Глава 12. Больше жизни

Глава 12

Больше жизни

СЕНТ-ЭТЬЕН.   САЛОН.   N.

       Именно тогда и решился Элайя использовать последний шанс для спасения дочери. В записях Нострадамуса он однажды наткнулся на сведения о создании искусственного человека, выращенного без участия матери. Было похоже, что в этом существе – гомункуле – Нострадамус планировал продолжить свое существование после смерти. Это давало надежду бедному отцу, который не мыслил жизни без Гертруды. Описание процесса оказалось достаточно подробным, и особого труда для ученого и врача опыт не представлял. Но имелось  два очень существенных  но…

        Для передачи души существу должен погибнуть человек – ясно, это будет умирающая Гертруда, но для передачи памяти и сознания в стерильный мозг псевдочеловека требовался один предмет, о котором также  говорилось в манускрипте, но ни описания самого предмета, ни какого-либо упоминания о его местонахождении нигде больше Элайя не нашел. Ничего не оставалось, как пытаться выяснить это самостоятельно и  врач отправился в Салон.

        Посетив церковь францисканцев-миноритов  в стене которой покоилось тело великого ученого и провидца, он долго коленопреклоненно молился, совершенно не представляя, куда двигаться и что делать дальше. Времени оставалось катастрофически мало, Гертруда слабела с каждым днем и часто теряла сознание от мучительных головных болей. Занятый своими невеселыми мыслями бедный отец не замечал пристального взгляда из темного угла возле самого входа. Лишь во время ужина в трактире на его плечо легла тяжелая рука.

       - Любезный, разрешите мне присесть возле вас, я не люблю шума, а эти ребята разошлись не на шутку.

       Незнакомец дождался равнодушного кивка и уселся напротив, снял шляпу и положил ее рядом на лавку. Приветливые  серые глаза и весь облик соседа показались Элайе смутно знакомыми. Да мало ли народу прошло через его руки. Сосед с аппетитом ел мясо, а врачу кусок в горло не лез.

        Перед взором стояло осунувшееся лицо дочери с уже проступающей под сухой шелушащейся кожей желтизной. Для нее готовили тинктуру на основе сулемы, и это немного сдерживало болезнь, но отравляло организм. Девушка мучилась тошнотой, которую она переносила даже хуже, чем боль. И сейчас она, наверно, металась на огненной постели. А он, как истукан, сидел над кружкой вина и ничем не мог ей помочь.

       - Я смотрю, у моего более молодого друга дела с памятью куда более плохи, чем у старого маркиза.

       - Де Шопре! – Элайя вскочил, едва не опрокинув тяжелый дубовый стол. – Ты ли это? Прости, я действительно тебя не узнал.

       - Конечно, я. И я узнал тебя почти сразу еще в церкви. Что занесло тебя так далеко от дома?  Мы староваты уже для странствий. Ты, кажется, жил где-то на Севере?

       - Нет, в Сент-Этьене, в доме дяди.

       - Я боюсь спросить про ребенка…

       - Моя дочь, должно быть, еще жива.

       Очень долго старые знакомые вели беседу под громкие пьяные песни подгулявших матросов. Потом они перешли в комнату маркиза, где продолжили разговор до утра.

       - Знаешь, мой друг, не было дня, когда бы я не благодарил Господа за то, что в ту страшную ночь Он послал тебя для спасения моей семьи. То, что ты потерял тогда любимую, помогая нам, камнем лежит на моей совести. Видно, настал тот момент, когда могу и буду рад вернуть тебе долг.

       - Нет, Максимилиан, мне никто уже не сможет помочь. Это была глупая мысль, видно, таким образом Господь смилостивился  и специально увел меня из дома, чтобы я в пустой надежде не застал смерть дочери.

       - И все же я попробую. Но для этого нам надо вернуться на место нашего знакомства.

       Путешествие не заняло много времени. И вот мужчины, сняв шляпы, стояли над родными могилами. Вдалеке на траве сидел тучный одышливый мужчина с красным лицом – новый трактирщик. В это болезненное создание превратился вертлявый худой паренек, сын бывшего хозяина, помогавший тогда попавшим в беду мужчинам. Все эти годы его семья ухаживала за могилами юного маркиза и Дори, да и де Шопре изредка навещал их.

        Этот участок сильно разросшегося  за долгие годы погоста теперь оказался в самом дальнем и редко посещаемом углу, где новых захоронений почти не проводили. Тем не менее, дерзкий план Максимилиана виделся очень рискованным. Невзирая на титул и положение в обществе, их могли обвинить в колдовстве и связи с дьяволом. Но никакого другого выхода не было – покой юного маркиза предстояло нарушить.

       Глубокой ночью с величайшими предосторожностями друзья сняли плотный слой дерна и приступили к небогоугодному занятию. Трактирщик орудовать заступом не мог, хотя и чувствовал себя гораздо лучше благодаря лекарству, составленному для него Элайей. Поэтому он оттаскивал выкопанную землю на старую попону, чтобы не оставлять следов. Через какое-то время железо глухо ударилось о дерево гроба, и Элайя, из этических соображений,  выгнав из ямы Максимилиана, работал один. На удивление, дерево оказалось не тронутым тлением. Учитывая прошедшие годы, это было странно. Еле вытащив совсем не проржавевшие гвозди из крышки, врач никак не решался поднять ее. Отец юноши стоял поодаль, подставив лицо холодному ветру, который мгновенно высушивал скупые мужские слезы.

       - Максимилиан, тебе стоит на это взглянуть! – из ямы долетел взволнованный шепот Элайи.

       - Нет, я не могу. Прости. Ты сам прими в сторону кости и возьми сверток из-под головы мальчика.

       - Максимилиан, я прошу тебя подойти сюда и взглянуть. Ты потом никогда не простишь себе, что не сделал этого.

       Маркиз глотнул воздуха и резко повернулся. Эти несколько шагов дались ему нелегко, но то, что предстало его взору, он никак не мог ожидать! В груде чего-то неприятно-темного из гроба на него смотрели удивленные серые  глаза, в которых отражался язычок пламени лампы. Маркиз упал на колени рядом с трактирщиком и нагнулся в яму, насколько это было возможно. Его мальчик, его четырнадцатилетний сын Филипп смотрел на отца и улыбался.

       - Как же ты долго, папа. Я так устал!

       Почти до утра бедный трактирщик и врач совсем выбились из сил, приводя в порядок могилу. Старший де Шопре до сих пор не пришел в сознание, а младший почти не мог двигаться. Они так и лежали рядом в кустах, куда их оттащили ночные могильщики. Рядом с ними в кожаном мешке лежало то, что тридцать лет назад искали в багаже вельможи разбойники.

        Очень трудный день выдался у всех после этой ночи. Маркиз бредил и метался, а что делать с его сыном, врач даже не представлял. Сам факт нахождения в могиле в течение такого долгого времени живого человека в голове не укладывался, объяснений этому быть не могло. Но мальчик – вот он! Элайя уже не мог определить, не сошел ли с ума сам.

        Трактирщик мертвецки напился, а его жена полдня жгла в печи неимоверно длинные остриженные волосы мальчика, его закрученные страшные ногти и одежду. Ребенок был очень худ, бледен и слаб. Под кожей проступали кости, а мышцы напоминали скорее застывший бульон, если это вообще были мышцы. Вот и следы  раны под левой ключицей, оборвавшей  когда-то жизнь юного героя. Она покрылась тонкой синюшной пленочкой молодой кожи, будто только-только затянулась. Неужели Элайя ошибся, и парнишку тогда похоронили живым? Но как до сих пор?.. Ответа не было и не могло быть.

       На третьи  сутки беспрестанного выхаживания двух маркизов врач провалился в сонную бездну без видений и чувств – измученный организм требовал восстановления. Проспав больше суток, Элайя очнулся, и маленькая дочка хозяев, оставленная возле него караулить, радостно заверещала на весь дом. Маркиз был уже на ногах, но с палочкой. Левая сторона плохо его слушалась, а речь стала не совсем разбочивой.

        Филипп  не мог еще вставать, а трактирщик мучился с жуткого похмелья. Только к вечеру друзья смогли поговорить, оставшись наедине. О Филиппе ни один, ни другой предпочитали не упоминать, так как не знали, что. Маркиз был и рад, и ошарашен. Его жена давно скончалась, а младший сын был теперь старше  вновь обретенного брата и вряд ли даже помнил его. После долгих раздумий решили, что Филиппа врач заберет к себе, так как другого выхода просто не видели. Он будет под наблюдением медика, а маркиз обеспечит его всем необходимым.

       Про находку в кожаном мешке вспомнили только сейчас, и де Шопре поведал, что загадочный артефакт Нострадамуса, оказывается, хранился у отца маркиза, одного из сподвижников ученого и пророка. Перед смертью тот известил об этом сына и приказал спрятать, как можно надежнее, ввиду крайней опасности для непосвященных в его тайну людей.

        Во время нападения в лесу артефакт бандиты не нашли, так как маркиз закинул сумку на дерево, а потом вынес с поля не только сына, но и его. Едва очнувшись в трактире, он не придумал ничего лучше, как запрятать его в колыбельку новорожденной дочки Элайи. Только до этого помещения у него тогда хватило сил добраться. А во время похорон сына положил его в гроб и счел свой долг исполненным.  Места надежнее он придумать не смог.

        Сейчас оба мужчины ясно понимали, что необычные способности Гертруды и чудесное воскрешение Филиппа напрямую связаны с  этим артефактом, то есть в жизни обоих он сыграл такую фантастическую роль. И пора уже было узнать, что же это такое.

       Мужчины сидели за столом друг против друга, а рядом с тихо шипящей лампой лежала старая кожаная торба. Врач медленно развязал  тесемку, взял сумку за края и осторожно приподнял. На стол со стуком выкатился странный предмет.

        Человеческий череп, небольшой и, кажется, ненастоящий. Элайя взял его в руки и отер рукавом потускневшую поверхность. Проступила ровная, похожая на стекло полоска. Элайя  тщательно вытер череп и поставил на стол. Теперь он таращил пустые глазницы в занавешенное толстой тканью окно. Его мутно-прозрачное тело с тонкими цвета ржавчины прожилками внутри притягивало взгляд, словно гипнотизируя. Смотреть в глазницы было довольно неприятно, хотя серьезно к находке мужчины не отнеслись. Маркиз повертел череп в руке и теперь озадаченно смотрел на врача.

       - А чего ты ждал? Волшебную палочку Мерлина? –  грустно усмехнулся Элайя.

       - Но это всего лишь поделка, хотя и довольно искусная, кажется, из цитрина. Но почему Нострадамус так ее хранил? Что в ней такого?

       - Не знаю.  Не понимаю, то ли это, что мы искали? Если да, то как это может помочь Гертруде? Если она еще жива… А с другой стороны, твой много лет назад погибший сын оказался жив. И я не нахожу в нем чего-либо  необычного на данный момент – больной, ослабленный  серьезной раной юноша. Но, думаю, без черепа он давно бы превратился в груду костей, извини.

       - Ничего, я понимаю. Но поверить в это невозможно по-прежнему. Давай не будем терять времени, едем в Сент-Этьен.

                15.04.20

http://proza.ru/2020/11/01/569