Как отдавать честь?..

Гриф секретности
«Для служебного пользования»
Грудь четвертого человека…
От автора
Читатель, если ты:
не просыпался утром от задорного крика дневального «ПОДЪЕМ»;
не вдыхал в казарме «аромат» портянки недельной свежести;
не искал взглядом в строю «грудь четвертого человека»;
не наслаждался в «военном ресторане» изысканным вкусом каши с романтическим названием «Здравствуй, язва !»;
не исполнял в составе сотни луженых глоток перед сном патриотическо-лирические песни;
не смотрел преданно на старшину перед вручением тебе увольнительной записки;
и еще много чего не делал, будучи по каким-либо причинам лишен возможности носить галифе, гимнастерку и сапоги – можешь отложить эту книгу. Скорее всего, она не для тебя. Строки адресованы братьям по крови, которые ценят свою военную юность, профессию «защищать Родину» и бережно относятся ко всему, что навсегда связало их с «жизнью в погонах». Наша общая память сберегла армейской «осколки», которые я, оформив их более или менее читабельно, предлагаю на Твой высокий суд.












Как отдавать честь?..
Определив точно значения слов,
вы избавите человечество
от половины заблуждений.
Рене Декарт
«С чего начинается Родина?» я понял в школьные годы, посмотрев фильм «Щит и меч». А, «с чего начинается армия?» мне и моим однокашникам объяснили на полигоне военного училища, в которое нас зачислили приказом его начальника. Как оказалось, армия начинается с «Курса молодого бойца» или КМБ, так в обиходе его называли армейские аксакалы.
Мы надели БэУшную, напрочь застиранную форму (еще с гимнастеркой, той, военных времен), новые яловые сапоги с портянками, нахлобучили на свои черепа пилотки и понеслось…Домашние привычки быстро оставили наши тела, образовавшиеся пустоты заняли новые навыки. Один из них – «Отдание чести». Формулировка отдавала двусмысленностью, но так гласил строевой устав Вооруженных Сил СССР! А, как говаривал литературный и кинематографический герой старшина Васьков: «УСТАВ – это…»!
Нас учили расставаться с честью поодиночке и в строю, в головных уборах и без них, с оружием на груди, с оружием за спиной, в общественных зданиях и транспорте, в наряде, во время променада с барышней и еще много где и как. Причем, наставники справедливо требовали, чтобы нами проделывалось сие действо четко и молодцевато, ибо того требовал тот же строевой устав. Кстати, гуляя с барышней, следовало не забывать, что та должна непременно находиться с левой стороны от кавалера в погонах, дабы тот всегда мог свободной правой рукой правильно распорядиться своей честью при встрече с начальниками.
Казалось, что оставаться при своей чести можно было только лишь во сне. Необходимость частого расставания с «целомудренностью» вызывала душевный дискомфорт. Как же мы без нее-то? Но командиры нас успокаивали. Они заверяли, что отдав честь, получим ее обратно от тех, кому отдавали. Это запомнилось. Грело неокрепшие, и пока легкоранимые души еще одно обстоятельство. Оказывается, при приёме пищи, во время занятий и работ, на спортивных мероприятиях и в лечебных учреждениях честь никому не отдается – там она никому не нужна. В итоге, мы «зарубили себе на носу», что, в принципе, военный всегда оставался при ней…при чести.
Успешно освоив КМБ и приняв присягу, приступили к изучению основ «Науки побеждать». Вскоре после торжественной клятвы, мы – два первокурсника – шли по коридору одного из учебных корпусов, направляясь на кафедру марксизма-ленинизма. Навстречу с весьма задумчивым видом двигался один из ее преподавателей. На нашу честь, которую мы лихо отдали полковнику, тот не обратил ни малейшего внимания и, «витая в своих эмпиреях», прошествовал мимо. На какое-то время мы остолбенели – нам не вернули Честь!.. Впервые!.. Как быть?.. Остаться обесчещенными не позволяли ни долг, ни совесть. Я еще не успел до конца осмыслить прискорбный факт и дальнейшие свои действия, как мой приятель догнал проигнорировавшего нас преподавателя и, несколько возбужденным тоном, спросил:
– Товарищ полковник, почему вы нам не отдали о б р а т н о честь?
Проповедник всеобщего равенства, слегка опешив, остановился. Образовалась пауза, в течение которой приверженец идей Маркса, Энгельса, Ленина и всех послереволюционных решений компартии оценивал наивный вопрос и меру искренности вопрошавшего курсанта. Окончив сложный мыслительный процесс, доморощенный военачальник принял решение вернуть нам честь с лихвой. Он трижды акцентированно поднес руку к своему головному убору, восклицая каждый раз:
– Отдаю! Отдаю! Отдаю!
Затем, обогнув наивного идеалиста, педагог ускоренным шагом пошел дальше по коридору, пару раз, с опаской оглянувшись на «салаг». Мы ликовали, ибо остались с честью, да еще удостоверились в правдивости слов своих командиров.
Привычно и легко выполнять обыденный для военного человека ритуал получалось не сразу. Процесс доведения навыков и умений до автоматизма был достаточно длительным. Методом проб и ошибок мы избавлялись от неуклюжести, вызывавшей у начальствующего состава различную гамму чувств: от недоумения до легкого испуга.
Поднаторев в деле отдания и возвращения чести, мы с каждым разом все лучше и лучше вскидывали руку к голове и уже не задумывались о траектории ее движения. Не задумывались настолько, что иногда ситуации становились весьма комичными. Однажды во время перерыва в ходе лекции несколько курсантов заскочили в туалет. Недалеко от писсуаров образовалась небольшая очередь, нервно сучившая ногами в ожидании естественного облегчения организма. Крайний к выходу писсуар «расписывал» Шура К. Вдруг открылась дверь, и в клозет зашел лектор, один из кафедральных преподавателей. Шура, повернув голову в сторону вошедшего, среагировал первым. Уже появившийся у него инстинкт резко подбросил руку к непокрытому черепу. Процесс «облегчения» при этом «воспитанный военный» не прекращал. По достоинству оценив «строевую выучку» Шуры, полковник попятился и, выйдя из туалета, аккуратно прикрыл за собой входную дверь: так, на всякий случай…
Со временем нам стало понятно, что все училищные офицеры подразделяются на тех, кто пришел из войск и тех, кто прежде живого солдата видел лишь на картинке, в кино или издалека, но никогда им не командовал. Первые, как правило, были требовательны к нам с точки зрения внешних атрибутов военной службы. Вторым, также как правило, с той же самой точки зрения – мы были «до фонаря».
Ко второму курсу чувство строевой уверенности уже присутствовало в телах, хотя и бывали сбои. Нам не хватало немного строевой наглости, придававшей раскованность в движениях. Именно в такой период застала нас первая в военной жизни комплексная комиссия министерства обороны, проверявшая ВУЗы раз в пять лет. Командиры настраивали курсантов серьезно, а о мере ответственности мы догадывались. Нашему взводу досталось защищать честь курса на строевом плацу. Мы готовы были сгрызть все асфальтовое покрытие, но не оплошать.
В означенный день и час взвод предстал перед очами «арбатского» полковника (так в армии «величают» офицеров, вся служба которых прошла в центральном аппарате министерства обороны). Все элементы формы на «полкаше» были явно не складские. Он весь был «шит», начиная от сапог, кончая звездами на эполетах и фуражкой, размером с аэродром. Посадка головы – Наполеоновская! Внешность впечатляла…
Полковник вальяжно подошел ко взводу. Мы напряглись. Немного лихорадило. Первым по списку шел Али А-в. Хороший строевик, он четко отработал приемы на месте и стал чеканить шаги по плацу. «Отдание чести, начальник справа» – молодец! «Поворот кругом в движении» – отлично! «Отдание чести, начальник слева» – Али молодцевато поднес руку к срезу пилотки, но не правую, а…ЛЕВУЮ! Для ясности момента, оговорюсь, что во всех армиях мира традиция подносить именно правую руку к головному убору возникла еще у рыцарей. Именно ею они приподнимали забрала своих шлемов при встрече, обозначая свои мирные намерения.
То, что Али поднес левую руку, было сделано не специально, мы понимали. Напряжение и ответственность первой для нас самой «высокой» проверки дали о себе знать. Взвод замер, впившись глазами в полковника. Тот после небольшой паузы произнес: «отлично». Что, ничего не заметил, а может, сделал вид? Этот вопрос угадывался в наших взглядах, которыми мы быстро обменялись в строю между собой. Узнать истину не довелось. А остальные отшлепали ногами и отмахали руками без подобных курьезов.
К пятому курсу нам все уже было понятно с честью. Ее отдавали легко и непринужденно в любых ситуациях и в любом состоянии. Причем, ускорение и высота поднятия руки к «шляпе», угол поворота головы, четкость шага определялись автоматически в зависимости от ранга и «сословной принадлежности» офицера, попавшегося нам навстречу.
Как-то на самоподготовке мы придумали вариант с отданием чести на восемь счетов. От него за версту несло буффонадой. Рука подносилась к калгану по длинной, извилистой траектории и, так же сложно, возвращалась на исходное место. Одним из вечеров шли с самоподготовки в общагу втроем. Навстречу нам попались два преподавателя-полковника, не войсковые. Переглянувшись, решили проверить на них новый вариант. «Раз» – руки синхронно пошли в правую сторону на уровень плеча. «Два» – руки резко переместились влево, захлестнув другое плечо. «Три» – руки вернулись в положение «Раз». «Четыре» – руки наконец-то доехали до голов. На остальные четыре счета (с пятого до восьмой) – по той же совершенно не уставной траектории конечности двинулись в обратном направлении. Увидев подобные «гимнастические упражнения», полкаши остолбенели от неожиданности. Пройдя шагов тридцать, мы повернули по дороге налево и, краем глаз, увидели, что офицеры так и стояли на месте, глядя нам вслед и что-то обсуждая между собой. То, что они не вернули нам обратно честь, нас уже совершенно не волновало.
Будучи на пенсии я с удовлетворением узнал, что с честью все в нашей армии нормализовалось. В третьем тысячелетии военные перестали ее «отдавать» при встрече друг с другом, назвав наконец-то традиционный жест «выполнением воинского приветствия».