Неугомонная

            Музликат, разбавив синьку с извёсткой, побелила подъезд, отдышалась и посмотрела наверх:   
            – О, какими красивыми стали эти стены! Как они были безобразны, исписаны и изрисованы. Зачем хоть чертей тут рисуют? Если бы что-нибудь красивое изобразили – другое дело, – шепча сама с собой, горянка любовалась своей работой.
           – Если сюда опять кто-нибудь прикоснётся, я ему уши огрею! Ох, как огрею. Ой-ю-ю, все ступеньки теперь в белых пятнах. Надо их быстрее помыть, пока не подсохли!  – Старушка, как молодая девушка, мигом поднялась с первого на пятый этаж, принесла из квартиры ведро с водой, стала протирать лестничные марши. Чем больше она чистила их, тем больше её сердце переполнялось гордостью за себя: «Интересно, обрадуется ли дочка моему труду? Давай-ка я закончу работу и ничего ей не скажу. Посмотрю, догадается она или нет, что я побелила подъезд».
Жильцы, поднимающиеся и спускающиеся по ступенькам, мило улыбались горянке.  Музликат казалось, что они благодарны за чистоту, созданную ею.
Вдруг со двора донёсся скрежет резко остановившейся машины – на пороге подъезда появилась Сабина.
            – Мама! Что ты делаешь? Почему ты моешь эти ступеньки?
            – Просто так. Мне хочется создать здесь уют, – с гордостью ответила Музликат.
            – Кто тебе дал такое поручение?
            – Никто. Мне самой захотелось.
            – Ты вся в извёстке!
            – Да, дочка, я скоро переоденусь.
            – Мама, ты побелила этот подъезд?
            – Да, я. Разве некрасиво?
            – Мам, сколько раз тебе говорить, что ты – не служанка чья-нибудь. 
            – Я же не прислуживаю никому, а обновляю подъезд, по которому ты и я поднимаемся и спускаемся. 
            – Ты сосчитала, сколько таких людей, как ты и я, поднимается и спускается по подъезду?
            – Зачем их считать, если я за то время, которое потратила бы на пересчёт, закончила работу? Что плохого в том, что я обновляю подъезд?
            – Вай, Аллах, что мне скажут люди? Меня же мои знакомые будут упрекать: «С гор спустила маму и заставляет её работать, как служанку». Попадёшь им один раз на язык, ввек не оправишься. Мама, ты же свою пенсию на себя не тратишь, о своём здоровье не печёшься.  Тебе за эту работу заплатят?
            – Я и не жду зарплаты.
            – В таком случае, зачем ты берёшься за подобные работы?
            – Сабина, за что ты отчитываешь меня? Я же – твоя мать. Это я тебя вырастила, а не ты – меня. Я ведь не за деньги проводила здесь ремонт.   
            – Вай, мама, пойми же, родная: проводить ремонт в подъездах – обязанность работников жилищно-коммунального хозяйства, а не твоя.  Идём домой, –  взмолилась Сабина.
            «Неужели, дочери стыдно перед людьми из-за меня?», –  взволновалась старушка, плетясь за дочерью. Вдруг она, будто что-то вспомнила, остановилась и посмотрела вниз: «Ох, как некрасиво разбрызгались капли извёстки. Надо их до конца убрать». Она вернулась к недомытым ступенькам.  Стараясь не глядеть в лицо Сабины, она стала чистить их.  Разочарованная дочь, качая головой, зашла в квартиру.   
           Музликат, привыкшая доводить начатое дело до конца, вспотела из-за спешного мытья ступенек. Закончив работу, она с трудом выпрямилась и направилась домой. Пенсионерка тихонько вошла в коридор, незаметно пробралась в ванную, искупалась и тихо прошла на балкон.
           На балконе было прохладно. Ольховые, кипарисовые деревья, кусты акации издавали такой аромат, от которого дышалось легко, и успокаивалась душа. «Чем же мне тут, в городе, заниматься? Домашних животных нет. Огорода нет. Ни внуков нет понянчить. Даже к колодцу за водой не пойдёшь. Прошёл месяц с тех пор, как я продала всю живность, как закрыла наглухо дом и переселилась сюда. Почему же мне нельзя здесь чувствовать себя, как в собственном доме? Я ведь никому плохого не делаю. Наоборот, пытаюсь помочь. Может быть, у тех работников, которые обязаны наводить порядок в подъезде, нет на это времени, средств или желания… А мне и так нечем заняться. А живой человек должен где-то трудиться. 
            Интересно, чем же заняты городские пенсионеры? Знакомые старушки на этот вопрос мне ответили: «Ходим в парк, на пляж, чтобы подышать воздухом». Странно, разве в других местах они не дышат? Я тоже дышу, где бы я ни находилась. Но это не мешает мне, заняться нужным делом».
            Старушка посмотрела с балкона вниз и удивилась людскому потоку: «Ох, эти горожане. Бегут, как муравьи. Куда все они так спешат, будто внезапный ливень промачивает их сено? Почему бы им не сесть рядом и не поведать друг другу свои радости и печали?»
            Пешеходы торопились. Под их ногами путался котёнок. Одни, стараясь не наступать на него, обходили стороной. Другие, жалея, поглаживали. Третьи, топая ногами, отпугивали его. Но, спрятавшись между кустами, он вновь оказывался под ногами проходящих людей. 
            «Ой, бедненький, почему этот котёнок бегает за прохожими? – удивилась старушка. – Наверное, он голоден. Ой, бедненький, ты мой».
Вдруг один из подростков выстрелил в котёнка из рогатки. Перепуганный котёнок исчез в кустах.   
            – Вот вредина! Подожди, что я с тобой сейчас сделаю, – прикрикнув на подростка и пригрозив ему пальцем с балкона пятого этажа, старушка моментально спустилась на улицу. Однако на улице и следа от мальчика не было. Не было видно и котёнка.
            – Бизи-бизи-бизи! – стала звать старушка.
            Через некоторое время между кустами роз показался перепуганный котёнок.
            – Мяу! – котёнок жалобно и с опаской уставился на старушку.   
            – Ой, бедненький, ты что боишься меня? Не бойся, иди ко мне. Бизи-бизи-бизи, иди же ко мне. Я тебя не обижу, идём, – Музликат с большим трудом поймала котёнка, с нежностью погладила его по спине и шее. Котёнок стал ласкаться к ней.
            – Бедненький мой, идём, я тебя накормлю. Ты, видимо, давно ничего не ел, –  горянка, прижимая к груди пушистого, похожего на ватный тампон, котёнка, направилась домой.
            – Сабина! Дочка, смотри, что я нашла! Неси ему корм, Бог тебе воздаст. Бедненький, он очень голоден. Смотри, какие грустные глаза у него, словно у круглого сироты.
            Сабина удивлённо посмотрела на мать.
            – Мама, как можно приносить с улицы всякую нечисть?
            – Астапирулла! Дочка, что ты говоришь? Почему ты считаешь котёнка «нечистью»? Посмотри в глубину его глаз! Несмотря на маленький возраст, он, я думаю, испытал немало лишений. Он же такой красивый, будто рождён для того, чтобы им любовались.
            Домашний питомец, брошенный кем-то, будто понимал, что им любуются, поворачивая голову то вправо, то влево, прислушивался к разговору. Когда Сабина повышала голос, он спрятался под платок горянки.
            Глядя на котёнка, Сабина улыбнулась:
            – Хорошо. Накорми его. А потом отнеси его туда, откуда его принесла. 
            – Доченька, грех же будет, если его бросить на голодное существование. 
            Раздался звонок. В дверях показался утомленный играми, но счастливый Руслан. Увидев расстроенное лицо бабушки, он догадался, что между мамой и бабушкой произошла ссора. Ребёнок, не зная, как ему быть, замешкался у дверей.
            – Мама, я тебя очень прошу, – Сабина, как могла, старалась держать себя в руках, – пойми, у бездомных животных часто обнаруживаются заразные болезни. 
            – Этот котёнок не болен, –  прервала дочку Музликат. – Нет! Много кошек жило в моём доме. Я могу сразу определить: котёнок болен или нет. Нет, Сабина, – это не бездомный котёнок. Посмотри, какой он ухоженный. Может быть, его хозяева куда-либо отлучились, и он проголодался.
            – Бабушка, дай котенка. Я его накормлю, – Руслан стал крутиться возле бабушки.
            – Внучек, родной, общайся со мной на родном, даргинском, языке.
            – Хорошо, бабуль. Только дай котенка.
            Сабина, качая головой, ушла на кухню.
            – Руслан, родненький мой, принеси котёнку молоко. В холодильнике есть вскипячённое, – с котёнком на руках старушка вышла на балкон. 
Внук принёс котёнку молоко и нарезанную кусочками колбасу. Руслан и Музликат не могли оторвать взгляда от смешного крохотного котёнка, то уплетающего кусочки колбасы, то лакающего молоко. 
            – Смотри, бабушка, как он на глазах вырастает, живот у него округлился, будто его надули. Он даже стал два раза тяжелее, чем час назад.
            – Мама! Русик! Идёмте кушать, – раздался голос Сабины из кухни. 
До балкона доходил ароматный запах хинкала. Стол был накрыт национальными блюдами, фруктами. Мухтар, вернувшийся недавно с работы, не вытерпел, пока соберётся семья.
            – Ой, Сабина, жёнушка моя, тебе надо работать в нашей столовой, а то там так невкусно готовят, – улыбнулся он, желая обрадовать и жену, и тёщу.
            – Ничего себе. Оставив ресторан «Молодость», я приду работать в вашей «харчевне», – с усмешкой отозвалась Сабина, вспомнив заводскую столовую.
Раздался звонок. Музликат тут же вскочила, чтобы открыть двери.
            – Мама, ты ешь. Я сама пойду. Много раз я тебе объясняла, но ты, не спросив: «Кто там?», открываешь двери. Когда-нибудь ты принесёшь беду в наш дом. 
            – Я такая «бестолковая» у тебя… – расстроилась Музликат.
Хозяйка дома вышла в подъезд и почему-то долго не возвращалась. Но вернулась она довольная, с букетом гвоздик в руках. Мурлыча себе под нос песню, она наполнила вазу водой, поставила букет. 
            – Цветы подарили? – улыбнулся Мухтар.
            – Да. Эту красоту мне подарила кассир нашего ресторана. Приходила с отчетом.
            – А где же она сама? Пригласи её к столу, – Музликат с укором посмотрела на дочку.
           – Она ушла. Сказала, что спешит. Для неё и порции горячей еды у нас не осталось, – пошутила Сабина.
           – Астапирулла! Как это не осталось?
           – Я рассчитала еду на нас, четверых. В кастрюле больше хинкала нет.
           – Почему ты не готовишь еду, рассчитывая на гостей? Сколько раз я тебе говорила, что гости могут нагрянуть в любое время. Надо быть ко всему готовой. Забыла?
           – Гости ведь не всегда бывают, мама. Они приходят тогда, когда их приглашаешь. А для званых гостей я тоже много готовлю.
           – По-твоему, уставший на дороге, проголодавшийся в пути земляк должен ждать на улице, пока его пригласят? Разве было такое, чтобы я только для нашей семьи готовила еду? Разве было такое, чтобы я, не накормив человека, давала ему уйти из нашего дома? Ты же в детстве, если даже за спичками сосед заходил, не отпускала его, загораживала собой двери и приглашала отведать наших блюд. Не понимаю, что теперь происходит с тобой. 
           – В городе не можешь жить по сельским меркам. 
           – Сабина, пойми: по нашим традициям считается позором, если человек, пришедший к тебе, уйдёт, не выпив хотя бы чаю. Учитывая такую негостеприимность, наши сельчане перестанут к нам заходить.
           – А скольких я должна принимать? Кто бы из села в город ни приезжал, у нас гостит. Кому бы из приезжих ни понадобилась помощь, к нам бежит. Будто гостиниц в городе мало, они и на ночлег у нас останавливаются. Разве я мало гостей приняла? – разозлившись, Сабина выкинула вилку и нож.
           – Хватит вам спорить за столом, –  вытирая рот салфеткой, недовольно прикрикнул на них Мухтар. – Мы ведь не миллионеры, чтобы каждого проходимца кормить.
           Горянка от удивления разинула рот. Ничего не говоря, вышла из кухни, с тяжёлым сердцем легла спать.
           На следующий день Музликат проснулась очень рано: болели ревматические суставы, боли заставляли её ворочаться в постели: «Если бы я была у себя дома, за домашними хлопотами я забыла о болях и проблемах, – старушка, чтобы не выдать себя, кусала себе губы. – Теперь, чем чаще я «отдыхаю» и пью лекарства, тем больше болею. Если я сейчас встану, Сабина проснётся. Если не встану, боли так и будут меня изводить.
           Как же медленно тянется время. Сейчас… только пять часов утра. Ладно. Полежу ещё немного. В воскресный день Сабина любит высыпаться. Мне теперь грех на что-то жаловаться. Я уже среди ночи не просыпаюсь, кошмарные сны не снятся. Ох, проклятое одиночество, как оно изводило меня. Я ведь удивлялась людям, которые боялись грома или молний. После смерти моего Рамазана, чуть подует ветер, я вздрагивала. Где-то что-то поскрипит, до утра уснуть не могла… Оттого что молодые переселялись в города, а пожилые уходили в иной мир, село опустело. Не к кому было даже в гости зайти. Родственники на равнине нашли себе новые места жительства. Осталась я одна в опустевшем селе.
           Как бы Сабина ни изменилась в городе, рядом с ней, рядом с внучонком мне легче. Не дай, Аллах, и врагу почувствовать одиночество. О-ох, – с боку на бок перевернулась старушка. – Неужели я расстраивала свою маму так, как Сабина – меня? Нет! Не было такого! Моя мама, бедняжка, и не дожила до моей взрослости: эпидемия оспы рано отправила её на тот свет. С подросткового возраста мне её не хватало. Чтобы выжить без неё мне много приходилось работать.
            Что же я Сабину обвиняю? Не она же со мной спорить, я пытаюсь ей навязать своё видение мира. Это я не могу принять новый, как говорит Сабина, городской образ жизни. Это я мерю всё по своим привычным для меня меркам. Может быть, мне надо измениться, а не Сабине? Да, я состарилась, поседела. Возможно, поэтому хочу, чтобы со мной считались. 
            Если в селе между соседскими детьми и родителями происходили ссоры, я их мирила.  А теперь я не обхожусь без ссор с собственной дочерью. Видимо, советы давать легче, чем следовать им. Сабина ведь не желает мне зла.  Однако ни с того ни сего возникают ссоры. Стараюсь избегать их, но…
            Что же тут плохого, если я привела в дом котёнка, накормила его? Я ведь не могу смотреть на голодное существо и спокойно отсиживаться дома. Я бы во всём могу согласиться с дочкой, но допустить грех по отношению к живому существу, не могу.  Где же он, бедный котёнок?
            Музликат на цыпочках прошла на кухню. На столе стояла её порция, недоеденная вечером: пюре, котлеты, салат, чашка кофе. Старушка взяла котлеты и вышла на балкон.  Но котёнка нигде не было видно. 
           – Куда же он делся? Неужели, он упал с балкона? Киса-киса-киса! – тихо стала звать старушка.
           Протирая спросонья глаза, в ночной сорочке вышла Сабина.
           – Мама, ты кого ищешь?
           – Котёнка ищу, дочка, но не знаю, куда он делся.
           – И не найдёшь. Я его выпустила на улицу.
           – Астапирулла! Как ты могла? Разве ты не видела, как Руслан обрадовался котёнку?
           – Руслан радуется любой гадости. Сегодня у него соберётся много друзей. Я сделала это, чтобы они не брали котёнка на руки и не заразились. Мне ведь придётся стыдиться родителей одноклассников моего сына.
«Эх, Сабина, Сабина, придумываешь ты причины, чтобы избавиться от котёнка, – сокрушалась Музликат. – Неужели и мою кошку, оставленную у родственников, точно так выгоняют? Если её выгонят, куда же пойдёт бедное животное?»
           – Сегодня Русику исполнится двенадцать лет. Оттого что ты вчера обижена была, я тебе ничего не сказала, –  как бы издалека донёсся до горянки голос дочери.
           – У Русика день рождения? Ему уже двенадцать лет? Мой родной, – посветлело лицо Музликат. Подрос мой ягнёночек, – забыв о больных суставах, засуетилась старушка.
            Позавтракав, старушка тихонько вышла из дома. Желая обрадовать внука, она стала бегать из магазина в магазин. Время шло, но старушка не могла найти подходящего для внука подарка. Вдруг она вспомнила, что на улице им. О. Батырая живёт мастер по изготовлению музыкальных инструментов: «Пока муж был жив, умелец не один раз гостил у нас. Может быть, он не забыл меня и моего покойного мужа. Давай я попрошу у него лучший чунгур». –Старушка, остановив такси, зашла в магазин и выбрала самый красивый музыкальный инструмент. 
            Возвращаясь домой, покупательница ликовала. Прижимая свёрток, завёрнутый в бумагу, она спешила к внуку. 
            С пятого этажа, из открытых окон, до улицы доносилась песня и топот танцующих. Войдя домой, старушка удивилась: зал был полон подростками, собравшихся вокруг Руслана. Некоторые танцующие изумили горянку: «Такие гибкие! Неужели, у них нет костей? Такие странные у них движения, будто они танцуют не в жизни, а в кино...»
            Спрятав свёрток в шкаф, Музликат поспешила на кухню, помочь дочери и зятю.
            – Сабина, дочка моя, это и есть друзья Руслана? – тихо спросила горянка.
            – Почему ты спрашиваешь, мама?
            – Ой, дочка, я не могу отличить, кто из них мальчик, а кто – девочка… 
Сабина рассмеялась.
            – В зале – одноклассники Русика. Есть ребята и со двора, чуть старше него, сыновья директора ресторана. С такими дорогими подарками пришли. Не знаю, как их отблагодарить…
            Горянка украдкой заглянула в зал: «Та, что с косой – это девочка. Вон голубоглазая – тоже девочка», – размышляла Музликат, пропуская мимо ушей слова дочери.
            – Сабина, почему эти девочки в брюках?
Сабина громко засмеялась:
            – Если ещё чуть-чуть поживёшь в городе, много удивительного для себя увидишь.
            Старушка замолчала. Наверное, «Мода», –  сама себе ответила горянка. 
               – Пусть одеваются, как хотят. Брюки на девочках лучше, чем короткие юбки, из-под которых видны ляжки, – так своеобразно оценив обстановку, старушка решила не надоедать Сабине. Но на то, чтобы умолкнуть у старушки не хватило терпения.
               – Зарядку они делают, да, дочка?
               – Нет. Они танцуют.
               – Ой, доченька, пол же провалится, если они вот так все вместе будут топать.
               Сабина вновь рассмеялась:
               – Тут ведь не бревенчатые полы, как в сёлах, а бетонные. Не переживай.
               Когда подростки сели за стол, Музликат исчезла. А потом, надев чохту, обрамлённую серебряной цепочкой, украшенную драгоценными камнями и яхонтовыми бусинками, нарядившись в старинное платье с нашитыми на всю переднюю часть серебряными монетами, горянка появилась в дверях.   
               Все изумлённо посмотрели на Музликат.
               – Не узнали меня? – улыбнулась старушка. – Это я – бабуля Русика!
               – Вах! Ты сейчас, действительно, похожа на сирагинку, –  захлопал в ладоши Мухтар. – Откуда ты взяла такую одежду?
               – От моей мамы досталось мне в наследство. Я хотела подарить Сабине, но она не признала её. Оттого что она хотела продать музею, я спрятала её, – глухо, будто сама с собой разговаривала, прошептала старушка. – Теперь это старинное платье и чадра ветшают. Не знаю, будет ли в моей жизни ещё торжество, на которое я смогла бы надеть эту одежду…
               Я вспомнила свою маму, что-то в последнее время мне часто она снится. Поэтому я решила надеть её наряд. 
               Музликат развернула свой свёрток – тёмно-жёлтый чунгур стал переливаться под лучами яркого света. Будто сожалея о том, что не умела играть, горянка нежно прошлась по струнам, а потом запела звонким, как у девчонки, голосом. 
               Пусть, Руслан, в этой жизни суетной
               Радость будет у тебя бесконечной,
               Улыбка пусть будет лучистой и светлой,
               Мечта же пусть будет высокой, крылатой,
               А удача пусть будет желанною гостьей!
               Старушка допела свою песню-пожелание и преподнесла внуку чунгур.
               – Оказывается, ты очень красиво поёшь, Музликат. Ради Бога, обрадуй нас и своим танцем.
               – Вы что? Какой танец в мои годы?
               – Не всегда мы собираемся на торжества. Мы Вас очень просим, – стал настаивать Мухтар.
               Заиграла музыка. Музликат поплыла в знакомом с детства, старинном сирагинском танце. Она даже не чувствовала боли в ревматических суставах. При каждом её движении монеты, пришитые к платью, мелодично звенели, как старинные свирели. Её ноги в танце так же зачастили, как пальцы Мухтара, бьющего в барабан. Видно было, что немало танцевала она в своей жизни.  Высокая и худенькая горянка, хотя лицо было исписано морщинками, в старинном наряде была похожа на молодую актрису, играющую роль взрослой женщины.   
              Покружившись в ритме музыки, Музликат пригласила Руслана на танец. У внука, восхищённо аплодирующего бабушке, с лица исчезла улыбка, он отошёл за спины ровесников. Горянка стала тянуть его в круг.
              – Тёща! Руслан не умеет танцевать лезгинку. Оставь его, – до старушки донёсся голос зятя. 
              – Астапирулла! Как это «Руслан не умеет танцевать лезгинку»? – удивилась горянка.
              – А где ему научиться? С танцевального кружка, куда мы его записали, он убегает, мол, мои друзья тоже туда не ходят, а танцуют брейк-данс.
              – И его друзья не умеют? – Старушка посмотрела на ровесников Руслана.
              Подростки недоумённо переглянулись между собой.
              – Не умеют.
              – Жаль. Мне бы ваш возраст… – горянка устало спустилась на стул.
              Из магнитофона вновь зазвучала музыка.
              «Опять начнётся топот и размахивание рук», – Музликат недовольно отвернулась от танцующих. Голос поющего показался горянке похожим на крик страдальца, попавшего в беду. От громкой музыки и душераздирающего голоса певца дрожь пробежала по её телу. – «Хоть бы русскую музыку включили. А то включают, неизвестно чью», – старушка, забрав с собой порцию еды, ушла в свою комнату.
              К вечеру музыка утихла. Руслан, Сабина и Мухтар вышли провожать гостей. Музликат зашла в зал, убрала со столов посуду и собралась её мыть.   
Хозяева вернулись домой. Руслан был чем-то опечален.
              – Руслан, родной, почему ты грустен в день твоих именин? 
              У подростка губы задрожали.
             – Разве ты дашь радоваться кому-нибудь хотя бы в день именин? – 
               Сабина недовольно взглянула на мать.
               – Доченька, что же я такого натворила?
               – Сама знаешь.
               Руслан, не смея ругаться с мамой, вышел на балкон. Вдруг с хлопком открылась едва прикрытая дверь. Занавески стали колыхать, словно паруса при шторме. Ветер дул, словно собирался загнать в квартиру тяжёлые грозовые тучи, собирающиеся на горизонте.  В воздухе запахло влагой надвигающейся грозы.
               Музликат, не понимая, что произошло между домочадцами, вопросительно посмотрела на Мухтара.
               – Что может быть? Зоопарк хочешь, что ли ты открыть в нашей квартире, я не знаю. Заносишь в дом всякую живность. А потом – в доме скандал. Руслан захотел показать друзьям котёнка: «А мне бабушка котёнка принесла». Не найдя его, он бросился к матери. Услышав от неё, что котёнка выпустили на улицу, сын обиделся на свою маму. Вот и произошла в доме ссора.
              – Я же знала, что Руслан любит кошек… – с горечью покачала головой старушка.
              – Смотри на неё! Она упрямо стоит на своём… – Сабина закрыла раскачивающиеся от ветра двери.
              – Сабина, дочь моя, с незапамятных времён в людях живёт любовь к животным. Нужно ведь взращивать в детях подобную любовь. Неужели вам не было жалко котёнка, похожего на бездомную сироту. Никому ведь котёнок плохого не делал. Почему вы подавляете в сыне чувства сострадания. 
             – Пойми же, мама, мы ничего не жалеем для Руслана. На день его рождения мы подарили целый аквариум. Видишь? Аквариум ничуть не хуже котёнка, принесённого с улицы?
             – Дочь моя, может быть, ты права. Но речь сейчас я веду не об этом. Руслан уже вырос. Ему не один раз придётся и на свадьбы ходить, и на соболезнования. Но он не владеет родным языком…
             – Кому он нужен этот сирагинский язык? Если не сегодня, то завтра он отомрёт, – резко огрызнулась Сабина.
             – Астапирулла! Как ты можешь так говорить: «Если не сегодня, то завтра он отомрёт»? Ты… ты не похожа на мою дочь! Раз тебе родной язык не нужен, наверное, и я тебе не нужна. Зря я наглухо закрыла свой дом и переехала сюда, – горянка стала собирать свои вещи.
             Загремел гром, сверкнула молния, под косым углом полил проливной дождь. Промокший на балконе Руслан зашёл в зал. Крупные капли дождя, словно слёзы, заструились по оконным стёклам. Через форточку стал доноситься запах земли, впитывающей влагу. Музликат через окно посмотрела на улицу. Деревья, растущие под окнами, шелестели, словно шептались о сокровенном. Раскачиваясь под ветром, они струйками роняли дождевые капли. 
             «Да, чувствовала я, что в городе буду ощущать себя, как не в своей тарелке. Интуиция не обманула меня. Сейчас уже ночь. Гроза так и хлещет в стёкла. Мои суставы тоже не обманули меня. Нужно слушать своё сердце и жить там, где ему спокойно живётся», – с горечью прошептала Музликат.
             На следующий день она поспешила на автостанцию. Села на автобус и стала смотреть через окно на ускользающую даль: «Верну свою корову, свою ласковую Мурку. Ну и что, если, как раньше будет бессонница? Не будет сна, дождусь рассвета. Если умру, может быть, добрые люди похоронят…»
             Вдруг между незнакомыми людьми, спешащими по делам, Музликат заметила лицо дочери. Она махала руками, пытаясь остановить автобус. Водитель сделал знак, что нет места в салоне. 
            – Мама! Не уезжай! Мама, прости! – горянка услышала рыдания Сабины. 
            – Бабушка! Не уезжай! – донёсся и крик Руслана.
            Но автобус мчался по прямой асфальтированной без всяких пробок улице города. «Куда же я еду, оставив позади рыдающую дочь? – расстроилась горянка. – К кому я еду, оставив в городе своих близких?» – бешено колотилось сердце старушки.
            Однако автобус увозил её всё дальше и дальше.