Гапониада Фрагмент повести Штурм России

Павел Андреевич Дашин, мужчина уже в годах, с высоким лысым лбом, на котором от июльской жары выступили капельки пота, был руководителем СМУ-4, что вел новостройки по улице Космонавтов. На нем красовался светлый, ближе к серому, костюм из немнущейся ткани, бежевая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, в руках он держал фетровую шляпу, которой изредка взмахивал перед лицом. Ноги прораба, по жаре, были обуты в простые сандалии. Выделяться Дашину было ни к чему. Все, что мог, он уже сделал.

В Строительно-монтажном управлении № 4 Павел Андреевич работал с тех пор, как переехал в Горький, а было это почти 15 лет назад. Сначала арматурщиком, потом – подучился - прорабом, первым замом, а уж после того, как Семенова на пенсию отправили, и сам стал руководителем. И все было бы у Дашина хорошо, просто прекрасно: квартира в центре, дача из силикатного кирпича, получше, чем у второго секретаря обкома, «Волга» черная, и жена с дочерью на отдыхе в Болгарии, если бы не одно «но».

По очень большой дружбе, редактор областного радио, сыну которого на свадьбу соорудили двухкомнатную квартиру на берегу Волги, накануне  шепнул Павлу Андреевичу в ресторане «Ракита», где вместе отдыхали, страшные слова.
…Есть мол, такой человечек, товарищ Михалков. Гимн написал и дядю Степу, и вообще, человек известный. Живет он себе в Москве и жил бы дальше. Только есть у него задание, с самого верху, раз в месяц делать со своими ребятами передачу про то, какие перегибы на местах допускаются, почему пылесосы плохие делают или почему в магазинах, например, икры нет красной, словом, какие-такие местные руководители не дают трудовому народу спокойно светлое будущее строить? А называется передача «Фитиль».

Но это полбеды. Ты дальше слушай. Вчера один знакомый, по линии ГБ, шепнул мне, что едут эти ребята прямо к нам сюда. По разнарядке Горький у них в плане стоит. И будто был у них с руководством области разговор про перегибы. И что ты думаешь, Андреич? Фитилек-то этот тебе под задницу положили! После всего, что ты для них сделал, сдали тебя! Будут они послезавтра, и сразу, прямиком к тебе, на Космонавтов. Люди по 20 лет в очередях, а тут стройка заморожена… Вот то-то и оно. А сын уже из квартиры выехал, от греха подальше...
 
Это был удар прямо в сердце. Уж никак не думал Дашин, что областное руководство, для которого он в свое время столько машин с цементом списал, вот так от него избавится захочет!

 «Фитиля» в стране боялись руководители всего управленческого звена. Директора заводов-смежников, капитаны рыболовецких сейнеров, бухгалтеры, орудующие в  текстильной промышленности, начальники групп буровых установок, одним словом, все. Потому что высшее руководство никогда никто бы не тронул, а низшее было просто неинтересно. Зато головушки тех самых управленцев летели к едрене фене повсеместно.
 
И Павлу Андреевичу переживать было из-за чего: стройка разукомплектована. Рельсы крана подмыло дождем, а щебенку он спихнул какому-то зверосовхозу за собольи шубы. Плиты  задерживал ЖБИ, электроды списали как отсыревшие и продали спекулянтам на городской рынок реализовывать для нужд населения. Всего из трех домов был почти достроен один, другой возведен до третьего этажа, а на последнем только начали второй этаж монтировать.
Поскольку работы не было, строители безбожно пили, играли днями в домино и в карты, а вечером стройки наполняли кучи местных пацанов, которые взрывали в огне строительные патроны, играли в прятки в бетономешалках и прыгали с третьего этажа в кучу керамзита, подворачивая ноги и порождая тем самым ручеек жалоб в главк: стройка не охраняется, защитите наших детей!
Прорабы были бессильны и на совещаниях только пожимали плечами. И вот, теперь Фитиль…

Другой бы опустил руки, смирился и, попрощавшись с партбилетом, принялся сушить сухари, но только не он. У Дашина оставалось меньше двух суток, чтобы исправить положение. Но на то они и были, простые советские люди, чтобы повсюду творить чудеса. И строитель принялся за работу.

Он немедленно, едва покинув ресторан, позвонил директору «железобетонки» и потребовал потолочные плиты, не меньше пятидесяти штук к завтрашнему утру! В ответ «железобетонка» прокричал в трубку – ты сошел с ума! - но тон Дашина не требовал возражений, а потому утром пять своих Мазов и восемь Камазов дружественного СМУ-5 доставили на стройплощадки 42 плиты – сколько было на складах ЖБИ приготовлено для отправки в область. Остальные обещали доставить к вечеру. За эту ночь Дашин успел сделать еще немало. Так, все Управление стояло на ушах еще до рассвета – рабочие были вызваны на работу, и заспанные, не соображающие, что стряслось, торчали на местах уже в полшестого.

Прорабы появились у начальника еще раньше и, поначалу шокированные сообщением, потом просто заразились его энергией и блестящим планом, который Дашин задумал привести в исполнение.  Они перетрясли все сусеки: оконных рам было мало, на все дома не хватало, рамы простояли долго и в сырости, отчего разбухли и перекосились, но разве это могло быть помехой? Благо водоэмульсионки достаточно, а вот цемента почти не осталось, только гипс, приготовленный для скульптурных групп Дворца пионеров. Решили мешать с песком и мазать этим составом.
 
Дашин прекрасно понимал, что о его активности станет известно руководству области, но те вряд ли станут вмешиваться, посчитав это припарками известно кому. 

Однако самое впечатляющее было еще впереди. Дашин лично просмотрел календарь на предмет памятных дат и выяснил, что на послезавтра попадает единственное памятное событие – 107 лет попу Гапону*, личность которого историки того времени трактовали совсем неоднозначно. Однако делать было нечего, иначе план бы не сработал. Нужен был праздник, отвлекающий маневр, и Гапона решили превратить в предводителя народных масс. Поскольку будущие дома стояли друг напротив друга, как бы буквой «П», один из прорабов предложил установить во дворе памятник этому великому революционеру, а для исполнения пригласить своего знакомого скульптора по фамилии Шпека.

Когда тот прибыл к 11 утра, ему прямо поставили задачу. Шпека, нужно сказать, был человеком непривередливым, тем более, что сам уже 5 лет стоял в очереди на квартиру и поэтому ради трехкомнатной согласился. В этом случае выход у него был один – скульптурную группу «Виталий Бианки, читающий зайцам на поляне свежий номер «Лесной газеты», которую ему заказал краеведческий музей, и которая уже была почти готова, переделать в Гапона и народные массы. Фантастика! Времени в обрез, но успеть можно. 

Примерно в это же время, через знакомых в похоронном бюро Павел Андреевич заказал триста метров красной ткани. Она обязательно пригодилась позже... не по прямому назначению, конечно. 

В течение всего дня работа на стройках кипела, нет, просто бурлила. Кран мог подавать плиты только до половины пятиэтажки – дальше были размыты пути, и к вечеру, когда пол-крыши застелили, на вторую половину плиты привязывали веревками и тащили волоком. Одну уронили и она ухнула вниз, перегородив всю комнату по диагонали, вытащить ее уже не могли, поэтому просто закрыли сверху следующей. Вскоре закончились электроды и сварщики, скрестив пальцы на ногах,  стали приматывать плиты проволокой. То же самое творили и с оставшимися двумя строениями.

Гениальность плана была в этом: не недодел, а великий архитектурный прорыв! Новаторское решение -  дома-ступени: пять этажей, три и один! Кстати, для последнего пришлось сломать уже построенный кое-где второй этаж.

А в это самое время секретарши СМУ-4 обзванивали очередников и вызывали их  в новые квартиры. Непременным было одно условие, все они должны были прибыть к своим новым домам с вещами к 16 часам завтра. Поезд с «фитильщиками» прибывал в 15.55, это была достоверная информация, прямо от начальника вокзала. 

Конечно, все квартиры они бы не раздали, т.к. ордера распределял горисполком, но у СМУ была своя квота, которую строители и их блатные знакомые, видя, как все это делается, с радостью передавали обычным очередникам. Те, после звонков, падали в обморок, лили слезы счастья, начинали судорожно собирать вещи, чтобы из коммуналок и бараков въехать в новые светлые и комфортные квартиры. Комфорт в них создавали две смены электриков, маляров и плотников. Все матерились, входные двери ставили, прибивая на один гвоздь, оконные рамы вбивали молотками, те трещали, лезли с большим трудом, зато крепить не надо было вовсе – и так держались мертво. Прямо следом шли стекольщики. Снаружи, по стенам от них едва успевали убежать маляры, красящие фасады домов, развернутые во двор, в симпатичные цвета. Высотка стала зеленой, средняя – желтой, а землянка – красной. Как бы сейчас сказали, престижный жилой комплекс «Ступени светофора».

Когда к 4 утра следующих суток, за 12 часов до прибытия кинокамер, стекла на дворовой стороне были вставлены и выяснилось, что рам на внешние стороны все равно не хватает, хитрец Дашин вынул из рукава козырной туз – на все оставшееся пространство домов натянули красную ткань, которая вместо траурной теперь должна была играть праздничную роль.

Примерно за 4 часа до прибытия поезда и жильцов машины начали вывозить строительный мусор. В это время противоположную сторону двора уже катали в асфальт.  Роль «Водоканала» играли снятые по личному знакомству с дежурства пожарные расчеты, их рукава напрямую присоединили к трубам стояков, и поэтому «Фитиль», при желании мог удостовериться – в доме созданы все удобства, даже вода из крана имеется.
За два часа привезли скульптуру, посмотрев на которую, все вокруг сразу начинали креститься. Гапон был развернут во фронт, на голове у него появилась высокая камилавка, в руках газета – боевой листок, на котором было выдавлено: Маркс + Энгельс = Ленин, через поповское плечо была перекинута лента «Лучшему комбайнеру». Деревья, опоясывавшие поляну, превратились в беспорядочно расставленные фонарные столбы, но народ, народ остался такой же мелкий, размером со среднего зайца. Несмотря на налепленные сверху одежды у всех четверых представителей «народа» была отчетливая «заячья губа» и круглые испуганные глаза. Уши скульптор просто, недолго думая, отломал. Кроме того, у одного из них в лапах была балалайка, а у другого маузер, но этот художественный ход так и остался необъясненным.
 
На подставке постамента  красовалась латунная табличка: «яросному борцу за права угнетеных кровавого воскресенья гапону 107 лет». Менять из-за ошибок ее было уже поздно, но комбайнерскую ленту, как лишнее, с плеча Гапона все же сняли. Час пробил.

И вот, Дашин стоял и взмахивал фетровой шляпой, на лбу проступили капельки пота. Было жарко. При массовом стечении народа и трущихся неподалеку осведомителей из органов перед домом появились две «Волги» и один «Рафик». Сразу же, как по команде, грянул оркестр.

Не ожидавшие такого приема на «пустующей», как им анонсировали, стройке, киношники начали снимать. А Дашин, будто не замечая «фитилевцев», поднес ко рту мегафон и произнес краткую, но пламенную речь об объектах социалистического строительства, о дне рождения великого революционера, ранее извенстного, как Гапон, и о том, что в этот праздник ключи от новых квартир получат 112 семей. В воздух взметнулись гелевые шарики, которые отпустили пионеры, а со скульптурной группы, под общий испуганный вздох, сдернули материю.

Наступило время первой скрипки дашинского оркестра. Одна из учителей его дочери подвизалась за однокомнатную в течение дня найти настоящий талант не старше 10 лет – певицу, танцора или что–то в этом духе. И она нашла.  Оставленный после уроков за матерщину на парте Коля Корягин, ничем и никогда не блиставший, теперь, дрожа как осиновый лист, играл роль лучшего поэта школы, который специально ко дню рождения великого человека, написал поэму. Она состояла их четырех строк, которые учитель придумала сама, а Коля, напуганный угрозой «неуда» по концу четверти, зазубрил.

Камера стрекотала, «Фитиль» горел, а вместе с ним вспыхнула и Колина «звезда»:
Сегодня у Гапона День рожденья
Сто и семь лет исполнилось ему.
И в этот день всеобщее веселье:
Ведь нам – квартиры, памятник – ему!

Буря восторга. План сработал. Дома, со «спинами», затянутыми красной тканью, крики очередников, поражающая воображение скульптурная группа и талантливый поэт, маленький Корягин. Мальчик стоял, и его сердце трепетало от восторга. Всего четыре строки вызвали бурю аплодисментов и породили впоследствии вал хвалебных отзывов в прессе. Рождение новой поэтической звезды! Эту минуту он не смог забыть никогда и всю оставшуюся жизнь стремился повторить ее. Слава притягательна, как красотки в гламурных журналах и увертлива, как сом в голых руках. Дерсу Узала признавался: «Я брожу с Арсеньевым по этой чертовой тайге, потому что про меня делают репортажи». Так и  стихи перевернули жизнь Коли Корягина далеким летом 1977 года.

Что до Павла Андреевича, то мы с ним расстанемся вот так: «Заявочная информация оказалась неточной. В Горьковской области, в частности в СМУ-4, нет перегибов и она одной из первых войдет в коммунизм», - такие строки в своем отчете о поездке написал редактор программы. Очередной «Фитиль» срочно верстали на материалах запасного дела о порожних товарняках на Транссибе. Дашина объявили новатором от архитектуры, его сразу перевели в Москву в Министерство народного хозяйства на хорошую должность. Руководство области вскоре под его давлением сложило партбилеты, а по всей стране начал цвести «дашизм», когда полдома строилось, остальное разворовывалось, а куцую коробку в два этажа вместо пяти объявляли объектом новаторского метода. Таким образом, Дашин создал крупнейшую и самую живучую мистификацию в истории строительства…