Глава 10. Охота на ведьм

Глава 10

Охота на ведьм

СЕНТ-ЭТЬЕН

       Элайя уронил голову на сложенные на столе руки. В ней было так пусто, что каждый удар сердца отзывался ударом колокола. Жизнь закончена. Зачем два идиота позволяли девочке подходить к больным, на что надеялись? Вот вам людская «благодарность» - ребенок, спасший не одну жизнь, теперь должен был за это поплатиться своей. У Гертруды был необычный Божий дар – чувствовать и лечить болезни. Пусть бы она его не имела, но была бы дома сейчас. Боже, что они натворили! А так радовались каждому ее успеху.   

       Однажды Габриэль прибежал к Жозефу с тетрадью прописей. Многие из них были вымараны чернилами, а немногие оставшиеся исправлены самым неожиданным образом. Ни у кого не возникло сомнения, чьих рук это дело, но расспрашивать или наказывать девочку было бесполезно.

       Жозеф сгоряча швырнул испорченную рукопись в очаг, откуда ее, уже охваченную огнем, ассистент выхватил голыми руками. Втихаря он приготовил для себя тинктуру по прописи, скорректированной Гертрудой, и через несколько дней почувствовал значительное улучшение от застарелой боли в суставах. Тогда он снова пришел к остывшему уже хозяину и заставил его заново взглянуть на рецепты. Несомненно, девочка была права. Сами лекари в уме иногда не могли понять, какой лечебный эффект несут в себе толченые крылья летучей мыши или слюна девственницы. Но рецепт есть рецепт, и менять его никому в голову не приходило. А Гертруда  взяла и заменила эти сомнительные компоненты на некие минералы и вытяжки из растений. Откуда такие знания? Много читала? Да, но этого в книгах не было. Чутье? Божий дар!

       Но, видно, так думали не все. Неужели никто не понимал, что  не приспособленный к жизни ребенок просто не выживет в каземате. Девочка не сможет там даже напиться. Времени не было. Совсем. Элайя вбежал к безучастно лежащему в нетопленной комнате Жозефу.

       - Дядя, ты помнишь, мы забирали библиотеку в доме епископа? А можно ли оттуда пробраться прямо в его покои?

       - Да, конечно. Но что ты задумал, сынок? Боюсь, он и слушать нас не станет, он очень принципиальный и правильный…

       - А я и не собираюсь с ним разговаривать.

      

                *    *    *

       Аврелий де Нортевель откинулся на спинку кресла и отер жирные пальцы тонким батистовым платком. Как всегда, курица была отменной, а пышные булочки из белой муки с заваренными в меду грушами просто бесподобны. Да, не прогадал он, когда  забрал  этого малого из убогого монастыря, где тот так приготовил обычную репу, что его святейшество чуть язык не проглотил. За три месяца присутствия в его доме он еще ни разу не повторился, готовя из простых продуктов невероятные шедевры. Епископ смачно рыгнул и перенес свое тучное тело на пару метров левее, в широкую и мягкую кровать.

       То ли от обилия еды и вина, то ли от того, что в комнате действительно было жарко, с него градом полил пот, а мясистая грудь, поросшая редкими рыжими волосами, нестерпимо засвербела. С трудом разоблачившись до исподнего, Аврелий блаженно почесался, от усилий еще раз рыгнул и  с удовольствием смежил веки. Вскоре спальню огласил оглушительный храп, от которого беспокойно метались язычки свечей, стоящих  рядом на высоком канделябре. Так прошло часа полтора….

       Вина хоть и было выпито много, да молодое оно, не слишком крепкое, и вскоре алкогольный наркоз прошел. На сей раз зачесалась и спина тоже.

       Перевернувшись на бок, священнослужитель  не открывая глаз кое-как дотянулся до бока, дальше рук не хватило. Зато под пальцами почувствовал нечто тягуче жидкое. Глаза пришлось открыть и, поднеся ладонь к свету свечей, этот важный и представительный мужчина завизжал, как поросенок на кастрации. На крик прибежали опочивальник и даже привратник, а по всей улице залаяли встревоженные собаки. До утра епископ то бился в приступе неизвестной хвори, то заходился в истерике. А прислужники не успевали убирать испражнения и рвоту, без конца лившиеся из святого отца. На своем теле он обнаружил огромные болезненные кроваво-гнойные пузыри, при малейшем прикосновении к ним взрывавшиеся зловонным содержимым. А к утру, почти вдвое похудевший, он упал без чувств. Нюхательные соли и холодная вода не помогали. И испуганные слуги послали за Скалигерами.

        Вначале распахнув окна от нестерпимой вони, врачи приблизились к постели. В сером свете занимающегося дня они увидели измученного  такого же серого человека, утонувшего в пуховых подушках. Он явно был сильно обезвожен, щеки обвисли, живот опал, но ходил ходуном, ноги подергивались, глаза закатились, дыхание вырывалось с хрипом и свистом.

       Обвязав лицо смоченными в какой-то жидкости тряпками, врачи попросили еще свечей и начали осмотр. Затем влили что-то в рот больному, и он скоро  мутным взором обведя комнату, сфокусировал взгляд на соседях и пересохшими губами взмолился о помощи. Врачи стояли в ногах и, опустив головы, скорбно молчали. От страха Аврелий пришел в себя даже быстрее, чем ожидалось.

       - Умоляю, что со мной случилось, скажите! Это чума? Холера? Проказа?

       - Нет, ваше святейшество, это гнойная болотная лихорадка «Скорпионс агонитум море», что в переводе означает смертельное проклятие скорпиона. Вы же посещали недавно Тулузу, а там уже было несколько таких случаев.

       - О, я еще вчера почувствовал себя плохо, не мог ни есть, ни пить, ни спать. А сегодня еще хуже. Дайте мне скорее снадобье, чтобы это все быстро прошло.

       - Сожалею, святой отец. Но от этой болезни не придумали еще снадобий.

       - Да? А как же в Тулузе, они сами поправились?

       - К сожалению, все они скончались.

       - Как это? Что это значит? Я тоже умру?

       - Болезнь редкая, и изучена недостаточно. Мы ничем не можем вам помочь. Вас ждут перед кончиной еще более сильные страдания. Более того, болезнь заразна, и все, кто находился рядом с вами, тоже в огромной опасности.

       Послышался топот множества ног, и дверной проем, в котором толклись до этого человек пять, опустел. Епископ тяжело обвалился на подушку, его опять вытошнило, на этот раз еще более мучительно, одной едкой желчью. Он с трудом слез на пол и на коленях пополз к врачам.

       - Вы не можете так уйти, помогите мне! Я умираю, умираю. Что делать? – И снова согнулся в приступе сухой рвоты.

       - Прощайте, святой отец, мы будем молиться за вас…

       - Я прошу, я умоляю, не оставляйте меня. – Бедняга рыдал, длинная рубаха покрылась жидкими экскрементами и болотистыми разводами желчи, которые больной не мог удержать. Врачи молитвенно сложили руки.

       - Сожалеем. Мы бессильны. Моя блаженная внучка, которую Господь наградил даром исцеления других, смогла бы вам помочь. Но вчера ее забрали и будут судить как ведьму. Прощайте…

       - Стойте, стойте. Это правда?

       - Вы же сами знаете, что у нее великий Божий дар. Можно было бы попытаться, но, боюсь, уже поздно.

       - О-о-о, позовите, позовите мне моих слуг, - и ярый поборник борьбы с нечистью  упал в вонючую лужу без сознания.

       - Элайя, а мы не перестарались? Меня и самого сейчас вывернет.

       - На, смочи еще тряпку и сделай глоток. – Врач протянул дяде небольшую склянку. А сам быстро сменил все свечи в канделябрах. Огарки спрятал в свою объемистую сумку. – Старайся пока глубоко не дышать, а то я с вами двумя не справлюсь.

       - Как ты это проделал, черт возьми?!

       - Рвотный корень в вино и александрийский лист в приправу. А в свечи экстракт грибов Микорицеллий галлюциннате. Вот и все…

       К обеду состоялся закрытый суд над маленькой ведьмой. А спустя некоторое время отец на руках принес ее домой. Перед дверьми дома судейский  глашатай объявил, что судом святой инквизиции установлено – ребенок с нечистой силой не связан, а напротив, считается отныне блаженным, а им покровительствует Господь. Вреда этому дитю отныне не причинять, а причинивший будет наказан вдвое против обычного.

       Врачи оставили девочку Бригитте, а сами поспешили к епископу, его состояние уже внушало серьезные опасения. Недавно оказавшийся на этом высоком посту Аврелий, вопреки своим же проповедям, вовсе не придерживался аскезы и, как только мог, вознаграждал себя за долгие годы воздержания, чем существенно подорвал здоровье. К тому моменту, когда должны были освободить Гертруду, Аврелий измучился настолько, что молил о смерти. Ему казалось, что кишечник и желудок вывернули наизнанку и отдали на съедение собакам, а тело гниет, разлагается, и куски плоти отваливаются от костей. Слуги в ужасе покинули страшный дом и бежали без оглядки, не забыв прихватить кое-какие ценности. Врачам самим пришлось снести на первый этаж на простынях изрядно похудевшего больного и уложить в кресло. Бригитта привела девочку, она  спокойно подошла к  больному и, епископ увидел внимательные чистые глаза на воистину ангельском личике. Гертруда взяла его за запястье, закрыла глаза и твердо произнесла:

       - Ты сам знаешь, что надо делать, чтобы болезнь не вернулась. – Отпустила руку и отошла к дедушке. Больной заплакал и стал истово молиться. С этого дня с ним произошла  удивительная метаморфоза. Он отдал свой большой дом для приюта больным, где сам в поте лица ухаживал за страждущими, помогая Элайе, Жозефу и Габриэлю. Так в городе появилась первая настоящая больница.  Жил бывший высокомерный священнослужитель  в крошечной комнатке  своего сбежавшего обратно в монастырь повара, при кухне, и  добродетелью и благочестием заслужил Царствие Небесное  представ перед  Всевышним в глубокой старости. Он так никогда и не узнал, какую «шутку» сыграли с ним соседи. Гертруду боготворил и опекал, всячески помогая ей в лаборатории. От греха подальше на приемы ее больше не пускали, зато полностью доверили изготовление лекарств.

       Так, в трудах и заботах прошло много лет. Старый Жозеф тихо умер во сне, с улыбкой на лице. А к тридцати годам неизлечимо заболела Гертруда. Все понимали, что ей не выжить…


http://proza.ru/2020/11/01/564