Прибыл. Поздравил. Убыл

Прибыл. Поздравил. Убыл.
– Бригада! Равня-а-а-а-йсь…! – Микрофон на трибуне разнес над плацем команду заместителя начальника военного училища полковника Ф-ва. Тот еще недавно командовал ракетной бригадой, и буквально на днях был представлен личному составу учебного заведения в своем новом качестве. Фронтовик, награжденный шестью орденами, перед пенсией был направлен передавать свой богатый армейский опыт будущим офицерам. В строю зашушукались…Какая бригада? Начальник ВУЗа генерал-майор К-ф. вопросительно посмотрел на своего «вновь испеченного» зама.
Образовалась пауза. Строй замер. И вдруг над плацем пронеслась следующая команда фронтовика:
– Отставить, ё. т..ю мать…Училище! Равня-а-а-а-йсь…!
Строй с облегчением вздохнул, привычно резко повернул головы направо в поисках груди четвертого человека. На лицах засияли улыбки. Все встало на свои привычные «рельсы».
Стоит сказать, что ненормативная лексика в среде курсантов присутствовала, но из уст офицеров-педагогов, тем более командования училища, мы ее практически не слышали.
Через некоторое время бытовая армейская форма общения зама стала привычна для наших ушей. Уже никого не удивляли его вольные педагогические приемы. То и дело в дни общих построений при прохождении курсантских коробок мимо трибуны с нее доносились краткие, но емкие замечания, усиленные мегафоном:
– Эй, сержант х..в, как голову держишь…? Ногу, ногу поднимите выше! Ползете, как о-б-о-с-р-а-в-ш-и-сь!
Иногда, войдя в командирский раж, количество выскакивавшей из зама информации превышало норму, способную к передаче через мегафон. Аппарат зависал, выдавая на выходе лишь длинный и высокий вой. Мы с пониманием слушали пронзительные звуки, сопереживая техническим затруднениям «фильтра отбора мата», как ласково в нашей среде стали величать мегафон.
В скором времени в училище сформировалась единица мата, которую назвали «один фетис». По мнению некоторых исследователей неформальной лексики «один фетис» соответствовал количеству матерных слов, произнесенных непрерывно курсантским подразделением (100-120 человек) в течение одного часа.
Ветеран много времени уделял воспитательному процессу курсантов. Причем, суть его педагогического воздействия основывалась на том, что изначально все курсанты разгильдяи (с чем мы молча соглашались) и лодыри (это было спорно). Он был убежден, что после его отеческих внушений мы становимся лучше, и все более и более достойны в будущем офицерского звания. Все свои «макаренковские» приемы он облачал в словесную форму, уже привычную для наших ушей.
Как-то через пару дней после возвращения из очередного летнего отпуска наш взвод следовал в учебный корпус. В пути мы тихо и мирно обсуждали только что дошедший до нас слух о курсанте соседнего факультета, утонувшем во время прошедшего отдыха. Вдруг кто-то заметил зама, стоявшего на перекрестке по курсу нашего движения. Все замолчали, быстро поправили свое обмундирование, шаг стал четче, подбородки молодцевато вскинуты вверх, глаза «едят» начальника. Он остановил взвод, окинул курсантов всёзамечающим взглядом и долго-долго говорил о нашем физическом несовершенстве и низких морально-нравственных качествах. Воспитательный сюжет он заключил словами:
– Вот поэтому у вас и утонул старшина.
– Да, это не у нас, – робко квакнул кто-то из строя.
– Ну, все равно, на вашем курсе, – авторитетно произнес зам.
– Да, не на нашем курсе, – возразил все тот же голос.
– Ну, все равно, на вашем факультете, – несколько повысил голос зам.
– Да, это на другом факультете – уже более свободно подключились к диалогу несколько других голосов.
– Все равно, в нашем училище. И вы несете ответственность за смерть своего товарища, так как в армии один за всех и все за одного. Вы, лодыри и разгильдяи, подумайте о моих словах, – проговорил зам с нескрываемым раздражением, – продолжайте движение.
Мы и продолжили, поражаясь методическому мастерству полковника Ф-ва. Каждая новая встреча с ним обогащала нас уникальными командирскими приемами, открывала все новые грани его педагогического таланта.
Незаметно пролетели несколько месяцев очередного семестра, прошедшие в напряженных занятиях, нарядах, караулах, самоволках, и прочих бытовых мелочах. Наступил Новый год! Все, кто «нюхал армию» знают, что праздничный наряд – не самый лучший подарок в жизни. На этот раз «почетная обязанность» новогоднего караула по охране Боевого знамени училища выпала на долю лучших представителей нашего курса. А как же иначе: в праздничный наряд ставили самых дисциплинированных и добросовестных курсантов, чтобы оградить подразделение от потенциального ЧП. В армии считается, что нарушение в наряде в обычные дни – это просто нарушение. Любая же мелочь в дни праздников – автоматически вырастает до ЧП.
Новогодняя служба шла заведенным порядком. Как вдруг где-то в середине ночи после очередной смены часового в караульном помещении раздался громкий стук в дверь. Устав четко определяет перечень лиц, которых можно допускать в караульное помещение. Судя по уже хорошо знакомым словам и характерным интонациям, раздававшимся с другой стороны двери, ломившееся в караулку лицо этим правом явно обладало. На пороге перед изумленным начальником караула младшим сержантом Ф-ым предстал полковник Ф-ов. Нежданный гость пришел явно «уставшим» и молча проследовал в помещение начкара к стоявшему там топчану. Через минуту раздался громкий храп.
В караулке жизнь остановилась. Что делать? Волнение, охватившее начкара, объяснялось просто: во-первых – несвоевременное посещение караула замом, что нарушало привычный алгоритм его проверки должностными лицами (пост № 1 должен в это время проверяться начкаром), во-вторых – караульный свободной смены Сашка С-ов был самовольно отпущен младшим сержантом домой за праздничным угощением (вопиющий случай с точки зрения воинского порядка). Сашка жил недалеко от училища на «Молочке» и обещал принести в караулку различные вкусности. Ситуация создалась пикантная…зам спит, начкар не может оставить спящее тело, Сашки нет. Тело сержанта покрылось потом. Что делать? Серьезный «залет». Назревало ЧП, то самое. Но, вскоре тонус томительного ожидания несколько снизился: вернулся С-ов с полной сеткой еды. Начкару полегчало. Он просох и, собравшись с духом, позвонил дежурному по училищу. Представившись, робко спросил разрешения покинуть караульное помещение для проверки поста № 1.
– Да, обожди ты, сержант, не до тебя, – прорычал в трубку дежурный, – У нас тут чепуха назревает, а ты лезешь с вопросами, – Почему-то пооткровенничал он с курсантом, – видимо наболело. И продолжил, – Ответственный по училищу пропал, все на «ушах стоим»…
– Товарищ подполковник, так он у меня, – простодушно доложил начкар.
– Как у тебя? – Тон резко понизился. В трубке зашептало. – Давно? Что он д е л а е т?
– Спит.
Повисла пауза, которая закончилась облегченным вздохом и коротким указанием, – Пусть спит.
Остаток ночи прошел спокойно. Исправно менялся часовой на посту, полковник Ф-ов отдыхал под бдительным оком караульных. А утром, проснувшись, «высокий гость» встал, обвел взглядом помещение и молча пошел к выходу. На выходе из караулки, приютившей его в новогоднюю ночь, он кратко, но внушительно подвел итог своего посещения, отдав приказ сопровождавшему его Ф-ну: «Потолок побелить, обои переклеить». Да, наблюдательность полковника-фронтовика поражала воображение. Правда, непонятно было кому исполнять высочайшее повеление? Забегая вперед, отметим, что оно так и не было выполнено. До своего ухода в запас полковник Ф-ов ни разу больше не посетил караульное помещение.
Цепь неординарных событий и их логическая связь была нами восстановлена уже к вечеру, после возвращения сменившегося караула в казарму. Все оказалось просто. Дело в том, что праздничные новогодние вечера в курсантских подразделениях были санкционированы решением начальника училища. Причем, уже второкурсникам разрешалось приглашать на это действо барышень из города. Места для проведения праздника вторым и третьим курсам выделялись в больших аудиториях и в помещениях спортзалов. Спортзалы готовились к встрече барышень весьма тщательно. Одного одеколона для мытья пола и стен использовали не менее ведра. Запах курсантского пота был почти неистребим. Отдыхали до трёх часов ночи с употреблением небольшого количества разрешённых лёгких спиртных напитков. Запрещённая же начальством водка, в гораздо большем количестве, была заныкана курсантами в потаённых местах. Употребление и тех, и других напитков происходило под бдительными очами курсовых офицеров.
Таким образом, праздник проходил организованно: одни конкурсы сменялись другими, произносились праздничные пожелания, из магнитофонов лилась музыка, курсанты в легком подпитии во время танцев пальпировали изгибы тел приглашенных девушек. По ходу вечера бдительность офицеров притуплялась, что позволяло малыми порциями легализировать «огненную воду» посредством переливания ее в уже опустевшие от вина бутылки.
Ответственный по училищу (в данном случае полковник Ф-ов), обходя «мелким фокстротом» территорию, лично убеждался в высокой организованности мероприятий. В ходе контрольного обхода он поздравлял каждый коллектив с Новым годом, опорожняя при этом любезно поднесенную курсовым офицером рюмку с водкой или коньяком. Других напитков фронтовик не признавал. Поздравлений от начальства по заведенному порядку ждали все. Коллективов было много. С посещением каждого последующего количество «высочайших» пожеланий, как и тостов, увеличивалось. Усталость стала явно проявляться на лице зама. До поры до времени это не вызывало особых волнений, – все его перемещения по территории негласно контролировались дежурным по ВУЗу через краткие доклады курсовых офицеров: «Прибыл. Поздравил. Убыл на такой-то курс». В армии ведь должен быть порядок!
Встреча Нового года подходила к завершению. Приблизительно в два часа на пути заметно ослабевшего зама, продолжавшего, тем не менее, выполнять ответственную праздничную миссию, подвернулось караульное помещение. Проверка несения службы – святая обязанность соответствующего должностного лица. Она и была исполнена полковником Ф-вым с высоким методическим мастерством.
Вскоре до нас дошли слухи о том, как подвел итоги прошедшего праздника начальник училища. По его авторитетному мнению, коллектив учебного заведения в целом и все персонально за свои новогодние действия были вне критики. Дал слабину в праздничную ночь лишь дежурный по училищу, безосновательно поднявший ночью панику среди подчиненных ему сил и средств из-за своих недостаточно высоких  организационно-волевых качеств.
Окончательно сформировался для нас образ зама на войсковой стажировке. Наша группа пятикурсников проходила ее в одной из ракетных бригад Прикарпатского военного округа, – в той самой, который до перевода в училище командовал многогранный, по-житейски мудрый, как оказалось, совершенно беззлобный фронтовик. Именно там нам рассказали историю, ставшую, вероятно, причиной перевода комбрига к его последнему месту службы – в нашу «бурсу».
Как-то в бригаде ожидали из столицы очередную комиссию, которая на этот раз должна была проверить в гарнизоне деятельность женсовета. Данное направление курировал начальник политотдела бригады. В преддверии отчета перед высокими лицами за свою в общем-то постоянную бездеятельность «политрабочий» то и дело забегал к комбригу, отвлекая того от важных дел. Важные для комбрига дела включали и периодическую рюмочку коньяка, расширявшего, как известно сосуды, улучшая, тем самым, самочувствие заслуженного фронтовика, что, в итоге, снижало градус напряженности в функционировании воинского коллектива. Именно в момент священнодействия командира с коньяком к нему в очередной раз зашел начальник политотдела бригады. Полковник Ф-ов, повернувшись к сейфу, медленно наполнял из бутылки предобеденную рюмку, внимательно контролируя траекторию тонкой струйки ароматного напитка.
– Ну, чего тебе?, – стоя спиной к вошедшему, спросил командир. В предвкушении удовольствия, он был мягок и расслаблен.
– Приехали, товарищ полковник, – как-то напряженно проговорил политработник.
– Чего хотят?, – не отвлекаясь от процесса, продолжил командир.
– Да, хотят узнать, что мы с нашим женсоветом делаем, – пошутил начпо, – какую помощь оказываем женщинам.
– Передай комиссии, что е..м их потихоньку, – ласково промолвил комбриг, наконец-то обернувшись к собеседнику, держа в руке рюмку.  Рядом с начпо, лицо которого перекосила испуганная гримаса, стояла дама из Москвы – председатель Комитета советских женщин СССР…