Разведке отдал жизнь Гл. 11 Медсанбат - спасение

Глава 11. Медсанбат -спасительная нить


В дружную компанию тучных тел белоснежных облаков внезапно вторгаются непрошенные гости. Истребитель «Як-1», густо дымя поврежденным двигателем, мчится в сторону хутора Нижнеосиновский. На его светло-голубых крыльях мерцают красные звезды. Тонко подвывая переведенным на максимальные обороты двигателем, за ним гонится серо-зеленый немецкий стервятник «Ме-109». Атака с превышения «Худым» начинается успешно. Он хлещет по кабине «Ястребка» (1) спаренными пулеметными очередями. Огненные нити жалящим кнутовищем буравят капот и кабину, кроша плексигласовый фонарь и дюралевую обшивку носовой части.

На моих глазах разворачивается смертельная драма воздушного боя. «Ястребок» закладывая вираж, успевает все-таки развернуться. Храбрец устремляется на «Худого». Немецкий пилот не справляется с набором высоты или уходом в сторону. На огромной скорости размытые силуэты самолетов сталкиваются с оглушающим взрывом.

Вздымается огненно-дымный шар. А после…черно-серые обугленные фрагменты фюзеляжей и оторванные плоскости сыплются вниз, к грешной матушке-земле.

Часть бойцов на охапках окровавленной соломы, которые не видят перипетий небесной трагедии (остальные потеряли сознание или впали в забытье), встревоженно вопрошают:
– Что за остановка? Почему стоим?

Я сдергиваю правой рукой шапку, отдавая дань памяти павшему «сталинскому соколу» (3):
– Наш погиб в схватке с «мессером».

Морозец стягивает голову холодным обручем, остужая мой разгоряченный лоб.
С замершим сердцем наблюдаю за падающими обломками некогда величественных двухтонных машин. Скорбно шепчу:
– Пусть пухом будет земля, браток!

– Чего бормочешь, парень? – недовольно ворчит, лежащий справа сержант с густой щетиной на впалом бледном лице с забинтованными головой и правым глазом. Он изредка судорожно дергает головой, вжимаясь спиной в облезлый борт «полуторки».

– Летчика жаль…

– Не зря летун погиб. Фрица взял с собой! – сухо отмечает сержант.

Сухость пехотинца можно понять, если придать значение его ранее прозвучавшим язвительным фразам о меньшей кровожадности боев в воздухе, более высокой живучести летчиков, неравенстве возможностей для ведения боя на земле и в поднебесье и несправедливости получения наград (4).

Шофер Михаил, лет тридцати пяти (5), с покрасневшими серыми глазами, в телогрейке с пятнами крови, приступает к традиционному ритуалу воскрешения уснувшего грузовика. Очень приятный запуск. Сдавленно взбодрив себя матюгом, он обрывает длинную сложную конструкцию на полуслове. Юная девушка-санинструктор в шаге от него, зардевшись нежным овалом, поспешно отворачивается в сторону.
– Маш, погоди. Щас поедем, не ерзай.

Первый…второй…и только на четвертом повороте кривого стартера моторчик зачихал и пришел в чувство, утробно урча.

Неприхотливый «газик» с красным крестом на белом круге по обеим бортам продолжает прерванный путь к медсанбату по лесной заснеженной грунтовке. По пути мы обгоняем многочисленные подводы с ранеными, громко завывая моторчиком. Считаем-собираем кочки-рытвины, отчаянно качаясь из стороны в сторону, мотаясь от борта к борту, сбиваясь в тесную кучу друзей по несчастью.

В кузове – сплошные стоны и ругань бойцов с перебитыми руками и ногами, с продырявленными грудью и животами, с наспех сделанными повязками, ослабленных потерей крови. Под льющийся бранный поток что только не попадает: шофер, дорога, фрицы. Особенно отличается мой угрюмый сосед-сержант. Такие забористые коленца с виртуозными заковыристыми выражениями я слышу впервой.

Услышав в свой адрес «бархатные» замечания, Михаил сбавляет скорость и едет аккуратнее. Он орет в свое оправдание, перекрывая и мурлыканье моторчика, и возмущенный ропот бойцов:

– Да, погорячился. Разогнался. Потерпим… Скоро доставлю ребята. Поправят вас, в тепле будете! Как огурчики!

Погромыхав на «полуторке» по ухабистой грунтовой дороге и морщась от боли в висках при подскоках, я бодро соскакиваю у входа в 137-й медсанбат. Он размещен в здании бывшего сельсовета хутора Нижнеосиновский.

После поспешного приземления меня ведет в сторону, и я приваливаюсь к грязно-бурому боку дверцы кабины в качестве опоры.

Справа у входа в медсанбат на немудрящей лавке в затерханной шинели боец с повязкой на глазах играет на гармони. Его пальцы бисером мелькают по клавишам. Кажется, из самой глубины сердца льются переливчатые дивные звуки, рванувшие на простор из растянутых мехов тесных застенков «хромки» (6).

Рядом с гармонистом – молодая военврач III-го ранга, командир приемно-сортировочного взвода Капитолина Ефимова (7), чуть постарше меня. Часть врачей и медсестер медсанбата мне знакома по совместному отмечанию дней рождения благодаря нашему взводному "Котику". При виде «полуторки» Ефимова уверенно кладет на левое плечо гармониста изящную ладонь. «Игрок» послушно приостанавливает стремительный бег душевной мелодии.

Скользящей походкой Ефимова направляется к нам и энергично начинает командовать санитарами на разгрузке раненых. «Тетушка Капа» – иронично-ласково называет свою знакомую мой прыткий взводный «Котик». Серьезная молодая девушка, с хорошо поставленным строгим голосом, в ладно сидящей шинели, звонко отдает распоряжения санитарам при осмотре:

– Живее! Живее снимаем раненных! По очереди! Александр, проснись! Аккуратнее!!! Так… Какое ранение у бойца, когда получил… Шевелимся, черт возьми! Сейчас ругаться буду, Иван! В темпе… У тяжелораненых красноармейские книжки извлечь.

Санитары стаскивают раненых с «полуторки» и телег на носилках и плащ-палатках. В зависимости от тяжести полученных ранений бойцы перемещаются либо в палаты на койки, либо в коридор на нары, либо на пол к операционной.

Очухавшись, подхожу к «тетушке Капе». Смешно сморщив милый носик, она вопрошает:
– Что у вас? Когда ранило? Разведчик разведроты? Как Коток поживает?

На мои скупые ответы следует наказ:
– Отправляйтесь к фельдшеру Савиной! На осмотр и перевязку. С левой стороны, второй кабинет.

В одноэтажном здании за тамбуром с правой стороны у облупившейся стены на двухъярусных деревянных нарах лежит множество бойцов. В спертом воздухе витает мрачный запах крови, нашатыря, йода, немытых тел. По коридору снуют усталые, озабоченные санитары с ранеными.

Я примечаю долговязого бойца с замотанным обрубком левой руки, с обгоревшими на голове волосами, с ожогами на скуластом отрешенном лице. Он укрыт до пояса шинелью с запекшимися пятнами крови. Раненый молча лежит, устремив голову в треснутый потолок и кусая до крови губы.

Глубокая жалость охватывает сердце, тягучей болью сжимая его. Мне становится не по себе, и я быстрее шагаю дальше - до операционной. Пролетев нужную комнату. 

У операционной с поблекшей краткой надписью «Председатель» в коридоре с наработанной ловкостью бывалые санитары избавляют тяжелораненых от одежды.

Безжалостно вспарывают и разрезают присохшие шинели, сапоги, валенки, брюки и гимнастерки. Ворох грязного, окровавленного, смерзшегося до ледяной корки, воняющего былого обмундирования копится в громоздкой корзине. Рядом в одном исподнем укладывают на полу на тонких тюфяках пациентов, предназначенных для предстоящих операций.

Резко распахивается дверь, выпуская пожилую медсестру с мокрыми от слез глазами. Медсестра придерживает ее для выходящей пары хмурых санитаров с укрытым окровавленной простыней телом на носилках. Медсестра скорбно провожает их взглядом и затем озирает заполненный тяжелоранеными до отказа коридор. После недолгой заминки она произносит надтреснутым голосом:
– Иван Егорович (8)! Первого из новой партии заносите! Документы тож…

В проеме видно несколько операционных столов, накрытых белыми простынями. Возле одного из них нервно потирает лоб уроженец знойного Ташкента, молодой представительный хирург, военврач III-го ранга, он же командир медроты Акбаров в белой шапочке, халате с пятнами крови, приспустив белую маску (8). Возле него прямо-таки рыдают две молодые медсестры в хирургическом облачении. Другой врач с нахмуренным лицом, грузный, уже в возрасте, с очками на крупном носу, что-то втолковывает Акбарову. При этом он пытается попутно успокоить медсестер, обнимая за хрупкие девичьи плечи…

Стройная красавица военфельдшер Клавдия Савина, с которой заигрывает «Котик», внимательно осматривает мое лицо и светит в глаза фонариком. Подвергнута пристальному осмотру моя левая рука. Клава аккуратно надавливает на мягкие ткани длинными изящными пальцами. Огромные изумрудные глаза в обрамлении длинных ресниц с дугами пушистых бровей, острый и тонкий нос с легкой горбинкой, густая коса вороненного цвета вызывают у меня неизменное, плохо скрываемое восхищение. На ее фоне кажется невзрачной помощник-медсестра Настя Сомова (9), с карими, нежно поблескивающими глазами и пшеничными волосами, похожая на сочную грушку, которую так и тянет погрызть.
 
С усталой улыбкой на очаровательном лице, сосредоточенно глядя на меня, Клавдия выносит вердикт:

– У тебя была легкая контузия. Кость не задета, мягкие ткани повреждены, но не серьезно. Кровотечение обильное прекратилось. Пули прошли по касательной. Сегодня-завтра отдохнешь, а послезавтра, Николай, выпишу. Настя! Займись пациентом. Я следующего зову.

Настя дает мне полстакана разбавленного спирта. С размаху залпом выпиваю, охнув. Она промывает мне поверхностные раны клочками ваты, смоченными в физрастворе, и с помощью пинцета вынимает ряд обнаруженных мелких осколков от гранаты. Настает черед смены повязки руки.

– Вот и ладненько. Пойдем, свободное место покажу, – зовет Настя.

Глядя на страдания раненых, вспоминаю о умирающих отце и матери зимой 1933 года от воспаления легких. Никакой помощи, никаких врачей от коменданта спецпоселка Азанка.

Трое – я, младшая сестренка Галя и старший брат Иван перед грубо сколоченными домовинами из сырых, плохо очищенных от коры досок на унылом поселковом кладбище.

В последний путь родителей также провожают дядька Семен Алексеевич с женой и дочками и тетка Василиса Алексеевна с сыном Колькой-моим тезкой. В этот печальный для нас день комендант милостиво освободил взрослых от работы по лесозаготовке. Чуть поодаль – дородная тетка из Верхне-Тавдинского детдома, комендант и пара спецпоселенцев с лопатами.

Старший брат Иван остается на попечении тетки Василисы в спецпоселке. С тех пор я больше его не видел и следов не сыскал. Как ни старался. За пару месяцев до нашего выпуска с Галей из детдома в 1939 году Иван освобожден из ссылки вместе с теткой Василисой и ее сыном Колькой. Втроем они уехали из Тавдинского района. Навсегда.
          
В военкомате я скрыл сей факт биографии: сын ссыльных крестьян. Указал всего лишь, что воспитывался в детдоме с сестрой после смерти родителей. А то в разведроту не попал бы. Точняк.
          
Когда хоронили родителей, может в силу возраста, я как-то и не кручинился. Только уже в детдоме накрыло сердце горечью невосполнимой утраты. Расчувствовалась и сестренка Галя. В первый год сиротской жизни мы вместе по ночам часто  плакали  горько и безутешно. Сердце пронизывало ноющей болью, мучением становились воспоминания о крепких руках отца и нежных ладонях матери… 


Примечания к тексту:

1)  «Худой» – прозвище из-за сравнительно узкого фюзеляжа одномоторного поршневого истребителя-низкоплана Мессершмитт Bf 109 ( Ме-109);
    «Ястребок» – одноместный фронтовой истребитель «Як-1», одномоторный свободнонесущий моноплан с низким расположением крыла и убирающимся в полете шасси с хвостовой опорой;

2) Фонарь – прозрачная часть пилотской кабины, защищающая летчика от воздействия встречного потока воздуха, погодных условий и от шума;

3) «Сталинские соколы» – прозвище летчиков ВВС Красной Армии.
   Считается, что 9 марта 1942 года на Юго-Западном фронте впервые группа советских истребителей численностью меньше немецкой смогла сбить 2 бомбардировщика «Ю-87» и 5 истребителей «МЕ-109» без потерь со своей стороны.
   В бою принимали участие 7 летчиков 296-го истребительно-авиационного полка, управлявшие самолетами «Як-1»: комэск капитан Борис Еремин, его заместитель лейтенант Владимир Балашов, штурман полка капитан Иван Запрягаев, лейтенанты Иван Мартынов, Василий Скотный, Михаил Седов, Алексей Соломатин, старший сержант Дмитрий Король. Они дрались с 6-ю «Ю-87», 1-м «Ю-88» и 18-ю «Ме-109»;

4) На ВОВ в стрелковом полку в среднем пехотинец успевал прослужить всего несколько месяцев – затем он либо погибал, либо попадал в госпиталь. В отличие от летчиков – в среднем данный срок у них увеличивался в 4 раза.
Из 625 бойцов и командиров, награждённых званием Героя Советского Союза, с 22 июня 1941 года по 18 ноября 1942 года 286 человек (45%) служили в ВВС, и только 241 боец (38%) представлял сухопутные войска;

5) Васильев Михаил Николаевич (1904гр): 14.07.1941 призван Высокогорским РВК Татарской АССР, сержант, шофер эвакотранспортного взвода 137-го (потом 58-го) медсанбата, награжден орденом «Красной Звезды» (1944);

6) Гармонь-хромка – русская двухрядная ручная гармонь, созданная в начале XX века в Вологде мастером Николаем Владимировичем Смысловым;

7) Ефимова Капитолина Ивановна (1918гр): уроженка д. Монастырка Щучанского района Челябинской области, 29.09.1942 призвана Советским РВК г. Челябинска, военврач III-го ранга (капитан мед. службы), командир приемо-сортировочного взвода 137-го (потом 58-го) медсанбата, награждена орденом «Красной Звезды» (1944);

8) Устюшкин Иван Егорович (1908гр): призван 10.07.1941 Теньковским РВК Татарской ССР, сержант, санитар 137-го (потом 58-го) медсанбата, награжден медалью «За Отвагу» (1944);

9) Акбаров Акрам Бакирович (1917гр): уроженец г. Ташкента Узбекской ССР, призван 10.07.1941 Беговатским РВК Ташкентской области, военврач III-го ранга (капитан мед. службы), командир медроты 137-го (потом 58-го) медсанбата, награжден орденом «Красной Звезды» (1944);

10) Савина Клавдия Александровна (1918гр): уроженка д. Потросово Козельского района Смоленской области, призвана 24.06.1941 Ленинским РВК г. Москвы, награждена орденом «Красной Звезды» (1944);
    Сомова Анастасия Митрофановна (07.06.1923гр): уроженка с. Калмыки Борисоглебского района Воронежской области, призвана в июне 1941 года Миллеровским ГВК Ростовской области, награждена медалями «За боевые заслуги» (1943), «За оборону Москвы», «За взятие Кенигсберга», орденом «Красной Звезды» (1944).