Глава 13. Творцы?

Глава 13

Творцы?

СЕНТ-ЭТЬЕН

       Наконец, пришло время открыть ящик. Филиппа тоже принесли в подвал (он уже почти нормально ходил, но лестница очень крутая с неудобными узкими ступенями). Габриэль разобрал держатели и снял стекло. В большой колбе, обложенной мехом, что-то копошилось. Очень осторожно острой гранью необработанного алмаза (кстати, собственноручного изготовления) Элайя провел четкую линию по толстой части посудины, а Габриэль поднял срезанную верхушку.

        На дне лежало маленькое, около 30 сантиметров в длину, существо, внешне немного похожее на человека, худое, сморщенное, красно-коричневое. Габриэль быстро поставил на стол заранее подготовленный ящик, застеленный тканью, на нее и перенесли существо, аккуратно наклоняя обломок колбы, взять его в руки никто не посмел.

       - Неужели получилось? – глаза Габриэля горели, руки тряслись, он не мог устоять на месте.

       - Это только четверть дела, нам предстоит его вырастить. Не знаю, удавалось ли это кому-нибудь.

       - Мы не имеем права отступать!

       - Мы не отступим. Филипп, иди сюда, смотри, что надо будет делать: только свежая кровь, пока три капли каждый час. Если заметишь нечто странное, ударь в этот колокол, и мы придем.

       Вскоре в подвал пришлось переселить и больную. Существу требовалось все больше крови, а Филиппу было тяжело так много бегать по ступеням. Врачи занимались приемом больных и навещали подвал каждую свободную минуту. Гертруда больше уже не вставала, сильно ослабла и от болезни, и от постоянных кровопусканий. Она ни на что не жаловалась, как и раньше, отрешенно-спокойное выражение лица не менялось, но Филиппу удалось найти с ней общий язык, и они могли часами общаться практически на равных. Их бесед не слышал никто, кроме Бригитты. А она, по ее же словам, чертовщины всегда опасалась и отмахивалась от расспросов мужа и хозяина, да и что могла понимать кухарка? Сам Филипп ничем делиться тоже не спешил, изображая полное неведение.

        Загадочный череп стоял тут же на столе и иногда, если свет свечи или лампы попадал на него под определенным углом, глазницы начинали светиться странным светом. Уже дома Элайя установил, что он изготовлен с непостижимым мастерством из рутилового волосатика оттенка сагенит, а не цитрина, как показалось поначалу.

        Сам по себе кварц очень тяжел в обработке из-за неустойчивой кристаллической решетки, а уж содержащий в своей структуре инородные примеси волосатик особенно.  Как могли в столь давние времена изготовить неправдоподобно точную  анатомически и  невозможно сложную технически вещь?  Но ломать над этим голову было бесполезно – объяснений просто нет.

       Существо в ящике росло и все больше походило на ребенка. Однажды настал тот день, когда гомункул открыл глаза. Элайя поднес к нему лампу, но узкие зрачки, окруженные радужкой необычного ярко-фиолетового цвета, на это никак не прореагировали. Врачи переглянулись. Слепой?

       - Нет, не похоже, смотри, он следит за мной, поворачивает голову.

       - Может, на звук? Зрачки совсем неподвижны.

       В полной тишине Габриэль взял белый платок и осторожно повел в сторону. Фиолетовый взгляд переместился вслед.

       - Не понимаю. Об этом есть что-нибудь в книгах?

       - Нет, я не находил. Может, он просто одинаково хорошо видит и в темноте?

       - И что теперь с ним делать?

       - Понятия не имею. Наверно, как с обычным ребенком. Смотри, он тянется, ищет что-то.

       Существо таращилось на людей, беззвучно открывая розовый ротик, и беспорядочно сучило ручками и ножками, всем телом вытягиваясь в сторону от  мужчин. Там, приподнявшись на локтях в своей постели, во все глаза на него смотрела Гертруда.

       - Он ищет хозяина, мы же кормили его кровью Герти. Давайте поднесем его поближе.

       Существо  положили рядом с больной. Со стороны это выглядело обычно – будто мать и дитя, но все, находящиеся сейчас в лаборатории, прекрасно понимали, что они совершили нечто чудовищное, вторглись туда, куда человеку вход запрещен. Есть только один Создатель, и кто знает, какое наказание последует для дерзких за этот пока никем не классифицированный грех.

       А оно не заставило себя ждать. По крайней мере, так тогда решили обитатели этого особнячка, - умерла Гертруда. После похорон заботы о маленькой Марте («выкормленной» кровью молодой женщины) снова легли на плечи Бригитты, но она не могла относиться к ней так, как когда-то к Герти. На уходе это никак не сказывалось, а вот полюбить девочку, как пусть даже неполноценную дочку Элайи, она просто не смогла. Все в ней противилось этому ребенку, хотя женщина всячески старалась это скрыть.

       Совсем другое отношение к ней было у мужчин, они ни на секунду не сомневались – это продолжение Гертруды. И виной всему не только полное внешнее сходство, но и таинственный ритуал передачи души и сознания с помощью черепа. Почему этого в свое время не смог осуществить Нострадамус, узнать теперь было не суждено. Но у них-то все получилось! Младенец (они предпочитали называть его так) кушал, пачкал пеленки, улыбался, гулил, но что-то с ним все равно было не так, какое-то чувство неприятно подспудно точило всех, кроме, пожалуй, Герти.

        Она постоянно держала руку на ручке или ножке Марты и ни на минуту не выпускала из поля зрения во время купания или пеленания. А когда настал ее последний час, как всегда, без тени эмоций на лице прижала ручку спящего младенца к холодному своду хрустального черепа своей рукой.

        Все, кто находился в лаборатории (кроме Бригитты, она предпочитала без особой необходимости туда не заходить), ничего особенного в этот момент не наблюдали. Череп лишь слегка засветился фиолетово-зеленым светом, волоски в прозрачной глубине пришли в движение, будто находились в воде, и сложились в разные фигуры. А потом что-то ярко сверкнуло, и мертвая рука Гертруды упала на простыни, а Марта продолжала спокойно спать.

       Вопреки опасениям Элайи она оказалась обычным ребенком, а на Гертруду походила только внешне. Живая, общительная, умная и ласковая, и Элайя радовался, как никогда в жизни. Каждую свободную минуту он проводил с дочкой-внучкой. Соседям и знакомым ее и представили, как внучку. Филиппа все считали отцом, сам он был ничуть не против.

        Единственное, что не нравилось домашним, это отношения девочки со всякой живностью. Не только ей не приходило в голову погладить щенка или потискать котенка, но и они шарахались от нее, едва завидев. Даже Фобос, мудрый старый пес, никогда не оставался с Мартой в одной комнате, предпочитая в любую погоду сидеть на улице, если той вдруг вздумалось поиграть в его любимой кухне.

        К тому же, во всем доме погибли цветы, очень любимые Бригиттой. Как бедная женщина ни старалась, как ни ухаживала за ними, но уже на второй-третий день любой цветущий куст превращался в засохший веник.

       А вскоре Бригитта умерла, упав с лестницы и сломав себе шею. Ненадолго пережил ее и муж, перепутав ингредиенты для своей обычной тинктуры. Нечаянно или умышленно, гадал потом Элайя. Как-то очень уж он отдалился ото всех  сразу после смерти Гертруды, а оставшись и без жены, совсем перестал выходить из комнаты.   
               
       Прием вели теперь Элайя и Филипп, которому врачебное дело пришлось очень по душе. Он стал хорошим учеником и достойным преемником дела Скалигеров. После смерти отца он получил деньги, а титул, по праву принадлежащий ему, перешел к брату. Для всех, кроме отца и Элайи, он по-прежнему покоился на старом погосте. Но Филипп вовсе не переживал по этому поводу. Он занимался любимым делом и был этому очень рад. А деньги потратил на лечение больных и помощь  талантливым юношам, мечтающим о медицине, но не имевшим средств на обучение.

        За время нахождения Филиппа в особняке Элайи выяснилась одна странная особенность. Трудным экспериментальным путем мужчины установили, что Филипп мог чувствовать себя здоровым и полным сил только в непосредственной близости к черепу.

       Марта оказалась большой умницей, самостоятельно выучилась читать и вскоре проглотила все книги, что были в доме. Кроме того, за ней замечали, что она знает такие вещи, знать которые в принципе не могла. Взрослея, она стала много времени проводить в лаборатории. На прием ее, опасаясь случая с Гертрудой, не допускали, но за больными ухаживать дозволяли.

        Умная и наблюдательная девочка часто давала ценные советы врачам и очень многие больные, сами того не подозревая, были обязаны ей не только выздоровлением, но и жизнью. Вскоре Марта и Филипп похоронили Элайю.

        Он умер на руках любимой внучки скоропостижно и без мучений. Умер, как и Жозеф, с улыбкой на лице и выражением бескрайнего умиротворения. Никто никогда не узнает, кто встретил его на Небесах, родные, Доротея, Гертруда или Сам Господь. Да это и неважно.       
               
        Он на Земле сделал всё,  что только мог, и даже более того, что было в человеческих силах. Поэтому ушел счастливым.

                16.04.20
http://proza.ru/2020/11/01/570