, полковник заранее сформулировал задания для каждой группы, продумал вопросы взаимодействия между группами в ходе работы, назвал сроки подачи итоговых материалов майору Слепцову. Про себя полковник называл Слепцова «оформителем». Он, филолог по первому образованию, как никто, умел из разнородных материалов соорудить нечто целостное, удобочитаемое, оставляющее у читателя положительное представление об умственных способностях писавшего. Выводы, предложенные Слепцовым, выглядели воплощением управленческой мудрости, образцом ответственного подхода к прогнозированию. Чтобы разобраться и убедиться в том, что предлагаемые действия не приведут к желаемому результату, требовалось немалое время и недюжинный интеллект.

Полковник отпустил подчиненных, попросив задержаться штатского парнишку – руководителя группы программистов и Ольгу – главного психолога отдела.
Мальчишка программист, свободу он, видите ли, ценит, никак не соглашался стать офицером, несмотря на солидную прибавку к зарплате и многочисленные льготы. Он сидел, закинув ногу на ногу и от нечего делать разглядывал портрет президента, висящий над столом Гарина подлинник, написанный художником Василенко, мотающим срок за безалаберное отношение к государственным средствам, выделенным на потолочную роспись актового зала в новом здании городской администрации.

Полковник попросил программиста как можно быстрее собрать нужные статистические данные и, кровь из носу, сегодня к вечеру, представить их группам в виде таблиц и графиков. Парнишка пообещал и был отпущен.

Когда мальчишка покинул кабинет, полковник встал, закрыл дверь на ключ, посмотрел на Ольгу и вернулся в свое кресло. Она поняла его без слов, подошла к столу, протиснулась между ним и книжным шкафом, чуть отодвинула назад, к портрету президента, кресло, в котором сидел полковник, благо, оно легко передвигалось на колесиках, и опустилась на колени перед Гариным.
Полковник расслабился и закрыл глаза. Ольга расстегнула ширинку на его форменных брюках, приспустила трусы и извлекла член. Немного поработав руками, она лизнула головку, взяла ее в рот и задвигалась. Полковник застонал и скрестил ладони у нее на затылке, слегка корректируя темп движения и глубину проникновения.
Полковник вздрогнул, снова застонал, он достиг желаемой цели. Ольга выбралась из-за стола, он успел благодарно похлопать ее по попке. Она вынула носовой платок, вытерла губы, поправила прическу.

- Если я больше не нужна, я пойду?
- Иди, сама знаешь, работы сегодня невпроворот.
После ухода Ольги Гарину захотелось пить, он одним глотком допил недопитый, давно остывший чай, выглянул из кабинета и попросил Семеновну набрать в графин холодной водички из кулера.
Жадно выпив два стакана, он позвонил жене и предупредил, что задержится на работе.
- Так когда тебя с ужином ждать?
- К восьми, думаю, буду.
Полковник положил трубку и улыбнулся. Ему вспомнился анекдот, когда- то рассказанный Толиком:
- Ты знаешь, как называется человек – категорический противник орального секса?
- Нет, а как?
- Невротик.

Вечером следующего дня отчет на десяти страницах с отточенным аналитическим заключением, продуманными выводами и рекомендациями, снабженный солидным приложением, состоящим из таблиц и графиков, лег на стол генералу, получил одобрямс и отправился в Центральное Управление.
 
Полковник задернул шторы, включил настольную лампу. Он немного устал, ему взгрустнулось, он подумал о том, что все меньше на этом свете людей, с которыми хочется встретиться не по делу, а просто так, поговорить не о работе, а о чем получится.
Гарин позвонил Толику, и они договорились встретиться в ближайший понедельник.

Перед уходом с работы полковник решил навести порядок в бумагах, грудами лежащих на столе. На глаза ему попался лист, где было написано: 844, два года, три месяца, 24 дня. Он исправил последние четверки на двойки, скомкал лист и бросил его в урну.