Очень старое 6

Нашлись залежи десяти-и-большей давности. Пусть будут тут. Спасибо.

1.
Сам тот факт, что мы что-то делаем вместе - ты и я - больше похож на галлюцинации. Может быть мы - шизофреники? Нам кто-то должен задать вопрос, а то вдруг мы лежим в канаве?
2.
Помнишь, когда мы ходили в школу - ты да я - помню это время - смотрели на все, как это должно быть, подходили к самуму классу, подбрасывали монетку и, если выпадал орел, разворачивались и уходили, шурша сандалиями по намытому линолеуму, блестящему, стекающему под стены. Выходили, шли по станциям метро, ездили на эскалаторах, не говоря ни слова, держались за поручни справа и слева, прыгали через визг турникетов, дышали маслом поездов, смотрели на удаляющиеся шпроты, вдыхали полной грудью запах подземки, смеялись в гуле движущихся желтых глаз. Мы выходили наверх - ты и я - выходили наверх и растворялись в толпе, во всех направлениях, в сумерках, в дали от дома, друг от друга, отдельно, пешком через весь город, сквозь хладеющий воздух, свет фонарей, по асфальту шли по домам, через мосты, дворы, изгороди и большие железобетонные заборы. На утро ноги болели, руки были в ссадинах, а спина немела от эфира. Я спускался по лестнице, дверь направо, мы вместе выходили из дома - ты и я - шли в школу.
Моя мама ничего не говорила, готовила и убиралась, и много лет ничего не говорила, пока драила полы и стены, белила потолки, отмывала свое прекрасное тело под ржавой водой - молчала, лишь открывала рот, как рыба, дышала жабрами, загрязненной водой, не пела, ничего не просила, боялась керосина, плакала под оранжевыми холодными струями, ничего не говорила. Моя мать была рыбой? Как рыба. От нее пахло рыбой, водорослями, синей краской, духами от шаннель, когда ей исполнилось сорок восемь, в этот день, она все равно выглядела прекрасно, в сорок девять - ужасно, начала курить, побледнела и высохла, мне мешали ее острые скулы, святящиеся глаза спать по ночам. Лишь к шестидесяти она стала нормальной, почти что святой, хотя ничего не говорила, лежала в гробу и ничего не говорила.
3.
Разрушается изображение, падает осколками и стекает сквозь щели в полу, цвета исчезают в ярком полете шипящих искр, трещит и скрипит все вокруг. Медленно-медленно угасают огни, мы открываем глаза- мы посередине пустоты - ты и я - есть пустота. Понимаем это, начинаем чуть шевелиться, движение образует сероватые сгустки, уже можем что-то ощущать - сенсорные системы - пустота - начинают медленно приходить в норму. Перед нами медленно всплывает та же самая комната, та же самая мебель, что-то изменилось. Цвет? Резкость? Глубина комнаты? Чистота отражающегося цвета, звука? Комната сжимается в клубок ощущений, вкусов и отношений, врывается прямо в нас. Практически разрывает тебя и меня, ничего не потеряно. Мы лежим внутри себя - ты и я - на дощачатом полу, между досками медленно утекает текстура, вот уже просто белые стены режут глаза. Куда ни глянь - повсюду ослепляющий белый свет. Это уже было, мы это видели - ты и я - обращаем внимание, ощупываем стены, то и дело останавливаемся, забываем, какую сторону ощупываем, какой стороной. Режем пальцы, натыкаемся на предметы, не знаем где - ты и я.
Блуждание с закрытыми глазами, ориентируясь на музыку - миллионы колебаний, аккордов, частот, вариации чистоты звука. Мы наслаждаемся цветомузыкой - ты и я - яркие калейдоскопы всевозможных цветов, даже тех, что нельзя описать. Они прыгают по стенам, там и тут, раскидывая свои кусочки, постепенно окрашивают нашу белесую пустоту в цвета комнаты, плывущей разности, заторможенного внимания. Мышечная дистрофия - не могу пошевелить руками. Мы с тобой - инвалиды - ты и я - невозможность приготовить чай сводит нас с ума, мы начинаем бредить, про войну и ядерное оружие - ты и я - о двадцати колесах осени, летающих душителях по телефону, головоруков, размножающихся через e-mail. Ты и я - пара головоруков-шептунов - лежим будто здесь, или там, будто всюду, вижу биение наших сердец, работу пищеварительного тракта, чувствую рост волос - что-то держит руки поднятыми верх, голова зафиксирована - вспышки электрических импульсов в головном мозге, пищеварительный тракт, слизистая оболочка, судороги, спазмы - рвет.
Рвота стекает сквозь щели в полу. Мы слышим, как она капает на первый этаж, бьется о книжную полку, по одной капельке, разбивающимся, скользящих вниз, на пол и там скапливается в коричнево-желтую лужу - пенится и пахнет.
4.
Мы встретились снова- ты и я - в парах, прекрасной обуви, кто в платье, кто без, держа в руках трубки и папиросы, острые скулы, обветренные губы, восковый блеск в глазах, восковая кожа, волосы, как будто политы воском, у кого торчат в разные стороны, падают на спинку стула в дешевой забегаловке, там пахнет яичницей и жжеными волосами. Длинные рукава закатаны, впервые за много лет - все делали спустя рукава - до локтей. Пьяны мы - ты и я - режем горе рюмками - в память о погибшем отце, спустя столько лет увиделись вновь, к концу дня разбежались кто куда - исчезли в кладбищенской тьме, шуршащих листьях, сырости, каждый на своей тропинке, не смотря вслед, отводя глаза, пуская пар изо рта в морозный воздух. Я много думал о тебе, перестал думать о чем то другом, ком-либо еще, сидел в углу и думал о тебе, моя подруга полулежа, с распущенными волосами, курит и понемногу засыпает, протирает глаза кулаками, подлавливает пару прядей и убирает их за уши - за ушами с медными серьгами красные волосы и уши кровоточат, красная сыпь по всему бледному телу - отшучивается и говорит, что веснушки, солнце любит ее, кашляет - худое тело задыхается, ребра оттягивают кожу - красота саморазрушения. Сигарета падает, оставляет ожог, нет сил - она достает из-за другого уха окурок и просит огня. Полулежит, курит, смотрит синяками в стену, обветренные губы, пепел, тонкие женские пальцы, распрямляют спутанные волосы, убирают их назад, восковая кожа, худые девчачьи руки - молчит, как моя мать - острые скулы, холодный блеск в глазах. Колю себе кетамин.
-мой отец умер.
ТРЕСК! как от взрывов китайских фейерверков, хлопушек, разносится, отдается гулом, да таким, что рвет вакуум, заполняет его собой, как будто здесь и тут что-то есть, марш немецких военных, орда камикадзе, покалеченные бойцы Советского Союза ведут исхудавших евреев, а на самом деле - печатные машинки, на дряхлых столах - рядом на стульях тени, волосы в тугой пучок и длинные папиросы - единственные белого цвета, как в рекламе, с подписанной маркой, нежно-голубым цветом по всей длине, медленно испаряется, падает пепел, аккуратно женские пальцы со звонким хлопком бьют по печатной машинке, звонок, падает в пепельницу буква "W" из слов "Winston LITE" - для тех, кому едва двадцать, затяжка - до тридцати процентов больше мертворожденных детей - впалые щеки, губы вытянуты, затем крепко сжаты -дымящийся сверток в углу тусклого рта - до пятнадцати процентов детей с несовместимыми для жизни пороками развития - быстро работают женские пальцы, а на руках - вздутые вены и серая кожа, оливковый отлив, едва свет через тонкие грязные стекла. Треск печатных машинок- между ходит, покачиваясь, то хмурясь, улыбаясь, руки за спиной и новые запонки в тусклом свете отливают золотом, чтобы быть ближе к рабочим - джинсы с ремнем и сандалии - начальник, как некая разновидность Бога, вызывает трепет в сердцах девственных плев, кому за сорок с сигаретами without filter, дома с кошкой или собакой, возможно, с ребенком - непорочное зачатие запертых в одиночестве дум людей времен демографического бума. Звон, скрежет, синхронный вдох, выдох, скрип стульев, скрежет, щелчки каблуков, можно посмотреть, что они написали, берем бумагу в руку
ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР. ТВОЙ ОТЕЦ УМЕР...
5.
Тремор, скрючило, трясет, в густом свете, бликах в пыли, едва поднимаются руки, расплескивают воду, чтобы принять лекарства, щепотку белого пороха - фентанил, выстрел в брюхо, чтобы убить боль, распластаться, откинуться в кресле, полулежать, глядеть в потолок, не чувствуя спину, а руки все еще дрожат? Откуда голос, моя женя - "твой ребенок похож на тебя", он ее дышит, в очках и голова не мыта, тощ, торчит рубашка, брюки рваны, в сандалиях в школу, через весь город, не в свою, покрасил волосы, теперь - огненно-рыжие, убирает прядь за уши - следы, кровоподтеки, весь в веснушках, красной сыпи, я не хочу с ним разговаривать - острые скулы, глаза восковые, светятся, мешают спать. Никогда не думал, что буду женат и с ребенком. Это как страшный сон, а все вокруг - плагиат. Она хочет еще одного - девочку, с ее генотипом, не устраивает маленький рыжий засранец - ты слышал? - не устраивает маленький рыжий ЗАСРАНЕЦ! и потому часто бьет посуду, кричит, но все друг друга любят, я надеюсь, приезжай, и тебя полюбим и возьмем.
Помнишь, я брежу, как мы взбирались на горы, путешествовали по Индии, воровали оттуда грязь, давились их навозным воздухом, торговались и ушли ни с чем в маленький домик, где помещались только мы - ты и я - топили печку рукописями за ндцать лет, хотели их напечатать на бумаге из слоновьего дерьма - она очень хорошо горит, остались нищими, без всего, еле передвигали ноги, поднимали сандалии, жили в хибаре где-то в горах, вверх улетал поток наших темных мыслей, смешивался с облаками, мы дрожали в углах, пока не снизошло до нас - отождествление со всем и вся, мы столько раз начинали это делать - ты и я - хижина и Гималаи, рукописи в дыму, чахнут, мерзнут, затухают, нас уже можно назвать пеплом собственных мыслей и слов - как единственных представителей Вселенной, мы - ты и я- змеи и травы, глиняные кувшины, белые черепа, запас сухарей на несколько недель, морозный воздух, остывшие статьи, мысли, заметки, кипа бумаг и бумажной работы, босые ноги и яркий свет медицинских фонариков, медицина, врачи, холодный пол, три операции, ампутация пальца, не он ли был тогда, в холодильнике, в палатке с мороженным? Когда я читал Керуака и мы бросились в Америку послевоенного времени, я тогда писал несуразицу "Я разгребал и снег, и песок босыми ногами, посередине грязного Манхэттена, чесал руки свои и чужие, языком с парнями с окраины, убирал волосы с потного лба, облизывал губы, обветренные, за пол гроша в магазинах покупал сыр, вино и воду, торговал крэком под мостами в сэнт-луисе и за железной дорогой прятал пожитки, пока удирал от койотов в середине Мексики, прячась и задыхаясь в пыли вместе со всеми, лежащими нищими на горячих дорогах, стоптавших тапки, так и не дойдя до главного города Мексики, купался в вонючих озерах и в заливе Гудзона, там же спал под мостом и бродяжничал сколько мне влезет, охмельненный дешевым вином - старой-доброй Америкой", мы еще продавали мороженное в белых панамах - ты и я - закатанные рукава, позже снятые рубашки и больше никогда не возвращались в этот штат, как только пожали руку Керуаку и прыгнули из вагона, потом пешком пару сотен, в реактивный гул самолета, с грустью в глазах, высота две тысячи метров, искали могилу Керуака.
Почему мы больше этого не делаем? День ото дня я просыпаюсь от тишины, ложусь спать, долго лежу, а потом находит - вот оно! - думаю я, мгновенно засыпаю, перед глазами люди из миллионов геометрических фигур, геометрически правильный мир ярких цветов и красок, шагов, покрывающих землю всплесками акварелей, деревьев и домов из многоугольников, плотно прилегающих тетраэдров, квадратов, миллионы углов, сочатся соками, цветами, глаза будто на пределе, как слишком крепкий кофе, полки под веки, мазь для спины на мозг и глазные яблоки дико вращаются, оранжевый, красный, желтый, зеленый - картинка перед глазами, люди, деревья, дома, асфальт - это все я - сливаются в единый узор, я теряю границы, становлюсь во весь экран - мы это уже проходили на Гималаях - палитра красок и цветов, под нарастающий шум, гул самолетов, поездов, шипение, скрежет, все растет, картинка и звук не помещаются в моей голове, я открываю двери. Гул прекращается, сон как рукой сняло, через полчаса засыпаю опять и сплю как убитый, на утро шатаясь и еле стоя на ногах - удивление от качества границ предметов.
6.
Нам надо снова этим заняться, где-нибудь в пустыне, посреди кактусов, на жарком песке, в хлопковых, шелковых тряпках и джинсах, жевать скорпионов со специями, утолять жажду кактусовым соком, кашлять от иголок, ловить сухих ящериц и собирать коллекцию черепов, потом вернуться в город, например, в Багдад, и там поведать о всех увиденных нами чудесах, святыми мы не станем, ты и я- куда уж дальше, ступать по твердым улицам и горячему песку? Или, может, удалиться в дебри близ Амазонки, глубоко в леса, тонуть под проливными дождями много месяцев, дышать воздухом, подобно рыбам, ловить пираний и крокодилов, варить суп из муравьев и сомнительных фруктов, древних папоротников, червей, руками будем их выкапывать из-под корней девственных, довоенных деревьев, слизывать сочащийся сок, чтобы утолить жажду острых ощущений, может быть, даже увидим настоящего речного дельфина, поймаем его, я сделаю его набросок, полное описание в письменном виде, и ты - пару сотен фотоснимков, будем мы - юные натуралисты, глубоко в маразме, в глубине лесов, близ амазонки, напьемся и будем вспоминать дни, когда учились ходить, после комы в Гималаях - мы и есть Гималаи - отождествление с единым миром, мир и есть Гималаи! - ходить, как завещали мудрые, чтобы не спотыкаться, не падать, грациозно избегать препятствия - ходить как кошки - минуя лужи и за полсекунды до падения капли, сосули, куска камня с крыши - быть ведомыми своим телом, распределяя вес на вдохи и выдохи и после каждого шага приближаться к состоянию легкой эйфории, немного кружится голова, но предметы становятся реальнее, а значит и мир, и я - становимся реальнее, потому что я и есть ты, а ты и есть мир, а мир, как и мы - ты и я - чудо, человеческий мозг, миллионы, миллиарды нервных вспышек, формирующих и его и нас, и хрен его знает, как нас видят другие, совершенно точно, что мы видим одинаково - ярко, сочно, как оно есть - линии, фракталы, воздушные полосы, воздух, во всей его красе, можем чувствовать его вкус - вкус нашей жизни.
Рванем? Она поймет, а детей не будет дома, не будем будить, на все про все - три дня - в первый день снимем денег из банка, не много, с чужого счета, моего психиатра, сразу же потратим их - нам понадобятся припасы и много веревок, и много бумаги! да, бумага нам очень пригодится! Я буду описывать все что вижу, ты будешь пить за рулем и описывать мне хороводы цветов, когда будем проезжать большие ночные города, может я запишу столько, что хватит на год! Или даже издам все это, а потом снимут фильм, а я вышибу себе мозги, мой психиатр будет недоволен, в его кабинете всегда было чисто, а тут будет разорвана целая черепная коробка, ты возьмешь кусочек, на память и слиняешь в Сибирь, к тому времени уже будешь так стар, что сможешь писать мемуары. Потом пленку для фотоаппарата, сам фотоаппарат, с рук, у мальчишек на маленьких рынках, там мы потеряем еще часть денег - утащат из кармана, будем улыбаться и думать, что по старости все просадили, затем забудем сколько нам лет и выйдем в шортах, довольные, уйдем домой, поздно ночью, начнем собирать вещи, я совру, что это мусор, пока не буду ей ничего говорить, дети сидят и смотрят телевизор, подойду и дам каждому немного денег, все что останутся, спать не будем, как только настанет утро рванем в метро, скатимся вниз со скоростью звука и в первый же поезд, на следующей станции выйдем и пешком, по тоннелям до моего психиатра, заплачу ему за пару месяцев приема, попрощаюсь и уйдем, купим ботинки, сандалии, оставшиеся деньги отдадим какому-нибудь бродяге, зайдем в банк и я заберу там золотой кулон моей матери и обрез ружья, домой пойдем пешком, по дороге зайдем в ломбард, обменяем кулон и по ночным улицам домой. Придем так поздно, что дети уже уснут, будут тихо посапывать под голубым светом телевизора, отдам все деньги ей, скажу чтобы шла спать, а мы пожарим яичницу, поедим, соберем остатки всего необходимого и рано утром уже помчимся к метро, не спав все это время ни одной минуты, находясь на взводе, как будто все летит и мы тоже летим, в свете утра большого города, перелетая через лужи, держимся всеми руками за свои рюкзаки и пальцами впиваемся в сандалии, боясь улететь, перелетаем через прохожих, турникеты и мирно едем вниз на эскалаторе, сливаемся с утренней толпой учителей и клерков. БАМ! БАМ! В затылок впереди стоящему. ФЬЮЩ! ФЬЮЩ! ПЧИК! горящий труп катится вниз по лестнице, люди подпрыгивают, теряют равновесие, падают, разбивают головами плафоны, падают вниз мешками с картошкой. БАМ! БАМ! стучим в барабан! БУХ! БУХ! открываем гроссбух - карты города, сети метрополитена - куда идти?! А все равно! БАМ! БАМ! БУХ! БУХ! - мы просыпаемся от скрежета сумок о стенку летящей вниз лестницы и еле успеваем спрыгнуть, пока нас не зажевало. А дальше - рвемся в поезд, в толпу, едем до конца, как можно дальше, на железнодорожные пути, по ним до аэропорта, там покупаем билеты куда-нибудь подальше, в конце пути мы будем свободны, главное - все это время не спать!
7.
В доказательство того, что мы - мы все! - больны, могу лишь привести личный пример, когда иду по улице, абсолютно пустой, чтобы кругом ни души, только вдалеке кто-то устало молчит, начинают казаться люди, их голоса, толкотня, обернись, чтобы посмотреть кто дышит тебе в затылок и наступает на пятки! кругом будто невидимые, ходят, устало на работу или еще куда, щебеча, монотонно бубня, вот от парень с телефоном из головы! кругом люди, приходится кривиться, только бы не наступить на кого, не толкнуть, смотрю под ноги и вижу только голый асфальт, по сторонам - и никого вокруг, а в голове, с сомнительными звуками вперемешку, городской гул, звучный голос, как кувалдой по железной двери, я отпираю засовы - там маленькие дети в костюмах чертей, мешают наслаждаться покоем и одиночеством, начинают тянуть за штанины, вытягивать рукава, валят на спину и тащат на улицу, изнасилование и дикая боль, в голове, чувство собственной непригодности, останавливаюсь на ровном месте, пропуская всех - я несчастен, непригоден, кажется, что в голове пусто, непонятно, что знаю, имеет смысл потрогать землю, затем себя, чтобы хоть как то обозначиться, выяснить где, и в какой оценке.
Но когда тут мы - ты и я - успешно заменяем социум, два зомби посреди полуночных огней пустых улиц, набережных, с пустыми глазами, не по моде одеты в рубашки и джинсы, льет дождь, сандалии и ноги мокрые, чувство прохлады, холода и немеющих рук, сбитое дыхание, ветер в лицо, капли с кончика носа и бровей, вниз по щекам, на губы, солоноватый привкус и бред, обезвоживание, глаза кверху, на седое небо, капли по морде, волосы назад, ты и я - и никого больше вокруг, сами себе общество, набор покалеченных жизней и костей для псов, ау, где ты? Тут, и я, и земля, и ты, как представители всего необходимого, как суповой набор. На утро насморк и холодные ноги, рубашки прилипли к спине, немного жарко, бумага волнами, писать неудобно и смешно, доктор велел вести дневник и стараться писать как в рассказах, упорядочивать каждое слово и каждую мысль взвешивать, потом выплюнуть это на бумагу, но мне смешно, как будто съел "что-то смешное", весело, но не изнутри, нету счастья, как скорлупа на коже, потом развалится и вновь как-то странно, будто голый, холодно и грустно.
8.
Мир, подвижность, мы идем, раздвигаем стены, озоновый слой - ты и я - движение биосферы, окурок в космосе, две тысячи одиннадцатый год, спутники и звезды, нейлоновые планеты, пластмассовые метеоры, Солнце, размер не важен, лучший любовник во вселенной, черт! дыхание спирает от красоты, млечного пути, видели вчера молодую мать и были рады, сегодня смотрели на малолетних шлюх - их только вы**ть и бросить, нет смысла, их не хочется, я бы не трогал любимого человека, никого бы не трогал, мы гуманисты - ты и я - Конфуций был бы рад, и широкий поток мысли привел бы нас к победе, пока ведет только вперед, так, зевая, уныло, не так интересно, как казалось.
Але! Але! Где ты? Не знаю! тут все кругом, непривычно, как стоять? Стоит открыть глаза, как сразу "где я?!", а так- просто беспокойно, молока мне, молока! Это стоит записать, ты - дай мне ручку, карандаш, мелок! Да! и бумагу, воронками, положи, чтоб на провалилась, рухни и перекатись, сынок, это война! Стреляй! Я? Уже! Чернилами, ярким цветом, что это? Похоже на слова, нет, буквы, а где же этот? Смысл? Зачем? Ты и я! Ты и я! Ты и я!... Больше ничего не нужно, нужна печатная машинка - щелк щелк щелк щелк! лучше самому издавать звуки, а как шлепки пальцы по клавиатуре? УБЕРИТЕ КОМПЬЮТЕР! Он давит, засасывает внутрь, блеск электричества, как увеличенный мозг, кишечный тракт, сжимается, рвет, еле стою на ногах, где мы? Надо держаться, зацепиться за что-то, надо немного поспать. Нет! Надо больше кофе, быстрее, в метро, может даже успеем сесть, или прислониться к дверям вагона, в нем пусто, можно разглядывать свое отражение в дверях, стеклах, толстых, как у космического корабля, мне кажется, что люди там страшные, я уж точно - похож на свою мать, а может они просто не врут, у нас внутри действительно темно и несущиеся трубы, а яркий свет делает нас невидимыми.
Ты чувствуешь это, да? Я знаю, ты чувствуешь, мы чувствуем примерно одно и то же, и даже не важно, оглядываешься ты или нет, все равно, звуки проносятся как ускоренные, очень сильно ускоренные, ты даже не можешь различить музыку в своей голове- люди сейчас кажутся лучше, не такими страшными, даже приятными, не вызывают отвращения, а даже симпатию - ритм сбит, будто играет что-то другое, будто абсолютно другая мелодия, вызывающая страх, а потом она начнет замедляться и придется выпить еще кофе у парня с телефоном, растущим из головы, он плюнет в чашку и кус будет неповторим, а в яичницу подсыплет пепла от сигареты, будет немного сухо во рту, когда мы пойдем по улице, вниз, ветер будет дуть в спину, рубашки будут развиваться, вниз, опять в метро, на этот раз платно - усатой женщине дадим денег за жетоны, улыбнувшись, мимо охранника, а в голове - показать ему один неприличный жест.

last.
У нас есть план, пока еще есть время, надо сваливать, пока не слились со всем, глядя еще можно сказать, что бы отдельно - ты и я- .... Лететь, бежать, дышать, ехать, не оглядываясь назад, преследователи точат вилы, заряжают пращи и шестиствольные ружья, поджигают дома, факелы, острые зубы блестят в пыли, от света разгневанных глаз, кулаки во все стороны, кожа натянуты клыками, готовы разорвать на части - это побег - видно их горло, их небо, язык, маленькие паразиты пожирают сердце, копошатся в крови, необходимо разрезать вены и провериться, летят камни и слюни - собаки - о двух ногах, голые, с плоскими когтями, мы убегаем, позади все сливается, все во всем, акварель, нет границ, сплошное совершенство, ужасает, сейчас, заставляет бежать, терпя боль, даже в глазах что-то живое, что-то шевелится, бьется, как кричит, имеет смысл кричать, надо еще и бежать, высоко поднимая ноги, стопы болят, одышка, надо бежать, как в своей стихии, а раньше путались, были в мнимом убежище, оно догоняет, жжет мосты, обрезает дороги, они падают, взлетаю пеплом, влетают в это облако, мир слитностей, карамель, телевизоры, лди, животные, дома, острые скулы, рыжие волосы - там есть весь Я - надо бежать, оглядываться запрещено, там белые комнаты, помещения, пространства, где удобно потеряться.
Оно догоняет, уже кружит голову, тянет блевать, тепло, аж распирает, рвется из грудной клетки, как любовь ко всему миру - он позади - настигает, кружится, лица радостно-страшные, тянет к себе - БЕГИ, ФОРЕСТ! БЕГИ! - мы бежим - ты и я - ... Шатается камера, моя голова - камера - нужно дышать быстрее, бежать чаще, глубже, чувствуя ногами землю, вот-вот вырвет, из себя сердце и отдаст миру - НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО, ФОРЕСТ! ЛУЧШЕ ПРОСТО БЕГИ! - за шкирку и вперед, на всех парах, в институте, было также, на всех парах, как пароход - ты и я-... Мы спешим, уже нет сил, валимся с ног, спотыкаемся, тянет назад, по спине холодок, выворачивает наизнанку, как вывернутый человек, как полая маска, пустой макет, мы были бы лучше вместе, вместе падаем, говорим - ДЕРЖИСЬ! - поднимаем друг друга, вместе, друг другу, на спину, на плечи вешаемся, вместе тащим вперед, то песок, то асфальт, чередуются перед нами абсолютно случайно, а впереди - море, мы уже - ты и я - один человек, способны помогать друг другу, поднимаем ногу и считаем до ста, падаем в море, яркий всплеск, тонем, шоковая терапия, остановка сердца, яркий всплеск, прямая линия, яркий всплеск - зеленый - прямая гладкая линия, увеличение, не ровный почерк, будто дрожащие руки, надо закурить, достает из-за уха окурок - чуть красноват, опускает волосы, чиркает спичкой, губы вытянуты, щеки вовнутрь, видны острые скулы, кашляет, вытирает кровь о простыни, щелкает пальцами по печатной машинке - дзинь, дзинь, дзинь - щелк! - вот так надо издавать звуки шлепков пальцем по клавиатуре - падает пепел, ожог, кожа в веснушка - где-то это уже было - старая лавка, где пахнет рыбой, октябрь, конец осени, когда лето только было зачато, печатные машинки стояли на всех столах - УБЕРИТЕ КОМПЬЮТЕР! - крик, стук, падает пепел из слов - буква "W" - "Winston LITЕ" - теплый дым для тех, кому едва за двадцать и до тридцати процентов больше детей с несовместимыми для жизни пороками развития. А что за запах? Пахнет птицами, елью, теми людьми, пахнет зеленым - но липовым - тот парень красил забор, у него лицо спокойного убийцы, в следующую секунду он схватится за голову, оглядится и выбежит на улицу - такие безопасны, боятся людей, людских контактов, запираются в комнате и разговаривают сами с собой. Затяжка - губы трубочкой, вдох, аккуратные женские пальцы, тонкие, нежные, усталые, женские, леди, впалые щеки, выдох, дымящийся сверток в углу беззвучного рта, кашель, падает, тухнет, кожа на ребрах протертая, тонкие руки, тощие ноги, синяки под глазами, музейное искусство, тянет за волосы и они падают, огненно рыжие, под ними - потрясающе белые - два пальца в рот и потянуть, срывая кожу, внутренний мир рвется, наружу, теперь тут грязно, надо пойти помыться.
И так уснуть, под холодной рыжей водой, посмотреть в зеркало - beautiful purity - прекрасно и молча, незаметно для остальных, совершенный представитель человеческого рода.