Завещание дворецкого

Наконец этот судьбоносный день настал –  мы проводили в последний путь нашего дворецкого Вона. Он был артефактом не только нашего квартала, но и всего Центрального округа. А потому прощание с Воном началось задолго до его кончины. И это не удивительно – тонкости его будущей утилизации с должным тщанием обсуждали даже на форумах о пришельцах.

Первыми тему прощания с дворецким подняли наши соседи. Их проекты оказались настолько широкими, что вскоре к ним присоединились соседи соседей. Потом подтянулась культурная прослойка города. Потом все, кому не лень. Последними подключились управленцы. Так что процедура отчаливания Вона была продумана в деталях и зафиксирована в планах всех городских организаций.

Накануне торжества город получил двойной энергетический резерв.
– Утилизация дворецких крайне энергоёмка, – настаивал мэр, выклянчивая дотацию у Центра.
Накануне торжества город осветил даже закоулки призрачным неоном. Правда, увидев, что в них творится, быстро вернулся к привычному полумраку.

Прощание с Воном длилось целую вечность: заготовленные речи, марши вдоль улиц, траурные речёвки, ободряющие запевки... Всё это время я скрывалась в толпе, чтобы не позорить наше семейство своим чувством глубокого удовлетворения.

По возвращении в Родовое гнездо, как называл особняк старый Вон, нас позвали в столовую для оглашения последней воли почившего дворецкого. С пристойным видом мы расселись вкруг стола с тёмно-зелёным малахитовым покрытием. О, эти жуткие старинные стулья, которые дворецкий берёг пуще нашей жизни! Чуть пересидишь - и хребет жутким скрипом требует основательной ребалансировки. Но никто не собирался калечиться из-за старого Вона.
– За четверть часа управимся, – сказал Папа и выразительно посмотрел на нотариуса.
В мрачной тишине Арнольд Сидорович с должной спешкой приступил к чтению завещания:

«Я, Вон Мультибесчувственный, ощущая тяжесть прожитых лет во всех своих системах, и осознавая близость переходного возраста, когда придётся оставить этот свет ради того, составил настоящее завещание в присутствии нотариуса Сидорова Арнольда Сидоровича.
Прежде всего, хочу напомнить, что моя встреча с дорогим Семейством, вручившим себя моему попечению, была излишне вычурной и даже экстраординарной...»

Так оно и было. В то время мы спешили расстаться с прежними соседями, которые накопили на нас слишком много зла. Сначала искали новый большой дом, но из педантизма зашли и в старинное здание. Снаружи особняк выглядел давно покинутым, да и внутри обстановка была столь древней, что мы застыли в недоумении перед кучей хлама, укрытого пылью и паутиной, как чехлами.

Осматривая доисторическое помещение, я поднялась наверх и оказалась в очень странной комнате: вместо стен в ней были полки, до отказа набитые цветными блоками. Разумеется, тогда я не знала, что это книги. Никто из наших и слова такого никогда не слышал.

Разглядывая блоки, я гадала о назначении каморки. Решила, что это древняя теплосберегающая камера (древние люди были потрясающе глупыми). Презрительно хмыкнув, я пошла к выходу, но шум за дырявыми стенами насторожил меня.
«Крысы?» – обрадовалась я, прикидывая, кому толкнуть шкурку.
От лёгкого пинка полки повернулись, и я увидела ещё одну каморку. За новыми полками были другие, за ними следующие. В последнем пролёте на жёстком стуле, уткнувшись в большой золочёный блок, сидело скрюченное существо. Оно подняло голову и недовольно посмотрело, как я скинула на пол ветхий, когда-то красный блок.
– Старьё позорит наш мир, – напомнила я прописную истину.
Существо потёрло лоб и с ядовитой усмешкой прошипело:
– Я экзальтирован вашей инфантильностью.
– Что? Говори по-нашему, – и сбросила огромный блок с другой полки.
Существо неприятно ухмыльнулось:
– Впечатлён вашей ординарностью.
– Нас тут одна, – объяснила я и скинула на пол ещё пару ветхих блоков.
С побелевшими губами существо прошипело:
– Вон отсюда!
«Какое красивое имя», – подумала я и тоже представилась:
– Одди. Хотите, я помогу вам сжечь этот хлам?
Вон-Отсюда вздрогнуло и затараторило какую-то бессмыслицу:
– Полагаю, ваше немотивированно агрессивное мировосприятие является следствием перманентного деградационного синдрома...
Я замерла в восхищении. Вскоре ко мне присоединилось всё Семейство. Нигде и никогда мы не слышали и половины таких красивых слов.

Вечером, оформляя его к нам на службу, Папа спросил, как будем называть нового дворецкого.
– Вон Отсюда, – подсказала я.
– Хватит с него и Вона, – решил Папа.

От этих воспоминаний я заёрзала на стуле, словно нелепость первой встречи мешала мне сидеть. Арнольд Сидорович, воспользовавшись скрипом, торопливо откашлялся и перескочил с вводной части к поручениям дворецкого:

«Нелегитимная экспроприация всего моего имущества дорогим Семейством лишает меня возможности облагодетельствовать его материально. Увы, мне нечего оставить этим экспроприаторам от Бога, которым я служил почти полвека. Но им достанется моя вечная необъяснимая любовь и бессмертная верность. Эти чисто человеческие духовные ценности я завещаю и Семейству, и всем, кто подвергался моей бескорыстной опеке».

Арнольд Сидорович начал быстро перечислять тех, кому довелось хоть на мгновение оказаться в зоне досягаемости Вона. За его полувековую полу-трудовую службу таких набралось немало. Чтобы не томиться впустую, Семейство переключилось в режим полудрёмы, устроив головы прямо на малахитовой крышке стола. Я тоже собиралась вздремнуть, но вдруг представила, как Вон с Того Света, на который он твёрдо рассчитывал, упивается нашими страданиями и сожалеет, что список недостаточно велик, чтобы хорошенько всех уморить.

 Из вредности или по глупости (кто знает?)Вон всегда глумился над ценностями Семейства. Он быстро догадался, что мы не столь высокого ранга, как намекали. Только Папа верил, что Вон относился к нам с почтением:
– Хороший дворецкий всегда чувствует статус хозяев, – сказал он, когда тот при всех назвал его «квинтэссенцией невежества».

Папе так понравились новые слова, что он в тот же день переименовался в Квинтэссения. Много позже я объяснила ему смысл некоторых «красивых выражений», которыми Вон щедро одаривал нас. Отец очень обиделся на меня:
– Врёшь! Вон предупредил, что все, кроме него, врут, – и до последнего дня позволял дворецкому обзывать его Квиньёй, Квинтусом и даже Квинтушонком.

С грустью оглядев спящее Семейство, я невольно прислушалась к бубнящему нотариусу:
«...и даже это прощаю моему Квинтэссёнышу. Знаю, он будет оплакивать меня долго и усердно. В порыве душевной щедрости дозволяю ему скорбеть обо мне вечно, ибо при жизни я изо всех сил старался скрасить унылое существование безотрадного Семейства мелкими курьёзами и крупными пассажами».

О, да! Тут Вон не соврал. Он мгновенно оценил наш беспробудный инфантилизм - это словечко я разучивала по слогам целый год, а постигала его суть в разы дольше. Он придумывал и вносил в нашу жизнь множество проказ. Однажды Вон увлёкся домашними спектаклями и собирался придать им статус Семейной традиции. Мы, конечно, возразили: сцен, которые по любому поводу закатывали соседи, хватало с избытком. Вон не стал выкручивать нам мозги мудрёными возражениями, только тяжело вздохнул и с трагической миной проныл:
– Быть иль не быть – вот в чем вопрос.

– Не быть, – решило затравленное его интеллектом Семейство и задумалось о новом дворецком.

Заметив неуместные размышления, Вон продолжил:
– Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними?

Слово «схватка» взбудоражило нас. Послышался скрип мозгов. Все стали озираться в поисках тяжёлых тупых предметов... Словом, первое представление Вона удалось.

Казалось, идея представлений была забита до полусмерти, но дворецкий, руководивший побоищем со шкафа, не сдался. Как обычно, Вон добился своего окольным путём. Он обошёл заклятых соседей и набрал труппу для постановки «Трёх таинственных хомяков». Не знаю, что он внушил своим артистам, но на премьере вид у них был и в самом деле загадочный. Осталось тайной, полагались хомякам реплики, или они, упиваясь таинственностью, забыли слова.

– Что это было? – грозно спросил Папа, намереваясь хотя бы на этот раз выразить порицание дворецкому.
– Бурлеск чистой воды, – пожал плечами Вон, загипнотизировав всех новым красивым выражением.

Вместо заслуженного наказания Семейство выразило предателю лёгкий укор, и впредь главные роли в спектаклях доставались только «дрессированному планктону», как называл нас дворецкий. Наши представления о «Таинственном трутне», «Таинственном кашалоте» и «Таинственном секрете» вошли в Золотой фонд культурной жизни не только города, но и всего Центрального округа. Благодарные горожане под неусыпным руководством Вона не раз вспоминали о нашем Семействе, как о редких клоунах.

Великие представления посеяли в нас культурность, а в Воне отточили талант манипулятора. Окончательно распоясавшись, он решил внедрить в городе моду на благотворительность. Начал он со своего Семейства. Конечно, мы встретили его блажь в штыки и едва не убили в зародыше, но Вон и тут вывернулся. Непонятными, но красивыми словами («эгоизм», «альтруизм», «бескорыстие») он предложил осваивать новые манеры, облаготворяя для начала именно его.

– Начните с малого, – учил он, тыкая себя в грудь. – Прибавка к жалованью, сокращённый рабочий день, медицинская страховка...

Мы, разумеется, сразу смекнули, что он нас за дураков держит:
– Уж больно ты ушлый! – загалдело Семейство.
– Драгоценные мои, не утруждайте себя поисками профанаций, – охладил нас Вон новым загадочным выражением и разбил нашу железобетонную оборону непереводимым выражением: – Ибо я недосягаем для ваших дерзновенных поползновений, не скоррелированных аргументов и дедукций.

Упившись триумфом, он всё же согласился с нами и снял свою кандидатуру с опытов благотворительности. Но на этом его высокий порыв не угас – он предложил тренировать благотворительные способности Семейства на соседях:
– Давайте больше не будем подкидывать им мусор, стряхивать их фрукты в наш огород, будить по ночам их петухов, затыкать пасть их кукушкам...
– Ну, уж нет! – возмутились все. – Лучше мы свою благотворительность на тебе испробуем.
И снова дворецкий уступил Семейству.

Вскоре он стал городским трибуном, расширив круг своих благодетелей до фантастических размеров. Правда, начал он политическую карьеру с простых призывов. Каждый вечер на площади Вон развлекал горожан увещеваниями:
– Если в здании разбито окно, его нужно заменить новым. Если на дороге валяется мусор, его надо убрать, не дожидаясь, когда рядом начнут подкидывать старую мебель и радиоактивные отходы. Каждый должен знать, что бросая на газон что попало или пачкая стены дурными словами, он ускоряет рост преступности и множит всеобщее свинство!

Неусыпная настойчивость Вона в насаждении лучших манер в итоге победила: добродетельность и милосердие распространились по всему городу. И если кто-то не благодетельствовал Вону, то мы на такого чудака смотрели искоса и с подозрением. Мол, у этого негодяя не всё в порядке с моральными нормами.

Словно услышав мои мысли, Арнольд Сидорович добрался до напутствия усопшего горожанам:
«...не хочу быть причиной для всеобщих страданий и после моей смерти. Помните, что, благодаря вашей любви и заботе обо мне, я, Вон Мультибесчувственный, жил более-менее сносно»

Сносно! Полвека он учил нас благодарности и в свой последний час жестоко пренебрёг ею. Эх, мне бы его недостатки! Я едва не погрузилась в отчаяние, но последнее напутствие Вона удержало меня:
 «...пришло время прощаться. Я знаю, что радость жизни покинет вас с моим уходом. А я? Что ждёт меня Там, каково мне будет вечно нежиться на Небесах без вас? Боюсь, это будет слишком хорошо. Может быть, так оно и лучше.

Моя последняя настоятельная просьба обращена к Одди...»

Я вздрогнула, предчувствуя недоброе. Мой наставник и с Того Света способен на любой подвох.

«Одди, я слышал, как ты просила Квинтэссения не заводить другого дворецкого: "Они слишком дорого обходятся!". Что ж, тогда в память о твоей любви ко мне я настаиваю, чтобы ты подхватила оброненное мною знамя. Знамя великого просвещения и окультуривания Семейства и всех горожан. Арнольд Сидорович, последний человек в городе, поможет тебе во всём.

Арни, сын мой единственный, не дай цивилизации андроидов, этим бастардам Вселенной, проигнорировать великую человеческую культуру!»