Отражение

– И что мне с этой... штукой делать? – Я пытался скрыть скепсис. Сомневаюсь, если честно, что у меня это получилось.
– Да что хочешь, мальчик мой. Начни с простого: вот тут можно сделать запись на завтра. Это будет «проба пера». А потом, ты сможешь прочитать своё расписание на будущий месяц. Но шанс тебе будет всего один.
– Спасибо, – всё ещё с сомнением глядя на потёртый ежедневник я взял его. – Я... Я обещаю подумать над вашими словами.
– Хорошо..., – тут старика скрутил приступ удушливого кашля.

Я сидел в палате одинокого пациента. Им был сухенький, но жилистый старичок девяноста одного года от роду. К нам в клинику он попал с болями в грудине, и с каждым днём его состояние потихоньку ухудшалось. Я, по долгу службы, посещал его плату почти каждый день: то одно оборудование подключить, то другое настроить.

Дедушка оказался словоохотлив, и часто и подолгу беседовал со мной. Как выяснилось, он был одинок: ни одного из родных на свете не осталось.

На завтра была назначена операция: несложная, но и не самая рядовая. Вот, и перед самым днём ИКС, Сергей Вениаминович протянул мне блокнот.
– Это – Книга Судеб. Об одном прошу: не спрашивай меня откуда она.
– Ладно. А как эта... штука работает?
– Вот, первый лист – пробный. Черновик, если угодно. Здесь можешь писать то, что случится завтра...

Дома, за ужином, я думал об операции Сергея Вениаминовича. Мне этот дед был крайне симпатичен.
– Что-то случилось, – участливо осведомилась супруга.
– Нет–нет, всё хорошо. Я просто не голоден. Спасибо тебе, – я встал, поцеловал жену в лоб, и отправился в комнату.
Там, сидя на кровати, я смотрела на ТотСамыйБлокнот. Мой скепсис был просто колоссальным. Но, всё же, любопытство с ним как–то договорилось.

Слегка волнуясь, я раскрыл блокнот. Внутри на обложке, в кармане над находился карандаш. Я задержал грифель над бумагой на какую–то долю секунды, а потом старательно вывел: «Сергей Вениаминович, после операции завтра выживет». Поставил точку, всех проводили, теперь домой.

Днём следующего дня я спросил в отделении реанимации: поступал ли к ним такой–то пациент. Получив отрицательный ответ, я отправился искать хирурга, проводившего заветную операцию.

– Вань, ты же сегодня Пашина оперировал?
Мы с хирургом сидели вместе в буфете и пили кофе.
– Это которому за девяносто?
– Ага.
– Ну.
– Как он? – Я слегка волновался.
– Не выжил, – буднично произнёс Иван Андреевич.
– Как? – Я обомлел.
«Не работает», – пронеслось в голове.
– Ну, то есть, как: вовремя стентирования в правой ноге тромб оторвался, и всё. Я его не смог обратно того. Не, он живой, только «овощ» теперь. Скоро в реанимацию прекратят. Надо будет родственникам доложить.
– Ага, – у меня была апатия.

Выходит, Книга не обманула. Но истолковала моё предложение слегка по–своему. Червячок любопытства подталкивал меня прочитать и подкорректировать мой будущий месяц.

Ночью дома, дрожащими пальцами, я открыл то место в книге где должно быть моё персональная пророчество. Но, страницы были пусты.

Я ждал, и, спустя пару минут, начали проявляться буквы. «Первого числа ты...» Я резко закрыл Книгу. Ведь, если я буду знать, что произойдет, то буду действовать так, как сказано, или вопреки этому. Но, всё равно, это будет уже не свободный выбор. А что–то менять... А надо ли? А будет ли лучше от этого? А вдруг моё «лучше» для кого–то полный крах? Больше вопросов, чем ответов.

Блокнот я спрятал очень надежно: никому не рассказав, и, тем более, не показав места. Найдётся достойный – передам непременно. А пока...

У этого дедушки не было родственников, и право отключения аппаратов жизнеобеспечения доверили мне. В палате, оставшись с Пашиным один на один, я произнес:
– Сергей Вениаминович, простите меня, пожалуйста. Я не хотел, чтобы так вышло. И не буду я ничего писать в блокноте. Пусть всё случается и происходит, а я останусь свободным. Но вам, за возможность, спасибо. Прощайте.

В тишине больничной палаты звонко щелкнул тумблер. Через шесть секунд кривые на экране монитора хором «выпрямились».