Лукойл

Я долго к этому подступалась.Даже пыталась уточнить детали. Но  помощь ни от кого из очевидцев не пришла, поэтому придется надеяться только на свои воспоминания о случившемся. Для большей достоверности еще  и начать придется совсем издалека.

Общий срок моей непрерывной работы по основной рабочей книжке в итоге не так уж и велик, хотя я все годы ни дня не сидела без работы постоянной. Но в плюс к себе в итоге могу добавить только неполные 12 лет работы в женском коллективе  у Безродной,  да кусочек жизни в симфоническом оркестре Спивакова, где и закончилось мое служение делу навсегда.

У Безродной я даже уже не застала их первых платьев, в которых они начинали путь. Это были некие наряды с претензией на стиль барокко.  А в исполнении наряды помесь негра с мотоциклом. Там предлагалось на сцене стоять в сарафанах на тончайших бретельках на плечах цвета нежной бирюзы и, конечно на пышной нижней юбке. Чтобы при этом одеянии еще шевелить руками и издавать звуки на инструментах, сверху необходимо было носить жакет с обильной вышивкой. Он и должен был означать стиль барокко, хоть на поверку куда больше напоминал верх от той бабы, что согревала на Руси заварку для долгих чаепитий. И этим красота костюма никак не ограничивалась.  Еще сверху полагалось на волосы надевать чепец, тоже весь в вышивке обильной. Там у этого убора спереди имелся особый острый кончик посредине лба, который уверенно сползал ко рту, пока руки вводили ноты. Эту часть костюма все музыкантши ненавидели особо.  И всячески пытались забыть это на себя напяливать при выходе на сцену. Но и этим красота наряда  Эпохи возрождения тоже еще не была закончена вполне.  Оставались. Ноги. Для ступней была закуплена партия обуви  для сцены  тоже из Эпохи Ренессанса. Ее обозначали туфли из парчи на невероятном каблуке, на котором не   то, что играть на музыкальном инструменте, но и просто стоять на сцене и  то было ужасно страшно.


Так вот пр моем приходе в колектив это великолепие уже  было упаковано в чемоданы с реквизитом. А на смену им пришли монашеские платья. Автора идеи я не знаю. Но они и стали изначально главной визитной карточкой оркестра, которой оркестр сильно отличался от всех подобных. Так и говорили другие музыканты, что на сцену выползли пингвины. Но эти платья стоили много добрых слов, если бы только они не мялись от хранения в чемоданах между выступлениями. Ведь сшиты они были из абсолютно натурального батиста белого, с черными крыльями плаща и черными же вставками спереди и сзади в сам фасон этих платьев. И никаких чепцов с острыми носами уже не требовалось для поддержания монашеской чистоты в наряде. Поначалу из прошлой жизни немного задержались  только туфли из парчи.

 Вот мне уже досталось подобное платье некой гобоистки, которая поначалу тоже была включена в состав оркестра для исполнения аккомпанементов барочных концертов для разных инструментов. Тогда же еще числились в составе флейта и фагот. Но в наличии их реально уже не было нигде. Гобоистка  тогда перманентно детей рожала беспрерывно, а потом просто села в РНО, где оценена и поныне очень высоко. Фаготистка успела окончить аспирантуру и села играть в оркестр одного из наших музыкальных театров и преподавать фагот в институте Гнесиных. Флейтистка сбежала к Симонову, а потом просто вскоре умерла трагически очень молодой.

С  моим приходом в этот славный коллектив связано много разных интересных воспоминаний. Но главным было, пожалуй, то, что мне было постоянно  мало выступлений только оркестровых. Все время тянуло к большему. И посыпались варианты левых выступлений в количестве квартета. Квартетом он был совсем недолго, потому что почти сразу для оживления звучания разных полек в состав включили исполнительницу на ударных инструментах. Ее присутствие и впрямь сильно оживляло  только обычное струнное звучание.

Но главным в этих начинаниях оказалось знакомство нашей первой скрипки в  тот момент со своим однокурсником. который в консерватории учился на фаготе. Но в этом как-то очень мало преуспел. Зато он оказался незаменимым организатором халтур. Работал он сам под эгидой Газпрома. А не меньше. И стали нас довольно регулярно приглашать на все тусовки этой богатейшей всегда сырьевой отрасли нашего хозяйства. Нам почти каждую неделю загружали в специальную маршрутку, которая доставляла наш состав в разные подмосковные рестораны, и базы отдыха, и виллы олигархов, где с невероятным постоянством Газпром отмечал свои успехи в обеспечении газом иностранных покупателей российского  топлива.

Там мы играли обычно только полчаса. Называлось это Съезд гостей. Сначала непременно необременительная классика с завершением польками и подобием джаза или кантри. платили нам за это не слишком густо.  Но было это почти каждую неделю. Поэтому сильно развязывало руки в  периоды нестабильности нашей экономики, которые почти никогда не проходили.

За  годы таких выездов многое менялось. Однажды, уже в конце этих вступлений про них прознала как-то и сама Безродная. И нас очень сильно наказали. В вину нам изначально был поставлен незаконное использование сценических платьев, которые являлись собственностью оркестра. И выносить их за пределы организации  мы не имели права. К  тому времени речь шла уже о совсем других нарядах, а не пингвиньих черно-белых. У женского оркестра появилось множество других нарядов на разные ипостаси коллектива. И все они числились собственностью оркестра.

Не могли придраться  только к репертуару.  Ведь, кроме несколько известных всему миру шедевров Вивальди или Моцарта это всегда звучали мои аранжировки, где автором я была сама. Так что это не могло облагаться наказанием никак.
 
А в вопросе использования нарядов вне работы меня тоже внезапно очень отделили от остальных виноватых дам. Было отмечено, что я ношу на эти побеги из оркестра свой собственный наряд. И я одна не подвергалась наказанию. Но про личный наряд. Тут со мной у руководства вышла серьезная ошибка. У меня и впрямь завелось одно личное довольно дорогое платье, которое изначально мне абсолютно некуда было надеть в повседневной жизни. Жена приятеля  мужа уговорила меня купить у нее роскошное черное платье   из шелка и огромного количества юбок.Подобные платья носили на танцах и балах. А моя жизнь не предполагала ни балов, ни танцев. Поэтому я не  могла нуждаться в подобном одеянии. Но во мне сыграло женское начало. Поэтому мы, будучи в угаре и алкогольном опьянении, его купили. Но оно просто висело у меня в шкафу, и я его надевала только дома. И  то довольно редко. а вот мой рабочий туалет и впрямь сильно отличался от других похожих. Случилось как-то невероятное событие. И в партии очередных нарядов было одно платье, в которое смогла влезть только я одна. И оно и впрямь сильно  отличалось от других. Это было роскошное синее платье тоже с миллионом юбок и декольте. Но почему-то оно сошлось только на мне одной. А ни на ком другом оно не застегнулось.

Так что вышла я Золушкой, на которой туфелька не только застегнулась, но и танцевать не помешала.

Перехожу к ЛУКОЙЛУ. В 1997 году наш самый любимый из большого количества разных директоров оркестра, отметил юбилей в 60 лет. Пробил награждение некоторых артисток званием "заслуженных", от которого я по недомыслию и скромности отказалась наотрез, о чем теперь только сожалею невероятно сильно. И уехал на постоянное проживание не в Израиль, а в Германию. А мы стали учиться работать с другими директорами, которые задерживались не слишком долго. И в памяти остались совсем немногие.

Но тот основной директор иногда приезжал летом в  Москву  недели на две..

Вот внезапно в 2003 году он сам мне предложил одну халтуру для квартета. И имела я право по деньгам сыграть ее  не квартетом, а квинтетом с участием ударных  инструментов. Денег посулили невероятно много. По 100 долларов каждой исполнительнице. Потому что оплачивал музыкантов  не кто-нибудь, а  сам ЛУКОЙЛ. А уж у них -то  с материальным поощрением вопрос стоял не хуже, чем у ГАЗПРОМА все годы существования на рынке.
 
А в то знаменательное лето я как раз уже успела уволиться из женского оркестра, и моя трудовая книжка лежала в НФОР.Но халтуру ту мне заказал директор, который  для  меня всегда им продолжал быть.  Поэтому  тут стоило очень постараться, чтобы  его не подвести с заказом. Исполнительниц он назначил сам. Он платил, он и заказывал себе музыкантов по своему вкусу. На роль скрипок я должна была отыскать одну из бывших концертмейстеров оркестра, которая уже давно уволилась работать. парикмахером. Со второй скрипкой тогда проблем не возникало. ей была постоянная участница всех халтур. Она  тогда тоже еще не уволилась в дирижеры Театра Оперетты. Альтом там служила я. виолончель должна была почему-то исполнять музыкант, которая уволилась из женского оркестра в один разлив со мной, но с совсем другими планами на будущее в жизни. Она мечтала сесть в очередной оркестр, который был в ту пору  только еще в проекте образования.  Зато название ему уже придумать. И назвали его "Миллениум". А за пультом с дирижерской палкой там ждали некую японку. Вроде не из секты Аум Синрике.
 Эта наша виолончелистка. Хороший человек. Но вот в плане квартетного искусства я сама всегда бы предпочла совсем другую. С этой я  тоже играла в жизни пару раз. Но с ней мне никогда не было так комфортно, как с другой виолончелисткой. Но директор сказал: "Надо эту взять". Взяли.

Приехали с нотами. Исполнили заказ. А при расчете мне принимающая сторона выдала получку. Не 500 долларов, как они сулили. А сразу 530.

 Я честно всем участницам выдала по сотне. А излишек. Я сама для себя внезапно постановила. Что это моя личная награда за большие муки, чтобы всех собрать на этом представлении. которое мы вполне достойно отыграли, несмотря на все сложности по организации и  подготовке. И я эти 30 сребреников положила в  свой карман     совсем спокойно.

 Все эти годы меня безумно мучает вопрос. Не были ли те деньги платой совсем не мне, а нашему  директору, который тоже во всем этом принимал участие? А ведь я ему даже говорить про них ничего не стала.
 
А, когда вышли мы на летний воздух из основного офиса ЛУКОЙЛА  после исполнения халтуры. Мобильный телефон поспешил сказать нашей виолончелистке, что она только стала бабушкой   своего первого внука Вани. Вот как оно бывает в жизни.

 А когда я потом с оркестром НФОР была в Германии, и наш директор пришел на наше выступление. А потом еще мне и маленький подарок сделал в виде сувенирной бутылочки в 50 г какого-то ликера. Он сам ни словом мне не напомнил мой грех. Как я успела его обсчитать на 30 сребреников американского казначейства.