По левую руку, сквозь профиль мальчика

По левую руку, сквозь профиль мальчика, возраста четверти века, бурно ковыряющего ни в чем не повинную щеку, я наблюдал, как крыло самолёта стояло на месте, а тысячи и тысячи рыжих крапинок, освещающих самый красивый город на земле, пятились от меня всё дальше и дальше, будто обиделись, что я их покидаю.
В окне самолёта ни осталось ничего, кроме красной лампочки, выросшей на крыле самолёта, как прыщ, на лице сидящего, по левую руку от меня, мальчика. Туман быстро заглотил, не разжёвывая, остальные виды за окном, и стал переваривать. Делал он это бурно, судя по звуку его кишечника, обволакивщего и наш самолёт, который, по видимому, служил десертом.
Моё кресло, судя по его тряске, тоже боялось лететь (кажется, и другие кресла не отличались храбростью от своего собрата).
О том, что я лечу на восток; от города поэтов, влюблённых и художников; говорил внешний вид пассажиров, возращающихся обильно домой. Серая одежда, разбавляемая белыми полосками небезизвестной фирмы, отросшие чёлки у мужчин, как бы заранее предупреждающие, что здесь петухов не едят, их ****ят и суровые взгляды на тех, кто одет чуть ярче, чем в темно синий.
В городе  с самым низким, серым небом, я оставил и свой запах. Туалетная вода, в голубом флаконе, в поисках которой я оббегал всевозможные магазины и с огромным удовольствием приобрёл только вчера, не прошла последнюю проверку при посадке на рейс, оказавшись предательски тучной и её пришлось оставить в гараже летающих машин. Навсегда. Вот так, расстались, не успевши пропитаться друг другом. Сегодня был такой день, нужно было расстаться со всеми, кем так хотелось  пропитаться.
Мне не жалко, любимому городу ничего не жалко, воспринимаю это как примету, в которой если что-то забыл, обязательно вернёшься в то место.
Бля, а по сути реально жалко, кого я обманываю.