Остап Бендер посещает музеи

«Упадочный стиль. Эпоха Керенского».

А. Миронов в роли О. Бендера
(фильм М. Захарова «12 стульев»)

…Двенадцать четырёхугольных колонн встречают нас в вестибюле. Мебели так много, что можно растеряться, коридор убегает вдаль. Муза водила на этот раз рукой круглого идиота.

И. Ильф. «Записные книжки»

Что-то грустно душе, что-то сердцу больней,
Иль взгрустнулося мне о бывалом?
Это май-баловник, это май-чародей
Веет свежим своим опахалом.

Фофанов К. М. «Май» (1 мая 1885 г.)

Великий комбинатор, заявивший о себе на закате эпохи НЭПа в произведениях советских писателей Ильфа и Петрова, был человеком образованным. Окончив гимназию Илиади в Одессе (так же, как его менее известный прототип Осип Шор), Остап обладал быстрым умом, цепкой памятью, неудержимым воображением. Главной его мечтой с детских лет было желание разбогатеть. В романе «Золотой телёнок» эта мечта воплотилась в листок, вырванный из «Малой советской энциклопедии»: солнечный Рио-де-Жанейро, где по улицам разгуливают «полтора миллиона человек, и все поголовно в белых штанах».
Но наша статья о другом. Остап Бендер был не чужд прекрасного. Он объездил весь Советский Союз, по роду занятий посещая самые разные места, в том числе и культурные: от цирка до театра, от кинофабрики до редакции газеты. Кроме того, он посещал музеи. Посещал он их не для того, чтобы полюбоваться на шедевры великих мастеров прошлого, его не мучила мысль «что ел здесь бывший хозяин-купец и сколько бы это стоило при теперешней дороговизне?» [1] Остап бывал в музеях исключительно по делу. Впрочем, не по делу он в них тоже бывал.

Итак, первый музей, который посетил великий комбинатор в дилогии Ильфа и Петрова, был…
Но обо всём по порядку.
Лиза Калачёва, недавно поссорившаяся с мужем Колей, случайно зашла в подъезд большого особняка. Отсюда, с посещения «Музея мебельного мастерства», Лиза решила начать самостоятельную жизнь.
Далее в романе «Двенадцать стульев» мы знакомимся с шикарной обстановкой музея: «Это были комнаты, обставленные павловским ампиром, императорским красным деревом и карельской берёзой — мебелью строгой, чудесной и воинственной. Два квадратных шкафа, стеклянные дверцы которых были крест-накрест пересечены копьями, стояли против письменного стола. Стол был безбрежен. Сесть за него было всё равно что сесть за Театральную площадь, причём Большой театр с колоннадой и четвёркой бронзовых коняг, волокущих Аполлона на премьеру «Красного мака», показался бы на столе чернильным прибором. Так, по крайней мере, чудилось Лизе, воспитываемой на морковке, как некий кролик. По углам стояли кресла с высокими спинками, верхушки которых были загнуты на манер бараньих рогов. Солнце лежало на персиковой обивке кресел. В такое кресло хотелось сейчас же сесть, но сидеть на нём воспрещалось» [2].
К концу 20-х годов прошлого века «ликвидация безграмотности» в новом советском государстве дала ощутимые результаты. Люди посещали кино и театры, клубы и библиотеки, концерты и лекции, цирковые представления и государственные музеи (частные музеи были повсеместно закрыты или превратились в государственные). Огромные музейные здания, бывшие особняки знатных особ и купцов, пользовались заметной популярностью. Но какую информацию мог почерпнуть простой обыватель, любуясь всей этой роскошью? «В то время как экскурсии бодро маршируют от одного шедевра к другому, такой человек стоит посреди зала и, не глядя ни на что, мычит, тоскуя: «Эх! Люди жили!» [1] Действительно, среди посетителей музея (во всяком случае, музея, о котором идёт речь в романе) сложно было говорить о культуре или литературе прошлого. Вспомним разговор Лизы и Ипполита Матвеевича, когда бывший предводитель дворянства попытался произвести на Лизу впечатление:
«Теперь такие погоды замечательные. Знаете стихи: «Это май-баловник, это май-чародей веет свежим своим опахалом».
— Это Жарова стихи?
— М-м... Кажется» [2].
Мало кто в наше время смог бы назвать автора цитируемых выше стихов. Лизе чудится в них популярный в 20-е годы советский поэт Александр Алексеевич Жаров, автор гимна пионерии «Взвейтесь кострами, синие ночи». К слову, в экранизации Гайдая Жаров как будто уже подзабыт и заменён на Маяковского, а Захаров и вовсе убрал эту фразу из своего фильма. Да и кто сейчас вспомнит настоящего автора этих строк, яркого русского поэта-романтика Константина Михайловича Фофанова, предвосхитившего в своём творчестве модернизм и символизм?..
Для Лизы посещение музея — это вынужденная мера, попытка психологической компенсации после ссоры с мужем. Но в итоге «Лизе было очень весело», в отличие от Бендера и Воробьянинова [3], которых она здесь случайно встретила. Причина, сподвигшая Бендера и Воробьянинова посетить «Музей мебельного мастерства», была далека от культурного самосовершенствования и даже неясной тоски по тому, как жили другие люди – они пришли в музей исключительно ради стульев.
«Смотрите, смотрите! — доверчиво кричала Лиза, хватая Воробьянинова за рукав. — Видите это бюро? Оно чудно подошло бы для нашей комнаты. Правда?
— Прелестная мебель! — гневно сказал Остап. — Упадочная только.
Мебель не произвела на Ипполита Матвеевича должного впечатления. Между тем она была прекрасна. Совершенство её форм поражало глаз. Лиза мечтательно сказала:
— На этом кресле, может быть, сидел Пушкин.
— Кто вы говорите, Пушкин? — спросил Остап. — Сейчас я узнаю. Остап стал на колени и заглянул под сиденье.
— На нём сидел О’Генри, в бытность его в американской тюрьме Синг-Синг. Вы удовлетворены? А теперь мы смело можем перейти в другую комнату» [2].
Как нам известно, долгое хождение по огромным музейным залам не дало концессионерам никаких результатов. Стулья, будучи семь лет назад отправлены в музей, пролежали всё это время на складе, а затем были распроданы с аукциона Главнауки.
Но что это за музей такой – «Музей мебельного мастерства», где побывали Остап, Ипполит Матвеевич и Лиза, и которому посвящена целая глава в «Двенадцати стульях»? Существовал ли он на самом деле во времена Ильфа и Петрова? Музея с таким названием в то время не было. Возможно, его прототипом мог стать Объединённый музей декоративного искусства, открытый в июле 1924 года, в который кроме Оружейной палаты, Памятников Кремля и Дома боярина 17 века, в качестве филиалов вошли созданные в начале 20-х годов Музей мебели, Музей фарфора и Музей игрушек. Объединённый музей имел общий Учёный совет, финансирование и делопроизводство, кроме Музея мебели, который сохранил административно-хозяйственную самостоятельность. Организация совместной работы филиалов была затруднительна, каждый из них сохранял своё руководство. Искусственно созданное объединение оказалось недолговечным. В 1926 году был ликвидирован Музей мебели. Его коллекции передавались в разные учреждения. Официально Объединённый музей был реорганизован в июле 1929 года [4].
По другой версии, в романе речь идёт о Государственном музее мебели, располагавшемся в Александринском дворце в Нескучном саду в Москве (сейчас во дворце находится Президиум Российской Академии наук (РАН)). Этот музей существовал с 1919 по 1926 годы. Экспонатами были предметы мебели из национализированных дворянских домов и усадеб, - которые располагались в тридцати двух залах. После расформирования музея часть мебели передали в другие музеи, а часть распродали на антикварных аукционах [5].
Сейчас нам сложно себе представить, чтобы музейные экспонаты могли быть распроданы с подачи государства. Увы, в 20-е годы прошлого века в этом не было ничего удивительного. С 1922 года начался новый период в истории музейного дела России, продлившийся до конца 1920-х гг. и характеризующийся стремлением систематизировать и стабилизировать музейную сеть страны. Усилилось влияние государства на развитие музейного дела. …Массовая национализация культурных ценностей выявила неспособность государства освоить их, обеспечить сохранение и уход. В сентябре 1923 года ВЦИК рассмотрел вопрос «О концентрации музейного имущества Республики» и создал специальную комиссию для реорганизации музейной сети путём её сокращения и перевода некоторых музеев на положение филиалов [6]. Одновременно выпускались секретные распоряжения, касавшиеся вывоза и продажи за границу части национализированных культурных ценностей. С 1923 года музеям была разрешена продажа имущества, «не имеющего историко-художественного значения», что сделало возможной реализацию хранящихся в музеях и Государственном музейном фонде музейных предметов через аукционы и антикварные магазины (в конце 1920-х - начале 1930-х гг. это привело к невосполнимым утратам) [7].
Как бы то ни было, хранившиеся в «бриллиантовом» стуле сокровища не пропали бесследно, не «уплыли» за рубеж, не попали к «охотникам за табуретками», а оказались в руках народа и стали его достоянием. На эти деньги был построен новый клуб железнодорожников.

В «Золотом телёнке» Остап, в компании со вторым великим комбинатором, Александром Ивановичем Корейко, попадают в музей совсем другого толка, нежели в романе «Двенадцать стульев»:
«…глазам шейхов предстал картонный плакат с арабскими и русскими буквами: «Городской музей изящных искусств».
— Войдём, — печально сказал Остап, — там, по крайней мере, прохладно. И потом, посещение музея входит в программу путешествующих врачей-общественников» [8].
Экспозиция музея представляла собой малочисленное и случайное собрание различных предметов: «В музее было только восемь экспонатов: зуб мамонта, подаренный молодому музею городом Ташкентом, картина маслом «Стычка с басмачами», два эмирских халата, золотая рыбка в аквариуме, витрина с засушенной саранчой, фарфоровая статуэтка фабрики Кузнецова и, наконец, макет обелиска, который город собирался поставить на главной площади. Тут же, у подножия проекта, лежал большой жестяной венок с лентами. Его привезла недавно специальная делегация из соседней республики, но так как обелиска ещё не было (ассигнованные на него средства ушли на постройку бани, которая оказалась гораздо нужнее), делегация, произнеся соответствующие речи, возложила венок на проект» [8].
Бендер попадает в советский «Багдад» с памятью о своём прежнем посещении города: «Я тут был лет пять тому назад» [8]. Однако Бендер не узнаёт города: он решительно изменился.
В «советском Багдаде» не находится ни вывески, ни погребка, ни экзотики. На их месте создан Городской музей изящных искусств. Вместо воспоминаний о прошлом музей предлагает новую историческую память. По мнению историка и филолога Михаила Витальевича Ефимова, эта память не только случайна, произвольна и идеологически конъюнктурна, но и фальшива [3]: «И вы знаете, — зашептал энтузиаст, — я подозреваю, что это не зуб мамонта. Они подсунули слоновый!» [8] Советский музей изящных искусств создан не для того, чтобы музеефицировать прошлое, а для того, чтобы служить мотивировкой движения к торжеству социализма.
Изменения политики в области культуры, в том числе музейного дела в СССР, были связаны со вступлением на рубеже 20-30-х гг. в так называемый реконструкционный период. Музеи в традиционном смысле этого слова стали ненужными [7]. Но это, конечно, не значит, что музеи стали ненужными вовсе. Требовались новые методы культурно-массовой работы. Одни музеи закрывались, но появлялись другие, иногда практически на пустом месте. И прогресс этот двигали энтузиасты своего дела:
«Молодой человек заведовал музеем и без промедления стал говорить о затруднениях, которые переживает его детище. Кредиты недостаточны. Ташкент отделался одним зубом, а своих ценностей, художественных и исторических, некому собирать. Не присылают специалиста.
— Мне бы триста рублей! — вскричал заведующий. — Я бы здесь Лувр сделал!» [8]
Хотя в романе этот эпизод обыгран с фирменной Ильфо-Петровской иронией, можно не сомневаться: сделает! Может, не Лувр, и не Эрмитаж, но сделает!
Марийский художник Александр Владимирович Григорьев создал в 1919 году в городе Козьмодемьянске, при поддержке таких же, как он, энтузиастов, первый музей в Марийском крае. И тоже практически на пустом месте. Сейчас этот музей известен в России как Малая Третьяковка на Волге.
Остап не впечатлился энтузиазмом провинциального музейного деятеля, - а, наверное, зря. Ведь именно на таких энтузиастах держится наша культура, наша наука и наше искусство.
Вне зависимости от государственной политики.

«К посетителям тотчас же подошел юноша в ковровой бухарской тюбетейке на бритой голове и, волнуясь, как автор, спросил:
— Ваши впечатления, товарищи?
— Ничего себе, — сказал Остап» [8].

Источники и литература

1. Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Глава 19. Уважайте матрацы, граждане;
2. Там же. Глава 20. Музей мебели;
3. Ефимов М. В. Из музейных дебрей я вышел на волю. Из комментариев к рассказу В. Набокова «Посещение музея» / Журнал «Звезда», №4, 2019;
4. Страница Объединённого музея декоративного искусства в ведении Наркомпроса (1924-1929 гг.) на сайте kreml.ru;
5. Статья «Музей мебели (Москва)» в Википедии;
6. Златоустова В. И., Каспаринская С. А., Кузина Г. А. Музейное дело в России // Российская музейная энциклопедия. М., 2001. Том 1. С. 403;
7. Становление и развитие музейного дела в России на сайте studbooks.net;
8. Ильф И., Петров Е. Золотой телёнок. Глава 31. Багдад.

1 июня 2020 года