Происшествие на Колесе

Происшествие на Колесе                (Истории войны с бесами)


" — никогда и ничего не просите! Никогда и ничего и ни у кого. Сами предложат! Сами..-"
Мастер и Маргарита, Воланд.

" Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете;..."
Евангелие, Нагорная проповедь Христа.

                Странное исчезновение

Утром, в десятом часу, когда уже надо было собираться и ехать на Игру, в семье инженера Дубяги случилась очень странная и, крайне, досадная пропажа. Ещё вчера ве-чером, казалось бы, всё было в порядке, переписка со Студией, и самое ценное- «Пригла-шение на Игру,» благополучно лежали в ящике письменного стола, в жёлтой папке. И, что характерно, самим же Дубягой оно было положено поверх всех остальных докумен-тов, специально на самом виду. А сегодня этого «Приглашения,» в помине не было, буд-то его черт проклятый языком слизал! Эта дикая, непостижимая, пропажа выбила сразу  же всех из колеи, но на Дубягу она подействовала особенно, как, если кто- то взял бы, да, и хватил его ни с того, ни с сего по голове дубиной. И, разумеется, такой удар не мог зак-ончиться для него ничем, так, только небольшим психическим расстройством, но произ-вёл на Дубягу самое тяжёлое и даже, можно сказать, плачевные воздействие. Потому что после всей этой суматохи, расспросов, и самых тщательных поисков, какие обыкновен-но сопутствуют всем подобным случаям, он, добравшись кое- как до спальни, как был в своём парадном костюме, в котором собирался ехать на Игру, так и рухнул на неё, не имея уже сил ни на что другое. Впрочем, он успел при этом положить на лоб свой носо-вой платок, предусмотрительно им самим, смоченный в воде. Обретя в этом положении некую устойчивую и, соответствующую его внутреннему состоянию, позицию он начал тихо стонать, усугубляя, и без того уже тяжёлую, домашнюю атмосферу. Эти стоны не-мало удручали его жену, и малолетнего сынишку, тоже, кстати, достаточно испережива-вшихся, из- за такого внезапного крушения всех их планов, связанных с, долгожданной, поездкой на Игру. Такое демонстративное проявление слабости и смятения чувств, свойственное бо-лее женщинам, нежели мужчинам, для человека стороннего могло бы показаться дово-льно странными. Однако, для тех немногих, кто был вхож в семью, и знал, каким чело-веком был Дубяга, такое проявление слабости немало бы их изумило. Поэтому самое время сказать, хотя бы что- то, что влекло Дубягу в этой жизни, и отчего это потеря «Приглашения на Игру» так подавляюще подействовала на него. Увы, в своей основной профессии инженера- проектировщика систем водоснабже-ния и канализации, Дубяга ничем особым себя не проявил, хотя, с другой стороны, чем бы и можно было бы себя проявить в этом, безусловно, нужном, но таком уж шибко при-землённом деле! Тем не менее, со своими обязанностями он справлялся неплохо, и как-их- либо нареканий от своего начальства старался не получать. Но вместе с этим, основ-ным его занятием, поневоле необходимым всякому человеку, для поддержания, как себя самого, так и членов своей семьи, у Дубяги имелось ещё одно дело- не дело, а так некое, давно уже превратившееся в привычку, увлечение. О себе оно заявило ещё в его юные годы, когда, однажды, ему, ученику пятого класса, попался на глаза один из выпусков «Пионерской правды,» и, именно, в нём- то он и наткнулся на некий ребус, который предлагалось разгадать всем любознательным пионерам. Некие подспудные силы, кстати, сидящие в каждом молодом даровании, тол-кнули его немедленно углубиться в это непростое дело со всем жаром, ещё не растрачен-ных, молодых сил. Однако, разгадать ребус сразу, одним кавалерийским наскоком, ему не удалось, потребовалось несколько дней, и, весьма, напряжённых, часов мыслитель-ной работы, прежде чем ребус дался ему в руки. Именно, тогда и свершилось то чудо, он впервые ощутил тот сладкий вкус прео-доления, неразрешимых, препон, что и зародило в нём впоследствии злую лихорадку ра-згадывания всяких сложных загадок: шарад, чайнвордов, кроссвордов, а впоследствии и участие в викторинах и розыгрышах, где победители награждались, весьма, привлека-тельными призами. В этом непростом деле со временем он нашёл себе несколько едино-мышленников, таких же, подвинутых на разгадывании всяких, запутанных, головоло-мок, с ними он и имел привычку теперь общаться, со вкусом и немалой пользой для се-бя проводя время в их узком кругу. Общение же с другими людьми, на что поневоле тол-кала его жизнь, было для него в тягость, и время таких контактов он стремился, по воз-можности, сократить. Эти обычные люди казались ему какими- то пустыми, а он всегда стремился с пользой проводить своё время. В те тихие, спокойные годы заката коммунизма, лишь изредка нарушаемых ярос-тным противоборством со странами капитала на фронтах государств, ещё не определив-шихся со своей принадлежностью к тому, или иному лагерю, дух наживы и безудержное стремление к обогащению любой ценой, были свойственны лишь незначительной части общества. Что касается Дубяги и его специфического увлечения, то оно, безусловно, как раз и таило в себе этот дух наживы, хотя в те бравые, уже уходящие, коммунистические годы никак не могло заявить о себе, в силу самой направленности общества к совсем другим целям, и, требовавшего от своих граждан, скорее бескорыстия, чем скопидомст-ва и обогащения. В последние же годы, когда общество красных флагов и многочасовых докладов стало всё более расшатываться, утрачивая былую требовательность к своим гражданам в отношении безоговорочного поддержания ими, своих немеркнущих, свето-чей, лихорадка обогащения начала быстро овладевать массами. Тогда- то и у Дубяги с его высоколобыми единомышленниками наметились суще-ственные перемены в направлении их мыслей, и разговоров. Так между ними внезапно начали завязываться, весьма, жаркие споры и обсуждение неких комбинаций, как и ка-ким образом можно было бы с немалой выгодой для себя применить их знания и, годами наработанные, их изощрённые навыки? В душе своей все они были великими себялюб-цами, и потому действовать сообща могли договориться лишь в крайнем случае, теперь же каждый из них немедленно примерял к себя те хитроумные предложения, которые появлялись в процессе их обсуждений. Первой целью для себя Дубяга выбрал простенькую, популярную Игру «Колесо исполнения желаний», выбрал специально, именно, её, дабы только попробовать свои силы на поприще завоевания дорогих призов. И всё, казалось бы, поначалу шло гладко, ему с первого раза удалось, среди первых трёх, успеть дозвониться в студию, и правиль-но ответить на все вопросы, которые задавал ведущий. Затем приходилось ждать, пока черёд играть не дойдёт до него, за это время он несколько раз побывал на Игре в качес-тве зрителя, и вот он- долгожданный миг, «Приглашение на Игру», наконец- то, приш-ло! Конечно же, он относился к своему участию в этой незамысловатой Игре с долей снисхождения и скептицизма, как к некой пробе сил, и первой ступени выявления своих способностей. Зато его домашние восприняли эту новость с явным восторгом и энтузиаз-мом, и уже предвкушали тот день, когда должны были осуществиться их сладостные ож-идания участия в весёлой игре и получении ими интересных и довольно дорогих подарк-ов. Сам же Дубяга твёрдо рассчитывал на гораздо большее, он верил, что сумеет выигр-ать самое ценное, что имелось у организаторов Игры, импортный автомобиль! Одним словом, у всех ожидания были немалые, и вот теперь, когда, казалось бы, всё было уже так близко, почти в кармане, это жестокое и внезапное разочарование, всё вдруг полетело к чертям! Понятно, что такой серьёзный человек, как Дубяга, не мог так просто пасть духом, и потом, молча, лежать и страдать, нет, он, немедленно, предпринял всё необходимое, что полагалось делать во всяких подобных случаях, и помимо самых тщательных поисков, сразу же дружно предпринятых всеми членами семейства, кото-рые, как он и ожидал, не принесли никакого результата, он сразу же сделал несколько важных звонков в Телецентр.                На первый его звонок в организационный центр откликнулась некая очень эне-ргичная, молодая особа, которая на его просьбу выдать дубликат «Приглашения…,» в связи с утратой им оригинала, заверила его, что никаких препятствий к этому не сущес-твует, но, мол, ей требуется сперва минут пятнадцать- двадцать, чтобы во всём разобра-ться и решить этот вопрос окончательно. Когда же он позвонил во второй раз к телефо-ну по неизвестным причинам уже никто долго не подходил. Когда же, по прошествии минут десяти, трубку всё же взяли, это была уже совсем другая девица, обладавшая гру-бым, мужским голосом, которая, в весьма, холодных тонах ему объяснила, что никаких таких Дубяг в качестве игроков, предстоявшей сегодня, Игры у них не зарегистрирова-но!                Её ответ крайне поразил, а потом, в не меньшей степени, и возмутил Дубягу, кото-рый немедленно задал ей закономерный вопрос, как такое может быть, когда у него име-ется на руках вся переписка со студией!? На что девица в ещё более холодных тонах за-явила, что все тройки игроков у них уже давно скомплектованы, и даже все уже успели прибыть в студию! И вот эта уж информация начала бить Дубяге по голове, и бить дово-льно больно. Он, разумеется, ещё поспорил с девицей, упирая на тот, вопиющий, факт, что вся переписка со студией у него на руках, и, дескать, как быть с этим, и что он в лю-бой момент может представить её, и доказать кому угодно своё право участвовать в этой Игре. На что девица со вздохом отозвалась: «Ладно уж, если хотите, то приезжайте, но как можно скорее, попробуем успеть с вами как- то разобраться.» Все эти вздохи девицы, и особенно её наглое заявление, что «все тройки игроков уже укомплектованы, и даже успели появиться в студии» подействовали на Дубягу сам-ым удручающим образом. Ему вдруг захотелось всю эту суету, связанную с Игрой, брос-ить, и заняться какими- ни будь другим, более простым и спокойным делом. Именно, то-гда- то он и позволил себе немного пасть духом, и, удивляя своих ближних, всегда смот-ревших на него, как на, совершенно непогрешимый, столп и твёрдую опору для них при любых невзгодах, теперь же это безвольное лежание на кровати и стоны со всей очевид-ностью демонстрировали им, что их кумир всё- таки имеет свои слабости.     На самом деле этот двадцатиминутный отдых и расслабление нужны были ему лишь для нового рывка к достижению, всё время ускользавшей от него, цели. Подняв-шись, наконец, с кровати, он объявил своим домашним, что едет в Телецентр разбирать-ся, те с радостью и энтузиазмом осознали, что никакого упадка сил у их кумира не было, а была лишь короткая передышка, и набирание сил для новых свершений. Прихватив с собой папку с перепиской, Дубяга уже собрался выходить из дома,  когда в квартире раздался какой- то очень пронзительный, телефонный звонок. Дубяга нутром почуял, что звонок этот, именно, ему, и потому не стал выходить из квартиры, а вернулся назад, и взял телефонную трубку.- Никуда не ходи, слышишь, а то худо будет!- Прозвучал на другом конце линии чей- то неприятный и до отвратительности злобный голос.                -В чём дело,- удивлённо отозвался Дубяга,- вы кто, собственно, будете, товарищ, из сту-дии..?-                -Не твоё дело, недоумок, кто- мы, и что мы, делай то, что тебе велят, и тогда цел остане-шься,- в том же до крайности наглом и грубом тоне отозвался голос на другом конце, по-сле чего в трубке раздались частые гудки, звонивший, видимо, из города, бросил трубку. Дубяга не был большим храбрецом, и на рожон никогда специально старался не лезть, предпочитая обходить все, возникавшие в его жизни, опасности стороной, но на этот раз нешуточные угрозы от незнакомца, прозвучавшие по его адресу, показались ему какими- то очень уж странными, и непонятными. И, главное, было не ясно от кого они, и ещё, для чего и кому это всё нужно было, так что уж он решил отнестись к звонку, как к чей- то очень злой шутке, и своего твёрдого решения ехать не отменил.
           Самое обычное начало Игры.

В тот самый день, который впоследствии вспоминался всеми, как ужасный бред и невозможный кошмар, по началу всё шло, как обычно, как бывало уже до этого много раз. В назначенный час первая тройка игроков, заранее обо всём осведомленная ассисте-нтами, и обо всём ими предупреждённая, что требовалось знать им, как о самой Игре, так и о тех незамысловатых правилах, которые были обязаны они соблюдать в процессе  её, встала у объёмистого волчка— «Колеса исполнения желаний», имевшего точно такое же название, как и само название передачи, с нетерпением ожидая её начала, и в тайне надеясь, что глупая удача вот теперь- то, сейчас обязательно попадётся в их руки. И в это же самое время осветители у своих, окрашенных в чёрную краску, проже-кторов, стуча задвижками, начали их постепенно все зажигать, налаживая необходимую для записи Игры освещенность в студии. Так же и режиссёр передачи вместе со своим ассистентом показались за обширным окном в отдельной, наглухо изолированной от ос-новной студии, аппаратной возле стендов с, записывающей, аппаратурой. Аппаратная специально была расположена у глухой стены, без дверей, за мониторами и прожектора-ми, устремлёнными, к главному месту действия- игровому барабану и небольшой эстра-де. Во время Игры по кабелям из Главной студии к ним поступали сигналы, формирую-щие картинку и звук, и в их обязанности входило наилучшим образом, без искажений и помех, записать всю массу той, получаемой, информации, которую они впоследствии об-рабатывали, отбирая наиболее интересные и выгодные ракурсы и реплики участников Игры. Сигналы же эти шли от нескольких подвижных мониторов и от не менее десятка микрофонов, одни из которых были установлены особым образом на специальных стой-ках в различных местах Главной студии, другие же, также в определённом порядке, бы-ли подвешены к потолку. Причём, ассистент режиссёра, едва только показался за окном своей аппаратной, сразу же принялся энергично что-- то изображать руками одному из операторов у монитора в Главной студии, по всей видимости, таким способом растолко-вывая ему что- то очень существенное по поводу качества «картинки», а точнее множес-тва «картинок», постепенно загоревшихся на его мульти— экране, очень сложном обо-рудовании, снабжённом таинственной надписью «Лого видеос». При этом, он ещё ухит-рялся то и дело вертеть головой, по виду ничуть не уставая, и сверяясь с качеством и со-держанием изображений на всех тех многочисленных экранчиках, которые и составляли весь большой мульти— экран.                Последним в студии показался ведущий, высокий, статный брюнет, он вошёл от-куда-- то сбоку, из-- за короткой занавеси, скрывавшей за собой небольшую дверь, веду-щую в длинный коридор, и далее к артистическим гримёрным и двум большим и, ярко освещённым, буфетам. Он вошёл, потягиваясь, разминая свои плечи и руки, и в эти мгновения, быстрых движений пальцев его рук, казалось, каким- то мистическим обра-зом загорался в руках его яркий, малиновый огонёк, но это был всего лишь зрительный эффект, обман. На самом деле то горел алым огнём на его руке рубин значительных раз-меров, вставленный в оправу золотого перстня. Едва только войдя, и даже ещё при входе, ведущий сделал вежливый поклон в сторону окна, где, готовые к записи передачи, стояли режиссёр с ассистентом, и они в ответ ему также вежливо поклонились. Пройдя некоторое расстояние в направлении «Колеса», горевшего всеми цветами радуги, и воплощавшего в себе ту главную цель и те тайные, робкие надежды, ради которых, собственно, и удалось заманить сюда всех, при-сутствующих, ведущий снова остановился, и сделал поклон, теперь уже всем, кто был в студии, поворачиваясь по кругу, сперва к игрокам и зрителям, а потом и ко всему тех-ническому и творческому персоналу.                В общем, как было уже сказано, всё по началу шло обыкновенным чередом, по, давно уже накатанным, рельсам, и, таким образом, когда стрелки больших, электронн-ых часов, висевших над входом в студию, добрались, наконец, до цифры двенадцать, ве-дущий, глубокомысленно произнёс,-- нутессс..., что ж, пора, начнём что ли!-- После чего назвал игрокам тему, предстоящей, игры, а потом принялся задушевно и подробно разъ-яснять им значение и смысл первого слова, которое им предстояло разгадать. Как вдруг глаза его округлились, брови резко подскочили вверх, а задушевные интонации его бар-хатистого  голоса неожиданно сбились на что-- то очень злое и не вразумительное.                Правда, потом, когда следствие по горячим следам, только что случившегося не- обычайнейшего происшествия на Четвёртом Телецентре столицы, ведущем свои переда-чи в её Западном, и в некоторых соседних с ним округах, выходящего за все мыслимые рамки, и повлёкшее за собой серьёзнейший сбой популярной в столице передачи, приня-лось за интенсивный допрос свидетелей, сразу же отыскались среди них такие, которые, безо всяких на то оснований, измыслили, и потом настойчиво стали уверять следствие, что в тот момент у ведущего выскочило что— то вроде ругательства, сильно напомнив-шее им банальное,-- чорт тя сюда принесло!--                Но, удивительное дело, сразу же нашлись и такие, которые с не меньшей горяч-кой стали настаивать на том, что, дескать, у ведущего просто случился голосовой срыв вследствие излишнего волнения и некоторой его нервной экзальтации, этакая своеоб- разная и непроизвольная вибрация, отчего и образовался весьма редкий и необычный звук, чем— то им отдалённо напомнивший клёкот стервятника.                Так, или каким-- либо иным образом обстояло дело, но милиция сразу же учуяла, что заключалось оно совсем не в ведущем, и не в том, что, именно, он там намеревался сказать, или даже сказал, а в том индивидууме, который внезапно обрисовался среди  игроков первой тройки.               
                «Он появился!»
А человек тот был настолько не рядового вида, что при первом же, даже мимолёт-ном взгляде на него становилось ясно абсолютно всякому, даже человеку далёкому от профессиональных оценок внешности, что уж говорить о лицах, которые облечены бы- ли надлежащей ответственностью, опытом и соответствующими знаниями, что участие такого нетипичного гражданина в любимой всеми Игре никаким кривым боком не воз-можно. Отсюда следовал естественный и абсолютно единственный вывод, что гражда-нина, сумевшего каким— то образом затесаться в первую тройку игроков, следует неме-дленно с передачи удалить. Да бы не была она испорчена, а о такой грустной вероятнос-ти даже и подумать никто не решался. То— есть сам-- то по себе гражданин ещё был и ничего, ясное дело, что далеко не подарок, но уж коли и выбивался среди прочих своей, далеко не радующей, физиономией, то не на столько же, чтобы его выбрасывать сходу с Игры.                Он был средних лет, высок ростом, лицо имел длинное, бугристое, на носу криво сидели тёмные очки, которые он то и дело снимал, но потом, будто опомнившись, спеш-ил снова надеть их себе на нос. Ну, в общем, кажется, и всё, но нет, ещё, лицо у него было какое— то очень дурное, определённо глумливое, с наглыми, круглыми глазками, да, и сам он весь казался этаким неуравновешенным вертуном-- хохмачом. Но, если всё, о нём сказанное, ещё можно было бы как— то принять, и стерпеть, то вот костюм его был отк-ровенно гадок и не приличен до такой степени, что гляделся буквально притчей во язы-цах, что в купе с не стандартной физиономией гражданина, а точнее вертлявого, как чорт придурка, создавало откровенно гадкое, безобразное впечатление. Причём до такой степени, что при первом же, даже беглом на него взгляде, потом сразу же хотелось снова обернуться и проверить, да, не уж-- то же там был этакий фрукт!                И, таким вот образом, в самый первый и самый ответственный, момент, когда Игру настоятельнейшим образом следовало немедленно начинать, около «Колеса» обре-тался, а, точнее, переминался с ноги на ногу, зевал, и время от времени подмигивал и что-- то показывал пальцами одному из зрителей, скучившихся амфитеатровыми рядка-ми возле небольшой эстрады, гадкий, вертлявый, при неприятнейший субъект. О кото-ром человек грубый и несдержанный сразу бы бухнул сгоряча,-- ну, и рожа!-- По счастью таковых в студии, как среди игроков, так и между зрителями, никого не нашлось, иначе трудно было бы себе представить, чем завершилась бы эта, неизбеж-но вспыхнувшая между ними, разнузданная перепалка или даже свара. А вертлявый, это обязательно нужно признать, и своевременно уведомить об этом читателя, в этот критический момент оставался в полном неведении о том, какое гадкое, не терпимое впечатление производил он на окружающих, и в особенности на лиц, облечённых, отве-тственностью за качество передачи.       Однако, теперь говорить об этом игроке, тем более обсуждать его невозможный и, не терпимейший в обществе, вид, имеет мало смысла, когда на руках у следствия имел-ось два десятка подробных протокола, полученных при страстнейшим допросом всех, кто, хотя бы ненадолго, побывал в студии в период подготовки и в особенности во время самой Игры, и даже несколько позже. Мы имеем в виду тот исключительный по важнос-ти момент, когда по звонку некоего гражданина, так и оставшегося вне внимания следс-твия, и всех его энергичных действий, что безотлагательно были предприняты им уже вскоре после завершения этого, в высшей степени необычайного и неприятного, проис- шествия, вышедшего за все мыслимые рамки допустимого и возможного, и всего того, что вполне можно было бы ожидать и принять впоследствии, и что могло бы произойти в нашем суетливом, безостановочном хаосе жизни громадного города, она в жутком, нер-вическом запале ворвалась в здание телецентра.                Абсолютная правда, милиция вполне была обеспечена протоколами, но её смуща-ла жуткая пестрота и значительное несходство в показаниях буквально всех допрошен-ных ею. Так, например, один из свидетелей настоятельно утверждал, что лицо у главно-го, подозреваемого было квадратное, нос-- ломанный, длинный с явным следом от ножа, глаза серые, злые, маленькие. Другой же, словно специально в разрез первому, клялся, что тот имел лицо треугольной формы, а нос был не порезан, а сломан, и потому кончик его торчал настырной, маленькой кочерыжкой, глаза же вертлявого явно косили и бы-ли разного цвета, правый был зелен, как весенний лист, левый— радикально жёлт. Однако, в какой-- то момент расследования, к необычайной радости милиции, у неё всё- таки затеплилась слабая надежда на удачу, так в протоколах, при чём абсолют-но во всех, имелся один штришок, на который указывали единодушно все допрошенные. Оказалось, у вертлявого имелся головной убор! Вот- она, казалось бы, удача, вот за что теперь может следствие уцепиться! Но, увы, увы. При дальнейшем, самом внимательн-ом изучении и сопоставлении данных о виде и внешних особенностях предмета опять шёл полный разнобой. Потому что один из, допрашиваемых, утверждал, что на голове незнакомца ловко сидела белая, капитанская шапочка, на чёрной тулии которой золо-тисто отблёскивало украшение в виде якоря, переплетённого цепями, другой же наста-ивал, что никакой такой капитанской шапочки не было у него в помине, а наличество-вала самая что ни на есть обыкновенная клетчатая фуражка, какую носят либо шпио-ны, либо бедолаги— помощники кинорежиссёра, третий, правда, с меньшей уверенно-стью нежели первые двое, и даже долей сомнения в голосе говорил о какой-- то малень-кой жокейской шапочке в полоску-- белого и красного цветов, четвертый…, но, впро-чем, зачем он кому нужен, какая разница, что говорили следствию пятый, шестой, деся-тый и тридцать первый, так как уже со всей очевидностью всем было давно ясно, что и в этом частном вопросе имелся столь же серьёзный и никому ненужный разнобой, веду-щий по разным дорогам в джунгли неразберихи. Таким вот образом, несмотря на обилие, имевшихся у следствия, самых подроб-ных показаний, ему уже довольно скоро стало абсолютно ясно, что несмотря на огром-ный объём, проделанной им, работы, оно так и не получило в свои руки хотя бы прибли-зительного представления, кем был тот загадочный человек, что наделал такую невооб-разимую чехарду в студии и, в конечном итоге, испортил популярную и любимую отн-юдь не только в одном Западном округе, но и далеко за его пределами, передачу.                На самом деле у игрока, сотворившего такой переполох в студии, на затылке по-мещалась маленькая, клоунская шапочка, удерживаемая на этом высоком месте обык-новенной резинкой. Одет же он был в самый неподходящий, гадкий и невозможный кос-тюм из белой материи с лёгким кремовым оттенком, по полю которой шла, едва види-мая, крупная, клетка с таким же слабым рисунком внутри её, повторяющим заставку популярной игры. То есть, в этих клетках помещались те самые условные фигурки, ко-торые всегда появлялись на экранах телевизоров перед тем, как наступало время самой Игры.               

Первые неприятности.

Несмотря на дурацкий вид гостя лицо его выражало сознание ответственности момента и важности, предстоящих, событий.                --Вы, собственно, от куда взялись, товарищ? Я вас что-- то не припомню,-- дерзко, но со-храняя тепло улыбки, обратился к нему ведущий. Его неприятно беспокоил несообраз-ный вид игрока, и неотступно мучил вопрос,-- как он мог не заметить его раньше!-- Обычно перед игрой он выходил к, приехавшим, гостям, распределял тройки, де- лал замечания, и, в том числе, рассказывал как, собственно, будет проходить Игра, что игрокам делать можно, а что- не желательно, или даже совсем- недопустимо. Но на этот раз, родственник жены, внезапно, без звонка и телеграммы, будто снег на голову, нагря-нувший к ним из провинции, задержал его, и игроками должен был заниматься старший ассистент, правда вполне возможно, что он тоже перепоручил это важное дело кому—то из младшего персонала.                --Никому, ничего нельзя поручить, всё должен сам, всё сам!-- с горечью подумал веду-щий. Вертлявого, не приглядного игрока следовало в обязательном порядке, немедленно переодеть, так сказать, привести в божеский вид, или даже, возможно, совсем заменить,-лихорадочно проносились в его голове досадливые, горькие мысли. Такие случаи у них бывали и бывали неоднократно. От радостной возможности побывать в Москве, да, ещё поучаствовать в весёлой, популярной Игре, показываемой в Москве, а в записи, транс-лировавшейся на всю страну, некоторые, особенно впечатлительные, гости подчас явля-лись в студию, уже нагулявшимися, тёпленькими. В таких случаях существовало негласное правило их быстро заменять на кого- то из зрителей этой же передачи. В любом случае Игра должна была оставаться популяр-ной, доставлять всем исключительно лишь доброе, радостное и весёлое настроение.                --Вы, меня обижаете!-- Отозвался неприглядный игрок, навеявший столько безрадост-ных мыслей в голову ведущему. При этом, говоря это, он, будто то плакса- мальчик, не-много подвыл, видимо, стараясь изобразить некое потрясение от столь прямолинейного вопроса ведущего, и тем самым, возвращая его из забвения мыслей, которые, словно де-тальки, брошенного в сердцах, будильника, разлетелись в его голове в разные стороны. Ведущий вопросительно посмотрел на него, не понимая, что ещё нужно этому на-зойливому придурку, так не к стати задержавшему передачу, и свалившего на него сто-лько забот.                А тот, заметив расстроенной, озабоченный, вид ведущего, внезапно резко, словно про жжёный актёр, сбросил с себя маску, жутко расстроенного, человека, поменяв её на ехидную, злую, всё понимающую, рожу. Но тут же, оглянувшись воровски на зрителей, снова «натянул» на себя её, слезливую личину, оскорблённого, человека.                --Какого беса к нам сюда принесло!?-- мелькнуло тут же в голове у ведущего, и он был недалек от истины, но так как в, сложившейся, ситуации задумываться ему долго не  приходилось, он сразу же подступил к неприятному гражданину, особенно не церемон-ясь с клетчатой шушерой,-- чего, чего такое случилось, что вам не понравилось?— спра- шивал он, подступая живо к нему.                --Как же что!-- жалобно проскулил тот,-- я про ваши слова расстраиваюсь, эти ваши: ”откуда взялись!”-                -Что ли, разве я шпион какой-- то!? Или что ли в окно сюда тайно влез!— сказав это, вертлявый мигом обследовал взглядом студию, и, не найдя в ней ни одного окна, пере-ключился на, более приземлённые, материи,-- или, скажем, если бы я в бане кальсоны снял, а на колене клоп сидит, вот тогда, действительно,..– Банный пример свой он до рассказать не успел, так как не дал ведущий.                --Вы чего себе такое позволяете, товарищ, какие такие кальсоны!? И потом ещё эта на-секомая гадость!-- В нервическом запале наскочил он на него,-- вы, похоже, совсем не понимаете, где вы сейчас находитесь!-                -И… как у нас здесь, в студии Телецентра, подобает себя вести!-- При этих словах он «бросил», испепеляющий, взгляд на старшего ассистента, но тут же и спохватился, взял себя в руки. Ведь, время неумолимо шло, а Игра так ещё и не сдвинулась с мёртвой точ-ки. Секунду передохнув (это понадобилось ему, чтобы сбросить с себя лишний запал), он снова приступил к неприглядному игроку, который ещё продолжал что- то уныло бу-бнить себе под нос, и при том, довольно назойливо и громко, так, чтобы и все, находив-шиеся в студии, слышали его,-- что тут такого, подумаешь, клоп! Он же тоже животное!- -А то взяли себе манеру всех зажимать, слово никому не дают сказать!…-- И, так далее,  всё в таком же унылом, капризном и противном духе.                --Ваше «Приглашение»,-- перебивая назойливую докуку вертлявого, резким голосом, не допускавшим малейших возражений, и подлых увёрток привередливого ломаки, потре-бовал ведущий, нарочито не глядя в его блудливые глаза. После такого, нарочито официального, обращения, произнесённого голосом, исп-олненным ледяного бесстрастия, вполне, можно было бы ожидать, что этот наглый, не-приглядный и, тормозящий Игру, гражданин теперь, наконец, уймётся, и Игра пойдёт далее, как и всегда ранее, своим обычным, весёлым и бодрым чередом. Но не тут-- то было. То, что всегда удавалось ведущему играючи, теперь неожиданно наткнулось на подлый норов, неизвестно из каких тёмных углов, сюда в студию, затесавшегося, верт-лявого привередника.                --Да, сколько же можно, товарищи!-- Истерически всплеснув руками, и адресуясь преи-мущественно к зрителям, воскликнул вертлявый показушник.                --Каждый раз просят, давай, давай показывай им всё, да, и только! Вот напасть какая у нас пошла сегодня, товарищи!-                -Просто беда, как вошёл к ним в эту ихнюю здоровенную, сразу тут и начинается этот ихний показ! Входному, наглому, показывал, потом, значит, их режиссёру…! Ему- то- за-чем!? Для сведения захотелось, хотя, казалось бы, зачем бы ему, если вдуматься! Ну, нет же- давай! Теперь, значит, ассистенту, ну, он, как бы за главного у них числится, хотя какой же- главный! Совсем- неглавный, но, ведь, тоже-- требует! Говорит- в обязатель-               ном порядке, потому что, он-- ответственный за организацию. Коли так, показываю и ему. Ну всё, думаю, кончено дело, отдохну, приду в себя немного от нервотрёпки с ихни-ми мвд-- шными показываниями, и тут опять-- нате вам по зубам!-                -Является, значит, этот хм.., и снова за старое, опять со своими показываниями!!--                Горестно взмахнув руками, вертлявый страдалец умолк, вопрошая взглядом, притихших, зрителей, почуявших неминуемое приближение скорой «грозы». В студии воцарилась тягостная пауза, которую сам же страдалец и прервал.                —Что ж, коли надо, то что ж! Нам- ничего, мы стерпим, вы только толком разъясните-- для чего он, показ-- то этот ваш, и сколько, главное, ещё нужно раз? Мы тоже вроде как человеками пока числимся, и у нас нервы скручены.--                --Нате, чего уж там, глядите, коли хотите,-- вертлявый проказник внезапно бросил ску-лить и ломаться, и, фантастически далеко оттопырив нижнюю губу и, устремив сумас-шедшие глаза доле, протянул ведущему мятую телеграмму, в которой мелкими печат-ными буквами было отчётли вовидно, что «гражданин Гадажжёнов и ещё один человек с ним, по выбору самого Гадажжёнова, приглашаются к двадцать первому числу мая месяца 198.. г. на телевизионную передачу «Колесо исполнения желаний». Под телеграм-мой стояла личная подпись ведущего.                --Ага, значит, телеграмма у вас есть, ну что же,…, тогда всё, вроде бы, в полном поряд-ке— фальшивым, потерянным каким— то и совсем уж не свойственным ему, голосом сказал ведущий, как бы признавая полную бесполезность его проверки, так  скоропали-тельно, и, как оказалось, без  какого— либо ощутимого результата, затеянную им.                --Что ж, вопросов к вам у меня больше нет никаких,-- говорил он, задумчиво поглажи- вая свой, до блеска выбритый, подбородок, и с удивлением и отвращением сознавая, что память абсолютно ничего не сохранила ему об этой телеграмме, хотя его подпись на ней буквально вопияла о том, что она побывала в его руках. Как это могло произойти и не  оставить ровным счётом никакого следа в его памяти, он мог только гадать.                Но это он ещё бы мог себе простить и принять, годы всё-- таки брали своё, но вот   то, что он не сохранил ни малейшего воспоминания о фотографии, которые все, пригла-шенные на Игру, в обязательном порядке должны были высылать в адрес передачи, это-го простить он не мог ни себе, ни ассистенту, готовившему с ним передачу.                --Потом я у него спрошу её, и мы посмотрим вместе, и того, кто мне её не показал…,-- да-льше он не стал додумывать, что будет с тем бедолагой, но в себе ощутил сильнейшее ра-здражение.

                «Надо что- то предпринять!»

Ведущий намеревался сообразить ещё кое-- чего по части таких вполне очевид-ных и нетерпимых в будущем промахов, но опомнился, ведь Игра всё ещё ждала, а её было нужно незамедлительно начинать. И мысли его стремительно забегали по рельсам, как и что можно сделать в пять минут, чтобы всё выглядело хотя бы немного поприлич-нее, и первое, к чему он устремился был костюм вертлявого. А главный виновник всей этой, затянувшейся вне всякой меры, паузы, того сум-бура и сумятицы, творившегося в головах всех, ответственных за передачу, лиц и в осо-бенности в голове у ведущего, в это самое время продолжал корчить из себя, обиженную жертву, произвола, ломался и «тянул резину» своей нескончаемой и нудной болтовнёй, состоявшей исключительно из одних и тех же однообразных, бесконечно повторяемых, восклицаний,-- а они опять лезут, а я-- то тут при чём! Я же, как все, с телеграммой, а они, давай, давай им, лезут все, показывай им, да, и только! Ведь, обидно! Других всех пускают так, а меня— давай!-- Добавить что-- либо ещё он не успел, ведущий ловко влез в его придурошную нуд-ню,-- чего вы так возмущаетесь!  У вас просто с костюмом -- полные нелады, он у вас ка-кой-- то такой! Просто ни в какие ворота не лезет, неприглядный, и нам абсолютно не подходит. Но ничего, ничего,.. вы, главное, не волнуйтесь, мы обязательно вам поможем, прямо сейчас же всё моментально и исправим. Вы только поймите, был бы и я так одет, и меня то же бы на всех перекрёстках останавливали!--                --Да уж, что тут рассуждать, давайте-- ка, мы с вами его быстренько заменим, и, я вам  слово даю, больше никогда, никто и нигде к вам больше не придерётся. Потом сами всё увидите.--                --Давайте быстрее пройдёмте, пройдёмте-- ка вон туда, за ту синюю занавесочку, и там вам подберут наши костюмерши такой вам обольстительный костюмчик, что вам слово даю— ойё.., ёй, закачаетесь.--                Но сдвинуть с места вертлявого ведущему не удалось, тот не только наотрез отка-зался менять костюм, но раскипятился и разобиделся окончательно. Ведущий был опытен, и умел оценивать ситуацию почти мгновенно, что в конеч-ном итоге и обеспечивало ему все преимущества и давало всегда возможность своевре-менно «разрулить» все возникавшие проблемы. Вот и сейчас он вовремя соориентирова-лся, и круто поменял тактику.                --Ладно, понимаю, вы переволновались, разнервничались, что ж, это бывает, не огорча-йтесь, я сейчас же всё быстренько вам устрою, усадим вас в одном тихом, уютном месте-чке, посидите себе в креслах, отдохнёте, успокоитесь, наши девушки вам напитки прине-сут, и давайте— ка, не будем больше, пойдёмте, пойдёмте- ка…. сейчас, во..он туда. Смо-трите, вон туда,-- уточнил он, показывая на дверь, где слово «выход» горело яркой ма-линовой чертой. Тихонько подталкивая, упирающегося, Гадажжёнова, ведущий незаме-тно успел подмигнуть двум своим ассистентам, и те торопливо двинулись в его сторону. Как вдруг, изворотливый Гадажжёнов мгновенно преобразился с минора уныния и бес-конечных жалоб, явив в своём лице собой неуёмную бодрость и страстную жажду игры.      --Я без игры от сюда никуда не пойду,-- крикнул он запальным голосом бойца, бросаю-щегося на врага в последнюю, отчаянную атаку, и оглашая своим козлиным криком гу-лкое пространство студии. И в тут же секунду, резко преобразившись, он скорчил дурац-кую рожу, словно исполнил смешной аттракцион, и при этом ещё стервец ухитрился подмигнуть одному из зрителей, видимо, своему товарищу, сидевшему в первом ряду. Этот знакомый его по странному стечению обстоятельств немало выделялся сре-ди прочих зрителей, сидевших рядом с ним, своей, столь же непривлекательной и даже  отталкивающей внешностью, как и сам Гадажжёнов. И вот что ещё— примечательно, если бы в это самое время в студии оказался какой— ни будь очень внимательный на-блюдатель, то он- то уже непременно бы взял себе на заметку, что этого достаточно неп-риглядного зрителя, имевшего немалый рост, сильно портит чрезмерная сутулость, а также, что лицо у него, вне всякой меры заросло густой, к тому же растущей вкривь и вкосьи, и клочьями, растительностью. При том ещё и волосы у него отчего- то имели,  необыкновенный, сероватый оттенок, а лицо было, как у покойника, мертвецки бледно. Одним словом, на всякого, кто ненароком удосужился бы взглянуть на него, он без сом-нения произвёл бы ещё более отталкивающее и неприятное впечатление, чем даже сам Гадажжёнов. Но при всей своей необычной внешней одиозности гражданин тот нисколько не терялся в шумливой и суетливой толпе зрителей, сидевших рядками около эстрады, а, наоборот, потешался во всю наглым выходкам Гадажжёнова, хохотал и орал, поддержи-вая этого наглого, с неприкрытой подлянкой и неуёмным гонором игрока, и, по всей ви-димости, он- то и был тем самым человеком, «приглашённым на передачу по выбору са-мого Гадажжёнова».                И, когда Гадажжёнов подмигивал ему, и показывал исподтишка разные знаки, он давал ему тем самым понять, что, дескать, он- то уж разберётся с этим зазнайкой— веду-щим и что, дескать, ещё он покажет ему большую фигу в кармане.                Но, посмотрим, сумел ли исполнить он своё мстительное обещанное, и что же пос-ледовало дальше, а также, чем, собственно, всё это в конечном счёте завершилось. Веду-щий ни на йоту не поступился своей спокойной и миролюбивой манерой общения с этим откровенным наглецом, Гадажжёновым, и, несмотря на вызывающе дерзкий отказ того покинуть студию, он не ответил ему грубой силой.                –Я понимаю, ваше желание- похвально,-- бодрым, ласкающим голосом, увещевал веду-щий, всё более наглевшего и расходившегося, игрока, -- оно нам нравится, но вот кост-юм ваш! Поймите же, он, ну, совсем, совсем негодится!-                -И принимать в нём участие в игре потому категорически запрещено, вы понимаете?!-                -Это же не моё личное желание, таковы наши правила. Так что лучше уж не сопротив-ляйтесь, не получиться!-                -Я просто права не имею вам позволить испортить нашу Игру этим вашим грязным кос-тюмом. --                --Давайте, не задерживайте передачу, мы из-- за вас на целых уже пятнадцать минут-- вне графика. Идёмте, идёмте скорее…,-- ведущий снова пытался затащить Гадажжёнова  в кабину, и поменять, наконец-- то, его отвратительный, невозможный костюм, но тут вертлявый гад отколол ещё одну свою наглую выходку, да, такую, что до ведущего, на-конец--- то, дошло, что с таким откровенным наглецом благодушие и уравновешенность благих плодов принести не могут.                --Мне, ваше вашество, всё удастся, даже и не сомневайтесь, потом век меня помнить бу-дете,-- и тут же, как бы в подтверждение своих наглых слов, он состроил такую гадкую и противную рожу, что ведущего от этого даже передёрнуло.               

                Подлый норов вертлявого.

Тут уж он мгновенно осознал, что и дальше терпеть эти наглые выходки Гадаж-жёнова для него могло означать лишь одно-- в одночасье потерять весь свой, авторитет, с таким трудом нарабатывавшийся им годами, а одновременно потерять и любовь зри-телей со всеми, вытекающими от сюда, неприятными последствиями. Так что уж он твё-рдо теперь решил, с этим паршивцем более не церемониться, и показать всем, кто здесь- настоящий хозяин.                -- Ко мне, быстро!--  скомандовал он своим ассистентам.                --Давайте, давайте скорее,-- энергичными жестами призывал он их к себе, одновременно показывая им и на Гадажжёнова, который в этот критический момент увлеченно расс-матривал чёрный шарик на одном из штырей «Колесе исполнения желаний». Всем сво-им беззаботным, невинным видом он будто показывал всем, что вся эта, возникшая вок-руг него, кутерьма, лично ему абсолютно безразлична, потому что к такому человеку, как он, претензий не бывает, и никогда быть не может.                --Выведите этого безобразника отсюда и хулигана, немедленно!— Приказал ведущий ассистентам таким страшным голосом, как командир полка отдал приказ команде «на изготовку» перед тем, как расстрелять, схваченных, предателей Родины.                -Пошёл вон, хулиган!— гаркнул он ещё более страшно, будто скомандовал «пли!». И то-гда ассистенты, как гончие, сейчас же лёгкой трусцой, молчаливо кинулись к наглому лиходею, который изумлённо взмахнул своими длиннющими, костистыми руками, в жа-лкой попытке изобразить лик, невинно убиенного, младенца. Но тут, вместо этого, вне-запно что— то такое ужасное изобразилось в его лице, абсолютно противоположное то-му, к чему он стремился, и тогда в студии на миг объявилась такая ужасающая и отвра-тительная рожа, что все, кто находился поблизости от него, мгновенно отпрянули в раз-ные стороны.                –Что!! Вывести меня хотите, а за что?-- Возгласила жертва заунывно и жалобно,-- може-те человеку толком объяснить!-- Гадажжёнов явно заволновался, буравя ведущего сума-сшедшим своим взглядом. И в этот ответственный, напряжённый, момент, когда лишь от ведущего зависело-- начнётся всё-- таки когда—ни будь эта, безнадёжно опаздываю-щая, Игра, или всё так и пойдёт ковыряться и опаздывать в нескончаемых склоках с эт-им, прожжёным насквозь наглецом и скандалистом.                В студии уже было очевидно всем, кто хоть какое— то имел отношение к проведе-нию этой передачи, и во всяком случае, уж, тому же старшему ассистенту, и режиссёру в его, изолированной наглухо, студии, что ведущему не стоило ввязываться во все те лука-вые распри и споры с Гадажжёновым. Так как этот, изворотливый вне всякой меры, и, не брезгующий ни чем, прохвост, мог сто очков дать любому из них. Об этом думал ре-жиссёр, наблюдая через своё окно аппаратной, творящуюся перед ним в главной студии неразбериху, так думал и старший ассистент, стоявший рядом с ведущим. Но ведущий по своему характеру был очень добрый человек, и, хотя уже для всяких разъяснений и разговоров абсолютно не хватало  никакого времени, он ещё раз взялся объяснять Гада-жжёнову отчего и по каким причинам тому следует поменять его, откровенно гадкий, костюм. На это ненужное и бестолковое занятие он пошёл с единственной целью, чтобы окончательно теперь разделаться с этим вопросом, и уже в процессе Игры, в дальнейш-ем, больше никогда к нему не возвращаться, но всё, произошедшее уже через непродол-жительное время, показало всю бесполезность этой его пустой затеи. Потому что он не знал, и даже подумать не мог о том, с какой гадкой, хитроумной и злобной тварью он связался, и какому великому плуту он взялся растолковывать cвои наивные доводы относительно костюма. Да, к сожалению он не знал, что даже самого эт-ого костюма в некотором роде вовсе не существовало, и потому ничего с себя снять и пе-реодеться во что- то новое Гадажжёнов просто физически не мог. А то, что всем казал-ось, было на нём, являлось лишь обманчивой и иллюзорной профанацией одежды. И пребывая, таким образом, в этом, заранее проигрышном, неведении, он продол-жал старательно втолковывать Гадожжёнову, зачем тому настоятельно нужно заменить его дурацкий костюм.                --Приходиться снова повторять то, что уже говорилось нами не раз,-- начал он настави-тельно,-- этот костюм ваш совершенно нас не устраивает, он полностью не соответству-ет нашим требованиям Ведь, вы сами же заметили уже, что везде вас останавливают! Очевидно, что до  сих пор вы так ничего и не поняли, причём, не поняли главное- из-- за чего, собственно, это всё так происходит. Вернёмся опять к нашим правилам, ведь вы получали их с приглашением, в них- наши рекомендации, они гласят: в каком виде нуж-но было приезжать к нам на Игру?--                --Что ж, известное дело, получали,-- осклабился Гадажжёнов,-- зимой в тёмном, а летом, желательно, в светлом, от сезона и погоды зависит.--                --Ну, правильно, а вот у вас-- то конкретно что!?--                --У нас, как полагается, в лучшем всё виде, к сезону, как раз светлый,-- прохвост, назой-ливо вертя задом, прошёлся  взад и вперёд перед ведущим, демонстрируя достоинства своего костюма.                --Светлый- то, это-- да, он, действительно- светлый, но вот расцветка у него! Вся какая-- то в жутких разводах, со стороны так и кажется, что вы в грязной луже где-- то выкупа-лись! Он-- отвратительный и категорически нам для передачи не годится, одним слов- ом, не подходит нам ваш костюм!--                –-Поздравляем, как раз вы- то сами и попали впросак!-- Рожа Гадажжёнова расплылась в такую радостно-- гадкую улыбку, что ведущего опять едва не стошнило,-- начальник, вы же ничего не понимаете насчёт рисунка,-- вертлявый с навязчивой, деланой угодли-востью принялся старательно разъяснять ведущему его ошибку,-- рисунок-- то, он как раз и есть ваш же, ваша собственная клетка, а вы мне всё,-- лужа, да лужа!--                -Вот, дурачьё-- то! Уж коли он-- лужа, так сами вы в неё и сели, поздравляем вас с лужей!--                --Прекратите немедленно, хватит здесь нам дурочку ломать, какой такой ещё наш рису-нок, когда на лицо-- одни лишь грязные разводы, и больше ничего!-- нахмурился веду-щий, стараясь не смотреть в блудливые глаза вертлявого говоруна,-- грязные пятна и больше ничего,-- заключил он возмущённо.--                Несмотря на все его усилия сохранять спокойствие, и держать себя в руках, удава-лось ему это не совсем, но особенно его огорчало то обстоятельство, что несмотря на все его самые подробные объяснения вертлявый пройдоха ещё продолжал спорить, и задер-живать начало Игры своими никому ненужными препирательствами. А время неумоли-мо шло, продолжая тратиться по сути впустую.                --А вот, смотрите внимательно,- угодливо показывал ему вертлявый,- здесь вот- ваши фигурки, «бегающие» по полю, между прочим, те самые, из вашей же, придуманной, за-ставки!-                -Можете даже не сомневаться.--               
                «Да, этот клетчатый- настоящий мерзавец!»

Ведущий, преодолевая в себе сильнейшее, подспудное отвращение к этой гадкой, омерзительной материи Гадажжёновского костюма, всё— таки заставил себя вглядеться в неё, и к непередаваемой своей досаде различил в самом деле на ней те, схематически нарисованные, фигурки их собственной телевизионной заставки, показывавшей все те подарки, которые специально раздавались в процессе Игры для создания в студии и у зрителей, смотревших Игру у телевизоров, счастливой, радостной атмосферы.                --Где вы это только раскопали?-- Досадуя на не пробиваемую везучесть Гадажжёнова, спрашивал он, понимая, что вопрос его- абсолютно пустой, и теперь уже никому не нуж-ный. Разочарование и горечь досады звучали в его голосе.                --Специально к передаче,-- бодро отрапортовал Гадажжёнов, нарочито не замечая ноты огорчения, звучащей в голосе ведущего.--                -Достигнул с большими трудностями, в магазинах такой нигде нет, даже и искать не на-до, только зря мучиться!-                -Пришлось мне в нашу дирекцию выходить, для меня сделали.--                --Уж очень хотелось предстать, так сказать, соответствующим счастливому моменту Иг-ры, словом, с большим трудом, но удалось.--                --Конечно же, шил сам, чтобы уж комар носа не подточил, сидит, как влитой.--                --Столько сил потратил!-- Гадажжёнов опять взял cвою любимую горькую, слезливую струну,-- а что же получилось здесь, товарищи!--                --Как отнеслись, как оценили мой энтузиазм, и желание превзойти..!?--                --А вот как!!-                -Взяли они, да и прямиком меня с Игры вон, взашей!--                --Люди! Что ж такое творится, разве можно ж с человеком- то этак!--                --Сволочь, подвёл под меня как, подлец!-- Ядовитой змеёй вползла в сердце ведущего злая, мстительная мыслишка. После слезливого, Гадажжёновского представления в студии установилась тягост-ная, томительная тишина. Всем, в том числе и зрителям стало понятно, что ведущий не справляется, тормозит, и ещё, что во всех задержках Игры, а также в, затеянных им, не-нужных спорах, Гадажжёнов с лёгкостью берёт над ним верх, без каких— либо особых затруднений переигрывая его в этом, безусловно, очень важном для того, кто руководил Игрой, деле. Хотя ведущий и сам давал ему такую возможность, но, спрашивается, зачем бы ему это следовало делать, когда передача и так уже ковырялась через пень колоду, и уже существенно отставала от, намеченного, графика. Вскоре это стало понятно и самому ведущему, увы, с опозданием, он с сожалением уже ясно видел теперь, что ни на какие переодевания времени у него совсем не оставал-ось. С огорчением видел он и то, что слезливые выверты вертлявого прохвоста, его бес-стыжая реклама своего поганого костюма, мерзостная сущность которого была очевид-на всякому объективному свидетелю уже с порога, а также его чувствительные расска-зы о, якобы, непосильных собственных трудах по его добыванию, не пропали даром для зрителей. И из всех этих, увы, слишком запоздалых прозрений и соображений у ведущего  родилось и окрепло в одночасье одно неодолимое, болезненное желание немедленно выд-ворить вертлявого мерзавца из студии, и, вообще, желательно, из Телецентра и даже из самой столицы, куда- ни будь подальше, на край света, чтобы больше никогда не видеть и не слышать этого отвратительного в своей фальши голоса. Однако, желание это его было явно неисполнимо, его приходилось отставлять в сторону, а оставалось ему только одно— без каких— либо дальнейших промедлений немедленно начинать, прерванную в самом начале, Игру, терпя весь ущерб, и все издержки, связанные с присутствием на ней такого, не в меру бойкого, и откровенно мерзкого, «молодца». В то же самое время в отяжелевшей голове ведущего, по сути одновременно с тем первым его, расчётливым и осторожным соображением, но где-- то совсем в другой, от-далённой её части, билась совсем другое, напрочь противоположное первому, жгучее же-лание-- всё немедленно бросить, и заняться прежде всего тем, чтобы этого кручёного, за-рвавшегося вне всякой меры, игрока вышвырнуть в три шеи из студии, и наказать всем, имевшим хотя бы какое— то к этому (пускай даже совсем косвенное и отдалённое) отношение, никогда, под самым строжайшим запретом, не пускать сюда этого подлого хитреца и пройдоху, но также и всякого чем-- то похожего на него, не только конкретно в эту саму студию, но даже и в фойе Телецентра.                Ему очень хотел поступить таким образом, и, наверное, он решился бы на это, со-всем уж запоздалое действие, но в ту же секунду, едва лишь в его голове зародилась эта жгучая, до сердечного содрогания желанная, мысль, к нему в голову тот час же влезла ужасно злющая, неизвестно от куда взявшаяся, чужеродная тварь, и от этого в голове его полыхнуло такой адовой болью, что все его мстительные помысли-- безотлагательно заняться выдворением с Игры подлого, зловредного гада, в одно мгновение вылетели из его головы. Ведущий успел только издать короткий, сдержанный стон, потому что боль сразу же и отступила, и тогда он сделал окружающим короткий, предупреждающий жест, говорящий о том, что, дескать, с ним всё в порядке. После такого странного и очень болезненного недомогания, ведущий больше и ду-мать боялся о выдворении этого неприятного, до костей про жжёного, игрока, шум и не-рвотрёпка, неизбежно сопровождавшие бы всё это, могли кого угодно отправить на бо-льничную койку. И поэтому теперь ему только и оставалось, что продолжить, им же са-мим остановленную, Игру. Этим он сейчас же и занялся, смирив в себе, было закипев-ший в душе протест против всего, что успел здесь уже натворить и испортить этот, как бес, неуправляемый и, совершенно разболтанный, игрок, терпя неизбежно, все, последу-ющие за этим его решением, издержки от присутствия такого невозможного типа на Иг-ре.

                Игра началась.               

Итак, ведущий опять взялся объяснять игрокам смысл задания на Игру, и, нако-нец-- то, передача сдвинулась с мёртвой точки, и потихоньку пошла, покатилась, как и должна она была идти, по своему обычному, давно уже накатанному ранее руслу. Но «катилась» она, кдосаде ведущего, совсем недолго, до тех пор лишь, пока черёд играть не добрался до Гадажжёнова. А, когда это случилось, тогда ведущий сейчас же по каким- то своим мелким, мстительным соображениям принялся назойливо приставать к Гада-жжёнову с разными, не очень уместными в такое время, вопросами, откровенно портя Игру,-- так, значит, вы сказали, что ткёте,-- ядовито упирая на слове «ткёте», спрашив-ал он у него, в то время как Гадажжёнов, весь погруженный в Игру, выцеливал хищным глазом максимальный балл, помеченный яркой, чёрной чертой, а также и соответствую-щей цифрой на гладкой, верхней поверхности Колеса, как, впрочем, и все другие баллы, меньшие по величине. Он собирался легонько подтолкнуть Колесо, но ведущий всё при-ставал к нему, лез со своими неуместными в это время вопросами, и вся эта, затеянная им, болтовня была куда как не к стати в этот ответственный для него момент.                --А к нам-- то вы откуда пожаловали?— поинтересовался ведущий, расплываясь по без-брежному пространству, неуместных и несвоевременных вопросов.                --Мы-- то,-- глумливо поглядывал на, вопрошавшего, вертлявый пройдоха, морщась от слишком навязчивой его настырности,-- мы, натурально, из Адова, откуда ж нам ещё!--                --Неплохая шутка! Но всё— таки, если серьёзно, откуда вы?-- озабоченно хмурился ве-дущий,-- ведь, в самом деле, интересно, такие курьёзные ткани, где делают, а!?— веду-щий брезгливо косился на гадкий костюм Гадажжёнова.                –Дался ему мой костюм, вот пристал, как глист к ж..!— Неожиданно повернулся он к зрителям,-- ну, не даст просто так поиграть! Я ж говорю тебе русским языком-- из Адова мы, какие ещё шутки, чего тут непонятного- то!--                -- Вот как! Что ж, тогда получается, в самом деле существует город с таким комичным названием!— Поразился ведущий, морщась от откровенного хамство вертлявого гада,-- просто трудно в такое поверить!--                --На, на— смотри, коли не веришь, проверяй ещё раз!—грубо совал Гадажжёнов под нос ведущему свой паспорт.                –Ага! Поверить он не может! Чего там верить-- то, когда чёрным по белому написано!--                Страдая от откровенной наглости Гадажжёнова, и, не решаясь ещё раз оборвать, паршивца, и объяснить ему, всё более выходившему из— под контроля, как нужно вести себя на такой, популярной на всю страну, передаче, ведущий недоверчиво заглянул в, протянутую ему, книжечку. И, не веря собственным глазам, прочёл на белой страничке, сплошь испещрённой мелкой малиновой сеткой, что гражданин Гадожжёнов с тысяча девятьсот шестьдесят шестого года прописан в городе Адове, где и до сих пор проживает в квартире девять, дома номер шестьдесят шесть. Прочтённое, подействовало на него, как ледяная вода на поросёнка. Подпрыгнув на полметра вверх, он мелким бесом сделал небольшой круг, изумляя присутствующих, никогда не замечавших за ним таких экстравагантных вывертов. При чём в течение эт-ого, проделанного им, короткого променада, он дал себе мстительный зарок, чтобы при малейшей зацепке, коли ещё только раз что— либо подобное, выходящее за рамки доз-воленного, произойдёт с вертлявым хамом, он ни в коем случае уж не даст ему ни малей-шей поблажки, а ни секунды не медля, уж более не постесняется, и выдворит тот час же взашей из студии, и, вообще, из Телецентра, вконец обнаглевшего, паршивца. После такого радикального решения ведущий весь как-- то насупился и приум-олк, бормоча себе под нос что-- то невнятное, но явно злое и мстительное. И, действите-льно, стоявший поблизости от ведущего осветитель, впоследствии, в кругу своих това-рищей, таких же, как и он, осветителей, проводящих свою жизнь, в совершенно бессмыс-ленном освещении чего— то, им, до конца непонятного, и по большей части чуждого, ра-ссказывал впоследствии, что готов поклясться чем угодно, но, дескать, это были, имен-но, такие мстительные слова,-- сволочь адова, у подлеца всё припасено! Чтобы гнить те-бе, сволочь, в канаве сточной!--                Но что было, куда более важным, чем эти злые, раздражённые слова, якобы, про-изнесённые, ведущим, что в тот же самый момент временного его замешательства, Гада-жжёнов успел лёгким щелчком ткнуть по шарику Колеса желаний. Для тех, кто совер-шенно не интересуется весёлыми, азартными представлениями, необходимо пояснить, что, как хорошо известно тем, кто в противоположность первым, очень любит эти весё-лые, развлекательные представления, шариками увенчиваются железные штыри, тор-чащие вверх по всей периферии Колеса желаний. И вот тут- то, при этом слабом и тиш-йшем его касании, почти мгновенно произошло такое, что немедленно заставило всех, присутствовавших в студии, встрепенуться в едином порыве, и с широко раскрытыми глазами воззриться на верх, на тёмное пространство под потолком.
                Необыкновенный выброс Колеса!

По началу в Колесе возникла престранная и довольно сильная вибрация, а, если оставаться в пределах скрупулёзного описания событий, то это легчайшее Гадажжёновс-кое касание к удивлению и неистощимому восторгу зрителей, ищущих постоянно себе аттракцион и забаву, отдалось в Колесе удивительными и никогда ранее невиданным образом. Зрители буквально попрыгали со своих мест, а в купе с ними и операторы вытя-нули в изумлении свои понурые шеи, и даже режиссёр с ассистентом за стеклом неволь-но приподнялись со своих стульев, стараясь не упустить из виду столь необыкновенное явление.                Весь же этот удивительный феномен заключался в том, что массивное и тяжелен-ное Колесо Желаний вместе с нижней своей железной трубой, и с, запрессованным на ней, подшипником, непрерывно вибрируя и издавая тяжкий гул, резко выскочило из своего, направляющего, ложа, прочно вмонтированного в цементную плоть пола, и на какое-- то время повисло высоко в воздухе, вращаясь с бешеной, неприятной скоростью, и продолжая издавать тоскливый, зудящий гул. Затем оно с просто—таки ювелирной точностью, плавно вернулось на своё старое место, и напоследок, жутко заскрежетав, ре-зко притормозило, останавливаясь. Но, что особенно сейчас же поразило всех, и непре-менно бы не укрылось от глаз нашего внимательного наблюдателя, Колесо каким— то непонятным, граничащим с чудом, образом ухитрилось остановиться точнёхонько в по-ложении, максимального балла. На него— то, как мы помним, с самого начала и наце-ливался проказник Гадажжёнов.                Однако, лицам, которые были наделены ответственностью, и, в первую очередь, это касалось ведущего, теперь было совсем не до веселия, и не нужных странностей в работе Колеса, таких несвоевременных, и разом нарушивших весь стройный порядок Игры. Что же касается зрителей, то все они пребывали в каком— то расслабленном сос-тоянии неизбывного веселия и шуток, и, как уже говорилось, только и ожидали что ка-кого- либо нового аттракциона и очередного повода для этих своих шуток. И, когда это всё произошло, они на мгновение замерли, осмысливая, случившееся, и дальнейшие во-зможности продолжения Игры. Особенно тяжело и даже болезненно внезапный выброс Колеса восприняли стар-ший ассистент и ведущий. Они всерьёз, сразу же после происшествия, задумались, что же такое следует им предпринять, чтобы Игра наладилась и пошла снова в её прежнем, обычном режиме. А время неумолимо продолжало убывать, и необходимо было срочно что-- то предпринять в этой непонятной, невероятной ситуации.                Первым взял себя в руки ведущий, чутко уловив, чей-- то тишайший, вкрадчи-вый шёпоток, идущий со стороны зрительских трибун,-- вот она тебе твоя зацепка,-- и он, ни секунды более не медля, и не беря себе в голову, кто нашёлся такой чуткий, и как он мог уловить его внутреннюю, недобрую вибрацию о сладком миге выдворения Гада-жжёнова, бросился к своему мучителю, так нагло и столько раз изводившего его своим неуёмным, злобным и придурковатым норовом. Теперь он решил быть твёрдым в столь непонятной и нелепой ситуации, и уж больше не поддаваться, сидевшей в нём самом за-разе, мягкотелости и благодушия к, столь изощрённому, лжецу и мерзавцу, в таких нап-ряжённых, и, по существу, в цейтнотных обстоятельствах.                --Более никакого спуска негодяю,-- шептал ведущий, настраивая себя на боевой лад,-- выгоню вон с позором, разделаюсь с негодяем,-- и уже более не медля, он кинулся испол-нять, задуманное.                --Что вы делаете, Гадажжёнов! Портить Игру я вам не дам! Уходите, отсюда, вон, немед-ленно убирайтесь!-- грозно надвинулся он на вертлявого лиходея, показывая ему на вы-ход. В столь напряжённой, создавшейся, ситуации, редкий человек сумел бы взять себя в руки, и найти подходящие аргументы для противопоставления ведущему, под натиском его справедливых и вполне очевидных обвинений. А, вероятнее всего, такой бы средне- арифметический человек предпочёл скорее убраться от сюда, к себе домой, чтобы ост-ыть и успокоить свои, расшатавшиеся, нервишки. Но не таков был Гадажжёнов, он при-надлежал к тем упрямцам, для которых и не такие боевые наскоки оказывались абсолю-тно безрезультатными. Он немедленно отразил «удар», нанесенный, ему ведущим, при этом лицо его (ес-ли, конечно же, можно называть то, что у него имелось, этим горделивым именем), сло-вно слепленное из мягкого пластилина, оно расплылось в страдальческой гримасе чело-века, насмерть уязвлённого в самое сердце, да, и вся фигура его поникла приняв облик невинной жертвы. И эта поразительная его деформация явилась некой предваритель-ной, но существенной частью, приготовленных им, ответных действий. А ведущий, считая своё решение о выдворении хулигана с Игры окончательным и бесповоротным, схватил его, как следует, за плечи, и принялся довольно энергично тя-нуть и подталкивать Гадажжёнова в направлении выхода, и одновременно он призывал ассистентов и операторов скорее помочь ему в этом не лёгком занятии. Но вертлявый пройдоха не дался так просто разделаться с собой. Намертво уцепившись за железный штырь Колеса желаний, и извиваясь при этом, словно удав в объятиях дрессировщика, он не давал ни ведущему, ни, подоспевшим ему на помощь, ассистентам и опера-торам ни малейшей возможности, хотя бы немного, подвинуть его в направлении выхода. И при этом ещё наглец ухитрялся вопить и жаловаться, обращаясь всё к тем же зрителям,  взыскуя у них справедливости.                --Товарищи, не оставьте одного с этими крокодилами, помогите!— орал и взывал он к ним голосом комиссара, избиваемого оголтелым, белогвардейским офицерьём. И всё это время неистовых усилий и попыток операторов с осветителями, при самом остервенел-ом участии самого ведущего и его старшего ассистента, дотащить стервеца, Гадажжёно-ва, до выхода, а потом, как тайно мечталось ведущему, пронести негодяя по всем тёмн-ым коридорам Телецентра, и, как последний, торжествующий, финал всех их непомер-ных усилий, выбросить негодяя на свежий московский асфальт. Но это, увы, были лишь одни наивные и розовые мечты ведущего, реальность же бытия оказалась, как всегда жестока, и безжалостно опрокинула всё это.                Виновник происшествия своими отчаянными, задушенными, криками и жало-бами к зрителям не позволил осуществить этот замечательный план, созревший и лю-бовно лелеемый, в голове ведущего. И от этих его задушенных криков, и от того, что он без конца жаловался и то и дело обвинял его, и показывал на него, у Ведущего вдруг, на нервной почве, стало непроизвольно дёргаться веко правого глаза.                -Этот, который главный,- орал Гадажжёнов,- как вошёл, сразу цепляться, придирается, гад!-                -Что ни скажешь ему, не нравится, у них  Колесо-- ломаное, а я, отвечай! Теперь с Игры ни за что, гад, вырывает!--                Но что особенно казалось обидным ведущему, что это его слезливое, насквозь фа-льшивое, представление, к сожалению находило живой отклик среди зрителей. И своеоб-разным заводилой и самодеятельным дирижёром у них был тот самый, мертвенно блед-ный и свирепый ликом до сердечного содрогания зритель в первом ряду, приехавший вместе с Гадажжёновым. Он всеми силами старался поддерживать своего приятеля, по-дражая и ломаясь в его духе. Однако, получалось это у него не столь ловко, как это уда-валось его, более оборотистому, дружку. Неожиданно он упал на колени, и принялся по дурацки кверху воздевать свои волосатые, непомерной длины, руки, и при этом ещё ор-ал каким- то странным, утробным звуком,- Асгард! Они тебя уморят!- повторял он до-вольно монотоно,-- зачем мы пришли сюда! Мне больно смотреть на твои страдания.--    В самом начале Игры чудовище сумело удачно устроиться в первом ряду, и до по-ры не обнаруживало своей жуткой личины перед, присутствовавшей в студии, публи-кой, личины до такой степени жуткой, что она способна была напугать даже очень сме-лого человека. Свою образину он ловко укрывал от трепетных, зрительских взглядов, надвинув на нос, широкополую шляпу.                С, закипавшем в сердце, негодованием наблюдал ведущий за его воплями, дурац-кая природа которых должна, казалось бы, была быть видна всем, но, вопреки очевид-ному, все зрители, находившиеся в студии, вкупе с игроками, и даже и с некоторой час-тью технического персонала, будто заворожённые каким-- то сильным наваждением, тем не менее, принимали весь этот, откровенно показной, дешёвый балаган за чистую монету. Но ещё с большей силой они поддерживали и заступались за, прожжёного нас-квозь, враля и негодяя-- Гадажжёнова. Ведущий с досады даже плюнул, от столь очевид-ного и странного заблуждения и самообмана толпы, а также и от собственного бессилья и невозможности что- либо с этим поделать, почти воочию ощущая, как рвутся нити Иг-ры, которые с такой лёгкостью он ранее всегда держал в своих руках, умело поддержи-вая и направляя её ход. И в результате зрительского недовольства, и под давлением их энергичных про-тестов, и поддержки ими хулигана Гадажжёнова, он вынужден был пойти на попятную. Махнув рукой, он дал знак своим ассистентам прекратить их яростные до неистова по-пытки, увы, не приносившие пока даже малейшего результата, хотя бы только оторвать мерзавца от железного штыря Колеса желаний, за который он ухватился мёртвой хват-кой, как матрос в, бушующем океане, на картине Айвазовского «Один». При этом он ма-лодушно подумал, что с таким изворотливым и подлым типом, каким- то не понятным образом, сумевшем овладеть зрительской аудиторией, грубой силой желаемого не доби-ться.               
                Выброс Колеса повторился!

Но бездействовать ведущий уже не мог, внутри у него всё так и горело от неистре-бимого желания больно ударить по злобному норову, вне всякой меры зарвавшегося, ху-лигана Гадажжёнова, наглого враля и притворщика. И он поддался этому своему, эгоис-тическому порыву, и в жутком запале кинулся изобличать подлеца в его, обескуражива-ющем до бесстыдства вранье,–- чего, чего такое!?— Спрашивал он, ядовито напирая на слово «чего».                -- Что такое вы говорите! Зачем встревать и молоть всякую чепуху о том, чего вы совс-ем не знаете, к тому же ещё и врать!-                -Какое, такое оно-- ломанное, когда у нас перед Игрой, всё проверяется!-- негодовал он, давая, наконец, себе волю, хотя бы в чём- то ущипнуть и унизить негодяя. При этом он совсем отчего- то забыл о своём прежнем зароке, который совсем ещё недавно давал са-мому себе, а именно,-- ни при каких обстоятельствах не ввязываться в споры с этим, не знающем ни меры, ни узды, наглым  и бесстыдным пройдохой. Увы, всё действительно обстояло, именно, таким образом, ещё недавно он давал себе это слово- всегда стараться поступать исключительно расчётливо и умно. Но, увы, взялся снова за то, чего делать ни при каких обстоятельствах было не нельзя! Да, к сожалению, с нами порой случается такая огорчительная забывчивость и непоследовательность в наших важных поступках, то, что совсем ещё недавно мы поло-жили себе за образец, мы отчего— то уже вскоре отвергаем, избирая гораздо худшее. Та-кова уж- наша человеческая природа, и с этим ничего не поделать нельзя, принимать правильные, разумные вещи, и, через каких-- то несколько минут, поступать совсем на-оборот, совершая непростительные ошибки, за которые сами же себя мы впоследствии будем винить и укорять. Несомненно, ведущему следовало настойчиво гнуть свою линию, тащить негодяя вон, и добиваться его выдворения из студии, чего и сам он безусловно в душе искренно желал, но снова не устоял под придурковатым Гадажжёновским напором, ввязался в ни-кому не нужную перепалку, вследствие чего и произошли впоследствии все те весьма ог-орчительные и не ожидаемые никем события.                --Вот посмотрите,-- энергично, с долей превосходства показывал ведущий,-- если не ху-лиганить и не толкать Колесо изо всех своих дурацких сил, чем, кстати, вы и любите за-ниматься! Ведь это же, в конце- то концов,— не какой— то силовой аттракцион в Парке Культуры!-- Назидательная интонация звучала в голосе ведущего.                -- Всё нужно делать по правилам, как всегда делают все умные люди, и тогда никогда у вас, обратите внимание, никогда из своей, направляющей, Коле…,-- и в этот самый мом-ент ведущий легчайшим движением ткнул мизинцем игровой барабан в полной уверен-ности, что при таком разумном подходе к делу ничего, выходящего за рамки обычного, и всегда имевшего место на этой Игре, с его аккуратной подачи произойти не может, ни  при каких обстоятельствах. Но он кое- чего не знал, не имел малейшего представления и потому ошибся.                Барабан, словно камень, выпущенный пращой в руках туземца, cо скрежетом, со-дрогаясь и вибрируя, и сейчас же до смерти перепугав ведущего, метнулся вверх, достиг-нул уровня потолочных светильников, и, грубо расколов один из них, камнем упал на пол, погнув, направляющую, трубу Колеса! Затем, тяжело грохнулся на пол студии, и по инерции покатился кру’гом, нещадно давя ноги, всем, кто по неосторожности не успел отскочить в сторону, столпившимся вокруг него, игрокам, осветителям и операторам. Все они с криками неуклюже начали разбегаться и прыгать от него в стороны.             Ведущий, как, наверное, и всякий бы другой человек, по невообразимой случай-ности очутившийся на его месте, оказался совершенно не готов к такому предательско-му и, трудно вообразимому, поведению Колеса. Он и представить себе не мог, чтобы Ко-лесо, к которому постепенно, с годами он привыкал, и, наконец, привык, как к, самому обыденному и рядовому, предмету, которое всегда и считал абсолютно безвредным и на-дёжным в виду его видимой простоты. И чтобы ни с того, ни с сего, вдруг оно взяло и взбрыкнуло, сиганув под потолок на какой- то сумасшедшей, убийственной скорости, и лишь по слепой случайности не покалечило, ни его самого, ни всех тех, кто стоял от не-го поблизости. Всё, произошедшее, повергло его в сильнейший конфуз и замешательство,-- да что ж такое с ним твориться, двигатель что ли приделали!-- жалобно шептал и восклицал он, «упавшим», голосом. Напротив, Гадажжёнов торжествовал, внося свой дополнитель-ный диссонанс в суетливую неразбериху, затеянную ведущим и его ассистентами во-круг Колеса, и пытавшимися с, растерянными лицами, тем или иным способом выправ-ить положение. Теперь- то он был удовлетворён и доволен, потому что все, наконец, уви-дели, кто здесь портит Игру, а кто- невинная жертва произвола, и ещё, ему удалось всё- таки посрамить этого противного зазнайку-- ведущего. С радостной, гадкой ухмылкой, стараясь побольнее ущемить самолюбие ведущего, он втолковывал зрителям,-- говорю же ему-- ломаное, не верит!--                --Ничему же не верит, но, ведь, всё же-- правда!--                --Взялся гнать с Игры! Меня— не виноватого!--                И эти назойливые его измышления необъяснимым образом находили живой отк-лик не только среди зрителей, но и у операторов и ассистентов, и те тоже начинали раз- дражаться и злиться на ведущего, о чём ранее, всего лишь передачу назад, никто даже и помыслить не мог. Сейчас же все они принялись шептаться и обмениваться недоволь-ными недовольными взглядами, а потом и мнениями, поругивая ведущего за его мелоч-ные придирки, из— за которых, как им казалось, Игра спотыкалась на каждом ходу. Но помимо этого, пока что скрытого, их недовольства, все они уже томились от, чрезмерно затянувшейся, Игры. Профессионалам известно, что запись телепередачи-- чрезвычайно кропотливое и длительное дело, и потому от всех её участников требуется терпение и немалая затрата физических сил. Именно, поэтому многие уже успели изрядно пресытиться всем, проис-ходившим в студии, и ощущение усталости в них изрядно подогревалось, творившейся неразберихой. Что уж говорить о зрителях, которые уже расшалились вовсю, предъяв-ляя свои особые требования и зрительские пристрастия.                И, таким образом, в этот трудный и очень досадной момент, внезапной остановки Игры, вследствие сбоя в работе Колеса желаний, такого неожиданного и непонятного, увы, и среди зрителей тоже, к сожалению, наблюдались чрезмерное возбуждение и рас-пущенность. Этому в немалой степени способствовал Гадажжёновский приятель (при более пристальном взгляде на которого, любой бы человек, по нелепой случайности вдруг очутившийся здесь, в студии, и, едва ли глубоко осведомленный в зоологии, и с формами жизни, существующими у нас на Земле, отнёс бы его по первому взгляду к не-ким, мало известным науке, человеко- подобным существам, лишь отдалённо напомина-ющим, человека). Это полу- разумное существо, тем не менее, сумело воспользоваться внезапной заминкой в Игре, и временным замешательством в умах, ответственного, пе-рсонала, а также, возникшей сейчас же, неразберихой в рядах зрителей, принялось вести себя всё более и более разнузданно и до странности дико. Существо это явно злонамерен-но старалось ещё более усилить, возникшую неразбериху, и сгустить тяжёлую атмосфе-ру в студии. Повинуясь, явно сидевшему в нём, какому- то звериному инстинкту, он принялся издавать невозможные, и, трудно терпимые, дикие крики, довольно близко имитирующие, завывания Геены. Но этого ему показалось мало, и он начал вскоре ещё и сопровождать их столь же необузданными прыжками, явно, стремясь увлечь и посиль-нее раззадорить этим диким занятием зрителей. И они, в самом деле, вскоре переняли эту заразу дикого буйства, сочтя её за образец нормального поведения, и тоже принялись прыгать, и изо всех сил надрывать свои связки, без сомнения уверенные, что только та-ким безобразным способом им и следует поддерживать своего любимца. Без сомнения каковым для них был этот, вконец распоясавшийся, наглец и хам, Гадажжёнов. Однако, уже вскоре это безумное занятие показалось им слишком утомительным,  и тогда они, подустав от своих расхристанных прыжков, принялись за другое, взявшись орать и требовать у руководства студии немедленно принять неотложные меры,-- мен-ять, менять ведущего, ведущего…!--  Заунывно кричали они.                -- Ещё и этот! Гада мне мало, показушного!-- С горечью подумал ведущий, наблюдая за, творившейся вокруг него, неразберихой, отмечая унылым взором буйство и бесовство, сорвавшейся с цепи, толпы,-- этого скота тоже хорошо бы поскорее вышвырнуть отсю-да вон!—Увы, он никак не находил, подходящего, способа, и не видел быстрого реше-ния для исправления, создавшееся, ужасного положение. Прежде всего, нужно было от-ыскать дефект в Колесе, и его отремонтировать тут же, в кратчайшие сроки, а затем уж постараться обуздать, взбесившуюся из- за чуждого влияния, толпу, чтобы уже потом, без каких- либо проволочек, снова запустить Игру в её прежнем живом и весёлом русле. И, всё— таки, в этот ответственный, по сути критический, момент ведущий сумел не сплохавать,-- технарей, быстро ко мне сюда!— Гаркнул он голосом, звенящего, мета-лла, к нему, наконец-- то, вернулась та былая его, всегда присущая ранее ему, решитель-ность и стремление действовать.                --Главного механика позвать, быстро!-- Не терпящим возражений, голосом, командовал он, приходя понемногу в себя.                Но, и появление в студии технического персонала, эта последняя надежда ведуще-го, увы, тоже не принесло желаемого результата- исправить, возникшую, поломку, эту, досадную проблему с Колесом, и снова возобновить, прерванную, Игру. Самый тщатель-нейший осмотр технарями устройства, к сожалению, не выявил в нём никакой поломки, пускай, даже самого небольшого дефектика. И, главное, не дал абсолютно никакой заце-пки к пониманию, что же делать!? Из-- за чего, в чём собственно, движением каких нега-тивных сил, образуется такой энергичный, но в конкретных условиях никому не нуж-ный, импульс, выбрасывающий, Колесо в тёмные, подпотолочные сферы студии. По началу, правда, возникло робкое подозрение относительно пружины, которая крепилась снизу у Колеса, и заботливо укрывалось от досужих взоров зрителей. Она да-вила на специальный шток, специально для этого и предназначенный, так как вследст-вие его движения под действием пружины, он входил случайным образом, при замедле-нии скорости вращения Колеса до нужной величины, в одно из двадцати восьми отверс-тий, имевшихся на нижней плоскости барабана. Чего, собственно, и добивались от конс-трукции при её проектировании.                К этому ещё следует добавить, что все эти, предпринятые, ухищрения по управ-ляемой остановке Колеса, исходили прямиком от ведущего, который настоятельно тре-бовал и добивался того, чтобы ему в обязательном порядке была обеспечена возможн-ость по, его собственному, произволению вмешиваться в процесс Игры. При этом он абсолютно был убеждён, что, именно, благодаря этому, его личному вмешательству, Иг-ра и стала постепенно такой популярной и желанной в столице, и не только, но и во мно-гих других городах. Успешно конкурируя с её несколько другими вариантами, также, в своё время показываемыми на других каналах телевидения. Понятное дело, об этой ос-обенности Игры широко не распространялись, дабы и сомнения по этому поводу не воз-никало в в головах у игроков, настроенных на праздник, радость, и предвкушение, неж-данной, удачи.                Внешне всё выглядело совершенно невинно и незаметно, само же вмешательство ведущего в Игру технически осуществлялось с помощью ряда специальных средств, ко-их мы, за неимением времени и, очевидного для нас, нежелания самого читателя углубл-яться в столь скучные материи, касаться не станем. Отметим лишь, что имелось ещё специальное реле, закреплённое на игровом барабане, и небольшой пульт. Его-- то веду-щий всегда и держал в кармане пиджака, и им управлял всей Игрой, как уже говорил-ось, совершенно незаметно для окружающих: игроков и зрителей, раздавая очки, призы и другие бонусы по своему, в общем—то случайному, наитию, по сути творя и создавая канву игры. Этим правом он очень дорожил, считая его своей творческой привилегией. Но в, сложившихся, условиях, абсолютного технического тупика и застоя, и одновреме-нно и параллельно, разгоравшегося в зрительской среде, раздражения и баловства, он вынужден был отказаться и от него, и от пружины, как не тяжело ему это давалось, сог-ласившись на всё в силу, принуждающих его к этому, обстоятельств.                –Сейчас не до привелегий,-- с горечью вздыхал он, размышляя над, непредвиденной, си-туацей,-- а пружина, она, кто её знает, она- мощная, и, если что— то на неё нажмёт, то..,-- словом, ради дела он решил не искушать судьбу, и сразу же от всего сомнительного, и способного, хотя бы в какой- то степени повлиять на, создавшуюся, тупиковую ситуа-цию, избавиться.                Однако, и это тоже, радикальное упрощение конструкции, как показало следую-щее, повторное испытание, нисколько не изменило дурной нрав Колеса. Оно, как и при первом своём, самовольном, психованном и сокрушительном, взлёте, отказывалось ост-аваться на своём законном месте, в, специально для него изготовленном, цилиндричес-ком ложе. Но каждый раз, при малейшем прикосновении, как бешеный шершень, выс-какивающий из своего гнезда, соскакивало с него, с невероятной силой закручивалось и немедленно воспаряло в высь, угрожая всякому, кто по своей неосторожности оказался поблизости от него, своим жутким воем оглашая подпотолочные пространства студии. Технари, вызванные ведущим, умело и споро в короткие сроки выправили погну-тую, направляющую, трубу, повреждённую простодушным действием рук ведущего, в его неведении, при падения на неё игрового барабана, и в результате кое-- что в работе игрового барабана, всё—таки, изменилось, но не улучшилось. В, еле переносимый всеми гул его вибрации, начинавшийся в нём почти сразу же, едва лишь кто- то успевал к не-му прикоснуться, добавилась ещё одна, томительная, изводящая душу, нота. Казалось бы,-- мелочь, но и она сказывалась пагубным образом на тяжкой атмосфере студии. Всем было ясно, тем более, уж конечно, и самому ведущему, что с таким опасным, при каждом ходе выскакивающим, Колесом, продолжать Игру категорически было не-льзя. Всё это ещё усугублялось тем, что время продолжало уходить, а с ним уходило и время, отведённое на запись передачи. И было ещё одно, быстро надвигающееся, собы-тие, приближалось время, когда в студии должен был появиться коллектив другой, следующей за этой по времени, программы. Все эти соображения, как бытовая электро-пила, распиливали мозг ведущего, на которого было жалко смотреть, до того он был уд-ручён своей неудачей, этой, образовавшейся, совершенно тупиковой ситуацией, в нема-лой степени это било по его самолюбию и авторитету.
                «Колесо нужно исправить, во что бы то ни стало!» Ведущий.

Затравленным зверем, в глубочайшей задумчивости ходил он по студии, умствен-ным взором озирая все, приходящие ему на ум, возможности тем, или каким-- то иным способом выправить положение. То и дело возвращался он к, навязчиво сидевшему в го-лове его, вопросу,-- что бы такое ещё предпринять полезного для дела! При этом, где—то внутри него, как неотступное заклинание, звучали слова,-- нет, нет, сорвать Игру я не могу, просто не имею права!-- И точно таким же, затравленным, зверем, пойманным, в кем-- то подстроенную ему, хитроумную ловушку ощущал себя Главный механик Теле- центра. Он не бродил растерянно по студии, как это делал ведущий, а в глубочайшей за-думчивости смотрел на, аляповато и ярко раскрашенный, объёмистый и тяжёлый по ви-ду игровой «волчок», который весь, целиком был его детищем, им самим же придуман-ным, и во всех подробностях изображённым, на его собственных эскизах, а потом и изго-товлен в, подведомственных ему, мастерских. Вся предистория появления Колеса желаний в студии говорила лишь об одном, совершенно очевидном и, не допускающем каких— либо иных, надуманных и заведомо неверных, толкований. А, именно, что для полётов оно предназначено не было, и никто, и никогда не пытался обеспечить его этими, заведомо не нужными, обременительными свойствами, приспособить каким- то образом к полёту. И то, что вопреки этому неоспо-римому факту Колесо, всё— таки вдруг приобрело эти ненужные качества, заставляло его задумываться о самых невозможных и даже фантастических вещах, таких, как вол-шебство, бесы и демонизм. И, пребывая в столь недоумённом, но чутком ко всякому ин-ородному влиянию, состоянии, он вдруг, на самом деле, ощутил на себе некое воздейст-вие, подтвердившее его первоначальное подозрение о присутствии в студии чего- то, или кого- то чужого. И, обратившись весь тогда в одно большое ухо, чутко вбирающее в себя малейшее отвсюду воздействие, он буквально кожей почувствовал, что здесь, в студии присутствует некая, очень злая и, ненавидящая всё и вся, сила. Эта неведомая, но, явно почувствованная им, злобная сила, испугала его до дро-жи, заставив содрогнуться, так как всем своим существом он мгновенно ощутил свою полную беспомощность перед её своеволием. Он пугливо оглянулся, ища чего— то,  что помогло бы ему, дало укрытие и позволило бы защититься от неё. Но сейчас же, радостной и тёплой волной, внутри него самого родилась и окрепла другая, ободряющая и успокаивающая, мысль: «не бойся, ты от них защищён», и эти, неизвестно откуда прилетевшие к нему, слова напомнили ему, что он на самом деле за-щищён.                --Огради меня, Господи, силою честного и животворящего креста твоего, и сохрани мя от всякого зла,-- прошептал он, успокаиваясь.                Явно ощущая в себе эту необоримую силу святого креста, олицетворением кото-рого был небольшой серебренный крестик, что был надет на него в детстве, и всегда ос-тавался на нём. Он уже безбоязненно, принялся искать взглядом того, кто был тем носи-телем этой злой энергии. И так переводил он свой взгляд с одного на другого, пытаясь различить среди людей, собравшихся в студии, того, кто воплощал в себе эту не челове-ческую энергию.                И в это же самое время раздражение, недовольство и даже личная неприязнь, за-родившаяся постепенно в сердцах зрителей, и быстро усиливавшаяся, в связи с внезап-ной остановкой Игры, в первую очередь по отношению к ведущему, но в не малой сте-пени и к остальному персоналу студии, наконец, достигло, наивысшего предела. И, всле-дствие такого их воинственного и раздражённого состояния, даже трудно было себе воо-бразить и представить, чего ещё такого буйного, вызывающего и, нарушающего всеоб-щий порядок в студии, они могли решиться, и позволить себе в ближайшее время! И в этот критический момент, когда уже всем казалось, что вот прямой сейчас произойдёт что- то совсем уж непоправимое, разом отбрасывающее, немалые усилия от-ветственных лиц всё- таки попытаться возобновить Игру. Но тут, всё вдруг как- то само собой успокоилось, очень быстро и неожиданно, словно по мановению волшебной пало-чки, затих шум, утихомирились и успокоились зрители, и Игра пошла дальше своим об-ычным, спокойным чередом. Будто всего каких- то пять минут назад, все эти недоволь-ные зрители не орали, не показывали свою неприязнь и не возмущались! А случилось это лишь потому, что нашёлся герой, который всё сразу и исправил, разрядив, до преде-ла накалённую, атмосферу в студии.
               
«Кого подозревали, тот и спас Игру!»

И кто же стал этим чудесным спасителем (другого слова и не подберёшь), сейчас же захочет узнать читатель! Явил себя в этом победоносном, славном качестве в труд-ный момент безысходности и всеобщего уныния никто- то иной, как Гадажжёнов, воп-реки самым серьёзным опасениям и подозрениям в его адрес! К тому же, как сочли по началу многие, он сам и испортил Игру, сломав Колесо, и, казалось бы, совсем её похо-ронив.                --Чего думать- то, зачем Игру-- то держать!— неожиданно подал он голос, травя и, без того израненное и сокрушённое, сердце ведущего. Своим наглым, навязчивым норовом, возмущая и без того тяжкую атмосферу студии, которой по- прежнему владели разброд, всеобщая озадаченность и уныние,-- чего без толку толкаться—то!?- продолжал он всё так же бесцеремонно и безапелляционно,- ось солидолом смажьте, и делов- то, как ми-лое, пойдёт.-                -Даже и не сомневайтесь!-                -Ну, чего стоите- то, вылупились все на меня зря! Не сидите, как прилипшие, мажьте ось по быстрому, и всё пойдёт у вас в лучшем виде.-                -Слово даю!—Добавил он внушительно.                Конечно, никто из технического персонала, как грачи по Весне, облепившие все ближайшие подступы  к Колесу, в своих черных халатах, и пальцем не пошевельнул, слушая в пол уха, дурацкие советы записного придурка в колпаке на резиночке. Но Гла-вный механик расценил это странное предложение совсем по другому. Он всё ещё продо-лжал озирать внимательным оком, каждого человека, находившегося в студии, исключ-ив из них только тех, кого уже знал многие годы. К ним он сразу отнёс ведущего, но так-же и режиссёра за стеклом, и старшего ассистента, а также и всех своих механиков и эле-ктриков, проверенных им, при приёме на работу. И, когда Гадажжёнов ввязался со своим нелепым предложением, и начал навязч-иво предлагать и втолковывать всем необходимость его немедленно применить, он не-вольно повернулся к нему, уже через секунду понимая, что как раз этот- то и есть то са-мое, что с таким упорством он выискал в студии. И с облегчением он пробормотал себе под нос,-- так вот же эта, гадина, а я всё ищу её!--                --Нашли!?-- радостно откликнулся ведущий, и блеск надежды загорелся в его глазах, но тут же и потух, так как механик лишь отмахнулся, соображая, как бы ему ловчее подс-тупиться к столь опасной и чуждой ему личности. Ведущий же, расценив его отмашку, как откровенную грубость, сейчас же ответил ему той же монетой,-- о посторонних вещ-ах надо дома думать!—С досады вырвалось у него, ему тут же хотелось добавить ещё что— то в том же духе, абсолютно бессмысленное в, существующей, ситуации,-- а на ра-боте надо…,- начал было он, но тут же осекся, увидев, что Главный механик его уже не слушал.                –Что, в самом деле поможет!?- с весёлой, непонятной заинтересованностью спросил он у Гадажжёнова.                --Как не помочь, когда одним им и спасаемся!-- Распалялся вертлявый пройдоха, махая своими ручищами в опасной близости от лица механика,- всегда только им одним! Вы даже не сомневайтесь, начальник, пойдёт, как милая.--                Ведущий с нараставшим интересом и удивлением прислушивался, как Главный механик, вроде бы, не глупый человек, и, тем не менее, с какой- то стати с большим вни-манием выслушивал, а затем и старательно исполнял все глупейшие указания этого лживого прохвоста. Так он тщательно очистил от грязи внутреннюю поверхность нап-равляющей трубы, а, затем взялся и за трубчатый стержень барабана, после чего все, со-прикасающиеся между собой, поверхности тщательно смазал солидолом. Но то, что про-изошло за тем, после этих его всех, заведомо глупейших, и нелепых действий, уязвило ведущего в самое сердце. Вопреки, всем известным, законам физики, в соответствии с которыми Колесо было просто обязано ещё более увеличить скорость своего вращения (для чего же тогда ещё делается смазка!!), и, тем не менее, вопреки очевидному, оно неожиданно возобнови-ло свою обычную работу. И, таким образом, Игра, наконец, сдвинулась с мёртвой точки, входя в своё нормальное русло, и пошла обыкновенным своим чередом, если, конечно, не принимать во внимание на такую «пустяковую» неприятность, что всё время играл лишь один Гадажжёнов. По неизъяснимой прихоти фортуны никому другому Игра в ру-ки не давалась! Как же жалел ведущий, что так поспешил со снятием с барабана пружи-ны со штоком и электрическим реле, и в результате не имел теперь абсолютно никакой возможности прервать наглую, беспроигрышную серию удачливого своего ненавистни-ка.                –-Поиграл бы ты у меня тогда, червь гнилой,  я б тебе раз! Пожалуйте-- переход хода, и к свиньям!-                -Что ж так везёт- то гаду завирушному!-- Бормотал он себе под нос, закипая от благород-ного негодования по поводу нескончаемой чреды успешных ходов, необъяснимо удачли- вого, пройдохи. Всё дело же заключалось в том, что он не знал, и знать никак не мог, и даже вообразить бы такое себе не смог бы, со сколь злобным и мстительным существом пришлось здесь ему столкнуться. Столкнулся же он с тварью, не имевшей в себе, ни ма-лейшего сочувствия ни к одному человеку в студии и далее, за её пределами, и даже к своим же ближайшим собратьям, относившейся с немалой долей злобы и неприязни.  Бывали случаи, и бывали не раз, когда находился такой ловкий игрок, который, заданное, слово угадывал почти слёту, но в благородном стремлении заработать по боль-ше баллов, он продолжал и дальше угадывать его по буквам. Игра затягивалась, и неле-пость ситуации усугублялась тем, что пока этот лукавый игрок продолжал набирать свои баллы, угадываемое, слово успевало уже стать всеобщим достоянием. Вот для таких-- то хитрецов ведущему и требовался пульт, с его помощью он брал на себя роль фортуны, придавая Игре дополнительный динамизм и неожиданные её по-вороты. Едва в Игре возникала подобная ситуация, он сейчас же, стараясь действовать незаметно, как бы невзначай, погружал руку в карман пиджака, и быстро нажимал нуж-ную кнопку, обанкротив, не в меру зарвавшегося, игрока, к величайшей того досаде. Имелся у него и другой сценарий, необходимый для ситуаций, когда кто- то из иг-роков вызывал у него симпатию каким- то особым своим поведением в процессе игры. Таких исключительных счастливчиков, он неожиданно «призовал» немалой денежной суммой, правда, удачливый игрок при этом выводился из Игры, но немалые деньги с лихвой перекрывали этот досадный момент, и он удалялся восвояси вполне удовлетво-рённый. К сожалению, в этой его системе ведения Игры, казалось бы, так хорошо и надёж-но, им налаженной, всё- таки иногда появлялись нежелательные сбои и казусы, чрезвы-чайно расстраивавшие ведущего. Так случалось и бывало, увы, не раз, что, вроде бы, он нажимал ту кнопку, какую и задумал нажать, к примеру, чтобы бесславно обанкротить, зарвавшегося выше всякой меры, игрока, но получалось почему- то обратное, очень об-идное, и идущее совершенно в разрез с его первоначальным замыслом! И, таким образ-ом, вместо, запланированного, банкротства, какое этот игрок вполне и заслуживал, он непонятно для чего вдруг отхватывал ещё и приз! Это просто была беда какая- то!  И в  результате игрок убирался восвояси, похихикивая над дураками- устроителями Игры, ни с того, ни с сего, вдруг для чего- то напихавшими его ещё и деньгами. Ведущий после этого себе просто места не находил, переживая непростительную свою оплошность. Статистика Игры беспристрастно свидетельствовала, что порою случалось и обр-атное, так иногда игрок, вполне заслуживший приз и иные поощрения, вместо этого ни с чем внезапно выводился из Игры, правда, такое почему- то случалось гораздо реже, чем предыдущие сбои. Такие случаи беспокоили ведущего уже гораздо меньше, и, тем не ме-нее, мы обязаны отдать ему должное. Исключительно в силу своей доброй натуры в этой плачевной для игрока ситуациии, ведущий стремился, хотя бы немного, утешить неуда-чника, одаривая его какой- ни будь пустой, но приятной, безделицей, или незначитель-ной денежной суммой.

  «Игра возобновилась, но как?»

Теперь же, когда у ведущего напрочь отсутствовала всякая возможность управ-лять игрой, подталкивая её к благому, справедливому исходу, так сказать, «очеловечи-вая» её порою жестокий характер, и теперь поэтому она шла своим унылым и однообра-зным чередом, забавляя лишь одного игрока. И теперь игра вся сводилась лишь к одно-му монотонному, повторявшемуся раз за разом, и до крайности раздражавшему ведуще-го, циклу. Колесо после, нарочито легчайшего, касания его Гадажжёновым будто шесте-рёнка, сорвавшаяся силой пружины со своей оси, набирало невероятное вращение, сове-шенно не типичное для такой простой увеселительной Игры. В эти жуткие мгновения своего вращения, оно неотразимо напоминало турбину двигателя реактивного самолёта. Примерно секунд через двадцать, оно вдруг резко теряло силу своего вращения, вибри-руя, и скрежеща всеми своими частями, под действием новой, неизвестной, противобор-ствующей, силы. Но не только это удивительное, но, к сожалению излишнее и, никому не нужное, вращение, смущало ведущего. Выводило его из себя другое, то, что происходило потом, после того, как Колесо, теряя былую свою силу, наконец, останавливалось. На этой вот финальной стадии, когда Колесо резко притормаживало, теряя былую свою прыть, в не-кий неуловимый момент, когда неподвижная стрела, по которой фиксировались, зарабо-танные игроками, баллы, вдруг оказывлось напротив цифры максимального балла! И, почему- то, всегда, именно, в этот момент, действием неведомой силы Колесо вдруг оста-навливалось. И так происходила постоянно, при каждом розыгрыше, приводя в истери-ческий восторг лишь одного неугомонного игрока.                --Опять сфартило!— орал он, подпрыгивая с безумной устремлённостью достичь пото-лочных вершин, превосходя в этом дурацком занятии даже своего не в меру прыгучего товарища, который в радостном умилении немедленно присоединялся к безумствам то-варища.                -- Сегодня везёт, не то что прошлый раз, проиграл начисто горбатому!- Доверительно жужжал он в уши ведущему, явно тяготившемуся столь назойливым панибратством.                В этот раз, будто нарочно, всё сошлось в одну точку, и даже слово, которое веду-щий назвал игрокам перед игрой оказалось небывало длинным, и в результате выигр-ыш нашего «героя» достиг небывалой суммы в тридцать тысяч баллов, никогда ранее, и ни разу во все, последующие, годы, ни кем не превзойдённой. После безумных ликований Гадажжёнова от неслыханной удачи своего выхода в финальную часть игры, на него неожиданно сошла слезливая, родственная лихорадка, и он взялся отсылать бесконечные приветы своим бесконечным родственникам и прияте-лям, словно ветряная мельница махая перед монитором им своими непомерными ручи-щами. При том ещё вся эта обширная его родня и приятели все как один оказались ино-странцами, носителями очень специфических имён! И не какими-- то там обыкновенны-ми, вроде Жоржа или, скажем, Габриэля, нет, у всех них текла в жилах жаркая персиан-ская, или, возможно, арабская кровь. Там были, к примеру, такие заковыристые имена как: Аластор, Кихикмеш, или даже Марбас! Не часто услышишь такое!                Ведущего буквально трясло от этих имён, и ещё, его неодолимо мучило страстное желание озадачить, зарвавшегося, мерзавца коварным вопросом,-- а в каких, собствен-но, жарких странах вы нахватали себе всех этих родственников!?- Однако, после тех, чрезвычайно мучительных, ударов по самолюбию, какие совсем ещё недавно он получ-ил от ненавистного пройдохи, и как раз, именно, тогда, когда пытался он уличить мер-завца в его наглом вранье. Пройдохе с лёгкостью удавалось всякий раз в таких случаях наносить ему очень болезненные удары по его самолюбию и репутации. И потому теперь уже он не решался связываться со столь опасным и непредсказуемым в своей, поистине фантастической, изворотливости прохвостом. И теперь ему оставалось лишь яростно шептать себе под нос всё то, что рвалось у нег с языка, таким лишь образом изливая свою ярость по отношению к наглому говоруну. Здесь нам обязательно следует обмолвиться, чтобы у читателя не возникло каких- то, совершенно нам ненужных, недоразумений. Ведущего раздражали отнюдь не сами по себе довольно странные и редкие имена родственников и друзей, непревзойдённого, лов-кача Гадажжёнова, и уж никоим образом он не был отягощён какой-- либо религиозной или же национальной нетерпимостью. Совсем нет, ведь, и в собственных его жилах тоже текла горячая еврейская кровь, за что он так и любил, и относился всегда трепетно и с  любовью к своей престарелой матери,.                Здесь, конечно же, всё было в другом, в том откровенном вранье, и в явном несо-ответствии его, так сказать, ближайших родственников- арабов собственной заурядной внешности Гадажжёнова- европейца, конечно же со всеми теми оговорками, касающи-мися его, мягко говоря, не совсем приглядного вида. Ведущий подозревал, он буквально разрывался от томительного, щемящего, подозрения и негодования, что всё, что говор-ил здесь Гадажжёнов, буквально всё являлось одним искусным враньём и сплошной профанацией! Но и это было далеко ещё не всё то главное, что буквально сводило веду-щего с ума. Главное же заключалось в том, что ему никак не удавалось подцепить прой-доху—ловкача в этом его качестве, уличить явно, в присутствии всех, в его сплошь жу-льническом качестве, и уж тут сразу же, не медля более ни секунды с величайшим позо-ром выдворить гада вон из стен почтенного заведения.                Но довольно уже нам наблюдать эту фальшивую и насквозь лживую в своей осно-ве Игру! Теперь же нам настоятельно необходимо, нисколько немедля, безотлагательно покинуть это уютное и во многих отношениях приятное помещение студии, так заботли-во и искусно устроенное, исключительно лишь для того, чтобы зрители получали здесь одно лишь удовольствие, ощущая себя легко и свободно, как не досаден, вероятно, этот наш скоропалительный побег нашему милому читателю. И всё— таки мы принуждены оставить студию, дабы нить, начатого нами, рассказа не оборвалась, и не повисла бы в воздухе самым нелепым и абсурдным образом.            


         Главный Энергетик и его Мастерская, очень нужный звонок.

И вот с этой-- то целью мы без малейшего промедления последуем за Главным Энергетиком, который в это самое время спешил побыстрее попасть в свою Мастерс-кую, и уже всеми своими помыслами, как бы уже находился в ней. Призывали же его туда не сами по себе дела в, руководимой им, Мастерской, а острое желание поскорее сделать один очень важный для него звонок, и для этого как раз ему и нужен был го-родской телефон, лежавший на его письменном столе в его личном кабинете, в дальнем углу. Кабинет представлял собой довольно большую комнату, сделанную лично для не-го, специально по сути отгороженную для него, и отделённую от остальных помещений Мастерской с помощью, сваренных друг с другом, больших, металлических листов. С одной стороны её, обращённой к верстакам и столам, где работали слесари и наладчики  оборудования, устроено было большое окно, начинавшееся примерно на уровне живота всякого человека, стоявшего в полный рост, что позволяло тому, кто сидел в кабинете за столом, то-- есть самому Главному Энергетику, оставаться невидимым для досужих взо-ров рабочих, корпящих над ремонтом очередного, силового шкафа, или какого-- то дру-гого оборудования, но, встав из-- за стола, он имел возможность быстро обозреть всё пространство мастерской, и убедиться, что его подопечные заняты делом, а не досужими разговорами или же изготовлением домашних поделок. Такое устройство кабинета обя-зано было предусмотрительности самого Главного энергетика и его способности позабо-титься о самом насущном, что требовало его начальствующее положение. Но теперь ему было совсем не до забот о коллективе и не до присмотра за, проводившимися в мастерс-кой, работами. Едва войдя в свой кабинет, он поторопился сразу же сделать звонок одному свое-му хорошему знакомому, о котором сейчас мы можем только сообщить читателю, что был он далеко не обычным человеком. Потому-- то Егор Фомич и звонил ему, что очень надеялся на его исключительную помощь, будучи абсолютно уверен, что лишь только такой человек, и способен разобраться с той опасной, безобразной и совершенно нетер-пимой ситуацией, какая сложилась к настоящему моменту в студии. Более того, он серь-ёзно подозревал и опасался того, что подобная ситуация, по всей вероятности, имела ме-сто не только в данной, конкретной студии, но ещё и во многих других помещениях и студиях Телецентра. Об том же особом человеке, пока можно сказать лишь, что он обла-дал некими духовными свойствами, с помощью каких только и можно было уловить те невидимые и потому очень опасные, и трудно обнаруживаемые, источники силы, питав-шие удушливую атмосферу студии.                Как показали все, последующие, события, сам их характер, и то направление, ка-кое они постепенно приобретали, было, безусловно, обязано вот этому, своевременному звонку Главного Энергетика. Теперь же, когда мы понимаем сколь своевременным оказалось вмешательство Главного Энергетика в напряжённую обстановку студии, мы не можем удержаться от того, чтобы не рассказать, хотя бы нескольких словах, каким человеком он был. Если же этого не сделать сейчас, тогда останутся совершенно непонятыми те мотивы, котор-ыми он руководствовался, задумав своим звонком привнести столь резкое и необрати-мое вторжение новых, освежающих сил в затхлую и мрачноватую атмосферу студии. Ат-мосферу, создавшуюся исключительно благодаря тем бесчинствам и разнузданным дей-ствиями Гадажжёнова и его лохматого горбуна— приятеля. Но, главное, ещё и с помо-щью неких, весьма специфических средств и свойств, о существовании которых нам уже давно пора уведомить читателя. Мы имеем в виду те скрытые, магические свойства, ко-торыми, безусловно, владел и умело пользовался Гадажжёнов (в некоторой степени и его приятель) в процессе Игры. Теперь должно быть понятно, какими силами ему удавал-ось перехватывать инициативу у ведущего, восстанавливать против него не только иг-роков и зрителей, но даже и некоторую часть персонала студии. В результате в студии и происходило то, чего всеми силами добивался этот, внешне разболтанный и бесстыжий, но в тайне, своей истиной сущности, очень расчётливый, холодный и, ненавидящий вся-кое существо, демон.  Для своих родных, ближайших родственников и некоторых знакомых Главный Энергетик был обычным Егором, Егорушкой и даже Егоркой, но у себя на работе, и во всякой другой, более строгой и официальной обстановке он уже не допускал в отноше-нии себя таких вольностей и простецкой отсебятины, но дозволял лишь, единственно возможное в этих условиях для себя, наименование - Егор Фомич. И, тем не менее, имя его вряд ли добавит нам что— то новое и особенное о нём, поскольку оно-- самое обык-новенное и  рядовое. Некоторым косвенным подтверждением тому послужит, целиком из мысленная автором, но вполне вообразимая ситуация, когда на весёлой сходке моло-дых людей кто— то из  них, вдруг заметив вдали их товарища, не спешно приближающ-егося к ним, сейчас же крикнет ему,-- эй, Егор!— И сейчас же другой его товарищ, са-мый бойкий из них, и ищущий себе забавы, презрительно фыркнув, повторит старую, заезженную шутку,-- эй, Егор, выходи на двор!--                Но довольно уже нам предаваться досужим измышлениям, поскольку уже всем должно быть ясно, что имя Главного Энергетика было ничем не хуже всякого другого.            А вот, занимаемая им, должность в этом Телевизионном Центре, вероятно, сказала бы многое, сведущему, человеку, но мы оставим в стороне и его профессиональные навыки, и устремим свой взор преимущественно к тайным помыслам и устремлениям его души. Человеком Егор Фомич был весьма достойным, и, несмотря на то, что сам характер, за-нимаемой им, должности по неволе требовал от него значительной твёрдости характера, упорства и некоторой душевной чёрствости, что понятно тому, кто, хотя бы на короткое время, наблюдать за действиями начальства в отношении их подчинённых, или же, кто сам какое— то время находился в подобном положении. Особенно выпукло это проявляется в трудовых, по преимуществу рабочих, кол-лективах, где главным стимулом энтузиазма и устремлённости их к достижению высо-ких показателей в труде является исключительно лишь величина их материального во-знаграждения. Словом, занимаемая Главным Энергетиком, должность требовала от не-го достаточно крепких нервов и твёрдого характера. И, тем не менее, в тайне своей души он оставался всё таким же нежным, и даже чувствительным человеком, каким был ког-да— то в пору его ранней юности, ещё не познавшим, как груба порою и жестока бывает к нам жизнь. А для того, чтобы можно было нам представить, с чем приходилось ему иногда сталкиваться, нужно упомянуть об одной странной особенности этого коллектива. Но, впрочем, это в полной мере относится и ко всем остальным, существующим в мире, об-ъединениям людей, собравшихся выполнить за деньги, давно им уже опостылевшую, ра-боту, к которой они были призваны ещё с отроческих лет, и вполне обучены ей в тече-ние всей своей, предшествующей, жизни.               

Кое- что об особенностях руководства рабочим коллективом.               
Сталкиваться же приходилось ему вот с каким, весьма, своеобразными, очень ну-дным и неприятным делом. Так уж сложилось при его, начальственном, положении, что время от времени кто- то, да, обязательно наведывался к нему, а порою так скорее даже приступал к нему, обычно это был кто- то из его же рабочих: слесарей, наладчиков или монтажников. И уже с порога такой человек начинал с большой долей артистичности ныть, канючить и жаловаться на его— Главного энергетика вопиющую к нему лично несправедливость. И, когда он, обеспокоенный насущной бедой этого человека, испыты-вая к нему настоящее, человеческое сочувствие, спрашивал страдальца, чем же таким он, пред ним провинился, не ведая сам того, и, как бы ему получше исправить неволь-ную свою оплошность? Всякий раз с удивительным постоянством (исключения бывали крайне редки) оказывалось неизменно одно и то же, а, именно, что он, как начальник, допустил очень непростительный промах. Состоял же он в том, что денежное довольст-вие рабочего оказывалось пугающе мало в сравнении с тем, каковое он сам бы желал се-бе назначить, и которого он был безусловно, достоин. Но, мало того, он начинал требовать немедленного повышения cвоей зарплаты до, назначенного им, предела, навязчиво указывая при этом на по истине циклопичес-кий объём, совершённой им, работы, достигнутого, исключительным его самоотречени-ем и жертвой здоровья ради достижения, поставленной начальством, цели. Такие простодушные, но до остервенелости и полного раздрая чувств наскоки его подопечных, ему приходилось отражать постоянно. Это было какое-- то тяжкое повет- рие, почти на грани болезни, буквально все они, слесари и наладчики свято верили, и остро мучились от сознания, что получают сущие крохи от тех несметных богатств, соз-данных их непосильным трудом. Богатств, так бессовестно ускользающих из их рук, благодаря непостижимому коварству и ловкому обману, проделываемому с ними регу-лярно их же непосредственным руководством, то— есть вот им, начальником. Таким вот образом, весь этот сумбур в их головах всё кипел и кипел, постепенно повышаясь в градусе, и терзая их, и без того уже израненные, сердца. И вот, однажды, дело уже дошло до того, что у одного из них это тяжкое подозрение выплеснулось в откровенную исте-рию, и твёрдый отказ заниматься далее столь неблагодарным трудом до тех пор, пока вся правда с тайными денежными махинациями начальства, и, крадеными у него лич-но, деньгами не откроется вся целиком, и он, наконец-- то, получит тогда свои кровные, все сполна, которые так долго ему не додавались. История со всей убедительностью нас учит и показывает нам, весьма, наглядно, что в подобной ситуации подспудного и продолжительного кипения страстей масс, не шибко обременённых знаниями о бухгалтерском учёте, и о политических движениях и бунтах прошлых лет, весьма опасно, и в одночасье может полыхнуть самым настоящим взрывом, если отыщется хотя бы один зачинщик из их среды, готовый поджечь это ус-ловное «топливо», приготовленное заранее, чтобы однажды оно полыхнуло. Так примерно, в общем— то, и получилось, стоило лишь, копившемуся исподволь недовольству в их среде, соприкоснуться с тем из них, кто не выдержал накала страстей и пошёл в разнос, его безумство немедленно перекинулось и заразило всю остальную часть их коллектива. И тогда подозрение, что все их деньги уходят в карман начальству, то-- есть к нему, Егору Фомичу, но также ещё к старшему мастеру Захарычу, и к их бесс-овестной нормировщице Клавдии, как бы перешло уже в полную и окончательную увер-енность. И тут сразу же тяжкое их подозрение, всех их целиком, в некий непостижимый миг ввело в тяжкое состояние умопомрачения, и они, более уж не медля, кинулись всем своим скопищем к виновникам их беды, и предъявили  свою муку страшно и требовате-льно.    Разочарование, боль и даже смятение, охватившее их, после того, когда по просьбе Егора Фомича женщина из бухгалтерии принесла ведомость, и показала, всем желающ-им, таковых сразу же отыскалось не менее тридцати человек, но, удостоенных большин-ством, взглянуть суровой правде в лицо, ими было избрано всего двое. И они- то и при-няли главный удар на себя, как оказалось, зарплата их начальника, ощутимо уступает тем немногим из них, кто больше других надрывался и изливал своё возмущение. И всё это было сравнимо с ударом большой дубины по их, воспалённым болезненной выдум-кой, головам. За этой бестолковой сумятицей и кипением страстей, после некоторой пау-зы, использованной ими на то, чтобы, хотя бы как- то успокоиться, и прийти в себя пос-ле такого удара, последовали самые убедительные извинения и объяснения лично ему, Главному Энергетику, почему всё так некрасиво получилось. А так же очень настойчи-вые, до навязчивости, просьбы, чтобы Егор Фомич понял их правильно, и, главное, ни в коем случае обиду на них не таил, потому что с ним решали серьёзные дела не какие- ни будь там паршивые людишки, а сам рабочий класс, а это— уж, известное дело, не какая- то плюха с изюмом, а, ого— го! Впрочем, что такое это,-- ого-- го, и за какие- такие зас-луги они так высоко себя ставят, и выделяют относительно прочих людей, не пояснял-ось, оставаясь в качестве некого неясного пугала. Также многое чего ещё говорилось Егору Фомичу, и горячо обсуждалось в узком кругу слесарей и наладчиков, и дело доходило даже чуть ли не до мордобития, ко-гда, од-нажды, их пристрастные взоры, все в едином порыве, устремились на зачинщика этого, возникшего, недоразумения, на того болезненного бедолагу, кто первый измыслил такие тяжкие подозрения в адрес начальства о краже, но, слава богу, всё в, конце— концов, уладилось и постепенно улеглось, и всё это, опять—таки, благодаря героическим усили-ям самого Главного Энергетика. Можно было бы подумать, что после такого оглушительного конфуза горькая мысль о недодаче, наконец, оставит их, и перестанет терзать, израненные, сердца слеса-рей и наладчиков, но нет, этого не случилось. По-- прежнему страшные подозрения про-должали роиться в их, не совсем крепких, головах, так через определённое время среди них опять отыскался один, особо одарённый среди прочих, болезненной своей склоннос-тью к мрачным и изощрённым фантазиям, и он-- таки измыслил такое, что немедленно заворожило несчастные головы всех остальных. То было лютое подозрение, что своим тяжёлым трудом они кормят легкомыслен-ное племя актёров, режиссёров, танцоров, певцов, и даже суфлёров в придачу ко всем ос-тальным. А надо признать, что для подозрений такого рода в мутноватой среде слесарей и наладчиков, неутомимо трудящихся на ниве силовых шкафов, двигателей и всякого другого, столь же мощного и опасного оборудования, уже давно имелась вполне благода-тная почва. Так было в мире всегда, когда зависть к, ближайшему же, своему соседу бес-покоила, мучила и изводила людей чуть ли не до состояния помрачения рассудка. О же-стокие человеческие сердца! В данном случае речь идёт о тех творческих коллективах многочисленных студий Телецентра и их, легкомысленных, занятиях, которые уже давно рождали в среде, неза-мутнённых иными заботами, сердцах рабочих Главного Энергетика зависть и ядовитые подозрения. Кратко их можно было бы сформулировать в двух словах примерно таким образом,- мы здесь целый день корячимся, а они два раза губами шлёпнут, и идите себе, пожалуйста, получайте свой большой гонорар!--                Вот поэтому- то горькая мысль, куда деваются их, кровно заработанные, денежки, опять невольно заворожила умы всего коллектива, и немедленно понесла всё их скопи-ще к Егору Фомичу. Дальнейшее нам уже хорошо- известно, по вызову, скорое появле-ние женщины из бухгалтерии, кропотливое изучение платёжной ведомости, а также нор-мировочных расценок за почасовой труд каждого из них, и в итоге, после всех этих труд-ов, опять- бесславие, позор, горчайшее разочарование, а в последствии, после осмысле-ния всего произошедшего, лютая ненависть к зачинщику всего буйства. К сожалению, что, весьма удивительно, и в дальнейшем неугасимое желание пой-мать и уличить того, кто тайно, хитрой комбинацией, изымал их денежки в свой карм-ан, не оставило их простодушных, наивных умов. Но теперь лишь боязливо, и только в узкой компании. И такое их следующее подозрение отчего-- то пало на неясное происхо-ждение несметных доходов космонавтов,-- и как это такие суммы,- дескать,-изыскива-ются у государства, и откуда они берутся, не у нас ли?-- Потом эта фантазия, после не-долгого воспламенения их рассудков постепенно поутихла, но тут же вскоре она переки-нулась на олимпийских  спортсменов, и так далее гуляла она, пока, по происшествии довольно длительного времени, совсем не угасала в их подозрительных сердцах. Однако, довольно нам рассуждать об этих болезненных, и порою даже слишком мучительных конфликтах, внезапно разгоравшихся в трудовых коллективах, казалось бы, совсем на пустом месте. Присмотревшись к ним повнимательнее, мы сейчас же на-ходим их причины, и они таятся, исключительно, лишь в человеческой жадности, и, ро-ждающихся на этой почве, самых удивительных и нелепых фантазиях. Но мы слишком удалились от того, что было с таким пристрастием взялись рассматривать и изучать, и к чему доселе было приковано наше внимание. Но тут случайная мысль о странностях и особенностях коллектива, которым руководил Егор Фомич, внезапно заворожив нас, по-несла нас, словно, сбившийся с пути автомобиль, в непроглядную мглу всевозможных фантазий и выдумок. Но вернёмся опять к тому, с чего мы начали, к чертам характера Егора Фомича. Ведь, в самом деле, остаётся совершенно непонятным, отчего это только он один, единст-венный, во всей студии, сумел уловить, ощутить в себе, присутствие некой враждебной силы, нагло противопоставившей себя всем остальным, и своими, откровенно злодейс-кими действиями, создавшей немалую угрозу, по крайней мере, для некоторых участни-ков телевизионного шоу. К этому ещё следует добавить и его настойчивые хлопоты по привлечению в студию неких особых людей, речь о которых у нас пойдёт выше. Причём, впоследствии, когда уже всё будет кончено, читающий эти строки, наконец, поймёт, как своевременны были эти его действия.
«Что за человек- этот Главный Энергетик?»

И теперь, когда сказано уже достаточно о том, каким человеком был Егор Фомич, Главный Энергетик Телецентра, мы обязаны упомянуть и той, наиболее существенной, сокровенной части, его натуры, о коей обычно мы предпочитаем всуе особо не распрост-раняться в наших праздных и лукавых разговорах. Речь идёт о его религиозных предпо-чтениях, о его православной вере. Благодаря только ей, и только тому благодатному воз-действию, какое на всякого человека оказывает святая молитва, он сумел ощутить эти мрачные и злобные силы, их присутствие в студии. Единственной же целью появления этих сил, враждебных всякому живому существу и, в первую очередь, человеку, было яростное разжигание ненависти и злобы среди всех, кто здесь в это время находился. И кто ни слухом, ни нюхом не имел ни малейшего представления, что вытворялось и вы- делывалось ими буквально у них перед носом. И, кроме того, многие из них были бы крайне удивлены, если бы узнали, что многие мысли, которые они считали своими, на самом деле нашёптывалось им в уши существами не только безобразными, но и злоб-ными ко всему чистому и светлому до неистовства.                Свои религиозные предпочтения Егор Фомич скрывал, старательно охраняя их от досужих ушей, тем более, никакие вопросы веры ни с кем никогда не обсуждал, ведь, несмотря на большие перемены, происходившие в стране, времена ещё оставались сове-тскими. И, кроме того, те люди, с которыми приходилось ему иметь дело, отличались су-щественной невосприимчивостью к этому, сердечному для него самого, делу. В те перестроечные, непростые годы, могучая страна быстро слабела, теряя бы-лую устойчивость, народные массы пугливо озирались, прислушиваясь к бодрым при-зывам, объявившихся повсюду, говорунов, быстро забывая трезвон о Великой Партии и её не менее великих свершениях. Это была, и преобладала ранее по сути во всём некая особая религия, со своими многочасовыми молебнами-- митингами, на которых закли-налось всё население страны, заклиналось даже само дело грядущих счастливых пере-мен, и осуществление этого, по сути религиозного подвига (по, искусственно взращён-ной, и целиком придуманной, религии), в построении, никогда ещё никем невиданного, нового «Вавилона».                В отличие от своих товарищей, простодушно, хотя и вяловато, принимавших, эти бодрые призывы, Егор Фомич хорошо знал им цену. И потому жил совсем другими ин-тересами, в которых значительное место отводилось жизни во Христе, с посещениями храма, чтением святоотеческих книг, из коих он постепенно и почерпнул знания о при-сутствии в нашем мире, среди нас, врагов рода человеческого. Вот почему он и оказался тем единственным, кто смог почувствовать и различить в, создавшейся, тяжкой атмос-фере студии ту чуждую всякому нормальному, не павшемуся, человеку силу, везде и по-всюду стремящуюся увлечь за собой тех, кто пленился их вкрадчивыми речами, или же увлёкся их странными и, ничем не сдерживаемыми, чудными порывами и разгулом. И затем, когда он уже воочию ощутил на себе действие этой злой, хищной силы, он внезапно понял, что ему, вряд ли, удастся одними собственными силами, унять, уже явно обнаглевшую, и вовсю разошедшуюся, бесовскую силу. Вот тогда-- то он и подумал, чтобы немного подыграть Гадажжёнову в его явно дурацкой и, казалось бы, совершенно безнадёжной и пустой затее с солидолом и смазкой оси колеса. Но, как ни странно всё это показалось, окружающим, тем не менее, это привело к некоторому улучшению работы Колеса, и, естественным образом, последовавшему за этим, возобновлению игры, и пос-тепенному снижению градуса в тяжкой атмосфере студии. За этим неожиданным умиро-творением страстей, и, долгожданным, возобновлением игры, несомненно, скрывался Гадажжёнов, в тайне от чуждых глаз явившего свои магические таланты в усмирении непокорного Колеса. И теперь, наконец-- то, добравшись до своего личного кабинета, Егор Фомич тот час же устремился к своему письменному столу, точнее к телефону, стоявшему на нём. С нетерпением схватив его, он набрал номер того особого своего знакомого, на котором и были сосредоточены все его надежды по выдворению бесов из студии. Тем знакомым ок-азался игумен Новодевичьего монастыря, иеромонах Нафанаил. Так уж получилось, что Егор Фомич волею судеб жил неподалёку от стен этого, известного всем, монастыря, и, естественным образом, часто посещал службы в его Успенском храме, где однажды и случилось его знакомство с игуменом, постепенно переросшее в, устоявшиеся, добрые отношения между прихожанином и его пастырем.                Это и позволяло теперь ему надеяться получить ту особую помощь, которая одна только и могла разобраться с непрошенными гостями, явившимися из мест тёмных и   зловещих.  К удивлению Егора Фомича игумен воспринял его рассказ спокойно,-- аа.., значит всё-- таки появились!--                То-- то я всё удивлялся, когда наша казначейша как— то днями мне говорила, что ник-то не видел их у вас в явном-- то образе,-- отвечал он, выслушав взволнованный рассказ Егора Фомича.                --Там их туча, даже и не сомневайтесь, и всегда было полно, только вот в натуральном виде боялись пока объявиться, ну вот, значит, уж теперь совсем обнаглели. Вы поймите, как же им там не быть, ведь безобразия же каждый день людям показывают! Нагишом  бегают, с обтянутыми задами, а теперь, значит, у них ещё и эти завелись, как там их, с памятью беда, ах да, вот! Приколами они что ли их называют, так что у них теперь уж другого удовольствия никакого и не осталось, лишь только поиздеваться над своим же товарищем,-- игумен даже вздохнул тяжко от, нахлынувших на него, мерзостных воспо-минаний.                –Простите, я увлёкся, а время не ждёт, некогда вспоминать ихние пакости,-- он умолк, соображая, что бы такого можно было бы предпринять, чтобы по возможности быстрее выдворить, непрошенных, гостей, но на ум ему пришло только одно.                --Послушайте, вы погодите немного, я вам перезвоню, надо мне одно дельце сообразить,- предупредил он Егора Фомича, но уже знал, наверное, что предпримет в ближайшее вре-мя.               

                Игумен Нафанаил и старец Писий.

Единственной силой, которая только и смогла бы без особых затруднений проти-востать и справиться с любым бесом, был, известный в церковных кругах своими нес-лыханными чудесами, схимомонах (монах, принявший ангельский образ) Боровского монастыря, святой старец Паисий.                Игумену лишь однажды удалось соприкоснуться с этим удивительным челове-ком, когда в группе священнослужителей, сопровождавших, епископа Московской епар-хии Пантелея, осуществлявшего попечительскую поездку в Боровский монастырь, он присутствовал при его беседе со святым старцем. Он уже тогда почувствовал на себе не-кую, тёплую, ободряющую, силу, исходившую от него.                У него имелся телефон монастыря, и он уже было собрался туда позвонить, чтобы просить, дежурившего, послушника позвать ему старца, как в голове его послышалось чьё-- то кряхтенье и кашель, после чего в ней возник тот самый, хорошо знакомый ему, ещё с того, последнего его посещения Боровского монастыря, глухой голос святого стар-ца,-- чего тебе, Нафанаил?-                Игумен, смутившийся в первую минуту, от такого неожиданного проникновения в его голову, усилием воли заставил себя принять эту, никогда ещё доселе ему не встре-чавшуюся, данность,-- я это, насчёт бесов хотел тебя просить,..--                --У вас что ли объявились?— В голосе старца выразилось удивление, мешавшееся с до-лей сомнения.                --У нас-- то пока, вроде бы, не замечали, а вот…,-- игумен вдруг замялся, ему отчего-- то  стало очень стыдно просить, почтеннейшего, уважаемого всей церковью, старца о таком сомнительном заведении, как  Телецентр. Он вдруг подумал, что, коли и повыгоняешь из него всех ихних бесов, то те, кто занимались там выдумыванием всяких заманчивых гадостей, в которых неким искусным покрывалом заволакивалась пакостная их сущн-ость, в скором времени вновь привадят их, да, ещё и в большем количестве.                –-Не мнись, я-- такой же, как ты,-- вдруг снова возник в голове его глухой голос старца,-насчёт Игры что ли беспокоишься, так плюнь на неё, там бесы всегда будут,-- повторил он, что буквально только что промелькнуло в голове самого игумена.                –-Прошу тебя, помоги,-- тихим голосом попросил игумен, я обещал одному, нашему вер-ному, он там работает по ихней технике.--                --Такой не будет верным, коли пакостникам служит,-- твёрдо возразил старец. Игумен, волнуясь, что вот сейчас святой старец ему откажет, и тогда придётся ему одному идти на очень рискованное и абсолютно новое для него дело, о  котором знал он лишь по рассказам и книгам, но не имел, хотя бы небольшого, личного опыта. Прав-да, он слышал от кого-- то, но уже забыл от кого именно, что в Новоспасском живёт ещё один такой умелый иерей, совсем недавно, с девяностых годов, переселившийся туда из российской глубинки, из какого-- то малоизвестного сибирского монастыря. Но связы-ваться с ним ему не хотелось, так как на все дела, выяснения и договорённости ушло бы уже слишком много времени.                Кроме того, он решил взять с собой монастырскую диаконису, одну из стариц их монастыря, чтобы помогла ему при чтении псалмов, молитв, и оказывала помощь, ког-да дойдёт черёд кропить на нечистых святой водой. Но в ней он не был достаточно увер-ен, в самый критический момент она, вполне, могла впасть в непроизвольную истерику при виде ужасных бесовских рыл, и самой, напряжённой, обстановки и необыкновенно-сти ситуации. Так что едва ли от неё можно было ожидать ощутимой помощи. И, таким образом, выходило, что все его надежды были целиком устремлены на святого Паисия, абсолютно не знавшего страха перед извергами рода человеческого. Поэтому теперь, ус-лышав увещевания старца «оставить мирское, ненужное монаху дело» он затрепетал, зная, что отступиться от, взятого на себя, дела уже не сможет.                Но старец, видимо, почуяв страхи и волнение игумена, неожиданно согласился.                –Ладно, помогу тебе,- пообещал он,-- а то сам себя потом «съем».--                –Ты вот что, Нафанаил, подготовь-- ка пока всё, что надумал там у себя со своей стари-цей, и жди меня, я буду у вас этак минут через десять.--                Игумен уже давно знал из рассказов знакомых монахов о необыкновенных спосо- бностях Паисия, подаренных ему Богом, но теперь, столкнувшись с  этим воочию, когда слушал его ответ и обещание прибыть в Москву со столь непостижимой скоростью, ска-занное ему, тихим, уверенным голосом, будто речь шла о чём-- то совсем рядовом и обык-новенном, а не о преодолении за несколько минут значительного расстояния, более чем в сто километров, у него невольно перехватило дыхание от ожидания чего-- то, никогда ра-нее им не виданного.                Между тем, Паисий, уведомив игумена, что прибудет в монастырь через десять минут, тем самым уже выбрал для себя способ, каким решил добираться до Москвы. Он, конечно же, мог бы добраться туда значительно быстрее, скажем, за несколько секунд, но в последнее время он что— то слишком засиделся, проведя несколько дней подряд в некоем забвении, погружаясь в необъятные глубины Иисусовой (умной) молитвы, и по-тому теперь решил воспользоваться случаем, чтобы немного поразмяться. Он и раньше так иногда летал, обычно в вечернее время, причём, и летом, и в зи-му, потому что с лёгкостью умел переводить себя в состояние не чувствования ни жары, ни холода, и даже самого лютого мороза. И так вот летал он, всматриваясь в жизнь, ко-торая копошилась потихоньку под ним, там внизу. Иногда по дороге ему попадался ка-кой- ни будь чёрт, с задумчивым, глупым видом летевшего куда-- то по своим бесовским делам, и тот, внезапно заметив в отдалении Паисия, и, сейчас же признав его, с перепугу бросался, куда подальше, лишь бы скорее скрыться с глаз долой этого, невыносимо страшного для него, святого старца. Попадались порой и ведьмы, в тайне от своих ближайших соседей, стараясь дейс-твовать по возможности тихо, всякая такая ведьма со всеми предосторожностями выби-ралась из своего окна, и потом летела куда- ни будь по своим пакостным, ведьминым де-лам, или просто резвилась, собравшись с чертями и другими ведьмами где- ни будь в ук-ромном местечке- на поляне в лесу, или же в чистом поле. В последние же годы, из-- за увлечения молодёжи чёрной магией и различными оккультными практиками, Паисию стали попадаться и колдуны. Обычно такой колдун, пролетая в отдалении, стоял в боль-шом чугуне, или порою, не найдя себе оного, приспосабливал для этих целей самое обы-кновенное, хозяйственное ведро, предварительно отломив у него ручку. Но, наибольший интерес у него вызывали «тарелки» с игвами 1). Ими управляли демоны, наиболее умные и, многое знающие, в сравнении со всей остальной, более мел-кой нечистью, они владели самыми передовыми, научными и техническими знаниями, пока ещё не доступными человеку, и умели создавать очень сложную технику, но эти су-щества, к сожалению, попадались Паисию гораздо реже.
               
Удивительный Паисий, полёт в Новодевичий монастырь.

Встречая по дороге чертей, Паисий имел склонность иногда пошалить, дать им хорошенькую трёпку. Он снимал с груди свой крест, который по специальному заказу сделал ему один местный кузнец. Крест был тяжёлый, железный и отличался от обычно-го тем, что имел более вытянутую форму с коротким перекрестием, вследствие чего чем-- то напоминая боевую палицу. Вот им-- то он и «награждал» вражью силу, да, так, что уже через короткое время, после дня, когда он взял это себе за привычку, все окрестные бесы при одном только его упоминании буквально цепенели от страха.  Хотя, конечно же, вес и форма креста имели лишь вспомогательное значение, по-могая старцу ощутить себя этаким богатырём, когда он, со всех сторон окружённый сво-рой чертей, одним взмахом своей «палицы» разил сразу их целую кучу. На самом же де-ле их побивала та мощная, духовная сила, которой наделён был крест неисчислимыми  молитвами старца.                Игвам же, он наносил урон совсем другим способом, эти существа иноматериаль-ного, подземного мира были куда как умнее и изощрённее обыкновенных чертей. Заме-тив где-- ни будь в отдалении хаотичные перемещения «тарелки», он тихонько подбира-лся к ней сзади, и со всеми предосторожностями проникал внутрь, после чего можно бы-ло считать дело практически выполненным. Он никогда почти не вникал в особенности работы их оборудования, лишь старался отыскать его наиболее мощную часть, после че-го вносил в него серьёзные повреждения, или же делал замыкание между проводниками. Так, или иначе, но после подобного его вмешательства тарелка внезапно начинала вести
себя странно, менялся, заданный ей, курс движения на траекторию случайную и произ-вольную, тем самым вводя её обитателей в сильнейшую панику. Итак, Паисий уже летел, приближаясь быстро к Москве и Новодевичьему монас-тырю. Времени у него было в обрез, и поэтому он дал себе строгий зарок ни в какие сва- ры с чертями на этот раз не вступать, даже в том случае, если ненароком ему попадётся в пути какой— ни будь совершенно бесстыжий и, в конец обнаглевший, чорт, но ему не по-везло. Вот в таких-- то случаях иногда как раз и получается то, чего совсем не жела-ешь, не ждёшь, но всеми силами стараешься избежать этого. Так получилось и теперь, на том пути, каким решил добираться до монастыря Паисий ему попался один очень от-чаянный и дерзкий чертёнок. Он был очень ещё молод, и уже потому, не боялся ничего и никого, он так и жаждал сделать какому— ни будь добропорядочному христианину са-мую отвратительную и скверную пакость.
И теперь, когда вдали перед ним замаячила согбенная фигура святого старца, он так и прыснул, так и надорвался от смеха, весь содрогаясь от внутреннего хохота, уже только при одной мысли, что бы такое он смог для него сотворить, чтобы до смерти нап-угать этого зловредного старикашку! Было бы куда как превосходно, сейчас же загорел-ась в его уме одна очень проказливая и злая мыслишка, чтобы каким- то диковинным  способом навести на него зыбкое, обманчивое наваждение. Постараться сделать так, чтобы сразу же старик запутался и потерялся, не понимая, где у него- явь, а где- лишь, 1.. Игвы-главная из рас анти- человечества, высокоинтеллектуальные демони-ческие существа, обитатели «изнанки миров»-шрастров.               
обманчивая, сонная марь. В результате, тем самым привести его в полную растерянн-ость и недоумение, а затем уже хорошенько напугать, да так, чтобы кинулся он стремг-лав бежать, не разбирая дороги, от, обуявшего его, нестерпимого страха, крича и призы-вая кого- ни будь поскорее ему помочь. Всё это намеревался он сотворить, как уже отме-чалось, так искусно, чтобы у этого по виду самого обыкновенного и тихого старика не появилось даже малейшего сомнения или подозрения по поводу, им увиденного. Чертёнок этот, как уже говорилось, был ещё очень молод, и потому ничему не ве-рил, и уж, тем более, совсем не доверял, доходившим, конечно же, и до него, страшным рассказам об ужасных наказаниях и избиениях его сородичей, попавшимся под горячую руку, этого бесстрашного и могучего своей духовной мощью старца. Он, ведь, уже дога-
дался вскоре, с кем он имеет дело, поскольку, как известно, бесам не составляет особого труда узнать, кем является человек, стоящий сейчас перед тобой. Но вот в чём была ещё пикантность данной ситуации, чертёнку как раз очень хо-телось, именно, теперь, как— то особенно громко отличиться перед своими хвостатыми собратьями, с тем их сообществом, с которым он имел постоянное, совместное общежи-тие, то— есть с теми, с кем попросту он жил. И для этих— то целей старец этот ему оч-ень подходил, он просто- таки сгорал от нетерпения, ожидая, когда ему удастся так исхи-трится, чтобы посрамить этого сильного и успешного для всех них противника. Он пре-двкушал запах славы, когда ему всё- таки удастся опозорить этого, сделавшегося  столь широко известным в их кругах, врага и противника. Ему уже мерещилась благосклонность одной смазливой бесовки, так приглянув-шейся ему, однажды, на Шабаше, устроенном их сообществом в Зюзинском лесу на Лы-сой горе, во время всех тех восхитительных шалостей, прыжков, ужимок и самых разгу-льных игрищ, которыми так наслаждались все они, побывавшие там в ту волшебную, дивную, майскую ночь. В арсенале его, конечно же, были всё те же старые, заскорузлые и, известные теп-ерь уже многим, не шибко замысловатые волшебства и ухищрения в простеньких нава-ждениях, которые и много лет тому назад исправно служили всему бесовскому отродью. Но в наши дни в виду буквально мгновенного распространения информации, эти, весь-ма, специфические ухищрения со временем распространились в среде тех, кто наделён преувеличенным до болезненности воображением и необъяснимой привязанностью и тя-гой к тёмной, злобной и враждебной всему живому и здоровому, стороне жизни. К этому немало добавили книги той же особой направленности, и во след им, в обилии распрост-ранившаяся литература художественного толка, в которой главными героями выступа-ют волшебники и маги разных мастей, также и фильмы на её основе, и уж, конечно же, без телевидения здесь тоже не обошлось. Наибольшее предпочтение вся эта продукция имеет у наиболее впечатлительной, свежей на восприятие и, постоянно ищущей себе новых забав и острых ощущений, части насе-ления, у нашей молодёжи. В её среде приобрели особую популярность мрачные, ми-стического содержания фильмы, в которых с особой силой выразительности и реализма изображается самая поганая, и отвратительная нечистая сила. При том её, и без того жу-ткий вид, с великим тщанием усиливается и подчёркивается всем тем множеством мер-зейших до отвержения мелких ухищрений, которые и нормальному-- то человеку перес-нести трудно, что уж говорить о людях, наделённых болезненным воображением! Не меньшие усилия прилагаются другими кудесниками с «благороднейшей» и ед-инственной целью, чтобы те наваждения, которые создаются нечистой силой для своих жертв, были ничуть не менее отвратительны, чем самих их мерзейший вид. Но вот па-радокс! Несмотря на все эти ужасы и страхи, и столь неоспоримое, казалось бы, превос- ходство бесов, каким- то чудом среди их несчастных жертв всегда находится некий, ве-сьма, тщедушный герой, которому странным образом удаётся всё— таки одержать над ними победу! Правда, герои иногда гибнут, или же их поражение завершается ужасной деформацией их в чудовище, знаменуя тем самым их окончательное падение и переход на сторону тёмных сил, и всё такое прочее, в том же зловещем и мрачном духе. Но оставим это всё тем, кто ищет и находит во всякой чертовщине, и в тех ужасн-ых обрядах и инициациях себе кривую дорогу к окончательному падению и соитию с не-чистой силой. Мы же вернёмся к тому, как встретился чертёнок со святым старцем, и что, в конце- концов, из этого получилось. Чертёнок, хорошо зная все те незамысловатые ухищрения, которые и сто лет наз-ад, и двести, и даже десятки веков тому назад с большим успехом и немалой выгодой для себя использовались его собратьями, придумывая, как бы ему побольнее напугать свя-того старца, сразу же решительно отказался от них. Он счёл, что для такого могуществе-нного старца необходимо придумать что- то совсем уж новенькое, ему совершенно незна-комое. И такое, чтобы в тот момент, когда всё это должно было совершиться, старец, просто обязан был по- настоящему застигнут врасплох, и от этого переполнен сразу же невыносимым ужасом. Так, что он, словно малый ребёнок, кинется прочь, не разбирая пути, стеная и вопя от, объявшего его, невыносимого страха при одном лишь взгляде на столь ужасающее, внезапно разразившееся перед ним, наваждение. Чего чертёнок и жел-ал, и добивался, так как верил, что, именно, вот такой, чрезвычайно позорный для свя-того отца исход дела, как раз и принесёт ему, очень желаемую, и, так долго ожидаемую, победу. При этом он ожидал ещё, что за ней сейчас же последует и слава, её неизменная спутница, и не она одна. Вполне вероятным было и то, что старейшины того бесовского сообщества, в ко-тором он постоянно находился и жил, впоследствии, после тщательного раздумья и взве-шивания всех за и против, надумают всё- таки присвоить ему тот славный, и, в тайне желаемый всяким бесом, титул «ниспровергателя святых отцов». Но как же он ошибал-ся, и каким наивным и жалким он оказался в результате впоследствии, и это всё после таких, очень тщательных его приготовлений, и тех, казавшихся ему чрезвычайно гран-диозными, замыслов!
               
                Ужасная встреча.

Проехав в метро до конечной станции «Юго- Западная», Дубяга сел затем на ав-тобус, на котором долго плутал среди новостроек, он делал неожиданные развороты, и временами, даже двигаясь в противоположном направлении относительно основного своего маршрута движения. Вышел из него он на двенадцатой остановке в таком состоя-нии, как- будто всё это время кружил по, запутанным, тропам непролазной чащобы. Те-перь, чтобы добраться до Телецентра, ему оставалось миновать лишь несколько кварта-лов, застроенных современными, высокими домами, после чего повернуть направо, и пройти немного по проспекту, в который упиралась эта улица. Высоченная антенна и верх громады Телецентра уже во всех подробностях были ему отсюда видны. Благодаря своим предыдущим поездкам, он успел хорошо изучить маршрут, и теперь шёл уверен-но, не задумываясь, и даже знал, где было можно немного его укоротить, чтобы быстрее попасть к Телецентру. Так, собственно, он вскоре и сделал, пройдя мимо ряда однотип-ных, высоких домов, он свернул за угол одного из них, и по узкой, асфальтированной, дорожке углубился в разнокалиберную застройку. И далее он уже шёл по диагонали, время от времени сворачивая направо, вдоль торца очередного дома, и потом снова, вы-правляя свой путь в направлении, видневшейся, башни Телецентра. Наконец, Дубяга вышел на широкий, просторный двор, со всех сторон окружён-ный старой застройкой, и, сплошь покрытый, яркой, зелёной травкой, своим жизнерадо-стным видом, невольно напоминавший ему, известную картину Поленова «Московский дворик». Но любоваться прелестными видами ему было теперь недосуг, потому он сейч-ас же постарался её вытравить из своего сознания, эту радостную картину, мешавшую ему, сосредоточиться к, предстоявшей, непростой встрече с работницами Телецентра.  Чтобы выйти к Телецентру, ему достаточно было лишь пересечь наискось, по крепкой, глинистой дорожке, этот самый зелёный луг, и уже на другом его конце пройти через тёмную, узкую подворотню, зиявшую чёрной дырой, в старой, трёхэтажной халу-пе. Широкая, большая площадь, на которой находилось здание Телецентра, была как раз за ней. И Дубяга, слегка пружиня на своих коротких, крепких ногах, и ощущая в се-бе ту холодную, хорошо известную ему по прошлым делам, бодрую силу, быстро устре-мился по ней. Но уже перед самой подворотней он невольно насторожился и замедлил своё движение, интуитивно ощущая ту, таившуюся внутри неё, угрозу, живо напомина-вшую всякому, собиравшемуся войти в неё, о свирепых разбойниках и мрачных убийц-ах. Однако, он тут же взял себя в руки, успокаиваясь ироничной мыслью,- какие там ра-збойники, да, что это я, в наше- то время, и какая- то там дешёвая шпана!-                С этими бодрыми мыслями о благах цивилизации, о, весьма, успешной и, глав-ное, такой действенной, работе столичной милиции он и вошёл в эту подворотню, сохра-няя улыбку на устах! Сделав в темноте несколько неуверенных, поспешных шагов, и, постепенно привыкая к ней, Дубяга с испугом вдруг разглядел, буквально, в трёх шагах от себя две угрюмые фигуры, приближавшиеся к нему, и неотличимо похожие на тех са-мых разбойников, рисовавшихся в его воображении, о которых всего несколько секунд назад он успел с такой иронией подумать. Бандиты недвусмысленно «отрезали» ему путь к спасительному, яркому квадрату площади, видневшемуся уже совсем рядом, на другом конце подворотни.                –Это просто смешно, в наше время и такое, когда милиция..!- Неожиданно снова в его голове возникла та его недавняя, ироничная мысль, только теперь уже, в этих страшн-ых условиях, какая- то совершенно неуместная, и он тут же с отвращением её отбросил.  Последующие действия Дубяги были почти мгновенными, и единственно возмож-ными в, создавшихся, опасных обстоятельствах. Он быстро успел повернуться, и сразу, что есть силы, рванул назад к, такой желанной теперь для него, зелёной, «Поленовской» лужайке. Но, сделать он успел лишь несколько мощных скачков, как увидел, что в проё-ме подворотни замаячила тёмная фигура третьего бандита, «отрезавшая» ему путь к от-ступлению.                -Да, что ж так- то, со всех сторон.., гады!- Жалобно проскулил он, не замедляя сво-его бега, и, надеясь, что, всё- таки, сумеет своей массой и руками отбросить от себя это-го, третьего, и всё же вырвется в, спасительный, зелёный дворик. Но в ту же секунду что- то, очень увесистое, больно хватило его по голове, и, теряя уже сознание, на ватных ногах, он сумел по инерции сделать лишь несколько шагов, после чего бессильно рухнул на, усыпанный мелким шлаком, асфальтовый пол подворотни.                Очнулся он лишь от того что, чья- то нетерпеливая нога старательно и очень бо-льно била его по рёбрам,- нечего валяться здесь! Давай, поднимайся толстожопая, сука!- Услышал он резкий, неприятный голос, показавшийся ему сразу очень знакомым, в то же время, он остро чувствовал, что тот, кто бил его, куда- то очень торопился, для чего и понукал его с явным раздражением и злобой. Слышал же его он совсем недавно, и вдруг память сразу всё расставила по своим местам, ну как же! Да, это был тот самый, очень злобный незнакомец, что позвонил ему перед самым выходом его из дома.                Дубяга боязливо приподнял голову, и всмотрелся в, стоявшего над ним, высоко-го, вертлявого субъекта в летнем, довольно мятом, костюме, продолжавшего, время от времени, ловко охаживать его своим ботинком.                -Ага, очухался, наконец, толсто- жопый!- Заметил он взгляд Дубяги,- я из- за тебя, сука, теперь на Игру опаздываю!-                -А ну.., поднимайся, не тяни резину, а то рёбра сейчас поломаю!- В подтверждение своих слов вертлявый опять очень больно ударил Дубягу носком ботинка.                –Прошу вас, не бейте! Я сейчас, сейчас,- жалобно простонал Дубяга, и торопливо, с голо-вой, гудевшей, как деревенский набат, попытался встать. Но его попытка сейчас же от-далась в нём резкой болью в подреберье, заставив его со стоном согнуться. Остро чувст-вуя, чем грозит ему малейшее промедление, он каким- то сумасшедшим волевым усили-ем заставил себя подняться. Теперь он уже мог лучше разглядеть своих обидчиков, и то, что он увидел перед собой в мрачном сумраке подворотни, не только не прибавило ему оптимизма, но повер-гло в настоящий шок, переполнив его прямо- таки мистическим ужасом.  В сумраке под-воротни, нависая над ним, стояли двое, невообразимо страшных, громил, с какими- то удивительно мертвенными, звериными ликами, покрытыми на скулах пегой шерстью, и, озиравших его просто- таки с лютой ненавистью. Будь они совсем в другом месте, да, хотя бы на той же площади, в двух шагах от этой подворотни, перед Телецентром, Дубя-га, наверное, сейчас же задался бы вопросом, кто они- такие, и откуда, столь жуткие су-щества, могли взяться, поскольку ясно уже было сразу, что это- не какие не люди. Но си-туация была такой, какой уж была, и в ней ему было совсем не до вопросов, тем более до таких, отвлечённых! Дубяга разобрался сразу, что командовали и распоряжались здесь не они, а тот вертлявый субъект в светлом, мятом костюме, который только что бросил избивать его.                –Хорошо, хорошо!- Попытался наладить он, хотя бы какой- то диалог с мучителями,- я же ничего не знал, что у вас так всё серьёзно, я, вообще, ничего не знал,- обмирая от страха, униженным тенорком зачастил он, пытаясь любым способом избавить себя от всего, что с ним сейчас происходило, в этой жуткой, тёмной, как мышеловка, подворот-не.                - Прямо сейчас же я уеду домой, и, я вам слово даю, больше никогда, я даже вспоминать никогда об этом проклятом Телецентре не стану!-                -Вас это устроит?- Униженно проскулил он, каждую секунду обмирая от страха, и сам не веря до конца, что благоприятный исход в этой жуткой компании для него, действитель-но, возможен.                –Нет, не устроит!- Грубо прервал его заискивания вертлявый, вертя в руках жёлтую па-пку с Дубягиной перепиской со студией.                - К тебе, суке, у нас теперь никого доверия быть не может,- «отрубил» он всякую подоб-ную вероятность, усеивая пол подворотни клочками его документов.                –А что делать с тобой будем, это мы прямо сейчас и решим!-                -Конечно же, скорей всего, убьём ,- в руках злодея замелькал паспорт Дубяги,- чтобы под ногами больше зря не болтался, так с тобою, жопа, вернее будет! – Обнадёжил он Ду-бягу, безжалостно кромсая его паспорт, после чего отошёл к своим жутколицым поде-льникам.                - Свезло тебе, очень свезло, толстожопый!- сообщил он Дубяге с явным сожалением, воз-вратившись к нему через некоторое время,- радуйся, жив останешься в этот раз. Тебя Шамшур отнесёт, куда подальше, ну, а нам на Игру уже топать с Дагоном пора, опазды-вать зря не хочется.-


Проказливый чертёнок и его злоумышления.

Но расскажем всё по порядку, проказливый чертёнок придумал вот что, взамен  тех старых, уж давно, набивших всем оскомину, соблазнов и ловушек, таких, как яркое видение котелка, набитого до краёв золотыми червонцами, прекрасных дев, тоскующих возле своих шатров, и манящих своими прелестями усталого путника, таинственных, волшебных колодцев, и ужасающих своим скверным видом и огромными размерами, свиноподобных рыл всяческого рода, способных до смерти напугать даже, весьма, иску-шённого в опасностях, и мужественного человека, он решил устроить на пути старцев ужасающий, небывалый по своим масштабам и, никогда, и ни кем, невиданный, обвал и камнепад. Но откуда же, спросите вы, он смог бы отыскать столь огромные, каменные валу-ны и глыбы, когда они нужны ему были не где— то там, скажем, в горах или же в доли-нах, прихотливо извивающихся между, высоченными, хребтами, где камнепады совсем не редкость, и где всегда при желании было бы можно отыскать, подходящие по своей тяжести и внушительным размерам, валуны. Нет, они нужны были ему, именно, там, в самой что ни на есть далёкой, небесной выси, где испокон веков никаких камней не бы-вало, и никогда их там не сыщешь, хоть лоб себе расшиби, но всё равно не найдёшь даже самого маленького камешка. И, мало того, ещё требовалось бросать эти глыбы точно в цель, в то место, где предположительно должен был пролететь cвятой старец, к тому ж, ещё нужно было так суметь исхитриться, чтобы сделать это точно в тот момент, когда он вплотную приблизится к, выбранному чертёнком, месту!? Но на что только не исхитрится чёрт, задумавший устроить добропорядочному христианину какую— ни будь ловушку, лишь бы только побольнее досадить ему! И вот до чего он додумался, под рукой у него только и имелись, что лишь одни тёмные тучи, нависшие слезливыми мешками над деревеньками и посёлками, над которыми в это время он пролетал. Вот из них-- то он и взялся со всей ловкостью и быстротой, прису-щей одним лишь чертям, лепить эти огромные камни.   И ему удалось это сделать, поистине, со сверх естественным мастерством и с та-кой же необыкновенной скоростью, буквально в одно мгновение, он налепил их целую огромную кучу, присваивая таким способом самым обычным, водянистым облакам ви-димость огромных, тяжёлых, каменных глыб. Он очень рассчитывал, что эта его гран-диозная затея произведёт на старца чудовищное, устрашающее, впечатление, уж очень он желал этого, и вскоре так уверил сам себя, что, именно, так вот всё и произойдёт. Но как же он был раздосадован, как горевал, и бил изо всех сил себя в грудь, а также куда попало. Он был буквально сражён наповал, наблюдая, как Паисий, словно могучий кор-абль, величественно проследовал мимо него, сквозь это неимоверное месиво каменных глыб, которые при малейшем соприкосновении с ним разлетались вдребезги, как обык-новенные, хрупкие, фарфоровые чашечки. Тысячами мелких осколков они рассыпал-ись далеко в разные стороны, а затем таяли и превращались в воду, и проливались мел-ким дождиком на головы тех редких прохожих, которые по воле случая в это время про-гуливались непосредственно под тем местом, где всё это происходило в это время. От такого бесславного конца всех его титанических усилий чертёнок чуть с ума не сошёл, кусая то в бессильной ярости свои локти, то в мучительном безумии грызя ко-нчик своего грязного хвоста, что так сокрушительно и так позорно провалилась, прев-ратившись в ничто, буквально в одно мгновение, его изумительная, и, с таким великим тщанием продуманная им, затея с камнепадом. А, ведь, совсем ещё недавно она предст-авлялась ему такой совершенной и непогрешимой, так грандиозно и исключительно ум-но по своим немыслимым масштабам, им придуманной! И вдруг всё разом закончилось, так бесславно, от этого, действительно, можно было сойти с ума! Однако, единственно только из- за того, что он был очень великим упрямцем и строптивцем, и после этого даже своего сокрушительного поражения, он не отступил, не сломался и не бросил своё каверзное дело. И, хотя он уже понимал хорошо, что против старца ему не отыскать подходящего «оружия», он всё- таки решил ещё выждать, в роб-кой надежде, что, может быть, хотя бы потом, впоследствии, по какой- то непостижимой воле случая, каким— то чудесным, восхитительным образом ситуация вдруг переменит-ся в благоприятную для него сторону, или же подвернётся по нелепой случайности глу-пая удача, и тогда-- то уж он сумеет поквитаться с этим, непробиваемым ничем, старик-ом за то своё прошлое, сокрушительное поражение, сумеет отомстить своему могущест-венному обидчику. И, как это не странно, такая редкая возможность вскоре, действите-льно, ему подвернулась. Однако, не станем торопиться, и расскажем всё по порядку.           Сейчас же нам следует заблаговременно уведомить читателя, что другие, более опытные и умные черти, вскоре узнали о проделках их молодого и столь тщеславного сородича, и в особенности о тех его горделивых претензиях и планах уже в ближайшее время превознестись над всеми ними. Так иногда бывает, что несмотря на все наши, са-мые тщательнейшие предосторожности и предусмотрительные попытки утаиться от стороннего, недоброжелательного взгляда, всё- таки найдётся такой хитрец, неведомый нам соглядатай, который впоследствии, воспользовавшись моментом, с великой радос-тью и веселием, в присутствии всей большой компании наших общих с ним знакомых, вывалит вам на голову все эти пикантные подробности своих предвзятых наблюдений, и при том ещё с прибавлением множества всяких собственных выдумок и фантазий. Но вернёмся к тому, как восприняли, и что подумали черти, выслушав рассказ этого случайного соглядатая горделивых мечтаний и тайных надежд нашего чертёнка, услышанное ими, крайне всех их возмутило. Но когда до них, наконец, дошло, какую цель избрал себе этот гордец для собственного превозношения, они все, буквально как один, по падали со своих полок от хохота. Уж как потом они все потешались, представ-ляя себе тот сладостный для всех них момент, когда этот, вконец опростоволосившийся, павший до самых последних своих риз, и в конечном итоге, пригвождённый к полному своему ничтожеству, чертёнок, наконец, будет вынужден вернуться восвояси. Они уже предвкушали тот сладкий миг, когда он дойдёт впоследствии до последней уже крайнос-ти, и жестокими обстоятельствами своего бесприютного существования принужден буд-ет, в коне- концов, вернуться домой, к ним, и начнёт тогда перед ними искательствов-ать, унижаться и буквально валяться у них в лапах, в грязи. Тут обязательно нужно сказать о том, что для бесов унижение и издевательство (не говоря уж о другом- мучительстве и даже убийстве), даже в том случае, когда это- их собственные же собратья, является первейшим удовольствием. Что тут поделаешь, так-ова уж их природа! Увы, но не одним им это- свойственно, но, к великому сожалению, и множеству таких существ, какие, вроде бы, по первому взгляду, внешним своим обличи-ем неотразимо напоминают людей, однако, на самом деле таковыми ни коим образом не являются.                Но довольно, что нам до чертей, когда в нас самих же порою сидит такое чудови-ще, что даже между очень близкими людьми случаются самые отвратительные и остер-венелые свары, полные дичайших криков, жгучей ненависти и изощрённого издеватель-ства! Когда мы забываем всё разумное, доброе и человеческое, что дали нам наши бед-ные родители, и превращаем себя в безжалостных, лютых зверей, а тем самым и свою жизнь в полное безумие. Увы, как много ещё среди нас таких бесчеловечных людей, не-отразимо похожих в своём внутреннем состоянии на бесов, они буквально задыхаются от, кипящей в них, злобы и ненависти к своим собратьям, и готовы буквально загрызть их и обглодать все их косточки ради какого— ни будь пустякового, совершенно ничтож-ного повода. Остаётся лишь вздохнуть и с горечью покачать головою,-- эх вы, люди..!--  Относительно чертей, то их дела всем хорошо известны, это-- насмешки, издева-тельства, обман и презорство. Однако, мы опять увлеклись, улетели в дальние страны, и совсем забыли о том, за что взялись с самого начала, и что намеревались рассказать на-шему терпеливому читателю. Давно, давно уже нам пора вернуться к нашему рассказу. Прошло совсем немного времени с того момента, когда святой Паисий легко и, без какого- либо видимого ущерба для себя, отразил все злоумышления злобного и чрезвы-чайно тщеславного чертёнка, и теперь летел легко и быстро, надеясь, что остаток пути преодолеет уже без каких- либо помех. Между тем, до столицы ему оставалось совсем не-много, каких- то двадцать километров, а такие расстояния для Паисия были сущим пус-тяком. И тут, он вдруг увидел под собой яркую ленту реки, прилежно вьющуюся по рав-нине, где поля с, созревшими плодами, перемежались с небольшими, зелёными перелес-ками и деревеньками. Яркие солнечные блики, отражённые от поверхности реки, созда-вали радостную феерию света. Стояла та благодатная пора конца Лета, когда земля уже была полна своими ще-дрыми дарами, и водители на грузовиках, время от времени проезжавшие по пыльной, просёлочной дороге, идущей вдоль реки, торопились скорее свезти, собранный, урожай в закрома своих новых хозяев, ибо небо становилось временами несколько темно из- за, собиравшихся, кучевых облаков, грозящих скорым дождём.       Паисий несмотря на прохладу, царившую в верхних сферах, вдруг ощутил, что до-вольно сильно по обветрился, пока летел с немалой скоростью, успевая и поглядывать, время от времени, вниз, что происходит там, на земле. И теперь, из- за этого, не очень приятного, ощущения им овладело неодолимое желание окунуться в прозрачные воды этой речушки, благо она находилась совсем рядом, под ним. Так что ему достаточно бы-ло лишь скинуть с себя одежду, и долго не мешкая, кинуться в её воды. Так он и сделал, быстро снизившись, и почти уже у самого берега реки, плавно приземлился на низкорос-лую травку, покрывавшую её берега. При этом он тут же с удовольствием ощутил, как, под остывшее в прохладных высях, его тело обволакивает и согревает, стоявшая внизу, жара. Сняв подрясник и власяницу, он положил их на травку, сверху придавив всё сво-им тяжёлым крестом и цепью, чтобы тёплый, летний ветерок не разметал одежду по сторонам. После чего одним сильным, размашистым движением устремился в воду, яв-ив тем самым некое слабое подобие той давнишней своей, удалой привычки, присущей ему когда- то, в уже значительно отдалённые от теперешних, годы.  Ему хватило нескольких минут, чтобы снова ощутить в себе свежесть, и он уже выбирался на берег, когда острый его взгляд заметил, что ни его одежды, ни креста на том месте, куда они были положены им не было в помине. Его немало при этом удиви-ло, что внутреннее его чутьё, всегда исправно предупреждавшее его об опасности, на эт-от раз дало сбой, оставив его в полном неведении относительно, произошедшего. Огляд-ев полянку, которую он выбрал, чтобы спуск к реке был пологим, в слабой надежде, что может быть какая- то, неведомая, сила их перенесла в другое место, однако, ни возле, ок-аймлявших поляну, плотных зарослей ивовых кустов, тянувшихся вдоль берегов реки, ни в каком- то ином месте вещей не было. Тогда он понял, что его обокрали. И сейчас же, одновременно с осознанием всех неприятных последствий, связан-ных с этой утратой, на него навалилось отвратительное чувство полной своей беспомо-щности в этом безлюдном, пустынном месте. Да, и как бы он мог решиться, коли даже и создалась бы каким- то чудом такая возможность, выйти и оказаться перед толпой нез-накомых и знакомых людей в таком бесстыдном виде. На такое вещи были способны, лишь крайне развращённые, люди! После минутных размышлений он вынужден был признаться перед самим собой, что не может, вот так сразу, изобрести нечто разумное и достаточно действенное, чтобы вытащить себя из этой глупейшей ситуации!                О том же, какими неприятностями ему грозит утрата подрясника, да, что там под-рясник! Как сам себя он станет казнить за потерю креста, он предпочёл пока не думать, дабы таким самоедством вконец не ослабить себя в тот момент, когда от него требовал-ась собранность и ясный ум. Все эти огорчительные, малодушные мысли в один миг промелькнули в его уме, а затем он заставил себя cнова стать тем, кем был всегда в своей жизни, то- есть могучим, христовым воином, не знавшим ни страха, ни сомнения. Но оставим на время могучего Паисия, пребывающего в некотором недоумении и расте-рянности, и пока что так и не решившего, что же ему предпринять такое, дабы отыскать верный и скорый путь, и выкарабкаться из этого, по его собственной вине, cоздавшего-ся положения? Пока Паисий собирался с мыслями, и даже некоторое время пребывал в, совер-шенно расслабленных, чувствах, главный виновник его беды, конечно же, речь идёт о чертёнке, который находился тут же рядом, поблизости. Причём, тоже в страшно расс-лабленном и, буквально, граничащем с безумием, состоянии (правда, по совсем иным причинам), он изнемогал от, обуревавшего его, непрестанного, хохота! И он никак не мог от него избавиться и остановиться, он то и дело взвивался вверх, и тут же падал вниз, на, нагретую Солнцем, травку, а потом вдруг ещё принимался кататься по лужай-ке, словно, припадочный, или же, хлопая себя по бокам, принимался кричать: «Какой же он, всё- таки, дурак! Ведь ухитрился попасть в самую простую, обыкновенную и, да-вно всем известную, ловушку! И что он теперь будет делать, ему же никогда отсюда не выбраться! Так и сдохнет здесь от голода!» Однако, все эти, припадочные и безумные крики, прыжки и ужимки чертёнка, по- видимому, не очень понятны читателю, и уж, наверное, потребуется кое- что пояснить, дабы всё встало на свои места, и никого не беспокоило, что так болезненно сказалось и повредило разум чертёнка? Ведь, казалось бы, совсем недавно мы оставили его, сильно приунывшим, таким жалким, и «раздавленным», неодолимым, могуществом Паисия! Когда тот с, необыкновенной, лёгкостью сумел опрокинуть, и превратить в ничто, весь его хитроумный план с камнепадом. Но уже говорилось, этот чертёнок был крайне упрям и своенравен, что ж удивля-ться тому, что он не отступил, и продолжал «тянуться,» и преследовать своего, ненавис-тного, врага. Время от времени, он утешался и подкреплял себя, ни на чём не основан-ными, надеждами на глупую удачу, и, таким образом, всё продолжал следовать за Паи-сием, стараясь, не потерять его из виду. И, чтобы вы думали, этот редчайший, но иногда, всё- таки, случавшийся, благоприятный момент ему подвернулся! Эта глупая его надеж-да, уловить каким- то способом могучего старца в западню, взяла и вдруг объявилась перед ним в своём обольстительном виде! С, нарастающим, изумлением, он увидел, как его, ненавистный, враг начал быст-ро снижаться, и, достигнув берега реки, опустился на, покрывавшую его, пушистую тра-вку, после чего начал раздеваться с явным намерением искупаться. Это была просто- таки какое- то чудо, невероятная удача, чертёнок даже не мог поверить собственным бе-льмам, и, чтобы окончательно во всём удостовериться, хорошенько протёр их, и промо-ргался. Нет, всё было так, как ему показалось в первый раз, могучий старик ни с того, ни с сего прервал свой стремительный полёт, и это тогда, когда до столицы, куда он яв-но направлялся с пока что, неизвестными чертёнку целями, оставалось совсем нечего! Это было просто какое- то безумие! Такой хитрый, всегда ужасно осторожный, и никогда не делавший ошибок, старик, словно совсем потерял голову, и стал малолетним ребёнком, с которым теперь можно было делать, что угодно. Ну, как такое могло прои-зойти с таким суровым, не дававшим никогда и никому спуска (ни бесу, ни демону) мо-гучим старцем!? Вдруг совершенно расслабился, и ни с того, ни с сего, этим своим купа-нием отдал ему в руки все шансы, всю массу самых разных возможностей! Ну конечно же, не уничтожить совсем его (это не под силу было никому из них), то, по крайней уж мере, хорошенько за всё наказать, поквитаться с ним за все прошлые  свои неудачи. И тут, медливший, и без конца перебиравший в уме всяческие возможнос-ти, чертёнок опомнился, наконец, осознав, что купание Паисия будет продолжаться не вечно, и, такая немыслимая, удача может вдруг превратиться в ничто. И он судорожно принялся вспоминать и выискивать в уме возможности, которые всегда, у всякого беса имеются под рукой, чтобы, долго не раздумывая, устроить, попавшемуся ему в руки, христианину какую- ни будь пакость. И в этот момент он заметил двух воришек, уныло бредущих вдоль пыльной, про-сёлочной дороги, и несложная схема сейчас же зароилась в его уме. В одно мгновение ок-азавшись рядом с ними, он принялся вкрадчивыми речами и нашёптываниями подвод-ить их к мысли о такой исключительно редкой возможности, почти не прилагая никак-их собственных усилий, быстро поживиться. И долго их уговаривать ему не пришлось, они сами уже всё быстро сообразили, и тихо, со всеми предосторожностями, подкравш-ись к тому месту, где лежали вещи Паисия, благополучно их умыкнули, после чего, с те-ми же великими предосторожностями отползли назад. После чего вскочили быстро на ноги, и не оглядываясь, принялись бежать во все лопатки по пыльной дороге, по кото-рой ездили грузовики с, собранным, урожаем моркови и свёклы. И остановились только метров через сто, когда наткнулись на, стоявший посреди дороги грузовик с кузовом по-лным моркови (водитель его, видимо, тоже решил искупаться). И тогда- только они по-няли, что день, так не заладившийся поначалу, может оказаться для них не так уж и плох. Вот после этого- то чертёнок и принялся ликовать, немедленно, представив себе, как голый Паисий бегает по берегу реки, не понимая, что же ему такое предпринять, чтобы выбраться из, столь постыдного для себя, безвыходного, положения. Его природ-ное воображение сейчас же стало рисовать ему самые фантастические картины, одна не-лепее другой, они- то и вызвали в нём те неодолимые приступы хохота. И дело дошло до того, что он без сил, в полном изнеможении, стал кататься по траве, дрыгая своими ко-пытами, или хлопая себя по бокам, после чего на него находил новый приступ смеха, и он снова принимался хохотать и валяться по траве. Он уверовал, и уже более не сомне-вался, что совершил дело, какое оказалось не под силу другим, куда более опытным и, хорошо известным в их сообществе, бесам. И теперь, когда великая победа над могучим Паисием одержана, он мог себе позволить немного расслабиться и покайфовать. Пускай этот голый старик теперь мечется там, у реки, в неразрешимой дилемме, как ему быть, и что же такое предпринять, чтобы, хотя бы как- то, исправить своё, практически без-выходное, положение! Кстати, он находился совсем рядом, за ближайшими кустами, и это нисколько те-перь не пугало чертёнка, наоборот, усиливало остроту ощущений, сознание собственной силы, и полного превосходства над, уже поверженным, врагом! Да, это он один, тот са-мый, ни к чему непригодный, неумеха и хвастун, как имели привычку говорить о нём его собраться, взял, да, и совершил этот великий подвиг! И это в то время, когда ни один бес в ближайшей округе даже близко не мог решиться на то, чтобы подступиться к, не-навидимому ими всеми, такому страшному и неодолимому врагу. Помимо всего прочего, что приходило ему в это время на ум, и так подавляюще действовало, увеселяло, и распирало его от хохота, немалую долю вносила гордыня, зас-тавлявшая его забывать о всякой осторожности, ведь, ему казалось, что теперь уже ему всё нипочём, и предвкушение, грядущей, славы, переполняло его неземным восторгом. Что касается Паисия, то на какое- то время он, действительно, совершенно упал духом, и, впервые за долгие годы, ощутил себя совершенно беспомощным перед столь подлым и, изощрённым в своих действиях, врагом. А то, что всё это устроил, именно, враг человеческий, он уже не сомневался, и сознание невозможности быстро исправить положение угнетало и мучило его. Однако, эта его слабость продолжилась недолго, уже через минуту он снова стал тем, кем был и оставался всегда, бестрепетным, могучим воином христовым. Он умел при необходимости вводить себя в некое особое состояние, в котором в течение нескольких секунд обозревал всю ближайшую округу, отыскивая место, куда успел схорониться враг. Этим и собирался он сейчас заняться, как тут до него донеслись довольно странные звуки, напоминавшие, то кудахтанье, то возню по траве. С осторож-ностью ступая, и обходя заросли прибрежного ивняка, он начал тихонько подкрадыва-ться к тому месту, откуда доносились звуки. И вскоре, тихонько раздвинув ветви ив, ув-идел того, кто их совершал, и был, как мгновенно понял Паисий, тем вором, который украл у него вещи, и стал причиной, его, вынужденной задержки в пути. Ни секунды не раздумывая, Паисий ухватил чертёнка за хвост, и, дабы сразу «ох-ладить» его бесовскую прыть, наложил на него святое знамение! Обычно, ответная ре-акция чертей на всякое такое, неожиданное, нападение, или чей- то внезапный удар, бы-вает почти мгновенной. Они всегда успевают либо вовремя увернуться в сторону, либо даже ответить, нападавшему, каким- либо своим излюбленным, хитроумным способом. Но в данном случае ни того, ни другого сделать он не успел, ибо святое знамение сначала ослепило его, на несколько мгновений сковав все его действия, после чего лишь он всеми силами пытался уйти в сторону, отвернуться и вжаться поглубже в землю от этого, нестерпимого, света. Внешне это было скорее похоже на то, как, если бы его хва-тили дубиной по его, самонадеянному, рылу. В результате, он так и не успел понять, кто ж это такой внезапно напал на него, и потому, едва оправившись от удара, немедленно потянулся своей зубастой пастью к ноге Паисия, стремясь хорошенько за всё проучить своего обидчика. Но в ту же секунду ощу-тил, хорошо ему известный, невыносимо приторный, непереносимый бесами, дух свято-сти, от чего немедленно отпрянул в испуге назад, и задрал кверху своё, удивленное, ры-ло, чтобы разглядеть своего обидчика. Возможно ли передать ту гамму чувств, какую пережил он в тот миг, когда увид-ел, стоящего перед собой, разъярённого, Паисия, от торжества и упоения самим собой, к ужасу и осознанию полного краха всех своих надежд и упований!? А, ведь, какую- то ми-нуту назад он ощущал себя вершителем судеб, празднуя грандиозную свою победу над этим могучим и доселе, никогда ещё непобедимым, врагом! И вот он уже сам повержен, и, ожидавшая его, казавшаяся такой уже близкой, слава рассеялась перед ним, как дым. Такой удар мог сломить, и повергнуть в тоску на долгое время всякого человека, одна-ко, для чертей столь сильные чувства совсем не свойственны в силу их почти полной бесчувственности к кому, и к чему- либо. Они быстро принимают новые обстоятельства, смиряясь с тем, что уже произошло, и с чем приходится теперь им иметь дело. Что касается Паисия, то ему ещё никогда не доводилось вступать в прямое обще-ние с бесами, как не покажется это кому- то странным при том великом множестве раз, когда ему приходилось отражать их наглые, исподтишка, наскоки, и выбираться из их хитроумных ловушек. Ведь бесы боялись действовать против него напрямую, страшась одного его вида, и тех разрушительных последствий, которые обычно оставались после его вторжения в их пределы. Теперь же Паисию поневоле приходилось говорить с этим, в конец обнаглевшим, бесом.                -Вернёшь вещи сразу, или помучиться хочешь?- Спросил Паисий, с отвращением глядя на, извивавшегося перед ним, чертёнка.                –Не хочу мучиться, всё тебе верну!- Заторопился чертёнок, отворачиваясь от Паисия, не в силах выдержать его пристальный, изучающий, взгляд.                ¬                -Две минуты дай мне, только две, и получишь своё обратно в целости. Потому что сам видишь- твоих вещей у меня нет!-                -Говори, где они?-                -У тех вон двоих, глуподырых дрищей,- чертёнок махнул лапой в сторону дороги, где, стоявшая столбом, пыль уже через двадцать метров застилала собой всё, что было далее по дороге.  Паисий, волоча за собой чертёнка, поднялся вверх, на воздух, метров на десять, и с этой высоты вгляделся в ту сторону, куда ему показал чертёнок, и где сквозь плотное марево пыли различил грузовик, стоявший на обочине дороги, и двух каких- то субъек-тов, деловито суетившихся возле него. Он сразу понял, что чертёнок не обманул, вещи его, в самом деле, были у тех людей. Он тут же было хотел броситься, отнимать своё, до-рогое, но сразу же вспомнил, что гол, как Адам в Эдемском саду, и что, весьма возмож-но, его бесстыдство уже кто- то заметил из почтенных жителей ближайшей округе. Мысль эта тотчас же наполнила его жгучим стыдом, но он тут же и укротил её в себе.                -Ладно, семя тли,- со вздохом повернулся он к чертёнку, едва они оказались на земле,- на этот раз прощу тебе многое, если сумеешь только отличиться, и раздобудешь мне быстро штаны какие- ни будь штаны.-                -Штаны, штаны! Что там ещё у вас: брюки, трусы, шаровары, галифе,…?- Принялся глубокомысленно перечислять чертёнок.                -Брюки у нас в Сельпо, три штуки разных цветов..., досада! Начисто отпадает, слишком уж далеко- целых двенадцать километров добираться,!-                -Гмм, есть одни, почти рядом! Только совсем уж плохонькие, с дырой в кармане, уж не знаю, как смогу предложить тебе такое!-                -Показывай, пёс, не теряй времени!                -Да, вон они, чего там, из- под куста «выглядывают».- Паисий жадным взором обвёл, утопавшую в зелени, поляну, и, о радость! В том месте, где трава заканчивалась, и на узкой, береговой кромке начиналась, плотно утра-мбованная, земля, под ветвями, склонившихся, ив, почти в двух шагах от них, молчали-вым укором человеческому легкомыслию и равнодушию из земли «робко выглядыва-ла», сильно запылённая и выцветшая, верхняя, поясная часть мужских брюк. Всё же их остальное, невидимое глазу, продолжение было скрыто под, плотно утрамбованным вре-менем, пластом земли. И то, что чертёнок назвал брюками, теперь уже мало походило на вещь, какую можно было бы обозначить таким, вдохновляющим, наименованием.  Но, в, сложившихся, обстоятельствах выбирать Паисию не приходилось, он и такой находке был рад.                -Ладно, бес, будет тебе зачёт, коли сделаешь всё быстро, откапаешь, отмоешь их.- Чертёнок понуро кивнув, ухватился за, выступавшую из земли, брюки, после чего сде-лал сильный и довольно ловкий рывок, норовя одним махом решить дело, немало при том рискуя разорвать их, и оказаться опять ни с чем. Но брюки устояли перед этим то-ропливым наскоком, показав наглядно, что плоть их надёжно вросла в землю.  Понял сразу это и чертёнок, он отыскал, здесь же, на берегу, довольно увесистый, плоский камень, которым и наковырял на скорую руку вокруг того места, где предполо-жительно находились брюки, небольшую канавку, которую, тем же камнем, потом зна-чительно углубил. Усилия его оказались не напрасными, дальше всё пошло гораздо лег-че, и в непродолжительное время он уже держал в лапах, и показывал Паисию, довольно увесистый, пласт земли, в котором уже можно было разглядеть, сильно помятые, и, поч-ти вросшие в землю, брюки.                -Хорошо, пёс, продолжай,- ободрил его Паисий,- отмочи их теперь, и хорошенько очис-ти.- Но тут же сразу возникла досадная заминка, чертёнок вдруг начал «тормозить», вилять и отнекиваться, ссылаясь на какие- то свои обычаи, и что, мол, для них, бесов, вода крайне не желательна, и они всегда предпочитают её избегать. Вот и пришлось тог-да Паисию, в связи с сильным дефицитом времени, обойтись с ним грубо и больно, нало-жив на него втрое своё, неотразимое, Святое Знамение. После чего бес совсем поник, и выполнял все уже безропотно, что требовал от него Паисий. Так, кое- как добредя с тяжёлым комом, откопанных им, брюк до реки, он с, ви-димым, отвращением вошёл с ними в реку, после чего, отмочив и хорошенько очистив их от грязи, прополоскал и отжал.                -Ладно, пёс, не унывай, сам, ведь, виноват,- напутствовал его Паисий, только теперь уж запомни, я тебя заранее предупреждаю, хорошенько запомни! Ещё раз, один лишь раз, попадёшься мне вот так на глаза, знай- не пощажу!- Как это не кажется странным, но эти слова Паисия стали пророческими, и чертёнок действительно получил от него впос-ледствии один очень болезненный удар, но, конечно же, об этом и многом другом речь у нас пойдёт впереди. Сам же Паисий был очень рад, что, наконец- то, сможет теперь прикрыть свой срам, и заняться тем, что мучило и беспокоило его гораздо больше, а, именно, возвраще-ние его монашеского одеяния и креста. При этом ещё, он постоянно терзался от мыслей, что время так бездарно тратится им на все эти мелочные дела, и уже его почти совсем у него не осталось. Так что всё, что теперь ещё предстояло ему сделать, он стремился сове-ршить в не ком наитии, почти интуитивно. В секунду оказавшись возле, стоявшей, машины, Паисий тихо кашлянул, стара-ясь привлечь к себе внимание, по крайней мере, кого- то из тех двоих, что очень делови-то продолжали сновать возле неё. На вежливый призыв Паисия очень нервно, и даже с явным испугом, откликнулся тот из них, которому, по распределению обязанностей ме-жду ними, предназначено было стоять на стрёме. Это был полнотелый, невысокого рос-та мужчина, уже лет за пятьдесят, на нём была старая, клетчатая рубашка и чёрные, си-льно запылённые, с пузырями на коленях, брюки. Но, главное, что немедленно выдава-ло его вороватую натуру, были его, напрочь, лживые, маслянистые, круглые глазки, ко-торыми он часто моргал, будто волновался при разговоре.                -Ты что, как это! Откуда, старичок, ты взялся?-                -Я всё время же смотрел, и рядом никого не было! И вдруг- бац, ты стоишь!-                -Ты вот что, ты лучше иди куда- ни будь, уходи отсюда. Нечего тебе здесь делать.-                -Отдай одежду и крест,- тем же тихим, просящим, голосом произнёс Паисий.                –Ты вона чего, ах, ты! Какой такой крест,- казавшийся всего секунду назад довольно миролюбивым и даже ласковым, обрюзгший, человек вдруг чрезвычайно рассердился и озлобился,- нет у меня никакого креста, и одежды твоей нет!- Выкрикнул он неожидан-но запальчиво и даже с угрозой в голосе.                –Ты напрасно врёшь, я вижу всё, и крест, и подрясник мой с власяницей, они в твоём мешке, сверху лежат. Развяжи его, и увидиш!-                -Ты вот что, старик! Ты, наверное, давно уже живёшь, забыл всё на...-                -Как по пыхтелке своей получал, вот сейчас я тебе, дураку, напомню,- поучу тебя, сво-лочь, немно...-                Видимо, используя какой- то старый свой, отработанный, удар он выбросил впе-рёд правую руку, стараясь попасть Паисию в лицо, и этим одним ударом сбить его с  ног. Но ему мешал тяжёлый мешок, нарушавший координацию его движений, попытка ока-залась неудачной. Сбросив мешок на землю, он пытался снова, раз за разом осуществ-ить, задуманное, подступая к Паисию, и ловя мгновение для удара. Но и эти его решите-льные приготовления, и настойчивые попытки проучить Паисия оказывались безрезу-льтатными, со стороны всё это выглядело крайне нелепо. И было похоже скорее на та- кую, трудно представимую, вещь, как если бы малолетний ребёнок собрался одолеть здоровенного, крепкого мужика! Удары этого, далеко уже немолодого, человека всякий раз не достигали цели, а вскоре он, вообще, выдохся, и Паисий, наконец, смог беспрепятственно завладеть в ка-честве приза его мешком. Всё это время второй воришка, крепкий парень лет двадцати пяти, стоял к ним спиной, продолжая деловито копаться в кузове машины, и не обра-щая никакого внимания на, затеянную за его спиной, бестолковую возню. Он явно то-ропился, стараясь успеть наполнить два свои мешка молодой морковью, которой до краёв был «забит» весь кузов грузовика.                -Вань!- Тяжело отдуваясь, подал голос недавний соперник Паисия,- тут гопник один объявился наглый.-                -Мешок взял наш, копается…-                - Хрыч что ли этот!- С явным недовольством, что его отрывают от делана, повернулся к ним парень, копавшийся в грузовике, с пренебрежением разглядывая Паисия,- и что, ты сам не можешь с ним разобраться? Почему я должен опять терять на это время, когда хер тот с реки вот- вот объявится!?-                -Старик деловой какой- то попался, ловкий он. Прости, Вань, не сумел я с ним...-                -И ты с ним, того, по осторожней!-                -Да, чего там!- Нетерпение, стремление всё завершить одним махом толкали этого парня к, заве-домо проигрышным, действиям. К тому же он ещё явно хотел уязвить своего напарни-ка, показать тому наглядно, сколь он бесполезен, настоящий балласт в их рискованном, требующем от них быстроты и сноровки, деле. Он и подумать себе не мог, чтобы какой- то жалкий старик мог оказать ему- такому молодцу, хотя бы мало- мальски какое- то со-противление.  В отношении Паисия, он по- прежнему торопился, сознавая, что продолжает тер-ять время, возясь с этими недоумками- воришками. Он стремился теперь действовать быстро, особо не церемонясь с ними, благо, украденные, его вещи- крест и одежду он успел уже себе вернуть. В подобных случаях, когда ему требовалось закончить, возник-ший с кем- либо, конфликт быстро, он иногда применял гипнотические свои способно-сти. И теперь, когда этот, обозлённый, парень приближался к нему, и стычка грозила затянуться, он решил действовать таким же способом.                - Голова свободна от мыслей, теряется ощущение времени, веки слипаются, тяжелеют все больше и больше, ты устал, и уже не можешь идти…- произнёс он тихим, обволаки-вающим, голосом, и, сделав внезапный, быстрый выпад навстречу, нападавшему, резк-им движением очертил перед ним правой рукой широкую дугу, сверху вниз. Тот застыл неподвижно, удивлённо тараща глаза, не в силах не только двинуться с места, но даже и пошевелить пальцами рук.                Это была та, довольно редкая, разновидность гипноза, немало подкреплённая, и усиленная, духовной силой Паисия, когда, нападавший, впав в гипнотическое состоя-ние, не уснул, как бывает при обычном гипнозе, но оставался, бодрствующим, пытаясь осмыслить всё, происходящее теперь с ним. А происходило что- то, совсем не укладыв-авшееся в его голове, прямо перед ним вместо одного того, норовистого, и дряхлого ста-рика теперь выстроилась их целая шеренга! При том ещё, весьма, воинственно настрое-нных, махавших ему руками, и, как бы, приглашавших, его сразиться со всеми ними.                Не в лучшем состоянии в это время пребывал и его напарник, также внезапно об-ездвиживший, и совсем было, приунывший, при виде в каком беспомощном положении оказался его более сильный товарищ. Для Паисия же появилась благоприятная возмож-ность привести себя в божеский вид, наконец- то, переодеться в свою привычную одеж-ду. Но, кроме того, он постоянно думал, что же ему делать, как поступить с этими двумя, почти потерявшими человеческий образ, людьми! Времени на то, чтобы следовать обы-чным, полагавшимся в таких случаях, путём, то есть возиться, увещевать, и стараться всеми способами направить их на путь истинный, у него не было уже совсем. Поэтому, в конце- концов, он остановился на том, чтобы поступить с ними очень просто и решите-льно, точно так, как некогда, в старые годы, поступали с шаловливыми, нерадивыми учениками, по указанию господ- учителей исправники. По- видимому, это было совсем не по- христиански, но, что делать, ограниченность во времени подтолкнула Паисия де-йствовать, именно, таким образом. Оставить же их просто так, на волю судеб, без дейст-венного поучения, для Паисия было равносильно тому, как если бы их бросили погиб-ать в глубокую яму. Подойдя к реке, к зарослям ивовых кустов, он на скорую руку наломал кучку кре-пких, ивовых веток, после чего быстро и тщательно очистил их от листвы, воришки с тревогой наблюдали в это время за всеми его приготовлениями, чуя для себя худшее. И ожидания их вскоре, вполне, оправдались, вернувшийся, Паисий, несколько ослабив им свои гипнотические узы, приказал им снять рубашки и майки, и лечь затем ничком на траву, что те и исполнили беспрекословно, сознавая полную свою беспомощность перед  его, подавляющей, властью над собой.                -Молитесь, грешники,- кратко напутствовал их он, прежде чем начать экзекуцию,– и за-помните хорошенько, в аду черти вас будут бить во сто крат сильнее, покайтесь, пока не поздно, и более не воруйте.-    И далее, каждый свой удар прутом он сопровождал всё тем же кратким своим на-путствием,- не воруй, не воруй!- В короткое время покончив с этой неприятной и для не-го самого обязанностью, и ограничившись лишь семью ударами каждому, он отпустил их с миром, предоставив самим себе. После чего, сочтя христианский свой долг перед ними уже выполненным, внезапно исчез у них из вида, будто никогда его здесь и в поми-не не было. Вполне, можно было бы предположить, что воришки, понеся столь чувствитель-ное наказание, тем более, немало подкреплённое некими полезными, духовными настав-лениями, наконец, оставят своё пагубное занятие!? Увы, ничего благотворного и, обна-дёживающего, с ними в дальнейшем не произошло, к сожалению в наше время таких быстрых перемен в человеческих душах не случается. Да, воришки эти немало были ра-стеряны, и удручены столь плачевным исходом их сегодняшних усилий прибрать к рук-ам всё то, что плохо лежит. С немалыми охами и стенаниями, поднявшись на ноги, они принялись собирать в мешок остатки дневного своего «улова», всё, что осталось после того, как Паисий забрал свою одежду и крест. Когда же они пошли забирать из грузовика свои мешки с морковью, за этим заня-тием их и застал шофер грузовика, столь несвоевременно возвратившийся с реки, после купания. Мгновенно между обоими сторонами вспыхнула горячая свара, и чем она зако-нчилась, и что стало потом с этими воришками, а также немало важный вопрос- изме-нила ли их впоследствии судьба к лучшему, или нет? Нам не ведомо, всё это так и оста-лось скрыто непроницаемой мглой неизвестности. Нас же влекут теперь совсем другие дела, что- то же выдумывать своё, и растекаться потом по древу, терзая чувствительное сердца читателей, подробностями событий, мало существенных, от этого мы всегда пре-дпочитаем себя удерживать. Понимая, что опаздывает, и уже много относительно времени, назначенного им игумену, своего прибытия в монастырь, Паисий теперь старался, хотя бы немного, на-верстать, упущенное, хотя понимал, что, вряд ли, ему это удастся. Он безошибочно оты-скал келью игумена, и затем беззвучно в неё просочился, введя в некоторое содрогание и оторопь её обитателей сначала внезапностью своего появления в виде некой, вьющейся и быстро меняющейся, бесформенной массы, а затем и постепенной деформацией и пре-вращением себя в своё обычное состояние. Кое- что требуется сказать ещё и о чертёнке, тем более что он, отнюдь, не исчезнет из дальнейшего нашего повествования, как это можно было бы подумать при том стра-шном ударе, который довелось ему получить от Паисия, мгновенно обратившего в нич-то все его тщеславные ожидания, и, даже уже добытую им, великую победу. Нет, и даже после этого поражения, после всех тех унизительных дел, которые он принуждён был выполнять под давлением Паисия, он не упал духом, не убрался подобру- поздорову вос-вояси, но решил продолжать преследовать старца, надеясь на новую свою удачу.               
                Приготовления в монастыре.

В келии игумена в это время помимо его самого находилась ещё его постоянная помощница и советчица по многим монастырским делам игуменья Федотья, Нафанаил уже предупредил её о, предстоящем им, деле, чем поначалу вызвал у неё энергичные воз-ражения. Но впоследствии, как это обыкновенно между ними бывало, она скоро смири-лась, и более уже не роптала. Перед самим же уже появлением Паисия они занимались совсем другим делом, просматривали список очерёдности причастия монашек, и обсуж-дали с кем из них нужно было срочно поговорить. С, ожидаемым, но всё равно оказавшимся для них таким внезапным, появлением старца Нафанаила, больше испугалась диаконисса, она тут же схоронилась за худой спи-ной игумена, который лишь вздрогнул от неожиданности.                –Что! Испугалась, Федотья?--                --Боишься, что съем тебя?-- Пошутил святой Паисий, он любил так запросто общаться с монахинями, представлявшими для него определённый интерес, некой своей загадочно-стью и странностью по сравнении с обычными монахами. Ведь он свято верил, что це-лью и смыслом монашеского служения всегда было ранее и оставалось, безусловно, и те-перь, быть и оставаться воинством, бесстрашно и бестрепетно ведущем войну со злобн-ым и очень коварным врагом. Вот отчего монашенки представлялись ему слишком сла-быми и, плохо приготовленными к этому, очень суровому и, как ему казалось, целиком мужскому делу. Потому его и ставило в тупик, одно, приходившее ему иногда на ум, сом-нение, как они всё— таки могли решиться на такое опасное и трудное дело!?          С Федотьей он не был знаком, но легко умел узнавать имена тех, к кому хотел об- ратиться.                –Да, ешь, коли хочешь, только не пугай ты меня больше,-- откликнулась Федотья тих-им, старческим голосом, выходя из-- за спины игумена.                Паисий строгим взглядом обозрел игумена, выжидательно стоявшего у узкого ок-онца его кельи, с объёмистым, целовальным крестом в руках, и старушку-- диакониссу с кропилом и объёмистым бидоном святой воды, крепко закупоренным с помощью плот-ной бумаги, положенной под крышку, дабы, не приведи Господь, драгоценная вода не расплескалась по дороге, и удовлетворённо хмыкнул,-- значит, подготовились что ли? Ну, тогда сейчас и двинемся.-- Но тут игумен вдруг вспомнил, что совершенно позабыл об телефонном звонке, обещанном Егору Фомичу, которым обещал предупредить его, что помощь уже- близка, и скоро к нему подоспеет. И, дабы через чур не волновать Егора Фомича, он сейчас же этим занялся, помимо всего прочего, договорился с ним и о месте встречи, где- то по- близости от стен Телецентра. И, наконец, всё завершив, объявил своим сподвижникам, что теперь уже совершенно готов, и что Главный Энергетик их ожидает на месте собы-тий.                --Тогда Поехали что ли!?-- спросил Паисий, устремив на него свой взор, полный, умиро-творяющей, тишины и спокойствия.                --Поехали,-- покорно отозвался игумен, совершенно не представляя, что под этим имел в виду старец, столь не предсказуемый, и не постижимый в его действиях.                –Ну, тогда вот что, ты пойдёшь со мной первым, потому что сразу обоих вас я не потя-ну.--                --Может быть, на машине моей сподручнее!—Неуверенно предложил игумен.                –Не успеем, куда там, у них такую свистопляску скоро бесы устроят, что хоть святых выноси, так что уж давай не медли, цепляйся за меня сзади покрепче, как сумеешь, и    читай Иисусову, не переставая, пока не скажу тебе «стоп»,-- поучал Паисий, суровея лицом.                –А ты, моя милая,-- обернулся он к диаконисе, скорбно стоявшей в углу кельи,-- обожди меня пока маленько, я к тебе минут через пять ворочусь, и потом, и тебя возьму с собой,  не уроню, не боись.--                Пока наши путешественники готовились к волнующему событию— скорейшему отбытию в столичный Телецентр, с весьма воинственными целями, чтобы исполнить дело очень трудное и даже нигде и никогда доселе ещё небывалое-- избавить замечатель-ное заведение от засилья гостей непрошенных и чрезвычайно злобных, прибывших из миров, весьма, отдалённых, тёмных, и зловонных. Чертёнок же всё это время терпеливо дожидался появления из монастыря Паисия, обретаясь тут же поблизости, невдалеке от его стен. Не имея малейшей возможности проникнуть внутрь его, что ему очень хотелось, пролезть, пробраться туда любым способом. О, как это ему хотелось! Прямиком в саму игуменскую келью, но, увы, молитвами многих поколений монахинь сами стены монас-тыря, и эта келья игумена, сделались совершенно недоступными для посягательств су-ществ подобного рода, так что ему уж ничего другого не оставалось, как только ждать, изнывая в томительном состоянии неопределённости. Но как же он хотел, чтобы, хотя бы одним глазком, подсмотреть, а, лучше бы всего, так подслушать, чего такое он там затевает, о чём и с кем договаривается, возможно с другими, такими же ненавистными ему, святыми старцами. Он очень желал этого, но, увы, никакой реальной для этого во-зможности у него не имелось. И поэтому, изнывая от полного своего бессилия, он только и мог, что бестолково болтаться в воздухе, в некотором отдалении от монастыря, в робкой надежде, что, мож-ет быть, хотя бы в дальнейшем что— то такое ещё произойдёт, и вот тогда-- то уж он не оплошает, а покажет себя по настоящему, и какой— ни будь очень хитрой комбинацией сумеет спутать планы этого хитрого старикашки. И, таким образом, получит, чего доби-вался,- отомстит этому, доселе неуязвимому, своему врагу, вознёсшемуся над ними- беса-ми своей неуязвимостью для всех их уловок, выше всякой разумной и допустимой меры. Эту хлипкую его надежду на отмщение подогревала в нём та недавняя его неуда- ча, словно заноза, засевшая в его теле. Так что он буквально места себе не находил, и от скуки, и злобы, и, просто не зная, чем себя занять, вился по близости от монастыря, на-поминая в некотором роде пчелу, вьющейся над цветком неподалеку от своего улья. На его удачу ожидание его оказалось не слишком долгим. Паисий объявился пер-ед ним совершенно внезапно, вдруг предстал перед ни очень страшно и, не один, когда на подобии огненного метеора, со свистом и шумом, дымным вихрем он вынесся из не-большой пристройки (кельи игумена), неким выступом лепившейся к белесой от плесе- ни, кирпичной стене монастыря. Чертёнок от неожиданности и невольного, слепого страха едва не упал на, сильно помятую, траву, росшую возле монастырского пруда. И из- за самой этой внезапности, возникшего, немалого шума и в результате сразу же, на-валившегося на него тяжкой глыбой, непомерного, непроизвольного страха, а также из- за сумасшедшей скорости, которую в один миг набрал Паисий, чертёнок только и сумел уловить одно лишь направление их полёта. И то лишь, единственно благодаря, образо-вавшемуся следом за воздушным вихрем, зыбкому, белому следу, продолжавшему вис-еть в воздухе ещё некоторое время. Старцы, между тем, совсем не ведая об этом стороннем их ненавистнике и внима-тельном, досужем наблюдателе, уже вовсе пары летели к Телецентру со всей, доступной им, скоростью, в твёрдой решимости совершить всё то, что они заранее задумали в отно-шении, вконец обнаглевших, бесов. Им приходилось считаться с тем, что времени уже у них осталось в обрез, так как на все приготовления и сборы у них ушло слишком много времени, и теперь приходилось его наверстывать из— за боязни опоздать, чтобы не слу-чилось так, что они явятся в студию уже к шапошникову разбору, когда всё окончатель-но и безвозвратно уже будет решено и окончено. Чертёнок же, сумев уловить направление их полёта, оказался в чрезвычайно за-труднительном положении. Всякий другой бы чорт на его месте немедленно бы бросил эту безнадежную затею в виду полной её неразрешимости, но этот был не таков. Упрямс-тво было главной чертой его натуры, и он, ориентируясь только на этот зыбкий след, ос-тавленный старцами (след этот, к тому же, уже начал потихоньку развеиваться и исчез-ать, колышимый лёгким московским ветерком), как безумец, утративший последнюю нить, соединяющую его с пониманием того, кто же он- сам такой, и чего вот прямо сей-час он хочет добиться, кинулся во след им изо всех сил, в тщетной надежде, что, быть может, и на этот раз удача поможет ему отыскать конечную цель путешествия святых старцев. Однако, мы оставим теперь на время это, не знающее себе нигде удержу и покоя,   злобное существо, а последуем лучше скорее за святыми старцами, во след их благород-ных устремлений. За те короткие мгновения своего, окутанного дымным вихрем, полё-та они успели уже довольно приблизиться к, намеченной ими, конечной цели. И даже во время стремительных порывов, совершаемого ими, полёта, их не оставляли думы, как и каким образом всё у них будет происходить, и ещё, как бы им получше приступить к эт-ому непростому делу, когда уж поневоле придётся им соприкоснуться с существами по настоящему злобными, дикими и потому очень опасными, в то же время, весьма, изво-ротливыми и в немалой степени хитроумными. Они так заранее уже между собой реши-ли, чтобы очистить от бесов, не только эту одну студию, где бесы предстали пред чест-ной публикой почти в натуральном своём обличии, но поработать на будущее, очистив заодно и все другие студии и помещения Телецентра. Иначе, какой бы прок оказался от их поверхностного, скоропалительного набега, когда б вся эта же нечисть уже через са-мое непродолжительное время опять бы заполнила все закоулки и щели Телецентра!? Эти неутомимые искатели нежных, простодушных, человеческих душ, и попутно всяческих разнузданных для себя забав и игрищ, в этом случае так скоро не сдались бы, и не бросились отсюда, куда глаза глядят, лишь бы поскорее убраться от, нестерпимого для них действия Святого Духа, при столь лёгком для них обороте дела, и при столь ма-лых жертвах. Ведь хорошо известно, свято место пусто не бывает. У Паисия на этот счёт было своё, особое мнение. Он не раз говорил у себя в монастыре, среди своих же Боровс-ких монахов, что, если кому- то удалось очистить от бесов даже и всю Москву, то и тогда бы, в самое кратчайшее время они бы снова возвратились на свои места, прокравшись неведомыми, извилистыми своими тропами и ходами, и, в конечном итоге, заполнили все старые свои, насиженные, пристанища и норы, да ещё, глядишь, и, в гораздо больш-ем количестве. Конечно же, и ранее, лет, эдак, двадцать тому назад, некоторые люди, владеющие особым видением, и, наделённые исключительным усердием и своеобразным опытом, к ним мы должны отнести опытных магов, йогов и экстрасенсов и мало ли кого ещё, дав-но уже заметили, что с Телецентром не всё так ладно. В том числе, они прямо указыва-ли, что многие его студии и даже подсобные помещения, с началом его работы, постепе-нно были захвачены невидимыми нашими врагами, и впоследствии превращены ими в самые настоящие «Авгниевые конюшни», в грязные прибежища для их самых грязных и разнузданных игр и забав.                Но теперь уже мы оставим и старцев, стремительно летевших к Телецентру, и по-спешим скорее в, оставленную нами на время, студию, чтобы узнать, что ж такого особе-нного успело там произойти за то время, пока вслед за Паисием мы витали в облаках, а потом ещё и побывали в Новодевичьем монастыре, у игумена Нафанаила, и даже неко-торое, непродолжительное время наблюдали с чертёнком эффектный вылет старцев из кельи игумена. Более же всего нам крайне любопытно взглянуть, что такого ещё могло произойти на популярной Игре— «Колесо желаний» в тот опасный момент, когда прямо здесь, в студии, соприкоснутся в непримиримой борьбе две противоборствующие силы. Это, разумеется, случиться лишь тогда, когда здесь объявятся Игумен со старицей и свя-той старец Паисий.

Новые козни Гадажжёнова, удивительные происшествия.

Пока же в студии они ещё не появились, бросим беглый взгляд на то, как там обс-тоят дела, не взвинтилась и не испортилась ли снова ситуация в студии стараниями Гад-ажжёнова и его безобразного приятеля? Как ни странно бы показалось то человеку, ус-певшему уже сполна «налюбоваться» на наглые и до изощрённости хитроумные уловки  Гадажжёнова, нет, всё пока в студии обстояло вполне благополучно, Игра шла обычным своим чередом к тихой радости и умиротворению ведущего. Совсем недавно Гадажжёнов одержал убедительную победу над игроками из своей тройки, и, таким образом, завоевал себе право сыграть в финале. И теперь, усевшись ря-дом со своим жутковатым приятелем, занимался тем, что перешёптывался с ним, обсуж-дая с необыкновенной живостью те свои недавние, чрезвычайно ловкие проделки и все обидные словечки в адрес ведущего, которые он умело ввернул пока принимал участие в игре. Все эти его старания тем, или иным способом пытаться раздражать, «поддевать» самолюбие ведущего, имели цель не только получать от этого удовольствие, что, вооб-ще, присуще всем бесам и демонам, являясь их природным свойством. Но также преду-сматривали и более дальновидные цели- нарушить весь ход Игры, и, в конечном итоге, испортить и сломать её до основания, вызвав общественный резонанс. В особенности их смешили те моменты, когда ведущий из- за своей глупости попа-дал в совсем простые, дурацкие ловушки, которые ему очень ловко подстраивал, Гадаж-жёнов. Эти их перешёптывания порою заканчивались абсолютно идиотскими выходка-ми. От переизбытка поганых своих эмоций, оба разом иногда вдруг срывались со своих мест, заходясь в отвратительном, обезьяньем визге, сопровождаемом самыми нелепыми ужимками и прыжками.                Боль и негодование, закипало в, израненных, сердцах ведущего и старшего ассис-тента, от всех этих безобразий, они буквально скрежетали зубами, едва удерживаясь от нестерпимого желания, немедленно сорваться со своих мест, и вышвырнуть из студии и, вообще, из Телецентра, вконец обнаглевших, и, уже не знающих себе удержу, негодяев. Но чувство долга и большая ответственность за, выполняемую ими, работу, удерживало их обоих всякий раз от этого довольно опрометчивого и импульсивного порыва. Ведь, они ещё пока верили в возможность довести запись передачи до своего логического кон-ца, для чего и стремились всеми своими силами сохранить на Игре, видимый, порядок, и старались избегать и тушить малейшие поводы к возникновению ссор и конфликтов. И, таким образом, теперь, к настоящему моменту, большая часть передачи, худо- бедно, но была уже записана на носители, и всё лишь благодаря многих и многих их сов-местных, стоических, невидимых, стороннему, взгляду, усилий. И потому, если бы слу-чилось то самое, непредсказуемое, когда б не выдержали они и сорвались, отступив от, избранной ими с самого начала, линии поведения, поддавшись секундному, безотчётно-му чувству, и, бросившись на негодяев, немедленно вышвырнули их отсюда вон! Тогда, немедленно, была бы похоронена вся работа, проделанная их коллективом, с такими трудностями и небывалым напряжением нервов.                Но вот, уже наступил финал, и бесстыжая рожа Гадажжёнова вновь замаячила над игровым барабаном,-- подарки в студию!-- объявил он голосом короля, повелеваю-щего немедленно отрубить голову своей последней фаворитки. И тогда из первого, зри-тельского ряда медленно поднялась вoплощением загробного ужаса огромная, согбенная фигура приятеля Гадажжёнова с какими-- то бумажными кульками и свёртками в его, заросших волчьей шерстью, лапах. Тяжко ступая, он медленно двинулся к игрокам, мо-лчаливо томившихся возле игрового барабана, в ожидании очередного раунда Игры. И в ту же секунду что-- то в студии будто прорвалось. Среди зрителей, мятущейся, волной пробежал панический шёпоток,-- это что!! Я что- то, не… Я не врубаюсь, это, кто ж- та-кой?- И сейчас же на всю студию раздался визгливый, истерический, женский крик,- Бо-                же мой, какой ужас! Я не могу..!?— Это истерически взвизгнула дамочка из финальной тройки, и она, пометавшись в узком промежутке возле Колеса, вдруг довольно быстро «рванула» в сторону выхода. И сей-- час же другая уже дама, более солидная, лет сорока, сидевшая во втором зрительском ряду, тоже внезапно мертвенно побледнев, со стоном вскочила со своего места, и, пробравшись к краю трибуны, мелкими шажками быстро засеменила к выходу. Причём, всего какую- то минуту назад обе, почему- то, совсем не обращали внимания на, согбенную, фигуру в широкополой шляпе, сидевшую в первом, зрительском ряду, а в очень весёлом настроении наслаждались всем, происходившим на Игре: галантным и таким остроумным ведущим, но более всего смешными выходками Гадажжёнова и, конечно же, самой Игрой, столь непредсказуемой и странной. Все эти неожиданные проявления страха и истерии явно указывали на то, что в студии назревает паника, которая вот- вот должна разразится, и тогда- то неминуемо произойдёт, самое ужасное, то, чего более всего боялись ведущий и старший ассистент. И ведущий в этой очень опасный, критический момент проявил себя с самой лучшей сто-роны, он нашёлся почти мгновенно, ни на секунду не промедлив, не сплоховав, и в коне-чном итоге ухитрился спасти положение. Немалый опыт и превосходное чутьё на такие вот ситуации дали ему возможность своевременно уловить тот первый, едва уловимый, импульс паники, и своевременно его блокировать, когда была ещё возможность исправ-ить положение. Ни секунды не медля, он сразу же бросился к выходу, наперерез беглянк-ам, с самыми нежными, успокаивающими, словами,-- спокойно, спокойно, дамочки, я вас поддержу, со мной вы в абсолютной безопасности,-- и успел перехватить обеих почти уже в дверях. И потом мягкой, мужской своей магией привычно погасил их панический порыв, и потом неспешно повёл их обратно, каждую на своё место, успокаивающе журча поочерёдно то одной, то другой на ухо,-- ни о чём не беспокойтесь, и, главное, не бойтесь ничего, ведь, я всегда с вами.--                --А тот- высокий, сутулый, которого вы так испугались, он- наш, наш же собственный актёр, Спиридон Горюжданов! Его совсем не надо так бояться, Он просто- в костюме, загримирован, чтобы немного сгустить обстановку, и потом всем посмеяться..,-- объясн-ял и успокаивал их ведущий достаточно громко, чтобы слышно было и всем остальным в студии. И, таким образом, сумел, погасил, вот- вот уже готовую разразиться, панику, и, очень умелыми действиями. При этом он то и дело бросал косые, пугливые взгляды на Гадажжёнова, очень опасаясь его противодействия, или какого- ни будь подвоха. Но тот промолчал, видимо, не желая привлекать, повышенное, внимание к своему мохнатому приятелю.  И тогда, когда всё уже в студии начало постепенно успокаиваться, и приходить в своё обычное, нормальное состояние, всё вдруг испортил какой- то злостный шутник из задних, зрительских рядов. Видимо, вконец разбаловавшийся, и чересчур обнаглевший, от атмосферы вседозволенности, постоянных споров и бесконечных заковык, случавш-ихся в Игре, этот зритель надумал пошутить. И это получилось у него куда как не к ста-ти, очень неловко, и привело снова к тем же самым неприятностям, от которых едва то-лько успели избавиться. Тем более, что ещё и шутка- то его оказалась чрезвычайно глу-пой и очень старой, и могла позабавить, разве только самых невинных, неоперившихся юнцов.                --Ой, ой!-- крикнул он противным фальцетом,-- я тоже боюсь,» И сейчас же все головы в студии повернулись в его сторону, вместе со всеми повернулся и горбатый «Голем», про-должавший держать в своих мохнатых лапах какие- то свёртки, кульки, и довольно об-ъёмистую коробку. И тогда уже все смогли полюбоваться на его ужасающую рожу и мох-натые лапы. Результат неожиданного, всеобщего знакомства с существом непонятным и очень страшным превзошёл всякие ожидания. Все дамочки, находившиеся в студии, и, ещё минуту назад, так мило «щебетавшие», в веселом обсуждении от, только что увиден-ного, к ним следует обязательно добавить и некоторых мужчин, не отличавшихся, урав-новешенной, психикой, все они, вдруг разом смертельно побледнев, отпрянули назад. Немало добавило страхов и то, что опасный зверь, не только повернулся к ним, но и сде-лал несколько шагов в их сторону. Всё это закончилось тем, что они все, отличавшиеся чрезмерной чувствительнос-тью и боязливым характером, из- за, охватившего их тот час же, неудержимого страха, повскакали со своих мест, и начали искать себе безопасное прибежище, спешили скорее убраться подальше от опасного зверя. И, в конце- концов, все спрятались в узком проме-жутке, между стеной студии и высокой перегородкой, в которую упирался последний, зрительский ряд, загородившись стульями. Сутулый бес не смог, конечно, осмыслить своим, далеко не выдающимся, умом причин, столь скоропалительного, панического их бегства. И отозвался на все эти стра-нности недоумённым вопросом,-- что!?--                После чего надолго умолк, продолжая туго соображать и «переваривать», всё про-изошедше, своим, несовершенным, мозгом, но потом в его чугунной голове, наконец, что- то сработало. И тогда он осклабился в жуткой ухмылке, обнажив свою клыкастую, звериную пасть, привнеся тем новую волну страхов в, было немного ожившие духом, се-рдца зрителей, игроков и той части технического персонала, что оказалась в опасной близости от него. Возможно, что это тяжкое его мысленное усилие было как— то связано с подарками, которые он продолжал держать в своих лапах. Но так ли это, или же что-- то другое «варилось» в его голове, понять было трудно. Во всяком случае он вскоре что-то прорычал, будто водопроводная труба в ночной, неурочный, час внезапно прорвалась  от засора,-- я подарки давать всем буду! Идите, берите чего тут у меня.--
                Драгоценности в подарок игрокам и зрителям.

Однако, такого смельчака, не побоявшегося, принять из его невообразимых лап те свёртки и коробку с неизвестным содержимым, в студии не нашлось. И тогда, недоу-мённо обозрев, перепуганных, людей, он вытащил из своих «подземных глубин» вопрос к своему дружку-- прохиндею,-- чего они не берут-- то, Асгард?--                --Напугал ты их. Очень напугал, Дагон, ну, помнишь, как мы их там, у нас? Они теперь шевельнуться от страха боятся! А ты в голову это особенно не бери, иди сядь, посиди не-много, пока я с ними разбираться стану.--                Дагон, кивнув своей ужасающей мордой, покорно последовал  совету своего, обо-ротистого, дружка, уныло проскрежетав,-- ладно, тебе видней. Коли так, давай, дели сам им всё,-- и, выложив свои кульки и коробку на плоскую поверхность Колеса Желаний, угрюмо побрёл на своё место в первом зрительском ряду. Всё, прилегающее к нему, про-странство- весь первый зрительский ряд, также н все три последующих были теперь пу-сты, благоразумно оставленные, бежавшими в страхе, зрителями. И Гадажжёнов немедленно принял это приятное дело в свои руки, заранее уже ли-куя от всех тех будущих зрительских восторгов, восхищений и благодарностей лично ему, такому щедрому и великодушному!                --Внимание! Важное объявление! Граждане зрители и игроки!- Объявил он, схватив ми-крофон, стоявший поблизости на стойке.                --Мы привезли вам сегодня много подарков, чтобы вам хорошо запомнился этот особен-ный, очень необыкновенный день. Теперь не стесняйтесь, можете подходить сюда и вы-бирать то, что вам понравилось.                –И вот ещё что, каждому разрешается брать по шесть подарков, два больших ичетыре маленьких, и, главное, никого не бойтесь, товарищи, всё это я специально для вас вёз!-- С этими словами Гадажжёнов с треском разорвал бумажную обёртку, в которую была завёрнута большая коробка, снял крышку, аккуратно перевернул, и на гладкую поверхность Колеса, сверкая искрами, посыпались груды чУдных, прозрачных, искря-щихся, камешков. Отдельно он высыпал камешки большие по размеру, и камешки дру-гого цвета, от золотистого до ярко красного, и от бледно зелёного до густо синего цвета. И сейчас же среди зрителей, которые находили ещё в себе силы оставаться на своих пре-жних местах, но также и в той их части, которая по началу скоропалительно смалодуш-ничала, бежав со своих мест, но потом всё же нашла в себе силы пристроиться неподалё-ку от выхода, произошли сильнейшие волнения и внутренние, душевные борения. Их результатом явилось то, что вскоре отыскались и среди них первые желающие. Как и всегда в таких случаях, ими оказались самые решительные и предприимчивые. Они по-дходили настороженно, и на лицах их «читалось» недоверие и готовность, при первых  признаках подвоха всё обратить в смех и шутку. С недоверием всматривались они в, ра-ссыпанное на Колесе, восхитительное великолепие, целое море красивых, искрящихся, камешков. Самые опытные деловито царапали ими стекла очков или зеркальца, и, на-конец, убедившись, что никакого подвоха нет в помине, уже более не могли себя сдержи-вать. Они с жадностью целыми горстями хватали, искрящуюся, драгоценную россыпь, рассовывая её по своим сумочкам, портфелям, или же за неимением оных, по своим кар-манам, восторженно восклицая,- алмазики, алмазики, настоящие!--                --Отставить! Прекратить хапанье немедленно! Забыли о чём я вас всех предупреждал,-- Гадажжёнов подходил к тем, кто вконец обнаглев, хапал и рассовывая себе по карманам всё подряд. Он бесцеремонно у таких вытряхивал содержимое их сумочек, пакетов и ка-рманов на поверхность Колеса,-- напоминаю ещё раз, каждому брать по шесть, только по шесть! Два- больших, четыре- маленьких.--                И вскоре уже всё множество тех, кто находился в студии: зрителей, игроков, осве-тителей и, мало ли кто ещё по воле случая здесь оказался, в нужное время, в нужном ме-сте, вся их масса бросилась к вожделенному источнику счастья и богатства. Но каким- то чудом Гадажжёнову всё- таки удавалось их вовремя останавливать,-- не все сразу, то-варищи!—Зычно орал он.-- Соблюдайте очерёдность, в очередь, в очередь! Стройтесь все в очередь! Всем хватит, не бесп…--                --Это что такое! Немедленно прекратить безобразие!— Крикнул ведущий каким- то нео-жиданно неистовым и пронзительным голосом. Только теперь нашёл он в себе силы это сделать, когда безумная страсть наживы уже зашла слишком далеко, и охватила буква-льно всех. По непонятным причинам он пропустил тот самый главный, самый критиче-ский момент, когда Гадажжёновым затевалось, и уже фактически началось это лукавое, исподволь разжигаемое им, кипение самых пагубных, нездоровых страстей в зрительс-кой среде, а потом уже и среди всех, кто оказался в это время в студии. Он непоправимо опоздал с принятием решительных мер, чтобы остановить это безобразие. В полной мере всё это относилось и к его главному помощнику- старшему ассистенту. Причина такого временного их «выключения» из очень важных событий, проис-ходивших возле игрового Колеса, в которые они просто обязаны были вмешаться и пос-тараться не допустить их дальнейшего развития, так до конца и остались ими непоня-тыми. И вот что ещё характерно, всё то время, пока Гадажжёнов распоряжался и расп-ределял свои подарки на поверхности Колеса, устанавливал очередность среди, рвавши-хся к нему, получить свою долю, отнимал их у тех, кто, в конец обнаглев, и потеряв пос-леднюю совесть, хапал камешки вне всякой меры, ведущий и старший ассистент, пре-бывали в каком- то странном оцепенении. Оба стояли почти рядом с Колесом с, вытара-щенными в изумлении, глазами, будто поражались, внезапным одичанием зрителей и игроков и всех остальных, тотчас же, с немалым остервенением, присоединившихся к ним, которые, казалось бы, ещё совсем недавно казались такими милыми и рассудите-льными  гражданами, и ничем не обнаруживали столь отвратительную суть своей нату-ры.
                «Немедленно прекратить безобразие!» Страшная вакханалия.

И вот только теперь, придя в себя, ведущий возмутился духом, обретя, наконец, силы, противостать, творившемуся перед ним, безобразию. Но немедленно осуществить, задуманное, как ни желал он этого, он не мог, его задерживал старший ассистент, кото-рый по- прежнему оставался ещё в этом, изумлённо очарованном, состоянии. Ведущий, с недоумением и неприязнью оглядев его, принялся энергично трясти его за руку со сло- вами,- не спать на работе, не спать!- Стараясь побыстрее привести его в чувство.                Его энергичные действия, в немалой степени ошеломив старшего ассистента, тем не менее, вскоре возымели на того действие, он очнулся из своего странного состояния. Дурацкая гримаса постепенно сползла с его лица, оно сморщилось, выражая протест, насильно разбуженного, человека. Ведущий же, не давая ему ни секунды передышки, хотя бы немного, опомниться и прийти в себя, уже показывал ему на то, что творилось возле Колеса. И тогда уже оба они кинулись в толпу, окружавшую игровой барабан, пы-таясь загораживать доступ жадным, тянувшимся к дармовому богатству, рукам.                –-Вы опять, Гадажжёнов, устраиваете здесь безобразие, настоящий бедлам! Уводите, ув-одите их всех скорее отсюда!— Неистово крикнул он своим ассистентам, и те, быстро по-дбежав, начали с немалыми трудностями оттеснять и оттаскивать их всех от Колеса, страшно недовольных и упиравшихся, что им не дали получить свою часть таких дорог-их, очень нужных им всем подарков.                --Учтите, Гадажжёнов, теперь вы попались по- настоящему, и вам помочь я уж никак не смогу! Неужели вы не знаете, что за такие дела вам тюрьма грозит! Законы не для вас писаны, читать их вы не желаете, и устраиваете здесь бог весть что! Запомните, по на-шему Законодательству оборот драгоценных камней между физическими лицами запре-щён, категорически!--                --Ой, ой, ой! Как плохо-- то мне, он меня убьёт сегодня!-- Заохал тяжко Гадажжёнов, не-ожиданно глухим, и каким- то, ещё неслыханным от него, голосом, покрываясь сплошь очень странным, тускло- серым налётом. После чего выкинул, совсем уж непотребное. При том, вдруг загоревшись совершенно дикой, необузданной злобой, он неистово крик-нул каким- то визгливым и противным голосом,-- дался ему Этот! Поминает Его каж-дый раз, надоел совсем, сука!!--  Эта, совершенно недопустимая, откровенно хулиганская его выходка во всякое другое бы время непременно возмутила бы большинство, здесь собравшейся, публики, и, уж во всяком случае, на  это непременно бы отреагировал тотспециальный персонал, что был ответственен за  поддержание в студии надлежащего порядка. Но, увы, в дан-ный момент внимание абсолютно всех было со средоточено а, вернее, буквально заворо-жено, созерцанием того восхитительного, блестящего богатства, что «щедрой» рукой Га-дажжёнова было рассыпано на поверхности игрового барабана, и в результате и эта бе-зобразная его выходка должного отпора не получила. Через несколько секунд он уже сумел совладать с, одолевшим его внезапно, недуг-ом. И, как ни в чём ни бывало, опять было принялся без удержу болтать, как вдруг, бу- дто сразу всё вспомнив, набросился на ведущего со словами,-- ну, снова же опять, как всегда! Всё нам испортил!--                --Он всю Игру поломал, ничего делать не даёт. Всем мешает, зараза!— С досады от, одо-левшего его снова, необузданного, приступа бешенства, он яростно махнул рукой по по-верхности Колеса, и тогда на тёмный ковролин, устилавший пол студии, горя всеми ог-нями радуги, посыпалась чудесная, искрящаяся, разноцветная кисея. И тогда случилось то самое страшное, то, не очень ясно и определённо засевшее в головах ведущего и старшего ассистента, чего они, почти не сознавая, всегда боялись бо-лее всего. Потому что сейчас же все, кто находился в это время в студии, в особенности же те, кто стоял поблизости от Колеса, в том числе и операторы, и осветители, да, и все остальные, побросав свои прожектора, мониторы, и стулья, попадали на колени, на мяг-кий  пол студии. Все принялись усердно ползать по полу, подбирая и выковыривая из его мягких «зарослей» искрящееся, дармовое богатство.                –-Да, что ж такое! Ты что делаешь, сукин сын, скот настоящий!— Истерическим, страш-ным и, никогда ещё никем от него не слыханным, голосом крикнул ведущий, и этот странный звук его голоса дребезжащим стеклом разлетелся по всей студии. Но, увы, аб-солютно никто из, снующих по полу, даже не обернулся на этот его, пугающий, своей не-обыкновенной вибрацией крик.                Постояв растерянно над, творившейся перед ним на полу, вакханалией, он повер-нулся к первому, кто в эту минуту всеобщего безумия оказался рядом, то был старший ассистент.-- Я вас очень прошу, я уже не могу с ним! Вы же сами видите, что он вытво-ряет здесь, гоните его отсюда ко всем чертям, все нервы мне измотал, cкотина!--                –-Я-- то выгоню, вопросов нет,— поразился старший ассистент,-- но не понял, кто же то-гда за него в финале сыграет?--                –-Да…, кто за меня сыграет!?-- Червём влез в чужой разговор Гадажжёнов, уловив чут-ким ухом его суть, и тут же с своими обычными, наглыми смешками и  издевательски-ми ухмылками принялся что- то доказывать ведущему, и при том ещё настойчиво сов-ал ему в руки какую-- то сальную бумагу довольно непотребного вида. А ведущий к эт-ому времени, к сожалению, уже пребывал в довольно плачевном и даже упадническом состоянии духа. Источником тому была постоянная неудовлетворённость тем, как скла-дывалась Игра, то и дело ускользавшая, и не дававшаяся ему в руки. Это его состояние немало отягощали помимо прочего неистощимые ужимки и выверты Гадажжёнова. Вот и сейчас он настойчиво лез к нему с каким- то своим, наверняка глупым, вопросом, не отступал, и всё настаивал на чём- то,-- вы прочтите, прочтите, начальник, а то я знаю вас, начнёте потом опять кричать ваши глупые, «посажу, посажу!» У меня сердце, оно тоже- не казённое.--  Ведущий, пребывавший некоторое время в состоянии унылого само- капания,  принужден был вернуться в, творившийся вокруг него, хаос и сумятицу нездоровых страстей. Но читать поганую бумажку, которую с прежним упорством продолжал ему совать Гадажжёнов, было выше его сил. И от, давно уже кипевшей в его сердце, досады, в нём тотчас же, словно, подожжёная, спичка, вспыхнуло сильнейшее раздражение. И, целиком руководимый, этим внезапным своим, горячим импульсом, он взял Гадажжён-овскукю бумажку, и тут же было собрался её разорвать в клочья. Но, стоявший здесь же поблизости, и наблюдавший за его действиями, старший ассистент оказался начеку, он вовремя успел вырвать бумагу, не допустив тем самым потери, возможно, важного доку-мента. С удивлением и долей презрения оглядел он своего, потерявшегося, шефа,-- так же нельзя, документ всё-- таки!—                Развернув помятую бумажку, он отошёл с ней поближе к свету и углубился в чте-ние. --Вот это да,-- криво усмехнулся он, осилив её содержимое,-- так и знал, этого стер-веца голыми руками не возьмёшь, ведь, всё предусмотрел, гад!--                Подойдя  к ведущему, отчуждённо стоявшего у Колеса исполнения желаний, он тихо доложил ему на ухо,- у этого,-  такая справка, что он этими самыми алмазами полы стелить может.--                --Откуда?—Поразился ведущий,-- ты мне одно лишь скажи, откуда он смог их достать, работая на какой— то своей задрипанной, мухосранской, ткацкой фабрике?!--                --Видишь ли, Артур,-- старший ассистент впервые за всё время своей работы на Телеце-нтре, в этой студии, с удовольствием позволил себе так вот запросто обратиться к свое-му начальнику, никогда прежде не допускавшему в отношении себя подобных вольнос-тей,-- город Адов это— небольшой, рабочий городок в Якутии. Он возник при «трубке», там у них, где алмазы добывают, а вот материю свою для костюма он заказал совсем в другом месте-- в городишке по соседству, в двадцати километрах от Адова.--  Пояснения подчинённого, и эта его нарочитая вальяжность в общении с ним, нем-ало добавили, и в, без того уже подавленное, состояние ведущего. В ответ он только и смог, что сокрушённо простонать.– Ладно, разрешаю, давайте им всё, суйте им сколько хотите, хоть в ж.. пихайте!-- Он махнул рукой, отстранившись от безумия, которое без промедления, тут же снова охватило всех, столпившихся и нетерпеливо томившихся всё это время у Колеса и поодаль от него, ожидавших окончательного решения вопроса о во- зможности снова прильнуть им к дармовому богатству. Когда понемногу всё постепенно улеглось и успокоилось, и, позванный на пом-ощь, медицинский персонал немного подлечил ссадины и ушибы, полученные участни-ками, опять вспыхнувшего мгновенно нездорового ажиотажа, и все они несколько при-вели себя в порядок, Игра возобновилась, и кое— как пошла своим обычным, корявым чередом.
Правда, сыграть удалось, кроме Гадажжёнова, лишь одному узбеку, приехавшему из какого— то далёкого Ген- Зи- Юля. Ему выпало первым начинать Игру, и он сделал  первый ход, но ход этот у него  получился очень глупым, потому что в качестве первой, отгадываемой, буквы он отчего- то выбрал букву «ы», прямо сказать, не самую ходовую, что в результате сразу привело к ошибке, и переходу хода. И вот, следующим- то игрок-ом как раз и оказался Гадажжёнов, а узбек фактически полностью выбыл из дальней-шей игры, как, впрочем, и все остальные трое игроков первой пятёрки. Все они никуда не девались, продолжая стоять здесь же, на своих местах, но никакого практического уч-астия в игре уже не принимали, выполняя в некотором роде фигуру умолчания. В процессе следствия узбеку, как и всем остальным, кто находился в это время в студии, задавались вопросы, среди прочих ему задали и такой вопрос,-- отчего это он на-звал такую не очень ходовую букву, тогда как существуют другие, куда чаще встречаю-щиеся, буквы?-- Вопрос привёл его в сильное смущение, и он по началу было замялся, но следователь надавил, и после многих  запирательств он принужден был отвечать. И вот как он объяснил свой глупый выбор,-- я не хотел «ы», я очень любить «ё», но пло-хой, очень злой шайтан влез в башку, кусал везде, очень больно кусал!--  И таким вот курьёзным образом ход неизбежно перешёл к Гадажжёнову, который уже, как говорится, «больше кия из рук не выпускал», и опять набрал очень много очк-ов. По сценарию Игры победителю полагалось играть в суперфинале, в нём в качестве супер приза разыгрывался— автомобиль, были и другие ценные и очень привлекатель-ные призы.

                «Хочу спеть!»

Ведущий, кляня Гадажжёнова про себя всяческими погаными словами, скрепя се-рдце, принуждён был объявить его победителем, и уже собрался было начинать финаль-ный этап за  приз Фортуны,-- но тут вдруг оказалось, что у победителя имелась своя осо-бенная, горделивая фантазия, о притязаниях на которую он немедленно и заявил,–- поз-вольте, начальник, спеть в минуту триумфа?— Обратился он к ведущему, при первых же его словах, начавшего неприязненно морщиться и отворачиваться, словно вдруг по-веяло чем- то, протухшим и дурно пахнувшим. Но удачливого финалиста эта физионо-мистика нисколько не смущала, он продолжал добиваться и настаивать на своём, -- хотя бы раз, сегодня можете обойтись без скандала,-- уродовал он свою непотребную рожу,на- глой ухмылкой, от которой, в самом деле, многие бы, очень вкусные вещи могли бы по-чти мгновенно испортиться. Гадажжёнов теперь уже почти не скрывал свой природный, чрезвычайно злобный норов, и он даже уже не просил, а требовал и настаивал на сво-ём. Согласно, существовавшим на Игре, правилам, время песен и плясок к финально-му этапу заканчивалось, но, увы, к этому времени, ведущий уже был практически мора-льно сломлен, возникавшими то и дело, неурядицами, но, главное той, напряжённой, ат- мосферой, сложившейся в студии, из- за постоянных стычек с Гадажжёновым. Он уже со многим смирился, и фактически уже не был способен активно противодействовать его хамскому натиску. Да и, кроме всего прочего, ему отчётливо уже была видна вся прова-льная суть Игры, напрочь загубленная этим, продолжавшим егозить возле Колеса жела-ний, прожжённым, аферистом. И поэтому, исходя из этого, уже абсолютно очевидного для него факта, исключительно лишь ради спокойствия и умиротворения игроков и зрителей, приехавших сюда из, бог— весть, каких дальних, российских углов, он и ста-рался всё- таки довести игру до её логического конца. Только из этих своих соображе-ний, отчётливо возникших в его голове в эту минуту, он и махнул безвольно рукой, да-вая тем самым своё разрешение неугомонному певуну делать то, чего тот с таким напо-ром от него добивался. При этом в жесте его явно угадывались пренебрежение и даже откровенное презрение к, просившему, так что этот безвольный его жест можно было бы изъяснить примерно такими словами: «Давай, собака, делай своё поганое дело!» Певуна ни в малейшей степени не покоробил оскорбительный взгляд и жест веду-щего, он немедленно испустил дикий, восторженный крик, после чего без промедления полез на эстраду, а забравшись на неё, снова выкрикнул что- то в том же торжествующ-ем духе. Одновременно он принялся ободряюще махать зрителям своими непомерными ручищами, как бы ободряя их, притихших и не понимавших, чего же им теперь такое ждать от этого, распоясавшегося вконец, игрока. Певец же приготовился издавать сладостные звуки, по началу он было попытался принять, соответствующую для этого вдохновенного дела, несколько скорбную и том-ную мину, но, увы, вышло что- то совсем уж жуткое и неприятное, отчего зрители из со-седних с эстрадой рядов дружно зашикали. И тогда, собственно, сразу и началось пение, и, вопреки всем сомнениям, и даже, родившемуся сначала в зрительской среде, недове-рию к певческим способностям ловчилы- игрока, оно оказалось выше всяких похвал. И даже сам ведущий, наедине с собой, вынужден был отдать ему должное, правда, внешне он ничем этого не показал. Голос Гадажжёнова был наделён удивительной, восхититель-ной прелестью, а уж коли выражаться совсем точно, поганец владел тем изумительным голосом, каким обладал наш великий бас прошлых лет.                --На земле весь род людской,…,-- пел он, наполняя своим невыразимым по красоте тем-бра и мощи голосом всё студийное пространство, от этого голоса сладко замирало у слу-шателей сердце, и хотелось снова и снова впивать в себя этот сладостный, звуковой нек-тар.                Но некогда уже нам слушать, завораживающее, пение Гадажжёнова, поскольку  уже вскоре возле Телецентра должны появиться наши воздушные путешественники, иг-умен и  старец Нафанаил. Поскольку появление их в студии совсем не пустяк, но неиз-бежно привнесёт в её, и, без того напряжённую, атмосферу, свой особый колорит и даже, вполне вероятно, её переменит коренным образом. И это их скорое появление с большим нетерпением и даже некоторой долей волнения поджидал Егор Фомич, занимавший за-метное  положение в этом известном, познавательном и развлекательном учреждении. К сказанному, по— видимому, следовало бы ещё добавить (исключительно дабы лишь на-помнить нашему читателю), что целью их появления в этом достойном учреждении бы-ло изгнание из стен его огромной массы существ необычных, отличавшихся, чрезвычай-ной коварностью, назойливостью и злобой. А также, что существа эти, к несчастью, как раз и имеют великую склонность во множестве поселяться, именно, в таких, очень весё-лых и уютных местечках. Их неодолимо влекут туда такие, трудно ощутимые нами, но хорошо видимые бесами свойства человека, как гордыня, алчность и подлое смехотвор-ство. Весьма возможно, что в нас есть многое и ещё чего— то такого, о чём, милый чита-тель, нам, пожалуй, сейчас даже лучше бы и не задумываться, дабы не окунуться по нео-сторожности в какую— ни будь такую дрянь, что потом неделю будешь ты ходить и кру-тить головой, плеваться и содрогаться при одном лишь зыбком воспоминании о ней. А надобно признать, что подобного «добра» в многочисленных студиях, уютно расположи-вшихся в стенах Телецентра, в иные дни и часы, а особливо в вечернее, но так же и в но-чное время, подготавливалось по наущению бесов, а потом и выбрасывалось зрителям такое несметное количество, что сами бесы от буйства чрезмерной радости, охватывав-шей их в те мгновения, когда им удавалось своими вкрадчивыми шёпотками и подс-казками внушить сценаристам и режиссёрам передач свои гнуснейшие измышления, и, таким образом, в будущем заполучить себе их души. Но главная—то беда заключалась в том, что впоследствии повреждались души многих зрителей, кто был очарован и соблаз-нён этими их зрелищами, и кто будет впоследствии неизбежно увлечён бесами в их ужас-ные, подземные страдалища. Пока же всё то, пребывавшее здесь, бесовское скопище от души выламывалось, веселилось и гуляло порой до утра, проводя время в своих бесов-ских вакханалиях, танцах, и нескончаемых хороводах.               
                Мальчишка и всё то, что он увидел.

Но посмотрим, как всё происходило на самом деле. До Телецентра святой Паисий добрался вместе с игуменом без каких-- либо особых приключений, и потом благополу-чно произвёл себя и игумена из бестелесного состояния в телесное, приютившись в укро-мном местечке между тощих кустиков, с теневой стороны здания Телецентра. В процес-се этого удивительного таинства он старался оставаться вдали от досужих, посторонних взглядов, так что этот поразительный процесс остался практически ни кем не замечен. Но, как оказалось впоследствии, всё-- таки уберечься полностью им не удалось. Одни, очень любознательные, и всё примечающие, глаза успели заметить и внимательно рас-смотреть это очень странное и необычное явление. Обладателем их оказался тринадцатилетний мальчишка, валявший неподалёку дурака, и нетерпеливо поджидавший в скверике Телецентра свою маму, по удивитель-ному стечению обстоятельств как раз и работавшую, именно, в этом, ценимом многими москвичами и, даже признаваемым ими очень престижным и интересным, учреждени-ем. Заметил необычайное явление он по нелепой случайности, и поводом к тому пос-лужило его вынужденное безделье. Мама велела ему обязательно дождаться её, пока она не закончит на работе все свои какие-- то очень важные дела, и потом она твёрдо ему об-ещала выполнить то, чего он с таким упорством и надеждой добивался и выпрашивал у неё уже целых три последних месяца, а, именно, чтобы отправиться вместе с ней в один очень большой и известный всем универмаг, и, наконец, купить ему такие славные и оч-ень ему нужные роликовые коньки. Вот тогда- то Витька Перевёртышев узнает, как по настоящему нужно кататься на этих коньках. И теперь, когда желанная цель была от него уже буквально в двух шагах, он при-нуждён был здесь ждать и проводить это томительное время в этом очень скучном, неп-риятном месте, заставленном сплошь множеством машин, кучно лепившихся к высоко-му, стеклянному зданию. Вот из— за этого, ища себе хотя бы какую-- ни будь забаву, по-зволившую бы ему немного развлечься, и как-- то скоротать, так медленно и томитель-но текущее, время, он и сдвинулся немного в сторону, в направлении чахлых кустиков, высаженных сбоку от Телецентра.                Сунулся же он туда только потому, что вдруг заметил нечто, лежащее, среди куст-ов, а, именно, сильно запылённый, да, к тому ж ещё и, порванный, зелёный мячик с нес-колькими, опоясывавшими его, белыми полосами разной ширины.  Конечно, в другое бы время он даже на него бы не взглянул, но теперь, и он годи-лся ему на то, чтобы немного развлечься в нехитрой забаве-- попинать его ногами, вооб-ражая себя самым ловким и быстрым среди всех, известных ему, игроков в футбол, за-бивальщиком голов-- Олегом Блохиным. И вот он уже было направился к тому месту, где застрял среди ветвей этот непри-глядный мяч, как откуда— то в воздухе, здесь же поблизости, само собой возникло не-кое, быстро мельтешащее, коричнево-- зелёное облачко. Едва заметив его, он тут же, ни секунды более не медля, что есть силы кинулся бежать прочь от него, этого, крутящего-ся с сумасшедшей скоростью, очень подозрительного и поэтому опасного мутного облач-ка, и так бежал он всё далее от него, и тем самым постепенно удалялся от Телецентра, пока совсем уж не выбился из сил, и не понял, что он уже в полной безопасности. Причи-ной же его испуга и поспешного бегства при взгляде на это, очень странное, пёстрое об-лачко, было, собственно, не само это облачко. Подумаешь, чего бояться- то его, мы и не такое видели! Но тут ему в голову, неизвестно откуда, пришла очень страшная, цепеня-щая и, немедленно охватившая его всего, мысль, и прежде всего его сердце и голову, что вот— вот эта дурацкая штука сейчас взорвётся, и тогда уж- всё, прости-- прощай насовс-ем эти, такие милые, и уже совсем реальные роликовые коньки, а также и мама, и Вить-ка Перевёртышев с его противным выпячиванием каких— то его, якобы необыкновен-ных, способностей, и, вообще, буквально всё тогда исчезнет!                Но, убедившись, теперь, что он уже вроде бы в безопасности, и находится на дос-таточном удалении от непонятного, опасного и мутного облачка, мальчишка быстро присел на корточки, и всё своё внимание снова обратил на непонятный, пёстрый, быст-ро вертящийся шар, или скорее на какой— то переменчивый клубок-- облачко. Чтобы уж до конца разобраться нам с этим мальчишкой, следует сказать, что вообще-- то он эти самые взрывы очень как любил, хотя и несколько их побаивался. Такие  противоре-чия встречаются и не только у таких хулиганистых мальчишек, как этот, но даже и у вполне взрослых людей. Они, как бы это сказать вернее, совсем не редкость, как могло бы это показаться с первого взгляда. Так что мальчишка буквально впился взглядом в то место, где впервые заметил разноцветный, мельтешащий шар, и, как оказалось он никуда не исчез, и ещё продол-жал вращаться, постепенно увеличиваясь в размере, и буквально на его глазах чернея. И вот так, постепенно, из него сформировались два довольно необычных, и никогда ещё им невиданных дотоле, очень странных по своему обличию человека. Оба оказались в длинных, чёрных до пят одеждах, из которых один показался ему глубоким стариком, а второй был по моложе, но тоже далеко не юноша.                От столь поразительного, в своей исключительной невообразимости, явления, причём не только ранее им никогда не виданном, но о чём он даже никогда и ни от кого не слышал, цепенящий ужас крепкой хваткой сжал его нежное, детское горло. Вследст-вие чего, как только началось это поразительное превращение, он впал в некоторое по-добие ступора, и был способен лишь на то, чтобы хватать ртом судорожно воздух, чтобы совсем не задохнуться. Это неизбежно ввело его в другое, ещё более не приятное, тягост-ное состояние— безостановочной, мучительной икоты. Собственно, из-- за этой самой икоты он и был обнаружен святыми отцами, которые поняли, что утаиться им не удал-ось. В результате им пришлось терять драгоценное время на разговоры с мальчишкой, ведь, оставлять его в таком плачевном состоянии, было никоим образом нельзя. Поэто-му они поспешно подошли к нему, и затем святой Паисий одним лёгким движением пер-ста снял с него икотную муку.                –Чего ты, мальчик, так испугался,-- ласково заговорил с ним игумен, святой же Паисий предпочитал помалкивать, долгие годы затвора отучили его от легкомысленных бесед с мирянами. Мальчишка в первый момент дичился, боясь общению с людьми, способны-ми на такие поразительные превращения, о которых он никогда раньше не слышал, и даже не видел в самых захватывающих кинофильмах, признаваемых всеми его друзья-ми за высший сорт, и, что особенно ценно, признавал это и, непререкаемый в их компа-нии, авторитет-- сам Витька Перевёртышев. Тогда святой Паисий лёгким касанием руки слегка затуманил сознание мальчиш-ки, вследствие чего его воспоминания об увиденном, странном явлении приобрели хара-ктер чего-- то очень неопределённого и далёкого. Так что его воспоминания обо всём, случившемся, постепенно отодвинулись в его сознании в самые дальние уголки памяти, и, в конечном итоге, он почти полностью всё позабыл, и потому с удивлением и долей опаски смотрел на этих незнакомых и странных людей в чёрных мантиях, с какой-- то стати заинтересовавшихся им.                Святые отцы, наконец, поняли, что, нечаянно возникшая у них, забота о совсем не нужном свидетеле необычного их появления в этом месте, отпала, и они, перекрестив на дальнейшую, добрую жизнь мальчишку, и тем самым перепугав необычайно одного  проказливого чертёнка, неотлучно вертевшегося возле него, и уже считавшего, что осо-бых проблем у него с этим озорным мальчишкой не предвидится, и ему удастся уже в скором времени научить его очень многим весьма скверным штукам, чем собственно он и завлечёт его в свои сети, и, в конце-- концов, достигнет той, постоянной и никогда не покидавшей его, цели-- заполучить, повреждённую, душу мальчишки. Таким быстрым и, весьма, действенным способом, преодолев, было возникшее пе-ред ними, затруднение, святые отцы со спокойным сердцем направились на встречу с Егором Фомичом, чтобы всё-- таки попытаться освободить такое просветительское, ин-формационное и развлекательное учреждение, как Телецентр, от, захватившего его, бе-совского воинства. Но едва только они успели сделать несколько шагов в направлении центрального входа, как до них донеслись чьи-- то очень резкие до скандальности и гру-бости выкрики, и тогда они сразу же заметили какую-- то, чрезвычайно рассерженную, женщину, бегущую им навстречу, и, явно проявлявшую свою злость и раздражение по их адресу.                Святым отцам не стоило больших трудов догадаться, что причиной её гнева было их общение с мальчишкой, что, по всей видимости, она очень тревожилась за него, что они могут чем- то ему навредить. Они также догадались, что женщина эта каким- то об-разом была связана с мальчишкой, и, по всей видимости, была его матерью. Но теперь времени у них на улаживание и этого, возникшего внезапно, конфликта не оставалось совсем, поэтому святые отцы действовали быстро и решительно.                –Её бесы распаляют!?-- убеждённо сказал игумен Паисию.                –Двое, отъявленных мерзавцев, один перед другим стараются, вытрющиваються, хвос-тами погаными крутят, суют ей всякую дрянь то в нос, то в уши,-- согласился Паисий,-- но мы сейчас их немного отрезвим, давай-- ка осени её своим целовальным.-- Результат от крестного знамения, исподволь положенного игуменом на женщину, прозябавшей долгие годы в лоне атеизма, превзошёл все ожидания. Ещё какую- то ми-нуту назад она готова была с великим ожесточением нападать на них, обвинять во всех смертных грехах за приставание к её любимому сыночку, теперь же, едва только они с ней поравнялись, она отчего- то вдруг пошатнулась, и едва не упала, но святые отцы ус-пели её вовремя поддержать. Это было внешнее проявление той немедленно, начавшей- ся в ней, внутренней перемены, ещё мало чем обнаруживаемой, но она началась в ней почти сразу под благодатным воздействием святых старцев.                Уже вскоре, когда по не многу она начала приходить в себя, выяснилось, что же-нщина эта абсолютна лишена того внутреннего раздражения и злобы, которые в ней бу-шевали ещё какую— то минуту назад. И раздражение это с великой страстью и упорс-твом всё время «подогревалось» и «разжигалось» в ней всё теми же бесами. Теперь же, когда с помощью старцев, она ощутила в себе благое начало, она принялась горячо из-виняться и выражать им свои сожаления за свою несдержанность, поняв, что такие лю-ди никакого вреда её мальчику принести не могут. Уже не таясь, игумен снова осенил её крестом, а святой Паисий пошептал про себя какую-- то особенную, свою молитву, и по-том положил тоже на неё свой не совсем обычный крест. Бесы, в первое же мгновение опрометью рассыпавшиеся в разные стороны от свя-того распятья игумена, через некоторое время сбились в кучу, и с великими сожаления-ми и воплями издали наблюдали, как их упорные и длительные труды, и самые великие тщания погубить и, наконец-- то, заполучить себе в руки эту, пропащую, душу, в один миг пошли все прахом. Но более всего их удручали те очевидные, духовные перемены, которые тут же начали происходить в женщине, совсем ещё недавно так близко подсту-пившей к той черте, после которой уже начинаются очень быстрые изменения её души, обычно заканчивавшиеся её необратимым распадом. И только одним лишь прикоснове-нием святого креста весь их труд вот так сразу обратился в прах, все их упорные и дли-тельные труды! И от сознания этой великой своей потери такая ярость и злоба охватила их, что они буквально места себе не находили, изводя себя в каком- то бессмысленном, неистовом и безостановочном кружении на одном месте. Но нам уже пора, оставим эту женщину, и чертей, и поскорее последуем за святыми отцами, которые уже спешили к зданию Телецентра, ведь, в то самое время, пока они приводили поистине в божеский вид эту, павшую духом, женщину, они уже видели вдалеке Егора Фомича, который при-зывно махал им рукою, приглашая их поскорее последовать за ним. Конечно же, святые отцы не забыли, что в монастыре Федотья уже ждёт появле-ния святого Паисия, и ввиду их, возникшей, задержки, по всей вероятности, немало вол-нуется и переживает от неизвестности и, предстоящего вскоре ей, волнительного перелё-та к Телецентру. Что уж говорить о том скором, всем им предстоящем, участии в очень необычном и, явно, опасном деле! В немалой степени это волновало и самого игумена, то и дело мыслью он представлял в уме, как будет освящать огромную студию, заполнен-ную под завязку, разношерстной, праздно настроенной, толпой, и невольный страх схва-тывал порой его сердце. Он очень боялся упустить что- то существенное, проявить слаб-ость, когда великое множество бесов начнёт со всем своим бесовским неистовством им мешать и всячески противодействовать, устраивая свои хитрые ловушки и каверзы. В особенности его смущало присутствие в студии великого множества людей в тот, предс-тоящий ему, очень ответственный момент, когда он начнёт освящать помещение (в эт-ом, собственно, и состоял обряд изгнания бесов), совершенно нерасположенных, и никак не подготовленных к этому святому делу. Между тем, святые старцы вскоре сообразили, что им, по- видимому, совсем не следовало, без особой нужды, задерживаться здесь, возле столь бойкого заведения, каким являлся Западный Телецентр, дабы не привлечь к себе излишнего внимания. Ведь, вок- руг здания Телецентра жизнь буквально кипела: непрестанно подъезжали автомобили, в поисках себе места для стоянки, из них вылезали, озабоченные, люди, тут же устремляв-шиеся в большие стеклянные двери его вместительного подъезда. И, уже ни на что более не отвлекаясь, они немедленно поспешили к, ожидавшему их вдалеке, и по- прежнему призывно махавшему им рукой, Егору Фомичу, чтобы узн-ать от него, уже более основательно и подробно, где, в каких условиях предстоит им «во-евать» с бесами? Помимо этого, им надо было хорошенько обдумать, каким бы наилуч-шим способом, не привлекая к себе, по возможности, внимания, окружающих, осуществ-ить это, ещё доселе неслыханное, дело по выдворению из студии, по- видимому, совсем не малого числа бесов. Но, как уже говорилось, прежде Паисию предстояло ещё достав-ить сюда старицу Федотью. Вместе с ней нужно было также захватить из монастыря не-которые святые предметы, пока остававшиеся ещё там: святую воду, кропило, свечи, металлическую фольгу ( в неё завёртывалась нижняя часть свечей), бумажные наклей-ки с крестами, и некоторые другие мелочи. Основную часть предметов, необходимых в этом деле, игумен уже захватил с собой (как ни тяжело а, главное, с какими неудобстава-ми это ни было сопряжено), в том числе: небольшой, складной, столик, чашу, кадильни-цу и требник. В монастыре всё это, он обычно использовалось во время молебнов.
                Предстоящее, освящение студии, и некоторые сомнения игумена.

Но все эти мелкие трудности казались ему несущественными в сравнении с тем, что им предстояло ещё совершить, и вот это- то, теперь уже вплотную подступившее, де-ло продолжало всё более его смущать своей, устрашающей, неопределённостью. Взявш- ись с самого начала было за него со всей решимостью, к тому же, уговорив и старицу Федотью помогать ему, а за тем и, упросив святого Паисия, игумен, казалось бы, не дол-жен был уже ни в чём сомневаться. А, между тем, чем дальше заходило дело, тем всё бо-льшие и большие сомнения одолевали его, лишь спокойный, умиротворённый вид свя-того Паисия, шедшего с ним рядом, и, казалось бы, не имевшего даже тени каких- то со-мнений на этот счёт, немного успокаивал его. Когда они совсем близко подошли к Егору Фомичу, и буквально были уже в нескольких шагах от него, Паисий сообщил игумену, что здание Телецентра буквально кишит бесами, и дело, по всей видимости, предстоит им очень серьёзное. Это не добавило игумену спокойствия и тем более уверенности в, предстоящем, деле. Корень всех его сомнений состоял в том, что само помещение, которое предстояло им освятить (в этом, собственно, и состоял метод изгнания бесов), никаким боком, хотя бы в малой степени, не соответствовало тем требованиям, которые предъявлялись к по-мещениям, предуготовленным для этих целей. В студии во время этой чрезвычайно за-нимательной передачи велась по сути самые настоящая азартная игра, составлявшая, наиболее интересную и притягательную для зрителей её часть. Для игумена же самая главная заковыка состояла в том, что освящать студию как раз приходилось в самый разгар этой Игры, а это, вообще, выходило за все мыслимые рамки!!        Все эти огорчительные соображения только теперь обнажили перед игуменом ис-ключительную сложность, предстоящего им, дела, тем более, в отсутствие всякого опы-та в делах подобной сложности. Но даже и это ещё было не всё. Студия была, в трудно вообразимой степени, переполнена бесами, о чём его только что предупредил святой Па-исий, умевший прозревать даже сквозь самые непроницаемые стены. Но, что делать, от-ступать уже было поздно, оставалось лишь уповать на то, что всегда служило прочной защитой и опорой для всякого христианина, тем более такому опытному монаху, каким был игумен,- на силу святых молитв, и ту невидимую, но, вполне, ощутимую, и, всегда сопутствующую всякой молитве, необоримую силу Святого Духа. В таком небывалом по ожесточённости, предстоящем, столкновении с бесами иг-умену насущно также требовалась святая вода, вооружавшая возможностью поражать бесов ещё в отдалении. Едва попав на кожу им, святая вода затем оказывала на них точ-но такое же, обжигающее, действие, как кипяток на всякое живое существо. Впоследст-вии, уже в непродолжительное время, у бесов возникали, весьма, болезненные ожоги, со-путствующие им, волдыри, от чего бесы так и боялись её. Подспорьем в этом деле всегда служило кропило, с помощью которого воду удавалось разбрызгивать на немалые расс-тояния, и, таким образом, настигать бесов ещё на, отдалённых, подступах.  Федотье игумен поначалу предполагал поручить только чтение молитв, но теп-ерь, когда страх и переживания за неё увеличились в нём многократно, он решил отдать ей также второе кропило, захваченное им на всякий случай, и большую часть святой во-ды, чтобы в самый лихой момент она смогла отбиться от бесов. Перебирая в уме, не ос-тавлявшие до сих пор его, сомнения, он так и не мог представить себе всё до конца, как в конечном итоге у них всё там сложится, и во что это всё может обернуться. И, тем не менее, он стоически пытался об этом не думать, в особенности о том, что освящение буд-ет производиться во время игры, когда алчность разжигалась практически неприкрыто. Для себя же он положил так, уж коли Паисий согласился ему помочь, то, значит, и сам грех его будет не столь велик, и он сумеет его отмолить впоследствии. После коротких приветствий Егор Фомич без лишних слов повёл святых отцов в свои Мастерские, чем привёл в великое изумление всех, работавших там в это время: слесарей и ремонтников, среди которых были исключительно мастера и подмастерья, а также наладчиков электро и электронного оборудования и ещё слесарей с их  ученика-ми, едва только начинавшими, осваивать эту очень нужную профессию. Все они, нико-гда прежде не замечавшие за своим начальником склонности к общению со служителя-ми культа, все, как один, в изумлении вытаращили на них глаза, едва только они перед ними появились. Но благородные мужи долго здесь не задержались, Главный Энергетик сразу же провёл их в свой обширный кабинет, в котором не только углы все и стены бы-ли уставлены оборудованием самого разного назначения, но даже в центре самого каби-нета, загораживая стол начальника, громоздились одна на другую какие- то коробки, некоторые без крышек, с кабелями и деталями непонятного назначения, у стен же ящи-ки и эти коробки громоздились почти до самого потолка. В связи с дефицитом времени, Егор Фомич хотел было сразу же приступить к де-талям, предстоящего им, дела, а также собирался безотлагательно сделать звонок в про-пускной отдел, чтобы оформить на всех пропуска для прохода в Телецентр и далее в, ну-жную им, студию, конечную цель их, весьма, воинственных намерений. Но святые стар-цы заблаговременно поспешили предупредить его, что им срочно требуется доставить сюда ещё одного, очень нужного им, для их церковных священнодействий, человека. И тогда, не секунды более не мешкая, святой Паисий ввиду отца Нафанаила и Ег-ора Фомича, снова отправился в монастырь, поначалу, с привычной для него сноров-кой, преобразившись, в который уже раз за день, в небольшое, быстро мельтешащее, об-лачко, а затем уже полностью исчез из вида, что, как и раньше, со проводилось слабым хлопком. По прошествии семи, или десяти минут, в течении которых Егор Фомич с игуме-ном обсуждали удивительные способности святого старца, облачко неожиданно вновь появилось в кабинете, и в непродолжительное время из него сформировались сначала святой Паисий, но уже с бидоном святой воды в руках, и с массивной ношей на спине, каковая уже через мгновение тоже, уплотнившись, стала старицей Федотьей. Вот теперь они могли уже оценить свои силы, и договориться, как и каким наилучшим способом, по возможности, дружно и слаженно, осуществить им, задуманное, дело- освятить сту-дию, и тем самым изгнать из неё, совершенно зарвавшуюся, и обнаглевшую, бесовщину. То есть, по сути о плане нападения на эту чертовщину.                Но, стоп, стоп! Это никуда не годиться- вот взять так с наскоку да и, выложить всё разом читателю, прежде, чем эти события самым естественным образом сами не «по-дойдут», и начнут разворачиваться постепенно и осуществляться, но также ещё и мно-гие другие, предшествующие им. Ведь, известное дело, если, хоть раз, уступишь себе, на-рушишь, намеченную, последовательность и стройность изложения материала, потом жди беды- обязательно столкнёшься с немалыми трудностями и препятствиями всякого рода, начнёшь путаться, искать концы и начала, а потом ещё и увязывать одно с друг-им, пока совсем не устанешь, и не плюнешь в сердцах на всё, и не отложишь, было нача-тую, работу в долгий ящик. Да, трудно бывает впоследствии справиться с материалом, когда дашь себе волю, хотя бы малую, слабину! Вот поэтому- то я и предпочитаю умолчать, и не выбрасывать на читателя весь груз сразу, подобно скаковой лошади, в бешеном угаре первой добравшейся до финиша, и сразу сбросившей с себя седока за ненадобностью, сочтя дело уже сделанным. Нет, мы предоставим читателю самому созерцать все эти события, во всех их возможных подроб-ностях, когда дело постепенно дойдёт до них. События, весьма, необычные и во многих отношениях чрезвычайно примечательные.
                Удачливый чертёнок, «какое хорошее место- этот Телецентр!»

Однако, мы совершенно позабыли о том несносном чертёнке, обуреваемом чрез-мерной гордыней и тщеславием, который в безумной лихорадке кинулся было от стен монастыря во след святым отцам, отбывшим от туда с такой невероятной и недоступной никаким  чертям скоростью, так что чертёнок мог рассчитывать лишь на чудо, или на какую- то совсем уж неожиданную и глупую, слепую удачу в своей жалкой попытке оты-скать их где-- то впереди, вдалеке на, избранном с самого начала ими, пути. Но чертёнок оказался страшным везунчиком. Он летел всё и летел в том, выбранном им с самого на-чала, направлении, с каждой минутой всё более и  более понимая бессмысленность этой своей затеи. Ведь, прошло достаточно уже времени, чтобы эти, преследуемые им, мона-хи, либо уже долетели до конечной цели их путешествия, либо изменили направление полёта, свернув куда— ни будь, и, таким образом, давно уже совершенно сгинув, затеря-вшись в необъятном городе. Однако, бросить, отказаться от, выбранного с самого начала им, дела ему не поз-воляла его безмерная гордыня и упрямство, затмевавшие в нём все остальные его жела-ния, чувства и предпочтения. И только из- за этого он сразу же отвергал буквально вся-кую было робкой тенью, возникавшую в его уме, мысль, что ему никогда, ни при каких обстоятельствах, не удастся догнать этих хитроумных, ловких монахов на их загадочном пути. Но, повторюсь, он оказался большим везунчиком, ему очень помогло то соверше-нно случайное обстоятельство, когда Паисий и Нафанил принуждены были задержать-ся у Телецентра, сначала провозившись с, так не кстати подвернувшимся им, мальчиш-кой, оказавшегося совсем ненужным свидетелем их появления возле Телецентра, а пот-ом и с его матерью. Так что, когда чертёнок уже, практически, ни на что не надеясь,про-  должал свой унылый полёт, равнодушно всматриваясь в окрестности, открывавшиеся перед ним внизу, он к неописуемой своей радости, и сейчас же, возродившейся в нём мгновенно, надеждой, вдруг увидел сутулую фигуру cвятого Паисия, входившего в ка-кое-- то странное высокое, стеклянное здание, возле которого возвышалась, вообще, ка-кая— то, несусветно высоченная, как игла, башня, горделиво взметнувшаяся к небу. И он тогда, уже ни секунды более не раздумывая, как настоящий герой, безрассудно броса- ющийся в саму гущу боя, кинулся вдогонку ему, но, как уже вскоре выяснилось, всё-та-ки промахнулся. Потому что внезапно обнаружил себя в огромной студии, под завязку заполненную сотнями и, возможно, даже тысячами людей, сидевших рядами в обширн-ом зале, и, с интересом наблюдавшими, за совершенно разнузданными, а порою так и, доходящими до полного бесстыдства плясками и песнями, распущенных девиц и молод-ых людей, прикрывавших свои тела едва- едва какими- то несуразными, разноцветны-ми, блестящими обносками. Но не это так восхитило и несказанно обрадовало его, совсем нежданно, когда он немного по обвык и по привык к темноте в те местах, где сидели зрители, он вдруг обна-ружил там такое несметное количество своих соплеменников, которые буквально обло-жили своими мохнатыми телами всё пространство этого помещения, и свисали от туда наподобие виноградных лоз, или вернее даже крупных летучих мышей. Такого скопища родни он даже никогда и вообразить себе не мог. Они облепили весь потолок и цеплял-ись буквально за всякую неровность, каждый выступ, и даже небольшая какая- ни будь железяка или палка, что у ж говорить о, специально приготовленном для передачи обо-рудовании, использовались ими, чтобы хоть как-- то примоститься и найти себе место.                -- Эге-ге- ге,-- сказал тогда сам себе чертёнок, весьма, глубокомысленно (ведь и черти порой не лишены некоторой изысканности, и способности делать в некотором роде фи-лософские заключения),-- вот так штука, то- то я сразу же почуял, как откуда- то несёт нашим живительным, родным духом- скотным двором!-- И надо признать, что черти не тратили здесь своё время даром, как только какая- ни будь миловидная девица или парень пускались в пляс, или вдруг начинали голосить дурными голосами, все они, своим, трудно вообразимым, скопищем сейчас же гурьбой срывались со своих мест, выпрыгивая и выскакивая на эстраду, и пускаясь немедленно в присядку. И тут- то и начиналась у них такая безумная и, совершенно ничем не обузда-нная, катавасия, что всякий бы нормальный человек, решивший ненароком, заглянуть сюда (конечно же, при том обязательном условии, чтобы он смог всё это разом увидеть и услышать), без сомнения, хотя бы на короткое время, лишило бы его разума. А, найдя в себе, всё- таки, силы по добру- по здорову поскорее убраться отсюда, долго бы потом плевался и отплёвывался бы при одном только воспоминании об этом мерзостном нава-ждении. Тем временем, одни из бесов сразу же присоединялись к певцу или певице, отте-няя их и, без того не очень привлекательные завывания, такими душераздирающими воплями, что создавалась совершенно невыносимая какофония звуков, но, как раз она- то, и приводила чертей в ещё больший восторг и неистовство. Это поразительное зрелище до того воодушевило и поразило воображение моло-дого чертёнка, никогда доселе не видавшего такого бешеного разгула страстей, и это ему чрезвычайно понравилось, так что он тут же совершенно позабыл о своих прежних гор-деливых претензиях и устремлениях. Но, кроме того, местная братия оказала ему очень тёплый приём, в то время как кровная его же родня смотрела на него презрительно, и всегда насмехалась над ним. Эти же все были под хмельком, и важно объясняли ему, что уже давно привыкли к этой роскоши, такой аристократической жизни, и даже совсем те-перь не представляют себе, как это можно было бы жить без всего этого восхитительно-го, если бы оно- их теперешнее наслаждение разом куда- то внезапно рухнуло бы и безво-звратно для них пропало навсегда, и, что в таком, дескать, чрезвычайно прискорбном случае, они едва ли бы согласились продолжать жить и дальше, когда б в одночасье все они оказались где- ни будь на холодной, голодной улице. Так что уж чертёнок теперь решил и не возвращаться вовсе в родной дом, дав се-бе зарок, оставить навсегда родные пенаты, и обосноваться тут, на этом новом, гораздо лучшем, и, очень, очень приглянувшемся ему, своей какой-- то неповторимо бесшабаш-ной весёлостью и разгулом, месте. Правда, место было довольно тесноватым, но зато это было единственным его не-достатком, а, главное, оно обещало ему множество всяких приятных минут веселия, раз-влечений, и, милого его сердцу, баловства, а в будущем во всех отношениях множество всяческих отрадных дней. Вот так порою круто меняется наш жизненный путь, и иногда находишь себе по-лезное и интересное совсем не там, где так долго чего- то ждёшь, и очень многими тяжё-лыми трудами добиваешься себе хорошего и полезного. Но, увы, радость чертёнка от этого, нежданно обнаруженного им, места, столь по-разившего его в первый же момент, своим масштабом и необычайным разгулом страс-тей, и неудержимым порывом к веселию, подвернувшегося ему по нелепой случайности, окажется не долгой. Такова жизнь, её неожиданные повороты, довольно чувствитель-ные в иных случаях, а порою так и даже очень жестокие удары судьбы, к сожалению, по-делать с этим ничего невозможно!                Но об этой страшной катастрофе, когда в одночасье рухнут все его надежды и упо-вания на будущую весёлую жизнь, когда рассыплются в прах, было уже завертевшиеся в сладостном упоении бесчисленные и до того милые, весёлые танцы, выверты, игрища и проказы, и многое, многое чего ещё другого, отлично придуманного, в том числе и им самим, будто кто-- то внезапно вошёл, и погасил было уже, запылавший, яркий и весё-лый фейерверк, но обо всём этом мы расскажем несколько позже. Теперь же скорее поспешим в студию, где Гадажжёнов только что с большим ус-пехом исполнил арию Мефистофеля из оперы Фауст, и его пение поразило буквально всех, кто имел счастье в это время находиться в студии. Ободренный, грандиозным ус-пехом, пришедшим к нему, хотя и ожидаемо, но всё равно так сладостно внезапно, и ему, конечно же, хотелось ещё и ещё впивать этот радостный и, всегда желаемый им, восторг публики. И потому сейчас же он решил поразить её ещё одной своей по настоящему «уб-ойной» «вещью», неизменно принимаемой ею, c восторгом.               
                Грандиозный успех Гадажжёнова, внезапная, ужасающая размолвка!

«Очи чёрные!» Объявил он со своей обычной приторной ухмылкой в точности так, как, если бы во время застолья, в ресторане, официант объявил следующим блюдом чёрную икру. И он уже было начал своим чудным, полным ласкового бархата, голосом, и уже даже успел взять то первое, очень нежное и такое, изумительно чарующее,- «Ооочи  чёоо…ооорные», как вдруг опять, при том так неуместно и совершенно не некстати, в его сладостную песнь влез ведущий! Он незаметно дал отмашку дирижёру небольшого оркестра, ютившемуся у края эстрады, и эта отмашка для него, вне всяких разночтений, означала лишь одно- немедленно умолкнуть, одновременно один из ассистентов выклю-чил оборудование, к которому подключён был микрофон, стоявший перед Гадажжёнов-ым.                --Закончили, закончили с пением,- торопливо сообщил всем ведущий,- времени у нас со-всем не осталось.--                --Вы согласны участвовать в игре за главный Приз Колеса желаний?— спросил он, обо-рачиваясь к Гадажжёнову, и стараясь говорить торжественно. Это была та стандартная фраза, какой завершалась всякая игра, то, что он всегда спрашивал у каждого победите-ля, в полном соответствии со сценарием на игру. Говоря всё это, ведущий подошёл нем-ного ближе к эстраде, но при этом явно старался избегать гадких, глумливых глаз тщес-лавного певуна.                Ничто, казалось бы, не предвещало бури, все зрители, игроки, а также творческий и технический персонал с видимым спокойствием и благодушием вслушивались в при-вычные команды ведущего, казалось бы, ничто не вызывало никаких опасений. И, тем не менее, это, видимое, спокойствие было обманчиво, и, как показали все, последовав-шие за тем, события, этот, казалось бы, вполне, рядовой, безобидный вопрос ведущего, таил на самом деле в себе настоящий атомный заряд. Потому что, едва только он его за-дал, вопрос этот немедленно произвёл на Гадажжёнова точно такое же действие, какое, бывает, оказывает лёгкое движение бомбового запала, на всю массу, имевшегося в ней, заряда пластида! Вот и реакция Гадажжёнова оказалась в точности такой же, и потому, не успели ещё стихнуть слабые отголоски от слов ведущего, как в ту же секунду он возз-рился на него с такой, поистине, лютой ненавистью, что всем, находившимся в это вре-мя в студии, немедленно почудилось, что сейчас, вот прямо сейчас на их глазах, через какое-- то ещё одно неуловимое мгновение произойдёт что- то совсем уж страшное, ни-когда, и никем неслыханное и небывалое, выходящее за все мыслимые рамки. Что, при-мерно, можно было бы сравнить с таким неожиданным явлением, как, если бы их всех, всех их  сразу, пока ещё находящихся тут, в этой студии, в одно неуловимое мгновенье выбросило бы на безлюдный и, при том, люто холодный берег Ледовитого океана! Либо.. ..(об этом, правда, они даже думать побаивались), как все они вдруг оказались бы на ка-кой- ни будь отдалённой, безжизненной и, совершенно пустынной, планете, без воды, еды и…, просто, вообще, без всего, нагишом! «И что прикажите нам тогда делать!??» с ужасом задавались они вопросом.                --Ты что меня прерываешь, сука! Ты кто здесь такой!!— Взвизгнул неожиданно громко, утробно клокочущий, голос певца, сразу же поразивший всех, какой- то разительной своей непохожестью на то, что он извлекал из себя буквально только что перед этим. В студии мгновенно установилась мертвенная, гнетущая тишина, это и было то самое, че-го все очень опасались, то, страшное и, никогда ещё ими неизведанное. И вот что важно ещё, в этот поразительный момент певец таким наглым и сове-ршенно беспардонным образом попирал те, самые незамысловатые и обыкновенные правила общения между людьми, какие имеют у нас повсеместное распространение. Что уж говорить о том, что обращался он таким хамским образом не к кому- то там, не к тё-те Стеше, и не к Павлу Демьяновичу (хотя, безусловно, и они тоже требуют к себе, впо-лне, приличного и достойного обращения), а к главному лицу в студии, человеку, заслу-женному, уже завоевавшего своим немалым талантом, и умением вести легко и весело это не простое дело, любовь и уважение многих и многих телезрителей! Но, с другой сто-роны, чего же ещё и ждать от такого существа, чья жизнь целиком направлена лишь к одной, неизменной, цели, разными хитрыми уловками и заманчивыми предложениями, нашёптываемыми вкрадчивым голосом, на ухо какому- ни будь простодушному христи-анину, а ещё лучше атеисту, с тем, чтобы завлечь того сначала в одно поганое дело, впо-следствии- в другое, не менее мерзостное, и, таким образом, постепенно и незаметно ов-ладеть им окончательно и целиком. И теперь, на пике своего певческого триумфа, поддерживаемый, практически, всеми зрителями, игроками, и отчасти даже техническим и творческим персоналом, Га-дажжёнов ощущал себя полным хозяином положения, и уже не считался ни с чем, и ни с кем. Он отчётливо это ощущал и знал, что сейчас ему уже дозволено всё, что в студии не найдётся никого, кто сумел бы выступить и противостать его наглому, обескураживаю-щему напору, и тем хитрым магическим приёмам и невидимым воздействиям, которые он исподволь пускал то и дело в ход, когда лишь один голый напор и хитрость не давали ему желаемого результата. И теперь он лез уже напролом, продолжая «гнуть» свою наг-лую, подлую линию,-- значит это, поёт певец,-- продолжил он несколько патетически,-- все плачут от удовольствия и восторга, тут является этот хмырь в пиджаке, и всё мне ломает!--                --Ты что, идиот что ли, ничего совсем не соображаешь!? Ну, тогда и иди отсюда, слыш-ишь, тебе говорю, иди, иди отсюда, уматывай! И больше тут не показывайся, ты никому не нужен, без тебя управимся, уж как- ни будь сами!— заключил он свою хамскую, вкон-ец бесстыжую и, неподдающуюся никакому здравому осмыслеиию, речь. И эти слова его прозвучали для ведущего так, словно у него над ухом вдруг грянул невидимый оркестр, и сыграл ему начало трагической симфонии Франца Шуберта номер четыре. И тогда, почти мгновенно и чрезвычайно остро он осознал, во всей полноте, что лично для него означают эти хамские слова и наглые притязания, вконец обнаглевшего, певуна. А озна-чать для него они могли только то, что напрочь, сразу же и безжалостно выбивали под ним тот невидимый, но зато всегда, хорошо ощущавшийся им, фундамент, который од-ин лишь и позволял ему оставаться здесь тем полновластным распорядителем всего и вся, здесь происходившего. Вместе с тем, как- то совсем уж некстати, в голову ему вдруг просочилась, неизве-стно откуда взявшаяся, та старая его, давнишняя мыслишка, выражавшая потаённое, жгучее его желание,-- вот он- момент, вот она- твоя, долгожданная, возможность, отбр-ось все сомнения, бери, хватай негодяя за шиворот, и волоки его в коридор, потом сразу же к выходу, и затем, с позорящими негодяя, криками и напутствиями, вышвыривай его, голубчика, из Телецентра на мокрый от короткого летнего дождика, последних дней августа, асфальт. Да, так можно и так, наверняка, нужно было бы поступить ведущему, но, увы, увы! К сожалению, к этому моменту ведущий уже был в значительной степени сломлен, да и, помимо всего прочего, по своему характеру он был далеко не боец, он опасался ог-ласки, превратных, посторонних мнений. И потому такие очень грубые, однако, в пол-ной мере, соответствовавшие хамским словам и хулиганским выходкам, зарвавшегося, певца, были совершенно чужды характеру ведущего. Безусловно, ведущий, имел опреде-лённый вес в некоторых, довольно влиятельных кругах, и даже был в хороших отноше-ниях с некоторыми, всем известными, весьма, значимыми в столице, людьми. Рассчи-тывал ли он впоследствии воспользоваться их содействием, мы этого не знаем, и потому не берёмся судить что- либо по этому поводу. Из того же, как и что он ответил Гадажжё-нову, тоже осталось не ясным, каким образом он решил поступить в дальнейшем. Со стороны же всё это выглядело, как полная сдача всех своих позиций, и, уж во всяком случае, что- то очень похожее на полную капитуляцию. Судите сами.                --Ладно,-- глухо произнёс ведущий, и лицо его покрылось плотным, тёмно- вишнёвым налётом, с примесью буро- синеватой ржавчины,-- пой, сволочь показушная, и дальше, я этого не хотел, но жди, гадина, не долго тебе осталось здесь пакостить и коверкать нашу любимую Игру, скоро ты взвоешь, как чорт на сковородке.--                С такими удивительными словами, отражавшими всю бурю, какая в этот момент бушевала в его душе, ведущий тенью Гамлета молчаливо прошествовал к той же самой двери, из которой он появился в самом начале Игры, когда ещё ничто не предвещало та-кого бурного «взрыва» страстей, и, последовавшего за тем, её печального исхода, и  вскоре скрылся за ней. Как выяснилось впоследствии, слова ведущего оказались проро-ческими, исполнившимися почти в точности, как он и предрекал. Хотя всё совершилось совсем не теми могучими силами, на которые он в тайне рассчитывал, а некими людь-ми, не обладавшими явно никакой силой, но зато в тайне своей души которые могли со-прикасаться с силой необоримой.  Ведущий ушёл, и та мертвенная тишина, которая немедленно установилась в сту-дии едва начался этот невообразимый конфликт, ещё продолжала звенеть в ушах зрите-лей и игроков, ставших невольными его свидетелями, а также всех тех страстей, кото-рые ему сопутствовали. Вопреки ожиданиям Гадажжёнов ничем не выразил своей бурной радости от, с та-кой легкостью доставшейся ему, победы над ведущим, столь бесславно и безоговорочно сдавшего, по сути, все свои начальствующие права, перед, неописуемой, наглостью и, со-вершенно невообразимыми, претензиями, возомнившего бог весть что о себе, самозван-ного, певуна. И, таким образом, он получил возможность творить на Игре всё, что толь-ко вздумается его поганой душонке. И, тем не менее, к удивлению, присутствовавших, последние слова ведущего подействовали на него каким- то непонятным и, удручающ-им, образом.                –Ну, почему!--                --Почему он всегда так всё портит!-- Сетовал и горевал он, будто это и не он сам вовсе, буквально только что, с наглым, издевательским напором выдворил ведущего из сту-дии!                --Скажите, ну, скажите мне, наконец, как можно петь, дарить людям радость, когда тебе плюют в самое сердце!—И, сейчас же, все: зрители и игроки, и, вообще, все, кто был в студии, восприняли боль артиста с большим личным сочувствием и желанием любым способом, но поскорее обогреть, измученное, сердце певца своим тёплым участием. И по-тому они, как один, принялись его упрашивать, склонять и уговаривать, чтобы он что- ни будь для них ещё спел, а это только и нужно было проказнику и шалуну Гадажжёно-ву, который, поломавшись для приличия ещё какое- то время, вскоре пошёл на попят-ную, найдя, всё- таки, в себе силы души и сердца для нового творения, словом, он опять полез на эстраду. Но в этот раз он отмёл «Очи чёрные», как вещь, совершенно недопус-тимую в обстоятельствах, сложившихся после ухода ведущего, и, тем более, с учётом его мрачных посулов. Нет, он выбрал боевое «Из-- за острова на стрежень».
         
Стенька Разин, возглашение: «Благословен Бог наш!», и что из этого получилось.               

По студии широко разлился мощный и гордый голос Стеньки Разина, он то уми-ротворяюще затихал, то звучал возмущённо и протестно, обволакивая своим разбойни-чьим шармом всякое робкое человеческое сердце. И в тот горький момент, когда уже Стенька Разин повёл непростую беседу со своими товарищами, которым тоже захотел-ось отведать прелестей заморской княжны, в студию деловым шагом вошли Егор Фом-ич с тяжёлым бидоном в руках и, сопровождавшие его, игумен Нафанаил со складным столиком и монахиня Федотья, тоже с какими вещами. Изумляя, замершую в блаженном томлении, публику, и несколько мешая ей слу-шать печальную песнь про разбойника Стеньку Разина, который под влиянием своих завистливых товарищей уже было собрался швырнуть княжну в бурные воды матушки-Волги, они молчаливо прошли вдоль стен студии, остановившись возле двери, через ко-торую только что вышел ведущий. Здесь игумен привычным движением раскинул свой складной столик, положил на него молитвослов, крест, чашу и кропило, другие священ-ные предметы, зажёг три свечи, после чего, умиротворённо оглядев свою немногочисле-нную паству, произнёс,- ну, что ж, начнём потихоньку с Божьей помощью,- и покадив кропилом на Егора Фомича и Федотью, стоявшую с небольшой иконкой творца в руках, потом на занавеси, скрывавшие дверь, и на ближайшую стену, после чего торжественно и протяжно возгласил,- Благословен Бооо..г наш!- На что Федотья с Егором Фомичём дружно отозвались,- Амии..нь.- Игумен продолжил с должным пафосом,-Слава Тебе, Бо-же наш. Слава Тебе.- Певцы ответили,- Царю небесный, утешителю, душе истины,..- И так далее, не слишком громко, но и не тихо пошло у них довольно споро это святое дело- освящение студии от сил тёмных и злобных. И вот, уже оно дошло до троекратного освя-щения елея, которым, обыкновенно, освящаются стены дома, и игумен возгласил уже все, надлежащие, молитвы, после чего он и приступил, собственно, к окроплению «стен и клетей дома» со словами:« Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, окроплением вод сея освещённые в бегство да, претворится всё лукавое бесовское действо. Аминь.,… »                Эти молитвенные возгласы игумена и тихое пение Федотьи и Егора Фомича бы-ли едва слышимы за громогласным рыком Стеньки Разина, всё- таки, бросившего, кня-жну в бурные воды матушки- Волги, дабы унять нездоровое волнения и ожидания своих товарищей. Но, чем далее шло освящение студии, тем всё слабее звучал голос разбойни-ка, и тем громче «разгорались» молитвы игумена и его паствы, пока певец не учудил та-кое, что сначала заставило всех слушателей единодушно содрогнуться, а потом вскочить со своих мест, дабы поскорее куда- ни будь отсюда убраться. Постепенно слабевший, но ещё какое время, остававшийся достаточно могучим, бархатистый голос певца, видимо дойдя до некой невозвратной, критической точки, пос-ле которой эта постепенность уже не могла долее сохраняться, внезапно сорвался на ка-кой- то дичайший, совершенно неописуемый визг. Ближайшим подобием ему, но не так-им громким, прежде всего приходят на ум те звуки, которые обычно издаёт молодой, проворный поросёнок в момент, когда его уже поймали, и засовывают в мешок с тем, чтобы отдать его хозяйке, и та, уже через непродолжительное время превратит его в превосходный холодец. Содрогнись читатель, и вспомни эти строки, когда под водочку пережёвываешь это нежнейшее блюдо.  Между тем, голос певца не сразу успокоился и затих после своего неожиданного конфуза, но и потом ещё некоторое время продолжал всё так же булькать и щебетать что- то очень злое, птичье, оглушая своим жутким визгом нежные уши своих добрых по-читателей. Они и представить себе не могли, чтобы их любимец был способен на что- либо подобное, напоминающие, звуки, издаваемые патефонной иглой, когда она выска-кивает из, уготованной ей, колеи, и начинает произвольно ползать по пластинке. Одна-ко, и это сравнение лишь в слабой степени отражает то, что выделывал со своим голо-сом, само- званный, певец. Но вот он уже совладал с собой, сразу же принявшись с боле-зненным видом что- то бормотать и жаловаться на кого- то,-- ох, как мне плохо- то!—за-скулил, завыл он,-- раньше тот хмырь вредничал, а теперь эти пришли убивать меня со-всем!--                --Люди добрые, помогите одинокому певцу, уберите от меня этих,..,чёрных, я из-- за них, проклятых, теперь даже петь совсем не могу!— Немедленно на помощь певцу было пос-пешил старший ассистент, чтобы разобраться, что с ним такое приключилось, а, глав-ное, чем, cобственно, он так не доволен!? Но тут, буквально сразу же, началось ещё что- то такое, совсем уж невообразимое и едва ли доступное, человеческому разумению. Пока все морщились и страдали от, с трудом переносимых, трелей Гадажжёнова, что- то, столь же пугающее, одновременно началось и с его мохнатым другом. И это, дей-ствительно, было нечто удивительное, и оно уже в непродолжительное время развилось до величин таких, не замечать которые было просто нельзя. И странное явление немед-ленно приковало к себе всеобщее внимание, ибо такие, пугающие, вещи просто не могут долго оставаться втуне. Но пора уже объяснить, в чём было дело, и что такое там приключилось, а было то, что ни с того, ни с сего мохнатую рожу Гадажжёновского дружка по непонятным причинам стало вдруг разносить и распирать самым невообразимым образом, и при том ещё одновременно довольно сильно перекашивать, буквально до неузнаваемости! И в результате всего этого уже вскоре получилось, просто- таки невообразимое, рожа его до-стигла, таких невероятных объёмов, продолжая и дальше всё дуться и болезненно корё-житься, что, казалось, будто она была не самой существенной принадлежностью живого организма, а какой- то никчёмной и, никому не нужной, надувной игрушкой.  Подозрение, зародившееся вскоре у некоторых,- мол, такое поразительное измене-ние не может состояться в одной лишь голове, никак не затрагивая и не сказываясь в остальной части тела. И это мнение, уже в непродолжительное время, вполе подтверди-лось, присмотревшись к, заросшему собачьей шерстью, телу Гадажжёновского прияте-ля, эти, наиболее любознательные, представители, собравшейся, публики, вскоре убеди-лись, что и тело его, с некоторым опозданием, но с той же, необузданной, силой претер-певало те же, устрашающие, изменения, начав раздуваться самым неправдоподобным образом. Попутно они заметили ещё одну странность, фосфоресцирующие, глаза зверя, видимо, вследствие, сопутствующих внешним изменениям, столь же чудовищных внут-ренних перемен в его органах, расширились, будто что- то донельзя странное и удивите-льное поразило его.                Между тем, в этом гибельном, в своей потённой, опасной природе, процессе через какое- то время наступил перелом, неуправляемый его рост, замедлился, тело зверя об-рело, прямо- таки, устрашающие, объёмы. Его, лоснящаяся, рожа коснулась верхних светильников, наливаясь жутким, ярко бурым цветом с фиолетовым отливом, и тогда, сразу все ощутили, что находятся у той опасной черты, когда малейшее промедление грозит им неминуемой бедой. И они кинулись все, как один, врассыпную, стремясь ук-рыться за чем- то тяжёлым и устойчивым, способным защитить их от, ужасного по своей мощи, взрыва. Но, вопреки всем опасениям, чего- то страшного и непоправимого к всеобщему  успокоению не произошло. Внутри зверя, что- то неожиданно взвизгнуло, переходя в яр-остное шипение и свист, и тогда незамедлительно процесс повернул в обратную сторону, причём, всё это опять совершалось с такой же, потрясающей, скоростью. Непомерная, морда и тело зверя, стремительно начали возвращаться, как было решили все, в свои первоначальные размеры. Но, сдуваясь, и так шипя, тело зверя вдруг принялось ещё  метаться по полу из стороны в сторону, роняя оборудование, и пугая, попадавшихся ему по пути, людей. Словно то было вовсе и не тело живого существа, а так какой- то обык-новенный, никому не нужный, надувной мяч, в котором лопнула камера. По студии распространился лёгкий, тошнотворный запашок, все начали морщи-ться, в ход пошли носовые платки и тряпки, которыми затыкались носы, и пытались через них дышать. Однако, вскоре включилась вентиляция, которая быстро и исправи-ла положение, все вздохнули с облегчением, понимая, что, возникшая, было опасность каким- то образом рассосалась сама собой. И, успокоившись, таким образом, от своих, неоправданных, страхов, взоры всех опять устремились на мохнатого Гадажжёновского товрища, ещё продолжавшего, своё причудливое, телесное умаление. Но, как вскоре выяснилось, это уже была заключите-льная фаза его фантастических изменений. Тело его вернулось уже в своё первоначаль-ное состояние, и все подумали, что на этом всё и закончится, но, вопреки их ожиданиям, зверь продолжил своё стремительное умаление, беспомощно мечась по полу, теперь уже меж кресельных ножек зрительской трибуны, путаясь в своих же, ставших теперь для него непомерно большими, одеждах. Но было уже ясно, что дело движется к заверше-нию, и, действительно, вскоре зверь начал притормаживать свои беспомощные конву-льсии, и, наконец, совсем угомонился. Тогда, пыхтя, и что- то злобно и обиженно на ко-го- то ворча, он начал выпутываться нз- под своего трепья, одновременно ища и выби-рая в нём для себя что- то, подходящее, чем бы он смог прикрыться. И не нашёл ничего лучшего в результате, как выбрал в качестве своей новой одежды свою же старую май-ку, ставшую для него теперь просто- таки необъятной. Из неё- то он и изготовил себе но-вое одеяние, порвав сперва её на куски, используя для этого свои острые зубы, а затем, связав из них что- то похожее на детский комбинезон, на этом и успокоился, наконец, яв-ив себя «миру» в новом своём, умалённом, виде. Что немало повеселило многих, но наш-лись и такие, то были те самые зрительницы и некоторые зрители, но также кое- кто из игроков, которых совсем ещё недавно так напугал он, буквально до полуобморочного состояния, когда надумал нести к игровому барабану свои подарки. Теперь же это был  совсем не такой страшный, клыкастый зверюга, а всего лишь смешной хвостатый зве-рёк, не превосходивший по своим размерам, мальчика начальных классов. Но вот, приподнявшись на свои, ещё немного, взбрыкивающие, лапы, он забавно отряхнулся, и, продолжая что- то недовольно ворчать, и кого- то обвинять, заковылял к  своему прежнему месту, на которое и вскарабкался с некоторыми затруднениями. Его глухое ворчание отнюдь не походило теперь на тот прежний, его мощный рык, а скорее напоминало тявканье небольшой собачки. Тот час же та самая дамочка, которую так  перепугала при раздаче подарков клыкастая морда зверя, теперь, жаждая отмщения, кинулась к нему, замершему в нелепой позе в кресле, в своём детском комбинезоне. По-ка она подбиралась к своему врагу, она одолжила у одного из зрителей увесистую  трость, и подбежав с ней к, столь сильно умалившемуся, и ослабевшему, врагу, принял-ась охаживать ею его со словами,- ах, ты, сволочь такая! Получай же! Получай, гад, ско-тина, за это!- Зверёк, хоть и казался теперь жалким, и каким- то, болезненно cъёжившимся, его совсем не испугал нежданный, воинственный набег, видимо, в своей прошлой жизни, он давно был приучен к чему- то подобному. Будто только того и дожидался, он с яростн-ым, собачьим визгом принялся атаковать и бросаться на воинственную даму, норовя вцепиться ей в ногу или цапнуть за руку. И в непродолжительное время, являя немалую сноровку и боевитость, он для начала, ловко вцепившись своими мелкими зубами в пал-ку, ухитрился во мгновение ока её перегрызть пополам, лишив тем самым, нападавшую, её оружия. Дамочка в горячке схватки пыталась действовать ногами и руками, но и здесь зверёк не дал ей спуску, выбрав мгновение, он вцепился зубами ей в руку, тем са-мым и решив окончательно исход поединка. Дамочка мгновенно поняла всю тщету своей затеи, огласив студию отчаянными криками от нестерпимой боли, таким образом, бесславно затем покинув место «схватки», и поспешив поскорее убраться из студии.
                Старший ассистент и кое- что о чепухе.

Казалось бы, подобный пример должен был бы сразу же охладить боевитый запал у всех, желающих, проучить зверя, ничуть не бывало! Напротив, это наглядная демонст-рация, показавшая, что зверь, хоть несколько и ослабел, но сил у него ещё достаточно, чтобы справиться с противником, почуявшим его слабость, распалила и даже разгнева-ло их ещё более. Так другая дамочка, не менее пострадавшая от переживаний при виде ужасного зверя, подступавшего к ней, сейчас же, вооружившись зонтом, с великими криками набросилась на зверька, ощетинившегося, и свирепо клацающего зубами. А вместе с ней и кое- кто из, осмелевших, мужчин, зрителей и игроков, мгновенно припом-нивших, какую гадость под видом подарков преподнёс им этот подлый зверь. Все они вскочили со своих мест, и были уже готовы присоединиться к воинственной дамочке. И тогда уже в самом воздухе студии создалась и повисла та напряжённая и тревожная ат-мосфера, которую немедленно ощутили все, бывшие здесь,- вот- оно, началось! Ещё се-кунда, другая и начнётся что- то совершенно невообразимое,- подумали они сейчас же.                –Какая- ни будь неописуемая возня и чуть ли не драка!- Их воображение рисовало всё новые и новые страшные картины. Но тут, по счастью, старший ассистент уж сообраз-ил, что его молчаливое потворство всему, что творилось в студии, далее просто невозмо-жно. Ибо это уже было явным, личным его недосмотром, попустительством тому очеви-дному, начинавшемуся, безобразию и самоуправству отдельных, безответственных, лич-ностей, которых ему в обязательном порядке надлежало удерживать от самочинства и откровенного хулиганства. И с некоторым, правда, опозданием, он, всё- таки, дал всем понять, что начальст-во не дремлет, и не позволит здесь никому никакого самоуправства и дурного баловства. Будто опомнившись от наваждения, он дал короткий знак своим помощникам, призы-вая их к себе, якобы что- то важное ему нужно что- то им сообщить, и затем, когда они уже были рядом, велел им удерживать толпу, и ни в коем случае не допускать никого к зверьку, в том числе и ту воинственную дамочку, которая к этому моменту разошлась уже немало, размахивала своим зонтом, и пыталась хорошенько наподдать им, как ей казалось теперь, вполне доступному, и не столь уже опасному для неё зверьку. И, таким образом, дамочку тоже вскоре оттащили от зверька, и страсти постепенно стали сходить на нет и успокаиваться, и уже, казалось, Игру можно было бы продолжить и завершить хорошей Супер Игрой! Но тут старший ассистент вспомнил, что финалист был чем- то очень расстроен и недоволен, он решил сейчас же его хорошенько расспросить по этому поводу, а заодно и узнать у него о, крайне интересовавшем его самого, удивительном по-ведении его товарища,- что такое с ним вдруг приключилось, и отчего это он так сперва чуть ли не лопнул, а потом взял и уменьшился почти вдвое?-                Хотя теперь всё, казалось бы, успокоилось и пришло в норму, разве что, исклю-чая лишь Гадажжёновского друга, так неожиданно, в короткое время, утратившего поч-ти всё- и старую свою личину, и былые размеры, превратившись теперь, буквально, чорт знает во что! Словом, несмотря на видимое умиротворение ситуации в студии, это странное происшествие ещё продолжало всех удивлять и озадачивать, никто просто не знал, что им подумать по этому поводу. Теперь же, перед тем, как старший ассистент начнёт расспрашивать Гадажжёно-ва о его друге, уместно кое- что сообщить и о нём самом, ведь, с уходом ведущего он зан-ял начальствующее положение (в точном соответствии с правилами, существовавшими в Телецентре на этот счёт, в отношении не только данной студии, но и, вообще, примени-тельно ко всем другим: творческим и студийным коллективам, без какого- либо изъя-тия). В результате столь внезапной перестановки, старший ассистент мгновенно ощутил себя очень значимой фигурой, но вместе с тем, он теперь должен был отвечать не только за один лишь порядок в студии, что и ранее входило в его обязанности, но уже целиком за всё, что в ней делалось и происходило, или же могло ещё произойти в будущем в, ещё остававшееся до конца передачи, время, и, самое главное, за само её успешное заверше-ние.                Немаловажным в этих новых, открывшихся для него, обстоятельствах было его отношение ко всему, что так внезапно и сокрушительно разразилось в студии и, в пер-вую очередь, к тому, что случилось с ведущим. Что говорить, старший ассистент всегда в тайне мечтал, чтобы когда- ни будь, каким- то неизъяснимым действием неких таинс-твенных сил, произошло нечто подобное. И тогда- то, в один сладостный, блаженный миг, он мгновенно бы занял главенствующее положение в студии со всеми, вытекающи-ми из этого факта, очень приятными для него преимуществами, как то: увеличение де-нежных выплат почти втрое, но также ещё выплаты процентов с дохода от каждого но-вого выпуска передачи, и многое чего ещё такого же полезного и приятного. Это была самая сокровенная его мечта, но, к сожалению, одновременно, имелись очень и очень се-рьёзные опасения и сложности, портившие эту общую радостную и, обнадёживающую, картину. В своей жизни старший ассистент всегда старался не выходить за рамки реально-сти. И потому со всей очевидностью отдавал себе отчёт в том, что, при самом пристальн-ом сопоставлении и сравнении себя с ведущим обнаруживалось почти сразу, что по всем главным и существенным статьям он явно уступал ему, и то многое, что ведущему дава-лось походя, с необыкновенной лёгкостью, для него самого это представляло непреодо-лимую преграду. И это сознание собственной ущербности и какой- то неполноты, рожда-ло в нём неуверенность в себе, в своих силах, и в результате омрачались все самые тай-ные и сладостные его мечты. И, именно, из- за этого, понимания, внутри себя, недостижимость этой цели, он и относился всегда к ведущему с долей подозрения и предубеждения, имел привычку в уз-ком своём кругу осуждать его за малейшие промашки. И теперь, после того, как это не-возможное каким- то, самым непостижимым, образом всё- таки случилось, поистине уд-ивительным столкновением какого- то, не совсем понятного, игрока с его начальником, и прохвосту тому удалось совершить просто- таки немыслимое- выгнать его с Игры! Старший ассистент, наконец, и получил то, что всегда составляло его тайную, главную, казавшуюся такой несбыточной, мечту, и вот теперь уже вся власть в студии, как он ве-рил, была в его руках, он теперь отвечал здесь за всё.  С усилием, наконец, заставив себя отбросить в сторону эти, метущиеся в его голо-ве, мысли, старший ассистент оглянулся, ища глазами Гадажжёнова, и обнаружил его, на эстраде, сидевшим на стуле, возле пианино, в каком- то странном, понуром состоя-нии, и тогда сразу же направился к нему.                –Что случилось, что с вами такое?-- С удивлением спрашивал он, разглядывая, искажё-нное в непонятной муке, физиономию певца, скорчившегося в нелепой позе, с заломлен-ными за голову руками, и, то сжимавшего её, своими пальцами, то, ощупывавшего её ими, причём, голова его, да, и сам весь он заметно посерели.                --Я ж говорю, из- за этих всё, чёрных, я из- за них поганых теперь даже петь не могу!--                --Уберите их скорее от меня, я просто не выдержу сейчас!--                И тут- то старший ассистент сразу и вспомнил про них, про тех самых монахов, что так по началу удивили его своим внезапным появлением, неизвестно откуда и с ка-кой целью объявившись здесь, и, вообще, для чего это всё было нужно! Потом, почти сразу же, он позабыл о них, за совсем другими, более важными и неотложными делами, и, в том числе, та первая мысль, возникшая по поводу их прихода, что обязательно с ни-ми следует разобраться, поскольку Правилами категорически запрещалось нахождение в студии, во время записи, любых посторонних людей.                -Этого мне теперь только не хватает!- Подумал он с, усиливавшимся, раздражением и досадой, что так непростительно забыл о них.                –Даа! С ними же был ещё этот, наш Главный Энергетик, ему- то чего надо?!—Вспомнил он, и тогда уже решил окончательно, что, прежде всего остального, ему срочно нужно ра-зобраться с этим делом.                К этому времени игумен со своими помощниками, пользуясь неразберихой, цари-вшей в студии вследствие той чреды очень странных происшествий, и некоторым заме-шательством лиц, ответственных за порядок, сумели освятить уже две стены, начиная с той, с которой начали свои священнодействия, и где была дверь с занавесями, а также следующую, за зрительскими рядами и эстрадой. И они уже было принялись за освяще-ние третьей, той, где был главный вход, но тут- то и были повторно замечены и останов-лены старшим ассистентом. Сюда- то сейчас и направился старший ассистент, несколько взвинченный и разд-ражённый всем тем, что творилось в студии.                – Что здесь происходит, ты чего это здесь напридумывал?— спрашивал он Главного Ме-ханика, подходя к нему, и, вглядываясь в его сосредоточенное, лицо, совсем не то, какое он знал ранее, и к какому успел привыкнуть.-- И ещё к чему- то этот старинный, латун-ный крест в руках!?--                –А эта штука тебе зачем?-- Кивнул он пренебрежительно на крест,-- ты что, неужели ве- ришь во всю эту чепуху!?--                --Чепуха!—  удивился Егор Фомич.                — Чепуха!— повторил старший ассистент несколько задумчиво.                --Чепуха, она вон- где, эта ваша колёсная забава,-- кивнул он на Колесо желаний, и пот-ом на, стоявшую за мониторами и прожекторами, аппаратную и на, видневшееся за сте-клом, оборудование для записи передачи.                --Ну, если для тебя наше дело -- чепуха, друг, ты уж извини, и тогда не обижайся,-- он сделал знак ассистентам, и те направились к Егору Фомичу и его спутникам, торопясь поскорее вытолкать их из студии.               
           Появление инопланетянина, «что прикажете с ним делать!»

И, когда их повели к выходу, снова зазвучал сладостный, победоносный голос Га-дажжёнова, решившего порадовать благодарную публику знаменитым романсом «Очи Чёрные». И он начал чудно, и уже вывел первое своё, мягкое, заволакивающее душу не-жной радостью, «Ооочи Чёоорные..», как ни с того, ни с сего, без каких— либо особых приготовлений и видимых причин голос его сорвался, и завизжал, заскулил и защебетал что— то очень неприятное, резкое, птичье, и сразу же на всю студию раздался испуган-ный, истерический крик какой-- то удивлённой до помрачения рассудка дамочки,-- вы поглядите- ка на него, что ж это- такое!--                -- Он что же, этот, оказывается инопланетянин?!-- Старший ассистент нервно дёрнулся, будто обжёгся, поворачиваясь к зрительс-кой трибуне, и, впиваясь взглядом то в одного, то в другого зрителя, и, ища среди них тот источник, что своей истерикой создавал этот, совершенно недопустимый, здесь, в студии, беспорядок, но так и не отыскал его. Но тут, почти сразу же, он услышал, как по зрительским рядам пробежал взволнованный шепоток,-- да, да, точно он, ну, вылитый! Как есть— настоящий инопланетянин,.., чего там сомневаться!-- --У тебя, глаз своих нет, ясно же- он, в точности!--                --Серый, как и полагается!--                И уже сам он увидел, что ломака и сволочь, Гадажжёнов, куда-- то подевался,  словно под землю ушёл, а вместо него на эстраде мнётся и копается с какими- то непо-нятными, блестящими штучками, совсем другой человек, вернее- вовсе даже и не чело-век, а какое- то непонятное, серокожее, худое существо довольно высокого роста, или просто так ему казалось из- за его худобы. Существо это довольно громко верещало по птичьи, что- то своё, назойливое, и не очень приятное для человеческого уха. И, в общ-ем, ну да, действительно, самый что ни на есть настоящий, лупоглазый инопланетянин. Как и во всех других, редких случаях общения человека с подобными существами инопланетного мира (это всегда бывало как- то связано с авариями их тарелок), и этот конкретный их представитель начисто попирал все правила и  приличия, бытующие в современном обществе. Не испытывая малейшего стыда, он  в виду всего почтенного об-щества, с неприкрытым интересом наблюдавшего за его специфическими действиями, явил откровенное хамство и неприглядную наглость, разгуливая перед ним в полном  неглиже. Но мало этого, его цинизм порою переходил, вообще, все грани, когда он при-нимался, пренебрегая всем и вся, почёсываться и копаться длинными своими пальцами в своих самых сокровенных местах, будто то был какой- ни будь обыкновенный, растре-павшийся на ветру, вихор, который следовало скорее пригладить, дабы, не выглядеть в обществе, как скаковая лошадь, пришедшая к финишу последней. Но вот что окончате-льно уже выводило всех из себя, этот мерзавец, ко всему прочему, чуть ли не издевался над ними, поглядывая на всех так нарочито презрительно своими чёрными, на выкате, немигающими, глазищами, словно все они вместе были какой- то навязчивой, мелкой мошкарой, которую прихлопнуть бы всю разом мокрым полотенцем!                --Вот сволочь какая!-- на больном нерве прервал неловкую, тягостную тишину, устано-вившуюся в студии, нарушаемую лишь птичьим щебетом инопланетянина, гражданин довольно приятного вида.                --Посмотрите на него, ведь, он же всех нас за говно тут держит, сволочь!--                --Никого, ведь, не стесняется- похабник!-- Сейчас же взвизгнула дамочка из зрительских рядов, поддерживая, первого гражданина.                И тогда уже никто, из, находившихся в студии, не мог смолчать, немедленно заз-вучали, заполняя студийные стены, гневные, протестующие, крики, сливавшиеся в еди-ный, сплошной, тяжкий гул. И эти крики, и непонятное исчезновение победителя Игры, ещё более сбили и окончательно запутали старшего ассистента, совсем уже не понимав-шего, что здесь творится, и что в таком хаосе ему требуется сейчас же со всем этим дел-ать.                – Что ж такое!— С оттенком обиды воскликнул он беспомощно.                Что с этим- то чёртом мне делать?!— подумал он, внутренне ужасаясь, всё более отчёт-ливо сознавая, что на него свалилось, просто- таки неподъёмная, задача. Беда вся была в том, что ведущий, как нарочно, пошёл в разнос, и, будто заранее предвидя все, возник-авшие впоследствии одно за другим осложнения: сначала с этими монахами, и сразу по-том с, объявившимся неизвестно от куда, инопланетянином, сбежал неизвестно куда, пе-реложив на его плечи всю эту хрень. Разумеется, он начисто при этом забывал, или же намеренно старался не принимать в расчёт всё то, что и самому ведущему немало доста-лось от, распоясавшегося, и вконец обнаглевшего, Гадажжёнова.                --Вот зараза, сволочь ловкая!-- вырвалось невольно у старшего ассистента, когда в его голове, в который уже раз, прокрутилась вся эта, запутанная, последовательность нео-жиданных, неприятных событий.                Однако, все эти переживания его были заведомо напрасны, конечно же, знать это старший ассистент не мог, но, как и подтвердилось это впоследствии в полной мере, осо-бо переживать и расстраиваться, принимая всё так близко к сердцу ему не следовало. Потому что уже вскоре всё должно было образоваться, и прийти в обычную свою норму само собой, абсолютно без его участия.  Но, как было сказано, знать этого старший ассистент не мог, и потому всё, проис-ходившее в студии, вызывало у него, усиливающееся, чувство беспомощности и тревоги. Казалось, уже всё указывало на то, что катастрофа- неизбежна, и чтобы попытаться её как- то предотвратить, незамедлительно требовалось предпринять самые срочные и ре-шительные действия. Но беда- то была в том, что он не находил в себе ни сил, ни разуме-ния, и просто уже не понимал какими средствами ему следовало бы к этому подступить-ся. Тем временем ситуация в студии ещё продолжала быстро меняться, к сожалению, всё в ту же, худшую строну. С, возраставшим, изумлением он вдруг увидел, как этот самый, поганый инопланетянишка, без какой- либо видимой причины, вдруг рухнул, как под-кошенный, на мягкий, ковролиновый пол студии, успев издать лишь тонкий, мышиный писк. Налюбовавшись на тело, недвижимо лежавшего, инопланетянина, старший ассис-тент подтолкнул плечом, стоявшего рядом с ним, и, хлопавшего удивлённо глазами, аси-сстента, -- давай, Витя, пойди к нему, и взгляни, чего это с ним вдруг?-- И  тот покорно было двинулся к телу, как вдруг, мохнатый зверёк с гадким, свин-ым рылом и не менее безобразным, длинным хвостом, выглядывавшим из- под его детс-кого комбинезончика, доселе недвижимо сидевший в первом ряду, возле эстрады, одним скачком очутился рядом с, лежащим. И сразу же принялся с обезьяньим проворством обнюхивать и подталкивать своим рылом, совершенно мертвецкое по виду, тело своего хозяина, то и дело при этом обнажая свои клыки. Виктор в сомнении остановился, обду-мывая, стоит ли ему подходить ближе к, хоть и к небольшому, но явно хищному зверю. И, наконец, окончательно утвердился во мнении, что в любом случае ему лучше этого не делать.-- Ну, его¬ на фиг, я к этому не пойду,-- запротестовал ассистент, пятясь назад,--  иди, если хочешь, сам к нему.--                --Не гунди только, Виктор, мне твоих отказов, вот уже сколько! Выше крыши. Ещё раз так сделаешь -- уволю к чёртовой матери, надоел совсем!--  Старший ассистент понимал и, наедине с самим собой, признавал, что Виктор им-ел все резоны отказаться от сближения с опасным, хвостатым зверьком, сумевшим как-им- то образом утаить свою звериную сущность при проходе через контроль в большом, фойе Телецентра, и потом ухитрился, таясь среди зрителей и игроков, попасть и сюда, и потом уже на Игре выскочить, как чёрт из табакерки. Но немалый его опыт позволил  ему давно уже выработать в себе привычку пользоваться, представившимися, возмож-ностями, чтобы держать в крепком повиновении всех своих подчинённых. Поэтому, вну-шая Виктору боязнь потерять, столь ценимую им, работу, он в это время думал совсем о другом, о той непонятной, непрерывной чреде каких- то очень странных происшествий, то и дело возникавших в этот день,-- да, что же за день- то сегодня такой! То одно, то другое!?-- Задавался он то и дело вопросом,-- голова и без того уже опухла от, навязав-шегося на шею, инопланетянина, а тут ещё и эта зверюга вылезает некстати!--                Старший ассистент был человеком основательным, и в своей жизни ориентирова-лся на ряд простых, но очень действенных правил, которые можно было бы обозначить одним словом-- выгода, его личная польза, и за пределы этого посыла он старался нико-гда не выходить. Вследствие такого постоянного и целенаправленного самоограниче-ния, он умственно вырос очень мало с тех пор, когда впервые пришёл на Игру, в эту сту-дию, лет, этак, семь тому назад. И от того не всегда мог правильно понять, и по справед-ливости оценить те многие, весьма, оригинальные высказывания и искрометныя выра-жения, и даже иногда чистые фантазии, слетавшие с языка ведущего. И, именно, из- за этой своей неразвитости и узости он относился к ведущему несколько снисходительно, с долей превосходства, как к человеку, имеющему, слабости (за них он принимал его эру-дицию, и способность высказываться ярко и самобытно), и даже с долей превосходства и подозрения из- за его склонности к сомнительным занятиям, не приносящим никакой очевидной пользы.  Но в действительности ведущий, без всякого сомнения, был гораздо выше его и умом, и эрудицией, и, вообще, многими разносторонними знаниями и навыками. Только вот атеизм его, с упрямой настойчивостью исповедуемый им, накручивал на него такие шоры, что, бывало, человек, ранее с ним никогда не встречавшийся, и с дуру ввязавши-йся с ним в спор о Боге, или о потустороннем мире, потом только крутил головой в недо-умении, как это может уживаться в человеке, вроде бы, обладающим немалым умом, творческой фантазией, и такая вдруг зашоренность и средневековая тьма! При этом  ве-дущий, в подобных спорах, дабы остаться победителем, имел привычку завершать его словами,-- Всё, друг мой, возможно, что пользы о том рассуждать,.., вот помрём- тогда вскрытие и покажет!--                Подобная сентенция, несмотря на всю, кажущуюся, её значительность, в существе своём- абсолютно пуста, и не несёт в себе никакого положительного смысла, создавая лишь видимое глубокомыслие, и означает только то, что, мол, все эти разговоры о вере- пустая трата времени. А потому,- чего там зря- то сотрясать воздух!- И, таким образом, из этого определённого превосходства ведущего (носящего иск-лючительно интеллектуальный характер) над его старшим ассистентом, и той, внезапно произошедшей, передачи власти в его руки, в силу всех, упомянутых ранее, причин, поч-ти сразу же обозначилась ещё более заметная слабость и неумение в руководстве Игрой. Хотя, конечно же, верно и то, что все эти странности и явления, случавшиеся в прихотливой последовательности, и сами по себе могли озадачить и сбить с толку кого угодно! И, вообще, возникает не праздный вопрос, смог бы, хоть кто- то, кто в силу сво-их удивительных способностей и незаурядных черт характера, возобладать над хаосом, возникавших то и дело, неурядиц, и, обескураживающими, явлениями потустороннего мира!?                И, таким образом, уже ясно, что вряд ли будут оправданы, в столь непростых ус-ловиях, какие- либо упрёки в адрес старшего ассистенте! Он явно был слаб, и соверше-нно не годился для такого дела. Все эти, происходившие на его глазах, неприятные про-исшествия, всё более озадачивали его, и, чем дальше шло дело, тем потрясения от этих, непонятных в своей странности, событий уже представали перед ним в совершенно не-вообразимом свете. И всё по той же причине, на какую неоднократно уже нами указыва-лось, что всегда прежде он с порога отвергал саму их вероятность. Всё это неизбежно создавало у него отвратительное ощущение душевного диском-форта, безотчётного, лютого раздражения. Это состояние духа человека хорошо извест-но, и кратко его можно было бы описать словами: «Глаза бы мои ни на что не смотре-ли!» Однако, довольно скоро, оно в нём сузилось, и окончательно оформилось, найдя се-бе первопричину этой беды и цель, на каковую он и обрушил всё своё раздражение и да-же что- то очень близкое к ненависти. Разумеется, всё сосредоточилось на, уже и без того пострадавшем, ведущем! Окончательно, таким образом, для себя всё уяснив, старший ассистент затем уже по инерции начал искать и выискивать другие зацепки и поводы, оправдывающие его  недовольство и осуждение последних всех действий ведущего. И, в конечном итоге, у не-го вызрело даже нечто, вроде целой концепции, направленной против него. Он объяснял для себя всё так, мол, в горячке распри с Гадажжёновым ведущему явно не хватило ну-жной твёрдости и упорства, а это совершенно было недопустимо для руководителя та-кой Игры, которая была известна не только в столице, что уже само по себе было нема-ло, но и далеко за её пределами. И, именно, в этом крылась причина всех дальнейших ошибок и неудач, в его слабости и малодушии! Из- за них теперь пошло что- то совсем непонятное, и в результате он оказался тем козлом отпущения, кому выпало теперь «ра-схлёбывать», совершенно немыслимую, и не вмещавшуюся в его голову, ситуацию. При этом, всё ещё усугублялось тем, что в обстоятельствах жуткого цейтнота (об этом прямо говорил весь его опыт и внутреннее чутьё) ему надлежало срочно принять какие- то оч-ень жёсткие меры, а что конкретно, и как это нужно начинать, он не имел малейшего представления. Впрочем, он вскоре уже сам догадался, что ситуацию эту, по всей видимости, вряд ли бы осилил и сам ведущий, и от этого ему как-- то сделалось несравненно легче и спо-койнее. Как человек практичный и серьёзный, он рассудил, что в такой непростой ситу-ации ему лучше всего в своих действиях придерживаться того узкого круга дел, на кото-рые он и был сюда поставлен с самого начала, то есть наблюдать за порядком, чтобы «в  его присутствии ни одна падла» не наделала никаких нехороших дел, и чтобы никого не зашибло здесь, и не изувечило. Очертив таким образом круг своих задач, он было совсем успокоился, но тут как раз и случилось то самое, чему всеми силами он обязан был про-тиводействовать, и избегать, то- есть то самое, кое- кого всё- таки изувечило! Старший ассистент и вообразить себе не мог, что существуют какие- то дурацкие, никому не нужные и непонятные инопланетяне, в своих мыслях никогда и близко он не забирался так далёко, а тут на тебе,- пожалуйте, получите в конверте!-                В результате это фактическое присутствие в студии инопланетянина, да, ещё в та-ком плачевном состоянии, по сути, как бы уже и мертвеца, настолько болезненно отло-жилось в его голове, что он явственно ощутил себя полным идиотом, выставленным на всеобщее посмешище. Но что делать, ему пришлось- таки  собираться, правда, стоило это ему больших мысленных усилий, зато уже вскоре он знал, как ему поступить.                -- Виктора оставлю за главного,-- рассуждал сам с собою он,-- а сам сбегаю, позвоню в  Академию Наук, пускай приедут, посмотрят на него и решат, чего с ним такое делать, и как с ним разбираться. Уж, наверное, обязательно примутся вскрывать его, их сахаром  не корми, только дай им кого- ни будь вскрыть, ну, посмотрят, какие- такие у него нела-ды, неважно, живой он или же мёртвый. А что касается этой самой зверюшки, придётся её, наверное, как- то в клетку садить,- да, он так, именно, и подумал, «садить».                --Пускай этот ихний, Запашный, его себе возьмёт, для выступлений, он, зверь- то этот-- смышлёный такой, вот и говорить как- то сам приучился!-- Благополучно разрешив, таким образом, все, терзавшие его, проблемы, и, оставив вместо себя, за главного, того самого, злополучного Виктора, он поспешил к той же са-мой двери, через которую совсем недавно вышел ведущий, и исчез за нею.               
                «Команда» игумена постаралась изрядно. Инопланетянин ожил!

А в это же самое время игумен с диакониссой и Егором Фомичом ещё оставались в студии, брошенные в спешке здесь ассистентами, ввиду совсем других, внезапно возни-кших, обстоятельств, оказавшихся куда более важными, и потому, мгновенно затмивш-их собою, прежнее указание начальства, вывести их из отсюда. И в этот, исключительный по его неожиданности и непонятности, момент, когда, внезапно объявившийся на сцене, инопланетянин вдруг бессильно рухнул на пол, повер-женный неведомой силой, они оказались единственными, кто сразу же понял истинную, подспудную причину этого, непонятного для других, явления.                --Вижу руку Паисия, уже здесь он,-- заговорщицким шепотом сообщил игумен своим со-общникам,-- это он его приголубил, давайте ка, родимые, теперь разделимся, встанем по разным углам, чтобы ни один бес не выскочил у нас.--   Успев к этому времени освятить две стены, они теперь решили разделиться (по-мимо прочего, так сложнее их было отсюда удалить), заняв места: игумен- возле входной двери, Федотья- у двери, через которую вышли ведущий и старший ассистент, Егор же Фомич встал возле аппаратной. Всё это было проделано ими решительно и быстро, но, когда диаконисса безбояз-ненно потащила свой тяжёлый бидон мимо хвостатого зверя, а Егор Фомич, как автома- тчик с крестом в руках встал возле аппаратной, Виктор, с умиротворением и тихой ра-достью доселе наблюдавший за тем, что происходило в студии, и с удовлетворением от-мечавший про себя, что в его начальство всё в студии сохраняется в полном порядке, вдруг обеспокоился,-- эй! Вы куда!— Крикнул он каким- то неожиданно обиженным и сиплым голосом.                --Ступайте обратно, на прежние свои места, и стойте там, от туда не выходите,-- продол-жал он кричать и распоряжаться, показывая руками, куда, именно, и на какие места, им следовало вернуться. Но ни диаконисса, ни Егор Фомич даже бровью не повели, остава-ясь по- прежнему там же, где и стояли.                --Кому говорю, оглохли что ли, бестолковые!?-- горячился всё более и более Виктор, ни-когда ещё доселе не испытывавший на себе, как может быть неприятно и болезненно  пренебрежение твоими начальствующими замечаниями. И, достигнув предела в cвоём оскорблённом чувстве, он уже было хотел кинуться сам к хулиганам, чтобы уже силой заставить их повиноваться, как вдруг страшный, мохнатый зверёк, видимо, убедивш-ись в бездыханности, поверженного, своего хозяина, взвыл невыносимым волчьим воем, обнажив жёлтые свои клыки, и Виктор сразу же охолонул в своём горячем, начальству-ющем порыве, из боязни оказаться в опасной близости клыкастого друга мёртвого ино-планетянина.                Впрочем, как вскоре выяснилось, инопланетянин, и не думал вовсе помирать,сна- чала раздался его тихий стон, если конечно можно назвать стоном птичье, визгливое ве-рещанье, но уже вскоре он зашевелился, потихоньку оживая и понемногу приходя в се-бя. Что привело его в чувство, то ли заливистый лай его мохнатого друга, или же сип-лые крики Виктора, возможно, было что- то ещё, не столь явное, но достаточно сущест-венное, всё это так и осталось неясным. Так, или иначе, главное же состояло в том, что сразу же все с облегчением вздох-нули, весьма, заметно оживившись и повеселев, от одного сознания, что не находятся в комнате с трупом. А когда пришелец из иных миров ещё более усилил своё птичье щебе-танье, все поняли, что его здоровье явно идёт на лад. Тем временем, оживший, щебетал всё громче и громче на своём инопланетном языке, недвусмысленно выражая свой про-тест и категорическое несогласие противоположной стороне относительно её методов ве-дения диалога между представителями цивилизованного мира. Он явно подразумевал то самое, недавнее происшествие, в результате которого, он так болезненно соприкоснулся с мягким, ковролиновым полом студии. Наконец, с видимым усилием, пришелец поднялся на ноги, поправил на шее ка-кую- то свою блестящую фитюльку, после чего почти мгновенно, в глазах всех, присутс-твующих, на эстраде снова объявился, всем хорошо известный, шалун и подлый показу-шник- Гадажжёнов. Все, кто был в студии, разом ахнули от удивления, привстали со своих мест, и в изумлении вытянули свои шеи. Но долго удивляться они уже не смогли, эта удивитель-ная метаморфоза, немедленно, ещё более оживила и даже, буквально, возродила их всех к жизни, скучавших от временной неразберихи. Публика загалдела, зашумела, обсуждая такую невероятную, только что произошедшую, перемену в облике инопланетянина.                –-Прошу внимания,-- взяв микрофон, Гадажжёнов хозяйски махнул рукой,-- ну да,..сог-ласен, чего уж там!— Помолчав в задумчивости несколько минут, и помотав недоумён-но головой, он продолжил,-- скажу, как всегда, прямо-- не утаился, не хотелось смущать, как бы это выразиться, ну, не хотел, в общем, пугать вас, товарищи, своим несколько отличным от вас видом.--                --Но дело- то в том,-- прохвост почесал в раздумье затылок,- когда- то надо всё- таки нам с вами знакомиться, как говориться, лицом к лицу, а!?--                На его слова толпа откликнулась восторженными, бурными аплодисментами.                –Ага, ага, значит у нас, вроде бы, всё- нормально!-- оживился и повеселел псевдо Гадаж-жёнов,-- ну, тогда что ж, тогда не смолчу, порадую от сердца, «Вернись в Сорренто»!—выкрикнул он, и восхитительным, нежным голосом маленького Робертино запел, лас-кая окружающее пространство студии, и тех, кто имел счастье в нём находиться, слад-кими звуками детского голоса. Но радость студийного сообщества долго не продлилась. Ушлёпистый, мягкий стук тела, свалившегося на пол, снова внёс неприятный ди-ссонас в, благостно молчаливую, обстановку студии, прервав и, чудно лившуюся, мело-дию и ангельский, детский голос.                –Я просто ничего сегодня не понимаю, что у нас такое здесь происходит, только соберё-шься дарить людям радость, только возьмёшь такое трудное верхнее си, и сразу тебе- бац! Ты на полу! Кто это там вытворяет всё….ещё!-- недоумевал Гадажжёнов, холодным взглядом озирая равнодушно, распластавшееся на полу перед ним, тельце его мохнатого товарища. Миновала тягостная минута, в течение которой лицо певца успело отразить целую гамму всяких разнообразных чувств, сменявших одно другое, от благодушия и пресыщения, до внезапного испуга и, всё более явно, охватывавшего его, страха. Резу-льтатом этих всех, боровшихся в нём настроений, стали насторожённость и боязливая подозрительность. Ему пришлось стянуть с себя, так нравившуюся ему, наглую, развя-зную личину любимца публики, теперь весь он превратился в слух и насторожённость.

                «Батюшки! Уберите её от меня!»

Боязливо пятясь к роялю, и пытливо озирая взглядом каждого, находившегося в студии, он вдруг заметил на мохнатом затылке своего товарища свежий, набиравший силу, волдырь, выдававший его ожоговую природу.                –Нет, всё- таки не пойму, кто мне скажет, где тут опасность?— крикнул он, продолжая пугливо озираться, и вглядываться в каждого, кто был в студии. И, наконец, испуганно и удивлённо уставился на старицу Федотью, которая с кропилом в руке и, уже открыт-ым ею, бидоном в безмолвии, выжидательно стояла в полной боевой готовности возле шторы, прикрывавшей дверь, через которую вышло начальство.                –Батюшки!-- крикнул он, покрываясь опять сероватым налётом,-- она всё- таки остал-ась здесь! Она- моя убийца… здесь, уберите, уберите от меня её сейчас же, я с ней просто не могу!-- истерически закричал он, заламывая потрясённо свои длинные руки.                –Ну, попал, всё, вроде бы, шло нормально, Гадажжёнов этот, собака, нашёлся,-- начал всё более пугаться и огорчаться Виктор, ощущая, что почва уходит у него из- под ног, и испытывая почти точно такие же страхи, какие совсем недавно испытал старший ассис-тент. И, уже теперь было начав думать, что ему, наверное,  всё- таки придётся ответить по серьёзному за, давно уже назревавшую, катастрофу, и, именно, теперь почему- то, при его ответственном руководстве, начавшую  окончательно разваливаться и выходить из- под его контроля.                -- Этот гад (про себя он так, именно, называл старшего ассистента) обязательно придёт потом и скажет «опять не справился, и потом- выгоню тебя к чёртовой матери!» Вот гад позорный!--                --Как чувствовал, старуху и тех с нею убрать было надо,-- нагнетал он в себе страсти, на-страивая себя сейчас же, без долгих разговоров, выдворить её из студии, и с глаз долой. Виктор в чём- то был очень похож на своего начальника, старшего ассистента, он также, как и тот в своих мыслях и желаниях не выходил за узкие пределы насущных дел своей жизни, но в отличие от него он не обладал той серьёзной положительностью и твё-рдостью убеждений, которая с годами образуется в человеке, по мере завоевания им не-которого положения на службе, или же значительного обогащения. Но вместе с тем в нём ещё сидела та бесшабашная, остававшаяся ещё из детства, свое- вольность, когда под действием непреодолимых обстоятельств, вставших у него на пути, он мог послать всех куда подальше, и, бросив всё, «смыться» в неизвестном направлении. Вот и сейчас что- то подобное как раз вызревало в нём, по мере того, как ситуация в студии, действи-тельно, всё более ухудшалась и выходила из- под его контроля. События же за последние минуты, действительно, принимали всё более неприят-ный и хаотичный характер, и это отражалось в нём самым огорчительным и даже мучи-тельным образом. И, чтобы, хотя бы как- то, избежать уж полного разлада и хаоса в сту-дии среди игроков и зрителей, он счёл насущной необходимостью немедленно убрать от-сюда тех, кто, хоть как- то, мешал, и содействовал каким- то образом к дальнейшему ра-спространению беспорядка. Вот к таковым- то зачинщикам беспорядка он и отнёс ту cа-мую буйную старуху с бидоном и седого монаха с золотым крестом. Окончательно утвердившись, таким образом, в этом воинственном намерении, он решительно и направился было к ней, но не успел он и полшага ступить, как сама ста-руха, ни с того, ни с сего, вдруг выскочила вперёд, быстрым ходом подобралась совсем близко к эстраде, после чего с визгливым, сиплым криком,- на тебе, получай демон по-ганый!- Махнула своей большой кистью, окатив, злосчастного Гадажжёноваего с голо-вы до ног целым водопадом водяных брызг. Что с ним случилось вследствие такой, казалось бы, обыкновенной шалости (не-сомненно, сейчас же бы отыскались некоторые, очень серьёзные люди, которые тут же бы признали эту шалость самой настоящей, злостной, хулиганской выходкой ) поразило всех в студии до такой степени, что в ней тот час же воцарилась мёртвая тишина, нару-шаемая лишь жалобными всхлипами и криками бедолаги Гадажжёнова.  Но ещё прежде, чем всё это случилось, произошло ещё одно, в высшей степени по-разительное и очень странное происшествие! Не успели водяные брызги достичь Гадаж-жёнова, как он выкинул по- настоящему замечательный фортель! Однако, прежде чем описать его, следует кое- что объяснить, дабы, произошедшее, не выглядело просто стра-нным курьёзом, никак не связанным с тем, что послужило его источником и первопри-чиной. Едва обнаружив Федотью, Гадажжёнов сразу же для себя определил её, как самого опасного врага, и с этого момента, буквально, глаз с неё не сводил. Только поэтому он и сумел уловить её быстрое движение и наскок к эстраде, а затем и короткий взмах её кро-пила. Тотчас же, словно кот, застигнутый врасплох с большим куском колбасы в зубах, он с обезьяньим визгом взвился метра на два вверх, но и этот поразительный его прыж-ок не уберёг его от тех неприятностей, которые неизбежно причиняет демону святая во-да. Почти сразу же на морде его и по телу, во многих местах, образовались очень болез-ненные, зудящие, ожоги и волдыри. Среди зрителей и персонала студии, не имевших малейшего представления, об, обжигающем, действии святой воды на существа иноматериального мира, вскоре воз-никло и окончательно утвердилось мнение, что в студии объявилась и действует форме-нная психопатка, поливающая из каких- то своих, несомненно, в той же мере безумных предпочтений, всякого, кто показался ей чем- то подозрителен или неприятен, ядовитой кислотой.                --Ты чего такое творишь, сука!— Теперь уж по настоящему возмутился Виктор, броса-ясь к старухе, с запоздалым, протестующим, криком,-- но когда он оказался уже рядом с ней, она ловким движением своей кисти успела прыснуть и на него «ядовитой» влагой, в ответ крикнув ему своим глухим, старческим голосом,- получай и ты, паразит- бесовс-кий подкормыш!--                Он даже испугаться не успел, и ничуть ещё не обеспокоился тем, неизбежным и чрезвычайно жгучим действием «кислоты» на те места, куда она попала, как сумасбро-дная старуха, окончательно съехав с катушек, принялась, словно газонный опрыскива-тель, бешено махать кистью в разные стороны, заливая всё и вся вокруг себя, включая и тех, кто по случайной неосторожности подвернулся ей под горячую руку. Но затем, присмотревшись внимательнее, Виктор с удивлением обнаружил, что все свои усилия она направляет не абы куда, а с какой- то, понятной лишь ей одной, целью исключите-льно лишь наверх, в под потолочную область студии.                --Просто дура какая- то,-- в сердцах вырвалось у него,-- там- то чего ей нужно! Оборудо-вание наше, сволочь, портит только!-- Раздражение и злоба к глупой старухе закипели в нём с новой, силой. Ему страст-но захотелось тихой сапой, очень незаметно и ловко суметь к ней подобраться, чтобы потом уж, без всякой такой ненужной канители, очень решительно и быстро схватить эту дуру, и сразу же вытолкать, вытолкать её- психопатку вон из студии, чтобы не ме-шалась больше тут, и не встревала ни во что, и, главное, чтобы не портила их дорогое и сложное оборудование. Однако, присутствовавшее в нём постоянно, равнодушие ко все-му, а также и малодушие, и, к тому же, откуда- то вдруг взявшийся, нелепый страх, его удержали от этого очень сильного, но случайного порыва. И, в результате, он так и оста-лся на своём прежнем месте, где и стоял ранее. Казалось бы, чего только не было уже в этот день, но даже и это, весьма, необыч-ное происшествие, оказалось, к сожалению, далеко не последним. В состоянии какой- то полного безразличия и апатии Виктор продолжил свои наблюдения за действиями безу-мной старухи, время от времени равнодушно поглядывая на то, что творилось под пото-лком, куда старуха с прежним упорством продолжала брызгаться своей кистью. И тут, в одно, едва уловимое, мгновение он с испугом и, нараставшим, удивлением заметил, как в этом подпотолочном, тёмном мареве копошилось, и изо всех сил пыталось оттуда вы-браться что- то такое странное, дрыгающееся, и мохнатое. Как ему показалось, это что- то скорее похоже было мохнатую лапу, то и дело пытавшуюся с бешеной энергией, то ли выбраться от туда, или же стремившуюся что- то схватить, или даже цапнуть кого- то. Всё это до такой степени поразило, и даже испугало его, что, обезумевшая, стару-ха, и все её сумасшедшие выходки сразу же отошли на задний план, показавшись теперь ему совсем уж чепуховой забавой. Через непродолжительное время он понял, что странное явление не осталось его личным достоянием, но привлекло внимание, по крайней мере, некоторых зрителей, не-нароком взглянувших вверх, и также заметивших там нечто необычное и непонятное. Но и на этом всё не ограничилось. Зрители, заметившие первыми это странное движе-ние под потолком, поспешили сообщить о своей «находке» ближайшим соседям. Те, в свою очередь, передали эту новость другим, и пошло, и поехало гулять по кругу, пока уже все в студии, задрав головы, не воззрились с нескрываемым изумлением на, поисти-не, чудесное завихрение прямо у них над головами.
               
Долгие блуждания Дубяги под Бородино.

-Я что же, так вот просто должен всё это принять, отбросив всё, что ранее знал, на чём стоял, что было основанием всей моей жизни!?- Беспрестанно задавался Дубяга одн-им и тем же, вопросом, и не находил на него ответа, продолжая пребывать на мучитель-ном распутье между своими прежними воззрениями, и тем, что так сокрушительно втор-глось в его жизнь, и ниспровергало их.                -Ну, допустим, я приму, что бесы - не какие- то сказочные и, кем- то выдуманные, суще-ства, но- вполне, реальные, обитатели подземного мира, потому что я видел их в натуре, своими собственными глазами, могу и ещё раз взглянуть на того, по крайней мере! И, главное, мне потом невозможно будет отказаться от этого, я просто не в силах вот так взять, и напрочь забыть всё. Потому что это сразу же сомнёт, уничтожит всякое, даже минимальное уважение к самому себе. А я не могу так жить!-                -Но вот что ещё неизбежно лезет из этого, казалось бы, простенького, и совсем невинно-го допущения, тогда неотвратимо и нагло является, как бы уже само собой, другое, что Бог всегда был, есть сейчас, и будет всегда! А уж это- совсем какая- то дикая несуразица, и для меня вещь совершенно неприемлемая!!-                - Меня с таким утверждением наши все сейчас же на смех поднимут, и будут, безусловно, правы! Так же нельзя, с такими взглядами далеко зайти можно!- Как видим, Дубягу бо-лее всего пугала сама возможность быть отвергнутым его старым, давно уже прочно, во-шедшим в его жизнь, кругом высоколобых умников. И он теперь всё более и более мыс-ленно улетал и углублялся в поиски ответа на этот, едва ли когда- либо, разрешимый им, вопрос, совсем позабыв где- он, и что с ним сейчас происходит. Так что момент, ког-да Шамшур, замедлив полёт, начал быстро снижаться, он совсем упустил из вида, и оч-нулся лишь тогда, когда они уже летели совсем низко над землёй.  Придя в себя, он начал с испугом оглядываться по сторонам, пытаясь всмотреть-ся и изучить то место, где они пролетали. Немного освоившись, он понял, что они, нако-нец, добрались до места, которое вертлявый злодей назначил Шамшуру в качестве их конечного пункта назначения, и это опять наполнило его новыми переживаниями и страхами: «Где и как это произойдёт, и чем, в конечном итоге, всё для него закончится!» Теперь они кружили над каким- то очень широким и, раскидистым, полем, в раз-ных сторонах которого стояли, свежескошенные, стога сена, а также ещё какие- то, не совсем понятные, небольшие сооружения, напоминавшие собой часовенки. И тот самый жуткий момент, которого Дубяга всё время ждал и, в то же самое время, очень боялся, вдруг настал, Шамшур внезапно с силой оттолкнули его от себя своими мохнатыми лапами, и он, дико, по- женски, взвизгнув, стремительно полетел вниз, в последнее это мгновение успев осознать лишь то, что до земли ещё очень далеко,- это верная смерть!!- Ужаснулся он. Но, оказалось, испугался он совершенно напрасно, Шамшур всё рассчитал точно (умел ли он только считать, вот вопрос?). Он свалился на верхушку стога, который ока-зался довольно высок, и очень жесток, его сено уже успело слежаться, и он кубарем ска-тился с него на пахучую, жёсткую травку, сильно отбив себе при этом часть спины и за-да. Кряхтя, и проклиная, слонявшуюся без дела, нечистую силу, Дубяга с трудом подня-лся на ноги, озирая, незнакомые, окружавшие его, пространства.                –А, всё- таки, жив остался!- Воскликнул он с радостным умилением, преодолевая боль, продолжавшей саднить части спины и зада.                -Это так хорошо само по себе, что я готов простить теперь всем всё, даже этим поганым, вислоухим чертям, только вот тому вертлявому гаду я ничего, никогда не прощу! Чтобы он околел, проклятая сука!- Дубяга, оглядевшись ещё раз, и, не найдя вокруг себя, ничего, подходящего, спо-собного послужить ему каким- то ориентиром, где- он находится, и в каком направлении ему следует отсюда выбираться, тихонько побрёл в сторону одного из тех самых соору-жений, которые видел сверху, когда они пролетал над полем. Одно из них теперь выгля-дывало своим верхом из- за, ближайшего, бугра, и то была совсем не часовня, а что- то вроде могильного памятника.                –Кладбище- что ли!?- Задавался он вопросом, карабкаясь на небольшой холмик, и тут же, сам отверг это предположение, объект здесь был в единственном количестве. «Доб-лесть родителей– наследие детей. Все тленно, все прехо..,» начал было читать он унылую надпись на постаменте памятника, завершавшегося вверху колонной с двуглавым орл-ом, и бросил от усталости, он уже знал, где находится. Это, действительно, было кладбище, только кладбище особое, это было место ве-личайшего сражения, вошедшего в мировую историю, о котором впоследствии было на-писано много всего. Но Дубяга сразу же отмёл всё, что тут же начало мелькать у него в голове по этому поводу, как совершенно неуместное в теперешнем его, тяжёлом положе-нии, когда ему, избитому, и, истомлённому всякими дикими страхами и переживаниями, теперь предстояло ещё совершить очень трудный путь, чтобы выбраться из этой глухо-мани. Сориентировавшись по Солнцу, и узнав, таким образом, примерное направление, в котором, должна была находиться железная дорога и станция, одноимённая славному названию того поля, где он очутился странным образом по, неисповедимой прихоти су-дьбы, и злодейским проискам вертлявой падлы, он тихонько побрёл в ту сторону. Прой-дя совсем немного, он, к великой своей радости, встретил местного поселянина, шедшего куда- то по своим делам с самодельной тележкой, на которой лежали несколько мешков, туго забитых сеном.                -Скажи мне, дружок, как скорее мне к станции выйти?- Преодолевая отвратительное, самочувствие и упадок сил, Дубяга умильно обласкал взглядом невысокого человека в тёмном, сильно поношенном, с пятнами краски на бортах пиджака, костюме.                –Станция- то, она- рядом, если только по дороге всё время идти, всего- то километров восемь выйдет,- отвечал поселянин, ничем не откликаясь на лукавые взоры Дубяги.                -Зря вы только туда идёте,- почёсывая свой, отдававший малиновыми оттенками, нос,  прибавил он несколько туманно.                –Почему ж так?- Обеспокоился Дубяга.                –А потому, когда до топаете туда, потом всё равно вам электричку придётся ждать. Три часа, никак не меньше!-                -Три часа!- Поразился Дубяга,- отчего ж так долго?-                -Так уж у них чертей заведено, терпеть приходится нашему брату,- по- свойски разъясн-ил поселянин, изучая рваные брюки и, сильно испачканный, и измятый, пиджак Дубя-ги.                -Я, к примеру, сам никогда так не хожу, потому как по «Можайке,», куда быстрее- раз, и прямо до города!-                -Хотя и далее, на два километра,- заключил он свою сложную, умственную арифметику.                Однако, сбить Дубягу спанталыку поселянину не удалось, хоть тот и был очень измучен физически и душевно, но на его уловку не поддался! А, поблагодарив за все его разъяснения, и, так и не утолив его желание, приобрести себе временного попутчика до Можайска (а, именно, такова и была его подспудная цель), он пошёл в, первоначально ему указанном, направлении.                Идя, таким образом, он вскоре вышел к дороге, «ведущей» в том же направлении, по ней дойдя вдоль кромки леса до окраины какого- то села, он сделал резкий поворот налево. И далее, продолжая всё двигаться по этой дороге, Дубяга добрался до ручья, где немедленно устроил себе передышку, с великим наслаждением, наконец- то, утолив, дав-но уже мучившую его, жажду, и омыв усталые члены.  Немного воспрянув духом, Дубяга продолжил свой утомительный поход к циви-лизации и её нежным дарам. Вскоре он добрался до дорожной развилки, где обнаружил очередной памятник: «Редут Раевского,» который сразу же напомнил ему о недавних его заблуждениях, насчёт «часовен,» потому что памятник увенчивался шишкообразным куполом и крестом. Часа через три он, всё- таки, сумел дотащиться, до станции «Бородино,» что дал-ось ему немалым напряжением всех его сил. Обливаясь потом, он встал в очередь за би-летами, но, поискав по карманам деньги, и, не найдя ничего (бесы постарались обчист-ить его основательно), благоразумно отошёл в сторону. Что ж тут поделать, приходилось добираться до столицы безбилетником! Хотя всегда ранее его крайне возмущало, когда речь касалась людей с подобными, хамскими замашками.                Электричка, вопреки предупреждениям ушлого поселянина, появилась довольно быстро, и Дубяга занял удобное место у окна. Через десять минут, от усталости, он уже крепко спал, его сон прервал железнодорожный контроль на станции «Кубинка.» Но в сравнении с тем, миновавшим уже его, по счастью, ужасом, даже этот неприятный инци-дент его не очень огорчил, потому что вскоре пришёл следующий поезд, и на нём он уже без всяких помех добрался до, родной его сердцу, столицы.


Под потолком обнаружилось что- то страшное!

А там, в этом странном облаке, начали уже твориться вещи прямо- таки несусвет-ные, воздушное месиво явственно начало сгущаться, одновременно расширяясь и увели-чиваясь в объёме. Вскоре она уже закрыла собой почти всю поверхность потолка. Пора-зительный процесс, разворачивавшийся над головами обитателей студии, произвёл на них столь гипнотическое воздействие, что они взгляда не могли оторвать от всего, что творилось над ними, в серой, обманчивой мути. С жгучим интересом, к которому приме-шивалось одновременно и, обострённое, чувство страха от чего- то, не вполне осознавае-мого ими, наблюдали они, что, в конце- концов, получится из всего этого!?  Как вскоре выяснилось, не всем оказалось под силу сохранять спокойствие, и дел-ать вид, что всё это тебя не касается, и ничего, мол, особенного не происходит, когда, бу-квально, над твоей собственной головой кружится, наливаясь явно враждебной, тёмно- фиолетовой угрозой, некая, никогда и никем не виданная, непонятная, дрянь! Сразу же обнаружились такие, не совсем уравновешенные, граждане, которые сочли непростите-льной глупостью изображать из себя невинного ягнёнка, когда к тебе подбирается то ли людоед, то ли, вообще, лютый зверь какой- то. Таковые, немедленно, трезвой головой, уяснив для себя, что всё, происходящее, представляет для них явную угрозу, и что, впол-не, вероятен взрыв, или даже ещё какая- то, опасная для человека, вспышка, которая неизбежно может привести к ранениям, и даже возможна гибель, по крайней мере, неко-торых. Словом, зародившийся в сердцах некоторых, импульс страха поразил, по крайней мере, часть из общей массы, и таковых оказалось совсем немало, и они, по мере, нарас-тания в них этих тревожных предчувствий, устремились подальше от опасного места,  поближе к выходу, а некоторые предпочли и совсем убраться из студии и, вообще, из Те-лецентра, поехав в ближайшие гостиницы, или же по домам. Однако, сразу же обнару-жились и смельчаки, этакие сорви- головы, которых чрезвычайно заинтриговала зага-дочная причина зарождения, этого поразительного в своих, неразгаданных ипостасях, явления, даже и до сего дня, неизвестного науке. Они буквально сгорали от любопытст-ва, задаваясь то и дело вопросом, что, собственно, послужило тому исходной точкой, тем первоначальным толчком, после которого всё и завелось и, поддерживая самоё себя,впо-следствии усилилось и продолжилось это удивительное, и пока никем ещё неразгадан-ное, явление? Одни из них уверяли, что таким первичным импульсом явились ядовитые брызги кислоты, отлетевшие во все стороны с кисти безумной старухи, и в особенности туда- наверх. И от того- то, мол, всё потом и зацепилось, и пошла- поехала колесить са-мая обыкновенная цепная реакция. Другие, словно специально, в разрез первым, уверя-ли, что исходную причину и корень всех бед, нужно искать совсем в другом, а, именно, непосредственно в том, что Игра слишком уж затянулась! И только из- за этого, дескать, но также и из- за плохой вентиляции тоже (о чём неоднократно ранее уже было говорено, и говорено не один раз), сильно перегрелся воздух в студии, тем более, там, под потолк-ом. Всё это совершенно понятным и очевидным образом сначала привело к сгущению некоторых, очень опасных и, вызывающих подозрение, субстанций, смешиванию оных с серным газом, а затем уже прямым ходом к образованию некоего, чрезвычайно нестаби-льного, критического, теплового центра, который в результате и решил всё дело. Не отвергалась в узком этом кругу и некоторые другие, не столь очевидные и, ждущие своего часа, остававшиеся до времени, вне умственного охвата людей, всегда го-товых к научному поиску. Между тем, те странные процессы в подпотолочном пространстве быстро набира-ли силу, и, уже вскоре, серо- лиловая пелена, чем- то сродни обыкновенному печному дымку, уже заволокла всю студию. К этому внезапно добавился неприятный, зудящий звук, который усилившись, стал своеобразным сопровождением, творившемуся наверху. И тогда в том, колыхающемся, мареве стали обнаруживаться то тут, то там безобразные, самые настоящие бесовские рожи, самых настоящие что ни на есть черти, даже великое их множество. При том, до такой степени мерзких и страшных, да, ещё со многими язва-ми и волдырями на их мохнатых рылах и телах! Едва ли удастся описать, какое действие произвела, открывшаяся, картина на  тех, кто в это время находился в студии. Все на мгновение будто оцепенели, с непереда-ваемым ужасом всматриваясь в жуткие, зубастые рыла, во всём неприглядстве и лютос-ти существ инфернального мира выступившие на фоне, утопавшего в темноте, потолка. И тогда те самые мужчины, которые ещё совсем недавно выделяли себя особо среди про-чих, как крепких мужиков, которым всё нипочём, и на которых в любом случае можно положиться, и совсем недавно, действительно, они уже на деле, это всем продемонстри-ровали, оставаясь в студии, когда все остальные не выдержали, и кинулись в испуге из неё прочь, теперь же даже и они норовили побыстрее убраться отсюда. Их пугала даже одна мысль соприкоснуться со столь мерзкими и злобными и тварями. Что же тогда го-ворить о таких нежных и хрупких созданиях, как женщины! Многие из них уже облива-лись слезами, умоляя всякого, мимо них проходящего, скорее их отсюда вывести, а луч-ше так вынести, так как у них, буквально, уже ноги подкашивались. Другие сами пыта-лись пробиться к выходу, но осуществить желаемое никак не могли, во- первых потому, что их «била» неудержимая лихорадка страха, и они едва могли владеть с собой, во- вто-рых, в дверях сейчас же образовалась немыслимая давка из, желающих, поскорее убра-ться отсюда. В эти кошмарные мгновения, несмотря на весь ужас ситуации, нашлись всё- таки трезвые, мудрые головы. Ранее, они тихо сидели себе среди зрителей, никаки-ми такими доблестями не кичились, а вот наступил тяжкий час, и они своё очень нуж-ное, а, главное, своевременное слово сказали. Собственно, среди всего множества людей в студии таких отыскалось всего двое- муж с женою, оба приехали на Игру из Воронежа, и теперь в этот опасный, цейтнотный момент, они, долго не раздумывая, поспешили сразу же к Виктору, олицетворявшему со-бой, всю полноту местной, телевизионной власти, и сообщили ему на ухо нечто архиваж-ное в, сложившихся, критических обстоятельствах. И сообщили очень своевременно, по-скольку сама уже власть начала серьёзно пошатываться, подумывая,-- а не бросить ли мне всю эту ерунду, и не дать ли подобру- поздорову хорошего отсюда стрекоча!?--                --А то, того и гляди, случится что- ни будь, совсем уж того- непоправимое! И что тогда прикажете мне с этим делать?--                --Да, чего там долго разговаривать! Хотя б, к примеру, возьмёт какая- то из этих рож, да, и цапнет тебя за нос так, что век ругать себя потом будешь, не успокоишься, что сглуп-ил и «тянул резину», как самый дешёвый пацан, когда давно уже пора было «сделать ноги!»-- Но, как уже было сказано, воронежская чета подоспела вовремя, и медлить она не стала, принявшись сразу втолковывать и указывать Виктору на то, что бесы сами чего- то жуть как боятся, жмутся все, как один, к потолку, стремятся подальше отодвинуться от всех тех, кто ещё оставался в студии. Однако, им не сразу удалось втолковать Викто-ру эту свежую, ободряющую, новость, по началу он их и слушать совсем не хотел, они очень мешали ему как раз в том самом умственном «деле.» Мешали ему решать тот гла-вный, неотложный вопрос: всё бросить к чёртовой матери (сами пусть выпутываются), и бежать, бежать отсюда, либо, всё- таки, какое- то ещё время остаться, дождаться, что ж такого выйдет из всей этой чертовщины!? В каждом из вариантов таилось нечто неопре-делённое, и потому очень опасное впоследствии для него (при том, конечно, условии, что это, последующее, наступит для него, учитывая теперешние опасные обстоятельства), как лица, облечённого властью, и надлежащей ответственностью, от которого зависело здесь всё и вся. И, таким образом, ситуация складывалась глупейшая, воронежцы старательно втолковывали Виктору то самое, что и было нужно ему позарез, и что в бесплодной муке он сам пытался отыскать в собственном мозгу! Он же тому не внимал нисколько, но, на-оборот, гнал от себя, надоедливую, чету! Но вдруг, каким- то странным, неизъяснимым, способом, слова воронежцев, всё- таки преодолели барьер его мозговых извилин. И он с изумлением и облегчением, словно, наконец, сбросил с плеча тяжеленный мешок, вдруг осознал, что всё это время валял большого дурака, отгоняя от себя то самое, что искал изо всех сил, и что было ему нужно позарез! С пытливой любознательностью следопыта  он тотчас же обозрел мутноватое, подпотолочное пространство, убеждаясь воочию, что, сказанное, в самом деле имеет место, и осуществляется воочию чей- то, неведомой, си-лой. Впрочем, он почти сразу понял, благодаря кому мерзкие твари не могут при близит-ся и достигнуть всех, кто пытался выбраться из студии. Видимо, весь ужас, произошедшего, настолько потряс и сказался на Викторе, при-том, далеко не шуточным, но, вполне, живительным, образом, что незамедлительно в нём сперва обозначились, а потом и набрали силу некоторые способности, о которых ещё недавно никому даже говорить не приходилось. В общем, жизнь заставила, ему при-шлось- таки напрячься, и в результате, почти мгновенно, к нему пришло понимание, что ему надо сделать прямо сейчас, без всякого промедления!- Внимание! Товарищи, товарищи!- Замахал он руками, схватив ближайший микрофон, призывая всех к поря-дку и спокойствию.                --Прошу минутного молчания,-- и не дожидаясь, когда все смолкнут, сообщил им то са-мое нужное, что только одно и могло всех успокоить.-- Вам нечего бояться, вам абсолю-тно никто не угрожает! Оглядитесь, и вы поймёте, никакой угрозы нет,- повторил он.- Если не верите мне, взгляните сами туда, на них! Они же тоже все нас боятся!--  Его настойчивые призывы и убедительные доводы вскоре возымели действие на некоторую часть, изнывающей в страхе, публики, суетящейся, и торопящейся любым способом, скорее отсюда вырваться. Они оборачивались, сначала пугливо и недоверчи-во, нервно вглядываясь наверх, на те жуткие, опасные рожи, что в ответ холодно и злоб-но, свысока взирали на них от туда. И с робкой, возрождавшейся, надеждой, удостоверя-лись постепенно, что, так оно всё и есть, вроде бы, в самом деле, эти рогатые, чего- то очень тоже страшатся, сбились все в жалкую кучу и трепещут. Напряжение начало пос-тепенно спадать, и уже многие сумели освоиться в этой острой, новой для них, в своей совершенной невообразимости, ситуации. Когда риск и опасность, вот- они, есть, у тебя под рукой, тут, совсем рядом, а ты ничего, ходишь себе, и ни черта не боишься!       Таковых, конечно же, было немного, буквально, единицы, но они- то и решили всё дело, потому что все остальные то ли по исключительной своей дурости, или же по непонятному легкомыслию, возможно, существовали и другие причины! Что далеко хо-дить, если хорошенько поискать при желании всегда можно найти в журналах или же в  газетах несколько случаев, когда один безумец, или, для разнообразия, несколько идиот-ов, приводят целую толпу легкомысленных и, плюющих на свою собственную жизнь, людей, в лучшем случае, под сильнейший стресс и лишения, а, в худшем, вообще, к гиб-ели. В данном случае многие из зрителей и игроков, ещё недавно, трепетавшие от стра-ха, теперь же освоились настолько, что, казалось, совсем не замечали ту жуть, что тво-рилась у них под боком, устроившись снова на своих старых местах. Однако, долго ра-доваться и наслаждаться этим безумием им не пришлось, уже, через непродолжительное время, другие, далеко не менее досадные, и, раздражающие, неприятности дали им о се-бе знать.
Потрясающее разочарование.