Перекладина

    Ну не мог Булкин подтягиваться! Уж как только его не корили, уж как только не воспитывали. Прочно угнездилась в стенгазете карикатура: на перекладине человекообразная сосиска с профилем Булкина, ни одно собрание не обходилось без упоминания "вопиющей немощи комсомольца Булкина”, а старшина роты однажды после проверки в сердцах ведал Булкину наряд, правда, побеседовав с лейтенантом Мельниковым, отставил "это дело”. Сам Булкин, долговязый солдат, с девичье-нежным лицом, прослуживший год, общительный и неунывающий, удары судьбы воспринимал стоически.  Вину он чувствовал и каждый день честно зашивался на спортгородке с сержантом Пушковым по системе, разработанной специально для него, Булкина, командиром взвода лейтенантом Мельниковым. Выполнение системы контролировалось: лейтенант наловчился появляться внезапно в разгар занятий. Он то, казалось, выныривал из-под брюха "коня”, то как бы ласточкой слетал с перекладины. Люди занимались. Тем не менее из месяца в месяц на проверках повторялась одна и та же картина: вызванный "к снаряду” рядовой Булкин обречённо делал шаг вперед, в полуприседе кидал на перекладину жалобный взгляд и, вяло подпрыгнув, повисал. С перекошенные лицом, вытянув подбородок, он устремлял тело вверх.
    "Раз!” - дружно ухал взвод, взволновало следя за Булкиным. далее следовала пауза - Булкин собирался с силами, бойцы с надеждой помалкивали. Наконец штурм возобновлялся, Булкин, извиваясь всем телом, каменея лицом, медленно полз вверх.
    - Давай, давай, жми, - кричали бойцы, - ну, Петя, за ВДВ…

И он, как птица, рвался вверх всем телом, "За ВДВ" и вдруг, обмякнув, оказывался на земле. Взвод испускал тоскливый вздох, но тем не менее между лейтенантом и бойцами тут же вспыхивала быстрая перепалка:
    - Товарищ лейтенант, было - два!
    - Был второй, товарищ лейтенант!
    - Не было двух! - резал лейтенант и, прежде чем вызвать очередного, несколько секунд неподвижно смотрел сквозь строй.
Однажды после очередной такой проверки лейтенант вызвал в канцелярию командира отделения сержанта Пушкова и рядового Булкина.
Игнорируя последнего, Мельников спросил сержанта, за что отвечает командир отделения.
    - За физическую подготовку личного состава отделения, - виновато отчеканил Пушков то, что требовалось.
    - Так вот, товарищ сержант, в отношении Булкина я вас от стой обязанности освобождаю. Ясно?
    - Ясно, - недоуменно тараща глаза протянул Пушков.
    - Ну, а раз ясно, идите.
Пушков, четко повернувшись, вышел, в проеме дверей испустив полустон облегчения.
    - Бери рюкзак, Булкин, - хмуро кивнул на стол лейтенант, следуй за мной.
Пришли на спортгородок, остановились у ямы для прыжков.
    - Набивай-ка рюкзак, брат Булкин, - указал на песок лейтенант, - Доверху! - и отошел к перекладине.
Солдат присел на корточки. Что задумал лейтенант? Неясно, врочем, рюкзак существует, чтобы таскать на спине... значит лейтенант решил его прогнать с полной выкладкой. Интересно, сколько? Километр? Два? Больше? Попятно: новая система тренировки. Новейшая... так ее... модерн... супер... Ладно, не умрем!
Солдат поднялся, не спеша, понадежнее закрепил на спине доверчу набитый рюкзак, несколько раз тяжело подпрыгнул и, не опуская глаз, предстал перед лейтенантом.
    - А что это вы, товарищ Булкин, рюкзак на себя напялили? - удивился лейтенант, - Снять!
Лейтенант взял рюкзак и с усилием закинул себе за спину. Так же как Булкин пару раз тяжело подпрыгнул: "Хорэ".
У Булкина приотвалилась челюсть.
    - Что вы рот раскрыли, товарищ солдат? - Мельников шагнул к перекладине, - считайте громко”. Последовал неловкий наскок, лейтенант завис.
    "Раз!" - раздался звонкий голос Булкина.
    "Д-д...” - Булкин осекся. Он как бы увидел себя со стороны. Лейтенант так же извивался всем телом, стремясь вверх, тянул подбородок.
    - Товарищ лейтенант! - не помня себя, закричал Булкин, - держитесь! За ВДВ!
Но лейтенант не мог держаться, кисти рук разжались, и он оказался на земле. Он стоял согнувшись, уперев ладони в колени и тяжело дышал.
    - Товарищ лейтенант, - плачущим голосом произнес Булкин, - было два.
    - Не было двух! - зло сказал лейтенант, выпрямляясь и скидывая с плеч рюкзак, - Но будет, обязательно будет, и не два. Что, Булкин, сейчас-то мы с тобой в равном положении, а? Беру социалистическое обязательство через месяц подтянуться с рюкзаком восемь раз. И ты, Булкин, будешь сюда со мной ходить, как нитка за иголкой, каждый день в семнадцать часов. И не вздумай, Булкин, маскироваться или клянчить у старшины срочную работу.
И началось! Они ходили. Лейтенант надевал рюкзак и зависал на перекладине. Подтягивался сначала сам, сколько мог. Булкин внимательно следил, и, видя, что лейтенант выбивается из сил, цепко хватал его сзади двумя руками за брюки у карманов и тянул вверх: раз, два, три...
    Сначала Булкину было сравнительно легко подталкивать вверх лейтенанта, но с каждым разом становилось все тяжелее, наконец лейтенант спрыгивал на землю. Шумно сопя, отдыхали. Менялись местами, и теперь уже лейтенант держал Булкина за карманы и подбрасывал вверх: раз, два, три, четыре...
В казарму приходил Булкин, слегка пошатываясь. Он потерял счет дням, осунулся, почернел. Первый раз он непроизвольно глядел на часы сразу после завтрака, затем старался не думать о времени, забываясь на занятиях, но чем ближе клонилось время к семнадцати, тем чаще рука с часами делала конвульсивный жест, как будто Булкин пытался отдать ей честь, а потом спохватывался на полдороге. Ровно в семнадцать он заходил в канцелярию, и молча взглянув в такое же как у него, осунувшееся, почерневшее лицо лейтенанта, вдруг успокаивался. Ни слова не говоря друг другу, они выходили из помещения...
    Лейтенант сдержал слово, он научился подтягиваться с набиты песком рюкзаком восемь раз, только добился он этого не через месяц, а почти через два. Булкин за это время освоил цифру четыре, но он ведь никому никакого слова не давал, не так ли? Лейтенант уехал в отпуск, и Булкин два дня болтался в подразделении с улыбкой до ушей и на все вопросы отвечал невпопад, на третий непонятно забеспокоился. Чувство неустроенности, даже какой-то вины, вдруг стало точить Булкина. Стоял октябрь, легкомысленное время. Отслужившие, нарядные, сияющие, паковали чемоданы и отбывали партиями. Вскипали прощальные крики: "Сеня, держи хвост: дембель неизбежен как крах империализма! Пиши, братишка!" Остававшиеся грустили, готовились к зиме и ждали молодежь. Булкин крутился в общем ритме, давал прощальное "пять", клеил окна и ни на минуту не мог отделаться от странного зовущего чувства.
    Солдат не хотел признаваться себе в том, что ждет, когда вернется лейтенант Мельников и весело скажет: "Ну, Булкин, показывай, чего достиг".
"Ладно, - решил солдат, подтягиваюсь почти пять раз, а на тройку надо семь. Что ж я бросил? Па перекладине - "три", на кроссе "пять", общая "четыре" - и Булкин на коне! Вперед!"
    В тот день в семнадцать часов Булкин вышел к перекладине. Но на этот раз он был с ней один на один, никого втягивать в это дело он не захотел. Теперь таскать Булкина за брюки было некому, и он подтягивался сколько мог, отдыхал, игнорируя промозглый ветер, опять подходил к перекладине, мерял ее ненавидящим взглядом, коротко и яростно вдыхал воздух, цеплялся, и стиснув зубы, считал: раз, два, три, четыре...
    Прошла осень и вместе с первым снегом вернулся из отпуска лейтенант Мельников. По не только он появился в подразделении, почти одновременно в роту был назначен новый командир, капитан Широков. Он сразу же выстроил солдат и офицеров и объявил, что намерен повести решительную борьбу за твердую воинскую дисциплину, уставной внутренний порядок и высокую боевую готовность. Начал он "решительную борьбу" с того, что повышвыривал из солдатских тумбочек все имущество, объявив, что "там бардак", а командиры взводов "не работают". Он выучил назубок всё семейное положение всех сержантов и на первом же строевом смотре нашел повод отчесать все это высокому начальству, которое благосклонно кивнуло папахой.
    С наступлением холодов в казарме обычно устанавливали перекладину: спортзал в части был совсем маленький.
Так было и на этот раз, однако капитан Широков приказал перекладину убрать. Командиры взводов возражали, объяснив, что если перекладину убрать, то к весне бойцы утратят приобретенные навыки. Решающее объяснение между офицерами состоялось в канцелярии. Булкин терся около дневального, вел оживленный треп, но внимательный взгляд мог бы заметить, что его ухо, обращенное к канцелярии, стало чуточку длиннее.
    В канцелярии шел бой. Капитан Широков обвинил офицеров в том, что они не следят за личным составом, и тот лезет па перекладину без страховки.
    "А вдруг кто сорвется? - слышался его вальяжный бас, - мне лично это ни к чему. Я слишком долго ждал улыбку фортуны, и из-за вашей расхлябанности я не намерен... Гул возмущения прорезал срывающийся, взволнованный голос Мельникова:
    "Вы перестраховщик, товарищ капитан, вам плевать на людей..."
    "Вы работайте, товарищ лейтенант, а не обсуждайте, - с насмешливой ленцой ронял слова Широков, - Вам не дано обсуждать..."
    В общем, перекладину убрали. В душе у Булкина наступило успокоение, правда, какое-то зыбкое, постоянно приходилось себя уговаривать: «А я причем? Убрали и убрали. Вот придет весна…»
Но Булкин знал, что когда придет весна, нужно будет начинать все сначала, лейтенанта Мельникова куда-то перевели, за окном, подвывая, почти непрерывно бесновалась метель, да и вообще все было очень плохо...
Впустив с мороза клубы пара, Широков вошел в подразделение и в дверях столкнулся с рослым, широкоплечим солдатом. Солдат посторонился, отдал честь, но серые глаза его на обветренном рубленом лице глянули на капитана дерзко, насмешливо.
Широков остановился:
    -  Ты куда, товарищ солдат?
    - Проветриться. Свободное время, товарищ капитал, - вполне корректно ответил солдат. Но вот глаза... Не нравились Широкову Эти глаза. Странный какой-то солдат...
    - А... а что это у вас на руках, товарищ солдат? Откуда у вас офицерские перчатки?
    - Эти перчатки мне подарил лейтенант Мельников, - спокойно произнес солдат, глядя в лицо капитану.
    Широкова передернуло, он молча шагнул вперед, а Булкин, толкнув плечом дверь, очутился на улице. Было неспокойно, ноги обвивала поземка. Солдат двинулся к спортгородку, привычно про¬бивая дорогу в снежной целине, нашел "свою" перекладину, при¬вычно, сапогами, разметал из-под нее снег, расстегнул бушлат, сдвинул на затылок шапку и застыл в полуприседе, вытянув назад руки в стареньких шерстяных перчатках, которые выменял на мас¬ло у каптера еще в начале зимы.
"Вперед," - улыбнувшись, шепнул Булкин, и пружинисто взле¬тел к перекладине. Вис прогнувшись. Положение - натянутая стру¬на. Пошел! Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь...