Сверчок

Вступление

Непосредственным поводом к написанию данной работы первоначально явилось искреннее желания вашего автора разобраться во многих неясных фактах биографии дореволюционного российского поэта и писателя А.С. Пушкина.
Ведь начиная со школьных времен ваш автор, изучая жизнь и деятельность А. Пушкина постоянно ловил себя на мысли, что подавляющее число его биографов   как бы умышленно и зачастую очень неумело «фальсифицирует» письменную историю его жизни, освещая одни эпизоды и тщательно скрывая другие.
 А также приписывая ему достоинства и заслуги коих у него никогда при жизни не имелось!
Ну и раз мы заговорили о «достоинствах и заслугах» А.С. Пушкина то надо тут прямо сказать, что он в глазах своих сверстников и вообще всех людей, с которыми ему приходилось общаться на протяжении всей своей жизни увы у них совершенно не ассоциировался с образом «выдающегося российского поэта_- «создателя русского литературного языка»!
 Более того самые близкие его друзья, начиная с момента его появления в Царскосельском Лицее сразу дали ему точную характеристику в которой отразилась и манера поведения молодого А. Пушкина в обществе и его интеллектуальные способности прозвав в конечном итоге «СВЕРЧКОМ»
Тут я так же хочу пояснить, современному читателю, особенно из числа городских жителей что это за «зверь» такой – сверчок? Потому, что «сверчки» наверно из-за неблагоприятной   экологической обстановке в больших городах, уже там не живут.
А с точки зрения биологии как науки, то он сказано: «Сверчок домовый, или сверчок домашний (лат. Acheta domesticus) — вид прямокрылых насекомых из семейства сверчков.
Они бывают двух видов: космополитический и синантропный вид, родиной которого является Северная Африка и Дальний Восток. Сверчки часто селятся в жилищах людей, отапливаемых промышленных зданиях и теплоцентралях.
В тёплое время года, с конца весны по начало осени, живут вне человеческих построек, с наступлением холодов, с конца осени, поселяются в постройка».
Эта лицейская кличка так прилипла к А. Пушкину, что вошла в повседневный оборот дворянского общества Санкт-Петербурга где иначе его «за глаза» даже в личной переписке между собой никто и не называл.
 Свидетельство тому может быть хотя бы многочисленная переписка как друзей и знакомых Пушкина, так и многих других российских литераторов которые видя таланты молодого А. Пушкина как поэта, но учитывая его обычное поведение и род занятий –великосветского бездельника так и продолжили называть его «Сверчком» как бы с большой долей горького сарказма и сожаления фигурально как определяя в не нем новую мутацию под названием - «Сверчок литературный».
В связи с этим я в целях обеспечения объективности излагаемых фактов отдельно изучил вопрос о появлении этой клички у А. Пушкина и вот что удалось выяснить.
 Оказалось, что у Александра Пушкина за время шестилетней учебы в Лицее сменилось несколько прозвищ.
Самым первым из них было «француз». Прозвали его так за великолепное знание языка и увлечение французскими авторами.
Потом однокурсник Пушкина Яковлев сравнил его с «обезьяной», возможно за язык его тела и жесты. И это прозвище вначале привязалось к нему.
После тот же Яковлев дал ему новую кличку — «тигр». Скорее всего, когда Пушкин сердился, был похож на тигра. Говорили, что своими эпиграммами он словно набрасывается на жертву и терзает ее.
Потом это все вылилось в то, что Александра Пушкина стали называть «смесью обезьяны с тигром». Это прозвище привязалось к нему надолго.
Кроме того, поэта часто называли по присвоенному номеру, который давали каждому ученику лицея, «номер 14».
За неусидчивость и живость Пушкина иногда называли «егоза», но это имя не было таким ярким, как предыдущие.
Еще во время учебы в Лицее Александр Пушкин неофициально был принят в российское литературное общество «Арзамас». У всех членов клуба, а это были уже не молодые лицеисты, а вполне взрослые мужчины, русские дворяне с чинами и положением в российском обществе были вымышленные имена. И вот тут А.С. Пушкину тоже дали имя-псевдоним: «Сверчок» которое окончательно за ним закрепилось.
Так, что «СВЕРЧОК» это уже не лицейская кличка, а собственно настоящий первый литературный псевдоним А.С. Пушкина, который ваш автор и взял для название своей книги!
Но все это было до захвата в России власти большевиками в 1917 г. когда Российская империя, ослабевшая в Первой мировой войне, рухнула, распавшись на десяток новых государств.
А когда Советская власть в России окрепла   и появилась новая особая марксистско-ленинская пролетарская литература то перед коммунистическими пропагандистами встала задача найти для идеологически правильных, но литературно полуграмотных пролетарских писателей и поэтов -  своего рода «эталон» на который они должны всегда равняется.
 То из всех дореволюционных российских писателей Советской власти «приглянулся» именно А. Пушкин. Он казалось был и сам «вольнодумцем и демократом», почти что декабристом и борцом с царизмом.
 От которого он якобы сильно страдал, был унижен и в конце концов погиб как «невольник чести» не вынеся выпавших на него несчастий.
 Сам же «культ личности» А. Пушкина СССР начался примерно с 1934 года, когда он стал в   советской пропаганде будучи до этого просто одним из известных российских дореволюционных поэтов, стал «литературной звездой первой величины» и уже стал считается по совершенно необоснованным и до нашего времени неясным обстоятельствам «основателем «русского литературного языка»!
Правда после краха СССР государственная пропаганда в РФ стала меньше «пиарится» на его имении и как мне показалось, наконец «литературные критики» создали более-менее его правдивую биографию.
И одним из примеров такой биографии является по моему личному мнению статья в так называемой «Большой российской энциклопедии» https://bigenc.ru/literature/text/3485181
Я не уверен, что все читатели захотят лично перейти по вышеприведенной ссылке для того чтобы прочесть эту статью и поэтому в первой части этой книги я ее полностью воспроизведу для того чтобы, потом вы уважаемый читатель, отталкиваясь от указанных дат и фактов могли понять ход мыслей автора в его стремлении к раскрытию как ранее неизвестных, так и умышленно сфальсифицированных страниц биографии А.С. Пушкина.

ч.1 СОВРЕМЕННАЯ ОФИЦИАЛЬНАЯ БИОГРАФИЯ А. С, ПУШКИНА

ПУШКИН Александр Сергеевич [26.5(6.6). 1799, Моск¬ва – 29.1(10.2).1837, C.-Петер-бург; похоронен в Святогорском монастыре, ныне Псковская обл.], рус. поэт, драматург, прозаик, историк, лит. критик и журналист.
 
Из ро¬да Пушкиных. Отец – Сер¬гей Львович (1767 или 1771 – 1848), мать – На¬де¬ж¬да Оси¬повна, урождённая Ганнибал (1775–1836), внучка генерал-аншефа А. П. Ганнибала.
 
Детство провёл в Москве, где получил первые представления о светской и лит. жизни, рус. ис¬то¬рии и куль¬ту¬ре, при¬общился к чтению сочинений русских и в особенности франц. авторов, создал первые лит. произведения, в т. ч. комедию «Похититель» и по¬эму «Толиада» (1809–11, не сохр.).
Определённое влияние на становление лит. интересов юного П. оказал его дядя – В. Л. Пушкин.
В 1811г. П. принят в новооткрытый Царскосельский лицей, где изучал классич. мифологию, античную (преим. римскую), франц., рус. лит-ру, европ. историю. В лицее у П. появились друзья, которым было суждено повлиять на его мировоззрение (И. И. Пущин, А. А. Дельвиг, В. К. Кюхельбекер); здесь же к нему пришло первое признание: его лит. даро-вание оценили Г. Р. Державин, П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков и В. А. Жуковский, которых П. считал своими наставниками в поэзии
Из других рус. писателей наибольшее влияние на него оказали М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков, В. П. Петров, Д. И. Фонвизин, Н. М. Карамзин, И. А. Крылов; из европей-ских – Ж. де Лафонтен, Вольтер, Ж. Ж. Руссо, Э. Парни и вся школа франц. «лёгкой поэзии». Осн. темы лицейской лирики П. – любовь, вино, дружба, поэзия; первое опубликованное стих. «К другу стихотворцу» («Вестник Европы», 1814, № 13).
Во 2-й пол. 1810-х гг. на первый план выступили иные интонации: подражая «уны-лым» элегиям Жуковского, П. обратился к темам непреодолимого одиночества, предчувствия смерти, утрат и ударов судьбы; элегич. топика проникла и в жанр послания: «Городок (К**)» (1815), «К Жуковскому» (1816, опубл. в 1840). Характерны эксперименты с поэтикой рус. оды, преим. «торжественной» и «политической»: ориентированные на этот жанр лицей-ские стихотворения осложнены ассоциациями с элегией («Воспоминания в Царском Селе», 1814), балладой («Наполеон на Эльбе», 1815), посланием (прямое обращение к адресату в стих. «Принцу Оранскому», 1816, опубл. в 1841) и в меньшей степени с топикой идиллии (тема детства в «Воспоминаниях в Царском Селе» и в оде «На возвращение Государя Императора из Парижа в 1815 году», 1815).
Незавершёнными остались лицейские поэмы: «антиклерикальная» («Монах», 1813, опубл. в 1928–29) и «богатырская» («Бова», 1814, опубл. с цензурной правкой в 1841, полно-стью – в 1899).
После окончания лицея в июне 1817 П. поступил в С.-Петербурге на службу в Коллегию иностр. дел в чине коллежского секретаря и, обратив на себя внимание свет-ского общества демонстрацией независимого поведения, энергично включился в лит. жизнь.»

Тут я прерву цитирование биографии чтобы сразу сказать, что его биографы между собой так и не пришли к окончательному выводу о том:
Как закончил А. Пушкину учебу в Лицее?
С каким чином он был выпущен?
Какую должность он получил в Коллегии иностранных дел?
Выполнял ли он там какую-то работу и если не выполнял, то почему?
Какое ему платили жалование и почему платили, если он не ходил на службу?

На эти вопросы я постараюсь дать ответы в следующих частях, а пока продолжим чтение биографии:

«Если в лицее он выступал против литераторов архаического направления на стороне писателей – последователей Н. М. Карамзина, объединившихся в лит. об-во «Арзамас», то в 1817, формально став членом об-ва и получив некогда желанную возможность заседать в «Арзамасе», ею почти не воспользовался, предпочитая вечера у осмеиваемого им ещё не-давно А. А. Шаховского.
Смена лит. ориентиров оказалась плодотворной: именно в это время формируется пушкинский худож. метод, основанный на парадоксальном сближении разнородного жизнен-ного материала и принципиально разных лит. традиций.
На мировоззрение П. в 1817–20 повлияли Н. И. Тургенев и П. Я. Чаадаев: первый ста-рался приобщить его к идеологии европ. либерализма, второй разъяснял необходимость ин-теллектуальной независимости.
Осн. произведение П. этого периода – поэма «Руслан и Людмила» (1817–20, опубл. в 1820), в которой лёгкость слога сочеталась со знанием рус. фольклора, истории, традиций рус. «богатырской» поэмы и зап. европ. рыцарских романов.
Оригинальность построения поэмы состояла в резких переходах от «отступлений» и описаний к сюжетной динамике, в насыщенности лит. полемич. подтекстами, имевшими па-родийный оттенок. В состав поэмы вошла, в частности, пародия на «Двенадцать спящих дев» В. А. Жуковского, который не без скрытой иронии надписал П. свой портрет: «Победителю-ученику от побеждённого учителя…».
В лирике П. петербургского периода, продлившегося по начало мая 1820, особое ме-сто занимают политич. стихотворения, как не противоречившие гос. идеологии и политике («Деревня», 1819, строки 1–34 опубл. в 1826 под назв. «Уединение»; полностью – в «Поляр-ной звезде на 1855 год», Лондон; в России – в 1870), так и резко оппозиционные, среди них самая известная – ода «Вольность» (1817 или 1819, опубл. в 1856), в которой рассказыва-лось об истинных обстоятельствах убийства имп. Павла I, что было воспринято как обвине-ние имп. Александра I во лжи: офиц. версия утверждала, что Павел I скончался от аполексич. удара.»
Тут я прерву цитирование «биографию» чтобы сказать, что в общем как на те давние времена преступление было серьезным и политическим.
Посему я ниже привожу полный текст этой оды чтобы читатель давно не отрывавший тома со стихами А. Пушкина сам сразу все мог понять!
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру...
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.

Открой мне благородный след
Того возвышенного галла,
Кому сама средь славных бед
Ты гимны смелые внушала.
Питомцы ветреной Судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!

Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная Власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела — Рабства грозный Гений
И Славы роковая страсть.

Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью святой
Законов мощных сочетанье;
Где всем простерт их твердый щит,
Где сжатый верными руками
Граждан над равными главами
Их меч без выбора скользит

И преступленье свысока
Сражает праведным размахом;
Где не подкупна их рука
Ни алчной скупостью, ни страхом.
Владыки! вам венец и трон
Дает Закон — а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.

И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!
Тебя в свидетели зову,
О мученик ошибок славных,
За предков в шуме бурь недавних
Сложивший царскую главу.

Восходит к смерти Людовик
В виду безмолвного потомства,
Главой развенчанной приник
К кровавой плахе Вероломства.
Молчит Закон — народ молчит,
Падет преступная секира...
И се — злодейская порфира
На галлах, скованных лежит.

Самовластительный Злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.

Читают на твоем челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрек ты богу на земле.

Когда на мрачную Неву
Звезда полуночи сверкает
И беззаботную главу
Спокойный сон отягощает,
Глядит задумчивый певец
На грозно спящий средь тумана
Пустынный памятник тирана,
Забвенью брошенный дворец —

И слышит Клии страшный глас
За сими страшными стенами,
Калигулы последний час
Он видит живо пред очами,
Он видит — в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.

Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наемной...

О стыд! о ужас наших дней!
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары...
Погиб увенчанный злодей.

И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.

В общем скандал случился страшный!
Дело доложили императору Александру Первому, который в апр. 1820 распорядился начать следствие о возмутительных стихах.
А вот современный биограф утаивает нам всю правду о этом деле! когда пишет следующее:
«П., благодаря помощи друзей, собств. находчивости и стечению обстоятельств, су-мел избежать серьёзного наказания, получив назначение в Кишинёв в канцелярию ген. И. Н. Инзова.
А ведь пред тем как послать А. Пушкина в ссылку в глухую и только недавно отвоёванную у Османской империи Бессарабию (т.е. Молдавию) 21-ти однолетнего чиновника Коллегии иностранных дел в Тайной канцелярии по распоряжению императора, так сказать с учетом его «молодости» и «глупости» и с целей быстрейшего «перевоспитания» строптивого барчука -подвергли телесному наказанию на грани бесчестия –выпороли кнутом!
Не знаю на что рассчитывали судьи вынеся такой «приговор» сменив ссылку в Сибирь на ссылку в солнечную Молдавию, но это, в случае с А. Пушкиным увы не способствовало его «вразумлению».
Он и до этого «внушения» очевидно имел врождённые нервно-психологическими травмы своей психики, а тут такое «унижение» его «чести и достоинства».
Но как бы там ни было А. Пушкин был немедленно отправлен в г. Кишинёв.
Правда туда он попал не сразу, но об этих обстоятельствах мы поговорил в последующих частях этой книге, а пока я продолжу цитирование современной биографии А. Пушкина:
«В Кишинёве П. проводил время в обществе М. Ф. Орлова, неск. раз общался с П. И. Пестелем, установил приятельские отношения с В. Ф. Раевским, а также с И. П. Липранди (который станет прототипом Сильвио в повести «Выстрел», 1830);
И в итоге был принят в масонскую ложу «Овидий», история которой до сих пор в пол-ной мере не прояснена: в частности, остаётся неизвестным, почему П. утверждал, что имен-но из-за деятельности «Овидия» в России «уничтожили все ложи».
П. не был деятельным масоном: его единственное произведение, с уверенностью атрибутируемое как масонское, – послание «Генералу Пущину» (1821, опубл. в 1874), под-чёркнуто риторич. и патетическое, допускавшее возможность иронич. интерпретации.
Тут я опять прерву биографию чтобы сказать, что в ней не раскрыты тайные страницы жизни А. Пушкина как российского масона!
А ведь никто А. Пушкина до конца его жизни из числа масонов не отчислял!
А ведь сам он при поступлении в 1831 г. на государственную службу давал письменную клятву, что мол не состоит и не будет состоять ни в каких тайных обществах!
И как члены масонской ложи «Овидий» того пусть и косвенным образом, но был причастен к организации «восстанию декабристов в декабре 1825 года!
И это было второе нарушением А. Пушкиным Законов Российской империи
Так, что нам с вами уважаемый читатель, далее придется отдельно разобраться и с этими тайными страницами биографии А. Пушкина.
Но пока для вашего «погружения в тему» я продолжу цитирование биографии А. Пушкина далее:
«На юге П. увлёкся творчеством Дж. Байрона; отчасти в подражание ему были созда-ны поэмы «Кавказский пленник» (1820–21, опубл. в 1822), которая имела большой успех, «Бахчисарайский фонтан» (1821–23, опубл. в 1824) и «Цыганы» (1824, отд. изд. – 1827) – с их «местным колоритом», лаконизмом повествования, отступлениями, намёками, умолча-ниями и страстями.
Герои этих поэм не верили в достижимость счастья, не умели и не хотели примирить-ся с несовершенством мира, не понимали своего предназначения, искали и не находили сво-боды. «Байронизмом» отмечены некоторые лирич. стихотворения П. («Погасло дневное све-тило…», 1820, «К морю», 1824) и в меньшей степени «роман в стихах» «Евгений Онегин», который он начал писать в 1823.
Почти одновременно с работой над поэмой «Бахчисарайский фонтан», в которой тема христианства представлена как высокая и значительная, в 1821 создан обширный цикл ко-щунственных произведений: «<В. Л. Давыдову>» (опубл. в 1884), «Христос воскрес, моя Ревекка!..», «Гавриилиада» (оба опубл. в 1861).
Любовная лирика южного периода сочетала демонстрацию интимности пылких чувств с умолчаниями и недосказанностями, граничившими с мистификацией: до сих пор в популярной лит-ре обсуждается миф о «потаённой любви» П. и кандидатуры на роль его гл. героини (как правило, называются имена Е. К. Воронцовой, М. Н. Раевской, А. Ризнич или К. Собань-ской).
В духовной биографии П. 1823 стал переломным: поэт разочаровался в идеологии и практике революц. конспирации, открывшихся ему не столько героикой подвига и самопо-жертвования, сколько претенциозным пустословием и борьбой за лидерство.
О заведомой неадекватности либеральных иллюзий совр. историч. реальности – стих. «Свободы сеятель пустынный…» (1823, опубл. в 1856). В 1824 в послании «К морю» рево-люц. «просвещенье» и тирания предстанут как две равно неприемлемые возможности.
Со своей стороны, декабристы с самого начала знакомства с П. ценили его лит. дарование, но не доверяли ему как человеку, полагая его слишком легкомысленным и беспечным.
При этом отношение П. к бывшим лицеистам, участвовавшим в событиях 14(26).12.1825, И. И. Пущину и В. К. Кюхельбекеру, оставалось неизменно дружеским («И. И. Пущину», 1826, опубл. в 1841; «19 октября <1827>», опубл. в 1830; и др.).
Летом 1823 П. переведён в Одессу в распоряжение ген.-губернатора М. С. Воронцова, который вскоре стал тяготиться присутствием П., демонстративно пренебрегавшего служеб-ными обязанностями, острого на язык и склонного к эпатажу; обычно предполагается, что свою роль сыграло увлечение П. его женой – Е. К. Воронцовой [ей посвящены стихотворения «Сожжённое письмо» (1825, опубл. в 1826) и «Храни меня, мой талисман...» (1825, опубл. в 1916)].
Письма П. перлюстрировались; в одном из них говорилось о его интересе к «чистому афеизму» (в смысле «атеизму».-автор). «
Так случился второй большой скандал в жизни А. Пушкина который коренным образом изменил его судьбу!
И автор современной биографии так описывает эти события:
«Власти признали служебную карьеру П. завершённой, и летом 1824 он был сослан в родовое имение Ганнибалов-Пушкиных с. Михайловское Псковской губ. под надзор местных властей (полицейский надзор над П. не был снят до конца жизни).
Досуг П. заполнили чтение Библии, произведений У. Шекспира и И. В. Гёте, изучение рус. истории и фольклора.
В центре его лит. размышлений – проблема романтизма, что во многом объясняется полемикой вокруг «Бахчисарайского фонтана»: поэма была опубликована с обширным пре-дисловием П. А. Вяземского, описавшего рус. лит. ситуацию в категориях борьбы романтиз-ма и классицизма и безоговорочно принявшего сторону первого.
В отличие от Вяземского, П. полагал, что «русского классицизма» не существует.
В наброске ст. «О поэзии классической и романтической» (1825, опубл. частично в 1855) он рассматривал классицизм и романтизм как категории, обобщающие историю лит. жанров, связывая с классицизмом формы, известные античной лит-ре, и относя к романтизму те, «которые не были известны древним» или претерпели изменения.
Полагая, что истинный классицизм в России – дело будущего, П. со 2-й пол. 1820-х гг. всё чаще обращался к античным формам, одновременно пытаясь воскресить поэтику торжеств. оды и эпич. поэмы [мотивы и стилистика этих жанров нашли отражение в эпилоге «Кавказского пленника», позднее – в поэмах «Полтава» (1828, опубл. в 1829), «Медный всад-ник» (1833, опубл. в 1837, посм.)].
Нараставший интерес к классицизму не означал разрыва с романтизмом: трагедия «Борис Годунов» (1824–25, окончат. ред. 1830, опубл. в 1831) мыслилась П. как романтическая, поскольку представляла собой результат глубокого переосмысления формы классици-стич. трагедии (демонстративное нарушение требований единства времени и места, чередо-вание стихотв. фрагментов с прозаическими, допущение просторечий и т. д.).
В «Борисе Годунове» П. выступил как единомышленник Н. М. Карамзина, всегда стремившегося подчеркнуть ответственность аристократии за судьбу государства: мнение народное представало как объект манипуляций, движущей силой событий оказывалось про-видение – Божий суд, от которого не суждено было уйти ни Годунову, ни Отрепьеву.
Один из наиболее значимых аспектов созданной П. в трагедии картины мира – исто-ризм, не знающий ограничений и распространяющийся на идеологию, социальную и индиви-дуальную психологию, культурный быт и язык, требующий точности в деталях, отказываю-щийся от аллюзий, но связывающий историю и современность как на уровне длящихся историч. «сюжетов» нац. истории, так и на уровне единства нац. историч. памяти; историзм ско-рее универсальный, чем национальный, где подлинной и единственной мерой понимания и оценки историч. событий оказывается христианская этика.
В Михайловском были написаны неск. глав «Евгения Онегина», который стал своего рода дневником П., отразившим не только развитие героев, но и духовную эволюцию самого поэта. Осн. тема романа – соотношение лит-ры и жизни: восприятие действительности через посредство лит. текста осмыслялось в сложном контексте истории чувств (которая описыва-лась с помощью явных и скрытых отсылок ко многим произведениям) и расценивалось П. скептически как проявление провинциального мышления (ср. иронически окрашенные заме-чания о Татьяне, которая приняла Онегина за Грандисона).
В 3-й главе П. рассуждал о «романе на старый лад», в котором торжествовала добро-детель, и о новом, в котором восторжествовал порок. «Евгений Онегин» начинался как сочи-нение в новейшем вкусе, как рассказ о «москвиче в гарольдовом плаще», где «русская хандра» соотносилась с «англицким сплином», но закончиться он должен был «на старый лад» – отказом Татьяны – в абсолютном несоответствии духу новой эпохи.
Вместе с тем мотивы долга, личного достоинства и чести сочетались с темой невозможности взаимопонимания в мире, где царят рок и случай, отнимающие любовь и надежду, где малозначимый поступок способен повлечь за собой самые серьёзные последствия и где переживание необратимости времени и поступка стало доминантой самосознания героев и автора.
Восстание 14(26).12.1825, следствие и суд над заговорщиками П. воспринял двой-ственно.  Лично зная мн. участников событий, он относился к ним сочувственно, в первую очередь к И. И. Пущину и В. К. Кюхельбекеру, которых до конца жизни считал своими друзьями (см., в частности, послание «И. И. Пущину»), – неслучайно в его стихотворениях возникала тема «милости к падшим» [«Стансы» («В надежде славы и добра...»), 1826, опубл. в 1828; «Пир Петра Первого», 1835, опубл. в 1836; и др.]; но в революцию не верил, а по-скольку ни прямо, ни косвенно не участвовал в её подготовке, то надеялся на освобож-дение из ссылки.
Оно оказалось почти мгновенным и драматическим.
В ночь с 3(15) на 4(16).9.1826 П. получил предписание явиться в Москву. 8(20) сент. состоялась беседа поэта с имп. Николаем I, в ходе которой П. на заданный вопрос, принял бы он участие в восстании, будь он 14 дек. в С.-Петербурге, отвечал утвердительно, объясняя это тем, что заговорщики были его друзьями.
Результатом разговора стало позволение П. выбирать место жительства и отмена об-щей цензуры: Николай I объявил, что сам будет его цензором. «
Тут я вновь прерву цитирование биографии А. Пушкина, чтобы указать читатель что нарисованная авторами биографии «идиллическая» картинка - «помилования» А.С. Пушкина, который вместо ссылки в Сибирь был внезапно возвращён из опалы и мало того будучи как показало пришедшее время   человеком совершенно не способным к выполнению какой-либо служебной обязанности по линии Коллегии иностранных дел   он был вновь принят туда на службу!
Причем свободных мест там не было, и русский царь Николай Первый выделил из своих секретных фонтов 5000 руб.  для выплаты жалования А. Пушкину до тех пор, пока для него в штатном расписании не найдется постоянного места и штатного оклада.
Вот тут-то и кажется вашему подозрительному автору, что в ходе следствия А. Пушкин сообщил какие-то то важные сведения о планах декабристов и тем самым заслужил «прощения»!
Более того Руководству российской жандармерии во главе с А.Х. Бенкендорфом удалось, обеспечив ему якобы «личное покровительство» фактически «завербовать» А. Пушкина в качестве своего рода «тайного осведомителя и более того «направить» его лит. Талант на службу интересов Российской империи!
Об этом «особом покровительстве» отчасти и свидетельствует и цитируемая мною биография:
«Как выяснилось впоследствии, эта милость не в полной мере оградила П. от общей цензуры, а вместе с тем обнаружила определённую двусмысленность: так, «Борис Годунов» был разрешён к печати далеко не сразу; в то же время печатание «Истории Пугачёвского бунта» вряд ли было бы дозволено обычной цензурой.» …
Ну, а далее в жизни А. Пушкина тоже происходит много интересных, но до конца так и не раскрытых в своей значимости событий.
Биограф пишет: «Осень 1826 – вершина прижизненной славы П., восторженно встре-ченного лит. и светской Москвой; публичные чтения «Бориса Годунова» следовали одно за другим.
Успех, однако, был омрачён: в либеральном англ. клубе П. провозглашал здравие нового государя, что было воспринято как конформистское отступничество от прежнего свободолюбия.
Когда в мае 1827 П. уехал в С.-Петербург, его отношения с моск. кругами были уже основательно испорчены; показательно, что в «Путешествии из Москвы в Петербург» (1833–35, опубл. не полностью в 1841, полностью – в 1880) П. будет сочувственно писать об осме-янной А. С. Грибоедовым в «Горе от ума» «фамусовской» Москве.
Со 2-й пол. 1820-х гг. П. всё чаще обращается к религ. тематике: такова ода «Пророк» (1826, опубл. в 1828), ориентированная на начало 6-й главы библейской Книги Исайи. К 1827 относится первый значит. опыт П. в прозе – оставшийся незавершённым историч. роман «Арап Петра Великого» (1827, опубл. полностью в 1837, посм.).
В лирике П. усиливаются мотивы недовольства собств. жизнью»
Ну что ж очень хорошее замечание!  Причины для недовольства личной жизнью у А. Пушкина было очень много, но первопричиной этих недовольств и неудобств было как раз само поведение А. Пушкина как в обществе, так и в среде своих родственников и в своей собственной семье!
А вот когда биографы   не признают прямых связей между реальной жизнью А. Пушкина и его творчеством (стихи, прозаические труды) то и возникает тот самый «идеальный» Пушкин которого так высоко и не вполне заслуженно возвеличили во времена СССР.
Далее ваш автор постарается более детально рассказать о личной жизни и делах А. Пушкина основываясь на сохранившихся в российских архивах документальных свидетельствах, а пока продолжим чтение его официальной биографии:
«Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день...», 1828, опубл. в альм. «Северные цветы на 1829 год»)] и отчаяния («Дар напрасный, дар случайный...», 1828, опубл. в альм. «Северные цветы на 1830 год»).
Произведение вызвало полемич. отклик митр. Филарета(Дроздова): «Не напрасно, не случайно / Жизнь от Бога нам дана...», на который в 1830 П., в свою очередь, ответил стих. «В часы забав иль праздной скуки...».
В конце декабря 1828 в Москве П. впервые встречает Н. Н. Гончарову, весной 1829 сватается к ней, но получает уклончивый ответ от её родителей.
Без разрешения властей он отправляется в путешествие на Кавказ, где, по крайней мере однажды, принимает участие в боевых действиях.»
То же совершенно неясный эпизод в биографии А. Пушкина!
За такие проступки в те времена быстро судили и отправляли в Сибирь с лишением чинов и званий! А вот А.  Пушкину все как бы сходит с рук?
Почему? И тут биографы старательно обходят этот вопрос?
А мы с вами постараемся далее в нем разобраться уже самостоятельно.
А цитируемый мною биограф так далее описывает жизнь и творчество А. Пушкина:
«Творч. результатом поездки стала незавершённая поэма «Тазит» (1829–30, опубл. в 1837), замысел которой сформировался в контексте размышлений о христианском миссио-нерстве на Кавказе и милосердии как основе христианства, а также стихотворения т. н. кав-казского цикла: «На холмах Грузии…» (1829, опубл. в 1830), «Монастырь на Казбеке» (1829, опубл. в альм. «Северные цветы на 1831 год») и др.; на основе кавказского путевого дневника будет написано «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года» (1835, опубл. в 1836).»
Так же хочу отметить, что у А. Пушкина в его время имелся сильный конкурент в борьбе за лавры первого российского писателя- писатель и журналист Ф. Булгарин.
Изучению всех обстоятельств многолетнего противостояния Пушкина и Булгарина я ранее тоже ранее уделил много внимания, и по результату проведённого исследования мною была написана отдельная книга «А. Пушкин и Ф. Булгарин. Сравнительная биография» с которой вы уважаемые читатель сможете (найдя ее на сайтах российских эл. библиотек) самостоятельно (в целях расширения своего кругозора) и ознакомится,
А наш современный биограф так описывает эти события:
«Пребывание П. в С.-Петербурге, куда он вернулся осенью 1829, было отмечено дра-матич. борьбой с Ф. В. Булгариным, который, пытаясь скомпрометировать «литературных аристократов», писал доносы на поэта, распространял сведения о заискивании П. перед вла-стями и печатал разборы его произведений, констатируя «совершенное падение» пушкинско-го дарования.
П. отвечал эпиграммами и памфлетами, принял активное участие в «Литературной газете» Дельвига (1830–31), сочетавшей принципы аристократизма и либерального консерва-тизма, но не смог изменить ситуацию: значит. часть читающей публики была на стороне Булгарина.»
Описание в общем верное, но если вы все же прочтете вышеуказанную мою книгу, то сами поймете почему   Ф. Булгарин отзываюсь на смерть А. Пушкина сказал… „Жаль поэта, <…> — а человек был дрянной. Корчил Байрона, а пропал, как заяц. Жена его право не виновата.» и почему часть «читающей публики» осталась на стороне Ф. Булгарина как на то время одного из реальных и наверно самых популярных российских писателей, журналистов и издателей литературных журналов!
Ну а наш биограф так продолжает биографию А. Пушкина:
«Менее выразительным было постепенно усиливавшееся расхождение П. с европей-ски ориентированной частью либеральной аристократии.
В 1830 П. в обращённом к кн. Н. Б. Юсупову послании «К вельможе» бегло набросал идеальный образ аристократич. культуры предреволюц. Европы.
Эти стихи вызвали полемику; многие усмотрели в них не оппозицию революции и демократич. движению, а желание угождать сильным мира.
Эта точка зрения упрочилась осенью 1831 после выступления П. с одой «Клевет-никам России».
Эти стихи резко осудили П. А. Вяземский и Н. И. Тургенев; среди немногих, кто открыто выступил на стороне поэта, был П. Я. Чаадаев.
Толки об «искательстве» П. обобщил знавший его польск. поэт А. Мицкевич, который в стих. «Русским друзьям», вошедшем в приложение к 3-й части его поэмы «Дзяды» (1832), в слегка завуалированной форме высказал неск. суждений о политич. ренегатстве П. (П. отве-тит Мицкевичу в стих. «Он между нами жил...», 1834, опубл. в 1841).
Осень 1830 П. провёл в родовом имении с. Болдино Лукояновского у. Нижегородской губ., куда выехал 1(13) сент. с целью вступления во владение частью родового имения – Кис-тенёвым, которое отец выделил ему накануне женитьбы, и где П. задержался до конца ноября из-за холерных карантинов.
В это время завершён осн. текст «Евгения Онегина», написаны «маленькие трагедии» [«Скупой рыцарь» (опубл. в 1836), «Моцарт и Сальери» (опубл. в альм. «Северные цветы на 1832 год», пост. в 1832), «Пир во время чумы» (опубл. в альм. «Альциона на 1832 год»), «Каменный гость» (опубл. в 1839)], поэтич. «Сказка о попе и о работнике его Балде» (опубл. в 1840), прозаич. «История села Горюхина» (не завершена; опубл. в 1837), поэма «Домик в Коломне» (опубл. в 1833), ок. 30 лирич. стихотворений, среди которых «Элегия» («Безум-ных лет угасшее веселье…», опубл. в 1834), «Бесы» (опубл. в 1831), «Поэту» («Поэт!
Не дорожи любовию народной», опубл. в 1830), «Румяный критик мой…» (опубл. в 1841), «Что в имени тебе моём?» (опубл. в 1830).
Попыткой пересмотра всей традиции новой рус. прозы стал цикл «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» (опубл. в 1831), объединивший повести «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель» и «Барышня-крестьянка», в которых П., стремясь к максимально последовательному разграничению поэтич. и прозаич. стилей, противопоста-вил насыщенной перифразами, иносказаниями, почерпнутыми из лирики метафорами и срав-нениями прозе Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского, А. А. Бестужева лаконизм и простоту вы-ражения.
Под пером П. проза обогащалась новыми жанровыми ассоциациями: бытовой, историч. или лит. анекдот входил в неё вместе с элементами традиц. новеллы и романа, а па-родийное переосмысление традиц. сюжетных ходов сочеталось с поэтизацией рус. дворян-ской жизни.»
Тут я прерву цитирование биографии чтобы сказать, что   далее в жизни А. Пушкина и начинается наверно самый тайных и наиболее сфальсифицированный всевозможными биографами период его жизни.
А началось все с того, что «вдруг наш «А.С. Пушкин, этот вчерашний декабрист, правда «раскаявшийся» в своих «деяниях» и очевидно «раскрывшей» жандармам все известные ему секреты и находящийся в опале и ссылке, в своем имении, где он как мы видим с его биографии, «развил бурную» литературную деятельность!
И как мы знаем в итоге был «прощён» царем Николаем Первым и мало того возвращен на госуд. службу к которой он был совершенно не пригоден!
Более того ему кроме должности сразу обеспечивается быстрое продвижение в чинах, немыслимое с точки подавляющего петербургского чиновничества в поте лица трудившихся в министерствах и др. госуд. учреждениях!
Так наш современный биограф пишет:
«В янв. 1832 распоряжением императора П. зачислен на службу в Коллегию иностр. дел, получив разрешение работать в архивах для написания историч. труда о Петре I.
«Истории Петра» (1831–1836; не окончена) П. придавал особое значение: в ней долж-ны были отразиться его представления о фундам. основаниях историч. и нравственного бы-тия Рос. империи.
С февр. 1833 П. начал работу над историей восстания Е. И. Пугачёва; в авг. – сент. 1833 совершил поездку по «пугачёвским» местам – Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск; 1(13).10.1833 приехал в Болдино.
Вторая «болдинская осень» [продлившаяся до 9(21).11.1833] увенчалась поэмами «Медный всадник. Петербургская повесть» (опубл. в 1837, посм.), «Анджело», повестью в прозе «Пиковая дама» (обе опубл. в 1834), «Историей Пугачёвского бунта» (ч. 1–2, опубл. в 1834; первоначальное назв. «История Пугачёва» изменено по воле Николая I), поэтич. сказка-ми – «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях» (опубл. в 1834), «Сказка о рыбаке и рыбке» (опубл. в 1835), стихотв. «Осень» (опубл. в 1841).
В произведениях П. 1830-х гг. европ. культура, её вечные образы и темы обобщались и связывались с рус. культурой и обществ. жизнью, народность как выражение рус. духовно-го склада сочеталась с принципами аристократизма, а трагич. «пугачёвский» эпизод истории России обнаруживал хрупкость её гос. устройства и жестокость нар. нравов, сдерживаемых силой верховной власти (часто нравственно ущербной) и самоотверженностью людей чести.
Многолетние размышления о Петре I и С.-Петербурге, о власти и личности нашли от-ражение в поэме «Медный всадник», герой которой, потерявший всё и проклинающий Петра и его город, воплотил в себе отчаяние человека в момент крушения его надежд.
Согласиться с героем, повторив вслед за ним его проклятие, невозможно: это означа-ло бы отказать петровской империи и С.-Петербургу в праве на существование и историч. значение. Но и не сочувствовать герою нельзя: личная трагедия «бедного Евгения» оказыва-ется более значимой, чем его неправота, и самый бунт его предстаёт как выражение его тра-гедии.
Однако именно в 1830-е гг., когда П. создаёт свои гл. произведения, у него стано-вится всё меньше читателей: вкусы читающей публики изменились.
Поэма «Полтава», в которой П. предпринял не только опыт полемики с декабристской традицией осмысления личности Петра I и его эпохи, но и попытку синтезировать поэтику романтич. поэмы с высоким стилем оды и эпопеи, успеха не имела; последние главы «Евге-ния Онегина» раскупались с трудом, известность «Повестей Белкина» ограничилась иронич. комментариями журналистов, «Борис Годунов» был принят лит. критикой холодно или враж-дебно, тираж «Истории Пугачёвского бунта» не раскупался.
Впервые о собств. близкой смерти П. начал говорить после того, как в 1831 умер его ближайший друг А. А. Дельвиг; постепенно эта тема занимает всё большее место в творчест-ве поэта.
Так, в «Осени» образ корабля и знаменитый вопрос «Куда ж нам плыть?» двусмыс-ленны, указывая как на попытку выбрать лит. сюжет, так и на осознание необходимости вы-бирать между жизнью и смертью: в европ. эмблематической традиции корабль, входящий в гавань, символизировал смерть и жизнь вечную.
Мотивами грусти и одиночества проникнуты стихотворения «Пора, мой друг, пора!» (1834, опубл. в 1886), «Странник» (1835, опубл. в 1841), «Полководец» (1835, опубл. в 1836), «Когда за городом, задумчив, я брожу...» (1836, опубл. в 1857); предчувствием близ-кой смерти отмечено стих. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836, опубл. в 1841).
В 1836 П. стал издавать ж. «Современник», задуманный как продолжение «Литератур-ной газеты», однако журнал успеха не имел; его тираж неуклонно снижался. В том же году был опубликован роман «Капитанская дочка», ставший своеобразным манифестом «либерального консерватизма»: либеральная идея личности приписывается носителю идеи гос. служения, консерватору и монархисту, который погибнет, но не присягнёт «злодею».
Сложная система эпиграфов (частью придуманных П.) актуализирует лит. традицию 18 в., обрамляя романтич. сюжет в духе В. Скотта, и представляет собой систему мотивировок поведения героя с его приверженностью традиц. морали. Гринёв – идеальный герой рус. лит-ры 18 в., включённый в сюжет романтич. историч. романа.
Понятиям долга, чести, верности, милосердия и любви, связанным с образом Гринёва, противопоставлены «ценности» романтизма, соотносимые с образом отрицат. героя – Шваб-рина, который оказывается наделённым всеми характерными атрибутами мышления и пове-дения романтич. героя: он ироничен, эгоистичен и одинок, обладает чувством превосходства над окружающими, презирает мораль; страстная и безответная любовь подталкивает его к преступлению и оборачивается жизненной катастрофой.»/
Тут я снова прерываю цитирование биографии, чтобы отметить, что далее в жизни А. Пушкина появляется «роковая женщина» которая резко меняет и жизнь, и в целом всю его дальнейшую судьбу!
И наш биограф тоже в принципе согласен с моим утверждение о том, что Н. Гончарова для А. Пушкина оказалась той самой «роковой жениной» через которую в конечном итоге он и погиб так сказать в расцвете сил и своего лит. творчества. и по этому пишет так:
«Поэт венчался с Н. Н. Гончаровой 18.2(2.3).1831 в Москве.
«Семейная жизнь, однако осложнялась бедностью, долгами, неустроенностью быта; светские и придворные успехи жены П. сопровождались злословием и клеветой. Сложная интрига, до сих пор до конца не разгаданная, закончилась 27.1(8.2).1837 на Чёрной речке дуэлью П. с французом на рус. службе кавалергардом Ж. Дантесом, приём-ным сыном голл. посланника Л. Б. Геккерна, на которой П. был смертельно ранен.
Погребение П. состоялось 6(18).2.1837 в родовой усыпальнице Ганнибалов-Пуш-киных в Свято-Успенском Святогорском монастыре.»

И тут я хочу вновь сделать свою новую ремарку и сказать, что во всем выше выделенном фрагменте биографии А. Пушкина есть много тайных обстоятельств на которые ни его современники и в наше время мы не получили точных разъяснений!
 К примеру, могу перечислить такие:
 Была ли Н. Гончарова любовницей Николая Первого?
 Не явился ли Николай Второй отцом одного или нескольких официально признанных детей А. Пушкина?
А если не являлся, то почему так материально заботился о самой Н. Гончаровой и всех ее детях, обеспечив им своим покровительством и успешную карьеру в будущем и высокое положение в обществе?
И даже организовав новый брак Н. Гончаровой с генерал-майором П. Ланским (с 10 октября 1843 г.), числившийся в Кавалергардском полку и состоявший в свите Его Величества императора Николая Первого! Николай I хотел быть на ней посаженным отцом, но Натали попросила не делать этого чтобы вновь не возбуждать, казалось бы, притихшие к тому времени «светские сплетни…»
Почему возник конфликт с Дантесом, приведший А. Пушкина к дуэли?
             Хотя если бы пушкинисты вникли в документы, то они бы с удивлением увидели, что А. Пушкин дрался на дуэли не с Дантесом, а человеком по российскому паспорту, носившему совершенно другую фамилию!
 Кому было выгодно начать этот конфликт?
 Кто первым вызвал кого на дуэль?
 Почему ни российская жандармерия и Санкт-петербургская полиция под неусыпным вниманием которых находился в последний год жизни А. Пушкин зная о предстоящей дуэли не приняла мер к ее предотвращению, ибо дуэли в Российской империи были запрещены и участие в них являлось уголовным преступлением!?
И почему выжившего дуэлянта (дуэли в Российской империи в 1831 г. были запрещены), да и вообще всех участников этой дуэли в первую очередь «секундантов» тоже как лиц, совершивших уголовно наказуемое преступление, не осудили по всей строгости закона?
Почему врачи не сделали операцию А.С. Пушкину фактически оставив его умирать дома вместо того чтобы поместить скажем в военный госпиталь где врачи хирурги могли бы принять неотложные меры к его спасению?
Зачем Николаю Первому понадобилось опечатывать кабинет А. Пушкина и изымать с помощью Жуковского все бумаги (архив) А. Пушкина который потом кстати исчез в недрах российских архивов навсегда, если и не был просто уничтожен вскоре после его разбора по при казу Николая Первого?
Теперь все страшно запутано и с похоронами Пушкина. Тело Пушкина с Санкт-Петербурга доставил в Святогорский монастырь только один человек- действительный тайный советник А. Тургенев хотя он и не числился в друзьях или ли был пусть и дальним, но родственником Пушкина?
Современники поэта так подробно описывают грустные дни погребения Пушкина.
«Отпевание происходило 1 февраля. Весьма многие из наших знакомых людей и все иностранные министры были в церкви. Мы на руках отнесли гроб в подвал, где надлежало ему остаться до вывоза из города, 3 февраля в 10 часов вечера собрались мы в последний раз к тому, что еще для нас оставалось от Пушкина; отпели последнюю панихиду; ящик с гробом поставили на сани; сани тронулись; при свете месяца несколько времени я следовал за ними; скоро они поворотили за угол дома; и все, что было земной Пушкин, навсегда пропало из глаз моих» - вспоминал друг поэта Василий Жуковский.
Так же не ясно почему на похороны не прибыла жена – Н. Пушкина (явившаяся туда только через два года!) и его родители или, хотя бы брат или сестра, с которой у него всегда были хорошие отношения?
К личности А. Тургенева мы еще вернемся далее, а тут я чтобы заинтриговать читателя скажу кратко и ссылаясь на пушкиниста, Вадима Старка, который описывал это так:
«И тот человек, который первым встречал Пушкина в Петербурге, Александр Иванович Тургенев, который помогал с определением в Лицей, […] он же будет провожать траурный кортеж с телом Пушкина по просьбе Натальи Николаевны, а, точнее, даже по указанию Николая Первого, потому что она хотела, чтобы Данзас это сделал, но Николай Первый считал, что тот виновен, должен понести своё наказание и предложил, чтобы [кортеж провожал] Александр Иванович Тургенев. Вот так сомкнулось кольцо: тот, кто первым встречал Пушкина в Петербурге, провожает его в этот самый последний путь».
И наконец неизвестно до сих пор когда и почему исчезло тело А. Пушкина из его могилы?
И чему теперь в Святогорском монастыре поклоняются все «пушкинисты» и прочие любители и почитатели А.С. Пушкина как «гения российской литературы»?
На эти и другие вопросы которые будут возникать у нас по ходу изложения материала ваш автор так же постарается дать ответы в последующих частях этой книги.
А пока я закончу цитирование официальной современной российской биографии А. Пушкин где он – «НАШЕ ВСЕ»! ИДОЛ и ОСНОВАТЕЛЬ! или даже «СВЯЩЕННАЯ КОРОВА» российской литературы!
И что как бы в подтверждения моего тезиса делает и цитируемый мною биограф А. Пушкина!
Он уже начал лить на Пушкина «священный литературный элей»:
«П. – основоположник новой рус. литры: обобщив наследие отеч. лит-ры 18 в. и осуществив сложный синтез выразит. возможностей книжных стилей и разговорной речи, он заложил основы совр. рус. литературного языка
П. канонизировал форму рус. романтич. элегии и романтич. поэмы, создал ряд экспе-рим. форм (роман в стихах; драматич. сцены; историч. роман, граничащий с документальной прозой; и др.), добившись подлинной оригинальности слога, идей, композиции.
Созданная П. сложная худож. система воспринимается как открытая самым разным культурным контекстам, как русским, так и европейским; как вобравшая в себя существен-ные элементы поэтики классицизма, сентиментализма, романтизма и предвосхитившая ряд открытий реализма.
Творчество П. – осн. подтекст рус. литры 19–20 вв., всё пространство которой пронизывают явные и скрытые цитаты из его произведений: рус. поэты всех направле-ний и школ постоянно обращались к П. даже в условиях полемики с ним. Вскоре после смерти П. в рус. культуре утвердилось представление, согласно которому творческое наследие и личность П. – прообраз будущего рус. человека и общества (Н. В. Гоголь) и осн. вневременное идеальное содержание рус. жизни (А. А. Григорьев). Во 2-й пол. 19 в. «пушкинское направление», к которому причислялись писатели, не стремившиеся к созданию еди-ной лит. программы, а по отд. аспектам существенно расходившиеся с П. (Е. А. Боратын-ский, А. А. Дельвиг, В. К. Кюхельбекер, М. П. Погодин, А. С. Хомяков, С. П. Шевырёв и др.), часто противопоставлялось «гоголевскому» как преим. эстетическое и идеальное – сатириче-скому и злободневному.
В 20 в. такая постановка вопроса во многом утратила свою актуальность: при-шло осознание того, что формотворчество и «поэзия действительности» в творчестве П. не исключали, а дополняли друг друга.
Среди писателей, испытавших наибольшее влияние П., – Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, А. Н. Майков, А. А. Фет, Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьёв, А. А. Блок, В. Я. Брюсов, С. А. Есенин, А. Т. Твардовский.
Рукописи П. хранятся в ИРЛИ (Пушкинском Доме) РАН (С.-Петербург). В местах, свя-занных с пребыванием П., открыты мемориальные музеи: Музей-лицей и Музей-дача в г. Пушкин (быв. Царское Село), Музей-квартира на набережной р. Мойка в С.-Петербурге – филиалы Всероссийского музея А. С. Пушкина; Музей-квартира на Арбате – филиал Гос. му-зея А. С. Пушкина (Москва); Пушкинский заповедник; Музей-заповедник «Болдино» (Ниже-городская обл.), Дом-музей в Кишинёве и др.»
Под конец этой «биографии» я хотел было очень яркую и символическую картину «Поэты России у гроба Пушкина. Художник Л.Н. Нецветаев (2017 год)» Но правила публикации это запрещают поэтому я подаю только ссылку на источник фото: https://lenarudenko.livejournal.com/337135.html и только  в первую очередь, чтобы показать читателю всех тех, кто в России в наше время пел и продолжает петь диафрагмы А.С. Пушкин

Я же от себя сражу скажу, что увы не разделяю выше процитированные оценки А. Пушкина ни как «СВЯЩЕННОГО ИДОЛА» ни как. «ОТЦА ОСНОВАТЕЛЯ российского языка» и безмерного «СВЕТОЧА российской поэзии»!
Ибо считаю его обычным человеком своего времени, который имея определённый литературный талант? При этом, увы, не обладая практическим умом, не смог им надлежащим образом распорядится, как это в то ж время успешно реализовал его литературный антагонист Фадей Булгарин!
И тут я еще раз повторюсь, когда вопреки мнениям всех «кормящихся» на славе А. Пушкина-«пушкинистов» и «пушкиноведов» скажу, что действительности он прожил обычную. хотя и крайне неудачную жизнь - типичного не знатного и не родовитого российского дворянина!
Который вдобавок ко всему своему и так невзрачному «житию», еще дополнительно запутался в десятках острых проблем, которых он сам себе ранее и создал «собственными руками» и тем приблизил свою «преждевременную смерть».
Прав ли я как автор этой книги или нет, вы уважаемый читатель убедитесь сами, когда прочтете эту книгу до ее логического окончания. После чего уже и можете высказывать все свои критические замечания…

ч.2 ПЕРВАЯ ОФИЦИАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ БИОГРАФИЯ А. С. ПУШКИНА

Теперь, когда вы уважаемый читатель, ознакомившись в первой части этой книги с одной из последний в современной России официальных литературных биографий А.С. Пушкина, я хочу вам предложить «первую литературную его биографию», написанную примерно через 50 лет от даты его смерти. Данная биография составлена российским литературоведом П.
 Полевым и размещена в его ныне малодоступной (в виду своей букинистической редкости) книге «История русской литературы. (в очерках и биографиях)». Поэтому далее приведу текст этой биографии полностью.
Но вначале я хотел бы сказать несколько слов о авторе этой биографии и его положении в дореволюционной российской литературной среде.
Пётр Николаевич Полевой (25 февраля [9 марта] 1839, Санкт-Петербург, Российская империя — 31 января [13 февраля] 1902) — русский литературовед и переводчик, автор исторических романов. Сын Н. А. Полевого
Окончил 5-ю Санкт-Петербургскую гимназию (1857); затем — историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета.
После защиты магистерской диссертации «Опыт сравнительного обозрения древнейших памятников народной поэзии германской и славянской» (СПб., 1864) был приват-доцентом Санкт-Петербургского университета по кафедре всеобщей литературы, затем доцентом русского языка и литературы в Новороссийском университете, наконец профессором Варшавского университета по кафедре языков русского и церковно-славянского.
 Подготовленная им докторская диссертация «Исторические очерки средневековой драмы» (СПб., 1865) осталась незащищённой.
В 1871 году вышел в отставку, чтобы целиком отдаться литературной деятельности.
По собственному признанию Полевого, был «самопишущей машиной, которую кто-нибудь заведет, а она пишет что угодно: драму, повесть, историю, критику».
Составленные Полевым истории русской и всемирной литературы носят компилятивный характер.
 От биографического метода эволюционировал к культурно-исторической школе.
Под редакцией П. Н. Полевого в петербургском издательстве Маркса вышел в 1893 году перевод знаменитого сборника братьев Гримм «Детские и семейные сказки».
В 1895 г. переиздан под названием «Сказки, собранные братьями Гриммами».
 Также Полевой первым перевёл на русский язык классический роман «Годы учения Вильгельма Мейстера»
Могила Полевого находится на Литературных мостках Волковского кладбища.
Источник фото:https://ru.wikipedia.org/wiki/Полевой, _Пётр Николаевич#/media/Файл: Peter_Polevoy.jpg

Ну, а теперь зная всю нужную информации о авторе первой биографии А. Пушкина давайте уважаемый читатель вместе ее и прочем.
Ну, а читая ее, продолжайте удерживать в памяти последнюю версии его биографии, чтобы понять, как, как когда и почему «с годами» А.С. Пушкин превратился из в общем популярного на свое время поэта и писателя в «ОТЦЫ ОСНОВАТЕЛИ российской литературы»!
 Хотя ни через 50 лет после его смерти, да в принципе вплоть до 1917 г., он такой «величиной» в Российской империи никогда не считался причем как со стороны власть предержащих так еще и в большей степени в среде российских литераторов и поэтов! 
«Александр Сергеевич Пушкин 26 мая 1799 г. (ум. 99 лав. 1887 г.)
День рождения поэта подтверждается его собственным свидетельством, к котором. он прибавляет, что „родился в воскресенье", и даже подтверждал* этот факт тем, что „праздник Вознесения всегда имел большое влияние в его 6иoгpaфии.
 Однако же в метрической книге московской Богоявленской церкви, что на Елохове, и 1799 г., находим следующую запись:
„Мая 27-го, во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Шварцова (Шварца), у жильца его дома Серия Львовича Пушкина родился сын Александр и крещен 8 июня. Bocприемниками были граф Артемий Иванович Воронцов; кума- мать означенного Сергея Пушкина, вдова Ольга Васильевна Пушкина".
Род Пушкиных был старинный н происходил по прямой линии от боярина Григория Григорьевича Пушкина, служившего при царе Алексее Михайловиче, а потом в Польше, с титулом наместника нижегородского (ум. 1650 г.).
Мать Александре Сергеевича, Надежда Осиповна, урождённая Ганнибал, также принадлежала к замечательному роду: она была внучкой того Абрама Петровича Ганнибала, знаменитого крестника и любимца Петра, который, благодаря Пушкину, стал 6oлее известен под именем „Арап Петра Великого».
Отец поэта Сергей Львович Пушкин познакомился с Надеждой Осиповной в Петербурге, где он служил, в Измайловскому полку.
Женившись в Петербурге Сергей Львович, 1798 году, вышел в отставку и переехал на житье Москву.
Вместе с семейством Сергея Львовича переехала в Москву в мать Надежды Осиповны, которая продала принадлежавшее ей в Псковской губ.
Имение и на выручения от этой продажи левым купила под Москвой сельцо Захарьино, в вёрстах 40 от Москвы.
Нельзя не упомянуть, что в Москву, вместе с семейством Пушкиных, переселилась н прославленная впоследствии поэтом няня ого, Арина Родионовна, вынянчившая всех детей Сергея Львовича.
  Отец поэта Сергей Львович Пушкин, представлял собой, вместе с братом споим. Василием. Львовичем (известным арзамастцем), образец того крайне непривлекательного типа русских французов, который мало-по-малу начинает у нас выводиться.
 B настоящее время, а в то время было модным тоном в высших кругах нашего общества
 И Сергей Львович, и Baсилий Львович были очень неглупые, обладавшие порядочными запасом остроумия н довольно нарядным образованием; но это били люди, исключительно созданные для веселой, шумной, пустой к праздной светской суеты, люди, не имевшие в жизни никаких серьезных интересов и целей, чуждые всяких забот, трудов в обязанности.
 Обладал порядочным состоянием н неистощимым запасом веселости, оба брата одинаково посвящали свое время удовольствиям общества и наслаждениям городской жизни и питали врожденное отвращение ко всему, что могло нарушить их спокойствие...
На этом основании Сергей Львович предоставил все управление делам, все хозяйство и воспитанием детей жене своей, а сам вполне предался утонченной и веселой светской жизни среди того обширного кружка родня и знакомых, в котором он являлся душою все собраний, домашних спектаклей и всякого рода семейных и родственных празднеств, которыми так богата была жизнь нашего барства того времени...
 Можно без преувеличенья сказать, что все время Сергия Львовича проходило в обществе в эгоистических заботах об успокоении и увеселении своей особы, а весь ум и способности его затрачивались на остроты, каламбуры и легкие французике стишки, которыми он приводил в восторг вес лучшее московское общество...
Надежда Осиповна, прекрасная собою, умная и энергичная женщина, любила удовольствия и развеселую жизнь не менее всего кружка, среди которого ей приходилось жить; однако же гораздо более Сергея Львовича прилагала заботы к воспитанию детей своих, и вместе с матерью своей, Марьей Алексеевной Ганнибал, способна была до некоторой степени оказать на них благотворное влияние.
 Но они не могли избавить детей Сергея Львовича от системы воспитания. которая тогда была общепринятою во всех дворянских семействах! И Пушкин выучил грамоту у своей |бабушки Марьи Алексеевне.
Потом пришлось заниматься русским языком у какого-то г. Шиллера, а потом попасть в руки разных французов, которые на время заставляли его забыть о том, что он русский. 
По счастью, до 7-ми летнего возраста. Александр Сергеевич не принадлежал к числу детей восприимчивых, горячих и бойких. Напротив, он даже приводил мать в отчаяние своею флегматическою неповоротливостью.
Случалось, что Надежда Осиповна насильно заставляла его играть и бегать с детьми, и мальчик убегал к бабушке Марьи Алексеевне прятался в   ей корзинку и долго смотрел на ее работу: в этом убежище уже никто не смел его беспокоить...
 От бабушки М. А. Ганнибал Пушкин слышал и первые рассказы о старине к семейные предана о предках поэта, любимцах Петра Великого: о его Арап (Абрам) и о Ржевском, в дом погораю часто бывал Петр в гостях.
Однако же французы-гувернёры ввали свое: мальчик по десятому году развернулся хотя не выказывал ни малейшей охоты к ученью, но за то набросился на чтение с какою-то болезненною страстностью.
 Несмотря на то, что ни отец, ни окружавшие его немало не препятствовали ему в удовлетворении этой страсти к чтению, он проводил за книгами и дни и ночи, тайком забирался в библиотеку искал в кабинете отца своего, и без разбора читал все, что попадалось ему под руку...
Немалое влияние на развитие восприимчивого ребенка должна была оказать и та светская блестящая обстановка, к которой II. О. Пушкина старалась обучать сына с детства. вывозя его на вечера и домашнее спектакли в гостиные Трубецких, Бутурлиных. Сушковых н других представителей современной московской знати.
 Здесь и у себя дома А.Пушкин впервые увидел и проставленных поэтов, к писателям своего времени: Карамзина, Дмитриева и Батюшкова, с которыми (Сергий Львович Пушкин находился в самых близких отношениях.
Быстро и весомо развиваясь под всеми этими впечатлениями десятилетний А. Пушкин уже «сочинял» целые пьесы для домашней сцены, писала подражания Горацию, Вольтера, составлял остроумные каламбуры я шарады.
Результатом! французского воспитания было то, что первыми стихами Пушкина были стихи на французском, в писании которых он упражнялся не только дома, по даже н после своего вступился в Лицей
В Лицей определен был А.Пушкин во настояние уже известного нам А. И. Тургенева. который отклонил родителей Александр Сергеича от намерения послать сына в прославленный Петербургский иезуитский Коллегиум, на который тогда все смотрели с особенным уважаем.
Лицей, учрежденный в Царском-Селе, был действительно образцовым по тому времени воспитательным заведением.
В высочайше утвержденного (19 августа 1811 г.) постановлению о Лицее говорилось, что целью учреждения его будет—образование юношество, „особенно предназначенного к важным частям службы государственной».
 Лучшие преподаватели n опытные педагоги призван были на службу в Лицей, который помещен был в флигеле, смежном, с дворцом.
Двенадцатилетний Пушкин, 12 августа 1811 года, выдержал*вступительный экзамен в Лицей, в числе 33 воспитанников, на которых должно было первоначально состоять это заведение, и вступил на новый путь; па этом пути, при помощи благоприятных условиях, сопровождавших развитие юного поэта, вскоре открылась для него возможность выказать вполне тот дивный дар, которым он был так щедро наделен от природы
Эти благоприятные условия заключались преимущественно в том, что в основу лицейского воспитания положены были высокие нравственные начала я стремления.
Самое преподавание было основано в Лицее в чрезвычайно разумных началах, как это видно вплоть из тех же лицейских отчетов за 1812 год:
„Главным занятием в первое полугодие были иностранные языки; преподавание же наук: закона Божия, логики, нравственности, истории, географии и математики, ограничивалось только главными началами.
Во 2-м полугодия чтение образцов из лучших писателей не ограничивалось только грамматическими объяснениями, но „сопровождаемо было в которыми логическими н легкими эстетическими замечаниями, дабы вкус воспитанников еще более руководствуем был к простому, естественному к изящному слову.
Немало способствовал развитию дарована Пушкина и тот кружок товарищей, среди которого установилась самая тесная дружеская связь, сохранившаяся потом на всю жизнь.
 И этот товарищеский кружок, среди которого мы видим А. М. Горчакова (впоследствии канцлера). барона М. А. Корфа, А. А. Дельвига, В. К. Кюхельбекера, И. И. Пущина. Корсакова. Данзаса, Маслова, Матюшкина — и весь иного пользы юноши-поэту, с одной стороны, ослабив | французское влияние домашней среды, а с другой—открыв свободное н широкое поприще для развития его поэтического дарования.
В лицейском кружке пушкинского времени замечательною, характеристическою чертою являлась наклонность в литературе.
Литература была в Лицее не только любимым занятием, но развлечением и даже игрой.
 В тесном  дружеском кружке лицеистов издавалось несколько рукописных журналов („Лицейский Мудрец“, «Для удовольствия и пользы», „Неопытное Перо» и т. п.), в которых все товарищи А. Пушкина и он сам принимали деятельное участие; а по вечерам затевалась нередко и довольно замысловатая игра: каждый из членов товарищеского кружка обязана была по очереди рассказать повесть или хоть только начать ее; следующий за рассказчиком продолжала развивать сюжет пополняла его новыми подробностями, н очень часто случалось, что повесть заканчивалась только в устах третьего или четвёртого рассказчика...
И вот, среди этого товарищеского кружка Пушкина, которого сначала было прозвали в Лицее «французом», оставить писание французских стихов и принялся писать стихи по-русски.
Начал он с очень колкой эпиграммы, потом перешёл к подражанию легкой французской лирики, а наконец увлекся и подражанием лучшим русским поэтам: Державину, Жуковскому. и наконец—Батюшкову.
Первым написанным в числе лицейских его стихотворений было „Послание к сестре“; за ним следовали другие. помешавшиеся в рукописных журналах Лицея, и уже в июне 1814 г. явились первый стихотворения лицеиста Пушкина в печати: пять стихотворений его было напечатано в «Вестнике Европы», издававшемся тогда под редакцию В. В. Измайлова
Вскоре после того стали являться его стихотворения и в других журналах, и та известность, которою юноша-поэт пользовался уже между своими товарищами, быстро перелетела зал стены Лицея.
 Карамзин и Жуковой одинаково угадали Пушкина еще на лицейской скамье и поощряли развитие его поэтического дарования: Жуковский даже отдавал, в суд юноши свои стихотворения, доверяя замечательно развитому в нем поэтическому чутью, все же своему собственному вкусу, и обыкновенно считал, дурными, старался исправил тот стих, который Пушкин при своей пообыкновенней памяти, не мог сразу усвоить и запомнить
Но родные поэта не так скоро поддалась обаянию его таланта н долго не решались верить тому, чтобы из Александра Сергеевича мог выйти человек замечательный, тем более, что, но наукам его успехи оказывались довольно слабыми и один из профессора. аттестовал его даже так: „весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне неприлежен“.

Источник фото: Свидетельство об окончании учебы в Лицее.
И тут я вынужден прервать цитирование биографии А. Пушкина чтобы сделать важную авторскую ремарку.
Объективный и документально подтверждённые данные, показывают нам, что А. Пушкин   из 33 лицеистов выпущен только 21 по общему выпускному   списку, составленному   по уровню полученных знаний и успехах в учебе).
То есть как сам видит читатель А. Пушкин как «говорили в советской школе» не был даже «хорошистом», а не то что «отличником!
Далее я в отдельной части приведу сравнительные биографии соучеников А. Пушкина по Царскосельскому лицею и тогда вы уважаемый читатель сами увидите, какими познаниями обладал Пушкин после окончания Лицея и почему он так и не смог не то чтобы сделать нормальную служебную карьеру, а и вообще заявить о себе как о толковом и распорядительном чиновнике, посвятившем свои знания и умения на службу в интересах государства, как это сделали его соученики по Лицею. Которые успешно совмещали и государственную службу и продолжали одновременно развивать свои литературные способности! Рассказ о соучениках А. Пушкина и их судьбах находится в Приложении №1 к этой книге.
Ну, а далее цитируемый мною П. Полевой в своей книге пишет так:
«Только уже после того, как стихи молодого Пушкина не только обратили на него вынимание Державина, Дмитриева и Карамзина, но и возбудили удивление Жуковского— родные наконец решились признать поэтическую деятельность Пушкина не простою потерею времени.
Даже дядя его Baсилий Львович (сам стихотворец, хотя и весьма плохой), прочитает, его посланию к Лицею, порадовался тому, что „Александровы стихи не пахнул, латынью и не носят на себе ни одного пятнышка семинарского-...
 Чрезвычайно любопытно то, что сам Пушкин считал себя в это время учеником Жуковского, которому однако же менее всего подражал. так как ему гораздо более была близка, и по духу, н но форме, поэзия Батюшкова, далекая от туманной мечтательности, тесно связанная с действительностью н богат огранными образами...
Только уже гораздо позднее Пушкин изъявил тесное родство своих лицейских стихотворных опытов с поэзией Батюшкова и о некоторых своих стихотворениях говорил: „люблю их, они отзываются стихами Батюшкова-
Но ему не долго пришлось быть учеником Жуковского и Батюшкова; едва успел он переступить Лицея, как уже вступил на тот новый путь, по которому вслед за ним пошли многие, но до него никто не решался идти.
В июне 1817 г. Пушкин окончил курс в Лицее и вышел из него 19-м учеником.
 (Но тут П. Полевой делает ошибку!
Ведь свидетельство А. Пушкину было выдано не под 19 номером, а под 21 из общего числа 33 лицеистов. Что говорит нам о том, что А. Пушкин попал в последнюю десятку, где были сгруппированы «худшие» по успеваемости выпускники лицея! -автор)
«Радушно принятый лучшем литературном кругу, ласкаемый Карамзиным, Жуковским, Гнедичем, Тургеневым, Олениным, Раевским, Пушкин сошелся в их домах с влиятельным II. А. Вяземским, Н. Глинкой и явился одним из самых «младших», но зато и самых «деятельных» членов «Арзамаса»:
Так в 1818 году, на собраниях «Арзамаса» и на вечерах у Жуковского, он уже читает первые части «Руслана н Людмилы», в которых Жуковский к Батюшков как сколько-нибудь беспристрастные судьи не могли не видеть нового и небывалого у нас в литературы...
Ново было то, что романтизм Пушкова, на сколько он сумел и показал его в «Руслане и Людмиле», не имел ничего общего с подражательным переводным романтизмом В. Жуковского: по справедливому замечанию Пушкина, „романтические порывы его фантазии обращались к русской народной жизни, и русская жизнь впервые проявляла здесь истинно-народные мотивы".
Нельзя не добавить здесь. сверх того, что эти народные мотивы явились у Пушкина не в узкой рамке поэмы, написанной по всем правилам теории, в форме широкого, свободного, поэтического рассказа, который способен быль привести в ужас сторонников старой риторической школы все правильностью и непоследовательностью) своего течения. частыми уклонениями от главной нити рассказа, а, в особенности, сатирическими выходками против современности вообще и современной литературы в особенности.
Чрезвычайно любопытно, однако, что нашу старую литературную школу более всего неприятно поразила в поэмах Пушкина именно ее неразрывная связь с почвою народности к преданьям наших.
 Первое столкновение с народною почвою в поэме Пушкина ужасно озадачило наших критиков: „Обратите ваше внимание на новый ужасный предмет>“... „возникающий посреди океана Российской словесности" —восклицал один из многих критиков.
 „Наши поэты начинайте пародировать Киршу Данилова...
Просвещенным людям предлагать поэму, написанную в подражание Еруслану Лазаревичу. - Далее, выписывая н предоставляя в суд читателей сцену Руслана с богатырскою головою, критик просто приходит в ужас: «увольте меня от подробного описания—говорить он с негодованием — «и позвольте спросить: если бы в Московское Благородное Собрание явился как ни будь все же (предполагаю невозможное возможным) гость с бородою, в армяке, в лаптях и закричал зычным голосом: здорово, ребята!
 Неужели-бы стали таким проказником любоваться?
 Зачем допускать чтобы плоски шутки старины снова появлялись между нами?
Но прежде, чем успели явиться первые критики на «Руслана н Людмилу» (а они явились в 1820 г.), в жизни автора его успело совершиться много перемен.
 Поэма была начата им ещё в Лицее, потом, писалась и в Петербурге, и в Михайловском (небольшом имении Пушкиных, в Псковской губ.), где он проводил лето, по выходу из Лицея, и окончена была не ранее 1819 г. (а напечатана в 1820). когда Пушкина уже не было в Петербурге...
Дело в том, что, по выходу из Лицея, пылкий и восприимчивый юноша-поэте, вполне предавшейся рассеянной я даже разгульной жизни, закружился в вихре света»
Тут я вновь не на много прерву цитирование биографии Пушкина, чтобы так сказать «поправить» П. Полевого в том, что он хотел скрыть от своих современников о А. Пушкине.  Да и в принципе то, что тогдашняя цензура бы ему и не позволила сделать даже если бы ему и были бы известны ниже приведённые обстоятельства и нелицеприятные факты имевшее место в жизни А.С. Пушкина.!
Но для нас когда мы со школьных лет видим в А. Пушкина «Главного ИДОЛА» российской литературы будет очень полезно выглянуть на это самого «ИДОЛА» иди как вскоре его назовут в его же родной семье «ЧУДОВИЩЕМ» и «неблагодарным сыном» объективным взглядом.
 Поможет нам в этом отрывок из статьи, опубликованной в газете «Коммерсант» под названием «ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА» https://www.kommersant.ru/doc/2285467 Автор этой книги А.Л Александров известный России сценарист и кинорежиссёр, который к тому же успешно дополнят свои труды и на литературном фронте.
Ибо кроме 13 фильмов написал и два библиографические книги. Причем написал из с большим знанием жизни героев своих повествований и поэтому я далее буду на А. Александрова уже ссылать как на своего рода стороннего эксперта, чье мнение по тому или иному вопросу я буду добавлять в нужных местах той или иной биографии А.С. Пушкина.
Это очень важно для вашего автора –соблюсти объективность в повествовании особенно когда ты начинаешь рассказ о том как в общем начиналось моральное падение и моральное же разложение российского поэта А. Пушкина! Да и в прицепе почти всех его близких  друзей, которых тоже  «обожествляют» в современной российской литературе.
 Итак, внимательно читаем: «В первый раз нескольких воспитанников из Лицея отпустили на рождественские вакации в Санкт-Петербург в конце 1816 года. «Слышу опять звук колокольчика, который, вероятно, у нас еще кого-нибудь отнимет», — писал князь Горчаков тетушке за конторкой в своей кельюшке.
Уехали многие, а ему, к сожалению, не к кому было ехать. Он бросил перо и задумался. Он только что вернулся с прогулки, отведя дам до дому. Дорогой беседовали о Пушкине, мадам Смит расспрашивала о нем с нескрываемым интересом. Князь привычно любезничал, становясь почти ее конфидентом: мадам Смит отчего-то ему доверяла. Ее глаза вспыхивали живым огоньком и погасали. От Пушкина они перешли на французскую пьесу, которую сочиняла Мария, потом снова вернулись к Пушкину.
— Сознайтесь, вы стали сочинять, потому что он — поэт? Вас это задевает? — поинтересовался Горчаков.
— Да, задевает, — не стала спорить Мария и отвернулась, потому что голос ее дрогнул. — Но сочинять я стала раньше.
— Раньше чего? — довольно смело спросил он.
Князь знал, что Пушкин быстро охладел к мадам Смит, и потому жалел француженку.
И опять же ее глаза, даже его слепота не отделяла от их чувственного света, к тому же к жалости явно примешивалось и еще что-то, князь не назвал бы это любовью, но его к ней влекло.
— Всего, — капризно ответила она.
— Почему он совсем перестал заходить к нам? — спросила она чуть ли не со слезами в голосе. — И не появляется на прогулках?
— Он пишет, Мария, что может быть важней для поэта? А сейчас уехал к родителям в Петербург.
— В Петербург? А вы, что ж?
— Я все каникулы пробуду здесь...
— Вы меня не забудете? — спросила она, заглядывая Горчакову в глаза. Ее лицо было так близко, что близорукий князь, может быть, впервые рассмотрел ее и понял, что Мария в самом деле хороша собой.
Она была прекрасна в своей беременности, свежий на морозном воздухе цвет лица, живые, чуть грустные глаза.
Конечно же, он не мог ей сообщить того, что знал сам: господа лицейские уехали в Санкт-Петербург не только для встречи Рождества и Нового года в кругу родственников, но и еще для одного важного дела, зачинщиком которого был Пушкин.
Он снова принялся за письмо, дотошно перечисляя все последние слухи: и о том, что выпуск их будет летом, что публичный экзамен будет блестящ, ибо ждут в Царское Село австрийского императора, короля Прусского, и некоторых других князей из Германии, что государь уже отдал распоряжение, чтобы приготовили несколько домов в Царском, между прочим, и Александровский дворец, который будет занимать король Прусский...
Он остановился, чтобы перевести дух, а мысли его снова вернулись к друзьям, отправившимся в Петербург. Как бы он хотел сейчас быть с ними!
После пяти лет заключения это был первый выезд лицейских в столицу. В Царском Селе они бывали в частных домах, в основном у своих преподавателей и у директора, изредка посещали балы, сами давали их, а вот так, чтобы оказаться одним в большом городе, полном соблазнов, это случилось впервые.
Первоначально лицейские направились каждый к своим родственникам, договорившись прежде об одном деликатном дельце, которое они вознамерились осуществить совместно, в ознаменование возвращения в жизнь.
 Дело это в их возрасте было чуть ли не главным. Намечалось посещение одного из веселых домов, слухи о которых давно докатывались до лицейских через гусар, через офицеров других полков, с которыми были знакомы лицеисты.
В Петербурге, в Мещанской, располагались лучшие бордели, и там же, поблизости, селились образованные шлюхи, которые занимались проституцией без разрешения полиции и принимали мужчин, держа у себя нечто вроде салонов.
Таких трудно было уличить в их ремесле, а значит, и невозможно преследовать по закону. Среди же законных публичных домов славилось заведение, которое содержала некая Софья Астафьевна; его-то и предпочитала всем остальным молодежь из лучших домов, петербургские гвардейцы. Девки в нем были высокого сорта, знали и по-французски, музицировали, пели, что, впрочем, волновало опытных мужчин, но не лицейских, большая часть из которых еще не знала женщин с этой стороны (дам они встречали только на прогулках, на редких балах и в гостиных своих преподавателей), поэтому прелюдия была для них не столь важна.
Впервые отпустили из Лицея только тех, у кого родственники жили в Петербурге, чтобы было кому за них отвечать.
Дельвига, по договоренности с Энгельгардтом, который к нему благоволил, отпустили погостить с Кюхельбекером к его матери.
 Однако его поездка к другу была лишь звеном в плане, в который сам Кюхельбекер не был посвящен, ибо, когда ему намекнули на подобную возможность, Кюхля с гневом отверг предложение.
По мнению Кюхли, получать любовь за деньги было оскорбительно для поэта.
Однако двое других лицейских поэтов, Пушкин и Дельвиг, ничего оскорбительного в этом не находили, посмеиваясь над Кюхлей.
Дельвига умыкнули из дома Кюхли тайком. Уже в санях хохотали и подшучивали над бледным против обыкновения бароном, который, однако, пытался держаться по-лицейски дерзко и заносчиво.
Ваня Малиновский хохотал громче всех, но, когда всей компанией прибыли в Мещанскую, к Софье Астафьевне, даже он притих, не говоря уж о других.
Кроме Пушкина, к девкам направились его ближайший друг Ваня Пущин, Костя Данзас, без которого, как и без кривого Броглио, не обходилась ни одна лицейская шалость.
Броглио, впрочем, остался в Царском Селе, а вот с ними, вообще уж неизвестно как, затесался тихоня Семен Есаков, который, видимо, до конца так и не понял, куда они едут.
 Впрочем, у них был поводырь в эту преисподнюю — царскосельский гусар, поручик лейб-гвардии Гусарского полка Петр Каверин, с которым Пушкин последнее время все более и более сдруживался.
 В основном на почве женского пола. Мужики, слава Богу, того не интересовали. Лихого гусара и попросили лицейские сопроводить их по кругам ада; одним, без поводыря, было все-таки боязно.
По его поведению можно было подумать, что Каверин простой рубака, бретер и кутила, но за его спиной был и Благородный пансион при Московском университете, и кратковременно сам Московский университет, а потом Геттингенский, он прошел не одну кампанию, был с нашими войсками в Париже, дружил с Грибоедовым, еще со времен Московского университета, с князем Вяземским, любил стихи, переписывал их в особый альбом, но прославился не знанием немецкой логики и не любовью к стихам, а загулами и заплывами в винном море.
— Где нам, дуракам, чай пить, да еще со сливками! — любил говаривать Каверин на любой случай в жизни.
Повторил он свою прибаутку и на просьбу лицейских и добавил своим характерным тенорком: — Мы люди простые, нам изыски не треба, любим старым способом. Туда-сюда, рачком и на спинке.
Чем вызвал одобрительный смех лицейских. Всем хотелось старого способа — ушли в Лету времена скотобратства, побратавшего их в Лицее.
Знаменитая Софья Астафьевна оказалась женщиной достаточно молодой, дородной, с черными усиками и несколькими родинками на пухлых щеках и открытой шее. Каверина она принимала, как родного, приветила и прибывшую с ним молодежь.
Само заведение Софьи Астафьевны, расположенное в трех этажах, с огромной залой во втором, обставленной приличной мебелью, совсем не было похоже на вертеп и тем более на преисподнюю.
В зале по стенам, в каждом простенке между окнами, висели большие зеркала в золоченых рамах, под ними стояли стулья и диванчики, на другой стене довольно плотно друг к другу висели картины французов и голландцев, на ломберных наборных столиках стояли вазы с фруктами, на подоконниках и по углам — цветы в горшках и кадках.
Присмотревшись, можно было понять, что французы и голландцы — всего лишь плохо намалеванные копии, но поскольку сюда приходили смотреть отнюдь не на картины, то и такие сходили с рук.
Единственный лакей, седовласый крепкий старик, внес на подносе несколько бутылок шампанского и тихо удалился.
Пощелкивая веером, хозяйка салона сначала поведала молодым людям о некоторых правилах, которые они должны соблюдать в ее заведении: вино и еда подается за отдельную плату, девушек можно угощать только бокалом шампанского и не более, девушку можно брать в комнату только одну, а если берешь двух или более, то платить придется за каждую, но иметь дело только с одной, другие в таком случае поддерживают беседу, и главное, отметила Софья Астафьевна, девушек не развращать, ибо она отвечает за их нравственность, нарушение последнего правила влечет за собой отказ от дома.
Кроме того, отметила Софья Астафьевна, девочек младшего возраста, которые находятся здесь на воспитании, брать запрещается и нельзя развращать беседою, а ежели какая понравится, надо особо договариваться с воспитательницей, и за особую плату в будущем можно будет получить этих чистых девочек для утех.
При последних словах Софья Астафьевна сделала выразительные глаза и закрылась стыдливо веером.
— Дядюшка, дядюшка, я еще маленькая, — протянул Каверин тоненьким голоском и добавил бархатным сытым баритоном: — Ну расти, расти, покуда бант отстегну!
Сидевшие вокруг Каверина молодые люди поддержали гусарскую шутку дружным хохотом.
А между тем по знаку Софьи Астафьевны в гостиной стали появляться девушки, одетые по последней парижской моде, их набралось, наверное, около двадцати, и все были так красивы, что у лицейских разбежались глаза.
Первым не выдержал Пушкин: он, едва девушки появились в зале, присмотрел себе расфранченную охтенку с золотистыми волосами, как потом выяснилось, недавно поступившую в заведение, двинулся с ней в польском, но желание было так велико, что он, несколько раз споткнувшись, не выдержал и потащил ее по лестнице наверх, где, как он предполагал, находились комнаты.
Девушка по-французски вовсе не понимала, и он счел весьма пикантным ее своеобразный окающий и цокающий говорок, доставшийся ей от архангелогородских предков, издавна поселившихся на Охте. На ней было шелковое малиновое платье с накинутым безвкусным пурпурным платком, синие шерстяные чулки и красные башмаки с высокими каблуками. В ушах и на груди у нее блистали неподдельные бриллианты, что в среде охтенок было совсем не редкостью. Она и в веселом доме сохранила свой праздничный наряд, не захотела его переменить.
Дельвиг же, напротив, сразу потерял всю свою лицейскую наглость, не танцевал, а забился в угол с трубкой. Пришлось его оттуда буквально выкуривать. За дело, после польского, когда уже и Малиновский с Пущиным удалились со своими гетерами, взялся сам Каверин.
Он был на взводе, то есть в своем обыкновенном состоянии, подшофе, ведь завтракал он бутылкой рома с булкой и после обеда принимал, вместо кофей, бутылку коньяку.
 Холодным шампанским со льда он лечил французскую болезнь, когда подхватывал ее, правда, потом ему все равно ж приходилось обращаться к лекарю, но он свято верил в чудодейственность шампанских вин. Подсев к барону, он спросил, отчего тот не выбирает себе девку.
Барон печально сообщил, что плохо видит и боится выбрать не ту, что хотел бы.
— Ты, Антоша, уже взрослый малый, пора тебе приобрести очки. Выпей рюмочку коньячку, — предложил он товарищу.
— Пожалуй, — согласился барон.
Они выпили, и Каверин продолжал:
— А скажи мне, Антоша: тебе чего надо-то, войти да выйти? Да желательно без стука, со стуком ты по неопытности не совладаешь!
— Со стуком, это целка, что ли? — спросил шепотом барон. Каверин гомерически захохотал.
— Верно! Она самая! Крепко запертая дверь!
— Так откуда ж здесь целки? — удивился барон.
— Ну вот! Понимаешь! Кто тебе ее здесь даст? — согласился с ним Каверин. — Так что для твоего дела, милый, любая девка хороша! И чем прое...ей, тем лучше! Адрес ты, барон, выбрал правильный. Хотя и целки у Софьи Астафьевны есть, душа моя, но дороги! Очень дороги! Зачем они тебе?
«— А я вот хотел спросить тебя, Петруша», — сказал Дельвиг, — нельзя ли здесь... ну, заразиться чем-нибудь?..
— Х..рык подхватить? При несчастье х..рык и на родной сестре подхватишь! — улыбнулся он и объяснил серьезно:
— А девки у Софьи Астафьевны проверенные.
Каверин вел фривольные разговоры и между делом подливал барону коньяку. Спустя некоторое время он встал и пошептался с хозяйкой.
Вновь явились скрипки, и оставшиеся девушки заиграли на них что-то томительно прекрасное. Они покачивали стройными станами, молодые груди колыхались под легкими одеждами. Когда они приблизились, барон не выдержал и заплакал под прекрасную песню скрипок. Грусть его была так возвышенна, что ничего не хотелось. Разве что писать стихи. Писать стихи и плакать.
Тут, видимо, Каверин и решил, что пора.
Он посадил одну из девок к барону на колени, забрав у нее скрипку.
Оказалось, что сам гусар совсем недурно играет. Склонившись над парой, он играл, пока девица целовала барона Дельвига в губы.
Потом она встала и потянула за собой чуть упиравшегося барона.
— Подожди, — сказал барон. — Дай мне рому, Каверин!
— Рому! — закричал Каверин.
Седовласый лакей внес ром.
— Лей! — приказал Дельвиг.
Лакей налил рому в бокал. Дельвиг поджег ром свечой, вынув ее из подсвечника.
Потом стал пить горящий ром.
— Ай да, барон! — вскричал Каверин.
— Вот теперь пошли! — схватил Дельвиг за руку девку.
— Вперед! — хлопнул девку по заду лихой гусар и добавил, подмигнув барону:
— Дорога наезжена
— Одерните, барин, — попросила девка.
Каверин захохотал, но все же одернул ей юбку.
Девка увела смущенного Дельвига за собой наверх, он шел прихрамывая, ибо в одном кармане тащил явно мешавший ему предмет.
— Антоша, не подведи! — крикнул ему вслед Каверин.
Софья Астафьевна из дальнего угла гостиной погрозила Каверину сложенным веером — излишне не шали!
Она видела его чересчур вольную выходку с воспитанницей, но молодой красивый и богатый Каверин, сын сенатора, не мог ей не нравиться и за все шутки она его только слегка журила. Гусар привычно отмахнулся от Софьи Астафьевны, подхватил свободную Лаису и отправился с ней в номер.
Дельвиг не двигался дальше порога номера, ноги ему словно отказали.
— Идем-идем, — потащила его улыбающаяся жрица Венеры.
— Как тебя звать-то? — поинтересовался барон, чтобы что-нибудь сказать.
— Мадемуазель Элиза!
— Бедная Лиза, — прошептал барон.
— Отчего же бедная? — услышала его Элиза.
— Кое-что уже накопила. Идите сюда, барин, — грубоватым голосом позвала она его за ширму.
«Странно, почему за ширму, когда кровать в другом углу, под пологом, завешенная шторой из шелка, вышитого золотой нитью», — подумал барон, рассматривая эту золотую нить, но решил подчиниться.
За ширмой оказался туалетный столик, на нем — тазик с кувшином воды.
Рядом — красная веревка, на которой висели юбки и другая одежда девушки.
— Раздевайтесь! — приказала Элиза, но барон остался недвижим. В голове крутились самые разные мысли, одна из которых выражалась в простом восклицании: «А где же поцелуй?!»
Не дождавшись барона, Элиза сама быстро скинула с себя юбку и кофточку, осталась нагишом и принялась раздевать барона.
 Тот стоял истукан истуканом, смотрел на остренькие соски ее младых персей и чувствовал, как все больше и больше восстает, и напрягается его плоть. Элиза взяла в одну руку кувшин, а другой стала обмывать его...
— Ой! — сказал барон через мгновение.
Элиза рассмеялась, а смущенный барон, опустив голову, посмотрел на ее руки, продолжавшие обмывать его.
— Ты в первый раз? — участливо спросила она.
Барон кивнул.
— Ничего, пойдем отдохнешь.
На кровати лежало, отвернутое уголком, белого шелка одеяло с атласной зеленой подкладкой.
Под толстым и легким одеялом, набитым птичьим пухом, он сладко уснул. Сквозь сон он слышал внизу рояль и скрипки.
Ему представлялось, что играет мадемуазель Шредер, которую он безуспешно пытался второй год соблазнить.
В гостиной оставшиеся девицы, поджидая возможных гостей, пили кофей, одна из них играла на рояле, двое на скрипках.
Саша Пушкин гонял по номеру свою охтенку.
Он обнимал ее и шептал ей нескромные слова, а охтенка утыкалась лицом ему в плечо, и от нее пахло молоком, как и должно пахнуть от всех охтенок.
 Этот запах пока не перебили ни пудра, ни духи. У нее был замечательный говорок, и он все дразнил ее:
— Скажи «ноченька»!
— Ноценька.
— Скажи «печка»!
— Пецька.
Пущин слышал за стеной голос своего друга Пушкина, все было так привычно, как и в Лицее, только он отмахивал ритмично свою Елизавету, осязая и руками и похотливым взором ее белое тело, и, раскачиваясь, думал:
— Женюсь! Же-юсь! Женюсь!
 Это — справедливо! Это — возвышенно! Наконец, честно! Какая ж...! Сейчас умру!
Про Есакова все забыли.
Он провел целый вечер в обществе нескольких свободных воспитанниц, которые ему пели и играли на скрипках, до неприличия нализался шампанским и уснул прямо в гостиной на диване. Когда ночью все снова собрались внизу, за столом, отмечая историческое для некоторых событие, его даже не стали будить.
Пушкин прочитал стихи «К портрету Каверина».
Каверин был доволен, только попросил изменить неприличные строки.
— Какие ж? — рассмеялся Пушкин, будто не понимая.
— Вот эти: «В бордели он е..ка»
 «Оно, конечно, правда», — сказал он не без удовольствия, — но мне хотелось бы читать твои стихи дамам.
— Что ж!... — Пушкин задумался на мгновение и прочитал измененные строки:
В нем пунша и войны кипит всегдашний жар,
На Марсовых полях он грозный был воитель,
Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,
И всюду он гусар.
Каверин захохотал, стал обнимать Пушкина и, снова отправляясь наверх, сообщил:
— Пойду ее, душку, домучаю!
— И затянул свою всегдашнюю унылую песню:
— Сижу в компании,
Ничего не вижу,
Только вижу деву рыжу,
И ту ненавижу!
Поднявшись на галерею, он пустился вприсядку, напевая:
— Только вижу деву рыжу,
И ту ненавижу!
Уже на следующее утро Санкт-петербургскому обер-полицмейстеру Ивану Саввичу Горголи донесли, что непотребный дом посетили лицейские, что верховодили среди них гусар Каверин и какой-то Пушкин, но он решил этому делу хода не давать, потому что молодые люди были отпущены на каникулы официально и находились под присмотром родителей.
А насчет Пушкина он поинтересовался, какой это Пушкин, уж не автор ли «Опасного соседа»?
 Не он ли развращает молодежь?
Тогда, может быть, стоит сделать внушение...
— Нет, — отвечал ему агент, — это его родной племянник.
 Лицейский Пушкин.
 Он еще называл себя в подпитии Энкашепэ...
— Энкашепэ? Что сие значит?
— Не выяснил.
— Так выясни!
 Еще один появился, этих Пушкиных как собак нерезаных, и все шутники, — проворчал Горголи.
— А я подумал, уж Василий Львович в Петербурге опять объявился!
Он любит непотребные дома.
Горголи не стал уточнять, что встречал дядюшку в сих домах довольно часто, пока место петербургского обер-полицмейстера, которое он занял в 1809 году, навсегда лишило его возможности посещать эти милые заведения.
А ведь когда-то он был повесой и модником, даже галстухи на щетине, которые он первым стал носить в Петербурге, до сих пор называли горголиями.
Впрочем, Софья Астафьевна, кроме того, что исправно доносила ему, о чем говорят господа в подпитии у девочек, еще и привозила к нему этих девочек тайком.
 Не бесплатно, разумеется; Иван Саввич никогда не пользовался своим служебным положением, человек был благородный.
— Этот племянничек тоже хорош, — оторвал Ивана Саввича от мыслей агент.
 — Василису, новенькую, теперь она Зинаида, с Охты которая, в одних чулках на люди вывел...
— В чулках? — переспросил Горголи.
— Да, в синих, — подтвердил агент улыбаясь.
— И что, хороша? — поинтересовался Горголи.
— Хороша-с.»
Вот так дорогой и уважаемый читатель обстояли дела и делишки у той «золотой» молодежи что вскоре окончил Лицей и разлетится по всей Российской империи, чтобы «сеять разумное, доброе и вечное».
Ну а наш биограф П. Полевой тоже признает, что:
«Многие не шутя опасались в это время дурного влияния подобной жизни на талан Пушкина; Батюшков, незадолго до отъезда в Италию, писал А. И. Тургеневу следующее:
„Сверчок что делаете?
Кончил свою поэму? Не худобы его запереть в Геттииген и кормить года три молочным соусом и логикою.
И в него ничего не будете путного, если он сам не захочет. Потомство не отличите его от двух однофамильцев если он забудете, что для поэта и человека должно быть потомство.
Кв. А. Н. Голицын московский промотал 20 тысяч душ в 6 месяцев.
Как ни, велик талант Сверчка, он его промотаете, если. Но да спасут его Музы я молитвы наши!'
Продолжение цитирование биографии А. Пушкина-автор П. Полевой:
  «И предчувствие не обмануло Батюшкова:
Музам пришлось спасать своего любимца от беды...
Увлекаясь шумными УДОВОЛЬСТВИЯМИ и пустотою СВЕТСКОЙ ЖИЗНИ, не привыкнув еще ник какой осторожности, не успел вовремя укорить порывы своей сатирической музы 20 летний Пушкин вел себя на столько безрассудно, так открыто и резко позволял себе высказываться против всего, возбуждавшего его неудовольствие, что над головою его собралась грозовая туча...
Призванный к ответу петербургским губернатором графом Милорадовичем, Пушкин совершенно откровенно сознался перед ним в своих неосторожных выходках, а когда Милорадович потребовал от него рукописный экземпляр его „возмутительных»- стихов, то Пушкин предложил записать ему эти стихи, но памяти и составил по ним довольно толстую тетрадь, не утаив ничего
Такая благородная искренность тронула Милорадовича, и Пушкина приказано было «снарядить в дорогу, выдать ему прогоны н с соответствующим чином соблюдением возможной благовидности—отправил его на службу на Юг".
В числе многих ходатаев за юношу-Пушкина, просивших о смягчении его участи и Государя, и Императрицу Марию Фёдоровну, особенно выделяется ходатайство директора Лицея Энгельгардта, к которому разгневанный Государь обратился г разносами о Пушкине.
«Воля Вашего Императорского Величества, — отвечал Энгельгардт Государю: «но вы мне простите, если я позволю себе сказать слово за бывшего моего воспитанника. В нем развить необыкновенный талант г, который требует пощады.
Пушкин теперь уже—краса современной нашей литературы, а впереди еще больше на него надежды…
Ссылка пометь губительно подействовал на пылкий нрав молодого человека. Я думаю, что великодушие Ваше. Государь, лучше вразумил его!"
Источник фото:https://ru.wikipedia.org/wiki/Пушкин, _Александр Сергеевич#/media/Файл: Pushkin_Alexander_by_Sokolov_P..jpg
Есть основание думать, что именно этот разговор способствовал смягчению наказания, наложенного на юношу-поэта...из Министерства Иностранных Дел на службу в Канцелярию Главного Попечителя колонистов Южного Края; выдан проезд, выданный Пушкину, вместе с прогонами из Коллегии Иностранных Дел — помечен 5-м* числом* мая 1820 года- 6-го мая, в самое Вознесенье, Дельвиг и Яковлев проводили лицейского товарища до Царского Села, и здесь простились с ним.
К вечеру — Пушкин уже был в пути в Екатеринославль.»
Тут я вновь должен прервать цитирование вышеназванной биографии, чтобы прямо сказать, что за красивыми словами о молодом и неразумном А. Пушкине и его друзьях увы срыто очень многое из того почему мы с вами уважаемый читатель оценивает того или иного человека с кем нам приходится встречатся на жизненном пути.
Поэтому я вновь возвращаюсь к книге «Частная жизнь А. Пушкина»- А.Александрова, чтобы представить на ваш суд подлинные факты обвинений, что были положены в основу решения Императора Александра I о высылке Пушкина из столицы в глухую провинцию которой считалась тогдашняя Бессарабия.
Итак, отрываем книгу и благодаря гению А. Алексанрова как бы мысленно переносимся в Снкт-Петербург времен А. Пушкина и читаем:
Эпизод №1
«Он (император Александр Первыцй-автор) уже вспоминал эту историю совсем недавно, когда был на выпускном акте в Царскосельском Лицее.
Этот Пушкин, маленького роста, худощавый, подвижный, стоял у него перед глазами, почему-то выделившись среди остальных.
Александр собственноручно вручал воспитанникам медали и похвальные листы. Исправляющий должность министра князь Александр Николаевич Голицын представлял императору каждого из сих воспитанников.
Лучшие получали свидетельство из рук государя, следовавшую каждому отличившемуся медаль и к оной похвальный лист.
Среди награжденных Пушкина не было.
Когда объявляли, кто с какой медалью закончил курс, какой получил чин при выпуске, куда выпущен, в гражданскую или военную службу, он все ждал появления этого шалуна, взбаламутившего Царское Село, и дождался только в самом конце, когда свидетельства об окончании Лицея вручал уже директор Энгельгардт.
 Пушкин ничего, кроме свидетельства, не получил и был выпущен в гражданскую, в Коллегию иностранных дел с чином коллежского секретаря.
 Успехи в учении у него были неважные, потому-то и такой чин можно было расценивать как подарок судьбы; в честь первого выпуска Лицея решили ниже чинов не давать
Тем более подарком судьбы было зачисление Пушкина в Коллегию иностранных дел, куда зачисляли лучших из лучших: князя Горчакова со второй золотой медалью, Кюхельбекера с третьей серебряной, Ломоносова с четвертой серебряной, Корсакова, достойного серебряной медали.
Накануне император Александр сам просматривал и утверждал эти списки и, увидев в них фамилию Пушкина, задумался, хорошо ли в столь малые лета быть известным, и далеко не с лучшей стороны, и сам себе ответил: чаще всего из таких что-нибудь да получается.
 Пусть послужит отечеству на ниве дипломации.....
Через несколько дней после выпускного акта в Петербурге несколько человек лицейских, зачисленных в Коллегию иностранных дел, встретились в здании Коллегии на Английской набережной, чтобы быть представленными Карлу Васильевичу Нессельроде, который в должности статс-секретаря заведовал Коллегией.
Горчаков с Пушкиным подъехали к подъезду почти одновременно, дружески обнялись на пороге, с такой теплотой, как будто не виделись годы.
 Следом, всклокоченный, помятый, будто не спавший, вылез из пролетки Кюхля и тут же собрался замучить их новыми стихами, но они отговорились недостатком времени. Ломоносов, Корсаков и другие находились уже в приемной.
Пока ждали аудиенции, к ним подошел молодой человек, их ровесник, представился.
— Актуариус Коллегии Никита Всеволодович Всеволожский, — сказал он с некоторой усмешкой в голосе.
 Усмешка, как понял князь Горчаков, относилась к тому, что он был всего лишь актуариусом, то есть чиновником последнего, XIV класса. Однако фамилия богачей Всеволожских говорила сама за себя. — Вы ведь, если не ошибаюсь, господа лицейские?
Услышав подтверждение, Всеволожский добавил:
— Чин актуариуса существует только в нашей Коллегии.
 Отвечаю за исправность переписки разных дел и хранения оных в целости и порядке, равно и за надлежащее ведение протоколов и регистратур.
— В Англии это называется clerk, — сказал Горчаков и слегка поклонился. — Князь Горчаков.
— Очень рад.
— И много приходится работать? — поинтересовался Корсаков.
— В том-то наше отличие от Англии, что совсем не приходится, если, разумеется, нет желания. Я только состою в Коллегии.
— Он вдруг переменил тему, поворачиваясь к Пушкину:
— Ну, а кто же из вас Пушкин?
— Всегда был я, — улыбнулся Пушкин.
— Значит, угадал. Очень рад.
 Наслышаны, читали, любим, — коротко объяснил Всеволожский.
 — Друг Петруша Каверин много рассказывал.
Всегда ждем у себя. Живу в доме Паульсена напротив Большого театра, на Екатерининском канале. Как театр отстроится после пожара, буду ходить туда пешком, говорят, работ осталось на месяц-два.
А до Театрального училища два шага, — уже посмеиваясь откровенно, добавил он.
Тут их пригласили в кабинет Нессельроде, Всеволожский пожелал им ни пуха, ни пера.
(Как выглядел К.Несельроде вы уважаемый читатель сможете увидеть вот по этой ссылке) «Их начальник оказался тщедушным, маленьким человечком с большим горбатым носом.
За глаза его звали «карлой».
Он был чрезвычайно напыщен и невнимателен к своим новым подчиненным.
 Когда ему представляли бывших лицейских, он едва смотрел на них.
Лишь один раз Горчаков увидел, как он прищуривается, и понял, что Нессельроде близорук, а значит, толком их и не видит.
Сказал он всего несколько незначительных слов по-французски, ни к кому не обращаясь, и на этом представление было закончено.
Человек он, по мнению Горчакова, который интересовался своим будущим начальником, был самый ничтожный, пять раз за свою жизнь менявший подданство, не говоривший толком по-русски, чуждый всему русскому и попавший на место руководителя международной политики лишь потому, что Александр I считал, что министр иностранных дел ему вовсе не нужен.
 Правда, в это время Нессельроде делил власть в Коллегии с греком Каподистрия, человеком умным и просвещенным, протекцией которого пользовался Горчаков, но чиновников представляли все-таки в первую очередь ему.
Позже священник сенатской церкви отец Никита привел их к присяге: поклялись на Евангелии, целовали Святой Крест, подписались под присяжным листом.
 Потом им дали прочитать указы Екатерины II и Петра I и подписаться под ними. Горчакова удивило, как много листов было подшито к указу.
Если полистать, верно, можно было найти подпись и самого Нессельроде, подумал Горчаков. Ибо положено было ознакомлять с указами каждого, кто начинал свое поприще на ниве дипломатии.
Еще со времен канцлера графа Николая Петровича Румянцева, который ушел в отставку в 12-м году, принято было набирать в Коллегию юношей приятных, красивых, умеющих нравиться, что было немаловажно в дипломатии, и безусловно хороших фамилий.
Утонченный разврат преобладал в Коллегии, протекции часто имели определенный привкус. Говорили, что, когда в начале 20-х годов высылали из Петербурга за скандальные похождения сына историка Бантыша-Каменского, Владимира, он назвал на допросе в числе людей с его вкусом и графа Румянцева, который доживал, полуразбитый и оглохший, свои последние годы в отставке.
 Князь Горчаков еще с лицейских времен сторонился всего этого; в Лицее с однополой любовью обстояло не хуже и не лучше, чем, например, в Пажеском корпусе, или в Конном, или в Преображенском полку.
Князь в связи с этим любил вспоминать забавный анекдот.
До императора Николая I дошли слухи о широком распространении среди кадет педерастии, и он поручил военному министру светлейшему князю Александру Ивановичу Чернышеву разобраться с этим.
Тот призвал к себе Ростовцева, тогдашнего начальника военно-учебных заведений, знаменитого своим доносом на декабристов Николаю, впоследствии бывшего одним из главных деятелей крестьянской реформы.
— Яков Иванович, такое поведение не токмо развращает нравы, но и вредно действует на здоровье мальчиков ….
— Помилуйте, ваша светлость, — искренне удивился Ростовцев.
— Скажу вам откровенно, что когда я был в пажах, то у нас этим многие занимались; я был в паре с Траскиным; не знаю, как насчет развращения нравов, но удовольствия было много, и на наше здоровье это никак не подействовало….
Светлейший князь расхохотался, видимо, вспомнив, что и сам был воспитанником Пажеского корпуса.
«Ну и кто же из вас был бугром, а кто бардашом?» — видимо, должен был спросить Чернышев: так домысливал этот анекдотец князь Горчаков.
«По очереди, — ответил бы насмешливый Ростовцев. — У нас были и дежурства, кому стоять раком».
Собственно, разделять охотников до своего пола на бугров и бардашей стали позднее, подразумевая, кто сверху, кто снизу, а раньше всех их звали bougre, что означало по-французски и просто «парень», и «плут», и на жаргоне «педераст».
 Помнится, князь просил Пушкина, когда он читал ему «Бориса Годунова» в Лямонове, убрать всех этих педерастов и задницы из сцены в корчме, и вообще весь французский и русский мат, а Пушкин хохотал обворожительно и обещал подумать, но, видно было, что ему жаль расставаться с матерщиной.
«Знаешь, — повторил тогда Пушкин свою излюбленную мысль, — когда в России отменят цензуру, то первым делом напечатают всего Баркова, а после Баркова издадут и меня без точек»…
Вот эта слишком хорошая осведомленность об отношениях в мужских заведениях и помешала самому князю Горчакову после смерти жены отдать в одно из них своих двоих сыновей, несмотря на советы не очень сведущих в этом друзей.
Ну да черт с ней, с этой темой, с чего это он стал думать об этом?
Это Никита Всеволожский навел его на эту мысль, было в нем и в его старшем брате, Александре, что-то развратное, утонченное, содомское.
Да и поговаривали разное про их общество «Зеленая лампа». Говорят, что и там драли друг друга в жопу либералисты.
 Но об этом, пожалуй, не стоит распространяться с Иваном Петровичем
… Этак и о Пушкине начнет расспрашивать… Но если положить руку на сердце, так ли чист был сам князь, как хотелось ему думать теперь, много лет спустя. Что он мог бы сказать о Нике Корсакове, так рано умершем «под миртами Италии прекрасной», о своей платонической любви к этому юному отроку, божественному юноше, стихотворцу, музыканту, бедному трубадуру, чья смерть отозвалась в его сердце незаживающей раной.
Были ли тогда, в лицейские времена, греховные мысли? Уж во всяком случае ревность к Косте Гурьеву, который следовал за Ником по пятам, была, и спустя годы замирало сердце, когда он допускал мысль, что между ними не обошлось без греха. К
нязь до сих пор помнил тот густой кипарис, под которым он отыскал спустя несколько лет могилу Корсакова, у церковной ограды во Флоренции; он тогда сам, на собственные средства, заказал мраморный памятник другу юности.
Рассказать ли об этом Хитрово? Пожалуй, можно… Одна поэзия… Если исключить из рассказа Гурьева…..
Эпизод №2 –Как была написана ода «Вольность»
"— Ты бы мог употребить свой талант на гораздо более серьезные вещи, посмотри, что нас окружает, в каком мире мы живем…
 Вон, — показал он через Фонтанку, — Михайловский замок. Мрак. Злодейство. Цареубийство. Насилие над законом. Все, на чем держится Россия. Чем тебе не тема?! А ты все про улыбки сладострастных губ.
— А что? — согласился Пушкин. — Давайте перо и бумагу… Сейчас и напишу.
Братья переглянулись — шутит? Не шутил.
— Давайте, давайте! Пошли в кабинет!
Все направились в кабинет.
— Только я пишу лежа, а замок с дивана не виден! — Он бесцеремонно сдвинул книги и рукописи Александра Тургенева и лег животом на длинный стол.
— Ждите, — отпустил он братьев.
Те послушно вышли.
В это время явился Кривцов, стал что-то громко рассказывать, на него все зашикали: Пушкин пишет в кабинете. Про Михайловский замок! Про цареубийство!
Кривцов потер ладонями, предвкушая что-то уж очень резкое, противоправительственное. Такая тема, без этого не обойтись.
Через полчаса Пушкин вышел, весьма довольный собой. На вопрос, где стихи, похлопал себя по сюртуку.
— Был уговор, читай немедленно, — вскричал Николай.
— Читай! — поддержал его Кривцов.
— Не было уговора, был уговор написать, я должен еще перебелить!
— Ты лжешь, сударь! Был уговор, что ты напишешь тут же, а стало быть, и прочитаешь! — не сдержался Николай.
— Что?! Я лгу?! К барьеру, немедля! — взорвался Пушкин.
— Арзамасцы, побойтесь Бога!
Сверчок! Варвик! — воззвал Александр Иванович, называя их арзамасскими именами.
Насилу ему удалось развести их по углам, уговорить Пушкина прочитать хотя бы несколько строф. Тот согласился, но нехотя. Услышав первые строфы, Николай бросился Пушкину на грудь и, всегда сдержанный, чуть не разрыдался.
— Вот теперь я уверен, ты — великий поэт России! Тебе нет равного по чистоте слога, воображению и вкусу. Брось все, езжай домой, пиши, завтра ода будет ходить в списках.
Пушкин задумался:
— Ты так уверен, что мне этого хочется?
— Хочется, хочется, — уверил его Николай. — К тому же здесь ты не волен! — патетически воскликнул он.
— Вся Россия будет ее читать!
Пушкин пожал плечами, пожалуй, ему действительно хотелось, чтобы его читала вся Россия.
Эпизод №3
«Пушкин не был создан, как я уже вам говорил, ни для службы, ни для света, ни даже — думаю — для истинной дружбы.
У него было только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обеих он ушел далеко.
В нем не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств; он полагал даже какое-то хвастовство в высшем цинизме по этим предметам: злые насмешки, часто в самых отвратительных картинах, над всеми религиозными верованиями и обрядами, над уважением к родителям, над всеми связями общественными и семейными, все это было ему нипочем, и я не сомневаюсь, что для едкого слова он иногда говорил даже более и хуже, нежели думал и чувствовал.
Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в тесном знакомстве со всеми трактирщиками, ****ями и девками, Пушкин представлял тип самого грязного разврата…
Можете представить себе, что я однажды встретил на лестнице девку, шедшую прямо в родительский дом?!
В дом, где жили его незамужняя сестра, мать!
— А вы откуда-то, простите за нескромный вопрос, ваше сиятельство, эту девку знали? — не выдержал Иван Петрович Корф…
Эпизод №4  У Гадалки
«Но пьяное любопытство молодежи трудно было сдержать, и скоро они прибыли в Морскую к гадалке. Как только ввалились в две не очень прибранные комнаты немки, так сразу же и попритихли.
Немка, высокая, с прямой спиной старуха, в черном шерстяном платье и в накинутой черной же шали, сидела за столом и, выпучив глаза, смотрела на входящих. Почти сразу она указала когтистым пальцем на Пушкина и сказала:
— Сначала буду гадать ему.
 Он человек замечательный! А будет самым знаменитым в вашей стране. Сейчас болел, чудом избежал смерти. Я вижу, она стоит еще за его плечом.
Пушкин оглянулся, за его плечом стоял Мансуров.
— Черкес, — пошутил Пушкин, — я с тобой драться на дуэли не буду.
— Сегодня вечером получишь деньги, — сказала немка Александру.
— Да откуда же?! — усмехнулся он.
 — В карманах дыры. Папаша — скуп, к тому же и нищ.
— Получишь, — уверила его немка.
— Вскоре поедешь на юг. Будешь служить там, а потом сошлют тебя в деревню.
Большой начальник пожалуется на тебя другому большому начальнику.
Красавица жена у начальника.
Будешь любить ее, а друг предаст.
А в деревне будешь любить и мать, и дочь, и другую дочь…
Друзья рассмеялись.
— Александр, тебя ждут такие приятные вещи.
Ты получишь деньги.
У тебя будет целый гарем!
К тому же мамаша с дочкой — это так пикантно!
Но как же мы без тебя здесь? Не отпустим!
— Не вам решать.
 — Кирхгоф подняла очи горе.
 — Белые листочки полетели, полетели, не соберешь. Зачем писал?
Пушкин промолчал на ее вопрос.
— Ответишь! — покачала она головой и опустила лицо к картам.
— Женишься на красавице, а лучше бы не женился, — пробормотала она.
— Тогда бы прожил долго.
А так смерть примешь от белой лошади, или белой головы, или белого человека (weisser Ross, weisser Kopf, weisser Mensch).
Bee, что она говорила, раскладывая карты, ему переводили, но последние слова он понял сам. И сердце захолонуло.
— Белая лошадь, белая голова, белый человек!
О чем она гадала остальным, он не упомнил, все думал о белом человеке и о красавице, на которой он женится.
Эпизод №5 Драка в трактике
«Когда вывалились от гадалки, то принялись обсуждать, чем же заняться сегодня дальше, и поскольку немка всех так взбудоражила, хотя никто почти не поверил в ее предсказания, то решили поехать поразмяться и поколотить немцев в Красном Кабачке, где те любили посиживать за кружкой пива.
Для сего действия у Всеволожского всегда был наготове целый гардероб чистой, но ношеной и штопанной одежды, чтобы не выделяться среди немцев.
Вскоре уже линейка мчалась по петербургской дороге к Красному Кабачку, расположенному в нескольких милях от города.
Ввалились гурьбой, прошлись между столов, высматривая себе жертву. Взгляд остановился на одном господине, судя по одежде, ремесленнике, который тихо и мирно в одиночестве пил пиво. Барон Дельвиг стал похаживать вокруг него и рассматривать сквозь круглые очки, иногда протирая стекла.
— Что это у вас, муха-с?! — залез пальцем в кружку к немцу барон Дельвиг. Вскочивший господин оказался довольно большого роста.
 Он выплеснул недопитую кружку Дельвигу в лицо и что-то прокричал по-немецки. Немецкий язык барон Дельвиг мог переводить только с листа, разговорного вообще не понимал, а больше в их компании немецкого вообще никто не знал, актер Сосницкий, который переводил у гадалки, от компании отстал, так как был труслив, да к тому же служил в императорских театрах и за подобную шалость мог получить серьезное наказание, а некоторые, вроде Саши Пушкина, испытывали к немецкому языку нечто вроде отвращения.
Непонимание друг друга и придавало особую остроту стычкам. Из-за других столов тоже повскакивали немцы и кинулись на помощь товарищу, которого с двух сторон колошматили Пушкин с бароном. Кривцов в недавнее время успел обучить братию некоторым приемам английского бокса. (Сам он, по причине увечья, в подобных побоищах не участвовал.)
Но, когда драка разгорелась, стало не до приемов бокса. Били всем чем попало, в ход пошли даже стулья.
Компания неожиданно для себя с русского, которым они бравировали, перешла на всем привычный французский, и их маскерад был мгновенно раскрыт соперниками.
 Несколько человек схватили Дельвига и потащили в заднее помещение трактира, туда, где помещалась кухня, и друзьям пришлось употребить немалые усилия, чтобы отбить барона у немцев. У Дельвига от разбитых очков, которые он не успел снять, текла по лицу кровь.
От немцев уж был отряжен гонец за полицией, и молодежь поняла, что пора ретироваться, оставя поле боя противнику.
Тем не менее, несмотря на синяки и ушибы, возвращались домой весело.
Встряска для молодого организма была необходима, к тому же без всяких условностей, можно было по-простецки бить друг другу морду.
Пушкин рассматривал содранные фаланги пальцев на правой руке и иногда дул на болячки….
Эпизод №6 Начало полицеского дознания о А. Пушкине
«Иван Саввич Горголи давно уже хорошо знал, кто такой молодой Пушкин, и теперь не спутал бы племянника с дядюшкой Василием Львовичем.
 Помнил его с тех пор, как в первый раз услышал его имя.
Кажется, тогда он шалил в веселом доме. Но веселый дом на то и есть веселый дом, чтобы в нем веселиться.
На шалости молодежи в этом возрасте в допустимом пределе принято смотреть сквозь пальцы.
Но этот пиит уже наделал много других неприличных дел в Петербурге, с тех пор как был выпущен из Лицея.
Чуть ли не каждый месяц с ним случались истории, о многих из которых докладывали петербургскому обер-полицмейстеру.
 Вот и теперь Иван Саввич морщился, когда полицейский чиновник ему рассказывал, что новые стихи «Noel» чуть ли не в открытую распевают на улицах города и, по имеющимся сведениям, стихи эти принадлежат перу Пушкина.
— Но ведь только что мы делали ему внушение!
Дайте мне дело! — раздраженно сказал Иван Саввич, проглядывая список.
«Ура! В Россию скачет кочующий деспот…» — читал он стихи про себя.
Принесли дело.
В отдельной папочке лежали два письма: копия письма самого Ивана Саввича и ответ советника Иностранной коллегии Петра Яковлевича Убри, непосредственного начальника по службе Александра Пушкина.
Справка; Иван Саввич Горголи (1773—1862) — генерал-лейтенант русской императорской армии, действительный тайный советник, обер-полицеймейстер Санкт-Петербурга (1811—1821)[1]; сенатор.
Грек по происхождению. В источниках встречаются различные годы рождения: 1767[2], 1770, 1773 и 1776. В 1790 году окончил греческую гимназию; в 1793 году, с чином поручика — Императорский сухопутный шляхетный кадетский корпус.
Ввиду того, что в тот период шла очередная война с турками, был направлен в действующую армию в Московский гренадерский полк. Хорошо себя проявил во время осады Вильно, вследствие чего был назначен капитаном. По воспоминаниям современника, в то время Горголи был известен всей столице как заправский франт:
« В молодости своей, служа в гвардии, он был образцом рыцаря и франта. Никто не бился так на шпагах, никто так не играл в мячи, никто не одевался с таким вкусом, как он. Ему теперь за семьдесят лет, а в этих упражнениях он одолеет хоть кого. »
В 1796 году Ивана Горголи перевели в Павловский гренадерский полк, а в 1799 году отправили в составе десантного корпуса в Голландию. По возвращении из Нидерландов в 1800 году ему был пожалован чин майора с назначением на должность помощника Санкт-петербургского коменданта.
( Как выглядел И.Горголи можно увидеть прейдя вот по этой ссылке: Источник фото: Плац-майору Горголи, как одному из младших участников заговора против Павла I, было поручено осуществить задержание графа Кутайсова[4]. После свержения Павла он получил чин подполковника лейб-гвардии Семёновского полка. В 1803 году был повышен до полковника, при этом оставаясь помощником Санкт-петербургского коменданта. В октябре 1806 года был переведён в Гродненский гусарский полк.
Во время кампаний 1805 и 1806—1807 гг. Горголи был удостоен ордена Святого Владимира III степени и прусского Pour le M;rite, а 20 мая 1808 года получил ордена Святого Георгия IV степени
« в воздаяние отличнаго мужества и храбрости, оказанных в сражениях против французских войск 29 мая под Гейльсбергом, где, ударив с 3 эскадронами на неприятельскую колонну конницы, частью уже переправившуюся через реку, врезался в оную, опрокинул её и освободил отрезанный было уже баталион 2-го егерского полка и потом по занятии нашими егерями речки, троекратно неприятельские покушения уничтожал, действуя с храбростию и усердием, 2 июня под Фридландом, командуя баталионом, также с особенным мужеством вел атаку на неприятеля и, подавая собою пример подчиненным, опрокинул онаго. »
Помимо орденов, ему была вручена золотая шпага с выгравированной на ней надписью «За храбрость». В 1809 году, уже по окончании войны, Иван Горголи стал флигель-адъютантом Александра I. В том же году, получив разрешение императора, он отправился добровольцем во французскую армию и в её составе после Ваграмского сражения получил орден Почётного легиона.
В 1811 году, по возвращении в Россию, он был назначен на должность столичного обер-полицмейстера, а 30 августа 1812 года ему был присвоен чин генерал-майора. Горголи упоминается в юношеском стихотворении Пушкина в строчке: «Закон постановлю на место вам Горголи». Критикуя царские порядки, Пушкин противопоставляет полицмейстера Горголи закону. «Одним из красивейших мужчин столицы и отважнейших генералов русской армии» называет его Дюма в романе «Учитель фехтования».
С 30 апреля 1816 года — генерал-майор Корпуса инженеров путей сообщения — член Совета и генерал-инспектор в Санкт-Петербурге[5]
В 1825 году Иван Саввич вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта.
 Получил, с переименованием в тайные советники, назначение в Правительствующий сенат 6 декабря 1826 года.
 В 1827—1829 гг. расследовал злоупотребления армейских интендантских чиновников, главным образом в Вологодской губернии и порту Кронштадта.
В 1828 году ревизовал присутственные места в Пензенской губернии.
В связи с распространением холеры в 1831 г. сенатор Горголи учредил холерные бараки в охваченной болезнью столице.
Сумел организовать финансовую поддержку ряда влиятельных жителей больным горожанам. Пёкся о строительстве церкви Воскресения Христова и Михаила Архангела в Малой Коломне.
С 16 апреля 1841 года — действительный тайный советник[6]. Прекратил служебную деятельность в 1858 году..
Так что очень непростой у А.Пушкина бл оппонент!
Но продолжим наше повествование:
«Иван Саввич снова прочитал казенную переписку.
«Милостивый государь мой
Петр Яковлевич!
20-го числа сего месяца служащий в Иностранной коллегии переводчиком Пушкин, быв в Каменном театре в Большом Бенуаре, во время антракту пришел из оного в креслы и, проходя между рядов кресел, остановился против сидевшего коллежского советника Перевощикова с женою, почему г. Перевощиков просил его проходить далее, но Пушкин, приняв сие за обиду, наделал ему грубости и выбранил его неприличными словами.
О поступке его уведомляя Ваше Превосходительство, — с истинным почтением и преданностью имею честь быть
Вашего Превосходительства
покорный слуга И
ван Горголи».
«Милостивый государь мой Иван Саввич!
Вследствие отношения Вашего Превосходительства от 23-го минувшего декабря под № 15001.
Я не оставил сделать строгое замечание служащему в Государственной Коллегии иностранных дел коллежскому секретарю Пушкину на счет неприличного поступка его с коллежским советником Перевощиковым с тем, чтобы он воздержался впредь от подобных поступков; в чем и дал он мне обещание.
С истинным почтением и преданностью имею честь быть
Вашего Превосходительства
покорнейшим слугою
Петр Убри».
«Дал обещание, — подумал про себя Горголи.
— Да первая ли это история и последняя ли? На днях рассказывали его bon mot. Как же там было?» — попытался он вспомнить остроту Пушкина, да так и не вспомнил.
Зато вспомнил с раздражением, что в стихах есть и его имя, и так несправедливо упомянутое.
…Закон постановлю на место вам Горголи,
И людям я права людей,
По царской милости моей,
Отдам из доброй воли».
От радости в постеле
Запрыгало дитя:
«Неужто в самом деле?
Неужто не шутя?»
А мать ему: «Бай-бай! закрой свои ты глазки;
Пора уснуть уж наконец.
Послушавши, как царь-отец
Рассказывает сказки».
«Это я-то беззаконен, — действительно обиделся на Пушкина Горголи, — по закону его давно пора на съезжую выпороть, а потом сослать.
 Уж ежели я беззаконен, то только тем, что слишком мягок. Вот и сейчас ничего не сделаю и расследованию по стихам никакого хода не дам.
Да и со скандалом в Каменном театре никакого письма не писал бы, ежели б ко мне этот Перевощиков сам не обратился с жалобой.
Пусть бы сами разбирались, хоть стрелялись бы, какое мне до того дело?
А тут пришлось дать жалобе ход».
Горголи, разумеется, не знал, что молодой Пушкин посчитал письмо полицмейстера за оскорбление и мгновенно нанес свой укол.
Пушкин любую обиду, даже самую малую, запоминал и рано или поздно отмщал.
Ничего не мог с собой поделать, помнил зло, долго хранил это воспоминание, и в нужный момент оно выплывало из закромов его памяти.
 А тут и долгой памяти не понадобилось, тут же и уколол, благо фехтовал словом отменно. Хотя если б дошло до настоящего фехтования на шпагах, то тут бы Горголи дал фору поэту — Иван Саввич и прежде был одним из лучших фехтовальщиков Петербурга, однако и с летами не потерял форму.
Эпизод №8 Отношения  с родителями
«— Что ты делаешь?
Что ты делаешь, безумец? — кричал Сергей Львович Пушкин сыну Александру.
— Дуэли едва ли не каждый день, ссоры, о которых все говорят, наконец, твои эпиграммы! Зачем задираешься к каждому встречному?
 Зачем поссорился с Карамзиным?
 Зачем накатал на него эпиграмму, обидел старика, который так привечал всегда тебя?!
Ради красного словца?
Ты понимаешь, как тебе может быть нужен Николай Михайлович с его влиянием у государя, у государыни?
— Он понизил голос.
— А на государя стихи?
Ты сошел с ума! Н
икому не сознавайся!
Ни одной душе!
А на Аракчеева эпиграмма? — Сергей Львович схватился за голову, все более и более сам пугаясь того, что говорил.
— Змей узнает — не простит!
Тебя забреют в солдаты, пойдешь на Кавказ под пули чеченцев!
— Лучше пуля чеченца, чем духота Петербурга.
— Слова! Бахвальство! Поза! — заметался по комнате отец.
— Всё слова, пока по-настоящему не запахло жареным! Куда ни приду, кругом только и говорят о моем сыне, во всех гостиных, на вечерах, обедах, балах, и чаще всего, заметь, неодобрительно.
Александр усмехнулся и сказал спокойно:
— Без шума, батюшка, еще никто не выходил из толпы.
Пусть говорят, и говорят как можно больше!
 Принимают меня, однако, во всех домах охотно. О чем еще может мечтать поэт! Это ж слава…
— Полно, батюшка, о поэте ли говорят?
 О шалуне, о безобразнике, бретере, пропойце!
— Какой я бретер!
Ни одной смертельной дуэли.
А последнее — вообще ложь!
Бахвалюсь я часто, но пью умеренно.
— В компании завзятых пьяниц… — подхватил Сергей Львович.
— Василий Андреевич говорил со мной о твоем поведении. Он не одобряет твою дружбу с царскосельскими гусарами.
— Среди гусар, батюшка, много образованных, мне есть чему поучиться.
— Образованные!
Куда там! Василий Андреевич, пока жил при дворе, насмотрелся в Царском Селе и Павловске на их выходки.
 Их не сдерживает ни в чем даже присутствие императорской фамилии.
 Говорят, один из них голую жопу, поворотившись спиной к дворцу, показывал. Императрицы видели…
Александр рассмеялся беззаботно и подумал:
«Надо бы спросить у Пьера, кто это отчудил?»
— Смейся, смейся, как бы плакать не пришлось, — укоризненно покачал головой Сергей Львович. — Ты бы посмотрел на других своих старших друзей: я не говорю о Василии Андреевиче, тебе и мечтать о таком положении, как у него, не можно.
Возьми князя Вяземского, добился места, уехал в Варшаву, служит достойно, речь государя на сейме кто переводил?
 Князь! Батюшков года два добивался места и уехал!
В Неаполь!
 Сверх штата в миссию!
И ведь они тоже поэты, да не хуже тебя, милый друг.
 Теперь на службе, достойное жалованье получают. А Плетнев?
— Я, батюшка, сегодня не намерен с тобою ссориться.
Ну не служу я! Не желаю…
 И ничуть об этом не жалею. А о чем действительно жалею, так это о том, что под горячую руку написал эпиграмму на Карамзина.
 Да и то только одну, а мне с десяток приписали. Теперь, батюшка, всякое вольное слово, всякое сочинение возмутительное приписывается мне, как всякие остроты — князю Цицианову.
От дурных стихов я не отказываюсь, надеясь на свою добрую славу, а от хороших, признаюсь, сил нет отказаться, — рассмеялся Александр.
— Вот и гуляет под моим именем что попало.
— Вот такое у тебя имя, — вздохнул Сергей Львович.
— Да, — согласился Пушкин.
— Имя есть. Плохое или хорошее, но есть.
Эпизод №9 
Общее неприятие  А.Пушкина в высшем перербурском дворянском обществе.
«Пока еще Пушкин шлялся по Петербургу, хотя злоба против него в обществе нарастала. Без шума, разумеется, еще никто не выходил из толпы, но толпа не прощает чрезмерно шумных. Некто Василий Назарьевич Каразин, человек Пушкину незнакомый, уже вынашивал, лелеял свой верноподданный донос.
 Впрочем, сам он свою записку доносом не считал. Каразин стал недавно членом Вольного общества любителей российской словесности, где председателем был полковник гвардии Федор Глинка, чиновник особых поручений при военном генерал-губернаторе Санкт-Петербурга графе Милорадовиче, известный поэт.
Чуть ли не в первом же заседании при Каразине литератор Плетнев говорит Глинке:
— Надо бы, Федор Николаевич, избрать в члены общества и Александра Пушкина.
 Странно выглядит общество любителей словесности без него.
 Тем более что здесь давно все его лицейские друзья: барон Дельвиг, Кюхельбекер, барон Корф
Глинка только рассмеялся:
— Овцы стадятся, а лев всегда ходит один.
 К чему мы Пушкину? Он создает российскую словесность, а мы ее просто любим.
У Василия Назарьевича так и захолонуло сердце.
Вот оно что: и здесь крамола. Львом они Пушкина считают!
А тут вылезает Николай Греч и с хохотком так приговаривает:
— Слышали новую эпиграмму на Стурдзу?
Холоп венчанного солдата.
Достойный славы Герострата
Иль смерти шмерца Коцебу,
А впрочем, мать твою ебу!
— Да не так, — поправляет его барон Дельвиг: хоть молод, но уже действительный член общества — и, поблескивая стеклами круглых очков в ореховой оправе, читает по-другому:
Холоп венчанного солдата,
Благодари свою судьбу:
Ты стоишь лавров Герострата
И смерти немца Коцебу.
А впрочем, в рот тебя ебу!
Хороши любители российской словесности, опустились до матерщины, да еще смакуют ее, обсасывают, хохочут.
Ладно, мальчишки, а Федор Николаевич, штаб-офицер с густыми эполетами, с Владимирским крестом на шее и Анной 2-й степени в петлице. Позор!
— И кто же сие написал?
— Не говори, не говори, — завывает патетически Кюхельбекер и клюет длинным носом. — «Не говори худого о властях, ибо Птица перенесет слова твои!»
 Кажется, из книги Сираха.
— Да я и не знаю, кто написал, — нагло улыбается барон Дельвиг, — но, по-моему, забавно.
— Забавно?! — возмущается Василий Назарьевич.
— Пакость!
Одного человека убили, другого чуть не убили, и это повод для злой шутки?
А кто имеется в виду под «венчанным солдатом»? — Молодежь посмеивается — знает кто. — И что это еще за птица, Вильгельм Карлович? — спрашивает он у Кюхельбекера.
— Я чувствую, здесь какой-то намек.
— Боже упаси, — отвечает ему Кюхля.
— Никаких намеков.
Так говорят про известного шпиона Фогеля, которого прозвали Библейской Птицей и который везде прилагает ухо свое. Vogel — птица.
— Он служит у Балашева в министерстве полиции.
Пожалуйте образчик его работы, — вступает в разговор Глинка, приосанившись и подвигав шеей в тугом воротнике мундира.
 — В конце 1811 года с весьма секретными документами на имя французского посла в Санкт-Петербурге выехал из Парижа тайный агент.
Его перехватили и привезли прямо Шлиссельбургские казематы, а коляску его представили к Балашеву, по приказанию которого ее обыскали, но ничего не нашли. Фогель понюхал, разведал и сообщил: если его посадят в казематы, как преступника, рядом с заключенным, есть надежда кое-что узнать.
 Надо заметить, что на французском он говорит как француз, на немецком как немец. Посадили Фогеля за перегородку от нумера арестанта.
Тот быстро своими вздохами, жалобами и восклицаниями привлек внимание француза, а через два месяца вызнал и тайну.
Возвратясь в Санкт-Петербург, Фогель отправился прямо в каретный сарай, где среди министерских экипажей стояла и коляска французского агента, снял правое заднее колесо, велел отодрать шину, из выдолбленного под ней углубления достал все бумаги и поднес министру. Вот какого полета эта Птица
— Не знал, — говорит Каразин и замолкает.
 «Не знал! Вон как у вас в столице-то».
Странной судьбы, мыслей и дел был сей человек, Василий Каразин.
Всеми силами души он хотел служить России и, чтобы понять, что ей необходимо, предпринял в юности ряд путешествий по родным местам юга России, ибо происхождением он был малоросс с какими-то, кажется, давними греческими предками.
Начавшаяся болезнь и необъятность задач, стоящих перед родиной, привели его к мысли о невозможности их решить, и он пожелал удалиться на Запад, для чего подал прошение императору Павлу и получил решительный отказ в паспорте.
 Тогда он пытался с женою и дворовым человеком бежать за границу, как объяснял впоследствии, чтобы докончить там свое образование и среди просвещенного народа, среди природы, искусством доведенной до завидного совершенства, среди лучших способов питать свою нравственность провести последние дни своей, как ему тогда казалось, скоротечной жизни, но был задержан разъездом екатеринославских гренадер за Ковно при переправе через Неман и посажен на гауптвахту.
 Однако его письмо к Павлу I с покаянием и признанием, что он желал укрыться от его правления, страшась его жестокости, поразило государя, в душе рыцаря, но полусумасшедшего рыцаря.
Он простил молодого человека, и Каразин был принят в гражданскую службу в канцелярию государственного казначейства коллежским переводчиком. По восшествии на престол Александра I, дней через десять, на царском столе была найдена анонимная записка замечательного содержания, рисующая перед царем программу либерального царствования и говорящая о надеждах, возлагаемых Россией на молодого императора.
Предприняли розыски и нашли автора, который, впрочем, и не очень скрывался. С этой записки начал Каразин свою головокружительную карьеру и на время стал близким человеком императору Александру, теперь же, спустя годы, он был оттеснен от трона взыскующими царских милостей более его, но мысль снова приблизиться к трону никогда не оставляла его.
Ему казалось, что он безупречен во всем, что касается царских милостей, никогда этим особо не пользовался; его волнует только государство, его благосостояние и спокойствие. Он шлет Александру I новый свой проект «О невмешательстве в дела Европы».
 Царь выходит из терпения и велит слободско-украинскому губернатору статского советника и кавалера Каразина за нелепые его рассуждения о делах, которые до него не принадлежат и ему известны быть не могут, взяв из деревни под караул, посадить на харьковскую гауптвахту на восемь дней.
После чего следует царский указ истребовать от статского советника Каразина подписку, чтобы он под опасением жесточайшего наказания не отваживался более беспокоить его величество.
Но Каразина никогда и ничто охладить не могло.
Никакая гауптвахта. Государя он пока не беспокоил, однако совсем недавно напечатал в «Харьковском вестнике» записку о Москве Карамзина, написанную для вдовствующей императрицы Марии Федоровны и не предназначавшуюся для печати, чем возмутил историка, тем более что записка была напечатана с неверного списка и обезображена многими ошибками.
 В записке (не для публики) критиковался план храма Витберга, и Карамзин счел напечатание неприличным после торжественного заложения храма на Воробьевых горах.
 Но Василию Назарьевичу Каразину, кажется, всегда было наплевать на приличия, любые средства для него оправдывала цель.
 Недавно он прибыл в столицу из Харькова, где по его инициативе и по подписке среди дворян был открыт несколько лет назад Харьковский университет, и то, что происходило теперь в столице, потрясло его до глубины души.
Сначала его буквально осрамили эпиграммой известного поэта Милонова, написанной на Сенат и господ сенаторов:
Но Каразина никогда и ничто охладить не могло. Никакая гауптвахта. Государя он пока не беспокоил, однако совсем недавно напечатал в «Харьковском вестнике» записку о Москве Карамзина, написанную для вдовствующей императрицы Марии Федоровны и не предназначавшуюся для печати, чем возмутил историка, тем более что записка была напечатана с неверного списка и обезображена многими ошибками.
В записке (не для публики) критиковался план храма Витберга, и Карамзин счел напечатание неприличным после торжественного заложения храма на Воробьевых горах.
 Но Василию Назарьевичу Каразину, кажется, всегда было наплевать на приличия, любые средства для него оправдывала цель.
Недавно он прибыл в столицу из Харькова, где по его инициативе и по подписке среди дворян был открыт несколько лет назад Харьковский университет, и то, что происходило теперь в столице, потрясло его до глубины души. Сначала его буквально осрамили эпиграммой известного поэта Милонова, написанной на Сенат и господ сенаторов:
Какой тут правды ждать
В святилище закона!
Закон прибит к столбу,
И на столбе корона.
Правда, Милонов этот, говорят, совсем уже спился и с гауптвахты не вылезает…
 Чего от него ждать?
А вот какой-то мальчишка Пушкин, питомец лицейский, в благодарность, сукин сын, написал презельную, то есть преядовитую, оду, где досталось фамилии Романовых вообще, а государь Александр был назван кочующим деспотом…
Теперь же этого мальчишку предлагают в члены общества, куда его самого, заслуженного человека, приняли, как сказано было в протоколе, «отмечая познания в науках и отечественном слове, особенное усердие к благу общества и приобретенную летами опытность».
«К чему мы идем? — вопрошал себя Василий Назарьевич, пока не вступая с членами общества в дискуссию.
— Боже праведный, что происходит?
Надобно это остановить, открыть глаза государю. Но все молчат как рыбы, а кто не молчит, тот рукоплещет, как тот же кривой Гнедич, когда Пушкин среди этой поганой армии вольнодумцев, собираемой и комплектуемой под шумок библейских обществ и масонских лож, читает свои эпиграммы, где в непотребных и неприличных словесах затрагиваются высочайшие лица государства.
Что-то дальше будет?!»
А ничего, пока идет-бредет себе Саша Пушкин по Петербургу и напевает что-то себе под нос, как вдруг слышит, что его зовут; поднял голову и увидел, что из окна бельэтажа кричит и машет ему его друг Пьер Каверин, а из-за его спины выглядывают Мишель Щербинин с Васей Олсуфьевым, гусарским корнетом, сослуживцем Чаадаева и свояком Каверина: старший брат Олсуфьева, Александр, был женат на одной из сестер Каверина.
— Здорово, Пьер! — кричит Пушкин, задрав голову. — У кого это ты?
— У себя. Я теперь здесь квартирую…
 А это мои гости любезные. Узнаешь? — Он подтолкнул к окну, вперед себя, приятелей: — Покажитесь ему!
 Теперь узнал? Все свои. Шампанское вскладчину куплено, мы его в лед за сутки поставили, поднимайся, Сашура, — шампанского залейся.
На улице жара совсем не майская, не петербургская, где в мае частенько еще топят в домах; Пушкин отирается платком, пот льется по лицу, а там у друзей — шампанское со льда, бывает же счастье.
Громыхают за его спиной по мостовой кареты, едет в одной из них Василий Назарьевич Каразин на заседание Вольного общества любителей российской словесности, смотрит в окошечко и размышляет:
«Иной наш брат, украинец, подумает, что в столице-то, в Петербурге, в присутствии двора, под глазами государя императора, соблюдается на особе его уважение и дается пример преданности…
А тут такое пишут! Либералисты совсем распоясались.
А как ведут себя в обществе. Вот хотя бы стоит у дома и кричит на всю улицу какой-то молоденький штатский, наглый коротышка, машет цилиндром, как фокусник, того гляди зайца оттуда вынет, отирается платком; подбежала собака и лает на него, уж больно страшен да черен, а он встал на четвереньки и тоже собаку облаял, ломает собачью комедию, вольнодумец, масон, черт…
Окоротить бы надо!
Куда смотрит обер-полицмейстер Горголи? Ведь и его имя треплет Пушкин. А генерал-губернатор граф Милорадович?
Кто, в конце концов, отвечает за все безобразия?
Все и никто! Ах да, при Милорадовиче полковник Глинка за все отвечает, могу представить себе, что он врет графу.
Надобно войти с проектом, что должен быть особый департамент. Пора, как потом не было поздно…»
Уехал Василий Назарьевич, а Пушкин пошел в дом, не встретились они, да никогда и не встретятся, а вот судьбою связаны навек.»
Эпизод №10 Решении о ссылке
«Государь взял поданную ему графом Нессельроде бумагу, это был проект письма к генерал-лейтенанту Инзову в Одессу.
Обыкновенно он любил, чтобы министры читали ему бумаги вслух, но едва Карл Васильевич зачитал обращение к Инзову, Александр Павлович остановил его и попросил дать ему письмо.
Карл Васильевич, держа письмо рукой в белой перчатке, протянул его государю.
Отметив про себя безукоризненную белизну перчатки, Александр Павлович окинул взглядом и плотную, с почти квадратной грудью, фигуру графа: тот, как и требовал государь, был при полном мундире.
При полном мундире и обязательно в перчатках.
— Я прочитаю это сам, — подчеркнул государь, беря письмо. — Мне необходимо подумать. Продолжайте…
После доклада Карла Васильевича государь отпустил его и попросил назавтра снова прибыть с внеочередным докладом.
Когда Нессельроде ушел, государь принялся за письмо к Инзову, писанное по-французски:
«C’est mr. Alexandre Pouschkin, eleve du Lycee de Zarskoie Selo…
 Г. Пушкин, воспитанник Царскосельского Лицея, причисленный к Департаменту иностранных дел, будет иметь честь передать сие…»
 «Пропущено», — отметил про себя Александр Павлович, взял перо и вставил: «lettre»
«…la presente lettre a Votre Excellence… сие письмо Вашему Превосходительству.
Письмо это, генерал, имеет целию просить Вас принять этого молодого человека под Ваше покровительство и просить Вашего благосклонного попечения.
Позвольте мне сообщить Вам о нем некоторые подробности.
Исполненный горестей в продолжение всего своего детства, молодой Пушкин оставил родительский дом, не испытывая сожаления.
 Лишенный сыновней привязанности, он мог иметь лишь одно чувство — страстное желание независимости.
 Этот ученик уже ранее проявил гениальность необыкновенную. Успехи его в Лицее были быстры».
Александр Павлович усмехнулся, вспомнив, что при выпуске тот, кажется был вторым или третьим, только от конца. Но поправлять ничего не стал.
«Его ум вызывал удивление, но характер его, кажется, ускользнул от взора наставников…»
Царь отстранил от себя бумагу, вспомнил директора Лицея Энгельгардта, его лощеный облик, старомодную одежду, медленную походку, умеренно подобострастный вид, просьбу за Пушкина, сказанную голосом как бы искренним, но в котором были нотки плохо скрываемой неприязни.
«Не ускользнул, от Энгельгардта не ускользнул характер, просто не смог переломить ни строгостью, ни лестию, ни чем другим. Значит, умен, каналья, этот молодой Пушкин, своенравен.
Может быть, пригласить, приблизить, дать самому прощение?
 Раз умен, так будет трудиться на благо России. Говорят, правда, на Змея что-то написал.
Змею донесли, и он был в бешенстве, он не простит, лучше Пушкина на время отодвинуть».
Александр Павлович снова принялся за чтение:
«Он вступил в свет, сильный пламенным воображением, но слабый полным отсутствием тех внутренних чувств, которые служат заменою принципов, пока опыт не успеет дать нам истинного воспитания…»
«Это Каподистрия писал, он загнул, а не граф Нессельроде, — догадался Александр Павлович.
— А может, и Карамзин руку приложил: точно, Карамзин, его слог, и откуда бы все подробности знать Ивану Антоновичу;
Карамзин, когда ручался за Пушкина, говорил, что хорошо знает семью и самого поэта знает с детства.
Они вдвоем с графом сели и сочинили.
«Нет той крайности, в которую бы не впадал этот несчастный молодой человек, — как нет и того совершенства, которого не мог бы он достигнуть высоким превосходством своих дарований…»
«Точно, точно его слог, не ошибся. Не может быть сомнения: Карамзин, моралист, литератор»
«Несколько поэтических пьес, в особенности же ода на вольность, обратили на Пушкина внимание правительства…»
«Жуковский и Карамзин всполошились, говорят, что привели его к признанию заблуждений и что он дал торжественное обещание Карамзину отречься от них навсегда.
«Дал?
А можно ли верить? Характер…
 Нет, здесь надо исправить, добавить:
«Г. Пушкин кажется исправившимся, если верить его слезам и обещаниям.
Во всяком случае, эти его покровители полагают, что раскаяние искренне и что, удалив его на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятие и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государству или, по крайней меря, писателя первой величины».
Далее можно оставить по тексту».
«Отвечая на их мольбы, император уполномочивает меня дать молодому Пушкину отпуск и рекомендовать его Вам…
Судьба его будет зависеть от успеха ваших добрых советов… Соблаговолите просветить его неопытность… все достоинства ума без достоинств сердца почти всегда составляют преимущество гибельное… и проч.».
«Добились своего Карамзин и Жуковский, так пусть, в случае чего, отвечают, доброхоты, но ведь не удивительно их участие в судьбе поэта, они литераторы, берегут честь своего цеха, удивительней, что боевые генералы грудью поднялись на защиту Пушкина, граф Милорадович, Васильчиков.
Круговая порука?
Говорят, в войсках читают его стихи. Генералам молодые адъютанты напели. Или мнение света?
Возможно. Стихи пишутся и для дам.
 А светские львы Милорадович и Васильчиков всегда на поводу у молвы. К тому же любят покрасоваться. Князь Голицын прибежал и туда же:
— Ваше величество, надо Пушкина простить. Молод, неопытен, грешен, как все мы в его годы!»
Вот такая  предистория высылки А. Пушкина.
А теперь зная эту информацию давайте продолжим изучение первой официальной биографии А.С. Пушкина созланной П. Полевым
«Едва ли можно вполне согласиться с биографом Пушкина, который говорить, что „в промежуток времени с 1820 по 1826 года, проведенный поэтом сперва в Кишиневе, потом в Одессе н наконец в Псковской своей деревне, он понял, как важность своего призвания, так в размеры собственного таланта.»
 Сколько нам кажется, в его пребывании на Юге была другая сторона, которая, действительно, оказывала некоторое положительное влияние на развитие его таланта: самая исключительность его положения, как поэта-изгнанника, много способствовала его прославлению и сделала имя Пушкина священным среди всей современной молодежи, а его поэзия облекла особенным обаянием, в которое придавало• вес и значение каждому слову Пушкина.
И это особое отвоюете к современникам при замечательном уме и гениальной скромности Пушкина, действительно много способствовало в нем развитию его душевных сил и поддержке той особенной энергии, которая всегда ослабевала в Пушкине, когда жизнь его принимала мирное и обыкновенное течете, среди простой, будничной | обстановки, окружающей каждого простого смертного.
Исключительность положение Пушкина на Юге России в значительной степени способствовала тому, что он в течение всего пребывания своего на Юге (1820 —1824) поддался влиянию Байрона, в то время увлекавшего за собою поэтов всей Европы. Влияние Байрона, отразившееся в „Кавказском Пленнике. „Бахчисарайском фонтане, и отчасти в „Цыганах* Пушкина, объясняется до некоторой степени тем положением изгнанника, которое переживал в это время наш поэт, и которое его сильно тяготило.
Английский поет Д.Г. Байрон
Увлечение Байроном, в значительной степени, способствовало тому чтобы и все герои первых поэм Пушкина явились совершенно отвлеченными, чисто байроновскими, не связанными ни с какой национальной и исторической почвой.
Даже в „Евгении Онегине начатый Пушкиным на Юге, в первых главах своих еще носит отпечаток того байроновского типа, который одно время так нравился Пушкину и вместе с тем так не удавался ему, как поэту, обладавшему преимущественно способностью к художественному, осязательному воспроизведению действительной жизни.
 Эта временная зависимость от Байрона кончается с 1824 года н не оставляет почти никакого следа на последующей поэтической деятельности Пушкина, который, переселившись на Север снова увидав себя на родине, между СВОИМИ, наконец выступил на свою настоящую дорогу, с которой не сходил уже до конца жизни...
Во время своего пребываем на Юге России, Пушкин вел жизнь кочевую, странническую. Вскоре после своего приезда в Екатеринославль, он заболел жестокой лихорадкой, и долго-бы пришлось ему с нею бороться, если бы счастливая случайность встречи с семейством* генерала Раевского не доставила ему возможность побывать на кавказских водах.
Н.Н. Раевский
Генерал Раевский принял юношу-поэта на свое по- печеное, а его сыновья и дочери, вместе с ним отправлявшееся на Кавказ, окружили Пушкина такими дружескими, родственными заботами, что время, проведенное им в этой семье, осталось для него навсегда одним и самых внятных и дорогих воспоминаний юности.
Пушкин отправился на Кавказ через землю Войска Донского. а вернулся с Кавказа через Тамань к Керчи, и причем* объехал часть Крыма, в особенности южный берег его.
Суровые красоты кавказской природы навеяли на Пушкина мысль о поэмы связанной с Кавказом и горцами, а классическая воспоминания, неразрывно связаны с южным берегом Крыма, породили целый ряд стихотворений антологических (Нереида, Дорида, в которых Пушкин хотя нес сколько и подражал подобным же произведениям А. Шенье, но во многих стихах превосходил Французского поэта силою   и грацией своих образов.
Конец 1820 года и начало 1821—Пушкин провел в переездах из Кишинева (куда он переселился вслед за начальником своим генералом И Н Инзовым

И.Н. Инзов
 в Киевскую губернию, где находилось имение Раевских, Каменка.
В этом имении, в среде дружественной поэту семьи, дописан был в феврале 1821 г. „Кавказский Пленник, посвященный одному из сыновей Раевского.
О своей второй поэме Пушкин писал Дельвигу: ... „кончил я новую поэму «Кавказский пленник» которую надеюсь скоро вам прислать, —ты ею не совсем будешь доволен, н будешь прав. Еще к тебе скажу, что у меня в голове бродят еще поэмы, но что теперь ничего1 не пишу; я перевариваю воспоминаем и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам жить, душа моя, под старость нашей молодости, как не воспоминаниями?“
 Но одними „воспоминаниями, провидимо в ту пору юности Пушкину было недостаточно. Ему нужны были друзья близкие, с которыми бы он мог поделиться своими живыми впечатлениями, и таких именно людей Пушкин около себя и не видел на Юге.
Источник фото:  Пушкин, живя ъ Кишиневе, томился одиночеством, и это особенно видно из письма к Н. И. Гречу (Кишинёв, 21 сент. 1821 г.), в котором он пишет между прочим: „Дельвигу и Гнедичу (sic) попробовал я было писать — да они и в ус не дуют.  Что бы это значило?
 Если просто забвенье, то я им не пеняю: забвение есть удел; всякого отсутствующего; я бы и сам их забыл, если бы жил с эпикурейцами, в эпикурейском кабинете и умел читать Гомера; во если они на меня сердятся или разочли, что писания их мне не нужны— так плохо"
 В том же письме в конце Пушкин делает чрезвычайно оригинальное предложение Гречу относительно покупки Кавказского пленника»: „хотел -было я попылать вам обрывок из моего „Кавказского Пленника, да лень переписывать; хотите ли вы у меня купить весь кусок поэмы?. длиною 800 стихов; стих шириною 4 стопы: дешево отдам, чтобы товар не залежался".
Поэмы, бродившие в голове Пушкина, вскоре к вышли га свет: то были Бахчисарайский Фонтан и Братья разбойники, написанные в Кишиневе, где пестрая, совершенно-восточная жизнь смешанного полуевропейского и азиатского населения была несомненно способна настроить воображение поэта на особый лад, под который особенно хорошо подходили воспоминания н впечатления, вынесенные Пушкиным из его перового путешествия по Крыму.
Жизнь поэта в это время в Кишиневе носила на себе тоже какой-то особый, странный, фантастически отпечаток.
Его письма, стихотворения, написанные им за это время, и местные воспоминания, сохранившееся о пребывании Пушкина на Юге, согласно рисуют нам период кишиневской его жизни, как ряд увлечений, страстных порывов юношеских проказь п шалостей н чисто русского весьма широкого удальства, которое добрый И. Н. Инзов нередко вынужден был обуздывать домашними арестами.
Впечатления кишиневской жизни (и в особенности отношения к одной загадочной иностранке, итальянке или гречанке) были настолько сильны, что Пушкин привязался к Кишиневу и в исследующие годы много раз возвращался к кишиневским* воспоминаниям в своих лирических произведениях.
 Отлучки Пушкина из Кишинева, очень частые, также бывали иногда связаны с чрезвычайно оригинальными, поэтическими эпизодами его биографии: так, например, мы знаем, что в 1822 г., на пути к Измаилу Пушкин пристал к какому-то цыганскому табору и несколько вымени провел среди „сынов степей, перекочевывая вместе с ними сместа ил место.
И все это, конечно, до некоторой степени способствовало развитию его таланта, возрастает его поэтической силы и поддержке той постоянной внутренней работы поэта, которую он сам так описал в своем послании Чаадаеву (1821 года):
В уединении мой своенравный гений
 Познал и тихий труд и жажду развлечений.
Владею даем моим; с порядком дружен ум:
Учусь удерживать внимание долгих дум;
Ищу вознаградить в объятиях свободы,
Мятежной младостью утраченные годы,
И в просвещении встать с веком наравне.
И действительно, следя внимательно, в хронологическом порядке, во всем, что написал. Пушкин ъ Бессарабии, мы не можем не заметить быстрого возрастания его таланта, который начинал. проявляться все сильнее, ярче и разнообразнее
 Тал были написаны высокохудожественный лирически произведения, в которых Пушкин является нам уже мастером и поэтом, достигшим полной зрелости: к числу подобных произведений принадлежите конечно, его: „Муза” (В младенчестве о и а меня л m 6 к л а), , К  О в п- д i ю* Наполеону", написанные в ' течение 1821 года, и „Повесть вещем Олеге- (1822 г.), не имеющая но характер своему ничего облиго с предыдущим периодом поэтической деятельности Пушкина.
Здесь же, в Бессарабии, были набросаны первый строфы Евгения Онегина, которого особе во ревностно стал писать Пушкин после переселения своего, в Одессу, куда он в 1823 года, переведён был на службу к новому начальнику, графу М. С. Воронцову, которому генерал И. Н. Инзов сдал должность новороссийского генерал-губернатора.»
Тут я позволю себе вновь надолго превать цитирование биографии, чтобы познакомить читателя с редкой работой дореволюционное автора -Секретарь Бессарабской Ученой Архивной Комиссии И. Халиппа. «ГОРОД КИШИНЕВ Времен жизни в нем Александра Сергеевича Пушкина».
Полностью эта работа приведена тут: http://oldchisinau.com/lib/halippa-pushkin.html а я приведу только самые интересные места, связанные непосредственно с реальной жизнью А. Пушкина в Кишиневе.
«Чтобы возможно короче подойти к топографии «проклятого города» времен пребывания в нем великого русского поэта (с 20 сентября 1821-го года по 25 мая 1823-го года), считаем нужным прежде всего опубликовать весьма характерный во многих отношениях «Проэкт разделения города Кишинева на пять частей», относящийся к 1823-му году и найденный нами среди старых дел архива Канцелярии Губернатора
Приурочивая отъезд Пушкина из Кишинева в Одессу к 25— 26 мая 1823 года, мы руководствуемся увазанием, сделанным самим поэтом в письме к брату от 25 августа того же года из Одессы. Для нас бессарабцев весьма интересно это письмо. Оно свистел ьствует о том, что за три года жизни в Кишпневе поэт успел создать из лучших элементов общества «проклятого города» не безразличную для сердца среду.
Он писал:
,,Мне хочется, душа моя, написать тебе целый роман — три последние месяца моей жизни.
Вот в чем дело. Здоровье мое давно требовало морских ванн; я на силу уломал Инзова, чтоб он отпустил меня в Одессу. Я оставил мою Молдавию и явился в Европу. Ресторации и итальянская опера напоминали мне старину и, ей Богу, обновили мне душу. Между тем приезжает (из заграничной поездки) Воронцов, принимает меня ласково; объявляют мне, что я перехожу под его начальство, что остаюсь в Одессе.
Кажется, и хорошо, да новая печаль мне сжала грудь; мне стало жаль моих покинутых цепей. Приехав в Кишинев на несколько дней, провёл их неизъяснимо элегически, и выехав оттуда навсегда, о Кишиневе я вздохнул».
Правда, последнее выражение письма, по верному сопоставлению П. Бартенева, напоминает заключительные стихи Шильонскаго Узника:
  Когда за дверь своей тюрьмы
  На волю я перешагнул,
  Я о тюрьме своей вздохнул.
Но эти «несколько дней, неизъяснимо элегически проведенных» поэтом в Кишиневе, при последнем расставанье с ним, а затем тот факт, что в Кишиневе задуманы и начаты поэтом лучшие его произведена, — все это вместе неотразимо убеждает нас, что Кишинев в некотором смысле сослужил для Пушкина роль «волшебной СКАЛЫ сладостного уединения и самопознавания», говоря языком масонов.
В 1820-м году (после 20го сентября—дня приезда в Кишинёв) Пушкиным написаны стихотвор;ния: , Виноград", «Черная шаль» и «Дочери Карагеоргия»; в 1821-м году—кроме большой поэмы „Кавказский Пленник"—тридцать одно стихотворение: Земля и море" (Киев 8 февраля), ,,Ж;лание,, , „Муза", (14 февраля —5 апреля), «Я пережил свои желанья» (Каменка, 22 февраля), Дельвигу" (Друг Дельвиг, мой парнасский брат...Кишинев, 23 марта), „Катенину" (Кто мне пришлёт её портр;т... 5 априля), .,Наперсница волшебной старины" (Муза), „Сетование" (Д. В. Давыдову), „Чадаеву" (Кишинев, б— 20 апрлля), „П—лю", „К Чернилице" (11 апреля), „Еврейке" (Христос воокрес моя Ревекка... 12 апреля, Кишиневе), „Кинжал", „Недвнжный страж дремал", „Наполеон" (июнь), „Десятая заповедь", „Умолкну скоро я" (23 авиуста), „Мой друг, забыты мной следы минувших лет" (24—25 ааиуста), „Гроб юноши", ,,К Аглае" (И вы поверить мне могли), «Иной имел мою Аглаю», «Война» или «Мечта воина» (29 ноября), «ОВИДИЮ» (26 декабря), «Алексееву» (Мой милый, как не справедливы...), „К портрету кн. Вяземского", „Приметы», «Дева» (Я говорил тебе, страшися девы милой), „Подруга милая, я знаю отчего Дионея», „Красавице перед зеркалом» и „Эпиграмма на Каченовского" (Клеветник без дарованья); в 1822-м году—кроме поэмы „Бахчисарайский Фонган»—написаны: начало „Вадима» (Два Путника и Сон) и «Разбойники», «Баратынскому из Бессарабии», «Мальчик солнце встретить должно» (Тульчин, 1822), «Гречанке» (Ты рожден воспламенять вображ;ни; поэтов), «К друзьям», «Люблю ваш сумрак неизвестный», «Уединение», «Песнь о вещем Олеге», «Элегия» (УВЫ! зачем она блистает), «Послание к Ф. Н. Глинке», «Горишь ли ты, лампада наша?», „Адели", «Приятелю» (Не притворяйся, МИЛЫЙ друг), «У Клариссы денег мало», «Нет ни в чем вам благодати» и набросана поэма «Цыгане», поэзия которой, «как самые роскошные душистые цввты, почти что отуманивает голову» (Бартенев); наконец в начале 1823 года задуман и начат „Евгений Онегин".
       Таким образом, предстоящие 24 го, 25-го и 26-го мая сего года, пушкинские празднества для нас кишиневцев будут вдвойне, даже втройне знаменательны.
Во—первых, это будут празднества граждан «проклятого города» в честь поэта, в творчестве которого Кишинев фигурирует с столь резким эпитетом. Во—вторых, дни этих празднеств составит как раз семьдесят шестую годовщину, неизъяснимо элегически проведенных" поэтом в Кишиневе дней, при последнем расставанья с ним.   
И в— третьих, наконец, 26-ое мая сего года составит как раз четырнадцатую годовщину дня постановки памятника незабвенному поэту в кишиневском городском саду, где, „Лирой северной пустыни оглашая, Скитался» он….
9. Дом титулярного советника Тодора Крупенского.
 Этот поистине исторический дом стоит и поныне на своем месте. В стенах этого дома бессарабское дворянство видело на балу императора Александра Благословенного в мае 1818 года.

Это было самое счастливейшее время для Кишинева, по словам Вельтмана, приехавшего в Кишинев как раз в пору, когда все готовилось с нетерлеливым ожиданием к приему императора Александра блаженной памяти.
Государь проезжал тогда чрез Бессарабию на свидание с императором Австрийским на границах царств в городе Черновцах. Молдавские бояре стекались отовсюду в Кишинев, и этот город кипел народом. В сумерки пронеслись крики встречи, которые приближались неумолкающим гулом от возвышений по дороге из Дубоссар к городу, неслись городом и умолкали на время у собора, чтобы снова сопровождать императора до дома наместника (57), который, возвышаясь на отдельном холме нод озером, превратился мгновенно в дворец освободителя Европы.
 На другой день государь император был в митрополии у обедни и потом на завтраке у седовласого экзарха (Гавриила), и в тот же день — на балу, данном дворянством бессарабским в огромной зале, нарочно устроенной в доме Тодора Крупенского. В угождение изящному вкусу государя к колоннадам, явился вокруг залы ряд огромных колонн порфирового цвета, обвитых вязами разноцветвых огней. Спозаранку зала наполнилась уже боярами, куконами и куконицами (барынями и барышнями).
Хотя наместница, Виктория Станиславовна Бахметева успела в короткое время много внушить образованного вкуса в дам Кишиневских (оне знали, чтб такое бал; куконицы знали уже необходимость в французском магазине мод, умели уже рядиться по венским и парижским образцам, умели рисоваться в кадрилях и мазурках), но к балу, где будет присутствовать император, съехалось множество бояр со всех сторон, даже из княжеств Молдавии и Валахии, которым известны были только приличия азиатские.
 Приезжие куконы облеклись во всю роскошь Европы и Востока, и если б наместница, как заботливая хозяйка приема, не обратила заблаговременно внимания на наряды посетителей, государь застал бы на балу всех дам окутанными в драгоценные турецкие шали, а бояр — в кочулах (смушковых шапках) и в папушах (туфлях) сверх желтых и красных мешти (сафьяновых носков). Почти перед самым входом государя шали были сняты, а кочулы нескольких сот голов были свалены в кучи за колоннами.
 Когда государь вступил в залу, все стеснилось в молчании, без шуму, почти , незаметно, в круг, коего первые ряды состояли из женщин; женщин окружали стеной бородатые первостатейные бояре, а за ними — бояре второго и третьего класса.
Бал был открыт генералом Милорадовичем; между тем государь говорил с наместницей и потом обошел с нею, преследуемый рядами польского, чрез все комнаты, удостоил внимания других почетнейших дам, а потом началась французская кадриль — первая в Кишиневе, выученная в доме наместницы.
В то время Пульхерия (Егоровна) Варфломей была в цвете лет, во всей красе девственной, которой посвятил и Пушкин несколько восторженных стихов (полагают — «Я говорил тебе: страшися девы милой»).
Ей только одной из девиц Кишинева государь сделал честь польским и несколько вопросов. Любопытство впоследствии допытывалось от простодушной девушки, что с ней говорил государь.
На вопрос часто ли она посещает балы, она отвечала: ,, Non sire, parce que ma tante Elise ne se porte pas bien". Неподвижность всех и царствующая тишина, и взоры, устремленные на государя, должны были его скоро утомить. Он пробыл не более часа времени и уехал...
  На третий день государь выехал из Кишинева, но жители долго еще хвалились, что император назвал Бессарабию „золотым краем".
 При Пушкине в доме Крупенского находились театр и присутственные места. С началом етерии в Молдавии, из Ясс переселилась в Кишинев немецкая труппа актеров, которая в зале Крупенского „продекламировала всего Коцебу, при чем не были упущены, к удовольствию публики, и балеты" (Вельтман). Пушкин посещал эти спектакли и чувствовать себя на них довольно забавно. В. П. Горчаков, чуть не в первый же день по приезде в Кишинев на службу к М. Ф. Орлову попавший на, представление в бедном кишиневском театре, кое как освещенном сальными свечами", видел там Пушкина.
 ,,В числе многих — рассказывает Горчаков — особенно обратил мое внимание вошедший молодой человев, небольшого роста, но довольно плечистый и сильный, с быстрым и наблюдательным взором, необыкновенно живой в своих приемах, часто смеющийся в избытке непринужденной веселости, и вдруг неожиданно переходящий к думе, возбуждающей участие.
Очерки лица его были неправильны и некрасивы, но выражение думы до того было увлекательно, что невольно ХОТЕЛОСЬ бы спросить: что с тобою? какая грусть мрачит твою душу? Одежду незнакомца составляли черный фрак, застегнутый на все пуговицы, и такого же цвета шаровары.
 Кто бы это, подумал я, и тут-же узнал от Алексеева (чиновника канцелярии Инзова), что это Пушкин, знаменитый уже певец «Руслана и Людмилы».
 После перваго акта какой-то драмы, весьма дурно игранной, Пушкин подошел к нам; в разговоре с Алексеевым он доверчиво обращался во мне, как бы желая познакомиться".
Замечание Горчакова, что игру актеров разбирать нечего, что каждый играет дурно, а все вместе очень дурно, рассмешило Пушкина; он начал повторять эти слова и тут же вступил с ним в разговор, содержание которому дали воспоминания о петербургских артистах, о Семеновой, Колосовой и других.
Поэт невольво задумался.
 „В этом расположении духа он отошел от нас — замечает Горчаков — и пробираясь между стульев со всею ловкостью и изысканною вежливостью светского человека остановился перед какою-то дамою... мрачность его исчезла; ее сменил звонвий смех, соединенный с непрерывною речью...
Пушкин беспрерывно краснел и смеялся; прекрасные его зубы выказывались во всем блеске, улыбка не угасала".
11. Большой каменный дом, с флигелями, Егора Кирилловича Варфоломея, отца Пульхерии, ко времени приезда Пушкина в Кишинев был уже заложен. Все же в нем Пушкину едва ли привелось плясать.
Балы и вечера устраивались в другом каменном болышом доме Варфоломея (59), который находился к востоку от дома Крупенского, по той же линии, почти в середине квартала, образуемого Губернскою, Николаевскою, Харалампиевскою и Минковскою улицами. Охоту Варфоломея к балам, доведшую его до потери нажитого состояния и большого дома по Александровской улице, перешедшего в казну и со времени губернатора Федорова называемого „губернаторским домом", Вельтман объясняет следующим образом.
   Отец Пульхерии, некогда стоявший с чубуком в руках на запятках бутки (коляски) ясского господаря Мурузи, но потом владетель больших имений в Бессарабии, председатель палаты и откупщик всего края, во время Пушкина жил открыто; ему нужен был зять русский, сильная рука которого подержала бы предвидимую несостоятельность по откупам.
Предчувствуя сбирающуюся над ним грозу, он пристроил к небольшому дому огромную залу, разрисовал ее как трактир и стал давать балы за балами, вечера за вечерами.
Свернув под себя ноги на диване, как паша, сидел он с чубуком в руках и встречал своих гостей приветливым: „пофтим" (просим).
Его жена, Марья Дмитриевна, была во всей форме русская говорливая, гоетеприимная помещица; Пульхерица была полная, круглая, свежая девушка; она любила говорить более улыбкой, но это не была улыбка кокетства, — нет, это просто была улыбка здорового, беззаботного сердца.
Никто не припомнить из знавших ее в продолжение нескольких лет, чтоб она на кого-нибудь взглянула особенно; казалось, что каждый, кто бы он ни был и каков бы ни был, для нее был не более, как человек с головой, с руками и с ногами.
На балах со всеми кавалерами она с одинаковым удовольствием танцевала, всех одинаково любила слушать, и Пушкину так же, как и всякому, кто умел ее рассмешить или польстить ей самолюбию, она отвечала: „Ah, quell vous etes, monsieur Pouchkine!" Пушкин особенно ценил ее простодушную красоту и безответное сердце, не ведавшее никогда ни желаний, ни зависти.
 ,,Но Пульхерица была необъяснимый феномен в природе; стоит, чтоб сказать мои сомнения на счет ее.
 Многие искали ее руки, отец и мать изъявляли согласие, но едва желающий быть нареченным приступал в искание сердца, все вступления к обяснению чувств и желаний Пульхерица прерывала: „ Ah, quell vous etes! Qu’est ce que vous badinez! "
И все отступалось от исканий; сердца ее никто не находил, —может быть, его и не было, или по крайней мере, оно было на правой стороне, как у анатомированного в Москве солдата.
Когда по делам своим отец ее предвидел худую будущность, он принужден был влюбиться, вместо дочери, в одного из моих товарищей (Владимира Петровича Горчакова, так же офицера штаба и приятеля Пушкина), но товарищ мой не прельщался несколькими стами тысяч приданого и поместьями бояр. „Мусье Горчаков", говорил ему Варфоломей, —„вы можете положиться на мою любовь и уважение м вам".
„Помилуйте, я очень ценю вашу привязанность, но мне не с вами жить". „Поверьте мне, что она вас любит", говорил Варфоломей. Но товарищ мой не верил клятвам отцовским.
  „Смотря на Пульхерию, которой по наружности было около восемнадцати лет, я несколько раз покушался думать, что она есть совершеннейшее произведение не природы, а искусства. „Отчего", думал я, —„у Варфоломея только одна дочь, тогда как и он, и жена еще довольно молоды?"
Все движения, который она делала, могли быть механическими движениями автомата. „Не автомат ли она?"
И я присматривался к ее походке: в походке было что-то странное, чего и выразить нельзя. Я присматривался на глаза: прекрасный, спокойный взор двигался вместе с головою. Ее лицо и руки так были изящны, что мне казались они натянутой лайкой. Но Пульхерия говорит... Говорил и Альбертов андроид с медным лбом.
Я обращал внимание на ее разговоры; она все слушала кавалера своего, улыбалась ва его слова и произносила только: Qu’ est ce que vous dites? Ah, quei vous etes!" –(Что ты говоришь? Ах, что ты.) и иногда, Qu’ est ce que vous badinez?» (Что ты шутишь? ")
 Голос ее был протяжен, в произношении что-то особенное, необъяснимое. „Неужели это — новая Галатея?" думал я...
Но последний опыт так убедил меня, что Пульхерия — не существо, а вещество, что я до сих пор верю в возможность моего предположения. Я замечал: есть ли она. Поверит ли мне кто-нибудь?
Она не ела; она не садилась за большой ужин, ходила вокруг столиков, расставленных вокруг залы, за которыми располагались гости по произволу кадрилями; обращаясь то к тому, то к другому, она повторяла: „Porquoi ne mangez-vous pas?" –(Почему ты не ешь..)
И если кто-нибудь отвечал, что он устал и не может есть, она говорила: „Ah, quel vous etes!"-(Ах ты что) и отходила.
 „Пульхерия не существо", думал я; — но каким же образом ее отец, сам ли гений механического искусства, или приобревший за деньги механическую дочь, хлопочет, чтоб выдать ее замуж?"
И тут находил я оправдание своего предположения: ему нужно утвердить за дочерью большую часть богатства, чтоб избежать от бедствий несостоятельности, которую он предвидел уже по худому ходу откупов; зятю же своему он запер бы уста золотом; при том же, кто бы решился рассказывать, что он женился на произведении механизма?"
  Спустя восемь лет Вельтман приезжал в Кишинев и видел „вечную невесту" в саду кишиневском: „она была почти таже, механизм не испортился, только лицо немного поистерлось."...
Только в тридцатых годах Пульхерия Е. Варфоломей вышла замуж.
Вот почему в известном шуточном стихотворении „Джок" (молдавский танец), приписываемом Пушкину и бывшем в большом ходу у наших дедов—кишиневцев, Пульхерица фигурирует то как „кишиневский наш божок", то как „устарелый наш божок".
  Сам „Пушкин — пишет Велтман — часто бывал у Варфоломея.
 Добрая, таинственная девушка ему нравилась, — нравилось и гостеприимство хозяев. Пушкин посвятил несколько стихов Пульхерице, которые я однакоже не припомню" — прибавляет Велтман.
  Читатель вероятно помнит восторженные стихи Пушкина в „Евгении Онегине" о ножке русской Терпсихоры.
 Действительно, юноша-поэт был в восторге от танцев. „Случаи к любезностям и болтовне с женщинами, до которых Пушкин всегда был большой охотник", пишет Бартенев, — „всего чаще представлялись в танцах. Пушкин охотно и много танцевал.
 Ему нравились эти пестрые кишиневские, собрания, где турецкая чалма и венгерка появлялись рядом с самыми изысканными, выписанными из Вены, нарядами. В Кишиневе тогда славились и приглашались на все вечера домашние музыканты боярина Варыоломея, из цыган". О характере этого оркестра — хора из цыгань подробнее рассказывает В. П. Горчаков следующее.
«В промежутках между танцами они пели, акомпанируя себе на скрипках, кобзах и тростянках, который Пушкин по справедливости называл цевницами.
 И действительно, устройство этих тростянок походило на цевницы, какие мы привыкли встречать в живописи и ваянии...
Пушкина занимала известная молдавская песня: „те юбеск песте масура" и еще с большим вниманием прислушивался он к другой песне: „ардема, фридема", с которою породнил нас своим дивным подражанием в поэме „Цыганы":
Жги меня реж меня. Его занимала и миcтика — пляска с пением, но в особенности так называемый сербешти (сербская пляска).»
  Вельтман так же помнит песню Земфиры.
Он пишет: „Между девами-цыганками, живущими в доме почти каждого молдавского боярина, можно найдти Земферику или Замфиру, которую воспел Пушкин, и которая, в свою очередь, поет молдавскую песню: Арды ма, фриджи ма, На (Пи) карбуне пуне ма! (Жги меня, жарь меня, на уголья клади меня).
Но посреди таборов нет Земфиры" — замечает Велтман. И, однако, Вельтман не прав.: «Воспоминания» Смирновой-Волошиновой (см. „Русск. Обозр." 1897 г. кн. 8) объясняют, каким образом среди полудиких кочевников-цыган могла разыграться драма, подобная изображенной в по;ме Пушкина.
Дело в том, что по условиям своего быта орда цыган бывала задерживаема на окраине города в течение долгого времени и потому испытывала на себе всю силу влияния городских нравов.
  Не всегда, однако Варфоломей довольствовался своею собственною музыкой. Иной раз, для большего блеска, приглашаемы были военные музыканты.
 В таких случаях Пушкин заранее ликовал и обнаруживал лихорадочное нетерпение.
 Так в Январе 1823 года прошел слух, что в один из ближайших понедельников Варфоломей намерен дать блестящий гранд'бал и пригласить славных музыкантов Якутского полка (стоявшего перед тем с Воронцовыи в Мобеже). Желая доподлинно разузнать об этом бале, Пушкин писал Горчакову с занесенной сугробами Инзовой горы:
  Зима мне рыхлою стеною
  К воротам заградила путь;
  Пока тропинки пред собою
  Не протопчу я как-нибудь,
  Сижу я дома как бездельник;
57. Дом Наместника.
 От этого дома, принадлежавшего боярину Доничу (проживавшему большею частью за границей) и нанимавшегося для наместников за городские деньги, давным-давно нет и следа. Но до конца шестидесятых годов развалины его еще оставались целыми. Вид дома сохранен для любителей старины благодаря снимкам 40-х и позднейших годов (между прочим в Одесском Альманахе 1840 года).
 Пред Инзовым, давшим навсегда тогда отдельному от города холму название „Инзовой горы", в доме этом жил два года (1818—по июнь 1820) первый бессарабский наместник Алексей Николаевич Бахметев, один из известнейших генералов Александровского времени, состоявший также подольским военным губернатором.
 На время приезда в Кишинев императора Александра этот дом „мгновенно превратился во дворец освободителя Европы" (Вельтман).
 Летом 1820 года здесь поселился как исправлявший должность наместннка Бессарабии главный попечитель южных колоний России генерал Иван Никитич Инзов, а к зиме того же года перешел сюда на жительство и Пушкин, первоначально остановившийся к заезжему дому  русского переселенца мещанина Ивана Николаева Наумова (угол Антоновской и Прункуловской улиц) Дом наместника представлял собою довольно большое двух-этажное здание: вверху жил сам Инзов, внизу двое — трое его чиновников.
При доме в саду находился птичий двор со множеством канареек и других птиц, до которых наместник был большой охотник.
Рассказывают, что Пушкин из шалости и желая подтрунить над целомудрием своего старого начальника — холостяка, нашел средство выучить попугая, в стоявшей на балконе клетке, одному бранному молдавскому слову.
Инзов узнал об этом в первый раз при следующей обстановке.
 В день Пасхи 1821 года преосвященный Димитрий (Сулима) был у генерала; в зале был накрыт стол, уставленный приличными этому дню блюдами; благословив закуску, Димитрий вошел в открытую дверь, на балкон, за ним последовал Инзов и некоторые другие, —в том числе Ивав Петрович Липранди, передающий эту сцену.
Полюбовавшись видом, Димитрий подошел к клетке и что-то произнес попугаю, а тот встретил его помянутым словом, повторяя его и хохоча.
 Когда Инзов проводил преосвященного, то, встретив в числе других и Пушкина, Иван Никитич, с свойственной ему улыбкой и обыкновенным тихим голосом своим, сказал Пушкину:
,,Какой ты шалун! преосвященный догадался, что это твой урок".
 Тем все и кончилось. — Пушкину отведены были две небольшие комнаты внизу, сзади, направо от входа, в три окна с железными решетками, выходившие в сад.
Вид из них был прекрасный; судя по тогдашним отзывам — самый лучший в Кишиневе. Прямо под скатом, в лощине, виднелось как ва ладони течение речки Быка, тогда разливавшегося здесь в небольшое озеро.
 Левее, каменоломни Молдаван, и еще левее новый город. Вдали рисовались горы с белеющимися домиками дальнего села. Стол у окна, диван, несколько стульев, разбросанные бумаги и книги, голубые стены, облепленные восковыми пулями, следы упражнений в стрельбе из пистолета, вот какой вид представляла комната, которую занимал Пушкин.
 Другая или прихожая, служила помещением верному и преданному слуге его Никите... В этом то доме Пушкин прожил до конца 1821 года.
  Еще весной этого года, после землетрясения, от которого треснул верхний этаж и стены раздались в нескольких местах, Инзов на время перешел в другую квартиру; Пушкин же продолжал жить под развалинами.
 Его воображению могла даже казаться заманчивою такая жизнь.
 ,,Тогда в Пушкине—говорить Вельтман — было еще несколько странностей, быть может, неизбежных спутников гениальной молодости.
Он носил ногти длиннее ногтей китайских ученых. Пробуждаясь от сна, он сидел голый в постели и стрелял из пистолета в стену.
Но уединение посреди развалин наскучило ему, (а может быть и зима с своими сугробами дала себя почувствовать прихотливому отшельнику, поставленному в необходимость протаптывать себе дорожки как-нибудь) и он переехал жить к Алексееву" (65).
 К лету 1821 года, по всей вероятности, нужно по преимуществу относить и следующие замечания Вельтмана.
„Утро посвящал он (Пушкин) вдохвновенной прогулке за город, с карандашем и листом бумаги; по возвращении, лист весь был исписан стихами, но из этого разбросанного жемчуга он выбирал только крупный, не более десяти жемчужин; из них то составлялись роскошный нити событий в поэмах: „Кавказский пленник", „Разбойники", начало „Онегина" и мелкие произведения, напечатанные и не напечатанные.
С наступлением страды знойного южного дня Пушкин уединялся в прохладной атмосфере покинутых развалин и, если не сортировал утренние наброски, то зарывался в свои старые рукописи или в чтение какой-нибудь хорошей книги, взятой у Липранди.
   К этому времени относятся стихи из послания Пушкина к петербургским друзьям:
   В уединении мой своенравный гений
  Познал и тихий труд и жажду размышлений.
  Владею днем моим; с порядком дружен ум;
  Учусь удерживать вниманье долгих дум,
  Ищу вознаградить в объятиях свободы
  Мятежной младостью утраченные годы,
  И в просвещении стать с веком наравне.
  Только осенью 1821 года Пушкин мог наблюдать виноград из окон своей квартиры и писать:
  Мне мил и виноград на лозах,
  В кистях созревший под горой,
  Краса моей долины злачной,
  Отрада осени златой,
  Продолговатый и прозрачный,
   Как персты девы молодой.
  Вторую часть дня Пушкин обыкновенно проводил где-нибудь в обществе, возвращаясь к себе ночевать и то не всегда...
Стола, разумеется, он не держал, а обедывал у Инзова, у Орлова, у гостеприимных кишиневских знакомых своих и в трактирах...
Позднее дом наместника был отремонтирован и Инзов вновь поселился в нем (уже по отъезду Пушкина к графу Воронцову в Одессу, в мае 1823 года); по крайней мере А. Я. Стороженко в 1829-м году писал:
,,На одной возвышенности выстроен большой дом, занимаемый ныне Генералом Инзовым..."
Но и после неоднократных ремонтов, дом продолжал давать трещины, что вероятно зависело от свойств почвы, вдобавок расшатанной вследствие близости каменоломен.
 67. Дом гражданского губернатора Константина Антоновича Катакази.
 Первым губернатором, как известно, был Скарлат Дмитриевич Стурдза (до 17 июля 1813 года), вторым - инженер генерал-майор Гартинг (до 1818 года). Катакази был вазначен уже после учреждения наместничества, на основании составленного Бахметевым и высочайше утвержденного «Устава об образовании Бессарабской области».
У Катакази был и другой дом (81) в нижнем городе, на углу Ботезатовской и Контантиновской улиц, сохранввшийся и доныне. Приема у Катавази никогда не было, так что Пушкин мог встречать его только в митрополии, в большие праздники у Инзова и у Орлова, а судя по стихотворению «Джок» — и на вечерах у Варфоломея; в особенные торжественные дни в клубе, но конечно не у него самого.

Источник фото: Сестра его Тарсиса, дева лет сорока, не красивая, но образованая и прозванная Кишиневская Жанлис, посещала одна Крупенского (Липранди). Сам Катакази был женат на сестре вожака етеристов князя Александра Ипсиланти, но вероятно не был посвящен в тайны предприятия; по крайней мере отъезд трех Братьев Ипсиланти в Молдавию для кишиневцев был большою неожиданностью. Вот как рассказывает об этом Вельтман.
   «В исходе 1820 года и в начале 1821 года зима в Кишиневе проходила очень весело; помнится мне, что в этот год не было зимы; зимние месяцы были похожи па прекрасное сентябрьское время; не выпало ни одного клока снегу.
   Наше время проходило на вечерах и балах, часто у наместника, куда собиралась вся знать кишиневская, а иногда в доме Александра Кантакузина (82) и других. (В одном квартале с домом Ал. Кантакузина находились при Пушкине дома: Танского—83, генерала А. Я. Черемисинова - 84 и деревянный с флигелем князя Георгия Кантакузина - 85, а через площадь, к выезду на Скуляны, дома: Мило —86 и Белуги-Кохановского—87)
    В то время в Валахии возникло восстание.
В голове его был нектоФ Владимиреско, командовавший во время войны русских с турками отрядом пандур. Но целью этого восстания было избавить себя от ига фанариотов, назначаемых в князья Молдавии и Валахии.
Покуда Порта назначала Каллимахи господарем Валахии по смерти Александра Суццо, Владимиреско овладел уже всею Малою Валахией. Никто не предвидел, чтобы эта искра была началом етерии (товарищества во имя спасения Греции) и имела бы те последствия, которые совершились на глазах наших.
    Однажды, на балу у наместника, явилось новое лицо — статный русский кавалерийский генерал; правая рука его была обшита и перевязана черным платком. Я бы не обратил особенного на него внимания, если бы он не стал танцевать мазурки. «Кто это такой?», спросил я. «Князь Алевсандр Ипсиланти», отвечали мне. Этим ответом и удовольствовался.
    Через несколько дней бал у князя Кантакузина, и я опять не предвидел, что в толпе беззаботных есть два исторических лица, замышляющих новую будущность Греции.
Прислонившись у столика, стоял задумчиво худощавый адъютант.
Не помню, познакомили меня с ним, или случайно завязался у нас разговор, но мы обменялись несколькими словами; помню только, что я удивлялся его худобе.
 Сжатое его лицо, нос несколько орлиный, голова почти лысая, не более фута в плечах, ноги — как флейты, в рейтузах с лампасами, нисколько не предвещали будущего полководца Греции Дмитрия Ипсиланти
    От разговора с ним я был отвлечен несколькими женскими голосами, которые повторяли: „Monsieur le prince, dansez done! Dansez, Nicolas, au moins une seule figure" Но гвардеец отказывался.
С трудом, однако-же, уговорили его пройти один только круг. Он уступил просьбам; прекрасный собою, ловкий мужчина превзошел всех поляков в ловкости танцовать мазурку. «Кто это?» спросил я у княгини Кантакузиной. «C’est le prince Nicolas Ipsylanti! Ah, comme il danse! »
Источник фото: Три брата Ипсиланти приехали в отпуск; не прошло нескольких дней, как мы узнали, что все трое они тайно уехали уже в Молдавию.
Вскоре намерения их обяснились». 22-го февраля 1821 года князь Ал. Ипсиланти начал военные действия переправой чрез Прут в Молдавию.
Изданное им воззвание „сильно подействовало на греков и в гравицах России; из Одессы шли и ехали толпы греков чрез Тирасполь, Бендеры и Кишинев в Молдавию.
 Везде снабжались они тайно агентами етерии средствами в пути; они тогда уже пели славную песню новых греков. С весной границы наши огласились уже оружием боя етеристов с турками.
 Последовавшее передвижение войск шестого корпуса для подкрепления границ на всякий случай внушало тогда какое-то участис к грекам и жслание войны с турками.
В Кишиневе на все лады обсуждали предприятие Ипсиланти. „Многие—пишет Бартенев - не могли поверить, чтоб из этого что-нибудь вышло. Пушкин один из первых понял и оценил всю важность начального греческого движения".
В дневнике Пушкина под 2 апреля было отмечено: „вечер провел у П. Д. Прелестная гречанка. —
Говорили об А. Ипсиланти; между пятью Греками я один говорил, как Грек.
Все отчаивались в успехе предприятия етерии; я твердо уверен, что Греция восторжествует и что 2,500,000 турок оставят цветущую страну Эллады законным наследникам Гомера и Фемистокла..."
Но печальные последствия восстания вскоре сказались. Бессарабию стали наводнять выходцы.
Эмигрантское общество в Кишиневе.
  Кишинев за два или за три месяца стал не тем городом.
 «Народ кишел уже в нем — пишет Вельтман. Вместо двенадцати тысяч жителей тут было уже до пятидесяти тысяч на пространстве четырех квадратных верст.
Он походил уже более на стечение народа на местный праздник, где приезжие поселяются кое-как, целые семьи живут в одной комнате.
Но не один Кишинев наполнился выходцами из Молдавии и Валахии; население всей Бессорабии по крайней мере удвоилось. Кишинев быль в это время бассейном князей и вельможных бояр из Константинополя и двух княжеств; в каждом дому, имеющем две—три комнаты, жили переселенцы из великолепных палат Ясс или Букареста.
Тут был проездом в Италию и господарь Молдавии Михаил Суццо; тут поселилось семейство его, в котором блистала красотой Ралу Суццо; тут была фамилия Маврокордато, посреди которой расцветала Мария, последняя представительница на земле классической красоты женщины.
 Когда я смотрел на нее, мне казалось, что Еллада, в виде божественной девы, появилась на землю, чтобы вскоре исчезнуть на веки. Прежде было приятно жить в Кишиневе, но прежде были будни пред настоящим временем. Вдруг стало весело даже до утомления. Новые знакомства на каждом шагу. Окна даже дрянных магазинов обратились в рамы женских головок; черные глаза этих живых портретов всегда были обращены на вас, с которой бы стороны вы ни подошли, так как на портретах была постоянная улыбка.
   На каждом углу загорался разговор о делах греческих: участие было необыкновевное. Новости разносились как электрическая искра по всему греческому миру Кишинева.
Чалмы князей и кочулы бояр разъезжали в венских колясках из дома в дом с письмами, полученными из-за границы.
 Можно было выдумать какую угодно нелепость о победах греков и пустить в ход; всему верили, все служило пищей длн толков и преувеличений. Однако же, во всяком случае, мнение должно было разделиться на двое; одни радовались успехам греков, другие проклинали греков, нарушивших тучную жизнь бояр в княжествах. Молдаване вообще желали успеха туркам и порадовались от души, когда фанариотам резали головы, ибо в каждом видели будущих господарей своих».
   Подробвее о знатных выходцах из Молдавии говорит Липранди.
   «...С половины марта - пишет он — начался наплыв буженаров (так называют в Молдавии выходцев), и наплыв этот более и более усиливался. Начну с князей.
   Один из первых был господарь Молдавии, Князь Михаил Суцо,
(Как выглядел М.Суцо можно посмотреть прейдя по данной ссылке: http://www.moldovenii.md/ru/people/861
который, не будучи в тайнах гетеристов, был озадачен внезапным появлением Ипсиланти и Кантакузина (Георгия) в Яссах, особенно, когда увидел, чго не только вся его стража, тогда состоявшая из Арнаутов, но и все приближенные к нему фанариоты взяли сторону гетеристов.
 Положение его сделалось затруднительным, и хотя Ипсиланти оставил его на княжении, но едва он выступил из Ясс, как господарь со всем семейством своим поспешил в Скулянский карантин, а за ним началась и эмиграция, кто куда попал, в Австрию и к нам. Князь Михаил не долго оставался в Кишиневе и отправился далее в Россию (а потом—в Италию;
в 30-х годах был в Петербурге посланником Греческого королевства, каковой пост потом занял сын его); но отец его Бей-Заде Георгий (Григорий? ср. нашу статью, «Восточные святители» § 15), с женой и дочерью Ралу, о которой говорится выше, основались в Кишиневе. К нему примкнул сын Константин, женившийся в Валахии на Раковице, принадлежавшей к одвой из древнейших валашских фамилий, сохранившей еще довольно большое состояние.
За сим из Константинополя чрез Одессу бежал старший его сын Николай, бывший поверенный в делах брата своего господаря Молдавии Михаила. Николай женат был на дочери валашского вистиара (министра финансов) Пичулеско, Роксандре, лет 27-ми, в полном смысле прекрасной и очень образованной, да и сам Николай, а равно и Константин, были люди очень умные, в особенности Николай, хорошо обладавший фравцузским языком.
У Николая Суццо бывали в Кишинев балы и вечеринки. Жена Константина, красивейшего из братьев после Михаила (за красоту назначенного господарем), было дурна собою, и не посещала обществ. Наконец, четвертый брат, Иван Суццо, каммергер герцога Луккского в европейском платье, добрый малый, с европейским образованием, но проще всех своих братьев.
Затем постельник Иван Скина, человек очень начитанный и владевший совершенно французским языком, женатый на сестре князя Михаила, Севастице, очень милой, но уже черезчур скромной, как она в известном джоке и обозначена. Из Суцов, родственников помянутым, был еще Алеко.
Вслед за Суцами приехал в Кишинев князь Караджи, сын бывшего валахского господаря. Он был женат на дочери также прибывшего в Кишинев из Ковставтинополя драгомана, грека Россети, прозваннаго Бибика, фаворита (как и Михаил Суцо) всемогущаго Галет-Эфенди (визиря); у этого Россети была еще дочь, девица (,,которой ножки, как все были уверены, будто воспеты в первой главе Онегина" — Бартенев) К княжеским фамилиям должно присоединить еще тогда прибывших в Кишинев двух из молдавских Морузи, с матерью и тремя сестрами, довольно изрядными, но не блиставшими образованием.
    За сим, из бояр первое место, но значению и богатству занимал Георгий Рознован, вистиар во время войны 1806—1812 г.г., с двумя сыновьями Николаем и Алекой. У Рознована бывали балы и вечеринки.
Далее, старик постельник Димитраки Статаки, скоро взявший на откуп все Бессарабские почты.
 Два постельника Плагино; у одного была очень пригожая жена, родом волошка, за которой многие ухаживали.
 Пушкин находил, что она была схожа с рублевиками Елисаветы Петровны. Другой Плагино, женатый на княжне Морузи, довольно образованной, но и довольнво не пригожей и главное— под сорок лет. Мадам Богдан, женщина за 50 лет, из коих, конечно, половину употребила в свою пользу.
 Она была вдова Гетмана (Хатмана) Богдана (коренного молдавского бояра), казненного (по наветам фанариотов) князем Морузи вместе с его логофетом Кузою, дедом бывшего потом князем придунайских соединенных господарств Иоанна—Александра.
У Богданши было два сына, но они жили то в Австрии, то в княжествах; дочь же ее Мариола (Марика) была в Кишиневе с мужем своим Тодором Балшем, коего история с А. С. Пушкиным известна. Богданша жила открыто; у нее часто бывали танцевальные вечера изысканного общества; не многие туземные кишиневские лица были приняты.
    Эту историю Пушкина с ворником Молдавии, роковым образом ухудшившую положение поэта в Кишиневе, Бартенев передает со слов друга Пушкина того времени, квартермистра Владимира Петровича Горчакова, так:
 «Между кишиневскими помещиками—молдаванами, с которыми вел знакомство Пушкин, был некто Балш.
 Жена его, еще довольно молодая женщина, веэде вывозила с собою, несмотря на ранний возраст, девочку — дочь дет 13.
 Пушкин за нею ухаживал.
Досадно ли это было матери, или может быть, она сама желала слышать любовности Пушкина, только она за что-то рассердилась и стала к нему придираться.
 Тогда в обществе много говорили о какой-то ссоре двух молдаван: им следовало драться, но они не дрались.
 „Чего от них требовать! заметил как-то Липранди, у них в обычае нанять несколько человек, да их руками отдубасить противника".
 Пушкина очень эабавлял такой легкий способ отмщения.
Вскоре, у кого-то на вечере, в разговоре с женою Балша, он сказал:
,,Экая тоска, хоть-бы кто нанял подраться за себя!''
 Молдаванка вспыхнула.
«Да вы деритесь лучше за себя», возразила она.
 — Да с кем же? , вот хоть с Старовым; вы с ним, кажется, не очень хорошо окончили".
(Эта дуэль не удалась вследствие метели: противники два раза принимались стрелять, и стало быть вышло четыре промаха.
 Потом помирили их, но в городе о каждом из них разнеслись двусмысленные слухи).
 На это Пушкин отвечал, что если бы на ее месте был ее муж, то он сумел бы поговорить с ним; потому ничего не остается больше делать, как узнать, так ли и он думает.
 Прямо от нее Пушкин идет к карточному столу, за которым сидел Балш, вызывает его и объясняет в чем дело.
 Балш пошел расспросить жену, но та ему отвечала, что Пушкин наговорил ей дерзостей. «Как же вы требуете от меня удовлетворения, а сами позволяете себе оскорблять мою жену», сказал возвратившийся Балш.
 Слова эти были произнесены о такое высокомерие, что Пушкпн не вытерпел, тут же схватил подсвечник и замахнулся им на Балша.
Подоспевший П. С. Алексеев удержал его.
 Разумеется, суматоха вышла страшная, и противников кое-как развели.
На другой день, по настоянию Крупенского и П. С. Пущина (который командовал тогда дивизиий за отъездом Орлова), Балш согласился извиниться перед Пушкиным, который нарочно для того пришел к Крупенскому.
 Но каково же было Пушкину, когда к нему явился, в длинных одеждах своих, тяжелый молдаванин, и вместо извиненя начал:
«Меня упросили извиниться перед вами.
 Какого извинения вам нужно?»
Не говоря ни слова, Пушкин дал ему пощечину, и вслед за тем вынул пистолет.
 Прямо от Крупенского Пушкин пошел на квартиру к Пущину, где его видел В. П. Горчаков, бледного как полотно и улыбающегося.
 Инзов посадил его под арест на две недели; чем дело кончилось не знаем.
Дуэли не было, но еще долго после этого Пушкин говорил, что не решается ходить без оружия, на улицах вынимал пиотолет и с хохотом показывал его встречным знакомым».
—Относя «возмутительную историю Пушкина с Балшем» к февралю 1822 года, Бартенев замечает: в продолжение каких-нибудь трех—четырех месяцев, три истории, три вспышки необузданного, африканского нрава: в исходе 1821 года поединок с 3. из-за карт (см. замечание к пункту 72), в январе 1822-го о Старовым из-за светских отношений (см. замечание к пункту 12).
Можно себе представить, сколько в Кишиневе пошло толков, как возмущались все степенные люди поведением молодого человека, каково было кишиневским молдаванам после оскорбления, нанесенного им в лице Балша.
Пушкина стали бояться в городе"
.—Бартенев наэывает историю Пушкина с Балшем «возмутительной»; но он наэвал бы ее и худшпм эпитетом, если бы знал, что Балш был не «некто» и не «кишиневский помещик, молдаванин, тяжелый, в длиных одеждах", а передовой человек своего времени в княжествах; не потому, что он был великим ворником Молдавии, а потому, что по прошествии смут етерии ему принадлежала инициатива и руководящая роль в деле возбуждении перед Портой ходатайства о назначении в Молдавию князя из коренных бояр (как было 150 лет перед тем), а не из фанариотов.
Молдавские бояре „велицы" оценили идею Балша и единогласно возложили на него полномочия по ведению этого дела, вполне оцененного и исгорией.
См. Cronicele Romaniei de Michail Kogalnicanu. Bucuresci 1874. Tomu III. pag. 434. Devlet-Efendi.
— В виду этого приходится заключить, что Инзов вполне прав был, посадив поэта за его юродство под арест на две недели.
Балшу же естественно было посмотреть на случившееся как на вспышку необузданного, африканского нрава Пушкина—т. е. согласно с взглядами его биографа (Бартенева).
 Или, быть может, было бы благороднее со стороны Балша поставить юного, невыдержанного в жизни поэта под пулю?
 Вельтман по-видимому склонен так думать, когда излагает этот эпизод словно школьную экзерцицию в гладком иэложении мыслей.
 Он пишет: „Пушкин так был пылок и раздражителен от каждего неприятного слова, так дорожил чистотой мнения о себе, что однажды в обществе одна дама, не поняв его шутки, сказала ему дерзость.
,,Вы должны отвечать за дерзость жены своей", сказал он ее мужу. Но бояр равнодушно объяснил, что он не отвечает за поступки жены своей.
«Так я вас заставлю знать честь и отвечать за нее», вскричал Пушкин, и неприятность, сделанная Пушкину женою, отозвалась на муже.
 Этим все и закончилось; только с тех пор долго бояре дичились Пушкина; но время скоро излечило рожу на лице Тодора Балша, и он теперь эаседает в диване князя Молдавии".
 Постельннк Яковаки-Ризо, умный и ученый фанариот, один из главных деятелей заговора гетеристов, впоследствии издавший на французском языке историю этого события.
У него была старая жена и дочь за греком Мано, довольно образованным, который, овдовев, потом женился на Пульхерии Варфоломей.
Тут я снова преву цитирование нашего биографа П. Полевого чтобы расскать историю о том почему несравненая молавская красавица выбране не гения россиской поезии А.Пушкина, а вышла замуж за не менее известного в мире поэта и вдоавок езе и известного политического деятеля!
Итак, знакомтесь, Яковос Ризос Нерул;с или Яковакис Ризос-Нерул;с (греч. ;;;;;;;  в российской литературе XIX века упоминается как Яковакис-Ризос Нерулос или Яковаки-Ризо Неруло; 1778, Константинополь — 10 декабря 1849, там же) — греческий государственный деятель и поэт.
Яковос Ризос-Нерулос родился в Константинополе в 1778 году в греческой (фанариотской) семье.
Отец его был образованным человеком и имел титул камарасис (;;;;;;;;;) то есть распорядитель казны, предположительно в Дунайских княжествах.
Его мать была из более знатного рода Ризосов. По этой причине, в дальнейшем,
Яков решил избрать себе двойную фамилию «Ризос-Нерулос», противопоставляя её таким образом более древней, основной, ветви рода Ризосов-Рангависов.
Источник фото: Когда Яковос был ещё ребёнком его родители умерли и попечительство над сиротой принял его дядя, епископ Эфеса Самуил. При поддержке дяди, Яковос получил образование эллиниста. Он также учился философии у Даниила Филиппидиса, французскому языку и математике у французского аббата Лафонтена.
В возрасте 20 лет он последовал за господарем Константином Ипсиланти в Молдавское княжество.
Немногим позже (1801), его дядя, Александр Суцос сменивший Ипсиланти на посту господаря Молдавии, назначил Якова своим посланником при Порте.
 После ухода Александра Суцу с поста господаря, Яков остался не у дел, пока новый господарь, Иоаннис Карадзас, не вернул его в Валахию и продвинул его последовательно на должности «великого постельника» и премьер-министра Валахии (Premier Ministre des Hospodars de Valachie) (1812—1818).
В 1813 году была опубликована комедия Ризоса-Нерулоса «Коракистика» (св. перевод Воронья речь), в которой он высмеивал языковые теории Адамантиоса Кораиса. В 1817 году дочь господаря Валахии Карадзаса, Раллу, основала первый в Валахии (Румынии) театр, где наряду с пьесами Вольтера, Альфиери Христопулоса и Замбелиоса была поставлена пьеса Ризоса-Нерулоса
Деятели греческой революционной организации Филики Этерия косвенным образом влияли на деятельность театра, и постановка патриотических пьес греческих авторов содействовала их революционным целям.
Среди этих пьес была «Аспасия» Ризоса-Нерулоса.
Через 6 лет (1818) Карадзас также был отстранён.
 Ризос-Нерулос был назначен переводчиком при Великом драгумане в Константинополе. В 1819 году Ризос-Нерулос последовал за новым господарем Михаилом Суцосом в Молдавию, где оставался до начала Греческой революции.
Греческая революция
12 апреля 1820 года Александр Ипсиланти согласился возглавить «Этерию».
Ризо-Нерулос, в своих последующих трудах, негативно отзывается о вожде гетеристов и именует его «самозванцем и наглецом»
В том же апреле 1820 года, будучи «великим постельником» (министром иностранных дел) господаря Молдавии Михаил Суцоса, Ризос-Нерулос был посвящён в «Этерию»
Одним из первых действий Ипсиланти стала встреча с, уже посвящённым в «Этерию», Ризос-Нерулосом, который приходился ему дальним родственником. Встреча состоялась в карантине приграничного Скулень.
Ипсиланти информировал Ризоса-Нерулоса о решениях, принятых в Измаиле и попросил посвятить господаря в «Общество», с тем чтобы поднять Молдово-Валахию, пока он будет добираться, через Триест, в Мани.
Ризос-Нерулос согласился посвятить Михаил Суцоса в «Общество» и 15 ноября 1820 года своё обещание выполнил с успехом. Однако неожиданно, 24 октября 1820 года, Ипсиланти принял решение не отправляться на Пелопоннес, но возглавить лично восстание в Молдово-Валахии и с собранными здесь силами пройти через Балканы в Грецию.
Последующие события в Дунайских княжествах Ризос-Нерулос описал в своих «Histoire moderne de la Grece» и «Fragments historiques sur les ;v;nements relatifs ; l’invasion d’Ypsilanti en Moldavie». Греческий историк А. Э. Вакалопулос считает Ризоса-Нерулоса «единственным официальным и достоверным свидетелем событий».
22 февраля (по григорианскому календарю) 1821 года Александр Ипсиланти, с маленькой группой гетеристов, перешёл реку Прут и начал греческое восстание с Придунайских княжеств.
Ипсиланти направился к молдавской столице городу Яссы. Гетеристы разбудили консула России, который с удивлением услышал от них, что бывший адъютант царя возглавил восстание.
В ту же ночь, в доме Ризоса-Нерулоса, состоялась встреча Ипсиланти с Суцосом. Господарь вручил Ипсиланти свою отставку, поскольку была объявлена война против турок, кот;рые его и назначили на этот пост. Ипсиланти отставку не принял, советуя господарю действовать уже не в качестве представителя осман, а в качестве независимого князя.
Вмешательство Суцоса и Ризоса-Нерулоса спасло жизнь 40 пленным туркам из маленького гарнизона города
 Когда Суцос удалился Ипсиланти посвятил Ризоса-Нерулоса в свои планы, в числе которых было его намерение упразднить крепостное право в Дунайских княжествах.
Д.Фотиадис пишет, что, услышав это «фанариот Ризос-Нерулос вздрогнул», заявив вождю гетеристов, что «в этом случае, ему будут противостоять не только местные бояре, но и церковь, не желая терять свои привилегии». Ипсиланти отказался от мысли возглавить не только национальную, но социальную революцию
То, что более всего убедило последнего фанариота господаря принять участие в восстании, был тот факт, что «Общество» возглавил бывший адъютант императора, в силу чего Суцос поверил, что «всё происходящее, является плодом действий российской дипломатии или, как минимум, она (российская дипломатия) информирована о готовящемся».
Ризос-Нерулос описывает как Георгакис Олимпиос вовлёк в восстание своего друга валаха Тудора Владимиреску, которого Ризос-Нерулос именует «человеком без характера и принципов» Ризос-Нерулос в своей «Истории» обвиняет Ипсиланти в медлительности и нерешительности что способствовало амбициям и предательству Тудора Владимиреску и Саввы Каминариса
Он также обвиняет его в том, что окружил себя людьми без военного опыта вместо того чтобы предоставить руководство военными действиями опытному Георгакису Олимпиосу
Ризос-Нерулос не принял участия в боях, но с отступлением гетеристов и опасаясь преследования осман, перебрался на российскую территорию.
Во время одного из последних сражений Придунайского этапа Освободительной войны Греции, в сражении при Скулени, на берегу Прута, Ризос-Нерулос, вместе с тысячами русских и молдаван, наблюдал с левого берега реки за «Леонидовым сражением», в котором, вместе с 375 своими бойцами, пал «новый Леонид», Афанасий Карпенисиотис.
Именно к Ризосу-Нерулосу, там, на берегу Прута, обратился генерал Инзов, Иван Никитич, со словами, «если бы у Ипсиланти было 10 тысяч таких как они, то он смог бы противостоять 40 тысячам турок
Швейцария
Поскольку Российский император Александр, следуя духу и букве Священного союза европейских государств, отмежевался от действий своего бывшего адъютанта, Александра Ипсиланти, и инструктировал армию и власти в Новороссии не только не оказывать помощь гетеристам, но и не предоставлять им убежище, Ризос-Нерулос покинул российскую Бессарабию. В период 1822 ;1825 он жил в итальянской Пизе
В 1823 году он напечатал в Лейпциге свою Оду к эллинам (;;; ;;;; ;;;;;;;), с явными архаическими тенденциями.
В 1826 году он обосновался в швейцарской Женеве. В Женеве Яковос Нерулос читал на французском языке лекции по истории греческой литературы. Здесь же он написал свою известную «Историю Греческой революции до 1825 года».
В Женеве он познакомился с бывшим министром иностранных дел России графом Иоанном Каподистрией.
С Иоанном Каподистрией
С началом Греческой революции, Иоанн Каподистрия, министр иностранных дел России (1816—1822 год), будучи не в состоянии совместить свои чувства к Отечеству (Греции) с должностью царского министра, подал в отставку.
Каподистрия обосновался в Женеве, почётным гражданином которой он был. Здесь, среди швейцарцев, «которым он, в своё время, предоставил свободу, единство и лучшее будущее», Каподистрия развернул свою деятельность в поддержку сражающейся Греции.
В апреле 1827 года восставшие в Греции, не в последнюю очередь в силу междоусобиц, обратились к Каподистрии возглавить страну. Перемены на международной дипломатической арене позволили Каподистрии принять это предложение.
 Объехав европейские столицы, Каподистрия в октябре вернулся в Женеву.
25 октября он отбыл в Италию, чтобы добраться в Грецию морем. По прибытии в Турин, 29 октября, он узнал о состоявшемся неожиданно Наваринском морском сражении, что способствовало его задаче.
8 ноября он прибыл в Анкону, где оставался 8 недель в ожидании обещанного англичанами корабля. Ризос-Нерулос был в числе 6 человек, сопровождавших Каподистрию.
25 декабря 1827 года на английском корабле «Wolf» группа отправилась на Керкиру, чтобы затем перебраться на Пелопоннес.
У острова Сасон группа была встречена британским линейным кораблём «Warspite». Последовала акция, похожая, по выражению греческого историка Д. Фотиадиса, на «похищение» и, вместо Керкиры, Каподистрия был доставлен на Мальту, где его ожидал адмирал Кодрингтон, Эдвард.
Кодрингтон продемонстрировал Каподистрии своё понимание Лондонских соглашений и полученных им от британского правительства инструкций, которым он собирался следовать.
Каподистрия прибыл в продолжавшую сражаться и полностью разрушенную страну, где, согласно заявлениям соответствующих министров, «крестьяне не сеют, поскольку не уверены, что соберут урожай», «торговец дрожит от налётов иноверцев и пиратов», «денег в казне нет, и казны тоже нет», «боеприпасов нет», «нет ни судей, ни судов»
В этот начальный период реорганизации государства Ризос-Нерулос был личным секретарём Каподистрии.
В конце июня 1829 года в Аргосе был созван Четвёртый Национальный конгресс.
Ризос-Нерулос был избран председателем Конгресса
В правительстве, сформированном Каподистрией в сентябре 1829 года, Ризос-Нерулос был назначен Секретарём правительства и Министром иностранных дел..
Греческий историк Дионисиос Коккинос, с некоторой иронией, отмечает, что Каподистрия готовил свои указы на французском языке, на котором привык работать, будучи министром иностранных дел России, а затем Ризос-Нерулос переводил их на греческий
При этом Яковос Нерулос принадлежал к так называемой французской партии
 В том же году Нерулос был назначен чрезвычайным комиссаром в Центральные Киклады. Но вскоре после разногласий с Каподистрией Ризос-Нерулос отошёл от политических дел и поселился на острове Эгина. В 1831 году Ризос-Нерулос примкнул к оппозиционному Каподистрии политическому фронту.
В Греческом королевстве
После смерти Каподистрии Нерулос вернулся на политическую арену. После установления монархии баварца короля Оттона Ризос-Нерулос принял в апреле 1833 года Министерство по делам церкви и образования.
В 1834 году в правительстве Иоанниса Колеттиса он принял Министерство иностранных дел и Министерство по делам церкви и образования. В 1835 году в правительстве баварца Армансперга он принял Министерство иностранных дел и Министерство юстиции и вновь Министерство по делам церкви и образования.
В 1837 году в правительстве баварца Рудгарта он принял Министерство юстиции и вновь Министерство по делам церкви и образования В 1841 году в правительстве адмирала Антониоса Криезиса он принял Министерство иностранных дел и Министерство по делам церкви и образования
С сентября 1835 года Ризос-Нерулос стал также членом Государственного совета.
 В период монархии Оттона Ризос-Нерулос перешёл из так называемой «французской партии» к «английской партии»
Во время Конституционной революции 1843 года Ризос-Нерулос был министром иностранных дел. В этом качестве его посетили, обеспокоенные судьбой монархии, послы Британии, Франции и России.
Ризос-Нерулос, с полным спокойствием, заявил им, что «Революция была всеобщей и неизбежной и, что ни он ни другие министры не могли оказать ей сопротивление»
 Ризос-Нерулос закончил свою карьеру в качестве посла Греческого королевства в своём родном Константинополе, где и умер в декабре 1849 года
Оценка государственной деятельности
Ризос-Нерулос стоит у истоков высшего образования в возрождённом греческом государстве. При его министерском правлении был создан Афинский университет и организовано Афинское археологическое общество, в котором он стал стал первым президентом в 1837 году и оставался на этом посту многие годы.
В 1836 году он также принял участие в создании Общества друзей образования.
 Он был также одним из десяти первых номархов (губернаторов областей): в 1833 году он был назначен номархом архипелага Киклад
Литературная деятельность
Ризос-Нерулос написал пьесы: «Воронья речь» (;;;;;;;;;;;) в 1813 году в Константинополе, «Аспасия» (;;;;;;;) в Вене в 1813 году и «Поликсена» (;;;;;;;;) в Вене в 1814 году
Английский историк Дуглас Дакин пишет, что хотя Ригас Фереос и Дионисий Соломос использовали в своих произведениях димотику, язык клефтских песен и народной Музы в языковой форме, которая развилась из средневекового греческого языка эпохи Византии, их наследники Калвос, Андреас, Суцос, Панайотис, Суцос, Александрос, Рангавис, Александрос Ризос, Ризос-Нерулос, Куманудис, Стефанос, братья Георгиос и Ахиллеас Парасхос, Роидис, Эммануил, Павлос Каллигас, Леон Мелас и другие писали свои романтические стихи, романы и рассказы или на какой либо из форм, которую приняла искусственная кафаревуса Кораиса, или в стиле традиций фанариотов
В том, что касается Ризоса-Нерулоса, английский историк вероятно ошибается, поскольку Д.Фотиадис напротив считает, что в «единственной незабытой сегодня пьесе Ризоса-Нерулоса „Коракистика“ -„Вороньи речи“, автор высмеивает языковые представления Кораиса, то есть кафаревусу»
 Примечательно также что Ризос-Нерулос будучи сам фанариотом написал в 1815 году сатирическую поэму против фанариотов « (Похищение индюшки)».
 В 1828 году Ризос-Нерулос издал также в Женеве свой курс лекций «Cours de la litt;rature grecque moderne».
  Петраки Маврогени, хотя и Бессарабский помещик и имевший дом в Кишиневе (88), но до сего времени живший в Яссах, был женат на дочери старейшего молдавского бояра Георгия Стурдзы, отца Михайла Стурдзы, в 1831 году господаря Молдавии, после поселившегося в Париже.» 
Вот такой был у «любвеобильного поэта» А. Пушкина соперник!
И зная биографию А. Пушкина и сравнивая ее с биографией Ризос-Нерулоса мы не можем не порадоватся благоразумному и точному выбору Пульхерии Варфоломей.
 Ну, а теперь далее читаем биографию Пушкина от П.Полевого:
  «Трое Балшей — молдавские выходцы:
  Тодор Балш, уже упомянутый, Иорго Балш, брат Тодора, также ворник княжества, муж известной Аники Филипеско, любимицы Милородовича и которой приписывается неудача Журжевского штурма и Алеко Балш, прозванный—длинный (лонгу), сын вышеприведенного Иорго и сестры бывшего в 1831 году господаря Михалаки Стурдзы; в то время она была уже во втором браке за Петраки Маврогени.
  Из Валахских бояр, главные были: д. с. с. Варлам, которого дочь была за С.-Петербургским почт—директором К. Я. Булгаковым; из молодежи были Константин Гика, младший брат Валахского господаря Георгия Гики, Хереско (из этого рода происходил русский писатель Херасков), женатый на дочери одного из первых бояр Валахии Бана Бальяно. Потом двое молдавских Гиков, из коих один, дружный с Липранди Иорго (Ага Георгий), очень образованный, воспитывавшийся в Париже, человек молодой, непроч от какого-либо скандальчика и многие другие.
 Наплыв этих более или менее достаточных лиц дал Кишиневу совершенно другую, более разнообразную жизнь.
 Танцевальные вечера у Варфоломея продолжались, но на них бывало мало из прибывших, и все шло по-старому; только у Крупенского вечера сделались многочисленнее, разнообразнее: было более охотников играть в карты.
 Из прибывших же, можно сказать, жила открыто более других только Богданша, у которой каждую неделю были три приемных вечера; правда, два из них были очень скучные и не всех могли занимать, но один был танцевальный, и когда она заняла квартиру (70) М. Ф. Орлова (начальника дивизии, перемещенного по службе), то и довольно многолюдный.
На этих вечерах, многих из общества Варфоломея не встречалось, так напр. они были недоступны для Прункулей и им подобных.
  Гораздо оживленнее был дом Маврогени (88); он был открыт с утра до вечера; на обед всегда собиралось много; карточная игра была в больших размерах, а если к вечеру съезжались молодые дамы, то независимо от назначенного дня, тотчас начинались танцы; иногда вместо фортепиано отыскивали несколько цыганских виртуозов.
 Роксандра Суцо, с своей милой десятилетней дочкой Лизой (впоследствии бывшей за князем Гикой), Ирена и Елена, дочери Маврогени, были всегда на лицо; позлвдняя впоследствии была замужем за Кортаци, английским консулом в Одессе".
  Более многолюдные мужские вечера были у Липранди, потому что, независимо от своих —военных, все выходцы: бояре и князья бывали у него как у лица, поставленного с ними в сношения (на время жительства в России).
    „Других постоянных собраний для танцев не было, исключая еще касино (в котором, по Вельтману, победа была всегда на стороне военных).
Семейные танцевальные вечера бывали у Кохановского.
У старика Рознована каждый вечер можно было застать несколько ломберных столов, но не иначе, как для комерческой игры и сытного ужина. У старшего сына его Николая, не игравшего в карты, собирались политики и устроители волокитств, занимаясь передачей слухов ит.п.
  „Эта новая общественная сфера, мне казалось, пробудила Пушкина; с одной стороны, она предоставляла более, так сказать, разгулу его живому характеру, страстно преданному всевозможным наслаждениям; с другой, он встречал в никоторых фанариотах, как например, в Ризо, в Скине —людей с глубокими и серьезными познаниями.
 В особенности ему нравился последний, как потому, что он был едва ли не вдвое моложе Ризо, так и потому, что он не прочь был иногда серьезное перемешать с болтовней (чем отличался и Михалаки Стурода, впоследствии господарь, часто приезжавший из Одессы к сестре своей Маврогени), что очень нравилось Пушкину; сверх того, Скина обладал огромной памятью и мог читать наизусть целые французские поэмы.
 Однажды, завернув к Пушкину, я его застал отвечающим Скине на записку, при которой этот прислал ему „Les methamorphoses d’Apulee".
На вопрос мой: что ему вздумалось брать эту книгу? он отвечал, что давно желал видеть французский перевод, и потом опять дал мне слово не брать прямо от Греков книг. Во всяком случае я заметил большую перемену в Пушкине, в эту вторую половину пребывания его в Кишиневе...
    Из-за книг выходили с Греками у Пушкина неприятности.
„Однажды—передает Липранди — с кем-то из них в разговоре упомянуто было о каком-то сочинении. Пушкин просил достать ему, Тот с удивлением спросил его:
 „Как! вы поэт и не знаете об этой книге!?"
 Пушкину показалось это обидно, и он хотел вызвать возравившего на дуэль.
Решено было так: когда книга была ему доставлена, то он, при записке, возвратил оную, сказав, что эту он знает и пр. После сего мы и условились: если что нужно будет, а у меня того не окажется, то я доставать буду на свое имя".
  В заключение должно сказать о пресловутой Калипсе Полихрони.
Она бежала из Константинополя (вместе с матерью своею Полихронией и другими Греками) вначале в Одессу и около половивы 1821 года поселилась в Кишиневе.
Она была чрезвычайно маленького роста, с едва заметной грудью; длинное сухое лицо, всегда, по обычаю некоторых мест Турции, нарумяненное; огромный нос как бы сверху до низу разделял ее лицо; густые и длинные волосы, с огромными огненными глазами, которым она еще более придавала сладострастия употреблением «сурьме».
 Мать ее, вдова, была очень бедная женщина, жена логофета и потерявшая все, что имела, во врема бегства; она нанимала две маленькие комнаты (89) около Мило.
Пушкин тогда восхищался Байроном, а про Калипсо ходили слухи, будто она когда-то всгретилась с знаменитым лордом и впервые познала любовь в его обятиях" (Бартенев).
    В обществах Калипсо мало показывалась, но дома радушно принимала. Пела она с гитарой на восточный тон, в нос; это очень забавляло Пушкина, в особенности турецкие сладострастные, заунывные песни, с аккомпаниментом глаз, а иногда жестов. Там (в Кишиневе) была еще певица в таком же роде, но несравненно красивее и моложе, дочь Ясского доктора Грека Самуркаша, Роксандра". (Из ее песен особенно нравилась Вельтману «Прин аморулуй дулчяцы».)
Что сказать об общем типе собственно молдавских выходцев времени Пушкина?
  Кажется, не ошибемся, если скажем, что общий тип был далеко не привлекателен в культурном отношении. Почти без прикрасы можно было сказать об этих важных боярах словами Липранди: «один с большою бородою, другой с длинным усом», — как охарактеризованы сыновья Богданесы. Кав бы вариируя мысль Липранди, Вельтман стихами так описывает образ бояра:
   Он важен, важен, очень важен:
  Усы в три дюйма, и седа
  Его в два локтя борода,
   Янтарь в аршин, чубук в пять сажень.
  Он важен, важен, очень важен.
  Приведем кстати картину быта бояра времен Пушкина, мастерски набросанную Вельтманом же.
 ,,Вся почти дворня каждого бояра состоит из одних цыган (издавна составляющих собственность, рабов боярских); музыканты, повара и служанки из цыган.
Служанки в лучших домах ходят босиком, повара - чернее вымазанных смолою чумаков, и если вы сильно будете брезгливы, то не смотрите, как готовится обед в кухне, которая похожа на отделение ада: это страшно!
 Их кормят одной мамалыгой или мукой кукурузной, сваренной в котле густо, как саламата. Ком мамалыги вываливают на грязный стол, разрезывают на части и раздают; кто опоздал взять свою часть, тот имеет право голодать до вечера.
По праздникам прибавляют к обеду их гнилой брынзы (творог овечий).
 Зато не нужно мыть тарелок во время обедов боярских: эти несчастные оближут их чисто-на-чисто.
 Я не говорю, чтоб это было так по большей части; по одному, по нескольким примерам я бы даже не упомянул об этом; но это — просто обычай в Бессарабии, в Молдавии и Валахии во всяком доме, где огромная дворня цыган составляет прислугу. Страсть к наружному великолепию и вместе отвратительную неопрятность de la maison culinaire невозможно достаточно сблизить в воображевии.
 Войдите в великолепный дом, который не стыдно было бы перенести на площадь какой угодно из европейских столиц.
 Вы пройдете переднюю, полную арнаутов (их особенно много перешло в Бессарабию); перед вами приподнимут полость сукна, составляющую занавеску дверей, пройдете часто огромную залу, в которой можно сделать развод; перед вами вправо или влево поднимут опять какую-нибудь красную суконную занавесь, и вы вступите в диванную; тут застанете вы или хозяйку, разряженную по моде европейской, но сверх платья в какой-нибудь кацавейке —фермеле — без рукавов, шитой золотом, или застанете хозяина, про которого невольво скажете:... (следуют вышеприведенные стихи).
 Вас сажают на диван; арнаут, в какой-нибудь лиловой бархатной одежде, в кованной из серебра позолоченной броне, в чалме из богатой турецкой шали, перепоясанный также турецкою шалью, за поясом ятаган, на руку наброшен кисейный, шитый золотом платок, которым он, раскуривая трубку, обтирает драгоценный мундштук, — подает вам чубук и ставит на пол под трубку медное блюдечко.
 В то же время босая, неопрятная цыганочка, с всклокоченными волосами, подает на подносе дульчецу и воду в стакане.
А потом опять пышный арнаут или нищая цыганка подносить кафяоа (кофе) в крошечной фарфоровой чашечке, без ручки, подле которой на подносе стоить чашечка серебрянная, в которую вставляется чашечка с кофе и подается вам. Турецкий кофе, смолотый и стертый в пыль, сваренный крепко, подается без отстоя". Таков был прием при Пушкине, как у местных, кишиневских молдаван, так и у эмигрантов. По крайней мере известно, что члены Верховного Совета, кроме члена от Короны (т. е. из русских), все носили одежду старо-молдавского покроя и принимали гостей, сидя на диване и подложив под себя по-турецки ноги.
70. Его квартира (а по отъезде Орлова в начале 1822 года квартира молдавской эмигрантки Богданши).
 —Здесь кстати будет сказать о военном обществе Кишинева времен жизни в нем Пушкина и прежде всего о самом Михаиле Феодоровиче.
 ,,Орлов славен -- пишет Бартенев — своим горячим участием ко всему, что выступает из обыкновенной, будничной жизни.
 Страсть к просвещению (он занимался в Киеве делами библейского общества), страсть к словесности и наук (он участвовал в Арзамасском обществе под именем Рейна и писал сочинение о финансах), страсть к искусствам (он был основателем московской школы живописи и ваяния), наконец в высокой политической деятельности, всю жизнь волновали эту благородную душу. Под Аустерлицем он храбро дрался, и получив знак отличия в одно время с вестью о том, что бой проигран, горько заплакал.
 Участник 1812 года и заграничных войн, он был близко известен государю, первый из русских вступил в Париж и договаривался о сдаче его, которую потом описал в особой записке".
Около 1820 года была самая живая пора его деятельности; его не даром называли цветом русских генералов. Он заботился о распространении грамотности между солдатами (основал в Кишинев дивизионную ланкастерскую школу), старался смягчить грубые отношение к подчнненным, за что вскоре и пострадал.
 В Кишиневе он построил манеж и в новый 1822 год дал в нем большой завтрак, на котором, сверх обыкновения, были угощены, тут же, в одних стенах с начальством, все нижние чины. Этот праздник надолго остался в памяти сослуживцев Орлова и прочих очеввдцев.
— По приезде в Кишинев, Пушкин уже застал там Михаила Феодоровнча. Они сошлись вероятно в Киеве или в Петербурге, где Пушкин был довольно близко знаком с его родным братом, князем Алексеем Феодоровичем, которому и написал в 1818 году известное послание:
   О ты, который сочетал
   С душею пылкой, откровенной,
  Любезность, разум просвещенный и пр.
  Раевские, с которыми Пушкин ездил летом 1820 года на Кавказ и в Крым, без сомнения поручали Пушкина вниманию Орлова; но он и сам рад был знакомству с поэтом. На первых порах знакомства, Пушкин писал о нем к Чадаеву:
«Le seul home que j’aie vu qu est heureux a force de vanite», что, к сожалению, говорят, до некоторой степени верно; но этот отзыв не помешал впоследствии Пушкину ценить и любить Орлова.
Они твснее сблизились в 1821 г., когда Орлов женился на старшей дочери Раевского, Екатерине Николаевне, любезной и высокоуважаемой приятельнице Пушкина по Юрзуфу. Орлов занимал в новом Кишиневе два большие дома; у него, как у начальника, постоянно собирались военные люди, и кроме того приезжали и гащивали Раевские, Давыдовы и родной брат его Феодор Феодороввч, великан ростом, георгиевсвой кавалер, без ноги по колено, которого, как кажется, Пушкин хотел потом изобразить героем романа из русских нравов.
Пушкин целые дни проводил в умном и любезном обществе, собиравшемся у М. Ф. Орлова, и там-то за генеральскими обедами, слуги обносили его блюдами, на что он так забавно жалуегся.
Беседа шла на Французском языке. «Пиши мне по-русски - требует Пушкин от брата - в письме от 27 июня 1821 г, —потому что, слава Богу, с моими... друзьями я скоро позабуду русскую азбуку».
 Свобода обращения, смелость, а иногда резкость ответов, небрежный наряд Пушкина, столь противоположный военной форме, которая так строго наблюдалась и наблюдается в полках, все это не раз смущало некоторых посетителей Орлова.
Одважды кто-то заметил генералу, как он может терпеть, что у него ва диванах валяется мальчишка в шароварах. Орлов только улыбался на такие речи; но один раз, полушутя, он сказал Пушкину, пародируя басню Дмитриева (Башмак мерка равенства)
   Твои, мои права одни,
  Да мой сапог тебе не в пору.
  „Эка важность, сапоги! возразил Пушкин; если меряться, так у слона больше всех сапоги». Этим все и кончилось, и размолвки между ними никогда не было.
    О бригадном командире г. м. Павле Сергеевиче Пущине и его масонстве см. замечание к пункту 2.
При Орлове же состояли: штабс-офицер Ив. Петр. Липранди, вначале пребывания Пушкина подполковнику, а потом - полковник; поручик 31-го егерского полка, адютант Орлова Ив. Мат. Друганов (см. 10); штабс-капитан, а потом капитан Охотского полка Вас. Фед. Калакуцкий (см. 39); капитан 32-го егерского полка, старший дивнзионный адъютант 16-й дивизии. Кон. Алек. Охотников и прапорщик геверального штаба, главный квартермистр Влад. Петр. Горчаков.
 О съемочной военной комииссии см. замечание к пункту 72. Из офицеров съемочной коммиссии наиболе был популярен Александр Фомичь Вельтман.
«Все офицеры генерального штаба того времени -- пишет Липранди — составляли как бы одно общество, конечно с подразделениями, иногда довольно резкими.
С одними Пушкин был неразлучен на танцевальных вечерах, с другими любил покутить и поиграть в карты, с иными был просто знаком, встречая их в тех или других местах, но не сближался с ними как с первыми, по несочувствию их к тем забавам, которые одушевляли первых.
Наконец он умел среди всех отличить А. Ф. Вельтмана, любимого и уважаемого всеми оттенками.
Хотя он и не принимал живого участия ни в игре в карты, ни в кутеже и не был страстным охотником до танцевальных вечеров Варфоломея; но он один из немногих, который мог доставлять пищу уму и любознательности Пушкина, а потому беседы с ним были иного рода.
Он безусловно не ахал каждому произнесенному стиху Пушкина, мог и делал свои замечания, входил с ним в разбор, и это не не нравилось Александру Сергеевичу Пушкину, несмотря на неограниченное его самолюбие.
Вельтман делал это хладнокровно, не так как В. Ф. Раевский.
 В этих случаях Пушкин был неподражаем; он завязывал с ними спор, иногда очень горячий, в особенности с последним, с видимым желанием удовлетворить своей любознательности, и тут строптивость его характера совершенно стушевывалась»
 Охотникова Пушкин очень уважал, как знатока классиков, весьма образованного и начитанного человека. При встрече с ним Пушкин всегда приветствовал его по обычаю римскмх ораторов, словами: «Pere conscript!». 0 себе самом и своем знакомстве с Пушкиным И. П. Липранди пишет:
„В первую половину пребывавия Пушкина в Кишиневе, я не посещал ни Крупенского, ни Варфоломея, потому что в карты не играл, а еще менее танцевал, и при всем этом мне оба дома не нравились, первый уже потому, что Крупенский разыгрывал роль какого-то вельможи, а жена его, при всей любезности своей, действительно думала представлять себя потомкой Комненов, которым впрочем и самим едва ли было чем либо гордиться, Варфоломей мог доставлять удовольствие только танцующей молодежи, которую он созывал для рассеяния своей Пульхерицы, а сам, поджавши ноги, с трубкой в зубах, с наслаждением смотрел на плясунов, не будучи в состоянии об чем бы то ни было обменяться речью.
 В дамском обществе я в этот период времени видал Пушкина только у Земфираки, которых я иногда посещал и где стречал Стамо, Стамати, двух братьев Руссо.
Я ограничивался Русским военным обществом, генералов: Орлова, Бологовского и Черемисинова, старых своих соратников, князьями Георгием и Александром Кантакузинами, где встречался с Пушкиным и наконец другими.
Из оседлых же жителей я посещал одного д. с. с. Федора Ивановича Недобу, нашего дипломатическаго агента, вместе с Родофиникиным и архиереем Леонтием (из Греков же) игравшего знаменательную роль в Сербии, во время побега из оного Георгия Черного в Австрию. Три-четыре вечера, а иногда и более, проводил я дома.
Постоянными посетителями были у меня: Охотников; майор, начальник дивизионной ланкастерской школы, В. Ф. Раевский; Камчатскаго полка майор М. А. Яновский, замечательный оригинал, не лишенный интереса по своим похождениям в плену у Французов после Аустерлицкого сражения; гевальдигер, 16-й дивизии поручик Таушев, очень образованный молодой человек из Казанского университета; майор Гаевсвий, переведенный из гвардии в Селенгинский полк, вследствие истории Семеновского полка и здесь назначенный Орловым начальником учебного баталиона; из офицеров генерального штаба преимущественно бывали А. Ф. Вельтман, В. П. Горчаков и некоторые другие. Пушкин редко оставался до конца вечера, особенно во вторую половину его пребывавия.
 Здесь не было карт и танцев, а шла иногда очень шумная беседа, спор и всегда о чем-либо дельном, в особенности у Пушкина с Раевским и этот последний, по моему мнению, очень много способствовал к подстреканию Пушкина заняться положительнее историей и в особенности географией.
 Я тем боле убеждаюсь в ;том, что Пушкин неоднократно, после таких споров, на другой или на третий день, брал у меня книги, касавшиеся до предмета, о котором шла речь.
 Пушкин, как вспылчив ни был, но часто выслушивал от Раевского, под веселую руку обоих, довольно резкие выражения и далеко не обижался, а напротив, казалось, искал выслушивать бойкую речь Раевского.
В одном, сколько я помню, Пушкин не соглашался с Раевским, когда этот утверждал, что в Русской поэзии не должно приводить имена ни из мифологии, ни исторических лиц древней Греции и Рима, что у нас и то и другое есть - свое и т. п. Так-как предмет этот вовсе меня не занимал, то я и не обращал никакого внимания на эти диспуты, неоднократно возобновлявшиеся. Остроты с обеих сторон сыпались
72. Квартира начальника съемки полковника Корниловича.
Этому Корниловичу Кишинев и вся Бессарабия обязаны прелестным, идеально точным выполнением работ по съемке планов новоприобретенного края, доныне приводящим в восгорг наших профессиональных инженеров и землемеров-таксаторов.
Под общим начальством полковника Корниловича на съемке бывали и подолгу проживали в Кишиневе офицеры генерального штаба: двоюродные братья Полторацкие-— Алексей Павлович и Михаил Александроввч (с первым Пушкин был очень близок), Валерий Тимофеевич Кек, Александр Фомич Вельтман, два фон-дер Ховена, Лучинин, Роговской, Фонтон-де Верайон (впоследствии бессарабский губернатор), Гасферт, барон Ливен в два Зубовых из коих с одним Пушкин имел столкновение, разрешившееся дуэлью.
   Столкновение вышло из-за карт
. ,,Тогда игра была в большом ходу и особливо в полках—пишет Бартенев.
Пушкин не хотел отстать от других: всякая быстрая перемена, всякая отвага были ему по душе; он пристрастился к азартныи играм во всю жизнь потом не мог отстать от этой страсти....
 Играли обыкновенно в штос, в экарте, но всего чаще в банк.
Однажды Пушкину случилось играть с одним иэ братьев 3. (Зубовых), офицером генерального штаба.
Он заметил, что 3. играет, наверное, и, проиграв ему, по окончании игры, очень равнодушно и со смехом стал говорить другим участннкам игры, что ведь нельзя же платить такого рода проигрыши. Слова эти конечно разнеслись, вышло объяснение, и 3. вызвал Пушкина драться
... Противники отправились на так называемую Малину, виноградник за Кишиневом. Пушкина не легко было испугать; он был храбр от природы и старался воопитывать в себе это чувство.
Не даром он записал для себя одно иэ наставлений кн. Потемкина Н. И. Раевскому: „Старайся испытать не трус ли ты; если нет, то укрепляй врожденную смелость частым обхождением с неприятелем".
Еще в лицее учился он стрельбе в цель, и в стенах кишиневской комнаты своей насаживал пулю на пулю...
 По свидетельству многих и в том числе В. И. Горчакова, бывшего тогда в Кишиневе, на поединок с 3.
Пушкин явился с черешнями и завтракал ими, пока тот стрелял.
3. стрелял первый и не попал. „Довольны вы?", спросил его Пушкин, которому пришел черед стрелять.
 Вместо того чтобы требовать выстрела 3. бросился с объятиями. ,,Это лишнее" заметил ему Пушкин, и не стреляя удалился.
 —Поединок с 3., равумеется, точас сделался предметом общего говора, и поведение Пушкина чрезвычайно подняло его в общ;м мнении"..
  86. Дом Мило (ныне принадлежащий И. В. Кристи). Семейство Мило, родственное Крупенским, отличалось преданностью Русским; обе дочери Мило были замужем за Русскими: старшая, Пульхерия Егоровна, была за Белугой—Кохановским, дом которого (87) был всегда полон Русскими, находившими там радушное хлебосольство.
Младшая, Марья, —за чиновником горного ведомства, статским советником И. И. Эйхфельдом, который, никак не стесняя жены, жил, как немец, без общества у себя. С красавицей Эйхфельдшей сблизился у Кохановского Н. С. Алексеев, еще до приезда Пушкина, и был верным ее поклонннком. Пушкин хаживал к вим и был очень любезен с Эйхфельдшей.
 Она была притом и хорошо образована, образование же Ивана Ивановича Эйхфельда состояло в тяжелой учености горного дела; словом, муж не соответствовал жене, что Пушкин и подчеркнул, дав этой паре кличку—,3емира и Азор", сделавшуюся скоро общей.
Вероятно, желая скрыть истинный характер своих отношений к Н. С. Алексееву (каковые отношения Липранди называет «одной из тайн, близко ему известных, по одному случаю», Эйхфельдша стала впоследствии окружать себя разными родственниками Молдаванами и Греками и умышленно казалась равнодушною к русской молодежи
Пушкин стал трунить над этим, что сказалось в особом шуточном стихотворении:
   Ни блеск ума, ни стройность платья,
  Не могут вас обворожить:
  Одни двоюродные братья
   Узнали тайну вас пленить.
  Лишили вы меня покоя,
  Но вы ве любите меня;
   Одна моя надежда Зоя—
  Женюсь и буду вам родня.
 Зоя была племянница молодой Эйхфельд, девушка не очень привлекательной наружности (Бартенев). 87. См. 86
 90. Дом Ивана Константиновича Прункула, члена верховного совета «очень умного и хитрого, знавшего очень хорошо законы».
 По его имени названа Прункуловская улвца. Прункул «решительно никого и никогда не принимал у себя, кроме обычных визитов в большие годовые праздники» (Липранди). Он имел четырех сыновей: Алеко, Панаита (отставного прапорщика из корпуса путей сообщения), Скарлата (или Карла) и Костаки.
 Из них Скарлат (он же — Карл Иванович всего лишь несколько лет назад умерший) в 1857—8 годах «вздумал было напечатать свои воспоминания о Пушкине, давая как бы понимать о его близком знакомстве с ним; но В. П. Горчаков, в Московских Ведомостях (1858, № 19), опроверг эту наглую ложь» (Липранди). Знавшие Карла Ивановича разсказывают, что он не раз передавал, как у него (по примеру Тодора Балша) возникла ссора с Пушкиным, который вызывал и его на дуэль и как он избег ее лишь своевременным удалением в имение Слободзею.
 Очень может быть, что Карл Иванович как анекдотист, не прочь был выставлять на смех свое малодушие, лишь бы фигурировать рядом с именем Пушкина.
 Но и сам Липранди свидетельствует, что с Прункулами Пушкин был знаком; только, знакомство это ограничивалось встречами на вечерах, в клубе, у Варфоломея, а иногда в бильярдного Антония.
Из Прункулов, как говорится, le moins mauvais - был старший Алеко, скоро умерший.
У них была только одна сестра Кассука (Кассандра), за три года до прибытия Пушкина в Кишинев выданная замуж за Палади, Оргеевского земского исправника, местного дворянина. Но она также была временным предметом внимания и минутной любви Пушкина, наравне с Пульхерией Варфоломей и другими.
  94. Кондитерская безносого Марко Манчини (сзади дома Крупенского), куда часто заходил Пушкин с Липранди н другими военными, „не столько для употребления чего либо, сколько пошутить с его (Манчини) дочерью'' (Липранди).
  А. и Б. Большая и Малая Малина. При Пушкине Малина отстояла от города версты на две и вся утопала в зелени виноградных и фруктовых садов. ,,Это место— пишет Вельтман - как будто посвящено обычаем «полю» (дуэли).
Подъехав к саду, лежащему в вершине лощины, противники восходят на гору по извивающейся между виноградными кустами тропинке. На лугу, под сенью яблонь и шелковиц, близ дубовой рощицы, стряпчие вымеряют поле, осматривают, не заколдовано ли оружие, изготовляют их, а между тем подсудимые (Божий суд) сбрасывают с себя платье к становятся на место.
 Здесь два раза «полевал» и Пушкин, но к счастью, дело не доходило даже до первой крови, и после первых выстрелов его противники предлагали мир, а он принимал его.
Я не был стряпчим — заключает Вельтман, — но был сввдетелем издали одного „поля" и признаюсь, что Пушкин не боялся пули точно так же, как и жала критики. В то время, как в него целили, казалось, что он, улыбаясь сатирически и смотря на дуло, замышлял злую эпиграмму на стрельца и на промах.
" Не менее того Малина была местом маевок и отдохновения на лоне природы. А. Я. Стороженко пишет: „На другой день моего приезда в Кишинев было 1-е Мая: Комендант с вечера пригласил меня на малину.
Кончивши к полудню дела мои, велел везти себя в Коменданту, дабы узнать от него о месте, куда мы поедем.
 Не заставши его, признаться, мне было досадно возвращаться домой, не поевши такой редкости, как малина 1-го Мая. Едва мог сыскать человека во всем доме. Спрашиваю его о Коменданте и получаю в ответ:
 «Поехал на малину». Вдруг слышу крик извощика: ,,3наю теперь: садитесь, это недалеко от города' и тут-то я догадался уже, что малиной, вероятно, называется какое нибудь урочище. «Пошел на малину!»
  «3а четыре версты от города, меня привезли к воротам, ведущим в окоп, заросший кустарником. Начался дождик. Ну, думал, если нам прийдется праздновать 1 Мая на открытом воздухе, под дождем, то если бы и подлинно угощали меня самою крупною малиною со сливками, и тогда выгоднее бы было остатьси дома.
Иду по узенькой заросшей травою тропинке: начались по обеим сторонам виноградные плантации, и наконец я набрел на простую хижину.
Хозяин праздника, Комендант, и жена его выбегают на встречу и вводят меня в малевькие сени.
Тут я увидел множество Бояр и кукон, воевных офицеров и цивильных в европейских платьях. Хор Цыган старинным маршем возвестил приход мой. Хозяйка, с которою я познакомился накануне, рекомендовала меня матери и всем родным своим, природным жителям Кишиневским.
 Я полагал, что в 16 лет все уже выучились по-русски (А. Я. писал это в 1829-м году); но приметивши, что куконам особенно не дался еще русский язык, адресовался к ним по-молдавански.
Начались удивления, где я научился языку их, как я хорошо объясняюсь на нем, и тому подобное. Подали закуску, или обед; между тем перестал дождик, показалось солнце; и предложил, познакомившись уже со всеми, праздновать 1-е Мая под тенью Волошских орехов. !
(Тут я преву цитирование чтобы пояснить современому читателю что А. Пушкин с сотоварищами празновали 1 мая не как «пролетарский праздник» всех трудящихся ибо понятие ТРУД и А.Пушкин практически не совместимы:
В то же время, когда жил А. Пушкин этот праздничный день, уходящий корнями в глубину веков, праздник весны и солнца, в прошлом имевший отношение к тотемическим ритуалам божеству весны или деревьев и в настоящее время теряющий актуальность с течением времён.
Происхождение этого праздника восходит к античным цивилизациям финикийцев и греков, которые поклонялись своим богам, и организовуется в наши дни в память и для прославления событий, таких как смена пор года, которые для тех людей имели большую важность. Майский финикийский праздник восхваляет весну.
Кпримеру в Испании этот праздник получил название Festa dos Maios и самые большие празднования организовывают в Villagarc;a de Arosa, Orense, Pontevedra и Poio.
Предвещают наступление праздника веточки с жёлтыми цветами (это растение называется xesta), которыми украшают двери домов, церквей, а также машины в ночь с 30 апреля на 1 мая, и по поверью приносящие удачу. -автор)
А вот и описание как праздновал 1 мая А.С. Пушкин:
«Все общество с восхищением приняло мое предложение; кто за барана, кто за хлеб; ножи, ложки и вилки, кушанье, разобраны по рукам; нам накрыли стол на лугу, осеняемом ветвистыми деревьями; всякий поставил доставшееся ему нести блюдо, и начался пир, как говорится, горою. Молдавское вино лилось в полных стаканах и их усердно опоражнивали.
Дикие и унылые тоны Цыган, поющих и играющих на скрыпках и бандуре, погрузили меня в приятную задумчивость; взоры блуждали по горам, усеянным виноградником и фруктовыми деревьями, в лощинах и на холме раздавались голоса подобно нам празднующих: отдаленные звуки скрыпок и песней составляли какую-то странную гармонию.
Кишинев был как на ладоне; издали он казался обширным красивым городом; белелись церкви и большие домы, солнце ярко освещало куполы и кресты храмов; строения, казалось, были посреди садов, и все вместе делало прекрасную панораму.
  ,,Пир сей напомнил мне цветущее время моей юности, когда я беззаботно веселился с Молдаванами, любил их песни и мирные удовольствия, волочился за куконами и танцевал Сербешти.
Ласковым обхождением везде сыщешь приятелей. Когда, бывало, в прошлую Турецкую войну, мне случалось на зимних квартирах отдыхать в каком-нибудь местечке, после трудной кампании, я делался как бы уроженцем оного. В 1808 года я знал уже Молдавский язык; принаравнивался к обычаям их и приобретал на чужой стороне почти родственные ласки во многих Боярских домах....
Цыгане заиграли и запели, неслыханную мною доселе, песню, самую унылую: Если я живу, живу лишь для милой, Без нее мне все грустно и уныло!
   ,,Стыжусь, слезы навернулись у меня, и я так был растроган, что все общество приметило мое смущение. На вопросы о причине, я отвечал, что воспоминание былого слишком меня трогает; все заключили, что я был влюблен в Молдавии, всем куконам это нравилось; наконец звук стаканов отвратил от меня общее внимание...
   „Напившись шербету с ключевою водою, турецкого кофию, и накурившись трубок, мы возвратились в город часу в 7-м.
Дикие тоны Цыганской музыки отдавались в ушах моих, а слова упомянутой мною песни вертелись в памяти".
А вот еще описание одного из «героев» Молдавии того времени с котром свела судьба и А.Пушкина:
    «Долиной „Малина", отстоящей от города на четыре версты, пользовался как местом отдохновения и пресловутый талгарь (разбойник) Урсул (медведь), пойманный в понедельник на Св. Неделе в последнем (1823-м) году пребывания Пушкина в Кишиневе.
 В этот злополучный для него день, Урсул, остановившись в долине и купив из стада барашка, начал его жарить, — рассказывает Липранди — а пастуха послал в корчму за вином. Пастух, подозревая, что это Урсул, за которого назначена была значительная награда, сказал корчмарю, который тотчас побежал в город.
Оттуда было послано несколько драгун за Урсулом, который, по возвращении пастуха тотчас отравился в город, чтобы высмотреть место с теми, которые его вызвали для ограбления ночью оного. Драгуны разъехались с ним; ибо из этой долины в город ведут многие дорожки. Узнав от пастуха, по какой дороге поехал Урсул, они пустились за ним.
При самом въезде в город Урсул, заметив погоню, пустился от нее. Было четыре часа по полдню, когда Урсул, Богаченко и Соболев (сотоварищи Урсула), верхами большою рысью въехали в город, в плащах, под которыми имели обычное вооружение и направились прямо к площади, где были устроены качели и уже довольно народа.
Сделав против почтовой Конторы (63) из пистолета выстрел по мужику, скакавшему сзади на каруце, разбойники своротили вправо, по длинной и узкой Жидовской улвце, ведущей в нижнюю часть города, ранив ятаганом жида, пытавшегося остановить лошадь самого Урсула, и так выбрались в Булгарию (нижняя часть города) и бросились к болотистым берегам р. Быка, за ними Болгары и захватили Урсула и Соболева, у которых завязли лошади; Богаченко же ушел, и только через год был пойман и засечен кнутом.
 Между тем Урсул и Соболев бежали из Полиции и лишь чрез месяц были пойманы в корчме, в версте от Кишинева, лично Полициймейстером, полковником Я. Н. Радичем, которому граф Воронцов (генерал-губернатор) дал срок к их поимке, потому что Урсул бежал из Полиции с рассветом дня, несмотря ва караул и т. п. Радич употребил для сего значительные деньги, давшие, как почти и во-всех случаях, удовлетворительный итог.
 Богаченко же, как замечено выше, был пойман спустя год, тоже посредством подкупа.
Заключенный в остроге, он взбунтовал других и, среди дня, успел почти со всеми заключенными, обезоружив караул из внутренней стражи, бежать; но так как у него и у других кандалы были не сбиты, то они остановились для сего на жидовском кладбище, в версте от острога, лежавшем почти на самой оконечности города, по дороге в Скуляны".
Между тем поднялась тревога, ударили в колокола и барабаны; рота 33-го егерского полка бросилась за беглецами и, вступив в перестелку, захватила их.
   Вельтман так отзывается об Урсуле.
„Это был начальник шайки, составившейся из разного сброда войнолюбивых людей, служивших етерии молдавской и перебравшихся в Бессарабию от преследования Турок после Скулянского дела...
Сам Урсул был образец зверства и ожесточения; когда его наказали, он не давался лечить себя, лежал осыпанный червями, но не охал".
 Вельтман высказывает уверенность, что Урсул подал Пушкину мысль написать картину, Разбойников" (т. е. поэму „Братья Разбойники)
 Но, по заявлению самого поэта, он видел переплывавших реку разбойников в Екатеринославе.
 В Кишиневе кто-то усумнился, чтобы вместе скованные разбойники могли переплыть Днепр.
 Пушкин кликнул своего слугу Никиту и велел рассказать, как они с ним действительно видели это в Екатеринославе (Бартенев со слов В. П. Горчакова).
  В длинном ряде топографико-эпизодических заметок мы исчерпали всю пли почти всю область фактов из жизни Пушкина в Кишиневе.
Гораздо обширнее область анекдотов о кишиневской жизни поэта; но мы воздержались от всякой попыгки связать с несомненно достоверными фактами, засвидетельствованными несколькими интеллигентными современниками, мишуру анекдотов.
Подобную попытку возымел в начале пятидесятых годов профессор Одесского лицея, К. Зеленецкий, ездивший нарочно в Бессарабию для собирания сведений о Пушкине и писавшиЙ со слов Д. А. Вороновского, П. С. Пущина, Марини, В. И. Гордынского, П. С. Леонарда, В. 3. Писаренка и студента Ратко.
Плодом трудов Зеленецкого был этюд, напечатанный им в «Москвитянине» 1854 г. № 9, под заглавием: „Сведения о пребывании Пушкина в Кишиневе и в Одессе, в примечания к описанию Одессы, в Евгении Онегине".
Мы не беремем судить о достоинстве предпринятого и выполненного Зеленецким труда, а ограничимся выпиской замести Линранди по этому поводу. „Пущин — пишет он — мог сообщить сведения о Кишиневской и Одесской жизни Пушкина; Павел Яковлевич Маркин только об Одесской; но не знаю, что мог сообщить о Кишиневе (времен Пушкина) Писаренко.
 Мелкий чиновник областного правления, не бывавший в обществе и которого едва ли Пушкин и знал, Писаренко сделался фаворитом Фигеля (приехавшего в Кишинев почти в момент отъезда Пушкина в Одессу и несмотря на то огульно окрестившего его „вольнодумцем" в своих „Записках"); о Гординском и Ратко я никогда не слыхал; Леонард же - Молдаванин, поссесор Кетроса.
 Впрочем, видно, что профессор Зеленецкий ездил в Бессарабию собирать сведениия о Пушкине (т. е. собственно подбирать всякие ходячие рассказы) ... и к сожалению, указывает на таких лиц, которые никак не могли передать ему ничего другого, кроме как того, что могли слышать (и от кого еще?) или выдумать, исключая Пущина и Марини.
Если 55 леть тому назад попытка Зеленецеого не заслужила одобрения, тем более она не имела бы смысла теперь.
 Общий вывод, какой сам собою ясен после обозрения более или менее выдающихся эпизодов из жизни Пушкина в Кишиневе, — тот, что эта жизнь развернула пред юношей—поэтом во всей пестроте и разнообразии мир людских отношений и связей:
  в Кишиневе по преимуществу познакомился он с жизнью, и приобрел познание человеческого сердца, которое бывает так нужно писателю.
Дополняя эту мысль, нужно, однако сказать, что тот интерес, какой представила для Пушкина кишиневская жизнь, был обусловлен не собственными культурными ресурсами Кишинева, а историческим моментом — етерией и, не менее того, характером русского кружка того времени, во главе с М. Ф. Сфловым.
 „Само собою разумеется, - пишет Бартенев — что большинство людей, с которыми он (Пушкин) встречался в Кишиневе, не могли дорожить высокими достоинствами поэта, и всего чаще лишены были способности открывать и замечать их.
К тому же им досадно бывало видеть, как этот, едва вышедший из детства, баловень природы, без видимого занятия, без всяких наглядных заслуг, пользуется уважением людей высоко поставлевных, водится с первыми лицами города, не хочет знать привычных условий и внешних форм подчиненности, ни перед чем не останавливается, и все ему проходит.
Степенное кишиневское чиновничество не в силах было простить ему напр. небрежного наряда.
Досадно им был смотреть, как он разгуливает с генералами, в своем архалуке, в бархатных шароварах, неприбранный и нечесанный, и размахивает железною дубинкою.
Вдобавок не попадайся ему, оборвет как раз.
Молодой Пушкин не сдерживал в себе порывов негодования и насмешливости, а в Кишиневском обществе было, как и в;зде, не мало таких сторон, над которыми изощрялся ум его. Находчивостью, резкостью выражений и ответов, он выводил из терпенья своих протвввиков.
Язык мой — враг мой, пословица, ему хорошо знакомая. Сюда относится большая часть анекдотов, которые ходят про него по России.               
Так напр., на одном обеде в Кишиневе, какой-то солидный господин, охотник до крепких напитков, вздумал уверять, что водка лучшее лекарство на свете и что ею можно вылечиться даже от горячки.
«Позвольте усу мниться», заметмл Пушкин. Господин обиделся, и назвал его молокососом.
—«Ну, уж если я молокосос, сказал Пушкин, то вы конечно виносос».
 — И вот уже враг, готовый радоваться всякой ошибке и распускать всякую клевету!
 Какая-то дама, гордая своими прелестями и многочисленностью поклонников, принудила Пушкина написать ей стихи в альбом.
Стихи были написаны, и в них до небес восхвалялась красота ея, но ввизу, сверх чаяния, к полнейшей досаде и разочарованию, оказалась пометка: 1 Апреля.
 Подобных случаев, без сомнения, было немало.
Кто-то выразился про Пушкина, играя словом бессарабский с намеком на его физиономию: бес арабский.
Иногда поэту приходилось тяжело в обществе, враждебно против него настроенном. В таких случаях он не раз предпринимал поездки: в Чигиринский повет Киевской губернии — в село Каменку, к Давыдовым, в Одессу, в Тульчин, где находилась главная квартира 6 корпуса, а чаще всего в г. Калараши, гдв поэт пользовался гостеприииством местного помещика Отсюда-то он отзывался о проклятом городе Кишиневе:
  „Там все поэта презирают,
  И "дракул руссул" называют,
  О нем с презреньем говорят,
  Его позорят и бранят,
  И весь свой злобный, гнусный яд
  Пред ним с восторгом изливают".
 В заключение считаем нужным привести свидетельство А. Я. Стороженко о том, какое впечатление производил на свежего человека общий вид старого Кишинева, лет пять спустя по отъезде Пушкина. ,,На последней станции к Кишиневу (от Бендер) мевя везли по берегу небольшой реки Бык, протекающей и через город, окрестности коего усеяны виноградными садами.
На зеленеющих пригорках и равнинах взоры мои отдыхали, и воображевие представляло Кишинев дремлющим среди тенистых садов во вкусе Азиятском.
 Въезжаю в город; еду по узким, нечистым улицам, и думаю впереди встретить мрачные, но покойные, Азиятские строения.
Тщетная надежда! Между ветхими избушками везде возвышаются порядочные домы; заборы около многих Боярских дворов уничтожены, остались одни только ворота, при иных даже каменные, свидетельствующие, что хозяин некогда хотел жить по-людски, при других же два столба с перекладиною, точно виселицы.
Все вместе представляет какое-то опустошение, а ворота без заборов служат печальными памятниками, или вывесками лени и небрежения".
 Сказав далее о скуке, имеющей в Кишиневе «особенное свое прибежище», Стороженко продолжает: „Здесь необходимо быть Губернатором человеку знатному, богатому, иначе Кишинев со временем сделается деревнею.
 Лавочки, в которых продают красные товары, вареную и жареную баранину, плацинды и бакалейные товары, построены в два ряда в узкой смрадной улице, совершенно уже во вкусе Азиятском.
 Питейные домы с хлебным и Молдавским виноградным вином рассеяны по всему городу; на откидных на улицу стойках наставлено множество разной величины и формы бутылочек с разноцветным вином и водкою, манящими к себе обожателей Бахуса.
 У некоторых питейных домиков на террасах с навесом барды Молдавские, Цыгане, наигрывают и напевают сочиненные ими на разные случаи заунывные песни, и красноносые посетители пьют, призадумавшись.
Видны экипажи по улицам: кучера одеты по большой части в купленных у гусар разных полков поношенных доломанах. Теперь есть здесь и дрожки извощичьи.
 Лошади в оных кожа да кости, но в день надобно заплатить за дрожки от 10 до 15 рублей, или же по 1 р. 40 к. в час; каждый извощик, возивший меня, имел карманные часы.
 Где дело идет об интересе, там и простой Молдаван, или Грек, не только не уступит, но и превзойдет в расчетах всякую нацию".
  Печальному ввешнему виду города соответствовало состояние администрации. ,,Кишиневское, или все Бессарабское, Гражданское Начальство живет лишь для себя, — писал Стороженко. Полицейместер не зависеть от Губернатора; сей последний, кроме злоупотреблений, ни к чему полезному без разрешения приступить не может.
Стоит только въехать в город, чтобы судить о неисправности полиции, и заглянуть в какое вам угодно Губернское Присутственное Место, чтобы видеть общий беспорядок в управлении Областью.
 Нет ни суда, ни правды. Губернаторов до десятка переменилось не более, как в течение двух лет, двое из них заглянули только в Присутствениые Места и, убоясь бездны, открывшейся перед ними, можно сказать, бежали. Нерешенным делам нет счету, равномерно как израсходованным казенным суммам".
   Все ждало появления человека, который порывом безграничной энергии мог бы вызвать в жизни от века дремавшие культурные силы страны. Бессарабии нужен был свой Потемкин — и он явился в лице военного губернатора Павла Ивановича Федорова…»
Ну, а закончить первый период в биографии еще молодого А.Пушкина я хочу следующим образом.
 Все мы с вами уважаемый читатели кто учился в средней школе   под влиянием своих педагогов как бы на уровне «аксиомы» усвоили, что А.С. Пушкин гениальный русский поэт, что его жизнь и гибель до сих пор не дают покоя его поклонникам, да и всей поэтической и мировой общественности!
 Первое — не перестаёт поражать, а последнее — вызывает неимоверную жалость и жгучие слёзы.
 И все потому что усилиями советской пропагандлы во времена СССР из А.Пушкина одного из популярны в свое время российкого поета сделали такого себе МЕГАКУЛЬТУРНОГО ИДОЛА»-присвоим ему титул –«ОСНОВАТЕЛЯ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА»!
И в добавок ко всему «сочинили» для него   образ поэта-борца, павшего жертвой кованых царедворцев, видевшего якобы в нем одного из борцов за счастья русского народа и свободу Росиии!
Друга всем изветсных декабристов и продолжателя их дела через пропаганду идей Свободы и Равноправия в своих произведениях.
Так же А.С. Пушкин преставляется нам образовым мужем, заботливым сепмьянином, отцом 3-х детей, тядко трудившегося чтобы беспечить материльную сторону жизни своей большой семьи!
Помните строки М.Лерномонтова
Погиб поэт! — невольник чести —
        Пал, оклеветанный молвой,
        С свинцом в груди и жаждой мести,
        Поникнув гордой головой!..
        Не вынесла душа поэта
        Позора мелочных обид,
        Восстал он против мнений света
        Один, как прежде... и убит!
        Убит!.. к чему теперь рыданья,
        Пустых похвал ненужный хор
        И жалкий лепет оправданья?
        Судьбы свершился приговор!
        Не вы ль сперва так злобно гнали
        Его свободный, смелый дар
        И для потехи раздували
        Чуть затаившийся пожар?
        Что ж? веселитесь... — он мучений
        Последних вынести не мог:
        Угас, как светоч, дивный гений,
        Увял торжественный венок.
        Его убийца хладнокровно
        Навел удар... спасенья нет:
        Пустое сердце бьется ровно.
        В руке не дрогнул пистолет,
        И что за диво?.. издалека,
        Подобный сотням беглецов,
        На ловлю счастья и чинов
        Заброшен к нам по воле рока;
        Смеясь, он дерзко презирал
        Земли чужой язык и нравы;
        Не мог щадить он нашей славы;
        Не мог понять в сей миг кровавый,
        На что; он руку поднимал!..
        И он убит — и взят могилой,
        Как тот певец, неведомый, но милый,
        Добыча ревности глухой,
        Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
Вступил он в этот свет, завистливый и душный
Для сердца вольного и пламенных страстей?
Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,
Зачем поверил он словам и ласкам ложным,
     Он, с юных лет постигнувший людей?..
И прежний сняв венок, — они венец терновый,
Увитый лаврами, надели на него:
     Но иглы тайные сурово
     Язвили славное чело;
Отравлены его последние мгновенья
Коварным шепотом насмешливых невежд,
     И умер он — с напрасной жаждой мщенья,
С досадой тайною обманутых надежд.
     Замолкли звуки чудных песен,
     Не раздаваться им опять:
     Приют певца угрюм и тесен,
     И на устах его печать.
     А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
     Таитесь вы под сению закона,
     Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
     Есть грозный суд: он ждет;
     Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
     Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
     Поэта праведную кровь!
Погиб поэт невольник чести…
 Но вот эта вышибаемая со всех нас жалось предевременной смерти А Пушкина и обвинения всех его современников в заведомой неприязни и преследовании поета увы при более-менее об объекьивном продходе к изучению реальной его биографии не выдерживает никакой критики, ибо уже с маого начала ссвоей взрослой жизни А. Пушкин попал под наблюдение россиской полиции в первую очередь не как политический дисидент, а как карточный понтер и дуэлянт!
И вот тут я хочу добавить и небольшу справку о том, как обстояли деоа в Россиской импери с дуэлями и дуэлянтами.
Эта вводная информация нам очель пригодится при изучении многих обстоятельств жизни А. Пушкина. Начу с цитирования небольшой заметки
«Дуэльный кодекс Российской империи» https://pantv.livejournal.com/109568.htm ибо она поможет читателю понять почему в Россиской империи дуели были и при Пушкине, и после него.
«Известно, что в Россию дуэль пришла с Запада. Считается, что первая дуэль в России состоялась в 1666 году в Москве. Дрались два офицера иностранца... шотландец Патрик Гордон (впоследствии ставший петровским генералом) и англичанин майор
Дуэли в России всегда были серьезным испытанием для характера.
Петр Великий, хоть и насаждал в России европейские обычаи, понимал опасность дуэлей и постарался сразу пресечь их появление жестокими законами.
В чем, нужно признаться, приуспел.
Дуэлей среди русских в годы его правления почти не было.
Глава 49 петровского Воинского устава 1715 года, называвшаяся «Патент о поединках и начинании ссор», провозглашала:
«Никакое оскорбление чести обиженного никаким образом умалить не может», потерпевший и свидетели происшествия обязаны незамедлительно донести о факте оскорбления военному суду… даже недонесение каралась.
За сам вызов на дуэль полагалось лишение чинов и частичная конфискация имущества, за выход на поединок и обнажение оружия — смертная казнь!
С полной конфискацией имущества, не исключая и секундантов.
Петр III запретил телесные наказания для дворянства.
 Так в России появилось поколение, для которого даже косой взгляд мог привести к дуэли.
При всех недостатках, дуэли заставляли ценить жизнь, достоинство других людей и смотреть на жизнь совсем по-другому.
Кроме того, благодаря дуэлям и откровенной швали и подецов в обществе было меньше. Дело в том, что у русского дворянства, ЧЕСТЬ всегда была самым дорогим в жизни.
"Душа - Богу, сердце - женщине, долг - Отечеству, честь – никому!"
 Человек с запятнанной честью уже не считался дворянином.
Ему попросту не протягивали руки... он становился изгоем общества.
 По русскому дуэльному кодексу отказаться от дуэли было нельзя.
 Такой поступок расценивался как признание в собственной несостоятельности.
Расцвет дуэлей был в годы царствования Александра I и продолжались они вплоть до Александра III (к ним позже ещё вернусь).
Интересно отметить, что император Павел I всерьез предложил разрешать межгосударственные конфликты не путем войны, а проведением поединка между императорами… в Европе поддержку данное предложение не получило.
Если в Европе дуэли были чем-то вроде показного баловства для завоевания женщин, в России это было узаконенное убийство... и хоть за дуэли ссылали на Кавказ, даже императоры очень часто были вынуждены закрывать на них глаза, обществу дуэли были необходимы.
Если сейчас у России, как известно, две главные беды - дураки и дороги... то в то тяжелое историческое время была ещё и третья беда - дуэли на пистолетах.
Дело в том, что на Руси не любили драться на саблях или шпагах.
Это давало слишком большое преимущество военным и людям постоянно тренирующимся. А участвовать в дуэлях хотели все слои благородного общества.
Именно поэтому у нас придумали стреляться из пистолетов.
Причем самое главное правило абсурда - пистолеты перед дуэлью НЕ ПРИСТРЕЛИВАЛИСЬ!
Недаром говорят "пуля дура"... Пистолеты покупались перед дуэлью секундантами, по два с каждой стороны. Непосредственно перед дуэлью бросался жребий с чьей пары стрелять. Осечка считалась за выстрел.
Пистоли покупались новыми, причем пригодны для дуэлей были только исключительно гладкоствольные пистолеты (у них очень низкая кучность боя), и не пристрелянные т.е. без запаха пороха из ствола. Повторно с тех же пистолетов на дуэлях больше не стрелялись.
Они хранились, как сувенир.
Таким не пристрелянным оружием уравнивались шансы юнца впервые державшего пистолет и опытного стрелка.
Можно было с 15 шагов целиться в ногу и попасть в грудь.
Отказ от пристрелки пистолетов делал дуэль не соревнованием мастерства дуэлянтов, а скорее БОЖЕСТВЕННЫМ проведением.
Более того, дуэли в России отличались исключительной жесткостью условий:
 нигде в Европе такого не было… дистанция между барьерами обычно составляла всего 10-20 шагов (примерно 7-10 метров!).
 Дуэлянты по команде сходились к барьеру.
Выстреливший первым останавливался и если он промахивался... это означало практически стопроцентную смерть.
Ведь его соперник мог спокойно подойти к барьеру и сделать свой выстрел с 4-7 шагов… практически в упор! Даже с не пристреленного оружия сложно промахнуться.
Возможно, именно поэтому, перед дуэлью многие пили.
Дрожание руки не имело особого значения.
Дуэли проводились разными способами.
Существовало около пяти способов дуэлей на пистолетах.
 Самый распространенный описан выше, но был ещё со стрельбой по команде, со стрельбой без схождения по очереди до первого попадания, был даже вариант даже со стрельбой на звук с закрытыми глазами...
Офицеры друг с другом, как правило, дрались на своих условиях, которые заранее оговаривались, но с гражданскими лицами всегда по правилам дуэльного кодекса без малейших отступлений.
 Считалось дурным вкусом вызывать на дуэль своего армейского командира. Но и это часто случалось.
Далее в России был издан Приказ по военному ведомству № 118 от 20 мая 1894 года: «Правила о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде».
Он состоял из 6 пунктов:
Первый пункт устанавливал, что все дела об офицерских ссорах направляются командиром войсковой части в суд общества офицеров.
Пункт второй определял, что суд может либо признать возможным примирение офицеров, либо (ввиду тяжести оскорблений) постановить о необходимости поединка. При этом решение суда о возможности примирения носило характер рекомендательный, решение о поединке — обязательный к исполнению.
Пункт третий гласил, что конкретные условия дуэли определяют секунданты, выбранные самими противниками, но по окончании дуэли суд общества офицеров по представленному старшим секундантом-распорядителем протоколу рассматривает поведение дуэлянтов и секундантов и условия поединка.
Пункт четвертый обязывал офицера, отказавшегося от дуэли, в двухнедельный срок представить прошение об увольнении в отставку; в противном случае он подлежал увольнению без прошения.
Наконец, пункт пятый оговаривал, что в тех войсковых частях, где отсутствуют суды общества офицеров, их функции выполняет сам командир войсковой части.
Если суд признавал возможность примирения без ущерба для чести оскорбленного, то так оно и происходило. В противоположном случае суд санкционировал проведение поединка.
Неправоспособными к дуэли (чей вызов можно было не принимать и кого не принято было вызывать) считались:
лица, опозоренные в общественном мнении (шулера; ранее отказавшиеся от дуэли; подавшие жалобу на обидчика в уголовный суд);
- сумасшедшие;
- несовершеннолетние, т. е. лица, не достигшие 21 года (кроме женатых, студентов и служащих — вообще же четкой границы не было);
- лица, стоявшие на низких ступенях общественной культуры (т. е., как правило, представители простого народа);
- должники по отношению к своим кредиторам; близкие родственники (до дядей и племянников включительно);
- женщины.
Защищать честь женщины был ОБЯЗАН ее естественный покровитель (муж, отец, брат, сын, опекун, близкий родственник), но что интересно, необходимым условием допустимости дуэли из-за женщины являлось ее нравственное поведение — то есть за женщиной, известной легким поведением, НЕ признавалось право на защиту от оскорблений.
Особым шиком стало принять дуэль, но выстрелить в воздух.
В выстрел в воздух допускался только в случае, если стрелял вызванный на дуэль, а не тот, кто вызвал — в противном случае дуэль не признавалась действительной, а лишь фарсом, поскольку при этом ни один из противников не подверг себя опасности.
О дуэлях писали газеты, их обсасывали в романах, а подробности смаковали годами.
 Для девушек-актрис, выступающих в театрах было просто неприличным, если из-за них не пострадал на дуэлях ни один мужчина.
Чем больше за нее убитых и раненых, тем достойнее и интереснее прима.
Особенно часто дрались на дуэлях Кавалергарды (тяжелая кавалерия и охрана Императора). Кавалергарды - сливки русского офицерства, люди с детства готовившие себя к армейской славе и готовые умереть за царя и отечество, не посрамив своей чести и рода.
 Это были офицеры, воспитанные на узах чести и братства... все они, как правило, молодые, дерзкие, прославленные в боях за отечество, хорошо знающие, что в России мир короткий, что скоро опять война, а значит нужно "взять свое".
Это люди, для которых риск смерти был будничной работой и даже замужняя дама могла разрешить такому офицеру многие вольности (причем без осуждения общества).
В Петербурге были случаи, когда стрелялись таким образом, что это было похоже на самоубийство.
 Такой была дуэль К. П. Чернова и В. Д. Новосильцева. Оба дуэлянта - флигель-адъютант Владимир Новосильцев и поручик Измайловского полка Константин Чернов получили смертельные ранения.
 Все потому что стрелялись они в 8 шагов. Промахнуться было сложно...
Причиной дуэли стала женщина.
Новосильцев обещал жениться и сумел совратить и обесчестить сестру Чернова.
Но из-за давления матери жениться отказался. Чернов вызвал Новосильцева на дуэль с 8 шагов. Погибли оба.
Дуэль вызвала широкий резонанс в обществе. О ней писали даже в газетах. С тех пор на это место стали приезжать дуэлянты.
Появилось поверье, что посещение этого места перед дуэлью гарантирует победу.
Теперь на том месте стоит па;мятный знак.
 Он был открыт 10 сентября 1988 года по инициативе Лесотехнической академии, и в первую очередь — директора библиотеки Т. А. Зуевой. Памятник установлен в С.-Петербурге, на проспекте Энгельса, через дорогу от входа в парк академии.
Как известно статистика знает все.
 По данным генерала Микулина "...с 1876 по 1890 год до суда дошло лишь 14 дел об офицерских дуэлях (в 2 из них противники были оправданы).
Начиная от правления Николая I дуэли не канули в историю, но постепенно прекращались…
 Далее 1894 по 1910 год состоялось 322 дуэли, из них 256 — по решению судов чести, 47 — с разрешения войсковых начальников и 19 самовольных (до уголовного суда не дошла ни одна из них).
Ежегодно происходило от 4 до 33 поединков в армии (в среднем — 20). с 1894 по 1910 год в офицерских дуэлях участвовали в качестве противников: 4 генерала, 14 штаб-офицеров, 187 капитанов и штабс-капитанов, 367 младших офицеров, 72 штатских.
Из 99 дуэлей по оскорблению 9 окончились тяжелым исходом, 17 — легким ранением и 73 — бескровно. Из 183 дуэлей по тяжелому оскорблению 21 окончилась тяжелым исходом, 31 — легким ранением и 131 — бескровно.
Таким образом, гибелью одного из противников либо тяжелым ранением заканчивалось все же незначительное число поединков— 10—11% от общего числа.
Из всех 322 дуэлей 315 состоялись на пистолетах и только 7 — на шпагах или саблях.
Из них в 241 поединке (т. е. в 3/4 случаев) было выпущено по одной пуле, в 49 — по две, в 12 — по три, в одной — по четыре и в одной — по шесть пуль; дистанция колебалась от 12 до 50 шагов.
Промежутки между нанесением оскорбления и поединком колебались от одного дня до... трех лет(!), но чаще всего — от двух дней до двух с половиной месяцев (в зависимости от длительности разбора дела судом чести) ..."
В XX веке человеческую жизнь стали больше ценить и цинизм уже вовсю шагал по России. Дворянин мог уклониться от дуэли и остаться дворянином.
Честь стали подменять практичностью и финансовыми успехами… типичен случай с Бурениным.
Виктор Петрович Буренин, журналист и литературный критик, многие годы сотрудничал в популярной газете "Новое время" и был скандально известен. Люди, знавшие Буренина в частной жизни, считали его добрым и деликатным человеком, однако не было в Петербурге журналиста, которого бы так не любили в литературных кругах. Буренин писал зло и желчно, не затруднялся обидеть любого, авторитетов и моральных ограничений для него не существовало. Александр Блок называл Виктора Петровича "корифеем газетной брани".
е все литераторы сносили ругань Буренина стоически, Всеволод Крестовский так обиделся на критику своего романа, что вызвал ядовитого журналиста на дуэль. Буренин от дуэли уклонился, чем вдохновил поэтов, писавших под именем Козьмы Пруткова:
"Не дерись на дуэли, если жизнь дорога,
Откажись, как Буренин, и ругай врага"…         
И в наше время благородные некогда дуэли cтали объектом для анекдотов и смешков...
Ну а теперь серьозно о дуэлях времен правления Николая Первого.
Законодательные запреты
Поскольку отсутствовало явление, не было и юридических санкций, запрещающих его — впервые закон, запрещающий дуэль, в русском праве появился лишь во времена Петра: 139-й воинский артикул, принятый в 1715 году императором Петром I, строго воспрещал дуэли между офицерами, причём казни через повешение подлежал также и погибший на дуэли:
Все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются <…>
 Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так и кто выйдет, имеет быть казнён, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлён, или хотя оба не ранены от того отойдут.
И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить.
— Артикул воинский. Глава семнадцатая, артикул 139-й
Суровое наказание за дуэль было буквально списано с европейских законов, при этом не зафиксировано ни одного случая применения этих санкций на практике.
Лишь в царствование Екатерины II практика поединков стала получать распространение среди дворянской молодёжи, усваивавшей у иноземных учителей понятия о «дворянской чести» в том виде, как её понимали в Западной Европе, и саму дуэльную традицию.
В постпетровское время дуэли постепенно проникали в среду дворянской молодежи. Причиной было формировавшееся чувство чести и личного достоинства, складывавшееся с развитием образования и сословного воспитания. «Манифестом о вольности дворянской» (18 февраля 1762 г.) и «Жалованной грамотой на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» (21 апреля 1785 г.)
Петром III устанавливалось, а затем Екатериной II подтверждалось особенное привилегированное положение дворянства.
 В своем «Наказе Законодательной Комиссии» Екатерина II проводила различие между оскорбителем и оскорбленным, предлагая наказывать только обидчика, а не казнить всех без разбора.
 Параллельно Екатерина II сочла необходимым в специальном манифесте «О поединках» (21 апреля 1787 г.) выразить свое непреклонное неодобрение дуэли. Екатерина рассматривала дуэль не как политическое преступление (к чему склонялся Петр I), а как преступление против личности, подлежащее, в случае смертельного исхода или увечий, уголовному преследованию.
Только повторные дуэли рассматривались как «нарушение мира и спокойствия» и подлежали наказанию лишением чинов и дворянства и ссылкой в Сибирь
 Манифест, подтверждая запрещение дуэлей, одновременно поддерживал идею корпоративной чести дворянства.
 Так, призывая решать конфликты, касающиеся чести, в суде, Манифест в то же самое время придает особое значение посредникам, обязывая их поддерживать мир среди дворян.
Основной задачей посредников было не доводить конфликты чести до суда.
 Это предписание, хотя и не выводило полностью дуэли из-под юрисдикции судов, придавало конфликтам чести статус внутридворянских проблем. Эти особенности Манифеста косвенно способствовали развитию дуэли, подрывая официальный запрет на нее
Запрещение дуэлей было подтверждено в «Своде законов уголовных» 1832 г. и «Уставе военно-уголовном» 1839 г.
Император Николай I относился к дуэлям с отвращением, известны его слова:
«Я ненавижу дуэль. Это – варварство. На мой взгляд, в ней нет ничего рыцарского»
Но именно на 20 – 40-е гг. XIX в. приходятся громкие дуэли Пушкина с Дантесом, Рылеева с князем Шаховским, Грибоедова с Якубовичем, Лермонтова с де Барантом и Мартыновым.
По «Уложению о наказаниях уголовных» 1845 г. ответственность за дуэли была существенно понижена: секунданты и врачи освобождались от наказания, а наказание дуэлянтам уже не превышало заключения в крепости от 6 до 10 лет с сохранением дворянских прав по выходе.
На практике эти меры не применялись – самым распространенным наказанием был перевод в действующую армию на Кавказ, а в случае смертельного исхода – разжалование в рядовые, после чего дуэлянты быстро восстанавливались в офицерском чине..
После смерти Николая Первого в России число дуэлей, напротив, возрастало, несмотря на жестокое официальное наказание.
При этом, как и в Западной Европе, отношение к дуэлям развивалось парадоксальным образом: число дуэлей постоянно росло, а официальное законодательство и реальная правоприменительная практика делали дуэли всё менее криминальными.
К концу XIX века дошло до того, что дуэли между офицерами были признаны не только законными, но и, в некоторых случаях, обязательными, то есть фактически была официально возрождена практика «судебных поединков»
Да что там русские офицеры! От них не отставали и «классики россиской литературы»! Вот некотрые примеры:
Так, дуэлью закончилась безобидная шутка Максимилиана Волошина над Николаем Гумилевым. Волошин вместе с поэтессой Елизаветой Дмитриевой, сговорившись, издали несколько стихов под именем Черубины де Габриак. Гумилев увлекся несуществующей дамой и даже пытался выведать ее адрес. Узнав, что загадочной испанки не существует, поэт рассвирепел и вызвал шутника на дуэль. На печально известной Черной речке раздались два выстрела: разгневанный Гумилев промахнулся, Волошин стрелял в воздух.
Едва не стрелялись и два других русских классика — Лев Толстой и Иван Тургенев. Будучи в гостях у Фета, Толстой невзначай оскорбил дочь Тургенева Полину и плюнул в его сторону. Поединок не состоялся лишь стараниями друзей писателей, однако после этого они не заговаривали друг с другом в течение 17 лет.
Александр Грибоедов был участником «четверной» дуэли, во время которой секундантам также полагалось стреляться после самих дуэлянтов.
Причиной поединка стала ссора балерины Авдотьи Истоминой с ее поклонником кавалергардом Василием Шереметевым.
Грибоедов пригласил балерину на чай, и та оказалась в гостях у графа Александра Завадского, у которого тогда жил Грибоедов.
Сам Завадский не прочь был приударить за «блистательной и воздушной» Истоминой, так что ее визит к графу крайне оскорбил Шереметева.
В итоге у барьера оскорбленный кавалергард был убит.
Тогда секунданты Грибоедов и корнет Александр Якубович так и не стрелялись, но через несколько лет Якубович со словами: «Не будешь ты играть на пианино, Саша!» — возобновил дуэль и прострелил руку драматургу.
 И даже современый россиский сатирик М.Зощенко и тот отличился.
«В 14-м поехал на Кавказ. Дрался в Кисловодске на дуэли с правоведом К. После чего почувствовал немедленно, что я человек необыкновенный, герой и авантюрист, — поехал добровольцем на войну. Офицером был»!
Хорошо история дуэлей в Росии описана тут: и я рекомендую лобознательному читателю дополнительноознакомится с этой информацией.
А теперь возратимся  в главное руссло нашего повестования, чтоьы скать, что ранее  складывавшеся  впечатление что А. Пушкин не мог прожить и года чтобы кого-нибудь вызвать на дуэль причим по самыим ну совершенно ничтожным и зачастую ничтожным поводоам показавшимися ему оскорблениями его чести и своим желанием «посчекотать себе нервы» было обусловлено и как состоянием его неуравновещенной психики и теми условиями жини в  которых он  существоал и где дуэли между дворянами не смотря на запреты  продолжались ибо считались  как бы обязательными для дворян в вопросах защиты их «чести».
А вот у А. Пушкина «дуэлянство» приняло уже с самого начала кго взрослой жини маниакальную потребность, и само число дуэлй оказавшизся для него счасливыми 29 о том же красноречиво говорит. Ну а вот тридцатая дудь оказалась роковой…
Внешность и характер Пушкина
Александр Пушкин был для всех сторонних наблюдателей необычен изначально, начиная от внешних данных — арапские черты. О внешности Пушкина у современников сложились различные мнения. Знавшие поэта отмечали его небольшой рост, по словам родного брата:
«Пушкин был собою дурен, но лицо его было выразительно и одушевленно; ростом он был мал.»
Русский историк М. П. Погодин вспоминал о первой встрече с Пушкиным:
«Ожидаемый нами величавый жрец высокого искусства — это был среднего роста, почти низенький человечек…»
В большей степени отзывы о внешности Пушкина зависели от отношения к нему.
 В общепринятом понимании Пушкина никто не называл красивым, однако многие отмечали, что черты его лица делались прекрасными, когда становились отражением его одухотворённости.
Русский публицист М. В. Юзефович особенно обращал внимание на глаза Пушкина, "в которых, казалось, отражалось всё прекрасное в природе".
Л. П. Никольская, жена известного профессора А. М. Никольского, встретившая в 1833 году Пушкина на обеде у нижегородского губернатора, так описала поэта:
«Немного смуглое лицо его было оригинально, но некрасиво: большой открытый лоб, длинный нос, толстые губы — вообще неправильные черты. Но что у него было великолепно — это тёмно-серые с синеватым отливом глаза — большие, ясные.
Нельзя передать выражение этих глаз: какое-то жгучее, и при том ласкающее, приятное. Я никогда не видела лица более выразительного: умное, доброе, энергичное. <…>»
 Он хорошо говорит: ах, сколько было ума и жизни в его неискусственной речи! А какой он весёлый, любезный, прелесть! Этот дурняшка мог нравиться…»
Действительно, поэт сам был "пламенным глаголом", что воспел.
Вот, что пишет русский писатель и театральный критик Н. А. Полевой о портрете Пушкина работы художника Тропинина (1827):
Физиономия Пушкина столь определённая, выразительная, что всякий хороший живописец мог схватить её, вместе с тем и так изменчива, зыбка, что трудно предположить, чтобы один портрет Пушкина мог дать о ней понятие. Действительно, гений пламенный, оживляющийся при каждом новом впечатлении, должен изменять выражение лица своего…
Взгляд Пушкина был необыкновенно подвижным, цепким. Да и сам Пушкин отличался необыкновенной живостью.
"Его живость во всем проявлялась", — говорил И. И. Пущин, друг и однокурсник Пушкина по Императорскому Царскосельскому лицею. По воспоминаниям А. М. Каратыгиной (ведущая русская драматическая актриса пушкинской эпохи), юный Пушкин — резвый, вертлявый.
Бывало ни минуты не посидит спокойно на месте: вертится, прыгает, пересаживается, перероет рабочий ящик матушки, спутает клубки гаруса в моем вышивании, разбросает карты в гранпасьянсе.
Природная живость проявлялась в нём, принимая формы ребяческой шаловливости. А. М. Каратыгина писала:
В 1818г., после жестокой горячки ему обрили голову, и он носил парик, это придавало какую-то оригинальность его типичной физиономии и не особо ее красило. Как-то в Большом театре он вошел к нам в ложу.
Мы усадили его, в полной уверенности, что наш проказник будет сидеть смирно. В самой патетической сцене, Пушкин, жалуясь на жару, снял с себя парик и начал им обмахиваться, как веером… Это рассмешило сидевших в соседних ложах…Мы стали унимать шалуна, он же со стула соскользнул и сел у нас в ногах.
Тогда общественность шумела, мол, видели лысого Пушкина, снявшего парик и раскланивающегося перед актрисами.
Нередко живость Пушкина, переходя границы шалостей и шуток, становилась прямым озорством.
А от озорства дело сразу опять доходило до дуэлей!
Рассказывают, что однажды сидя в театре, он стал аплодировать, хлопая по лысине своего соседа. В другой раз, в театре же, поссорившись с каким-то майором, он вызвал его на дуэль.
Дуэли — это вообще странная черта в Пушкине.
Казалось бы, добрый по натуре человек, Пушкин вдруг, без видимых причин, начинал проявлять назойливую задиристость.
 Часто вёл себя вызывающе. У россиской полиции особые списки, в которые включались люди, не совсем удобные для общественного спокойствия. В списках этих было и имя Александра Пушкина.
Так же считаю уместным тут добавить, что в молодости взгляды Александра Пушкина были достаточно радикальными, но потом он разочаровался в революционных идеалах.
 По словам русского историка Г. П. Федотова написав стихотворение "Стансы", Пушкин заключил поэтический договор с Николаем I, предложив ему идеал Петра Великого.
Далее, как отмечает Федотов, Пушкин всегда был "певцом империи".
Он прославлял завоевания России.
Поэтому отнюдь не в «вольнодумии» и прочих высоких материях обвинялся Пушкин, он был в списках полиции на одном из почётных мест в качестве «карточного понтера и дуэлянта».
Ну и к этом следует добавить и «сооблазнителя чужих жен», что одно уже само по себе порождало вокруг него массу влиятельный врагов- «рогоносцев».
И только теперь, когда вы уважаемый читатель пусть и отрывочно, но зато достоверно ознакомились с реальной жинью и поведением самого А. Пушкина во время пребывания его в г. Кишиневе мы наконец можем перейти и к описанию его не побоюсь этого слова «похождений» в славном г. Одесса.
Это второй важный период в биографии А. Пушкина и вот что по этому поводу пишет его биограф П. Полевой:
«Пушкин был зачислен в канцелярию генерал-губернатора; во и переехал уже в Одессу, еще раз съездил в Киев вновь повидаться с тамошними своими приятелями и проститься с кишиневских воспоминаний....
Скоро оставляю благословенную Бессарабию-- пишет Пушкин к Дельвигу; —. есть страны благословеннее- Праздный мир не самое лучшее состоите ЖИЗНИ- самого лучшего состояния в свете? но разнообразие спасительно для души-...
Я оставил Молдавию к явился в Европу- — пишет Пушкин летом 1823 г. к брату своему. . Рестораны и итальянская опера напомнили мне старину н, ей Богу, обновили мне душу. При этом поэт замечает, что, после Кишинева, все еще не может привыкнуть к европейскому образу жизни-.
И действительно, характер жизни в тогдашней Одессе, ничуть не похожей на нынешнюю, должен был сильно поражать своим европеизмом после того восточного быта, к которому поэт привык в Бессарабии...
 Вероятно, этот европейский образ жизни обходился поэту гораздо дороже, потому что с первого же шага по Одессу начинаются в письмах к брату жалобы на недостаток в деньгах, и притом чрезвычайно своеобразные: „И отцу, что я без его денег жить не могу.
 Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре. — так пишет Пушкин: —„ремеслу же столярному я не обучался; в учителя не могу идти, хотя и знаю Закон Божий и четыре правила-послужу и не по воле своей—и в отставку идти невозможно.
Все и все меня обманывают не на кого же, кажется, я надеяться, если вас на ближних н родных..."
„Крайность может довести до крайности.
Mнe больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию—хотя письма его очень любезны"
Главным поэтическим трудом Пушкина в* Одессе бил „Евгений Онегин.
 Первая глава его, начатая еще весною в Бессарабии, была здесь окончена в октябрь. Приятели заставали его часто или в задумчивости, или помирающего со смеха над строфами „Евгения Онегина»".
Так написаны были три главы этого романа Извещая Дельвига о „Евгении Онегине»". Пушкин замечает: „Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь донельзя".
 Но ему, по счастью, не пришлось продолжать этой новой поэмы в Одессе.
Уже 8-го июля 1824 года Пушкин был уволен от службы, а 11-го июля местом жительства ему было назначено, Псковской губернии сельцо Михайловское, имение его матери.
Причиною увольнения было то, что Пушкина искренно любивший и уважавший своего прежнего начальника, И. Н. Инзова, никак не мог привыкнуть в свое новое начальство, не ладил с порядками канцелярской службы при графе Воронцову и сразу не понравился новому начальнику своим образом жизни, резким выходками и слишком* свободным обращением общественному мнению…
  Результатом одесских впечатлений Пушкина била довольно известная и очень эдакая эпиграмма его („полу-милорд, полуподлец"), после, которой ему, конечно, труд, но было оставаться на службе в Одесса, а граф Воронцов сталь подумывать о том чтобы расстаться с беспокойным подчинённым как можно мягче и гуманнее»
Источник фото Тут я вынужден вновь прервать цитирование   биографии А. Пушкина,  чтобы  отметить что ее автор, начиная с периода жизни Пушкина в Бессарабии, а затем в Одессе  упорно не хочет признать, что причинами негативного отношения  к Пушкину  в обоих местах его службы  по сути было две: это аморальное поведение самого Пушкина который в своих амурных приключениях систематически  соблазнял  жен высокопоставленных чиновников и именитых людей  как в Бессарабии так и Одессе  ( где у него был роман с  женой графа Воронцова), а во вторых Пушкин, ну совершено не занимался тем трудом чиновника за, что ему  платили жалование!
Вследствие чего его часть работы ложилась на плечи других чиновников, что вызывало у них ссоры с А.Пушкинм и принесения им жалоб вышестоящему начальству!
В последующих частях этой книги я детальным образом расскажу то том чем в реальности занимался в Бессарабии и Одессе наш А.С. Пушкин, а пока продолжу цитирование:
«23 марта 1824 г. гр. Воронцов обратился к управляющему министерством иностранных дел, графу Нессельроде, прося его доложить Государю о необходимости отозвать Пушкина из Одессы, и вметав для этого причины, который наименее могли повредить Пушкину в мнении правительства.
К несчастию Пушкина, это представление графа Воронцова пришло в то самое время, когда две –три легкомысленные строчки одного из его писем к приятелям обратила внимание московской полиции на его письма н возбудили много толков.
 Пушкина сочли неисправным, уволили в отставку и решили выслать в имение его родных, в Псковскую губ., и подчинить там надзору местных властей, „приняв на счёт казны издержки его путешествия до Пскова".
 И вот, 30 июня 1824 г., Пушкин уже выехал из Одессы на Север, получив 389 р. прогонных денег к 140 р. недоданного ему жалованья.
 Он обязан был подписку следовать до места своего назначения через Николаев! Елизаветградка, Кременчуг, Чернигов и Витебск, не останавливаясь на пути, сем.
 Воронцов исключить из маршрута Пушкина Киев.
 Пушкин прощаясь с Югом России, написал свое превосходное лирическое стихотворение — „К морю", в котором вспомнил и о другом, также вспомнившем этом стихотворении Пушкин прощается с Байроном, которого влияние на Пушкина, начиная с этого времени, заметно ослабевает.
На прощанье, Пушкин. посвящает ему последнюю свою песню.",
Пушкин в Михайловское прибыл 9 авг. 1824 г.  и сам замечает (гь VUJ гл. „Ear. Онегина"):
... И бил печален мой приезд
В далекий северный уезд...
Проезда быль точно печален.
После первых радостной встрече, трусливому отцу Пушкина и легковоспламеняющейся его супруге сделалось страшно за самих себя и за остальных членов семьи: своей, при мысли, что среди них находится опальный человека, преследуемый властями.
Дурное мнение властей принято было родителями Пушкина за указание. как следует им самим им думать о сыне: явление не редкое в русских семьях того времени...
К этому присоединилась еще другая, более печальная подробность.
Начальник края, маркиз Паулуччи, поручил уездному опочецкому предводителю дворянства г. Пещурову — пригласить отца Пушкина принять на себя надзор за поступками сына, обещая, в случае его согласия, воздержаться, с своей стороны, от назначения всяких других за ним наблюдателей.
 Легкомысленный н вместе трусливый Сергей Львович не только не отказался от этого щекотливого поручения, но даже слишком добросовестно н неуклюже принялся за буквальное исполнение желания начальника края. 
Он стал следить за сыном, как за 15-ти-летннм мальчиком, распечатывать и читать его письма, воспрещать сестре н брату сношения с Александрова Сергеевичем— («с этим чудовищем, с этим неблагодарным сыном! «
Когда же Александр Сергеевы «возмущенный этим способом действий, сталь противиться ему всеми мерами, отец решился даже взвести на него обвинение в небывалых проступках.
 Тогда Пушкин, желая во что бы то ни стало избавить себя от опеки отца, обратился к Жуковскому, умоляя его об избавлении от страшного гнета.
 В конце этого письма ('от 31-го октября 1824 г.), в отчаянии Пушкина говорить Жуковскому: „спаси меня хоть крепостью, хоть Соловецким монастырем.
 И только благодаря заступничеству Жуковского тягостное положение поэта в Михайловском изменилось к лучшему.
 Слабодушный Сергей Львович махнул на „чудовище* рукою, отказался от всяких сношений с сыном и уехал (в октябре 1934 г.) из Михайловского, а надзор за поэтом снова перешел к опочецкому предводителю, да сверх того, для религиозного его руководствования назначен был настоятель соседнего Святогорскаго монастыря, простой. добродушный монах, который времени до времени и навещал поэта.
Однако же, вскоре после того, знакомство с милым семейством* II. А. Оптовой, которое жило в селе Тригорском. в двух вёрстах от Михайловского, я друзей, навестивших изгнанника-поэта в его уединении—6iaroприятнo подействовали на поэта и примирили его с тягостною действительностью.
Прежде всех посетил его один из лицейских товарищей его. кн. А. М. Горчаков (впоследствии канцлер, министр иностранных дел), затем приехал (летом 1825 г.) бар. Дельвиг, с которым поэт в течение всей жизни был связан теснейшими узами дружбы; осевые того же года «поехал к нему другой товарищ. Пущин. который н оставил следующее любопытное описание- помещения я Пушкина в его Михайловском 1 домике:
…Я нашел его в единственной хилой комнате старого деревянного дома; одна комната с ширмой служила Пушкину спальней, столовой н рабочим кабинетом другие оставались запертыми и нетопленными.
Только на другой половине, через сенной коридор, разделявший дом, я видел еще жилую, просторную комнату, царство няни поэта, которая тут учила и муштровала толи у швей пили ткачих, заслуженных за эти работы старыми господами.
Наконец все лето 1828 г. Пушкин провел в ежедневных сношениях с Языковым, гостившим в сельце Тригорском
Языков в двух своих произведениях, вспоминаем, подробно о Тригорском. в котором он провёл целое лето с Пушкиным.  Бойко очерчивая личность Пушкина, живо передавая ваш. впечатления своих тогдашних отношений поэт отчасти знакомить нас даже содержанием бесед которые так сблизили этих поэтов.
В Михайловском били написаны Пушкиным IV, V и VI главы „Евгения Онегина“, н окончательно отделана для печати поэма Цыган, написанная гораздо ранее же, начат и кончен был Борись Годунов, составляют эпоху в истории развития поэтической деятельности Пушкина явь самой русской драмы. Сверх всего этого, запас поэтического материала, который быль постоянно, а тщательно собираем Пушкиным, обогатился множеством таких* образов, | которые мы потом находим в его произведениях
Вообще говоря, по богатству поэтической производительности, с этим пребывавнием поэта в Михайловском может сравниться только его пребывание в Болдине в 1831 год.
Особенное влияние на поэта оказывала в это время та простая народная почва, с которой он впервые столкнулся так близко, лицом к лицу
У изучения которой он принялся с особенным весьма понятным жаром.
Изучение это было для него значительной степени облегчено его няней, Ариной Родионовной, которая жила Михайловском, с которой он, в своих поэтических воспоминаниях об* этой поре своей жизни, посвятил столько теплых, задушевных* строк
 Все сказки, написанные Пушкиным при жизни начиная от сказки *0 царе Султане и до сказки „О рыбаке и золотой рыбке» и все простонародные рассказы), отысканные после смерти Пушкина в его бумагах, выходили несомненно из одного общего источника—из разных сказал Арины Родионовны. которые Пушкин записал в своих червовых тетрадях.
 Осенью 1836 года сам Пушкин писал брату своему из деревни: „знаешь-ли как я занят?
До обеда пишу записки, обедаю поздно, после обеда езжу верхом, а вечером слушаю сказки и вознаграждаю тем недостатки прок л я та г о своего воспитания.
Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма"
Впрочем,. мало-по-молу, собрание памятников народной словесности изменяется, и наблюдется тонкое, глубокое изучение народной речи сделались для Пушкина одною из живейших потребностей, одним из любимых тихих занятий. впоследствии Пушкин. сам был ревностного собирателем сокровищ народной поэзии: около 1830 г. Пушкин доставил известному вашему собирателю народных русских песен, П. В Киреевскому, замечательную тетрадь песен, собранных им в Псковской губернии.
Но это тщательное изучение вредности, плодом столько превосходных произведений Пушкина, было далеко не исключительным внимание поэта во время его пребывания в Михайловском в 1824 —1826 гг. чрезвычайно много и постоянно работал над своим образованием тщательно, следя всеми новейшими явлениями-области иностранной и русской литературы.
 Кто на Юге успел он выучиться итальянскому и английскому языку, и особенною страстью принялся собирать книги, на которых впоследствии! образовалась его прекрасная библиотека: этим собиранием книг он еще ревностнее занимался в Михайловском: часто, вырываясь в книгах, о испещрял их беглыми заметками своими, и в то же время пополнял свои тетради множеством; выписок, свидетельствующих о его замечательной, обширной и разнообразной начитанности.
Более всего занимали Пушкина в это время вопросы литературные выражения современной ему журналистике нескончаемым спором о значении романтизма н его отношения к классицизму; результатом его сочувствия этому спору и частых размышлений о сущности романтизма было, конечно, то подробное и близкое знакомство с Шекспиром, которое окончательно освободило Пушкина от всякой возможности влияния со стороны Байрона.
Другою существенною стороною занятий Пушкина, около этого же времени, являлось | изучение памятников исторических, касавшихся собственно истории смутного времени, которым он сильно увлекался, как поэт, видя этой эпохе много красок, жизни н движения.
И вот убедившись с одной стороны. что. нашему театру приличны нардовые законы драмы Шекспировской, а не светский обычай трагедий Расина: а с другой стороны, 6олее и боле увлекаясь драматизмом такой эпохи, ’ как Смутное время, Пушкин создал, в 1826 г., любимейшее из произведений своих с—«Бориса Годунова»“.
Об этой драматической хронике писал он сам вскоре после того, как ее окончил. «. хотя я вообще довольно равнодушен к успехам или неудачам моих сочинений, но, признаюсь неудача Бориса Годунова будет мне чувствительна...
 Как Монтан я могу сказать о моем сочинении:
 Писанная мною в строгом уединении, вдали охлаждающего своего, плод добросовестных изучений, и постоянного труда, трагедии доставив мне все, чем писателю насладиться | дозволено: живое завале вдохновению, важное убеждение, что мною употреблены | были все усилия наконец— одобрение малого числа избранных... которыми я дорожу".
 И действительно, Пушкин писал «Бориса Годунова», по его собственному выражению, оставшись в деревне один с няней своей н трагедией"; л писал. он ее, создавая так быстро, так цельно, как еще не приходилось ему ничего создавать до этого времени.
Сам Пушкин указывает на это в одном из своих писем: …я пишу и вместе думаю.
Большая часть сцен требовала только обсуждения.
 Когда приходил я к сценам, требовавшей уже вдохновения, я или пережидал*, или просто перескакивал через нее этот способ работать для меня совершенно нов. Я знаю, что с и л ы мои развил н совершенно и чувствую, что могу творит...*
В какой степени силы Пушкина в это время развились, видим мы из другого письма его, в котором Пушкин объясняет, как был написан „Граф НУЛИН».
В конце 1825 г. находился я в деревне--пишет он—„и перечитывал. Лукреция, довольно слабую поэму Шекспира, подумал: что, если бы Лукрецию пришла я голову мысль дать пощёчину Tapквинию?
. Мысль пародировать историю и Шекспира представилась; я не мог носорог» виться двойному искушению и с утра выписал эту повесть («|Графа Нулина)."
Отличительною чертою этого периода полной зрелости таланта Пушкина является тот поворот на дорогу реального. живого и естественного изображения характером н явлений жизни, который составляет заслугу Пушкина, хотя в внесен был окончательно в литературу, позже, другим писателем-художником —Гоголем.
Особенно ясно выразилось сочувствие Пушкина к этому новому, реальному направлению поэтического творчества в «в письме к издателям Русского Инвалида, писанном тотчас по выходе в свет «Вечеров на хуторе близ Диканьки:»
« ..Сейчас прочел начерно...они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринуждённо, без жеманства, без чопорности А местами, какая поэзия, какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей литературе, что доселе не образумился... Рада Бога возьмите сторону (автора), если журналисты. но своему о6ыкновению впадут на привлечена его| выражений, на дурной тон в проч.
Пора вам осмеять в нашей словесности, людей, толкующих о прекрасных читательницах хотя у них не бывало, о высшем обществе, куда их не просят. в все это слогом камердинера профессора Третьяковского.
В то время, когда Пушкин докончил своего «Бориса Годунова" и успел уже| выдать в свет начало «Евгения Онегина» возбудившего столько разноречивых толков; в то время, когда он находился еще на верху возможной литературой славы. неожиданно для него наступил конец его
долгого изгнания
 Вог что рассказывает нам об этом одна из обитательниц Тригорскаго: « 1-го я 2-го сентября 1826 года Пушкин был у нас (в Тригорском); погода стояла прекрасная, ми долго гуляли: Пушкин был особенно весел»
«Часу в 11-мъ вечера, сёстры и я проводили Александра Сергеевича по дороге в Михайловское...
Вдруг, рано, на рассвете, является к нам Арина Родионовна — вяня Пушкина, то была старушка чрезвычайно почтенная, — видом полная, вся седая, страстно любившая своего питомца.
Бывала она у нас в Тригорском часто— на этот раз она прибежала вся запыхавшись; седые волосы ее беспорядочным космами спадали на лицо и плечи; бедная няня плакала навзрыд.
 Из расспросов оказалось, что вчера вечером, незадолго до прихода Александра Сергеевича, в Михайловское прискакал какой-то офицер, не то солдат (впоследствии оказалось фельдъегерь) ... Он объявить Пушкину повеление немедленно ехать вместе с ним в Москву.
 Пушкин успел только взять деньги, накинуть шинель, и через полчаса его уже не было".
 Я полагаю, милостивая государыня",— писал тотчас после этого Пушкин к II. А. Осиповой с дороги — „что мой быстрый отъезд с фельдъегерем удивил всех вас столько же, сколько и меня.
Дело в том, что без фельдъегеря ничего не делается; мне дали его для безопасности.
Впрочем, после весьма любезного письма ко мне от барона Дибича, мне остается только гордиться. Еду прямо в Москву, где надеюсь быть 8 го числа сего месяца, и лишь только буду свободен, возвращусь как можно скорее в Тригорское к которому отныне и всегда привязано мое сердце.
Привезенный с фельдъегерем в Москву, Пушкин был немедленно представлен Императору Николаю I, объяснился с ним искренно, с замечательною откровенностью отвечал на все его вопросы и получил разрешено на пребывании в Москве (а под конец зимы - другое, на заезд в Петербург).
Император заметил ему, что он сам „берется быть цензором его сочинений“.
Тут я преву цитирование П.Полевого чтобы скать что не все так было в вопросе «помилования» А.Пушкина и востановления его на службе как это описано и в качетсве докательства приводу данные взятие из редкой букинистической книги находящейся в моем распоряжении:
 
Где по этому вопросу однозначно сказано:
 
 
Теперь продолжим чтение биографии А.Пушкина далее:
«Зиму 1826-1827 и 1827—1838 годов. Пушкин провёл Москве н переезды из столицы в столицу, среди шума и развлечений большого света, которые снова привлекли Пушкина и даже сильно занимали его в течение этих двух лет его жизни, менее всего замечательных в его литературной деятельности.
В январе 1828 г. он снова пишет в Тригорское, к П. А Осиповой:
«Для меня шум и суета петербургской жизни делаются все более и более несносными, и я с трудом их переношу. Я предпочитаю ваш прекрасный сад и прелестный берег Сороти; видите, милостивая государыня, что настроение мое еще поэтично, не смотря на гадкую прозу моей настоящей жизни".
В течении этого времени, Пушкин возобновив свои старым связи с большим светом и завёл много новых, более и более отвлекавших его от той скромной и одинокой, но и независимой доли, которою судьба наделила его в ранней юности, и которой он был несомненно обязан могучим рвением.
 Эти новые связи часто оковывали даже и несомненно вредное влияние на поэтическую деятельность Пушкина, вынуждая его заниматься такими вопросами, к разрешению которых он вовсе не быль подготовлен, не чувствовал в себе влечений кроме всего, не имел даже способности.
Так, по прибытии в Москву, в 1826 г., и Пушкин, по поручению высокого начальства, принимается за составление какого-то рассуждении. о воспитании юношества.
 Само собою разумеется, что рассуждение вышло очень слабо, а главное. - не соответствовало ожиданиям высшего начальства, которое к выразило поэту свое неудовольствие. Пушкину пришлось, конечно, извиниться неопытностью в делах суждений о предмете, который дотоле никогда не занимал его мыслей, и просить позволения заняться в Москве более ему близ- книг и известным".
Этот факт важен в биогеографическом отношении и служит» указание на то, что уже в 1838 года начались в сознании и убеждениях Пушкина те колебания. которые, под влиянием различных обстоятельств., через три или, четыре гола потом. привели Пушкина сначала к совершенному разладу с самим собою, а потом и к горькому разочарованию в своих силах и значении.
Не менее важен для биографа и то факт, что наступивший 1826 года, почти двух летний период ослабевания творческой силы Пушкина ознаменовался для него поворотом к прозе
 Летом н осенью 1827 года, живучи в дереве, Пушкин написал большую часть первой своей исторической повести {Арап Петра Великого).
Однако же поэтическую, широкую и бурную натуру Пушкина, еще не легко было тогда уложить в такие рамки, который. становились обязательными для большей | части окружавших его современников.
Он понимал, что жизнь его не могла ' сложиться также просто и спокойно, как складывалась она у простых с мёртвых: и, в то же время, тяготился своею непоследовательностью. своими странными порывами н непростительными увлечениями, которые истощали большую часть его материальных средств.
Тревожное состояние духа, овладевшее Пушкиным в это время и оставившее глубокие следы в его лирике, особенно конца 1828 года, выражалось еще и тем что он как будто нигде места себе найти не мог; странные мысли приходили ему в голову.
При начале турецкой войны, он вдруг заявляет желание участвовать в открывшейся кампании—и. разуются, получает отказ.
После этого странного заявлены. Пушкин по обыкновению уезжает на лето в Михайловское, и здесь проводит нисколько очень скорбных месяцев...
К этому времени относится между прочим его превосходная лирическая пьеса: „Воспоминание". которое заканчивается в его тетрадях следующими ненапечатанными ири жизни поэта знаменательными стихами:
Я вижу в праздности, в неистовых пирах,
      В безумcтве гибельной свободы,
В неволе, бедности, в гонении, в степях
      Мои утраченные годы.
Я слышу вновь друзей предательский привет
      На играх Вакха и Киприды,
Вновь сердцу       наносит хладный свет
      Неотразимые обиды.
Я слышу      жужжанье клеветы,
      Решенья глупости лукавой,
И шепот зависти, и легкой суеты
      Укор веселый и кровавый.
И нет отрады мне — и тихо предо мной
      Встают два призрака младые,
Две тени милые, — два данные судьбой
      Мне ангела во дни былые.
Но оба с крыльями и с пламенным мечом,
      И стерегут — и мстят мне оба,
И оба говорят мне мертвым языком
      О тайнах счастья и гроба.
Эта пьеса, написанная в 1826 г. важна для биографа как выражение первой мысли поэта о смерти, впоследствии нередко появлявшейся в стихотворениях Пушкина.
Но в это время смерть был еще далеко и жизненных сил поэте было так много, что он способен был забыть скорбное бездействие и сокрушения свои в пылу порыва нахлынувшей на него лихорадочной поэтической деятельности
Против своих обычаев, в начале осени 1828 г., он вдруг покидает деревню и является в Петербург намереваясь начать писать новую поэму свою, „Полтаву*, в течение одного октября месяца он оканчивает ее. не выезжая из города.
Сильное поэтическое вдохновение, овладевшее им в это время, не покидает» его всю осень 1828 г., и до некоторой степени свидетельствует благотворно на его примирение с самим собою. Тот час по окончании „Полтавы", Пушкин уезжает в деревню и здесь продолжает «Евгения Онегина» и пишет несколько легких лирических пьес п забрасывает» Дельвига шутливыми письмами, в которых мило смеется нал своею литературною знаменитостью.
Здесь мне очень весело"—пишет Пушкин Дельвигу—„не знаю, долго ли останусь в здешнем краю... Соседи ездят смотать на меня, как на собаку Мунито - скажи это графу Хвостову"..
 „Н. М. здесь повеселел и укорительно мил.
На днях било сборище у одного соседа я должен был туда приехать. Дети, его родственницы, балованные ребятишки; хотели вечером туда же ехать.
Мать принесла им изюму и черносливу, и думала тихонько от них убраться. Н. М. их взбудоражил. Он к ним лобзать: дети! мать вас обманывает; не ешьте черносливу, поезжайте с нею.
Там будет Пушкин—он весь сахарный... его разрежут к всем вам будет по кусочку.
Дети разревелись: Не хотим чернослива, хотим Пушкина".
Нечего делать, их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь, но увидев, что я не сахарный, а кожаный, —совсем опешили»“...
„Здесь дума"—пишет Пушкин в другом письме „что я приехал набирать строфы «Евгения Онегина»" н стращают мною, как букою. А я езжу на паром и играю в вист по восьми гривен ребер...*
К новому 1839 году Пушкин снова является в Петербург, но им опять овладевает то мрачное н тревожное состояние духа, которое всегда выражалось у него непоседливостью н жаждою физической деятельности. Он начинает думать об издании Бориса Годунова, —н вдруг, в март, бросает все, и быстро, неожиданно покидает Петербург, а 16-го мая является уже в Георгиевске и принимается дорожные записки свои, которым гораздо позже стали известны аглав1емъ Путешествие Аразум во время похода 1839 года.
Впечатления, вынесенные из этого похода и его поездки на Кавказ, отразились и в целом ряд мелких его стихотворений 1839 г., которые опять к концу года начинают принимать мрачный, тоскливый вид встречается снова даже и мысль о возможности близкой кончины (например, стихотворении „Брожу ли я вдоль улиц шумных»
В начале 1830 года, в московском обществе разнеслась весть о той важной по времени жизни, которая наступала для Пушкина.
 Весть эта побудила одного из почитателей Пушкина обратиться к нему с стихом следующего содержания:
ОЛИМПА Девы встрепенулись,
Сердца их в горести сомкнулись
И гул их вопли повторял
«Поэт высокий знаменитый
Взглянув на светлые ланиты
И Деве сердце покорял
He будет больше вдохновений
He будет умственных парений
Прошли свободные часы
Пушкин отвечал на это известным стихотворением:
 «О кто бы ни был ты, чье ласковое пение“.
И в этом стихотворении подтвердил слухи о том, что он „возрождается к блаженству“. Действительно в это время он был уже помолвлен с Натальей Николаевной Гончаровой и готовился к женитьбе. к тихим* радостям семейной жизни. которых желал и ожидал с нетерпением, после своей бурной и тревожной молодости.!
Источник фото: И тут я снова вынужден буду прервать цитирование биографии чтобы вставиться свои пять копеек.
Не знаю, о чем мечтал и на что надеялся А. Пушкин сватаясь к Н. Гончаровой, но тут как всегда РОК с ним сыграл свою обычную злую шутку!
И «Гений чистой красоты» обернулся своей обратной стороной, которая не только погубила семейную жизнь Пушкина, а и явилась прямой причиной его преждевременной смерти!
Ну а о реальных событиях женитьбы Пушкина и всех событиях, связанных с этим вы уважаемый читатель уже узнаете из дальнейших частей этой книги. А пока я продолжу цитирование этой биографии П. Полевого:
«И в конце лета 1830 года мы уже застаем*Пушкина на пути в Нижегородскую губернию; он отправился туда для устройства своих дел перед женитьбою; там должен был вступить во владение села Болдина, нижегородского родового имения, предоставленного ему отцом. Любопытны некоторый подробности, сообщаемый Пушкиным об этой поездке в его „Записках»
...„На дороги в нижегородское именье встретил Макарьевское ярмарку, прогнанную холерою. Бедная ярмарка! Она 6ежала, разбросав в половину свои товары, не успев пересчитать свои барыши. Воротиться в Москву казалось мы малодушием: я поехал далее, как, может быть, случилось вам ехать на поединок, с досадой н большой неохотой...
«Едва успел я приехать в Болдино, как узнаю, что около меня оцепляются деревни, учреждаются карантин. Л. занялся моими делами, перечитывая Кольриджа, сочиняя сказочки и ездя по соседям.
 Между тем, начинаю думать о возврате и беспокоиться о карантине. Вдруг (2 октября! получаю известие, что холера в Москве... Я тотчас собрался в дорогу и поскакал.
 Проехав 20 верст. ямщик* мой останавливается: застава! Несколько мужичков с дубинками охраняли праву через какую-то речку.
Я стал расспрашивать их, и доказывал им, что вероятно где -нибудь да учрежден карантин, что не сегодня, так завтра на него надут, и в доказательство предложил им серебряный рубль. Мужички со слов согласились, перевести меня к пожелали приятного пути...
Но прорваться в Москву Пушкину не удалось, и он снова должен был вернуться в Болдино, где оставался еще почти три месяца, и в этом вынужденном уединении среди тревожных ожиданий заразы и еще 6олее тревожных порывов достижения близкого счастья, Пушкин казалось еще раз такую помадную творческую силу, что сам удивлялся своей производительности.
 Вот что он сам писал около этого времени к друзьям своим
„Посылаю тебе. барон- —так он писал к Дельвигу из Болдина — „вассальскую мою подать, именуемую цветочною.
По той причине, что платится она в самую пору цветов.
Доношу тебе, моему владельцу, что нынешняя осень была детородная, и что коли твой смиренный! вассал не околеет от сарацинского падежа, холерой именуемого и занесенного к вам крестовыми воинами, т. е. бурлаками, то в твоей. „Литературной Газете» - песни трубадуров не умолкнут круглый год.
Я, душа мои, написал пропасть полемических статей, но не получал журналов, отстал от века. и не знаю, в чем дело
 „Живу в деревне. как в остроге, окруженный карантинам. Жду погоды, чтобы жениться и добраться до Петербурга: но об этом не смею еще i подумать
...„Скажу тебе за тайну“, — пишет -не сколько позже Пушкин, к другому своему другу — „что я в Болдине писал, как давно уже не писал.
  Вот что я привез сюда (т. е. в Москву): новые главы Онегина совсем готовый для печати; повесть, писанную октавами (Домик в Коломне; несколько драматических сцен: «Скупой Рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан».
Сверх того, я написал около тридцати мелких стихотворений.
 Еще не все записал я провою (весьма секретное!)— нить новостей (повесть Белкина)“.
Вскоре после этого усиленного прилива творческой силы Пушкин, который ознаменовался прибытии его в Болдино. поэт был в Москве обвенчан с Н Е Гончаровой (18-го февраля 1884 г., в церкви Вознесения. что на Никитской) в до весны оставался n Mocкве с молодою женой.
 Лето 1831 года Пушкин провела в Царском-Селе, близких отношениях Жуковским. с которым вступил в некоторого рода поэтическое состязание. конечно. весьма невыгодное для Жуковского.
 И Жуковский и Пушкин в это время обратились в неэтической обработка русских сказочных сюжетов, а потом вместе издали книжку патриотические стихотворения, под названием: „На взятие Варшавы.
 Тут напечатано было било стихотворение Жуковского „Русская Слава»-  и два стихотворения Пушкина: „Клеветникам России" к „Бородинская годовщина".
Вскоре после того, вероятно без участия со стороны Жуковского. Пушкин был снова зачислен на службу в ведомство Государственной Коллегии Иностранных Дел, с особенною Высочайшей милостью — жалованьем в 5,000 р. в год!
 „Эта милость" замечает биограф Пушкина — „была предтечей многочисленных щедрот и благодеяний, лившихся как на самого поэта, так и на все его семейство" «
Тут я тоже прерву цитирование биографии чтобы сказать, что далее этот эпизод «исправлении Пушкина» и принятия решения власть предержащими о использовании его таланта на нужды Российской империи будет отдельно и подробно рассмотрен далее! И там все выглядит не так красиво и нейтрально, как об этом пишет наш биограф П. Полевой.
А пока продолжаю цитирование тем более что мы наконец приблизились к окончательной развязке той драмы что обычно называют биографией А.С. Пушкина:
«Зимою 1832—1833 года Пушкин в последние шесть-семь лет охотно посвящавший свое время изучению отечественной истории воспользовался данным ему от правительства разрешением. н ревностно принялся за работу в архивах, сначала, кажется, без всякой определённой роли. к потом преимущественно сосредоточил свое внимание на научении Петровского времени.
Случайно заинтересованный попавшими ему   под руку бумагами о Пугачевском бунте он из них извлек все что показалось ему достойно внимания.
И этим эе занятием пугачевщиной - вой обязан был канавою для своей повести „Капитанская дочка»
Среди этих архивных занятий, среди обязательных отношений светской жизни которою Пушкин был вынужден вести, среда забот о поиске материальных средств своих, Пушкин почти успевал предаваться тому свойственному уединению, которое было такт, необходимо для его поэтического вдохновения соображения денежная, потому что ему уже приходилось заботиться о будущности своей семьи.
Творчесская сила пробудилась в   нем лишь тогда, когда ему удалось на время покинуть Петербурга и светскую жизнь.
Приготовляя к печати свою „Историю Пугачёвского 6унта“ и, вместе с тем окончив «Капитанскую дочки» Пушкина собрался в августе 1833 года посетить Оренбурга н Казань, чтобы ознакомиться с местом действия героев своих произведений. Объезд свой Пушкин совершал очень быстро н очевидно спешил возвратиться вт. Свое Болдино, потому что, как он писал, с дороги в Петербург „раны и СТИХИ не давала ему покоя в кибитке.
 Что же будет, когда очутись дома в конце прибавлял Пушкин.
И действительно, тотчас по приезду в Болдино, Пушкин горячо предался своему вдохновению: и в течение одного октября месяца написал «Сказку о Рыбаке и Рыбке» и поэму «Медный Всадник».
 Вероятно, здесь же были «написаны им  некоторые его произведений, которыми 1833 год 6oлеe богат, нежели к остальным годам жизни поэта.
По прибытии в Петербург, Пушкин представил свою „Историю Пугачевского, бунта» на рассмотрение начальства и за этот труд одновременно получил две награды:
 31-го декабря 1833 г. он был пожалован в камер-пажи Двора Его Императорского Величества и на печатание книги дано ему заимообразно 20000 руб. ассигнациями.
По-видимому, Пушкин находился на верху своей славы, а приятная материальная; обстановка его быта начала нисколько улучшаться.
 Литература в эту пору уже доставляла ему такие средства, каких до него не получал ни один из наших писателей
 Но Пушкин не мог быть доволен своим положением в свете и даже своею литературною деятельностью.
 Он особенно тяготился тем множеством связей и отношений, тем бытом, который |он вынужден был поддерживать в угоду своей красавице жене; тяготился потому, что этот дорогостоящий быт вовлекал. ее мужа в неоплатные долги н давал повод к справедливому порицанию ее легкомыслия и бесхарактерности даже в тесном кругу друзей которых у него становится меньше которые его могли понимать н знали ему е ему цену.
 Под влиянием всех этих условий, недовольство собою и жизнью становятся опять заметно в Пушкине, в течение двух последних лет его жизни, проведённых им в хлопотах и тревогах по устройству дел, и выказывается в каком-то ему естестве, но часто и неотвязчиво возвращавшемся пред- чувств близкого расчёта с жизнью
Особенно мрачным и тяжким разочарованием, даже утомлением жизнью звучать строки, которым, осенью 1836 года, писал, он в Тригорское...
 Это было последнее письмо его кг-не Осиповой.
После известий о болезни матери, о жалком положении отца о тех великосветских сплетнях, который не давали ему покоя Пушкин прибавляете в конце этого замечательного письма:
...„Я ошеломлен я нахожусь в сильнейшем раздражении.
Поверьте, мне жизнь какая она она ни есть „приятная привычка» а все же заключаете в себе горечь, которая делает ее под конец отвратительной.
 Свет— это гадкая лужа грязи. Мне мило только Тригорское.»
 
Источник фото:
А вежду тем сама привычки к свету, с которым сманивало Пушкина прирождённое его пристрастие к аристократкам, к родовитости, к громовым именам к пустому блеску великой светской жизни—был настолько сильна, что он даже не пытался вырваться из „гадкой лужи“ и шел быстрыми шагами к роковому концу—
В последний год своей жизни Пушкин приступил к изданию   журнала, в котором главное место должно было принадлежать критике: в марте 1836 г. одобрен был цензурою первый номер пушкинского «Современника». Нельзя не заметить, что одним из важнейших поводов к изданию Современника послужила та особенная брюзгливость, с которою Пушкин давно уже, с конца 20-хъ годов., сталь относиться к нашей журнальной критике!
Взгляды его в этом отношении оказывались чрезвычайно отсталыми: „он сохранял, долее многих своих товарищей. основы убеждения старого члена литературных обществ: к новому назначении журнала, — при котором уже мало придавалось звучаний мнений кружка, a мнение личное играло очень важную роль
  Пушкин не мог привыкнуть во всю свою жизнь.
С первых же признаков появления этого нового значения журнала в нашей журналистике. Пушкин начал свою систему рассчитанного противодействия забывая иногда и то. что высказывалось по временам дельного и существенного его противника и постоянно имел виду только одно: возвратить критику в руки малаг. избраного кружка писателей, уже облечённых доверием публики.
Но планы эти не сбылись и в ноябре 1836 года Пушкин выдал 4-ую последнюю книжку «Современника» за этот год, а три месяца спустя его уже не было га живых.
27 января 1837 года, Пушкин, смертельно раневой на дуэли бароном Георгом Гекереном Дантесом привезен был на квартиру своим секундантом Данзасом, и через два дня после того (29 января), среди ужасных мучений), скончался, окруженный друзьям своим семейством и друзьями.
Последние минуты его жизни описаны Жуковским в письме к отцу его, Сергею Львовичу Пушкину. Жуковскому же поручено было, тотчас по сверти Пушкина, опечатать кабинет его и заняться тщательным разбором оставшихся после него бумаг.
  Тело Пушкина, согласно его воле, передоено было в Cвятогорский Успенский монастырь н положено в ту могилу, которую он приготовил себе еще за год до смерти.
И. С. Тургенев* пишет своих Воспоминаниях:
  …Пушкина мне. удалось видеть за нисколько дней до его смерти, на утреннем концерт у Энгельгардта. Он стоял т двери, опираясь на косяк, и скрестив* руки на широкой груди, с недовольным видом посматривать кругом.
Помню его смуглое, небольшое лицо, его африканские губы, оскал белых, крупных зубов, висячие бакенбарды, темные желчные глаза под высоким лбом почти без бровей п кудрявые волосы...
Он на меня бросил беглый взор: бесцеремонное внимание с которым я уставился на него, производило, должно быть, на него впечатление неприятное он словно с досадой повёл плечом - вообще он казался не в духе, —  отошел, в сторону. Несколько дней спустя я видел его лежащим в гробу — н невольно повторил про-себя:
Недвижим он лежал... И странен 
был томный мир чела.
В- 1880 г., в Москве на родине поэта, был воздвигнут Пушкину прекрасный памятник (на бульвар против Страстного монастыря), открытие которого (9 июля) сопровождалось целым рядом литературных празднества и торжеств в разных ученых обществах учены учреждён Москвы, ори общем сборе лучших русских литераторов, поэтов и ученых»
Вот такая была первая литературная биография А.С. Пушкина.
 И теперь вы уважаемый читатель сами можете сравнить обе эти версии.
А сравнив сами и увидите большое количество и неизвестных страниц в биографии и прямые факты фальсификации его биографии, сделанные умышлено с целью ее приукрашивания и одновременно увидите, как из А.С. Пушкина уже в Российской империи, а затем особенно в СССР начали «делать» - «ЛИТЕРАТУРНОГО ИДОЛА»
В связи с чем ваш автор и взял на себя тяжелый и неблагодарный труд восстановления посильными ему средствами подлинной биографии А.С. Пушкина с раскрытием всех его «тайн» и очищения, казалось бы, общеизвестных сведений о его жизни и деятельности от поздних фальсификаций…

ч.3 Жизни и деятельность А.С. Пушкина от рождения до окончания Царскосельского лицея

 О А.С. Пушкине, можно сказать кратко и расширено. И если сказать кратко, то мы имеем вот такие установочные данные:
   Дата рождения:26 мая (6 июня) 1799 года
   Место рождения: г. Москва
   А. Пушкин «официально» происходил «из разветвлённого, но не титулованного дворянского рода», восходившего по генеалогической легенде к «мужу честну» Радше, современнику Александра Невского.
В этой части я предлагаю уважаемому читателю уже ознакомившемуся ранее с двумя версия официальных как бы биографий А.С. Пушкина и  лично убедившихся их неполноте и частичной фальсификации теперь познакомится с новой ее версией написанной  не в обычной «псевдо исторической литературной манере», а как  новое  независимое  историческое расследование  в ходе которой ваш автор применяет  к изучению биографии Пушкина криминалистические методы  используемые в уголовном  праве при выяснения  истины, в отношении лиц подозреваемых в совершений  тех или иных преступлений.
 Ибо именно этот метод только и позволяет нам установить ИСТИНУ в сложной и крайне запутанной биографии А.С. Пушкина, который кстати, как человек неоднократно совершал деяния, рассматриваемые в Российской империи как преступные и за что, не раз был админ. арестован, два раза отправлен в политическую ссылку но не смотря на все примененные российскими властями «методы его перевоспитания», что «кнутом, что пряником» так и остался в архивах российской полиции как «буйный картежный понтер и дуэлянт».
Т.е. лицо представлявшее опасность для большинства благонамеренных российских граждан из числа дворян.
И тут если последовать предложенному вашим автору методу и заодно представить, что вы сидите у себя за столом, на котором лежит две толстых, странных архивных папки на одной из которых имеются гербы Российской империи и надпись: «Дело отставного титулярного советник А.С. Пушкина» а на второй уже имеется советская символика с грифом «секретности», то открыв первый том вы там можете прочесть вот такую объективную справку-характеристику.
   Годы творчества: 1813—1837
   Направление: романтизм, реализм
   Язык произведений: русский; французский
   Дата смерти: 29 января (10 февраля) 1837 г.
   Место смерти: Санкт-Петербург.
   Похоронен на кладбище Святогорского монастыря Псковской губернии.
   Могила эта существует до сих пор, но она пуста!
   Ибо «прах А. Пушкина» если он таки был похоронен в этом месте – «пропал» при неизвестных обстоятельствах…что и было документально доказано уже во времена СССР…
И вот тут будет очень уместным отметить в каком положении находился А.С. Пушкин в момент своей смерти в глазах как российской верховной власти, так и особенно в глазах «большинства российских» из числа современного ему Санкт-петербургского светского общества!
Ведь времена были другие и там людей оценивали по совсем другим оценкам!
 
 
То есть если взглянуть как говорится ПРАВДЕ в глаза и отбросить все идеологические мифы о А.Пушкине то мы, то мы в этом основополагающем для любого современного Пушкину дворянине с точки зрения Законов Россиской империи видим «типичного Титулярного советника» каким-то не совсем понятным путем и неизвестно за какие заслугу удостоенного еще и придворного звания –«Камер-юнкера»!?
  В советский период истории России – (СССР) А. Пушкин был «официально был канонизирован коммунистической пропагандой как «основоположник российского литературного языка»!
   А еще как непревзойдённый и до ныне гениальный российский поет!
   Это «культ А. Пушкина» запущенный в оборот в СССР в 1934г. живет и распространится и в современной нам России!
   В связи с чем, какая-либо даже документально обоснованная критика в адрес А. Пушкина сразу же в российских СМИ объявляется «фальсификацией российской истории» ибо «Пушкин это наше все!»
   На основе собранных автором сведений он и предлагает теперь свою новую и расширенную биография А.С. Пушкина!
   Ну и раз так случилось, что ваш автор посмел отойти от «общепризнанного канона биографии Пушкина» лежащего в основе «хлеба насущного» для всех ныне живущих нескольких тысяч «пушкинистов», по-прежнему перемалывающих биографию Пушкина по принципу «из пустого в порожнее», то и давайте мы вначале посмотрим, что пишут «российские историки» о его детстве, отрочестве и годах учебы!
   А потом дадим слово и самому А. С. Пушкину! Который лично внесет правки в свои посмертные биографии.
  Благо после него тоже остались «воспоминания…» и наконец приведем и другие данные о его личности и творчестве уже собранные автором.
  И таким образом мы, как бы вновь напишем или вернее ВОССТАНОВИМ   на этот раз уже его объективную биографию…
  А начнем мы с того, что  в 12 лет  барчука-бездельника А. Пушкина который уже отличался своим врожденым нетрадиционным поведением в сравнении с другими детьми В.Пушкина  «отправили на учебу   в открытый 19 октября 1811 года «Царскосельский лицей».
 Это было новое учебное заведение в Российской империи, и это был его первый набор лицеистов.
  Шесть лет Пушкин провёл в Царскосельском Лицее
   Сейчас Лицея нет, но тогда во времена Пушкина лицея при Царскосельском дворце был в 1811 г. был размещен в перестроенном старом четырехэтажном флигеле, изначально построенного для дочери императора Павла I.
   Обучение состояло из двух трехгодичных курсов, с 1836 – четыре класса по полтора года), и за это время изучались следующие дисциплины:
   – нравственные (Закон Божий, этика, логика, правоведение, политическая экономия);
   – словесные (российская, латинская, французская, немецкая словесность и языки, риторика);
   – исторические (российская и всеобщая история, физическая география);
   – физические и математические (математика, начала физики и космографии, математическая география, статистика);
   – изящные искусства и гимнастические упражнения (чистописание, рисование, танцы, фехтование, верховая езда, плавание).
   Учебный план лицея неоднократно изменялся, сохраняя при этом гуманитарно-юридическую направленность.
   Лицейское образование приравнивалось к университетскому, выпускники получали гражданские чины 14-го – 9-го классов.
   Для желавших поступить на военную службу проводилось дополнительное военное обучение, в этом случае выпускники получали права окончивших Пажеский корпус.
   В 1814—1829 г. при лицее действовал Благородный пансион.
   И вот здесь наш юнный «Саша Пушкин» благополучно пережил все события Отечественной войны 1812 года и здесь, якобы «впервые открылся и был оценён его поэтический дар»!
   Интересно как бы могла произойти встреча «молодого барченка» Саши Пушкин, с боевого поручика Ф.Булгарин в 1811 году? Который в будущем стал для А.С. главным литературным противником в Росии!
 Подал ли бы Ф. Булгарин руку А. Пушкину??
   Возможно лишь из формальной вежливости, ибо о чем они бы могли говорить между собой?
   А вот в различных энциклопедиях и справочниках о раннем периоде А.С. Пушкине пишут примерно так.
   «А.С. Пушкин родился 1799, 26 мая (6 июня) – в Москве в семье офицера Гвардии Сергея Львовича Пушкина и внучки Ганнибала А. П., сына эфиопского князя, попавшего в Россию ок. 1706 г. (Арап Петра Великого), Надежды Осиповны Ганнибал.»
   Но, почему то, все составители официальных биографий А. Пушкина упорно игнорируют тот, факт, что он сам успел нам, «потомкам», много, говоря юридическим языком «чистосердечно» рассказать о своих предках, родителях и своем окружении.
   Все эти факты любой читатель может найти в 12 томе Полного собрания сочинения А.С. Пушкина
   Вот первый пример того как сам А.С. Пушкин рассказал нам историю своего рода и собственно рождения, и обстановку в которой будущий гений рос и воспитывался!
   «Мы ведём свой род от прусского выходца Радши или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т. е. знатного, благородного), выехавшего в Россию во времена княжества св. Александра Ярославовича Невского.
   Надеюсь, что читающих впервые эти строки, русофилов «не хватил Кондратий»? Это ж надо великий русский поет, можно сказать, надежда и опора русского шовинизма, и вдруг прямой потом «немецкого пса-рыцаря»?
   Наверно из тех самых недобитых и «недо потопленных» на Чудском озере славным князем А. Невским (который по своему возрасту как раз был на пару лет старше самого Пушкина) немецких рыцарей -!!
   Но продолжим внимать и далее А.Пушкину:
   «От него произошли Мусины, Бобрищевы, Мятлевы, Поводовы, Каменские, Бутурлины, Кологривовы, Шарефеденовы и Товарковы. Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории.
   В малом числе знатных родов, уцелевших от кровавых опал царя Ивана Васильевича Грозного, историограф именует и Пушкиных. Григорий Гаврилович Пушкин принадлежит к числу самых замечательных лиц в эпоху самозванцев.
   Другой Пушкин, во время междуцарствия, начальствуя отдельным войском, один с Измайловым, по словам Карамзина, сделал честно свое дело.
   Четверо Пушкиных подписались под грамотою о избрании на царство Романовых, а один из них, окольничий Матвей Степанович, под соборным деянием об уничтожении местничества (что мало делает чести его характеру). При Петре I сын его, стольник Федор Матвеевич, уличен был в заговоре противу государя и казнен вместе с Цыклером и Соковниным.
   Прадед мой, Александр Петрович был женат на меньшой дочери графа Головина, первого Андреевского кавалера.
   Он умер весьма молод, в припадке сумасшествия, зарезав свою жену, находившуюся в родах.
   Единственный сын его, Лев Александрович, (тоже кстати по садистскому характеру пошел в своего отца!) служил в артиллерии, и в 1762 году во время возмущения, остался верен Петру III.
   Он был посажен в крепость и выпущен через два года. С тех пор он уже в службу не вступал, и жил в Москве и в своих деревнях.
   Дед мой был человек пылкий и жестокий.
   Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму, за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем ее сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе.
   Вторая жена его, урожденная Чичерина, довольно от него натерпелась. Однажды велел он ей одеться и ехать с ним куда-то в гости.
   Бабушка была на сносях и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой она почувствовала муки.
   Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете разрешилась – чуть ли не моим отцом. Родильницу привезли домой полумертвую, и положили на постелю всю разряженную и в бриллиантах.
   Все это знаю я довольно темно. Отец мой никогда не говорит о странностях деда, а старые слуги давно перемерли.
   Родословная матери моей еще любопытнее. Дед ее был негр, сын владетельного князька.
   Русский посланник в Константинополе как-то достал его из сераля, где содержался он аманатом, (заложником -автор) и отослал его Петру Первому вместе с двумя другими арапчатами.
   Государь крестил маленького Ибрагима в Вильне в 1707 году, с польской королевою, супругою Августа, и дал ему фамилию Ганнибал.
   В крещении наименован он был Петром, но как он плакал и не хотел носить нового имени, то до самой смерти назывался Абрамом. Старший брат его приезжал в Петербург, предлагая за него выкуп.
   Но Пётр оставил при себе своего крестника».
   Но вот тут необходимо сделать уточнение!
   Ведь Абрам был по мнению Некоторых ученных одним из сыновей высокопоставленного подданного бывшего эфиопского правителя, государство которого в то время попало под власть Османской империи.
   Как мог выглядеть Абрам(Ибрагим) читатель может судить, познакомившись с последним эфиопским императором Хайле Силассие I.
   Справка: Хайле Селассие I (по-амхарски имя – значит «Сила Троицы») (23 июля 1892 – 27 августа 1975), до коронации – рас (принц) Тэфэри Мэконнын. Последний император Эфиопии (2 ноября 1930 – 12 сентября 1974), происходивший из легендарной династии потомков царя Соломона.

   Возглавлял борьбу против итальянских захватчиков во время итало-эфиопской войны 1935—1936 годов. Один из инициаторов создания в 1963 году Организации африканского единства. В сентябре 1974 года низложен.
 В августе 1975 года убит (задушен военными армии Менгисту Хайле Мариама).
   А что касаемо А. Ганибала то он до « ….. 1716 году находился неотлучно при особе государя, спал в его токарне, сопровождал его во всех походах; потом послан был в Париж, где несколько времени обучался в военном училище, вступил во французскую службу, во время испанской войны, был в голову ранен в одном подземном сражении (сказано в рукописной его биографии), и возвратился в Париж, где долгое время жил в рассеянии большого света. Петр I неоднократно призывал его к себе, но Ганнибал не торопился, отговариваясь под разными предлогами.
   Наконец, государь написал ему, что он неволить его не намерен, что предоставляет его доброй воле возвратиться в Россию или остаться во Франции, но что во всяком случае он никогда не оставит прежнего своего питомца. Источник фото:

   Тронутый Ганнибал немедленно отправился в Петербург. Государь выехал к нему на встречу и благословил образом Петра и Павла, который хранился у его сыновей, но которого я не мог уж отыскать.
Государь пожаловал Ганнибала в Бомбардирскую роту Преображенского полка капитан-лейтенантом. Известно, что сам Петр был ее капитаном. Это было в 1722 году.
   После смерти Петра Великого судьба его переменилась.
   Меньшиков, опасаясь его влияния на императора Петра II, нашел способ удалить его от двора. Ганнибал был переименован в майоры тобольского гарнизона и послан в Сибирь с препоручением измерить Китайскую стену.

   Ганнибал пробыл там несколько времени, соскучился и самовольно возвратился в Петербург, узнав о падении Меньшикова и надеясь на покровительство князей Долгоруких, с которыми был он связан.
   – Судьба Долгоруких известна.
   Миних спас Ганнибала, отправя его тайно в Ревельскую деревню, где и жил он около десяти лет в поминутном беспокойстве.
   До самой кончины своей он не мог без трепета слышать звон колокольчика. Когда императрица Елисавета взошла на престол, тогда Ганнибал написал ей евангельские слова: помяни мя, егда приидеши во царствие свое.
   Елисавета тотчас призвала его ко двору, произвела его в бригадиры, и вскоре потом в генерал-майоры и в генерал-аншефы, пожаловала ему несколько деревень в губерниях Псковской и Петербургской, в первой Зуево, Бор, Петровское и другие, во второй Кобрино, Суйду и Тайцы, также деревню Раголу, близ Ревеля, в котором несколько времени был он обер-комендантом.
При Петре III вышел он в отставку и умер философом (говорит его немецкий биограф) в 1781 году, на 93 году своей жизни. Он написал было свои записки на французском языке, но в припадке панического страха, коему был подвержен, велел их при себе сжечь вместе с другими драгоценными бумагами.
   В семейственной жизни прадед мой Ганнибал так же был несчастлив, как и прадед, мой Пушкин. Первая жена его, красавица, родом гречанка, родила ему белую дочь.
   Он с нею развелся и принудил ее постричься в Тихвинском монастыре, а дочь ее Поликсену оставил при себе, дал ей тщательное воспитание, богатое приданое, но никогда не пускал ее себе на глаза.
   Вторая жена его, Христина Регина фон Шеберх, вышла за него в бытность его в Ревеле оберкомендантом и родила ему множество черных детей обоего пола.
   Старший сын его, Иван Абрамович, столь же достоин замечания, как и его отец. Он пошел в военную службу вопреки воле родителя, отличился и, ползая на коленях, выпросил отцовское прощение.
   Под Чесмою он распоряжал брандерами и был один из тех, которые спаслись с корабля, взлетевшего на воздух. В 1770 году он взял Наварин; в 1779 году выстроил Херсон.
   Его постановления доныне уважаются в полуденном краю России, где в 1821 году видел я стариков, живо еще хранивших его память.
   Он поссорился с Потемкиным. Государыня оправдала Ганнибала и надела на него Александровскую ленту; но он оставил службу и с тех пор жил по большей части в Суйде, уважаемый всеми замечательными людьми славного века, между прочими Суворовым, который при нем оставлял свои проказы, и которого принимал он, не завешивая зеркал и не наблюдая никаких тому подобных церемоний.
   Дед мой, Осип Абрамович (настоящее имя его было Януарий, но прабабушка моя не согласилась звать его этим именем, трудным для ее немецкого произношения: Шорн Шорт, говорила она, делает мне шорни репят и дает им шертовск имя) – дед мой служил во флоте и женился на Марье Алексеевне Пушкиной, дочери тамбовского воеводы, родного брата деду отца моего (который доводится внучатым братом моей матери). И сей брак был несчастлив.
   Ревность жены и непостоянство мужа были причиною неудовольствий и ссор, которые кончились разводом.
   Африканский характер моего деда, пылкие страсти, соединенные с ужасным легкомыслием, вовлекли его в удивительные заблуждения. Он женился на другой жене, представя фальшивое свидетельство о смерти первой.
   Бабушка принуждена была подать просьбу на имя императрицы, которая с живостью вмешалась в это дело.
   Новый брак деда моего объявлен был незаконным; бабушке моей возвращена трехлетняя ее дочь, а дедушка послан на службу в черноморский флот. 30 лет они жили розно.
   Дед мой умер в 1807 году, в своей псковской деревне, от следствий невоздержанной жизни. 11 лет после того бабушка скончалась в той же деревне. Смерть соединила их. Они покоятся друг подле друга в Светогорском монастыре".
   А. С. Пушкин ППС т. 12 с. 310-314
   Разобравшись с наследственностью А.С. Пушкина и поняв, что рос и развивался он, говоря современным языком в, мягко говоря, в совершенно неблагополучной семье, что не могло оказать на него и своего негативного влияния!
   От прочитанного выше возникает мысль о так называемом «вырождении дворянского рода Пушкиных», по линии нашего героя А. Пушкина.
   Но оставим это вопрос для будущих исследователей, а сами пойдем далее…
   19 октября 1811г. был открыт Царскосельский лицей, в состав учеников которого принят недоросль А. Пушкин.
   А вот как туда попал в это новое элитное учебное заведение А. Пушкин, знаю не все. Поэтому снова сам А. Пушкин расскажет нам, как было дело!
   Это если говорить языком юридическим своего рода «явка с повинной»!
   «Итак В.Л. Пушкин:
   – У меня растет племянник с быстрой памятью, ваш почитатель. Уже начинает кропать стихи.
   – Пусть занимается рифмами. Молодому лучше читать чужое, чем писать свое. Молодо-зелено.
   Дядя заговорил о Лицее.
   – Я одобряю это учреждение, – и посмотрел на часы, – наконец-то начинают детей учить на своем языке!
   Довольно нам невежества. Михайло Михайлович Сперанский и граф Алексей Кириллович Разумовский тоже согласны.
   Я тоже хочу учредить училище законоведенья. Все литературное в нем исчезло. Дядя попросил о прямом представительстве за меня.
   – Я поговорю с графом Алексеем Кирилловичем при встрече. Но он стал так неуловим, что предвидеть встречу не могу.
   Иван Иванович попрощался с нами. Когда мы вышли я спросил у дяди:
   – Где живет Державин?
   – На Фонтанке, рядом с домом Гарновского.
   Дом то хорош, да старик, говорят, одрях, – и помолчав, уже веселее сказал,
   – Бог с ним с Лицеем.
   Не попадёшь в Лицей, поступишь к иезуитам.
   Ты видел их дом? Прекрасное здание.
   А басня о трех путешественниках никакая ни поэма, а просто басня.
   Оставалось переговорить с Тургеневым.
   Наконец, он выбрал время и зашел к нам, сказав, что приглашал к себе аббата Николя, но ему сильно противодействует Сперанский.
   Главный учитель пансионата иезуит отец Септао умер. Николь в отчаяньи решил уехать в Одессу к своему другу Ришелье.
   А, чтоб досадить Сперанскому, они хотят свой пансион в Одессе назвать Лицеем.
   На иезуитский колледж гонения.
   Нужно бы подождать годик, пока все прояснится.
   Дядя понял, что и на Тургенева нет надежды. Пансиона Николя нет.
   Жаль, что я взялся, повинуясь порыву родства, определять племянника в пансион, который закрылся.
   Не моя печаль чужих детей качать.
   Тургенев, заметив смущение дяди, сказал:
   -Надо его отдать в Лицей.
   Там будут воспитывать по новой методике. Может быть там будут великие князья.
   Лицею покровительствует Сперанский и даже слышно, сам император, – и пообещал замолвить за меня словечко князю Голицину, – нужно выбрать удобный миг: князь в унынии и в такое время всегда раздражителен.
   Лицей хорош тем, что это не пансион, не училище, не университет, а все вместе. Пансион потому, что жить будут на всем готовом; училище потому, что не будет переростков; университет потому, что заниматься будут профессоры. Только что из Геттенгена вернулся знакомец брата Куницын и уже назначен.
   Дядя посветлел: Голицин сильнее Разумовского и Дмитриева. Так в один миг моя судьба была решена Тургеневым.
   Дядя за мгновенье до этого, считавший меня обузой, посмотрел в мою сторону с восторгом.
   Тургенев засмеялся. Дядя послал за вином и настоял, чтобы и я до дна выпил свой бокал».
   А. С. Пушкин ПСС т. 12 с. 44
   Ну, а раз есть такая «протекция» или говоря проще блат, то все остальное дело техники!
   Сдача экзаменов!
   «Представление министру длилось одно мгновение, а в приёмной дожидались два часа. Дядя ворчал:
   – Свет, друг мой, ни в чем не переменился. Ночь напролет, верно, играл, а утром, созвав к себе людей, спит. Все они таковы: сына в крепость посадил. Из-за его отца твой дед сидел в крепости. Это у них в крови.
   В небольшой комнате за столом сидит министр и несколько человек, вероятно профессоры.
   Немолодой француз попросил прочесть что-нибудь по-французски.
   Спустя два дня сторож принес пакет с извещением: я принят в Лицей 14 номером.
   Для обмундирования надлежало явиться на квартиру директора Малиновского.
   А. С. Пушкин ПСС т. 12 с. 31 – 33
   Теперь разберем вопросы раннего детства А. Пушкина и дадим точную характеристику его родителям!
   Ибо как говорится яблоко от яблони далеко не падает!!!
   Итак, мы уже знаем, что Пушкин родился 26 мая (6 июня) 1799 г. в Москве, в Немецкой слободе.
   В метрической книге церкви Богоявления в Елохове на дату 8 (19) июня 1799 года, в числе прочих, приходится такая запись:
   «Мая 27. Во дворе коллежского регистратора Ивана Васильева Скварцова у жильца его Моёра Сергия Львовича Пушкина родился сын Александр. Крещён июня 8 дня. Восприемник граф Артемий Иванович Воронцов, кума мать означенного Сергия Пушкина вдова Ольга Васильевна Пушкин».
   Объективна характеристика на родителей А.С. Пушкина:
   Отец: Сергей Львович терпеть не мог деревни, если она не походила на подгородную дачу; проживая в собственных имениях (в иные, впрочем, он никогда и не заглядывал), он проводил все время у себя в кабинете за чтением.
   Дома вспыльчивый и раздражительный (когда обстоятельства принуждали его заняться детьми или хозяйством), он при гостях делался оживленным, веселым и внимательным.
   По выражению Анненкова, у него не было времени для собственных дел, так как он слишком усердно занимался чужими. Он до старости отличался пылким воображением и впечатлительностью, доходившей до смешного.
   Обыкновенно расточительный и небрежный в денежных делах, он временами становился мелочно расчетливым и даже жадным. Он был способен острить у смертного одра жены – зато иногда от пустяков разливался в слезах.
   Никому не мог он внушить страха, но зато никому не внушал и уважения; приятели любили его, а собственным детям, когда они подросли, он часто казался жалким, и сам настойчиво требовал от них, чтобы они опекали его, как маленького ребенка.
   Его любимая поговорка: que la volont; du ciel soit faite вовсе не была выражением искренней веры и готовности подчиниться воле Провидения, а только фразой, которой он прикрывал свой эгоистический индифферентизм ко всему на свете.
   Мать: Это была «мягкая, трусливая, но вспыльчивая абиссинская натура», наклонная «к невообразимой, необдуманной решимости» (Анненков, «П. в Александровскую эпоху», стр. 5).
   Сыновья его (Ганнибала) унаследовали его вспыльчивость; крепостных людей, возбудивших их гнев и ими наказанных, «выносили на простынях».
   Двое из них, Иван и Петр (которого поэт посетил в его деревне в 1817 г.; см. изд. фонда, V, 22), достигли высоких чинов, но при этом Петр писал совсем безграмотно.
   Третий брат, родной дед поэта, Осип (он же и Януарий), женатый на дочери тамбовского воеводы Пушкина, Марье Алексеевне, женился, говорят, вторично, подделав свидетельство о смерти жены.
   Марья Алексеевна жаловалась государыне, и права ее были восстановлены.
   Она жила в селе Захарове, со своей дочерью Надеждой, под покровительством своего шурина и крестного отца дочери – Ивана Абрамовича Ганнибала, строителя Херсона и наваринского героя.
   Марья Алексеевна была добрая женщина и прекрасная хозяйка деревенского старорусского склада, но дочь свою она избаловала порядком, «что сообщило нраву молодой красивой креолки, как ее потом называли в свете, тот оттенок вспыльчивости, упорства и капризного властолюбия, который замечали в ней позднее и принимали за твердость характера» (Анненков).
   Мужа своего Надежда Осиповна настолько забрала в руки, что он до старости курил секретно от нее; к детям и прислуге бывала непомерно сурова и обладала способностью «дуться» на тех, кто возбудил ее неудовольствие, целыми месяцами и более (так, с сыном Александром она не разговаривала чуть не целый год)!!!
   Хозяйством она занималась почти так же мало, как и муж, и подобно ему страстно любила свет и развлечения.
   Когда Пушкины переехали в Петербург, дом их «всегда был наизнанку: в одной комнате богатая старинная мебель, в другой пустые стены или соломенный стул; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня с баснословной неопрятностью; ветхие рыдваны с тощими клячами и вечный недостаток во всем, начиная от денег до последнего стакана».
   Приблизительно такова же была их жизнь и в Москве, но там это не в такой степени бросалось в глаза: многие состоятельные дворянские семьи жили подобным образом.
   Пушкины отличались от других только большей, так сказать, литературностью; в этом отношении тон давал Сергей Львович, который и по собственной инициативе, и через брата Василия был в дружбе со многими литераторами и тогдашними умниками; в его доме даже камердинер сочинял стихи
   Летние месяцы 1805—1810 будущий поэт обычно проводил у своей бабушки по матери Марии Алексеевны Ганнибал (1745—1818, урождённой Пушкино, из другой ветви рода), в подмосковном селе Захарове, близ Звенигорода.
   Ранние детские впечатления отразились в первых опытах пушкинских поэм, написанных несколько позже («Монах», 1813; «Бова», 1814), в лицейских стихотворениях «Послание к Юдину» (1815), «Сон» (1816).
   А вот и первая характеристика на А.С. Пушкина!
   Бабушка писала о своём внуке следующее:
  «Не знаю, что выйдет из моего старшего внука.
 Мальчик умён и охотник до книжек, а учится плохо, редко, когда урок свой сдаст порядком; то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернётся и расходится, что ничем его не уймёшь: из одной крайности в другую бросается, нет у него середины ……»
   «Золотые и очень справедливые слова!
    Но никто к мнению бабушки в семье А. Пушкина не прислушался…
   Поэтому мы вполне можем сказать, в пику ученным «пушкинистам» и прочим добровольным фанатикам или «фанатам» А.С. Пушкина– ВАШ КУМИР в раннем детстве не только не представлял ничего выдающегося, но своей неповоротливостью и молчаливостью приводил в отчаяние мать свою, которая любила его гораздо меньше, нежели сестру его, Ольгу, и младшего брата, Льва!
   К примеру современники Пушкина вспоминали, что «Когда принимались слишком энергично исправлять его характер и манеры, он убегал к бабушке Марье Алексеевне Ганнибал (после замужества дочери она поселилась с П.) и прятался в ее рабочую корзинку, где его уже не смели тревожить.
   Бабушка была первой наставницей Пушкина в русском языке; от нее же, вероятно, наслушался он рассказов о семейной старине.
   В ее сельце Захарове (или Захарьине), о котором Пушкин долго сохранял приятные воспоминания, он слышал песни и видел хороводы и другие народные увеселения (Захарово принадлежало к приходу богатого села Вязёма, которое было когда-то собственностью Бориса Годунова и помнило о своем царственном владельце).
   Другой связью будущего поэта с народностью служила известная Арина Родионовна, когда-то вынянчившая мать Пушкина, а теперь нянчившая всех ее детей – женщина честная, преданная и очень умная; она знала бесчисленное количество поговорок, пословиц, песен и сказок и охотно сообщала их своему питомцу.
   Только с ней да с бабушкой и еще с законоучителем своим Беликовым (очень образованным человеком) П. имел случай говорить по-русски: отец, мать, тетки (Анна Львовна П. и Елизавета Львовна, по мужу Солнцева, тоже имели влияние в доме), почти все гости, а главное – гувернеры и гувернантки (большей частью плохие; об одном гувернере Шеделе, известно, что любимым его занятием была игра в карты – с прислугой) объяснялись с детьми исключительно по-французски, так что и между собой дети приучились говорить на том же языке.»
   Ну, а далее увы у нас еще больше «негатива» на А.С. Пушкина:
   «Пушкин вначале учился плохо (особенно трудно давалась ему арифметика) и от гувернанток испытывал крупные неприятности, отравившие ему воспоминания о детских годах.
   Около 9 лет от роду Пушкин пристрастился к чтению (разумеется, французскому) и, начав с Плутарха и Гомера в переводе Битобе, перечитал чуть ли не всю довольно богатую библиотеку своего отца, состоявшую из классиков XVII века и из поэтов и мыслителей эпохи Просвещения.
   Преждевременная начитанность в произведениях эротических и сатирических, которыми была так богата французская литература ХVII и XVIII вв., способствовала преждевременному развитию чувства и ума П., а литературные нравы дома и особая любовь, которую Сергей Львович питал к Мольеру – он читал его вслух для поучения детям – возбудили в мальчике охоту пытать свои силы в творчестве, опять-таки главным образом на французском языке.
   Между наиболее ранними его произведениями предание называет комедию «L ' Escamoteur» – рабское подражание Мольеру – и шуточную поэму «La Tolyade» (сюжет: война между карликами и карлицами во времена Дагоберта), начатую по образцу многочисленных французских пародий XVIII в. на высокий «штиль» героических поэм.
   Есть еще не совсем достоверное указание на целую тетрадку стихотворений, между которыми были и русские»
   Далее современники А. Пушкина уже после его смерти отмечали, что:
   «Раннее развитие, по-видимому, не сблизило Пушкина с родителями; его характер продолжали исправлять, ломая его волю, а он оказывал энергическое сопротивление.
   В результате отношения обострились настолько, что 12-летний мальчик изо всех домашних чувствовал привязанность только к сестре и с удовольствием покинул родительский дом.
   Пушкина думали отдать в иезуитскую коллегию в Петербурге, где тогда воспитывались дети лучших фамилий, но 11 января 1811 г. было обнародовано о предстоящем открытии Царскосельского лицея и, благодаря настояниям и хлопотам А. И. Тургенева, а также дружеским связям Сергея Львовича П. с директором нового учебного заведения, В. Ф. Малиновским, П. решено было туда поместить.
   Готовясь к поступлению, Пушкин жил у дяди Василия Львовича и у него впервые встретился с представителями петербургского света и литературы.
   12 августа П., вместе с Дельвигом выдержал вступительный экзамен и 19 октября присутствовал на торжестве открытия лицея.»
   В чем состоял весь экзамен мы уже знаем.
 Это была фикция на экзамен. Ибо все насчет А. Пушкина уже давно решилось кулуарно, а по-русски «по блату»!
   И все это верно!
   Но на этом наш рассказ о состоянии психики А. Пушкина не заканчивается.
   Далее я хочу привести большой отрывок из публикации, найденной мною тут: http://offtop.ru/castles/v13_270062__.php
   И ее автор пожелавший остаться неизвестным, очень справедливо обращает наше внимание на еще один важный факт!
Который старательно «как мель на реке» обходят своим внимание «ученные-пушкинисты»!
   А суть вопроса состоит в том, что Пушкина, Надежда Осиповна Ганнибал и отец поэта были в троюродном родстве!
   Что в принципе разрешалось РПЦ только в исключительных обстоятельствах!
   И как мы уже знаем Надежда Осиповна была женщиной вспыльчивой, эксцентричной, взбалмошной и рассеянной до крайности.
   Все эти черты характера А.С. Пушкин и унаследовал от матери, как мы увидим ниже.
   Таким образом из этих (правда, скудных) данных мы видим, что Пушкин был отягчен как по материнской, так и по отцовской линии.
 Литературную же одаренность он получил по отцовской линии.
   Переходя к анализу личности поэта с психопатологической стороны, мы должны заранее сказать, что не собираемся сейчас дать исчерпывающий патографический анализ личности поэта. Мы отметим лишь некоторые выпуклые и ярко бросающиеся в глаза моменты в патопсихической структуре личности Пушкина.
   Самым характерным и ярким, что в его личности бросается в глаза, даже и не специалистам, так это—резкая неустойчивость его психики, имеющая ярко выраженную цикличность смены настроений, далеко выходящая за пределы нормальной ритмичности настроений обыкновенных здоровых людей.
   Если мы обратимся к материалам, иллюстрирующим доподлинную (а не искусственно панегирическую) биографию Пушкина, то все течение его психической жизни в ее сменах настроений пришлось бы графически изобразить в виде волнистой кривой с крутыми колебаниями и подъемами то вниз, то вверх.
   Эти колебания будут соответствовать колебаниям его бурной психики то в форме резкого возбуждения, то в форме депрессии. Эта волнообразность, правда, будет протекать с известной периодичностью, но не будет иметь той строгой ритмичности подъемов и спусков, свойственных тем чистым формам маниакально-депрессивных состояний, где регулярно и ритмично депрессия сменяет возбуждение.
   У Пушкина, скорей, та часть кривой, которая бы характеризовала подъемы возбуждения, будет преобладать и доминировать над той частью кривой, которая должна характеризовать депрессии. Это—первая особенность, которую бы можно было отметить.
   Вторая особенность, которую мы бы могли констатировать, —это то, что в последний период его жизни депрессивные приступы стали учащаться и даже, пожалуй, удлиняться.
   Эта психическая неустойчивость и цикличность психики резко бросалась в глаза даже всем тем из его современников, которые далеки были до каких-либо психиатрических оценок его настроений. „Случалось удивляться переходам в нем», —пишет И. И. Пущин, товарищ Пушкина, в своих заметках о Пушкине.
   Правда, современники его и даже его близкие люди, не понимая конституцию психики поэта, часто ложно истолковывали эти резкие смены настроения, приписывая их той или иной мнимой причине, якобы зависящей от его воли и желаний.
   Так, брат его, Лев Сергеевич, говорит:
 „Должен заметить, что редко можно встретить человека, который бы объяснялся так вяло и несносно, как Пушкин, когда предмет разговора не занимал его, но он становился блестяще красноречивым, когда дело шло о чем-нибудь близком его душе.
   Тогда он являлся поэтом и гораздо более вдохновенным, чем во всех своих сочинениях".
   Точно также А. М. Керн (одна из бывших возлюбленных Пушкина) о самом Пушкине говорит так:
   „Трудно было с ним сблизиться.
   Он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту.
   Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-либо приятно вдохновляло его.
   Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи".
   Конечно, дело тут не в том, что Пушкин “вяло и несносно” держал себя и был “томительно скучен”, потому что “предмет разговора не занимал его”, также и не потому он “становился блестяще красноречивыми, что дело шло о чем-нибудь близком его душе и не потому, что он “решался быть любезным”, а дело тут в том, в какой фазе маниакально-депрессивного состояния находился Пушкин в данный момент – в депрессивной или в маниакальной.
   И верно подметила А. М. Керн в Пушкине: что “он не умел скрывать свои чувств, выражал их всегда искренно”, так как он не мог их скрывать в силу конституциональных особенностей маниакально—депрессивного состояния, а не потому, что хотел или “решался быть любезным” или “томительно скучным”.
   Теперь перейдем к иллюстрации тех моментов из биографии Пушкина, которые характеризуют вышеупомянутую кривую в ее подъемах и спусках.
   Причем оговариваемся, что ниже приводимые иллюстрации для этой цели являются далеко не исчерпывающим материалом для демонстрирования такой кривой.
   Эти материалы могут служить лишь канвой для попытки построения такой кривой, и этим могла бы быть охарактеризована маниакально-депрессивная психическая конституция Пушкина, а еще вернее было бы сказать—маниакально-депрессивный компонент психической конституции Пушкина, так как, по нашему мнению, в сложную психику Пушкина должны входить еще и другие компоненты, помимо маниакально-депрессивного.
   Уже с самого раннего детства и юношества замечается эта циклическая смена кривой, которая то вверх (возбуждение), то вниз (депрессия) сменяет одна другую. Так, в раннем детстве—до 7 лет—поэт был толстым, неповоротливым, угрюмым и сосредоточенным ребенком, предпочитавшим уединение всем играм и шалостям.
   Вдруг в возрасте 7 лет в Пушкине произошла резкая перемена: он стал резвым и шаловливым; родители пришли в ужас от внезапно проявившейся необузданности.
   И далее очень важный вывод!
   «Испытав все меры к его “укрощению”, они успокоились на мысли, что ненормальность природы их сына ничем исправить нельзя…»
   На 8-ом году Пушкин стал сочинять комедии и эпиграммы, 12-ти лет поэт поступил в Лицей.
   Здесь он вновь поразил всех товарищей ранним развитием, раздражительностью и необузданностью;
   Опять-таки здесь отмечается, что характер его был неровный: то расшалится без удержу, то вдруг задумается и долго сидит неподвижно.
   “Видишь его поглощенным не по летам в думы и чтение”, и тут же он внезапно оставляет занятия, входит какай-то припадок бешенства из-за каких-тo пустяков: из-за того, что другой перебежал его или одним ударом уронил все кегли.
   “Пушкин с самого начала пребывания в Лицее был раздражительнее всех и потому не возбуждал общей симпатии”, – рассказывал Пущин в своих воспоминаниях.
   Учился Пушкин очень небрежно и только благодаря хорошей памяти смог сдать хорошо большинство экзаменов; он не любил математики и немецкого языка.
   Тем не менее хоть и по 2 разряду, но он окончил лицей в 18 лет.
   По описанию его друзей он был среднего роста, широкоплечий, худощавый, имел темные курчавые волосы, светло-голубые глаза, высокий лоб, смуглое небольшое лицо и толстые губы. Во всех его движениях видна была робость; он был очень неровен в обращении: то шумливо весел, то грустен, то робок, то дерзок.
   С этого периода, т. е. с 1817 года по 1820 год, он живет в Петербурге, где поступает на службу.
   Этот период характеризуется резкими приступами возбуждения, повышенного тонуса всех жизненных отправлений, далеко выходящего за пределы нормального повышения психического тонуса, свойственного юношам такого возраста.
   Здесь характерны данные воспоминания современников о Пушкине этого периода. Приведем воспоминания барона Корфа, относящиеся к тому времени:
   “Пушкин был вспыльчив до бешенства, вечно рассеянный, погруженный в мечтания, с необузданными страстями.
   Характерная черта души поэта – полная неуравновешенность, готовность отдаться впечатлениям, способность глубоко, но мимолетно их переживать”.
   И, действительно, в Петербурге он предается вихрю развлечений и разврата; дни и ночи он проводит в оргиях и вакханалиях, предаваясь разгулу и разврату, низводивших его не раз на край могилы; о его бесконечных дуэлях, странностях и выходках говорил весь Петербург.
   Отдыхает он и предается серьезному литературному творчеству только тогда, когда бывает болен венерическими болезнями.
   Для дополнительеной характеристики приведем отрывки писем современников:
   Тургенев пишет Вяземскому 18.IX.1818 г.:
   „Сверчок (название Пушкина как члена Арзамаса) прыгает по бульвару и по б.…м, но при всем беспутном образе жизни его он кончает четвертую песнь поэмы.
Если еще два или три, так дело в шляпе. Первая его ****…я болезнь была и «первой кормилицей» его поэмы" (Остафьевск. Архив, ч. I, стр. 174)– некуда было убить свободное время!
   „Старое пристало к новому и пришлось ему опять за поэму приниматься—радуется Вяземский—Венера пригвоздила его к постели" (Там же, стр. 191).
   „Пушкин простудился, дожидаясь у дверей Б…, которая не пускала его в дождь к себе для того, чтобы не заразить его своей болезнью. Какая борьба великодушия любви и разврата". (Тургенев в письме от 1819 г. Там же стр. 253).
   (Все это уважаемый читатель говорит нам о том, что 18 летним юношей А. Пушкин уже заразился одной, а возможно и несколькими «венерическими болезнями».
   А болезни эти и в наше время очень плохо лечатся!
   Да и это лечение приносит еще больше вреда нашему здоровью чем сама болезнь!
   А что говорить об уровне медицины времен А. Пушкина, да еще в России…)
   Да и сам Пушкин в этом «чистосердечно» признается…
   Так в одной из черновых тетрадей Пушкин кается в своих грехах и их последствиях таким образом.
   „Я стражду 8 дней
   С лекарствами в желудке
   С Меркурием в крови
   С раскаяньем в рассудке".
   В петербургский период (после окончания Лицея) психическое состояние Пушкина как нельзя ярче характеризуется как состояние резкого возбуждения.
   Возбуждение этого периода превосходит по интенсивности и, пожалуй, по деятельности все до сих пор бывшие приступы возбуждения юношеского периода. Этот период прерывается вскоре резкой депрессией.
   В 1819 г. наступил приступ резкой меланхолии: в письмах к друзьям он говорит о полной апатии, об омертвелости духа, о недоступности каким бы то ни было впечатлениям; он пишет об утрате поэтического вдохновения:
   “И ты, моя задумчивая лира,
   Найдешь ли вновь утраченные звуки”.
   Был ли этот приступ депрессии за этот петербургский период единственным или были еще такие приступы—мы не знаем, но вскоре наступает снова фаза возбуждения.
   Возбуждение настолько резкое, что Пушкин сталкивается всюду с окружающим из его среды. «
   И все это для А. Пушкина тогда плохо закончилось:
   «В связи с его скандальным и вызывающим поведением (связанным, несомненно, с его патологически возбужденной психикой) Пушкин высылается административно из Петербурга (возбудивши против себя тогдашнюю бюрократию) в распоряжение генерала Инзова, в Екатеринослав…!»
   К этому времени приблизительно у Пушкина наступает новый более длительный период депрессии.
   За это время Пушкин не подавал о себе никаких вестей близким и друзьям до половины сентября месяца. Пушкин, обычно любивший делиться своими впечатлениями, вдруг чуть ли полгода не пишет.
   Что с ним случилось?
 Об этом мы можем судить по письму к брату Л. С. Пушкину, написанному в сентябре 1820 г:
   „Милый брат, я виноват перед твоей дружбой, постараюсь изгладить вину мою длинным письмом и подробными рассказами. Начинаю с яиц Леды. Приехав в Екатеринослав, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку по обыкновению
   Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерями, нашел меня в жидовской хате, в бреду без лекаря, за кружкой оледенелого лимонада.
   Сын его (ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги для меня вечно не забытые) предложил мне путешествие к Кавказским водам; лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить. Инзов благословил меня в счастливый путь. Я лег в коляску больной, через неделю вылечился.
   Два месяца жил на Кавказе; воды были мне очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные горячие…”.
   В другом письме к барону Дельвигу от 1824 г., описывая это свое путешествие на юг, он между прочим пишет:
   „В Бахчисарай приехал я больной”. Описывая далее развалины дворца и фонтана и проч., он тут же замечает:
   "… но не тем в то время сердце полно было– лихорадка меня мучила…”.
   Итак, эту “горячку” или “лихорадку”, о которой говорит Пушкин, он „схватил по обыкновению", как он выражается в письме к брату.
   Мы знаем, что до этого в Петербурге он никакой такой лихорадкой, как мы бы могли думать о периодических приступах малярии или какой-либо другой инфекционной болезни и которая бы его трепала „по обыкновению" (значит периодически), он не страдал.
   Мы знаем, наоборот, что до высылки из Питера он был в сильно возбужденном нервном состоянии—вел разгульный образ жизни, натворил величайшие безумства, и поведение его вообще указывает, что он находился в ненормальном и сильно возбужденном состоянии, соответствующем маниакальному или гипоманиакальному.
   Поведение его настолько ненормально, что заставляет тогдашнюю администрацию выслать его из Петербурга.
   По-видимому, это возбуждение сменяется, ко времени высылки депрессивным приступом, сменившимся затем возбуждениями, называемыми Пушкиным „горячкой" или „лихорадкой". Депрессивный приступ этот, сопровождаемый глубоким упадком телесных и духовных сил, и затем возбуждением, по-видимому, он переживает не впервые, ибо он сам отмечает, что он наступил у него „по обыкновению".
   В эту же пору депрессии творчество Пушкина замирает и становится вдруг ему недоступно.
   Замечается резкий упадок творческих сил как никогда (такие приступы отсутствия творчества у Пушкина были неоднократно).
   Им овладевает то нравственное омертвение, когда психический тонус понижается настолько, что на южное великолепие картин природы он глядит со странным равнодушием, которому сам впоследствии удивляется. За четыре месяца этого периода (май—август 1820 г.) написаны им только две коротенькие элегии, носящие имя „Дориды" и незаконченный отрывок „Мне бой знаком, люблю я звук мечей", да еще эпиграммы на Аракчеева.
   Также во время пребывания на Кавказе в этот период написан лишь эпилог к “Руслану и Людмиле”, и здесь об упадке его творческих сил он делает сам горькое признание:
   “На скате каменных стремнин
   Питаюсь чувствами немыми
   И чудной прелестью картин
   Природы дикой и угрюмой;
   Душа как прежде, каждый час
   Полна томительною думой,
   Но огонь поэзии угас.
   Ищу напрасно впечатлений.
   Она прошла пора стихов,
   Пора любви, веселых снов
   Пора сердечных вдохновений.
   Восторгов каждый день протек
   И скрылась от меня на век
   Богиня тихих песнопений…".
   Позже, когда он стал выздоравливать:
   „И ты, моя задумчивая лира,
   Найдешь ли вновь утраченные звуки"
   (“Желание”, 1821).
   И, наконец, в первой песне „Евгения Онегина" возобновляется:
   “Адриатические волны.
   О, Брента. Нет, увижу вас
   И вдохновенья снова полный
   Услышу Ваш волшебный глас”.
   Напрасно хотят авторы приписать этому упадку творчества как причину затаенную какую-то любовь.
   Те же черты необузданности, приступов возбуждения мы встречаем в период изгнания, в Кишиневе и Одессе.
   Бартенев так описывает период жизни в Кишиневе:
  “у Пушкина отмечаются частые вспышки неудержимого гнева, которые находили на него по поводу ничтожнейших случаев в жизни.
   Резко обозначалось противоречие между его повседневной жизнью и художественным служением; в нем было два Пушкина: Пушкин—человек, Пушкин—поэт".
   Начальник его в Кишиневе получал бесконечное число жалоб на „шалости и проказы" Пушкина; драки, дуэли и т. п похождения служили темой постоянных толков.
   Этот период, наиболее выраженный в патологическом отношении. Пребывание в Кишиневе отличается скандальной хроникой его жизни, и недаром биографы этот период обозначают как период сатанизма.
   Анненков (“Вестник Европы”, 1873—74. „О Пушкине по новым документам") по поводу кишиневского периода, касаясь найденной тетради с изображением чертей и „всяких гадостей," говорит:
  „Надо быть в патологическом состоянии. чтобы подолгу останавливаться на производстве этого цикла" и относит эти произведения прямо к душевной болезни Пушкина.
   В свое время – это мнение Анненкова вызвало резкое недовольство и протест среди поклонников Пушкина.
   Некоторые же из петербургских журналистов в то время также были того мнения, что многие эскизы Пушкина изобличают такую „дикую изобретательность, такое горячечное свирепое состояние фантазии", что приобретают уже значение симптома душевной болезни. Другие же готовы были считать даже некоторые проявления его психики как симптомы душевной болезни.
   Вообще, «кишиневский период» характеризуется сильными приступами возбуждения, которые сопровождаются цинизмом, граничащим с порнографией, авантюризмом, скандалами, драками, дуэлями из-за любовных приключений….
    На этом я закачиваю свои изыскания о психическом состоянии А. Пушкина и переходу к периоду его учебы в Лицее.
   Учеба А.С. Пушкина в Царскосельском лицее и его первые литературные успехи
   И тут нам уже известно, что шесть лет Пушкин провёл в Царскосельском лицее, открытом 19 октября 1811 года.
   Здесь юный Саша Пушкин благополучно пережил все трудные времена из числа событий Отечественной войны 1812 года.
   И здесь впервые открылся и его поэтический дар.
   «В лицейский период Пушкиным было создано много стихотворных произведений. Его вдохновляли французские поэты XVII—XVIII веков.
   В его ранней лирике соединились традиции французского и русского классицизма.
   Пушкинская лирика периода 1813—1815 годов пронизана мотивами быстротечности жизни, которая диктовала жажду наслаждения радостями бытия.
   С 1816 года, вслед за Жуковским, он обращается к элегиям, где развивает характерные для этого жанра мотивы: неразделённой любви, ухода молодости, угасания души.
   Лирика Пушкина ещё подражательна, полна литературных условностей и штампов, тем не менее уже тогда начинающий поэт выбирает свой, особый путь.
   Не замыкаясь на поэзии камерной, Пушкин обращался к темам более сложным, общественно-значимым.
   «Воспоминания в Царском Селе» (1814), заслужившие одобрение Державина, – в начале 1815 года Пушкин читал стихотворение в его присутствии, – посвящено событиям Отечественной войны 1812 год.
   Стихотворение было опубликовано в 1815 году в журнале «Российский музеум» за полной подписью автора.
   А в пушкинском послании «Лицинию» критически изображена современная жизнь России, где в образе «любимца деспота» выведен Аракчеев. Уже в начале своего творческого пути он проявлял интерес к русским писателям-сатирикам прошлого века. Влияние Фонвизина чувствуется в сатирической поэме Пушкина «Тень Фонвизина» (1815); с творчеством Радищева связаны «Бова» (1814) и «Безверие».
   В июле 1814 года Пушкин впервые выступил в печати в издававшемся в Москве журнале «Вестник Европы».
   В тринадцатом номере было напечатано стихотворение «К другу-стихотворцу», подписанное псевдонимом Александр Н.к.ш.п. и обращённое к Кюхельбекеру.
   Ещё будучи воспитанником Лицея, Пушкин вошёл в литературное общество «Арзамас», выступавшее против рутины и архаики в литературном деле, и принял действенное участие в полемике с объединением «Беседа любителей русского слова», отстаивавшим каноны классицизма прошлого века.
   Привлечённый творчеством наиболее ярких представителей нового литературного направления, Пушкин испытывал в то время сильное влияние поэзии Батюшкова, Жуковского, Давыдова.
   Последний поначалу импонировал Пушкину темой бравого вояки, а после тем, что сам поэт называл «кручением стиха» – резкими сменами настроения, экспрессией, неожиданным соединением образов.
   Позднее Пушкин говорил, что, подражая в молодости Давыдову, «усвоил себе его манеру навсегда»
   На этом биографы А. Пушкина обычно и ограничивается.
   Но мы с вами тут остановимся чтобы более внимательно вникнуть в тему тайного литературного общества «Арзамас» куда наш Саша Пушкин был принят под псевдонимом «СВЕРЧОК» я настоятельно рекомендую вам уважаемый читатель прочесть вот эту статью из энциклопедии: Теперь раз мы заговорили об образовании А. Пушкина и развитии его литературного таланта пришло время посмотреть на то, кто и что преподавал в Царскосельском лицее:
   «Преподавателями лицея были люди прекрасно подготовленные и большей частью способные
. Программа была строго обдуманная и широкая; кроме общеобразовательных предметов, в нее входили и философские и общественно-юридические науки.
 Число воспитанников было ограничено, и они были обставлены наилучшим образом: никаких унизительных наказаний не было; каждый имел свою особую комнатку, где он пользовался полной свободой.
   В отчете о первом годе конференция лицея говорит, что ученикам «каждая истина предлагалась так, чтобы возбудить самодеятельность ума и жажду познания… а все пышное, высокопарное, школьное совершенно удаляемо было от их понятия и слуха»; но отчет, как говорит Анненков, больше выражает идеал, нежели действительность.
   Прекрасные преподаватели, отчасти вследствие плохой подготовки слушателей, отчасти по другим общественным и личным причинам, оказались ниже своей задачи – давали зубрить свои тетрадки (не исключая и Куницына); иные, как например любимец лицеистов А. И. Галич, участвовали в пирушках своих аристократических учеников и мирволили им в классах и на экзаменах.
   Даже самая свобода или, точнее, безнадзорность приносила некоторый вред слишком юным «студентам», знакомя их с такими сторонами жизни, которые выгоднее узнавать позднее.
   К тому же, на третий год существования лицея скончался его первый директор, и почти два года (до назначения Е. А. Энгельгардта, в 1816 г.) настоящего главы в заведении не было; преподавание и особенно воспитательная часть пострадали от того весьма существенно.
   Но с другой стороны, та же свобода, в связи с хорошей педагогической обстановкой, развивала в лицеистах чувство человеческого достоинства и стремление к самообразованию.
   Если солидные знания и приходилось окончившим курс приобретать своим трудом впоследствии, то лицею они были обязаны охотой к этому труду, общим развитием и многими гуманными, светлыми идеями.
   Вот почему они и относились с таким теплым чувством к своему учебному заведению и так долго и единодушно поминали 19-е октября.
   Чтение римских прозаиков и поэтов было поставлено в лицее довольно серьезно: классическую мифологию, древности и литературу лицеисты, в том числе П., знали не хуже нынешних студентов.
   Способности П. быстро развернулись в лицее: он читал чрезвычайно много и все прочитанное прекрасно помнил; больше всего интересовался он французской и русской словесностью и историей; он был одним из самых усердных сотрудников в рукописных лицейских журналах и одним из деятельных членов кружка лицейских новеллистов и поэтов (Илличевский, Дельвиг, Кюхельбекер и др.), которые, собираясь по вечерам, экспромтом сочиняли повести и стихи.
   Но хотя и преподаватели были хорошие и учили нужным наукам в Лицее, но увы сия НАУКА никак не шла на пользу А. Пушкину!
   Ибо опять же по воспоминаниям современников;
   «Учился П. далеко не усердно.
   Кайданов, преподававший географию и историю, аттестует его так: «при малом прилежании, оказывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним только прекрасным его дарованиям.
   В поведении резв, но менее противу прежнего».
   Куницын, профессор логики и нравственных наук, пишет о нем: «весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне неприлежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его очень невелики, особенно по части логики».
   (В общем тут как ни крути, но следует признать, что зря в Царскосельском лицее ( в отличит всех остальных высших учебных заведении России того времени ) не пороли лицеистов!
   И особенно Пушкина и Кюхельбеккера!
   Может бы образумились и стали примерным гражданами Российской империи и верным подданными российских императоров?)
   Из товарищей, знавшие его большинство, припомнили только его неумеренную живость, самолюбие, вспыльчивость и наклонность к злой насмешке, считало его себялюбивым и тщеславным; его прозвали французом преимущественно за прекрасное знание французского языка – но в 1811 и следующих годах это был, во всяком случае, эпитет не похвальный.
   Раздражительность, принесенная Пушкиным еще из дому, получила здесь новую пищу вследствие такого отношения большинства товарищей; будущий поэт сам наталкивался на ссоры, а так как он, несмотря на огромные способности и остроумие, не отличался быстрой находчивостью, то далеко не всегда мог оставаться победителем, вследствие чего раздражался еще более.
   Предаваясь неумеренной веселости днем.
Пушкин часто проводил бессонные ночи в своем № 14 (здесь прожил он целые 6 лет), то обливаясь слезами и обвиняя себя и других, то обдумывая способы, как бы изменить к лучшему свое положение среди товарищей
   Ранняя поэтическая слава А.С. Пушкина и его реальные жизненные достижения
   То обстоятельство, что стихи 15-летнего Пушкина попали в печать, не могло очень сильно выдвинуть его между товарищами: редакторы того времени очень любили поощрять юные таланты, особенно из хороших фамилий, и первое стихотворение Дельвига напечатано было еще раньше.
   Но вот наступил день публичного экзамена 8 января 1815 года (переходного в старший класс), на который приехал Державин.
   Пушкину велели прочесть собственное стихотворение: «Воспоминания в Царском Селе», написанное (по совету Галича) в державинском и даже отчасти ломоносовском стиле (но местами с истинным чувством, сильно и красиво выраженным), во славу Екатерины, ее певца и ее победоносного внука.
   Державин был растроган, хотел обнять поэта (который убежал, вследствие юношеской конфузливости) и, говорят, признал в Пушктне достойного себе наследника.
   Это стихотворение, за полной подписью автора, было напечатано в «Российском Музеуме», который в том же году поместил и еще несколько произведений П. С этого времени П. приобретает известность и за стенами лицея, что заставило смотреть на него иными глазами и его самолюбивых родителей, только что переселившихся в Петербург на постоянное жительство.
   16-летний лицеист отдался поэзии, как призванию, тем более, что через отца и дядю он имел возможность познакомиться лично с ее наиболее уважаемыми представителями: к нему в лицей заезжали Жуковский и Батюшков, ободряли его и давали ему советы (особенно сильно и благотворно было влияние Жуковского, с которым он быстро и близко сошелся летом 1815 г. (см. стихотворение «К Жуковскому»).
   Профессора начинают смотреть на него как на будущую известность; товарищи распевают хором некоторые его пьесы, в лицее же положенные на музыку.
  В своих довольно многочисленных стихотворениях 1815 г. Пушкин уже сознает силу своего таланта, высказывает глубокую благодарность музе, которая скрасила ему жизнь божественным даром, мечтает о тихой жизни в деревне, при условии наслаждения творчеством, но чаще представляет себя эпикурейцем учеником Анакреона, питомцем нег и лени, поэтом сладострастия, и воспевает пирушки, которые, по-видимому, были гораздо роскошнее и многочисленнее в его воображении, чем в действительности.
 В 1816 г. известность Пушкина уже настолько велика, что стареющий лирик Нелединский-Мелецкий, которому императрица Марья Федоровна поручила написать стихи на обручение великой княжны Анны Павловны с принцем Оранским, прямо отправляется в лицей и заказывает пьесу П., который в час или два исполняет заказ вполне удовлетворительно.
   Известные светские поэты (князь П. А. Вяземский, А. А. Шишков) шлют ему свои стихи и комплименты, и он отвечает им, как равный. Дмитриев и Карамзин выражают очень высокое мнение об его даровании (последний летом этого года жил в Царском, и П. был у него в доме своим человеком); с Жуковским, которого после смерти Державина считали первым поэтом, Пушкин уже сотрудничает («Боже царя храни!»).
   Круг литературного образования ушкина. значительно расширяется: он перечитывает старых поэтов, начиная с Тредьяковского, и составляет о них самостоятельное суждение; он знакомится с немецкой литературой (хотя и во французских переводах). Анакреонтические мотивы Батюшкова начинают, в произведениях Пушкина, уступать место романтизму Жуковского.
   В наиболее задушевных стихотворениях Пушкина господствует элегическое настроение, которое в самом конце пьесы своеобразно заканчивается примиряющим аккордом (например, «Послание к Горчакову»).
   Крупный факт внутренней жизни поэта за это время – юношеская, поэтическая любовь к сестре товарища, К. П. Бакуниной, которая жила в Царском Селе летом и иногда посещала лицей зимой; самые тонкие оттенки этого идеального чувства, то пережитые, то вычитанные у других лириков (Парни и Вольтер по-прежнему остаются его любимцами),
   ( …что касается К.П. Бакуниной, то ее отношения с юным А. Пушкиным увы не всегда были платоническими.. Её имя он включил в так называемый «донжуанский список»!
   Это очень любопытный документ в биографии А. Пушкина. Но в этой книге мы не будем о нем много писать, поскольку он будет положен в основу третей авторской книги о А. Пушкине «Тайны жизни и смерти А. Пушкина».
   24 октября 1817 года Екатерина Бакунина стала фрейлиной императрицы Елизаветы Алексеевны и поселилась при царском дворе. Её назначение в обществе многие воспринимали неоднозначно. Н. М. Муравьев писал своей матери: «Меня весьма удивило то, что вы пишете о Бакуниной. С какой стати произвели её и каким образом – это весьма странно»
   В период жизни при дворе у фрейлины Бакуниной были и серьёзные романы, так в декабре 1821 года один из современников писал:
 «Авантюра Бакуниной чрезвычайно романтична! Остается надеяться, что роман будет продолжаться Бакуниной, которая очаровательна и достойна сделать хорошую партию».
Однако замуж она вышла уже в очень зрелом возрасте.
В марте 1834 года Н. О. Пушкина писала своей дочери.
«Какую новость скажу тебе, м-ль Бакунина выходит за г-на Полторацкого, двоюродного брата г-жи Керн, свадьба будет после Пасхи. Ему 40 лет, он не молод, вдов, без детей и с состоянием, говорят, он два года как влюблен.
 Они поселились в имение Полторацких в Рассказово Тамбовского уезда. «Она похоронила себя где-то в деревне, – писал барон М. А. Корф, – этот брак лишил её фрейлинского жалованья 3900 рублей ассигнациями, но по отзывам близких, они счастливы». В 1837 году А. А. Полторацкий был избран предводителем дворянства в Тамбовском уезде, и Екатерина Павловна часто бывала хозяйкой на балах и вечерах в Дворянском собрании.)
 Ну, а что касается А. Пушкина, то ему было не до К.П. Бакуниной и ее судьбы.
 Он в периоды «просветления своего сознания» т.е. в промежутках между загулами и скандалами еще был как говорится «в состоянии выразить своим мягким и нежным стихом, которым он иногда позволяет себе играть, подобно трубадурам или мейстерзингерам (см. стихотворение «Певец»).
«Идеальная любовь» Пушкина быстро закончилась и далее, по-видимому, не мешала увлечениям иного рода; но и для них он умел находить изящное выражение, то в полу народной форме романса – песенки в тоне Дмитриева и Нелединского («К Наташе», горничной княжны Волконской), то с привнесением оригинальной идеи (например, «К молодой вдове»)!!!
 Т.е. «амурные приключения только увеличивались» захватывая в свои сети все новых и новых женщин от служанок до княжон!
 Но с каждым новым «амурным приключением» у А. Пушкина росло и число скандалов и зачастую дело стало доходить до вывозов на дуэль, что формально уже было запрещено в российской империи!
   Благодаря лицейской свободе, Пушкин, и его товарищи как мы уже знаем близко сошлись с офицерами лейб-гусарского полка, стоявшего в Царском Селе.
  Это было не совсем подходящее общество для 17-летних «студентов», и вакхическая поэзия Пушкина именно здесь могла перейти из области мечтаний в действительность!!
  Дружеские отношения с лейб-гусарами и свежая память о войнах 1812—15 гг. заставили и Пушкина перед окончанием курса мечтать о блестящем мундире; но отец, ссылаясь на недостаток средств, согласился только на поступление его в гвардейскую пехоту, а дядя убеждал предпочесть службу гражданскую!
  И тут Пушкин, по-видимому, без особой борьбы и неудовольствия, «отказался от своей мечты о военной карьере» и в стихах стал подсмеиваться над необходимостью «красиво мерзнуть на параде»!
  Но как бы там ни было, а всему приходит конец. Так и у А. Пушкина вскоре закончилась его вольготная жизнь в Лицее!
  9 июня 1817 г. государь явился в Лицей, сказал молодым людям речь и наградил их всех жалованьем (П., как окончивший по 2-му разряду получил 700 руб. На форму и обустройство в Санкт-Петербурге. Большие как на то время деньги!).
 Через 4 дня П. высочайшим указом определен в Коллегию иностранных дел и 15 июня 1817 г. принял присягу.
  Поскольку пришло время отрабатывать деньги, потраченные государством на его учебу!
   По заведенному порядку А. Пушкин в начале июля он уехал в отпуск в Псковскую губернию, в село Михайловское, где родные его проводили лето.
  Но служба у А. Пушкина не пошла сразу!
  И в скорее превратилась в фиктивную обязанность!
   Ибо вместо службы А. Пушкин занялся совершено другими делами!
 Он «подружился» с двумя будущими декабристами 1825 г.) Кюхельбекером и П. Катениным.
   Причем этот П. Катенин был в это время сторонником радикальных идей и занимал ответственные посты в разных российских тайных обществах.
Справка: Павел Александровича Кате;нин (11 [22] декабря 1792, деревня Шаёво Костромской губернии – 23 мая [4 июня] 1853, там же) – русский поэт, драматург, литературный критик, переводчик, театральный деятель. Член Российской академии (1833).
   Получил домашнее образование. С 1806 года числился на службе в Министерстве народного просвещения. В 1808—09 годах посещал салон А. Н. Оленина; познакомился с К. Н. Батюшковым, Н. И. Гнедичем, А. А. Шаховским. Участвовал в любительских спектаклях.
   С 1810 года на военной службе. Участник Отечественной войны 1812 и заграничных походов.
   С конца 1816 года член декабристского Союза спасения; один из руководителей тайной декабристской организации Военное общество.
   В 1820 году по политическим мотивам отстранён от службы, уволен в отставку.
   В 1822 году за публичный скандал во время театрального спектакля по распоряжению императора был выслан из Санкт-Петербурга
   В это же период А. Пушкин так же и начал свою игру со смертью (почти «русскую рулетку» видно сказывалось дурное влияние российских офицеров-гусаров– стал вызывать «обидчиков» на дуэли!
Всего было 27 скандалов с участием А. Пушкина и его попыток вызова обидчиков на дули.
    Последняя дуэль наконец состоялась я в 1837 г. и оказалась роковой. Пушкин получил смертельное ранение от Дантеса….
   1.1816 год. – Пушкин вызвал на дуэль Павла Ганнибала, двоюродного дядю. Причина: Павел отбил у молодого 17-летнего Пушкина девушку Лошакову на балу. Итог: дуэль отменена.
   2.1817 год. – Пушкин вызвал на дуэль Петра Каверина, своего друга. Причина: сочинённые Кавериным шутливые стихи. Итог: дуэль отменена.
  Но и это еще не все о личности А. Пушкина и его учебе в Лицее.
  У нас с вами уважаемый читатель есть еще один российский писатель и публицист которые о деятельности Царскосельского лицея оставил особый документ.
И это человек изветсный в Россикой империи писатель и журналист Ф.В. Булгарин!
Именно он был главным соперником А.Пушкина на литературном поприще и в частности в россиской журналистике.
 Причем в отличии от А.Пушкина Ф.Булгарин достиг комерческого успеха в продаже своих книг!
 Так давайте и вникнем в то что он писал в. 1827 г.. году. Полный текст этого документа находится тут: http://az.lib.ru/b/bulgarin_f_w/text_1827_nechto_o_litzee.shtml а я ограничусь только краткими выдержками и отдельными цитатами из него.
   «Нечто о Царскосельском Лицее и о духе оного»
   «Что значит лицейский дух. – Откуда и как он произошел. – Какие его последствия и влияние на общество. – Средства к другому направлению юных умов и водворению истинных монархических правил
  1. Что значит лицейский дух. В свете называется лицейским духом, когда молодой человек не уважает старших, обходится фамильярно с начальниками, высокомерно с равными, презрительно с низшими, исключая тех случаев, когда для фанфаронады надобно показаться любителем равенства.
   Молодой вертопрах должен при сем порицать насмешливо все поступки особ, занимающих значительные места, все меры правительства, знать наизусть или сам быть сочинителем эпиграмм, пасквилей и песен предосудительных на русском языке, а на французском знать все самые дерзкие и возмутительные стихи и места самые сильные из революционных сочинений.
  Сверх того, он должен толковать о конституциях, палатах, выборах, парламентах; казаться неверующим христианским догматам и, более всего, представляться филантропом и русским патриотом. К тону принадлежит также обязанность насмехаться над выправкой и обучением войск, и в сей цели выдумано ими слово шагистика.
   Пророчество перемен, хула всех мер или презрительное молчание, когда хвалят что-нибудь, суть отличительные черты сих господ в обществах.
  Верноподданный значит укоризну на их языке, европеец и либерал – почетные названия.
   Какая-то насмешливая угрюмость вечно затемняет чело сих юношей, и оно проясняется только в часы буйной веселости.
  Вот образчик молодых и даже многих не молодых людей, которых у нас довольное число. У лицейских воспитанников, их друзей и приверженцев этот характер называется в свете: лицейский дух.
   Для возмужалых людей прибрано другое название: M;pris Souverain pour le genre humain, a в сокращении m;pris; для третьего разряда, т.е. сильных крикунов – просто либерал.
 2. Откуда и как он произошел. Первое начало либерализма и всех вольных идей зародыш в религиозном мистицизме секты мартинистов, которая в конце царствования императрицы Екатерины II существовала в Москве, под начальством Новикова, и даже имела свои ложи и тайные заседания. Иван Владимирович Лопухин, Тургенев (отец осужденного в Сибирь)
{Записка Булгарина, следовательно, написана была после 13-го июля 1826 года, т.е. после приведения в исполнение приговора над декабристами.}, Муравьев (отец Никиты, осужденного) и многие лица, которые здесь не упоминаются, сильно содействовали Новикову к распространению либеральных идей посредством произвольного толкования Священного писания, масонства, мистицизма, распространения книг иностранных вредного содержания и издания книг чрезвычайно либеральных на русском языке.
  Хотя сих последних осталось весьма немного, но о истреблении оных должно поручить попечение людям умным, расторопным и благомыслящим – независимо от какой-нибудь министерской власти.
  Подобные комиссии поручаются обыкновенно людям, служащим по министерству просвещения, где менее всего находится людей сведущих, умеющих различить пользу от вреда и знающих русскую библиографию. Из желания выслужиться, они бросаются на какие-нибудь фразы и вместо пользы для правительства производят соблазн и вред.
   Французская революция была благотворной росой для сих горьких растений.
   Ужас, произведенный ею, исчез, – правила остались и распространились множеством выходцев, коим поверяли воспитание и с коими дружились без всякого разбора. Кратковременное царствование императора Павла Петровича не погасило пламени, но прикрыло только пеплом. Настало царствование императора Александра, и новые обстоятельства дали новое направление сему духу и образу мыслей.
   До 1807 года продолжались различные благие начинания в отношении к воспитанию, к просвещению и государственному управлению.
   Но как по несчастному стечению обстоятельств не было довольного числа способных людей для управления всеми частями нововведений, то они, при всем благом намерении государя императора, с сего времени начали разрушаться или приняли совсем другое направление.
  Завели везде народные школы, не имея достаточного числа порядочных учителей и смотрителей, – и оттого они не достигли своей цели.
   Университеты, образованные не в нравах русских, но на немецкую ногу, не принесли ожиданной пользы.
   В Германии юношество приезжает охотой учиться, и молодые люди живут без надзора на вольных квартирах, посещая по произволу лекции.
   У нас этот порядок или, лучше сказать, беспорядок имел самое вредное влияние на нравы и образ мыслей. Молодые люди утопали в разврате и вовсе не учились, и если из сего времени вышло несколько образованных людей, то это из Московского университетского пансиона, где воспитанники жили под присмотром; из Университета же вышло несколько из остзейских дворян и несколько бедняков, пристрастных к учению, но весьма мало. Управление университетов на германский образец также не принялось в России: чинопочитание исчезло, а науки мало подвинулись вперед.
Словесность и науки представляют едва несколько ученых из всего этого огромного заведения и ни одного литератора.
   Никто не заботился направлять общее мнение, воспитывать, так сказать, взрослых людей, доказать им, что Россия по составу своему, по обширности, по малонаселенности, по разнообразию народов, по недостатку всеобщего просвещения неспособна принять образа правления, выхваляемого в иностранных государствах.
   Вредоносное дерево росло на открытом воздухе: почва его тучнела от разглашения различных злоупотреблений, которые были общим предметом разговоров и суждений]. О других министерствах здесь упоминать не место.
   Во время самой сильной ферментации умов, в 1811 году, новозаведенный Лицей наполнился юношеством из хороших фамилий.
  Молодым людям преподавали науки хорошие профессоры, их одевали чисто, помещали в великолепных комнатах, кормили прекрасно, – но никто не позаботился, даже не подумал, что этому новому рассаднику должно было дать свет и влажность в одинаковой пропорции и не оставлять одни произрастания расти в тени, а другие – на солнце, одни на тучной, другие на бесплодной земле.
   Все это предоставлено было случаю. Никто не взял на себя труда испытать нравственность каждого ученика (а их было весьма немного), узнать, в чем он имеет недостаток, какую главную страсть, какой образ мыслей, какие понятия о вещах, чтобы, истребляя вредное в самом начале, развить понятия в пользу настоящего образа правления и к сей цели направлять все воспитание юношества, назначенного занимать важные места и по своему образованию давать тон между молодыми людьми.
   В Царском Селе стоял гусарский полк, там живало летом множество семейств, приезжало множество гостей из столицы, – и молодые люди постепенно начали получать идеи либеральные, которые кружили в свете.
  Должно заметить, что тогда было в тоне посещать молодых людей в Лицее; они даже потихоньку (т.е. без позволения, но явно) ходили на вечеринки в домы, уезжали в Петербург, куликали с офицерами и посещали многих людей в Петербурге, игравших значительные роли, которых я не хочу называть.
   В Лицее начали читать все запрещенные книги, там находился архив всех рукописей, ходивших тайно по рукам, и, наконец, пришло к тому, что если надлежало отыскать что-либо запрещенное, то прямо относились в Лицей.
  После войны с французами (в 1816 и 1817 годах) образовалось общество под названием Арзамасского.
  Оно было ни литературное, ни политическое в тесном значении сих слов, но в настоящем своем существовании клонилось само собой и к той, и к другой цели.
   Оно сперва имело в намерении просечь интриги в словесности и в драматургии, поддерживать истинные таланты и язвить самозванцев-словесников.
 Члены общества были неизвестны или, хотя известны всем, но не объявляли о себе публике; но общество было явное. Оно было шуточное, забавное и во всяком случае принесло бы более пользы, нежели вреда, если б было направляемо кем-нибудь к своей настоящей цели. Но как никто о сем не заботился, то Арзамасское общество без умысла принесло вред, особенно Лицею.
   Сие общество составляли люди, из коих почти все, за исключением двух или трех, были отличного образования, шли в свете по блестящему пути, и почти все были или дети членов новиковской мартинистской секты, или воспитанники ее членов, или товарищи и друзья и родственники сих воспитанников.
   Дух времени истребил мистику, но либерализм цвел во всей красе! Вскоре это общество сообщило свой дух большей части юношества и, покровительствуя Пушкина и других лицейских юношей, раздуло без умысла искры и превратило их в пламень. Не упоминаю о членах Арзамасского общества, ибо многие из них вовсе переменили образ мыслей и стоят на высоких степенях.
   Итак, не науки и не образ преподавания оных виновны в укоренении либерального духа между лицейскими воспитанниками.
   Во-первых, политические науки преподавались в Лицее весьма поверхностно и мало; во-вторых, едва несколько слушали прилежно курс политических наук, и те именно вышли не либералы, как, например, Корф и другие: либеральничали те, которые весьма дурно учились и, будучи школьниками, уже хотели быть сочинителями, судьями всего, – одним словом, созревшими.
   Профессоры Кайданов, Кошанский, Куницын – все люди добрые, образованные и благонамеренные; они почли бы себе за грех и за преступление толковать своим ученикам то, чего не должно.
   Но направление (impulsion) политическое было уже дано извне, и профессоры, беседуя с учениками только в классах, не только не могли переделать их нравственности, но даже затруднялись с юношами, которые делали им беспрестанно свои вопросы, почерпнутые из политических брошюр и запрещенных книг.
Весьма вероятно, что составившееся в 1816-году Тайное общество, распространив вскоре круг своего действия на Петербург, имело умышленное и сильное влияние на Лицей.
  Начальники Лицея, под предлогом благородного обхождения, позволяли юношеству безнаказанно своевольничать, а на нравственность и образ мыслей не обращали ни малейшего внимания.
  И как, с одной стороны, правительство не заботилось, а с другой стороны – частные люди заботились о делании либералов, то дух времени превозмог – и либерализм укоренился в Лицее, в самом мерзком виде. Вот как возник и распространился Лицейский дух, который грешно назвать либерализмом! Во всех учебных заведениях подражали Лицею, и молодые люди, воспитанные дома, за честь поставляли дружиться с лицейскими и подражать им.
   3. Какие последствия и влияния его на общество?
   Молодые люди, будучи не в состоянии писать о важных политических предметах, по недостатку учености, и желая дать доказательства своего вольнодумства, начали писать пасквили и эпиграммы против правительства, которые вскоре распространялись, приносили громкую славу молодым шалунам и доставляли им предпочтение в кругу зараженного общества.
  Они водились с офицерами гвардии, с знатными молодыми людьми, были покровительствованы арзамасцами и членами Тайного общества, шалили безнаказанно, служили дурно и, за дурные дела пользуясь в свете наградами и уважением, тем давали самое пагубное направление обществу молодых людей, которые уже в домах своих не слушали родителей, в насмешку называли их верноподданными и почитали себя преобразователями, детьми нового века, новым поколением, рожденным наслаждаться благодеяниями своего века. Все советы были тщетными. Они почитали себя выше всех
   {в этой всей тираде несомненное кивание на Пушкина и друзей его молодости.}. "Дух журналов" был отголоском их мнения – может быть и неумышленно.
  4. Средства к другому направлению юных умов и водворению истинных монархических правил. Если кто хочет переменить течение ручья, то должен начинать его у самого истока; лестницу должно мести с верхних ступеней. Для истребления чего-либо не довольно приказать, чтобы исполняли новые правила, – надобно выбрать исполнителей и наблюдать за ними, а не то, – новое положение останется только в наружности и на бумаге.
Ныне нельзя уже употреблять тех средств, которые пригодились бы лет 30 тому назад или даже 15.
Если стадо бежит вперед, то пастырю нельзя остановить его или воротить, не двигаясь с места: надобно, чтобы он забежал вперед и что бы имел искусных и послушных псов.
 Правительству также надобно подвигаться вперед и действовать сообразно с духом времени и с понятиями тех, коих должно поставить на истинный путь. Первый шаг уже сделан: мудрый государь наш начал пещись о воспитании. Дай Бог, чтобы ему удалось выбрать на безлюдьи хороших начальников учебных заведений. Но у нас нет вовсе педагогов, и один только счастливый случай может указать полезных людей, которые бы с искусством исполняли благие виды государя.
   Ныне наступил век убеждения, и чтобы заставить юношу думать, как должно, надобно действовать на него нравственно. Но пример лучше покажет недостатки средств и меры, кои должно употреблять.
  Вообще с юношеством гораздо легче ладить, нежели с взрослыми: стоит только заняться их нравственностью, привязать к себе лаской и строгим правосудием, а не заниматься одной механической частью учения.
   Нынешние начальники Лицея – люди добрые и благонамеренные, но неспособные к великому делу преобразования духа и образа мыслей. Ученики не любят их, не уважают и не имеют к ним доверия.
   В целой России я вижу одного только способного к тому человека, – это именно: полковник Броневский, инспектор классов Тульского училища, которое всем обязано ему одному {Хотя и значительно позже (в апреле 1840 г.) генерал-майор Дмитрий Богданович Броневский был назначен директором Лицея.}.
  Для истребления Лицейского духа в свете должно, во-первых, употребить благонамеренных писателей и литераторов, ибо все это юношество льнет к Словесности и к людям, имеющим на оную влияние, В новом цензурном Уставе {Т.е. Уставе 10 июня 1826 г., так называемом "Шишковском".} находится одна важная погрешность, препятствующая преобразованию мыслей, погрешность, с первого взгляда неприметная: там сказано, что все писатели должны непременно, под лишением собственности, стараться направлять умы к цели, предназначенной правительством.
  Это надлежало делать, но не говорить, потому что сим средством истребляется доверенность к правительству и писателям, и юношество не станет ничему верить, что писано будет по-русски, полагая, что все пишется не по убеждению, не по соображению ума, а по приказу.
   Надлежало бы заставить писателей доказывать, рассуждать и убеждать силой красноречия.
  По нынешнему Уставу этого делать нельзя, ибо каждый может перетолковать как ему угодно фразу и посредством интриги сделать несчастье человека самого благонамеренного: сим Уставом писатели и журналы подчинены безусловной воле министра, который может одним словом запрещать издания и книги.
  Прежде это делалось не иначе, как с высочайшего повеления, а писатели и публика были спокойны и не боялись интриг, влияний на министра его приближенных и т.п. {Здесь и далее Булгарин, несомненно, говорит уже и pro domo sua как писатель и издатель "Северной Пчелы".}
   Должно также давать занятие умам, забавляя их пустыми театральными спорами, критиками и т.п.
  Должно знать всех людей с духом лицейским, наблюдать за ними, исправимых – ласкать, поддерживать, убеждать и привязывать к настоящему образу правления; возможность этого доказывается членами Арзамасского общества, которые, будучи все обласканы правительством, сделались усердными чиновниками и верноподданными {Здесь Булгарин имеет в виду сановников-арзамасцев: Уварова, Блудова, Дашкова, Тургеневых, Северина, Вигеля, Жихарева и др.}
   Неисправимых – без соблазна (sans scandal et sans eclat) можно растасовывать по разным местам государства обширного на службу, удаляя их только от пороховых магазинов, т.е. от войска в бездействии, и от легионов юношей, служащих для виду при министерствах и толпящихся в столицах вокруг порицателей (frondeurs) и крикунов.
   Должно стараться, чтобы крикуны и недовольные не имели средоточия действия, мест собраний; должно пресечь их влияние на толпу – и они будут неопасны. С действующими противозаконно и явными ругателями – другое дело – об этом не говорится.
  Должно бы истребить весьма легкое прохождение в дворянство – с чином 8 класса. Множество дворян без имени и без собственности унижает звание, почетное в монархии, и рождает толпы беспокойных, которые имеют в виду многое, не опасаясь потерь. – Это важное обстоятельство, требующее особенного внимания.
   Действуя и поступая таким образом, с развитием во всей обширности всего того, о чем здесь только говорено намеками, я уверен, что в десять лет Россия будет тем, чем была в среднее время царствования императрицы Екатерины II, – славная, сильная, с просвещением, без идей революционных.
 Честолюбию и славолюбию будут открыты поприща; стоит ввести юношество на путь, – оно пойдет по нему с радостью и увлечет за собой все дворянство"
   Ф. Булгарин
   На этом я закачиваю эту часть нашей книги и перехожу собственно к службе А.С. Пушкина
 ч.4 А.С. Пушкин в «Коллегии иностранных дел» и в ссылке
   И как мы уже знаем А. Пушкин окончил лицей 8 июня 1817 г. и был зачислен в один из департаментов Коллегии иностранных дел. Впрочем, служба его была фиктивна.
   Он увы не проникся ни важностью службы ни строгой присягой императору»
   Присяжный лист
   <15 июня 1817 г.>
Клятвенное обещание
  « Я нижеименованный обещаюсь и клянусь Всемогущимъ Богомъ предъ Святымъ Его Евангелиемъ въ томъ, что хощу и долженъ Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Александру Павловичу, Самодержцу Всероссийскому, и Его Императорскаго Величества Всероссийскаго
Престола Наследнику, который назначенъ будетъ, верно и нелицемерно служить и во всемъ повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, и все къ высокому Его Императорскаго Величества Самодержавству, силе и власти принадлежащия права и преимущества узаконенныя и впредь узаконяемыя по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять, и при томъ по крайней мере старатися споспешествовать все, что къ Его Императорскаго Величества верной службе и пользе Государственной во всякихъ случаяхъ касаться можетъ.
  О ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о томъ уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать тщатися, и всякую вверенную мне тайность крепко хранить буду, и поверенный и положенный на мне чинъ, как по сей (генеральной, такъ и по особливой) определенной и отъ времени до времени Его Императорскаго Величества Именемъ отъ предуставленныхъ надо мною Начальниковъ, определяемымъ Инструкциямъ и Регламентамъ и Указамъ, надлежащимъ образомъ по совести своей исправлять, и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды противно должности своей и присяги, не поступать, и такимъ образомъ себя весть и поступать, какъ верному Его Императорскаго Величества подданному благопристойно есть и надлежитъ, и какъ я предъ Богомъ и судомъ Его страшнымъ въ томъ всегда ответъ дать могу, какъ суще мне Господь Богъ душевно и телесно да поможетъ.
 Въ заключении же сей моей клятвы целую Слова и Крестъ Спасителя моего. Аминь.
  По сей форме присягалъ ведомства Государственной Коллегии Иностранныхъ Делъ 10го класса Александръ Сергеевъ сынъ Пушкинъ
  Къ присяге Приводилъ Сенатския церкви Священникъ Никита Полухтовичъ 1817 года. Июня 15 дня.
  При Сей Присяге Свидетелемъ былъ оной Коллегии Экзекуторъ Коллежский Советникъ Константиновъ»
  Судите сами уважаемый читатель вот была строгая регламентация жизни Пушкина с1817 по 1824 года!
  И вот, что мы в ней можем найти интересного если выбросить из нее все упоминания о том, что заштатный (опальный) петербургский чиновник А.С. Пушкин еще в промежутках между текущими делами, пьянками, занятиями псевдореволюционной деятельностью вперемешку с бесчисленными карточными и любовными аферами и сочиняет стихи!
   И вы увидите, что ничего хорошего в этой жизни нет!
   Ни по нравам тех времен, ни даже по нынешним «демократическим» временам!
  Да и вообще это не нормальная жизнь даже для молодого российского дворянина с примесями африканской крови!
Итак, начало карьеры А. Пушкина казалось было успешным, ибо его оставили служить в Санкт-Петербурге в Коллегии иностранных дел с чином коллежского секретаря.
Тут мы првемся в изучении биографии А. Пукина чтобы разобратся что это это был за чин у него и какие так скать дальнейшие перспективы он ему сулил в будущем:
Колле;жский секретарь — гражданский чин X класса в Табели о рангах. До 1884 года соответствовал чинам армии штабс-капитана и штабс-ротмистра, флота лейтенанта и казачьих войск подъесаула. После 1884 года чин коллежского секретаря соответствовал чинам армейского и кавалерийского поручика, казачьего сотника и флотского мичмана. Лица, его имеющие, занимали невысокие руководящие должности. Петлицы или погоны чиновника имели три звёздочки диаметром 11,2 мм на одном просвете, там же крепилась эмблемка (арматура) служебного ведомства. Данный чин просуществовал до 1917 г
.А могли бы и послать и возможно бы и правильно сделали куда ни будь на еще российскую Аляску или в Китай послужить там при русской дипмиссии?
Тут же надо отметить, что по сути этот чин был стартовый для дворян, получивших высшее образование! Но было много дворян так всю жизнь и оставашихся в этом чине. В тогдашней Россикой империи так относились к колежским секретарям:
Коллежский секретарь
Чин X класса – коллежского секретаря. В армии ему соответствовал штабс - капитан.
До этого чина дослужился гончаровский Обломов, после чего ушел в отставку.
Герой другого романа Гончарова «Обрыв» Райский, не сделавший ни военной, ни гражданской карьеры, остался прописан «отставным коллежским секретарем».
Закончить службу в этом чине означало прервать служебную карьеру на полдороге.
Коробочка в «Мертвых душах» именуется коллежской секретаршей – она была вдовой коллежского секретаря.
 Аферист Кречинский в «Свадьбе Кречинского» Сухово - Кобылина представляется коллежским секретарем.
 Чин этот давался по окончании высших учебных заведений.
 Напомним, что его присвоили Пушкину, как и большинству других его товарищей, по окончании Лицея.
С этого чина он начал служить у Инзова, Раевского, а потом у Воронцова, пока в 1824 году, отправленный в ссылку, не был «отставлен от службы».
Пушкин писал о Воронцове: «Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думал о себе что - то другое».
 Герой рассказа Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича» вышел из Училища правоведения десятым классом, то есть в чине коллежского секретаря, усердно служил, а умер тайным советником (в очень высоком ранге).
 Зато герой рассказа «Помещик» из «Мелочей жизни» Салтыкова - Щедрина «как вышел из заведения коллежским секретарем, так и теперь коллежский секретарь».
Коллежские секретари в рассказах Чехова – люди обычно неудачливые, примитивные. Герой рассказа «Разговор человека с собакой» коллежский секретарь Романсов, пьяный, жалуется собаке на жизнь.
Кроме как с собакой, ему и поговорить не с кем.
В рассказе молодого Чехова «Восклицательный знак» коллежский секретарь Перекладин изрекает: «Да у нас никакого образования не требуется, пиши правильно, вот и все… »
В более позднем рассказе – «Новая дача» говорится, что дача теперь принадлежит какому - то чиновнику.
«У него на фуражке кокарда, говорит и кашляет он, как очень важный чиновник, хотя состоит только в чине коллежского секретаря, и когда мужики ему кланяются, то он не отвечает».
Такова выразительная характеристика ограниченного и самодовольного служаки.
Но на нашего А.С. Пушкина это не распостраняется, ибо он как мне удалось установить ненаписал ни одну служебную бумагу!
Ему просто как опальному чиновнику (соланному из Санк-Петрбурга) на местах не доверяли ничего серьезного так что и проявить он себя увы никак и ничем не мог.
Но тут у нас возникаети и новый вопрос:
А, что же собой представляло это госуд. учреждение?
 Коллегия иностранных дел – образована в 1718 г. из посольского приказа (см.) для заведования сношениями России с иностранными государствами; в 1720 г. получила особый регламент.
   Президент ее именовался канцлером, вице-президент – вице-канцлером.
   В случаях особенной важности, когда сочинялись грамоты в иностранные государства, рескрипты министрам, резолюции, декларации и т. п., в присутствие
   К. приглашались для совещания все (или только некоторые, особо к тому назначенные) действительные тайные советники, а иногда присутствовал и сам государь; в этих случаях в заседании обыкновенно участвовал один только советник К.; прочие же советники и асессоры К. не приглашались; подача голосов производилась большей частью письменно, редко словесно.
   Канцелярия К. разделялась на два департамента:
 первый департамент ведал собственно дела по иностранным сношениям и разделялся на 4 экспедиции, из которых каждая управлялась секретарем; второй ведал счетные дела и шедшие к ней от посольского приказа, на экспедиции не разделялся и состоял в ведении особого начальника и нескольких подчиненных ему асессоров.
   К функциям К. по внутреннему управлению принадлежали почтовое дело, отошедшее от нее в 1782 г., управление делами калмыков и уральских казаков и, наконец, высшее управление Малороссией.
   Последнее в 1734 г. перешло к сенату, но в 1749 г. снова передано К., впрочем, лишь на короткое время: в 1756 г., по ходатайству гетмана графа Разумовского, высшее управление Малороссией предоставлено было сенату, при котором образована была для этого особая экспедиция.
   Кроме того, в К. производилась выдача заграничных паспортов, равно как и выдача паспортов, иностранцам для проживания в России.
   К. имела контору в Москве, упраздненную в 1781 г. В 1796 г. при К. учреждена экспедиция для управления делами голштинскими, ангальт-цербстскими и эвернскими, в 1797 г. – экспедиция для дел по сношениям с азиатскими народами (впоследствии азиатский департамент), в 1809 г. – экспедиция консульских дел.
   При учреждении министерств (1802 г.), К. иностранных дел, сохранив свое наименование и прежний порядок производства дел, была подчинена министру иностранных дел, при котором никаких других установлений образовано не было; при этом к ней перешли и дела церемониймейстерские.
   К. прекратила свое существование в 1832 г., когда министерство иностранных дел образовано было на новых основаниях.
   К. иностранных дел первая из государственных установлений России обусловила поступление на службу ее образовательным цензом: в силу указов 1806 и 1809 гг. в К. принимались – дворяне, не моложе 17 лет и по университетским аттестатам о познаниях в науках и иностранных языках, – в актуариусы, а дети приказных служителей, по испытанию в иностранных языках, – в студенты, т. е. без чина; копиисты же и канцеляристы для одной переписки на русском языке принимались на общем основании.
   Иностранной К. принадлежит почин в деле преподавания в России восточных языков, для каковой цели пригласила на свою службу ориенталиста Кера (см.), а в 1798 г. при ней открыто было училище для обучения студентов языкам китайскому, маньчжурскому, персидскому, турецкому и татарскому.
   В 1811 г. при московском архиве ее учреждена комиссия печатания государственных грамот и договоров.
Дела К. иностранных дел распределены между государственным архивом и московским главным архивом министерства иностранных дел.
Следующий вопрос
А на какое место был в КИД зачислен А.С. Пушкин?
А был он зачислен на должность актуариуса с чином коллежского секретаря! и вот что он сам пишет о своей службе!
   «Наше время Карамзин отметил новой традицией, опоэтизировав отказ от государственной службы.
   То, что недавно порицалось, неожиданно обрело контуры борьбы за личную независимость, за право самому определять свое ремесло, род своих занятий, строить свою жизнь независимо от правительства.
   Многие, поступая на службу, службой себя не утруждали.
   Дворянам, ожидающим наследства, рестораторы, портные, владельцы магазинов охотно верили в долг.
   Молодость – узаконенный период жизни в долг, от которого освобождались во второй половине.
   Дворянин, не состоявший на службе, не нарушал законов империи, но правительство отрицательно смотрело на него.
Да и в столице, и на почтовом тракте пропускать лиц, отмеченных чинами.
Хуже было тем, кто не имел наследства.
Зачисленный на службу по министерству иностранных дел "семь лет я службою занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником.
  (При этом ежегодно получая по 700 рую жалования!!!-автор)
   Поэтому далее А.С. Пушкин справедливо пишет о своей такой сдужбе:
   «Жалобы с моей стороны были бы не у места.
   Я сам загородил себе путь и выбрал другую цель!
   Ради бога не думайте, чтоб я смотрел на стихотворство с детским тщеславием рифмача или как на отдохновение чувствительного человека: оно просто мое ремесло, отрасль частной промышленности, доставляющее мне пропитание и домашнюю независимость:
   Мне скажут, что я, получая 700 рублей, обязан служить.
   Вы знаете, что только в Москве или Петербурге можно вести книжный торг, ибо только там находятся журналисты, цензоры и книгопродавцы; я поминутно должен отказываться от самых выгодных предложений единственно по той причине, что нахожусь за 2000 вёрст от столицы.
   Правительству угодно вознаградить некоторым образом мои утраты, я принимаю эти 700 рублей не так, как жалование чиновника, но как паек ссылочного невольника.
   Я готов от них отказаться, если не могу быть властен в моем времени и занятиях."
   (Был готов, но не отзался – автор) …
   А. С. Пушкин ПСС т. 13 стр. 93
   Уже отсюда видно, что А. Пушкин ну никак не мог быть» прилежным слугой царю»!
   А деньги, потраченные на его обучение в Лицее государство, потратило впустую…
   Но давайте теперь проследим за жизнью А. Пушкина уже в строго хронологическом порядке!
Что бы ничего важного не пропустить!
   1817г.
   Июля 8-10. Отъезд в отпуск в Михайловское.
   Августа конец. Возвращение в Петербург.
   Сентябрь. Первое посещение "Арзамаса".
   1817 вторая половина – 1820 апрель.
Знакомство с будущим декабристом С. И. Муравьевым-Апостолом.
   1817 сентябрь – 1820 мая первые числа.
 Участие в кружке "Зеленая лампа" еще один подпольный центр у будущих «декабристов».
   Справка: «Зелёная лампа» – дружеское общество петербургской дворянской, преимущественно военной, молодёжи в 1819—1820 годах, в числе членов которого были декабристы С. П. Трубецкой, Ф. Н. Глинка, Я. Н. Толстой, А. А. Токарев, П. П. Каверин, а также А. С. Пушкин и А. А. Дельвиг. В собраниях участвовали Н. И. Гнедич, А. Д. Улыбышев, Д. Н. Барков, Д. И. Долгоруков, А. Г. Родзянко, Ф. Ф. Юрьев, И. Е. Жадовский, П. Б. Мансуров, В. В. Энгельгардт (1785—1837).
Название общество получило по зелёному абажуру на лампе в комнате заседаний; символизировало «свет и надежду».
Собрания (не менее 22) с весны 1819 года до осени 1820 года проходили в квартире Н. В. Всеволожского (Театральная пл., 8). По мнению П. Е. Щеголева, была «вольным литературным обществом» при декабристском «Союзе благоденствия».
Но сам А.С. Пушкин по-другому описывает это общество или вернее ту ее всем видимую часть!
 «Однажды на чердаке Шаховского я познакомился с Никитой Всеволожским.
 Его отец – петербургский богач, владелец пароходной компании на Волге, то есть владелец всей Волги – Всеволожский, влюбился в княжну Хованскую, купил себе дом напротив собора Николы Морского, оформил его на имя своей гражданской жены, содержал всю ее большую семью, включая брошенного мужа.
 Муж пытался жаловаться императору Александру, но смирился и жил на хлебах обидчика.
 Яркие впечатления. Мне хотелось использовать их в новом романе в прозе Русский Пелам, разработал его план, обдумал характеры героев, начал писать, но прекратил по соображениям, важным автору.
 Отец снял сыну дом на Екатерининском канале в двух шагах от большого театра.
 Никите в доме предоставили роскошную квартиру. Верный обожатель забав и праздной лени, балованное дитя свободы был счастливым сыном пиров. В обществе актеров и актрис по субботам, когда не было спектаклей, в этом доме фонтаном било шампанское. Молодежь повесничала.
 О пирах Никиты Всеволожского знал весь Петербург. Но почти никто не знал, что здесь же, раз в две недели бывали тайные сборища при свете Зеленой Лампы.
 Никита заказал десятка два – три колец с изображением светильника, дарил эти кольца избранным друзьям, любителям театра, актрис, света, надежды и любви.
Он решил обойти закон, предписывавший всякому обществу для своих собраний испрашивать разрешение властей.
Никита, любя свободу, от каждого, кто надевал кольцо, требовал клятвы хранить тайну собраний.    Тем более это было нетрудно, так как многие бывали здесь же на пирах, о которых можно было рассказывать каждому. Кольцо являлось пропуском.
Каждого гостя, который приходил к Никите в назначенный вечер с кольцом на пальце мальчик-калмык встречал приветствием:
– Здравия желаю! – и сопровождал в одну из зал, где с потолка почти до самой столешницы круглого стола свисала лампа с зеленым абажуром
Вокруг этого стола рассаживались гости, раскладывая принесенные с собой книги и бумаги.
Читали стихи и сочинения, писаные в сатирическом духе. Здесь и я читал свои ноэли, эпиграммы и некоторые послания.
После часа-другого все гости переходили в другое помещение, где уже был накрыт стол и тоже горела похожая лампа. Начинался ужин.
Об этом ужине, как о встрече в доме Никиты, уже можно было рассказывать.
Однако за пирующими внимательно следил все тот же мальчик-калмык.
Тому, кто провинился, наливали вина кометы (шампанское, урожая 1811 года, когда в небе появилась комета и был невиданный урожай винограда) и калмык говорил: – Здравия желаю!
Меня калмык миловал.
Кто же были эти конспираторы, эти литераторы, чего они желали?
Они просто хотели говорить то, что думают, не боясь соглядатаев.
   О чем? "Насчет глупца, вельможи злого, насчет холопа записного, насчет небесного царя, а иногда насчет земного."
   А. С. Пушкин ПСС т. 2 с. 7
   «При свете Зеленой Лампы молодые гусары, уланы, егеря, просто бездельники превращались в историков, политиков, поэтов, театральных рецензентов.
 Все мы любили театр. Все мы любили стихи. Все непременно хотели иметь мое послание, что я и делал с большим удовольствием.
Неизвестно, как бы развивалось наше общество, если бы меня не удалили от столицы.
После моего отъезда они почти не собирались.
   А ведь на всех последних собраниях мы, садясь за стол, зажигая лампу, уже надевали красные колпаки.»
   Эту Традицию предложили Толстой, Глинка и Трубецкой. Восходила же она Древнему Риму. Вовремя Сатуралий – карнавальных празднеств, одевали колпак, как символ свободного гражданина, в память о Золотом веке, когда все были свободны и равны.
   Колпаки тогда вязали из шерсти. Во время Великой Французской революции французы ввели новшество – окрасили колпак в красный цвет – цвет крови.
   В 1792 году демонстрация французов заставила французского короля Людовика четырнадцатого надеть на свою голову красный колпак и дать народу обещание соблюдать Конституцию.
   Так Красный Колпак стал символом Общественного договора Руссо, который отлился в лозунг: "СВОБОДА, РАВЕНСТВО И БРАТСТВО."
   Заветными кольцами владели человек двадцать пять – задушевный мой друг Антон Дельвиг, беспечный помещик Щербин, беспокойный Никита Муравьев, храбрый Сергей Трубецкой, осторожный Илья Долгорукий, влюбленный в Семенову Гнедич, водевильный король Николай Хмельницкий, прима-балерина Истомина
   " за которой я когда – то волочился, подобно Кавказскому пленнику", драматическая актриса Колосова, Екатерина Семеновна, супруги Сосницкие, граф Александр Завадовский – сын фаворита Екатерины, Грибоедов, Якубович, молчаливый Юрьев, ясновидящий Улыбышев, беззаконик Энгельгардт, театрал Барков, благородный Родзянко, гусар Каверин, чудо-черкес Мансуров, восторженный Толстой, беспамятный эгоист – хозяин Всеволожский его брат и верный слуга Пушкин.
   Вот на них краткий донос потомству».
   1818г.
   1818. Январь – февраль. Болезнь. Венерическая!
   В этом году дуэль Пушкина с Кюхельбекером из-за эпиграммы Пушкина "За ужином объелся я",
   Начало знакомства с С. А. Соболевским через Льва Серг. Пушкина, начало знакомства с П. А. Катениным.
   1819 г.
   1819. Февраля середина. Новая болезнь Пушкина. Причины неизвестны.
   Июня вторая половина. Новая Болезнь. Причины неизвестны
   Июля 10-16. Отъезд в отпуск в Михайловское.
   Августа 13-15. Возвращение из отпуска в Петербург.
   В этом году встречи с будущим декабристом М. П. Бестужевым-Рюминым в доме Олениных.
   Три отменённых дули в 1819 г.
   1819 год. – Пушкин вызвал на дуэль поэта Кондратия Рылеева.
    Причина: Рылеев пересказал на светском салоне шутку про Пушкина. Итог: дуэль отменена.
   1819 год. – Пушкина вызвал на дуэль его друг Вильгельм Кюхельбекер.
   Причина: шутливые стихи про Кюхельбекера, а именно пассаж «кюхельбекерно и тошно».
   Итог: Вильгельм в Александра Сергеевича выстрелил, а тот в Вильгельма – нет!
     И тут я обращу внимание читателя на одну вещь.
      Иногда в жизни людей происходят странные и я бы сказал роковые дела.
    Они свершают пусть и подсознательно такие поступки, которые в дальнейшем могли поменять ход истории в том числе и Российской империи!
   Ведь попади Кюхельбекер в Пушкина и все!
   Нет больше гения российской словесности, но и нет одного и вождей будущего Декабрьского восстания!
   А возможно это бы и поспособствовало и тому, что весь этот неудачный» дворянский военный переворот 1825 г» и не состоялся бы никогда!
   А дальше больше!
   Императором в России становится не Николай Первый, а Константин Первый!
   И история России идет по совершенно другому пути!!!
   Ну, а к чему привел «промах Кюхельбекара» мы с вами уважаемый читатель уже хорошо знает.
   Декабристы «разбудили Герцена», тот сидя в Лондоне и звоня в «Колокол» позвал народовольцев! А уж эти подняли на щит социал-демократов!
   И в итоге нет Российской империи и нет российского дворянства!
   Дуэли:
   1819 год. – Пушкин вызвал на дуэль Модеста Корфа, служащего из министерства юстиции. Причина: слуга Пушкина приставал пьяным к слуге Корфа и тот его избил.
   Итог: дуэль отменена.
   1819 год. – Пушкин вызвал на дуэль майора Денисевича.
   Причина: Пушкин, будучи пьяным вызывающе вёл себя в театре крича на артистов, и Денисевич сделал ему замечание. Итог: дуэль отменена.
   1820 г.
   Апреля середина. Объяснения Пушкина о своих политических стихотворениях у петербургского генерал-губернатора гр. М. А. Милорадовича.
   Словарь Брокгауза и Эфрона по-другому описывает события высылки А. Пушкина с Скт.Петербурга:
 «Въ числ; пріятелей П. было не мало будущихъ декабристовъ.
Онъ не принадлежалъ къ союзу благоденствія (не по нежеланію и едва ли потому, что друзья не хот;ли подвергнуть опасности его талантъ: во-1-хъ, въ то время еще никакой серьезной опасности не предвид;лось, а во-2-хъ политическіе д;ятели крайне р;дко руководствуются подобными соображеніями, – а скор;й потому, что П. считали недостаточно для этого серьезнымъ, неспособнымъ отдаться одной задач;), но вполн; сочувствовалъ его вольнолюбивымъ мечтамъ и энергично выражалъ свое сочувствіе и въ разговорахъ, и въ стихахъ, которыя быстро расходились между молодежью.
При усилившемся въ то время реакціонном настроеніи, П. былъ на дурномъ счету у представителей власти.
 Когда П. былъ занятъ печатаніемъ своей поэмы, его ода «Вольность» (т. I, стр. 219) и н;сколько эпиграммъ (а также и то, что онъ въ театр; показывалъ своимъ знакомымъ портретъ Лувеля, убійцы герцога Беррійскаго) произвели въ его судьб; неожиданную и насильственную перем;ну. Г. Милорадовичъ – конечно, не безъ разр;шенія государя, – призвалъ П. къ себ; и на квартир; его вел;лъ произвести обыскъ.
   Говорятъ (пока мы не им;емъ документальныхъ св;д;ній объ этомъ д;л; и должны довольствоваться рассказами современниковъ), П. заявилъ, что обыскъ бесполезенъ, такъ какъ онъ усп;лъ истребить все опасное; зат;мъ онъ попросилъ бумаги и написалъ на память почти вс; свои «зловредныя» стихотворенія.
 Этотъ поступокъ произвелъ очень благопріятное впечатл;ніе; т;мъ не мен;е доклад былъ сд;ланъ въ томъ смысл;, что поэтъ долженъ былъ подвергнуться суровой кар;; ув;ряютъ, будто ему грозила Сибирь или Соловки.
   Но П. нашелъ многихъ заступниковъ:
 Энгельгардтъ (по его словамъ) упрашивалъ государя пощадить украшеніе нашей словесности; Чаадаевъ съ трудомъ, въ неприемные часы, проникъ къ Карамзину, который немедленно началъ хлопотать за П. передъ императрицей Маріей ;едоровной и графомъ Каподистріей; усердно хлопоталъ и Жуковскій, ходатайствовали и другія высокопоставленныя лица (А. Н. Оленинъ, президентъ академіи художествъ, князь Васильчиковъ и др.), и въ конц;-концовъ ссылка была зам;нена простымъ переводомъ «для пользы службы» или командировкой въ распоряженіе генерала Инзова, попечителя колонистовъ южнаго края.
   Между т;м по Петербургу распространились слухи, будто П. былъ тайно подвергнутъ позорному наказанію; эти слухи дошли до поэта и привели его въ ужасное негодованіе, такъ что онъ, по его словамъ, «жаждалъ Сибири, какъ возстановленія чести», и думалъ о самоубійств; или о преступленіи.
   Высылка хотя отчасти достигала той же ц;ли, и 5-го мая П., въ очень возбужденномъ настроеніи духа, на перекладной, помчался по Б;лорусскому тракту въ Екатеринославъ.
   Вотъ что писалъ Карамзинъ черезъ полторы нед;ли посл; его отъ;зда князю П. А. Вяземскому
И был как нельзя на 100% прав в своем прогнозе будущего А.Пушкина:
 «П. былъ н;сколько дней совс;мъ не въ піитическомъ страх; отъ своихъ стиховъ на свободу и н;которыхъ эпиграммъ, далъ мн; слово уняться и благополучно по;хал въ Крымъ (sic) м;сяцевъ на 5. Ему дали рублей 1000 на дорогу. Онъ былъ, кажется, тронутъ великодушіемъ государя, д;йствительно, трогательнымъ.
    Долго описывать подробности; но если П. и теперь не исправится, то будетъ чертомъ еще до отбытія своего въ адъ» («Русск. Архивъ», 1897, № 7, стр. 493).
Многіе пріятели П., а поздн;е его біографы считали это выселеніе на югъ великимъ благод;яниемъ судьбы.
Едва-ли съ этимъ можно безусловно согласиться».
   По этому поводу гр. Ф. И. Толстым первый сообщил, что П. высечен в тайной канцелярии.
   Мысли Пушкина о цареубийстве и о самоубийстве.
Далее я буду иллюстрировать текст копия страниц одной редкой книгитиеюзеющейся в моем распоряжении:

Мая 5. Утверждение Александром I письма гр. И. А. Каподистрия за подписью гр. К. В. Нессельроде к И. Н. Инзову о прикомандировании Пушкина к канцелярии Инзова сверх штата.
6. Отъезд из Петербурга в Екатеринослав.
 16-18. Приезд в Екатеринослав.
26-28. Отъезд из Екатеринослава на Кавказ с семейством Раевских.
Июня 4. Приезд с Раевскими на Кавказские минеральные воды.
Августа 5. Отъезд с Раевскими из Пятигорска.
12-13. Прибытие в Тамань.
15. Переезд из Тамани в Керчь.
16-17. Отъезд из Керчи в Феодосию.
17-19. Переезд из Феодосии в Гурзуф.
Августа 17-19 – сентября 4-5. Пребывание в Гурзуфе с семьей Раевских.
 Сентября 4 или 5. Отъезд с Н. Н. Раевским-старшим из Гурзуфа через Георгиевский монастырь и Бахчисарай в Симферополь.
 8. Приезд в Симферополь с Н. Н. Раевским-старшим.
   21. Приезд из Симферополя в Кишинев.
   «Этот край находился в веденьи Каподистрии, и он мог следить за моей дальнейшей судьбой.
   "Генерал Инзов добрый и почтенный старик, он русский в душе, он не предпочитает первого английского шалопая всем известным и неизвестным своим соотечественникам.
   Он уж не волочится, ему не 18 лет от роду: страсти, если и были в нем, то уж давно погасли.
   Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не подвергается заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям."
   А. С. Пушкин ПСС т. 11 с. 23
   «Происхождение Инзова было окутано тайной. Его младенцем привезли в имение князей Трубецких в Пензенской губернии и просили князя Николая Никитовича воспитать побочного сына благородного лица, нареченного по желанию родителя Иваном. Отчество разрешили дать такое же, как и отчество воспитателя, а фамилию придумали со значением – иной зов.
   Молва передавала шепотом, что это сын императора Павла.
   Воспитатель, просвещенный вельможа, масон, друг Новикова – прививал питомцу любовь к науке, человеколюбие, мягкость нрава. Юноша, не имеющий ни родителей, ни сильных покровителей, ни состояния должен был сам пробивать дорогу в жизнь. Получив образование в семнадцать лет вступил в армию.
   Сражался под знаменами Суворова и Кутузова, брал турецкую крепость Измаил, участвовал в переходе русских войск через Альпы, отличился в 1812 году и кроме русских орденов имел высший французский – орден Почетного легиона – за гуманное отношение к пленным французам.
   В Кишиневе Инзов жил в большом доме на втором этаже, предоставив первый своим подчиненным.
   Меня, переведя к Инзову, лишили жалования, но Инзов любезно предоставил мне свой стол. Это и было целью царской милости.
   Я занимал две небольшие комнаты с окнами, выходящими в сад, как и многие окна домов южных городов, имеющих решетки.
   "Сижу за решеткой в темнице сырой
   Вскормленный в неволе орел молодой:"
   А. С. Пушкин ПСС т. 2 с. 245
  «Видя мое бедственное положение, Инзов счел нужным напомнить Каподистрии, что я пользовался в столице из казны 700 рублями в год и просил о восстановлении жалования, что и было сделано.
    Чтобы иметь возможность доложить начальству о моих занятиях он занял меня переводом молдавских законов с французского на российский язык.
    Благодаря набожности Инзова, его необидным выговорам и добродушным поучениям я, посмеиваясь, ходил вместе с ним в ближайшую церковь Благовещенья, что и дало мне мысль написать поэму в новом роде о благой вести, сообщенной архангелом Гавриилом деве Марии.
  "Картины, думы и рассказы для вас я вновь перемешал, смешное с важным сочетал и бешеной любви проказы в архивах ада отыскал."
   А. С. Пушкин ПСС т. 3 с. 38
    "4 мая (1821) я был принят в масоны" (А. С. Пушкин ПСС т.12 с. 303)
    «Членом масонской ложи уже состоял Раевский. Это явилось залогом активных действий ложи. И вдруг: В Кишиневскую ложу Овидий решили привлечь болгарского архиерея Ефрема.
    В день его посвящения у дома Кацики, где заседала ложа, своего архиерея заметили толпившиеся арнауты и болгары. Они удивились и стали наблюдать. Дверь дома отворилась и появились люди, которые вели архиерея в подвал с завязанными глазами (так полагалось по обряду).
    Толпе это показалось подозрительным. Болгары взволновались. Не разобрав суть дела они с воинственным кличем взломали дверь и ворвались в подвал. На другой день об освобождении пастыря и о существовании ложи знал весь Кишинев.
  Несчастное недовольство солдат Семеновского полка в Петербурге осенью прошлого года было принято за восстание в армии. Резко увеличилось количество шпионов. Доносы о масонских ложах в Бессарабии обеспокоили правительство. Восстание греков, начавшееся в Кишиневе, обеспечило городу, повышенный интерес правительства.
  Опасались вредного влияния масонов на армию и офицеров. Шпионы донесли командиру корпуса генералу Сабанееву:
  Нижние чины говорят: дивизионный командир – наш отец. Он нас просвещает.
  За Орловым установили секретный надзор.
  Выяснилась активная роль Раевского, как начальника школы. Сабанеев узнал, что он на занятиях говорил юнкерам:
  Квирога, будучи полковником, сделал в Мадриде революцию.
   Когда въезжал в город, то самые значительны дамы и весь народ вышли к нему навстречу и бросали цветы к ногам его».
 Теперь о том почему так «благородно» встретили Пушкина у Инзова в Бессарабии!
   Оказывается, Пушкин вез с собой одобренное государем письмо графа Каподистрии, которое должен был вручить Инзову; составитель его, очевидно на основании слов Жуковского и Карамзина, старается объяснить проступки П. несчастными условиями его домашнего воспитания и выражает надежду, что он исправится под благотворным влиянием Инзова, и что из него выйдет прекрасный чиновник «или, по крайней мере, перворазрядный писатель».
  Еще характернее ответ Инзова на запрос графа Каподистрии из Лайбаха от 13 апреля 1821 г.; добрый старик, очевидно, повинуясь внушениям сверху, рассказывает, как он занимает П. переводом молдавских законов и пр., вследствие чего молодой человек заметно исправляется;
   правда, в разговорах он «обнаруживает иногда пиитические мысли; но я уверен, – прибавляет Инзов, – что лета и время образумят его в сем случае».
   1820 год. – Пушкин вызвал на дуэль Фёдора Орлова и Алексея Алексеева. Причина: Орлов и Алексеев сделали Пушкину замечание за то, что тот пытался в пьяном виде играть в бильярд и мешал окружающим. Итог: дуэль отменена.
  1821 г.
    Ноября между 11 и 24. Приезд из Кишинева в имение Давыдовых Каменку (Киевской губ., Чигиринского уезда).
   1821. Январь – первая половина февраля? Пребывание с Раевскими в Киеве.
   Февраля вторая половина – первые числа марта. Пребывание в Каменке.
   Марта первые числа.
   Приезд из Каменки в Кишинев.
   Апреля 9. Беседа с П. И. Пестелем, отмеченная в дневнике.
   Апреля конец – мая начало. Отъезд в Одессу с разрешения Инзова.
   Мая конец – июня 4. Возвращение из Одессы в Кишинев.
   Август. В Москве распространяется слух о бегстве Пушкина к восставшим грекам.
   Декабря 9-23. Поездка с Липранди в Бендеры, Каушаны, Паланку, Аккерман (2 дня), Шабо, Татарбунар, Измаил (3,5 суток), Болград, Леово.
   Дуэли:
   1821. Дуэль с Зубовым из-за карт.
   1821 год. – Пушкин вызвал на дуэль офицера французской службы Дегильи. Причина: ссора с невыясненными обстоятельствами. Итог: дуэль отменена
   1822 г.
   Дуэли:
   1.1822 год. – Пушкина вызвал на дуэль подполковник Семён Старов. Причина: не поделили ресторанный оркестрик при казино, где оба предавались азартной игре.
   Итог: стрелялись, но оба промахнулись.
   2.1822 год. – Пушкин вызвал на дуэль 65 летнего статского советника Ивана Ланова. Причина: ссора во время праздничного обеда. Итог: дуэль отменена.
   3.1822 год. – Пушкин вызвал на дуэль молдавского вельможу Тодора Балша, хозяина дома, где он гостил в Молдавии. Причина: Пушкину недостаточно учтиво ответила на некий вопрос супруги Балша, Марии.
   Итог: стрелялись, но оба промахнулись.
   4.1822 год. – Пушкин вызывает на дуэль бессарабского помещика Скартла Прункуло. Причина: Тот был в качестве секунданта на дуэли, где Пушкин был так же секундантом, и ребята не договорились о правилах дуэли. Итог: дуэль отменена.
   5.1822 год. – Пушкин вызывает на дуэль Северина Потоцкого. Причина: дискуссия за обеденным столом о крепостном праве. Итог: дуэль отменена.
   6.1822 год. – Пушкина вызвал на дуэль штабс-капитан Рутковский. Причина: Пушкин поверил, что бывает град весом в 3 фунта (а градины такого веса всё-таки бывают, прим. мое) и обсмеял отставного капитана. Итог: дуэль отменена.
   7.1822 год. – Пушкина вызвал на дуэль кишинёвский олигарх Инглези. Причина: Саша Пушкин домогался его жены, цыганки Людмилы Шекора. Итог: дуэль отменена.
Справка: Инглези Людмила
Людмила Инглези, ур. Шекора, красавица – цыганка по крови, в первом браке – жена цыгана Бодиско, во втором – богатого кишиневского помещика Инглези.
   Пушкин имел с ней любовную связь.
   Друг поэта тех лет Градов писал в своих воспоминаниях: «В дверь раздался сильный стук. Передо мною стоял Пушкин. „Голубчик мой, – бросился он ко мне, – уступи для меня свою квартиру до вечера“…
Он отворил дверь, и в комнату вошла стройная женщина, густо окутанная черной вуалью, в которой я с первого взгляда узнал Людмилу [Инглези]».
   Муж Людмилы, однажды выследив любовников, вызвал поэта на дуэль. Узнав об этом инциденте, генерал Инзов снова посадил Пушкина на гауптвахту на 10 суток. В результате дуэль опять не состоялась, а помещик Инглези по рекомендации-требованию того же Инзова выехал с супругой за границу.
   Перед самим отъездом Людмила тайком выбралась от ревнивого мужа к Пушкину и… застала его с дамой, имя которой нам неизвестно.
   Известно лишь, что Людмила набросилась на нее с кулаками и крепко ее побила.
   После поспешного отъезда из России, сгорая от неутешной любви, Людмила Инглези захворала и вскоре умерла.
   По-видимому, свои отношения с ней Пушкин отразил в судьбе персонажей поэмы «Цыганы».
   1823 г.
   1823. Января 13. Письмо к гр. К. В. Нессельроде с просьбой об отпуске в Петербург на два или три месяца.
   Марта 27. Ответ гр. К. В. Нессельроде И. Н. Инзову, что государь в просьбе Пушкина об отпуске отказал.
   Июля 1? Отъезд с разрешения Инзова из Кишинева в Одессу для лечения морскими ваннами.
   21. Приезд в Одессу назначенного 7 мая новороссийским генерал-губернатором гр М. С. Воронцова, который объявляет П., что он переходит под его начальство.
   Июля конец – августа начало. Поездка на несколько дней из Одессы в Кишинев и окончательный переезд в Одессу.
   Пушкин в г. Одессе
   И вот воспоминания А. Пушкина об этом периоде своей жизни:
   «Приехав в Кишинев на несколько дней, провел их неизъяснимо элегически – и, выехав оттуда навсегда, о Кишиневе я вздохнул:
   Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному я не обучался; в учителя не могу идти; хоть я знаю закон божий и 4 первые правила – но служу и не по своей воле – и в отставку идти невозможно:
   На хлебах у Воронцова я не стану жить – не хочу и полно: Одесса. 25 августа (1823 года)"
   А. С. Пушкин ПСС т. 13 с. 66-67
   Я получал все те же 700 рублей в год. Из Кишинева приехал в семейной карете. За номер в отеле Рено платил 10 рублей в сутки.
   Своей кухни не было. Оставались обеды в ресторане, содержание Никиты, одежда, театр. Уезжая из Кишинева, я одолжил у Инзова 360 рублей и в течении нескольких месяцев "не мог уплатить этот долг – я погибал от нищеты" (А. С. Пушкин ПСС т. 13 с. 528)
   А. С. Пушкин ПСС т. 13 с. 86
   Пушкин о г. Одессе
   « К тому времени, когда я перебрался в Одессу она, как город, существовала всего тридцать лет.
   Ее начали строить солдаты на отвоеванных у турок древних славянских землях на месте поселения Ходжибей.
   Постройкой руководил адмирал Де Рибас под надзором Суворова.
   Недостаток во всем – от питьевой воды до пригодного жилища – приводил к тому, что солдаты мерли, как мухи. Но город рос стремительно.
   Сердцем города был порт. На прямых, широких, шумных улицах дома перемежелись с большими хлебными амбарами – магазинами для хранения и продажи зерна. Та часть населения, которая строила, работала в порту, ремесленичала, извозничала – ютилась в лугах предместий Пересыпи, Молдаванки, Слободки.
   Те, кто владели кораблями и амбарами, обитали в собственных каменных домах в центре города.
   Летом Одесса страдала от пыли, весной и осенью от грязи и круглый год от недостатка пресной воды. Отсутствие воды приводило к отсутствию зелени. Вельможи имели сады при дачах.
   Когда я приехал в Одессу в ней было только два заезжих дома французов Сикара и Рено. Первый был настоящим торговцем из Марселя, умный, веселый и приятный человек. Второй – парикмахер. Торгуя духами под покровительством Ришелье, он сжульничал, и от пудры перешел к крупчатой муке, разбогател, завел дачу, построил дома, растолстел, получил баронский титул, Владимирский крест, купил деревню, населенную русскими крестьянами, где и женился на красавице.
   В домах, построенных Рено на его огромном участке, купленном у князя Григория Волконского, помещались и казино, и гостиница, и овальная биржевая зала с галереями и хорами для вечерних собраний. Гостиницу Рено называл Клобом, так как часть отеля он сдавал клубу Ресурса.
   Жил я на верхнем этаже двухэтажного отеля с угловым балконом. С него в одну сторону было видно море, в другую – театр. " Бывало, пушка заревая лишь только грянет с корабля, с крутого берега сбегая, уж к морю отправляюсь я.
   Потом за трубкой раскаленной, волной соленой оживленной, как мусульман в своем раю, с восточной гущей кофе пью.
   Иду гулять. Уж благосклонный открыт Казино (фр.); чашек звон там раздается; на балкон маркёр выходит полусонный с метлой в руках, и у крыльца уже сошлись два купца.
   Глядишь и площадь запестрела. Всё оживилось; здесь и там бегут за делом и без дела, однако больше по делам. Дитя расчета и отваги, идет купец взглянуть на флаги, проведать, шлют ли небеса ему знакомы паруса. Какие новые товары вступили нынче в карантин? Пришли ли бочки жданных вин? И что чума? И где пожары? И нет ли голода, войны или подобной новизны?
   Но мы, ребята без печали, среди заботливых купцов, мы только устриц ожидали от цареградских берегов. Что устрицы? пришли! О радость!
   Летит обжорливая младость глотать из раковин морских затворниц жирных и живых, слегка обрызганных лимоном. Шум, споры – легкое вино из погребов принесено на стол услужливым Отоном; часы летят, а грозный счет меж тем невидимо растет.
   Но уж темнеет вечер синий, пора нам в Оперу скорей: там упоительный Россини, Европы баловень – Орфей. Не внемля критике суровой, он вечно тот же, вечно новый, он звуки льет – они кипят, они текут, они горят, как поцелуи молодые, все в неге, в пламени любви, как зашипевшего Аи струя и брызги золотые:
   Финал гремит; пустеет зала; шумя, торопится разъезд; толпа на площадь побежала при блеске фонарей и звезд, сыны Авзонии счастливой слегка поют мотив игривый, его невольно затвердив, а мы ревем речитатив.
   Но поздно. Тихо спит Одесса; и бездыханна и тепла немая ночь. Луна взошла, прозрачно-легкая завеса объемлет небо. Всё молчит; лишь море Черное шумит: Итак, я жил тогда в Одессе."
   А. С. Пушкин ПСС т.6 с. 203-20
   Вторая половина года. Роман с Амалией Ризнич.
 Амалия Ризнич (1803—1825) – первая жена одесского негоцианта сербского происхождения Ивана Ризнича, с весны 1823 по май 1824 года проживавшая в Одессе. В первый период южной ссылки Пушкина была предметом его пылкой и мучительной страсти, адресат нескольких его стихотворений. Скончалась молодой.
Как пишет Щеголев: «Иван Ризнич, сын богатого сербского купца, человек отлично образованный в итальянских университетах, сначала имел банкирскую контору в Вене, а потом переселился в Одессу и занялся хлебными операциями. С Ризничем Пушкин познакомился в один из своих приездов в Одессу из Кишинева. В 1822 году Иван Ризнич уехал в Вену жениться и весной 1823 года возвратился с молодой женой. В начале июня этого года Пушкин переселился на жительство в Одессу. Тогда же начинается его знакомство с женой негоцианта.
  Кто же была она? Пушкин и его одесские современники считали её итальянкой; проф. Зеленецкий сообщает, что она – дочь венского банкира Риппа, полунемка, полуитальянка, с примесью, быть может, еврейской крови. Сречкович со слов мужа Ризнич утверждает, что она была итальянка, родом из Флоренции»
  Первые шесть месяцев по отъезде в Россию при Ризнич находилась её мать.
   Ризнич, серб из Дубровника (Рагузы), родился 13-го октября 1792 г. в Триесте, где его отец, Стефан Ризнич, занимался торговыми делами и где у сына впоследствии (1823) была своя контора.
 «Иван Ризнич, по происхождению серб или, точнее говоря, иллириец, был весьма заметной фигурой в одесском коммерческом кругу.
   Он производил крупные операции с пшеницей – главным предметом одесской вывозной торговли, и занимался казенными подрядами. Однако, деловые заботы не поглощали целиком его внимания. Человек образованный, учившийся в Болонском университете, меломан, не жалевший средств на поддержку одесской оперы, он отличался гостеприимством и любезностью. Его дом принадлежал к числу самых приятных в Одессе»
  Дом его был на Херсонской улице против нового здания лицея Ришелье.
  «Относительно необыкновенной красоты А. Ризнич все современники согласны: высокого роста, стройная, с пламенными очами, с шеей удивительной формы, с косой до колен. Она ходила в необыкновенном костюме: в мужской шляпе; в длинном платье, скрывавшем большие ступни ног.
  Среди одесских женщин она была поразительным явлением. В. И. Туманский писал 16 января 1824 года из Одессы своей приятельнице об одесских дамах:
   „недостаток светского образования гораздо чувствительнее в одесских дамах. Женщины – первые создательницы и истинные подпоры обществ.
   Следовательно, им непростительно упускать всякую малость, способствующую выгодам сего нового их отечества. Все приманки ума, ловкости просвещения должны быть употреблены, дабы внушить в мужчине и охоту к светским удовольствиям, и сердечную признательность к дамам.
  У нас ничего этого нет: замужние наши женщины (выключая прекрасную и любезную госпожу Ризнич) дичатся людей“».
   Амалия Ризнич не была принята в доме графини Воронцовой (высшее общество Одессы), но общалась со многими.
  «Ризнич пробыла в Одессе недолго: муж говорит, что она расстроила своё здоровье и уехала лечиться.
   30 апреля 1824 года из одесского городского магистрата было выдано свидетельство на право выезда за границу г-ну Ивану Ризничу с семейством, а в первых числах мая г-жа Амалия Ризнич вместе с маленьким сыном Александром, слугою и двумя служанками выехала в Австрию, Италию и Швейцарию. 30 июля Пушкин уехал в Михайловское.
  В Одессе рассказывали, что вскоре после отъезда Ризнича выехал и соперник Пушкина, [Исидор] Собаньский; за границей он догнал её, проводил до Вены и бросил. Муж Ризнич говорит, что за Ризнич последовал во Флоренцию князь Яблоновский и здесь добился её доверия».
  В пушкиноведении встречается и романтическая версия, что Пушкин планировал побег вместе с ней!!!
  «Ризнич недолго прожила на родине. По всей вероятности, в начале 1825 года она умерла, „кажется, в бедности, призренная матерью мужа“, как говорили в Одессе.
   Но, по словам мужа, она не получала от него отказа в денежных средствах во время жизни в Италии». Ризнич умерла в первой половине 1825 года, её муж Ризнич получил известие о её смерти 8-9 июня. Умерла она, как указывают, от чахотки. Ребенок её тоже скончался.
   Сентябрь Начало знакомства с гр. Е. К. Воронцовой.
В семейной жизни Воронцовых не всё шло гладко.
 Граф Михаил Семёнович Воронцов имел любовную связь с лучшей подругой жены и хозяйкой крымского имения Мисхор Ольгой Станиславовной Нарышкиной, урождённой Потоцкой (1802—1861).
   В свете считали, что Воронцов устроил в 1824 году брак Ольги Потоцкой со своим кузеном Львом Нарышкиным для прикрытия собственного романа с ней.
   Ещё до брака у Ольги Потоцкой был роман с П. Д. Киселёвым, женатым на её старшей сестре Софье. Простить измены Софья так и не смогла, хотя всю жизнь продолжала любить мужа, но жила с ним раздельно.
    Пушкин и Воронцов
 Среди биографов поэта нет единого мнения о том, какую роль сыграла Воронцова в судьбе поэта. Считается, что именно Воронцовой посвятил Пушкин такие стихи как «Сожжённое письмо», «Ненастный день потух…», «Желание славы», «Талисман», «Храни меня, мой талисман…», «Всё кончено: меж нами связи нет». По числу исполненных с Воронцовой портретных рисунков рукою Пушкина её образ превосходит все остальные.

   Елизавета Воронцова.
 Некоторые исследователи говорят о любовном «четырёхугольнике» Пушкин – Воронцова – Воронцов – Александр Раевский.
  Последний приходился графине Воронцовой родственником. Получив назначение в Одессу, Раевский на правах своего человека поселился в доме Воронцовых.
   Он был страстно влюблён в Елизавету Ксаверьевну, ревновал её и однажды устроил публичный скандал.
   Но чтобы отвести от себя подозрения графа, он, как свидетельствуют современники, использовал Пушкина.
   Граф П.Капнист писал в своих мемуарах [:
   «Прикрытием Раевскому служил Пушкин. На него-то и направился с подозрением взгляд графа.»
   Вскоре Пушкин почувствовал неприязнь к себе Воронцова, который совсем недавно относился к нему хорошо.
 В марте 1824 года появилась знаменитая эпиграмма Пушкина «Полумилорд, полукупец…» Отношения между графом и поэтом все более ухудшались, но силы были неравны. Летом 1824 года южная ссылка была заменена Пушкину на ссылку в село Михайловское.
   Существует предположение, что Елизавета Ксаверьевна родила от Пушкина 3 апреля 1825 года дочь Софью.
  Однако не все согласны с подобной точкой зрения: в доказательство приводятся слова В. Ф. Вяземской, жившей в то время в Одессе и бывшей «единственной поверенной его (Пушкина) огорчений и свидетелем его слабости», о том, что чувство, которое питал в то время Пушкин к Воронцовой «очень целомудренно. Да и серьёзно только с его стороны».
   Г. П. Макогоненко, посвятивший отношениям Пушкина и Воронцовой целый раздел в книге «Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы», пришёл к выводу, что роман Воронцовой и Пушкина «созданный пушкинистами миф».
  Биографы Н. Н. Пушкиной И. Ободовская и М. Дементьев, считают, что жена поэта, зная о всех его увлечениях, не придавала значения, несмотря на то, что была очень ревнива, его отношениям с Воронцовой: в 1849 году, встретив Елизавету Ксаверьевну на одном из светских вечеров, она тепло беседовала с ней и собиралась представить ей старшую дочь поэта Марию.
  Известно, что жена Пушкина была представлена Воронцовой в 1832 году.
 В конце 1833 года Елизавета Ксаверьевна в связи с изданием в Одессе с благотворительными целями литературного альманаха обратилась к Пушкину с просьбой прислать что-нибудь для публикации. Поэт отправил ей несколько сцен из трагедии и письмо от 5 марта 1834 года
  «Графиня, вот несколько сцен из трагедии, которую я имел намерение написать. Я хотел положить к вашим ногам что-либо менее несовершенное; к несчастью, я уже распорядился всеми моими рукописями, но предпочел провиниться перед публикой, чем ослушаться ваших приказаний.
   Осмелюсь ли, графиня, сказать вам о том мгновении счастья, которое я испытал, получив ваше письмо, при одной мысли, что вы не совсем забыли самого преданного из ваших рабов? Остаюсь с уважением, графиня, вашим нижайшим и покорнейшим слугой. Александр Пушкин. »
   Но имя Елизаветы Ксаверьевны фигурирует в Донжуанском списке!
  При отъезде Пушкина из Одессы 1 августа 1824 года, Воронцова на прощание подарила ему перстень. Биограф поэта – П. И. Бертенев, знавший Воронцову лично, писал, что она сохранила до старости тёплые воспоминания о Пушкине и ежедневно читала его сочинения. С ним соединялись для неё воспоминания молодости.
 1824 г.
  1824. Января конец. Трехдневная поездка в Тирасполь, Бендеры и Каушаны.
   Марта первая половина.
  Письмо к кн. П. А. Вяземскому (?) с сообщением об "уроках чистого афеизма", которые П. берет у англичанина Гунчисона.
  Перлюстрированное полицией письмо послужило одним из поводов ссылки Пушкина в Псковскую губернию.
  Я внимательно вник в этот вопрос и выяснил кто такой «Гунчисон» у которого учился А. Пушкин!
   И тут оказалось вот какая правда!
   «Ты хочешь знать, что я делаю – пишу пестрые строфы романтической поэмы – и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я еще встретил.
 Он исписал листов 1000, чтобы доказать, qu'il ne peut exister d'etre intelligent Createur et regulateur (что не может быть существа разумного, Творца и правителя – франц.), мимоходом уничтожая слабые доказательствабессмертия души.
  Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но к несчастию более всего правдоподобная» (ХШ, 92).
  Уроки ученого англичанина (доктора Гунчисона) пришлись на мучившие сознаниеПушкина «атеистические» раздумья: уже в первом из приведенных выше набросков упование на «надежду сладостную» умеряется отсутствие «веры» …
Рациональное обоснование невозможности бессмертия души, противопоставленное прежде всего учению о «естественной религии» Ж.Ж. Руссо, пришлось, если судить по наброскам, сделанным Пушкиным за полгода до этого, на уже подготовленную почву!
Но все это и оказалось последней каплей терпения для руководителей Тайной канцелярии. Они прощали Пушкину дуэли, загулы, открытый разврат с чужими женами невыполнение своих служебных обязанностей!
  Но терпеть Пушкина АТЕИСТА и РЕВОЛЮЦИОНЕРА они далее не пожелали….
  И посему донесли (обобщив за 4 года в отдельной справке все крамольные факты за 4 года, имевшие место в поведении А.Пушкина) самому императору Александру Первому.
  Марта середина. Поездка на две недели в Кишинев по приглашению Вигеля и Алексеева. Жизнь у Алексеева.
 28. Письмо гр. М. С. Воронцова к гр. К. В. Нессельроде с выражением желания удалить Пушкина из Одессы.
   Граф Воронцов написал 23 марта 1824 г. графу Нессельроде что, по его мнению, П. следовало бы перевести куда-нибудь вглубь России, где могли бы на свободе от вредных влияний и лести развиться его счастливые способности и возникающий (sic) талант; в Одессе же много людей, которые кружат ему голову своим поклонением будто бы отличному писателю, тогда как он пока «только слабый подражатель далеко не почтенного образца», т. е. Байрона».
  Марта конец. Возвращение в Одессу из Кишинева.
   Мая 23-31. Но там уже знали о готовящейся отставке Пушкина, и чтобы он не засиживался в Одессе и не устраивал новых скандалов или дуэлей его и отправили в командировку в Херсонский, Елизаветградский и Александрийский уезды для собирания сведений о саранче!
   В итоге А. Пушкин Июня 8 первый подает Прошение Пушкина на "высочайшее" имя об отставке.
   Одновременно А. Пушкин разработал и план «своего побега заграницу»!
   «Июнь – июль. Планы тайного отъезда в Константинополь при содействии гр. Е. К. Воронцовой и кн. В. Ф. Вяземской.
   Но все закончилось Июля 11. Когда пришла в Одессу вот такая бумага:
   «Высочайшее" повеление уволенного (8 июля) со службы Пушкина "перевести на жительство" в Псковскую губернию под надзор местного начальства.
   30. Отъезд из Одессы в ссылку в Михайловское.
   Подписка об отправлении в Псковскую губернию
   и расписка в получении прогонов
   Къ № 4844       <29 июля 1824 г.>
   Къ П 218
  Нижеподписавшийся Симъ обязывается по данному отъ Г-на Одесскаго Градоначальника Маршруту безъ замедления отправиться изъ Одессы къ месту назначения въ Губернский Городъ Псковъ, неостанавливаясь нигде на пути по своему произволу; а по прибытии въ Псковъ явиться лично къ Г-ну Гражданскому Губернатору.
   Одесса 29. <июля> дня 1824.
   Коллежской секретарь Александръ
   Пушкинъ
   Августа 9. Приезд в Михайловское.
   Во и вся жизнь! Как говорится погулял! Покутил! Подрался! А вспомнить нечего….
   В итоге новая ссылка, а по существу полный «домашний арест»!
   И вот тут «пушкинисты» могут мне возразить!
   Мол как он же писал стихи и даже заработал на нескольких публикациях?
   Вопрос правильный и я на него дам ответ:
   Да Пушкин написал две работы «Кавказский поленик» и «Руслан и Людмила».
   Сами эти две его работы ничего выдающего как литературные произведения даже в тогдашней российской литературе не приставляли.
   А вот гонорары за эти работы Пушкин сразу проиграл в карты и вновь продолжал жить на 700 руб. годового жалования!
   На этом я закачиваю данную часть, чтобы в следующей вновь вернутся к биографии Ф. Булгарина и рассказать, как он из тоже из по сути «опального, да еще польского дворянина» сумел «закрепится в Санкт-Петербурге» и начать там не имя ни связей, ни капитала общественную и литературную деятельность!
   Став по сути самым «модным» тогдашним российским «журналистом» и законодателем литературной моды!
Увольнение А. Пушкина со службы и ссылка в с. Михайловское
   Ну вот уважаемый читатель мы и приблизились к окончанию нашего повествования о А. Пушкине как о человеке в первую очередь и как литераторе во вторую очередь.
   И следуя уже проложенной канве продолжим нашу хронологию жизни А.С. Пушкина
   1824, июль – в результате доноса генерал-губернатора Воронцова и перехваченного частного письма Пушкина поэт был сослан в имение родителей Михайловское.
   1824, 8 июня – Пушкин подает "на высочайшее имя" прошение об отставке.
   Вот этот документ:
   В Коллегию иностранных дел.
   2 июня 1824 г. Одесса.
   Всепресветлейший, державнейший, великой государь император Александр Павлович, самодержец всероссийской, государь всемилостивейший.
   Просит коллежской секретарь Александр Пушкин, а о чем тому следуют пункты.
   Вступив в службу вашего императорского величества из Царскосельского Лицея с1 чином коллежского секретаря в 1817 году, июня 17 дня в коллегии иностранных дел продолжал оную в Санкт-Петербурге до 1820 году, потом волею вашего императорского величества откомандирован был к полномочному наместнику Бессарабской области.
   II.
   Теперь по слабости здоровья, не имея возможности продолжать моего служения, всеподданейши прошу
   III.
   Дабы высочайшим вашего императорского величества указом п овелено было сие мое прошение принять и меня вышеимянованного от службы уволить.
   IV.
   Всемилостивейший государь, прошу ваше императорское величество о сем моем прошении решение учинить.
Июня 2 дня 1824 года, Одесса.
 К подаче подлежит через Новороссийского генерал-губернатора и полномочного наместника Бессарабской области в Государственную коллегию Иностранных дел.
   Сие прошение сочинял и писал коллежской секретарь Александр Сергеев сын Пушкин.»
   А вот как сам А. Пушкин описывал последний год своего проживания в г. Одессе и отношения с окружающими его людьми:
  «В конце 1823 года многих высших офицеров повысили в чине, наградили, а его обошли. Из всех поощренных никто не имел такой высокой должности как в прошлом, так и в настоящем, хотя на новом поприще Воронцов трудился без устали, объездив Новороссию, Бессарабию, Крым, сменив всюду нерадивых начальников.
   Немилость продолжалась. Он стремился понять в чем причина немилости. Вынужденный бывать в доме Воронцова я чувствовал себя далеко не лучшим образом.
  Приемные комнаты графа и графини разделял большой зал, обычно пустой.
   У графини собирался избранный ею кружок лиц.
   Обладая привлекательной внешностью и огромным приданным, графиня любила и умела веселиться, умно и щеголевато интриговала всех, дурачилась.
   Естественно, в графиню многие из посетителей ее салона были влюблены. Впрочем, Воронцовы имели хорошую и специфическую библиотеку.
   В ней я проводил также достаточно много времени. В библиотеке была переписка дяди графа с Радищевым, была книга Радищева и замечания Екатерины на его Путешествие, были, наконец, неизданные Записки самой императрицы.
   В приемной графа собирались его подчиненные (в биллиардной).
   Это был его будущий двор, и я там выглядел белой вороной.
   Нужно ли говорить где я чаще бывал? Воронцов поручил Вигелю уговорить меня заняться чем-нибудь дельным.
   "У нас писатели взяты из высшего класса общества – аристократическая гордость сливается у них с авторским самолюбием.
   Мы не хотим быть покровительствуемы равными. Вот чего подлец Воронцов не понимает.
   Он воображает, что русский поэт явится в его передней с посвящением или с одою – а тот является с требованием на уважение, как шестисотлетний дворянин, – дьявольская разница!"
   А. С. Пушкин ПСС т. 13 с. 179
   К позднему обеду сходились все вместе. Конечно это были не обеды Орлова или Бологовского.
   "Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу-англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей тупостью и тарабарщиной.
   Единственное, чего я жажду, это – независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это, – самый трудный шаг сделан. Если я еще пишу по вольной прихоти вдохновения, то, написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку".
   А. С. Пушкин ПСС т. 13 с. 528
   "Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным уважением: Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое."
   А. С. Пушкин ПСС т. 13 с. 102-103
   «Доброхоты Воронцову намекали, что его немилость у царя связана с его либерализмом. Воронцов козлом отпущения выбрал меня.
   Этому способствовал Александр Раевский. Когда я поделился с ним по праву дружбы своими чувствами к графине, то он не нашел ничего лучше, как сообщить об этом самому графу.
   "Когда твой друг на глас твоих речей ответствует язвительным молчаньем; когда свою он от руки твоей, как от змеи, отдернет с содроганьем; как, на тебя взор острый пригвоздя, качает он с презреньем головою, – не говори: Он болен, он дитя, он мучится безумною тоской; не говори: "Неблагодарен он; он слаб и зол, он дружбы недостоин; вся жизнь его какой-то тяжкий сон":
   Ужель ты прав? Ужели ты спокоен? Ах, если так, он в прах готов упасть, чтоб вымолить у друга примиренье. Но если ты святую дружбы власть употреблял на злобное гоненье; но если ты затейливо язвил пугливое его воображенье и гордую забаву находил в его тоске, рыданьях, униженье; но если сам презренной клеветы ты про него невидимым был эхом; но если цепь ему накинул ты и сонного врагу предал со смехом, и он прочел в немой душе твоей всё тайное своим печальным взором, – тогда ступай, не трать пустых речей – ты осужден последним приговором."
   А. С. Пушкин ПСС т. 2 с. 298
   "Я поссорился с Воронцовым и завел с ним полемическую переписку, которая кончилась с моей стороны просьбою в отставку."
   Но вот другой более объективный источник данных: Словарь Брокхауза и Эфрона дает свою версию этих событий: «Отъ;здъ П. былъ недобровольный: графъ Воронцовъ, можетъ быть съ добрымъ нам;реніемъ, далъ ему командировку «на саранчу», но П., смотр;вшій на свою службу какъ на простую формальность, на жалованье – какъ на «паекъ ссыльнаго», увид;лъ въ этомъ желаніе его унизить и сталъ повсюду р;зко выражать свое неудовольствіе.
   Графъ Воронцовъ написалъ 23 марта 1824 г. графу Нессельроде (буквальный смыслъ его письма – въ пользу П., но въ немъ нельзя не вид;ть сильного раздраженія вельможи противъ непочтительнаго и самомнительнаго подчиненнаго), что, по его мн;нію, П. сл;довало бы перевести куда нибудь вглубь Россіи, гд; могли-бы на свобод; отъ вредныхъ вліяній и лести развиться его счастливыя способности и возникающій (sic) талантъ; въ Одесс; же много людей, которые кружатъ ему голову своимъ поклоненіемъ будто бы отличному писателю, тогда какъ онъ пока «только слабый подражатель далеко не почтеннаго образца», т. е. Байрона.
   Этотъ отзывъ Воронцова не им;л-бы особенно печальныхъ посл;дствій для П., если бы приблизительно въ тоже время не вскрыли на почт; письма самого поэта къ кому-то въ Москву (№ 6), въ которомъ онъ пишетъ, что беретъ «уроки чистаго а;;изма… система не столь ут;шительная, какъ обыкновенно думаютъ, но, къ несчастію, бол;е всего правдоподобная».
   А. С. Пушкин ПСС т. 13 с. 98
   А вот теперь мы перейдём к обстоятельствам отставки А.С. Пушкина!
   Воспоминания А.С. Пушкина:
   «Ждать долго не пришлось. 29 июля 1824 года одесский градоначальник граф Гурьев объявил решение царя, что ограничиться только отставкой нельзя, что он находит необходимым удалить меня в имение моих родителей в Псковскую деревню под надзор местного начальства.
   В доказательство мне показали строчки моего письма к Кюхельбекеру с легкомысленным суждением об аферизме, которыми я пытался заманить Кюхлю в Одессу, привирая невинно.
   Отобрав у меня подписку о строгом следовании по маршруту в город Псков, мне по числу верст на три лошади выдали 389 рублей 4 копейки.
   Мой дядька Никита обрадовался, запряг родительскую карету и 31 июля мы выехали в Михайловское.
   "Приехав сюда, был я всеми встречен как не льзя лучше, но скоро все переменилось: отец, испуганный моей ссылкой, беспрестанно твердил, что и его ожидает та же участь; Пещуров, назначенный за мною смотреть, имел бесстыдство предложить отцу моему должность распечатывать мою переписку, короче – быть моим шпионом; вспыльчивость и раздражительная чувствительность отца не позволяли мне с ним объясниться; я решил молчать. Отец начал упрекать брата в том, что я преподаю ему безбожие.
   Я все молчал. Получают бумагу, до меня касающуюся.
   Наконец, желая вывести себя из тягостного положения, прихожу к отцу, прошу его позволения объясниться откровенно:
   Отец осердился.
   Я поклонился, сел верхом и уехал. Отец призывает брата и повелевает ему не знаться (с этим чудовищем, с этим выродком – сыном (фр.)):
   Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю всё, что имел на сердце целых три месяца.
   Кончаю тем, что говорю ему в последний раз. Отец мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить:
   Но чего же он хочет для меня с уголовным своим обвинением? Рудников сибирских и лишения чести? Доказывать по суду клевету отца для меня ужасно, а на меня и суда нет. (Я вне закона. (фр.))"
   А. С. Пушкин ПСС т. 13 с. 116-117
   Но пока А.С. в ссылке и под домашним арестом то в Санкт-Петрбурге случилось в декабре 1825 г. «Восстание декабристов».
Подробно об этом хорошо написано тутhttps://ru.wikipedia.org/wiki/Восстание_декабристов и я приглашаю всех вас уважаемые читатели обновить свои познания на эту тему!
Сам же я продолжу изложение биографии А.С. Пушкина:
И тут уже не важно был ли А. Пушкин в составе декабристов или он был просто сочувствующий в любом случае он бы пришел на Сенатскую площадь и примкнул к восставшим! Из бывших на Сенатской площади декабристов П. знал И. И. Пущина, В. К. Кюхельбекера, К. Ф. Рылеева, П. К. Каховского, А. И. Якубовича, А. А. Бестужева и М. А. Бестужева.
   А зная его отчаянный характер то после подавления восстания не миновать бы ему сибирской каторги….
   А так благодаря императору Александру Первому –как говорится Бог миловал…
   Декабря вторая половина. Уничтожение Пушкиным. своих записок.
   30. Выход в свет книги "Стихотворения Александра Пушкина" (1200 экз.). Гонорар – 8040 р. Издание распродано к концу февраля 1826 г.
   В этом году написана "Сцена из "Фауста".
   1825 – апрель 1826 г. Роман с крепостной девушкой Ольгой Михайловной Калашниковой.
   1826. Января 3. Столкновение при с. Трилесах (Киевской губ.) восставшего отряда Черниговского полка под предводительством С. И. Муравьева-Апостола с правительственными войсками, взявшими отряд в плен. П. окончена IV гл. "Евгения Онегина".
   4. Начата V гл. "Евгения Онегина".
   Апреля 5. Показание в следственной комиссии декабриста М. П. Бестужева-Рюмина о том, что "рукописных экземпляров вольнодумческих сочинений Пушкина и прочих столько по полкам, что это нас самих удивляло".
   12. Письмо Жуковского к П. Сообщает, что в бумагах каждого из декабристов находятся нецензурные политические стихи Пушкина
   Мая между 11 и 27. Прошение на имя Николая I об освобождении с приложением подписки (от 11 мая) о непринадлежности к тайным обществам.
   Июнь. Сообщение агента Бенкендорфа Локателли, где среди прочего говорится о всеобщем удивлении, что П. не привлечен по делу заговорщиков.
   Июля 13. Казнь декабристов П. И. Пестеля, К. Ф. Рылеева, П. Г. Каховского, С. И. Муравьева-Апостола и М. П. Бестужева-Рюмина.
   19. Освидетельствование П. в Пскове врачом В. И. Всеволодовым, нашедшем на нижних оконечностях, а в особенности на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил".
   24. Получение П. известия о казни декабристов.
   29. П. узнает о смерти Амалии Ризнич в Италии.
   Июля конец – августа начало. Генерал И. Н. Скобелев сообщает Бенкендорфу отрывок из стих. Пушкина "Андрей Шенье", приуроченный к событиям 14 декабря.
Этим началось "Дело Алексеева".
Справка: Николай Степанович Алексеев (1788 — 26 февраля 1854) — русский офицер времён Отечественной войны, которому А. С. Пушкин посвятил свою поэму «Гавриилиада», а также стихотворения «Приятелю», «Мой милый, как несправедливы» (оба 1821), «Прощай, отшельник бессарабской» (1826).
Родился и вырос в Москве, в дворянской семье. Учился в том же французском пансионе, что и Вигель, который не раз упоминает его в своих записках. Принимал участие в Бородинском сражении.
Выйдя в отставку майором, перевёлся в Одессу под начало генерала А. Н. Бахметева:
«Алексеев с лощёных паркетов, на коих вальсировал в Москве, шагнул прямо к ломберному столу в гостиной Бахметева. Больших рекомендаций ему было не нужно; его степенный, благородный вид заставлял всякого начальника принимать его благосклонно. В провинциях, кто хорошо играет в карты, скоро становится нужным человеком, и он сделался домашним у Бахметева.»
— Записки Вигеля
В 1821 году Алексеев состоял в Кишинёве чиновником особых поручений при генерале Инзове.
По сведениям Вигеля, выпросил себе эту позицию, чтобы быть рядом со своей возлюбленной, прозванной Еврейкой за сходство с героиней романа «Айвенго»:
Страстно влюблённый, счастливый и верный, он являл в себе неслыханное чудо.
Он был в связи с женою одного горного чиновника Эйхфельда, милой дочерью боярина М. Е. Мило; а для милой чем не пожертвуешь!
— Записки Вигеля
В это время Алексеев свёл близкое знакомство со ссыльным Пушкиным, будучи, «вполне достоин дружеских к нему отношений» (Липранди).
По словам Н. Эйдельмана, «в Кишиневе возле Пушкина не было человека более преданного и любящего».
Некоторое время поэт жил в одной комнате с Алексеевым в доме у Красной Мельницы (не сохранился).
Оба приятеля — «Орест и Пилад», как называли их в Кишинёве, — вступили в масонскую ложу «Овидий».
В марте 1822 года Пушкин пишет:
Мой друг, уже три дня
Сижу я под арестом,
И не видался я
Давно с моим Орестом…
Эйдельман упоминает «о дуэли с полковником Старовым, где Алексеев был секундантом, и о ссоре с молдавским боярином Балшем, когда Алексеев удержал руку Пушкина с занесённым тяжёлым подсвечником», а также пишет о том, что именно Алексеев «подарил Пушкину громадные приходо-расходные книги масонской ложи „Овидий“, куда рукою поэта были занесены сотни черновых стихотворных строк»
Позднее Алексеев перевёлся в Бухарест под начало своего родственника П. Д. Киселёва, продолжая вести переписку с Пушкиным, которого навещал в Одессе.
 В 1827 г. писал Пушкину, сидя в Хотинской крепости за дуэль:
«С какою завистью воображаю я московских моих знакомых, имеющих случай часто тебя видеть; с каким удовольствием хотел бы я быть на их месте и с какою гордостью сказал бы им: мы некогда жили вместе; часто одно думали, одно делали и почти — одно любили; иногда ссорились, но расстались друзьями, или, по крайней мере, я так льстил себе.
 Как бы желал я позавтракать с тобою в одной из московских ресторациев и за стаканом бургонского пройти трехлетнюю кишиневскую жизнь, весьма занимательную для нас разными происшествиями.
Я имел многих приятелей, но в обществе с тобою я себя лучше чувствовал, и мы, кажется, оба понимали друг друга; несмотря на названия: лукавого соперника и чёрного друга, я могу сказать, что мы были друзья-соперники, — и жили приятно!
Из их переписки сохранились всего лишь шесть писем за 1826-35 гг., только два из которых принадлежат поэту.
У Алексеева хранился рукописный сборник с «Гавриилиадой» и другими вольнодумными сочинениями Пушкина.
 Из его же библиотеки происходит экземпляр «Истории Пугачёвского бунта» с дарительной надписью автора
В 1840-е гг. холостой Алексеев жил в Москве, где часто виделся с Липранди, А. Ф. Вельтманом и В. П. Горчаковым. Согласно свидетельству о смерти
Умер в Москве 26 февраля 1854 года, 64-х лет, от разрыва легких, отпет в Ржевской церкви близ Пречистенских ворот и погребен 1 марта 1854 года на Ваганьковском кладбище.
   Вероятно, в связи с этим делом был вызван в Москву Пушкин.
«Гаври;лиа;да» (рус. дореф. «Гавріиліада», в некоторых ранних изданиях, в том числе первых полных российских, 1918—1922, ошибочно: «Гаврилиа;да») — поэма Пушкина, пародийно-романтически обыгрывающая сюжет Евангелия о Благовещении; главный персонаж — архангел Гавриил. Посвящена кишинёвскому приятелю автора, Н. С. Алексеев
Пушкин в молодости скептически относился к религиозным ценностям и написал несколько «кощунственных» стихотворений. Например, «Ты богоматерь, нет сомненья» он написал в возрасте 27 лет.
Репутация «афея» (атеиста) неоднократно доставляла поэту неприятности.
«Гавриилиада» написана 22-летним Пушкиным в апреле 1821 года в Кишинёве (часть историков относит завершение поэмы к лету 1822 года)).
 Исследователи связывали сюжет «Гавриилиады» с поэмой «Война старых и новых богов» Эвариста Парни, поэта, высоко ценимого Пушкиным; возможна также связь с одним эпизодом «Сказки о Золотом петухе» Ф. М. Клингера.
Автограф поэмы до нас не дошёл. Сохранился лишь план некоторых эпизодов, написанный Пушкиным в Бессарабии 6 апреля 1821 года: «Святой дух, призвав Гавриила, описывает ему свою любовь и производит в сводники. Гавриил влюблен. Сатана и Мария». Имеются также наброски введения или посвящения, обычно относимые к замыслу «Гавриилиады».
Стиль поэмы — типичный ранний пушкинский, и многие стихи «Гавриилиады» близки к другим его стихотворениям. Например, как отметил Брюсов, строки 329—355 чрезвычайно сходны со стихотворением «Платоническая любовь» (1819), а строки 113—116 — со стихотворением «Любовь одна — веселье жизни хладной» (1816).
Как произведение совершенно непозволительное по цензурным условиям того времени, некоторое время оно было известно только в узком кругу друзей Пушкина, но уже начиная с лета 1822 года стало расходиться в списках. Первое упоминание поэмы историки обнаружили в письме С. С. Петровского к С. А. Соболевскому от 12 июня 1822 года: «Написана Пушкиным поэма „Гаврилиада“ или любовь архангела Гавриила с девой Марией». Вяземский, посылая 10 декабря 1822 года А. И. Тургеневу значительный отрывок из «Гавриилиады», написал: «Пушкин прислал мне одну свою прекрасную шалость
Дело о «Гавриилиаде»
В 1828 году по доносу дворовых отставного гвардейского штабс-капитана В. Ф. Митькова, имевшего у себя список «Гавриилиады», митрополит Серафим (Глаголевский) довёл до сведения правительства о существовании поэмы.
После этого началось дело по распоряжению Николая I. В предыдущем году уже проводилось одно расследование по поводу стихов Пушкина, с допросом поэта — ему инкриминировался не пропущенный цензурой отрывок из стихотворения «Андрей Шенье», к которому саратовский студент А. Ф. Леопольдов приписал название «На 14 декабря». Несмотря на то, что поэт во время допросов вполне искренне продемонстрировал, что отрывок из «Андрея Шенье» изображает события Великой французской революции и никак не связан с восстанием декабристов, Пушкин был оставлен под полицейским надзором.
По делу о «Гавриилиаде» Пушкина вызвали и допрашивали во Временной верховной комиссии, действовавшей как исполнительный орган на период отсутствия Николая (который был на войне с Турцией).
 К возникшей угрозе Пушкин относился вполне серьёзно, судя по письмам и стихотворениям, ощущал перспективу ссылки или даже смертной казни («Снова тучи надо мною собралися в тишине…», «Вы ль вздохнёте обо мне, если буду я повешен?»).
На допросе Пушкин отрёкся от авторства (приписав его покойному к тому времени Д. П. Горчакову и сказав, что якобы был знаком с текстом ещё в Лицее, в 1817 году)[4], а затем, после новых и настоятельных вопросов, написал письмо Николаю I лично 2 октября и передал его в запечатанном виде.
 Это письмо до нас не дошло, но в 1951 году обнаружена его копия (возможно, перевод с французского), относительно подлинности которой ведутся споры; в ней Пушкин, признаваясь в авторстве и раскаиваясь, по-прежнему датирует поэму 1817 годом:
Будучи вопрошаем Правительством, я не почитал себя обязанным признаться в шалости, столь же постыдной, как и преступной.
 — Но теперь, вопрошаемый прямо от лица моего Государя, объявляю, что Гаврилиада сочинена мною в 1817 году.
Повергая себя милосердию и великодушию царскому есмь Вашего Императорского Величества верноподанный
— Александр Пушкин, 2 октября 1828. С. Петербург
По словам В. Ф. Ходасевича, после Февральской революции в архивах императора было найдено собственноручное письмо, содержащее «краткое, но чистосердечное признание Пушкина», но оно было выкрадено неким известным пушкинистом, чьего имени Ходасевич в печати не сообщил.
Независимо от подлинности копии, по-видимому, Пушкин действительно признался царю в своём авторстве, потому что следствие, начавшееся в июне, было прекращено 31 декабря того же года резолюцией Николая I:
 «Мне дело подробно известно и совершенно кончено». В своих творческих бумагах Пушкин сделал краткие записи о своём «письме к Царю» (2 октября) и о приезде петербургского генерал-губернатора П. А. Толстого, передавшего ему устно сообщение от государя.
Князь А. H. Голицын рассказывал о деталях следствия своему сотруднику Ю. H. Бартеневу, который записал 30 декабря 1837 года:
 «Управление князя Кочубея и Толстого во время отсутствия князя
 Гаврильяда Пушкина. Отпирательство Пушкина. Признание. Обращение с ним государя. Важный отзыв князя, что не надобно осуждать умерших».
Последствия
В поздние годы Пушкин не любил упоминаний о «Гавриилиаде», что могло быть связано как с изменившимся отношением поэта к религии, так и с судебной историей 1828 года. Из воспоминаний А. С. Норова:
Дело было года за два до женитьбы Пушкина на Наталье Николаевне. Встретившись с ним, Пушкин дружески его обнял.
Присутствовавший при этом В. И. Туманский сказал: «А знаешь ли, Александр Сергеевич, кого ты обнимаешь?
 Ведь это твой противник. В бытность свою в Одессе он при мне сжёг твою рукописную поэму». «Нет, — возразил Пушкин, — я этого не знал, а узнав теперь, вижу, что Авраам Сергеевич не противник мне, а друг.
 А вот ты, восхищающийся такою гадостью, как моя неизданная поэма, настоящий мой враг».
Впоследствии сюжет с писателем, отказывающимся от авторства «преступной поэмы», был использован Пушкиным в мистификации «Последний из свойственников Иоанны д’Арк», написанной в январе 1837 года незадолго до дуэли с Дантесом (таким образом, она оказалась последним его произведением).
В этом тексте Вольтер отрекается от авторства «Орлеанской девственницы», испугавшись дуэли с потомком брата Жанны д’Арк.
В последние годы Пушкин не допускал дерзостей в отношении религии, а в его стихах встречаются религиозные мотивы (например, переложение известной молитвы Ефрема Сирина «Отцы пустынники и жёны непорочны»).
Однако власть продолжала относиться к поэту с подозрением.
 Вскоре после смерти Пушкина глава Третьего отделения граф А. X. Бенкендорф дал ему своеобразную эпитафию: «Осыпанный благодеяниями Государя, он однако же до самого конца жизни не изменился в своих правилах, а только в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных».
Петербургский митрополит Серафим (С. В. Глаголевский), а за ним и несколько архимандритов отказались участвовать в отпевании Пушкина, и заупокойную службу исполнил местный священник, протоиерей А. И. Малов.
В письме вдовы Карамзина приводятся слова императора Николая I, сказанные В. А. Жуковскому: «Пушкина мы насилу заставили умереть, как христианина»
   Августа 1. "Записка" о "тайном и обстоятельном исследовании поведения П-а", произведенном в июле А. К. Бошняком, секретным агентом начальника херсонских военных поселений.
   27. "Высочайшая" резолюция на прошение П. о привозе его в Москву "под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта".
   Сентября 4 на заре.
 Отъезд с жандармским офицером из Михайловского в Псков. Вечером отъезд из Пскова с фельдъегерем в Москву.
   8 утром. Приезд в Москву и аудиенция у Николая I, объявляющего П. об освобождении его из ссылки и о том, что он сам будет его цензором.
   П. остановился в гостинице "Европа" на Тверской ул. (ныне д. № 26). Вызов через Соболевского на дуэль гр. Ф. И. Толстого, не оказавшегося в Москве.
   Октября около 20. Выход в свет первого издания второй главы "Евгения Онегина".
   Ноября 1 или 2. Отъезд из Москвы в Михайловское.
   15. Окончена написанная по повелению Николая I записка "О народном воспитании".
   25-26. Отъезд в Псков из Михайловского.
   Декабря 1. Сватовство к С. Ф. Пушкиной в письме к В. П. Зубкову из Пскова.
   1826. Окончены V и VI главы "Евгения Онегина".
   1827. Января начало. Отправка с женой декабриста А. Г. Муравьевой, уезжавшей в Сибирь, стих. "Во глубине сибирских руд".
   27. Показание П. у московского обер-полицеймейстера по делу о стихах "Андрей Шенье".
   15. Вызов Пушкина на дуэль П. В. Соломирским, приревновавшим поэта к кж. С. А. Урусовой. Вызов принят П., но в тот же день состоялось примирение на квартире Соболевского.
   До 10. Выход в свет поэмы "Цыганы".
   Июня около 4. Выход в свет первого издания "Братьев-разбойников". Гонорар – 1500 р.
   29. Показание по делу о стихах "Андрей Шенье".
   Июля 27? Отъезд из Петербурга в Михайловское.
   31. Начат "Арап Петра Великого".
   Сентябрь? Начата VII гл. "Евгения Онегина".
   10-11. Выход в свет третьей главы "Евгения Онегина".
   12? Отъезд из Михайловского в Петербург.
   17? Приезд в Петербург.
   Декабря около 20. Выход в свет второго издания "Бахчисарайского фонтана".
   1828. Января 31 – февраля 1-2. Выход в свет четвертой и пятой глав "Евгения Онегина".
   Марта 23. Выход в свет VI главы "Евгения Онегина".
   23-24. Выход в свет второго издания (Смирдина) "Руслана и Людмилы". Гонорар – 7000 р. вместе со вторым изданием "Кавказского пленника". См. 3 мая.
   Апреля 5. Начато писание "Полтавы".
   14. Объявление войны Турции.
   20. Письмо Бенкендорфа с отказом в просьбе (вероятно устной) об определении в действующую против турок армию.
   21. Письмо к Бенкендорфу с просьбой о разрешении выехать на шесть – семь месяцев в Париж. Этого письма Бенкендорф не докладывал Николаю I.
   Апрель – октябрь. Увлечение А. А. Олениной и сватовство к ней.
   Мая 3-4. Выход в свет второго издания (Смирдина) "Кавказского пленника". Гонорар – 7000 р. вместе со вторым изданием "Руслана и Людмилы". См. 23-24 марта.
   28. Постановлением общего собрания Государственного совета по делу о стихах из "Андрей Шенье" над П. учрежден секретный надзор.
   Июнь. Крепостные отставного шт.-капитана Митькова подали митрополиту петербургскому Серафиму жалобу на то, что Митьков развращает их, читая "Гавриилиаду", и представили эту рукопись.
   Августа 3-5. На допросе у петербургского генерал-губернатора по делу о "Гавриилиаде" П. показал, что эту поэму не сочинял, а лишь читал ее в Лицее.
   19. Вторичное показание П. по делу о "Гавриилиаде". По словам П. список поэмы ходил между гусарами и сожжен в 1820 г.
   Июль – август. Роман с А. Ф. Закревской.
   Октября 2. Письмо П. к Николаю I (до нас не дошедшее) с признанием в авторстве "Гавриилиады"! Запирался, запирался и наконец сознался…!
   3. Окончена первая песнь "Полтавы".
   9. Окончена вторая песнь "Полтавы".
   13. Приезд Николая I в Петербург с театра военных действий.
   16. Окончена третья песнь "Полтавы". Ответ (нам неизвестный) Николая I на признание П. в авторстве "Гавриилиады".
   27. Посвящение "Полтавы".
   Ноября 4. Окончена VII гл. "Евгения Онегина".
   Декабря 6 – 1829 января 6. Знакомство с Натальей Николаевной Гончаровой на общественном балу у танцмейстера Иогеля.
   Декабря около 15. Выход в свет книги: "Две повести в стихах", где "Граф Нулин" П. и "Бал" Е. Боратынского.
   В этом году писался "Арап Петра Великого".
   1828? Начало работы над "Песнями западных славян".
   Марта 10? Отъезд из Петербурга в Москву.
   27-28. Выход в свет второго издания первой главы "Евгения Онегина". Выход в свет "Полтавы".
   Мая 1. Гр. Ф. И. Толстой от имени П. просит у Н. И. Гончаровой руки ее дочери. Неопределенный ответ Н. И. Гончаровой. Письмо к ней П. и отъезд его на Кавказ.
   3? Остановка в Орле. Посещение А. П. Ермолова.
   15. Начало журнала путешествия в Арзрум. Отъезд из Георгиевска.
   16. Приезд в Екатеринодар.
   21. Приезд во Владикавказ.
   26-27. Выход в свет первой части "Стихотворений Александра Пушкина". Гонорар – 12.000 р. за четыре книги.
   27. 11 час. веч. Приезд в Тифлис.
   Июня первые числа. В Тифлисе чествование П. местной интеллигенцией.
   10. Отъезд из Тифлиса в Арзрум.
   12-13. Пребывание в Карсе.
   14. Участие в перестрелке.
   26-27. Выход в свет второй части "Стихотворений Александра Пушкина".
   27. Занятие без боя войсками гр. Паскевича Арзрума.
   Июля 14. Решение П. уехать из Арзрума, где появилась чума.
   15. Посещение лагеря с целью посмотреть больных чумой.
   21. Отъезд из Арзрума в Тифлис.
   28. Три дня в Гумрах в карантине.
   Августа 1. Приезд в Тифлис.
   6. Отъезд из Тифлиса во Владикавказ.
   8. Сдача Адрианополя на капитуляцию войскам гр. Дибича.
   11. Отъезд из Владикавказа в Горячеводск с М. И. Пущиным и Р. И. Дороховым.
   Сентября 2. Заключение Адрианопольского мира с Турцией.
   8. Отъезд из Горячеводска в Москву с Дуровым, которого П. довез в своем экипаже до Москвы.
   20? Приезд в Москву (в гостиницу "Англия" в Глинищевском пер.). Посещение Гончаровых. Холодный прием у них.
   Сентябрь. Начато "Путешествие Онегина".
   Октября 12. Отъезд из Москвы в Малинники.
   Ноября между 5 и 10. Приезд в Петербург из Тверской губернии.
   1830. Января 1. Выход в свет № 1 "Литературной газеты".
   7. Письмо к Бенкендорфу с просьбой разрешить поехать в Западную Европу или в Китай.
   16. Выход в свет № 4 "Литературной газеты", где первая статья об "Истории" Полевого (<Мы не охотники разбирать…<).
   27. Письмо Бенкендорфа с отказом в просьбе разрешить поехать за границу.
   Январь – первая половина февраля. П. за отъездом Дельвига в Москву редактирует "Литературную газету".
   25. Выход в свет № 12 "Литературной газеты", где вторая статья об "Истории" Полевого.
   Марта 4. Отъезд из Петербурга в Москву с заездом на три дня в Малинники.
   11. Выход в свет № 30 "Северной пчелы" с "Анекдотом", пасквилем на П. Этим выпадом начинается кампания Булгарина против Пушкина.
   12. Приезд в Москву (в гостиницу Коппа на Тверской ул., ныне д. № 28).
   Встреча в концерте в Благородном собрании с Н. Н. Гончаровой. На концерте был и Николай I.
   17. Письмо Бенкендорфа с выговором за то, что П. уехал из Петербурга в Москву без разрешения.
   18-19. Выход в свет VII главы "Евгения Онегина".
   24. Письмо к Бенкендорфу с жалобой на Булгарина и с просьбой разрешить поехать в Полтаву к Н. Н. Раевскому.
   Апреля 1-2. Выход в свет третьего издания "Бахчисарайского фонтана".
   3. Ответ Бенкендорфа на письмо от 24 марта. Государь не разрешил поездку в Полтаву.
   5. Письмо к Н. И. Гончаровой, объясняющее чувства Пушкина к ее дочери.
   6. Выход в свет № 20 "Литературной газеты", где статья П. против Булгарина "О записках Видока".
   Вторичное сватовство к Н. Н. Гончаровой. Предложение принято.
   16. Письмо к Бенкендорфу с сообщением о предстоящей женитьбе и просьбой выяснить сомнительность его поднадзорного положения.
   Прошение А. Х. Бенкендорфу
   <Около 21—22 июля 1831 г. Царское Село.>
   Заботливость истинно-отеческая Государя Императора глубоко меня трогаетъ. Осыпанному уже багодеяниями Его Величества, мне давно было тягостно мое бездействие.
   Мой настоящий чинъ (тотъ самый съ которымъ выпущенъ я былъ изъ Лицея) къ нещастию представляетъ мне препятствие на поприще службы. Я считался въ Иностранной Коллегии отъ 1817-го до 1824-го года; мне следовали за выслугу летъ еще два чина, т. е. титулярнаго и коллежскаго ассессора; но бывшие мои начальники забывали о моемъ представлении. Не знаю, можно-ли мне будетъ получить то что мне следовало.
   Если Государю Императору угодно будетъ употребить перо мое, то буду стараться съ точностию и усердиемъ исполнять волю Его Величества и готовъ служить Ему по мере моихъ способностей. Въ России периодическия издания не суть представители различныхъ политическихъ партий (которыхъ у насъ не существуетъ) и Правительству нетъ надобности иметь свой официальный Журналъ; но темъ не менее общее мнение имеетъ нужду быть управляемо.
   Съ радости взялся-бы я за редакцию Политическаго и Литературнаго Журнала, т. е. такаго въ коемъ печатались бы политическия и заграничныя новости. Около него соединилъ бы я писателей съ дарований и такимъ образомъ приблизилъ-бы къ правительству людей полезныхъ, которые все еще дичатся, напрасно пологая его неприязненнымъ къ просвещению.
   Более соответствовало-бы моимъ занятиямъ и склонностямъ дозволение заняться историческими изысканиями въ нашихъ Государственныхъ архивахъ и библиотекахъ. Не смею и не желаю взять на себя звание Историографа после незабвеннаго Карамзина; но могу современемъ исполнить давнишнее мое желание написать Историю Петра Великаго и Его наследниковъ до Государя Петра III.
      <Карандашная помета А. Х. Бенкендорфа:> Написать Гу Несселроду, что Государь велелъ Его принять въ Иностранную Коллегию съ позволениемъ рытся въ старыхъ Архивахъ, для написания Истории Петра Перваго
   . – Не угодно ли будетъ Гфу изпросить или самому назначить Пушкину жалованья
   28. Письмо Бенкендорфа, сообщающее, что "государь принял с чувством благосклонного удовлетворения" известие о предстоящей женитьбе П. и разрешил напечатать "Бориса Годунова".
   Мая 6. Помолвка Пушкина и Н. Н. Гончаровой.
   7-8. Выход в свет второго издания II главы "Евгения Онегина".
   20-26. Отъезд из Москвы П. с Н. Н. Гончаровой к деду ее Афанасию Николаевичу Гончарову в имение Полотняный завод Медынского уезда Калужской губ. по делам о приданом.
   28-29. Возвращение П. в Москву из Полотняного завода.
   Мая 30 – июня 5. Поездка к кн. П. А. Вяземскому в Остафьево.
   Июня 27. "Запись" в Петербургской палате гражданского суда о передаче С. Л. Пушкиным 200 душ в с. Кистеневе во владение А. С. Пушкину.
   Июля 14-16. Отъезд П. из Москвы в Петербург.
   19. Приезд П. в Петербург.
   Августа 10. Отъезд П. с Вяземским из Петербурга в Москву.
   14 утром. Приезд с Вяземским в Москву (в дом Вяземского в Чернышевском переулке).
   18. П. навестил умирающего дядю В. Л. Пушкина.
   20. Смерть В. Л. Пушкина.
   Августа 24-25 или 28-30. Поездка в Захарово (в 35 в. от Москвы).
   28. Письмо к Н. Н. Гончаровой, возвращающее ей слово!!!
   31. Письмо к П. А. Плетневу. Пишет о столкновении с тещей, о том, что свадьба откладывается, и что он уезжает в Болдино. Отъезд из Москвы в Болдино.
   Сентября 3? Приезд из Москвы в Болдино.
   9. Окончен "Гробовщик".
   14. Окончен "Станционный смотритель".
   16. Первые официально зарегистрированные случаи заболевания холерою в Москве. Дворянский заседатель Григорьев вводит Пушкина во владение 200 душ в с. Кистеневе.
   20. 9 ч. в. Окончена "Барышня-крестьянка".
   25. Окончена IX гл. (позднее сделавшаяся VIII) "Евгения Онегина".
   26. Опубликованы распоряжения об оцеплении Москвы военными кордонами в целях борьбы с холерой.
   29 – октября 7. Пребывание Николая I в Москве по случаю холеры.
   30. Отъезд П. из Болдина в имение кн. Голицыной, чтобы узнать, как можно добраться до Москвы.
   Октября 1. Возвращение в Болдино. Получение П. известия, что в Москве холера.
   5-10. Написан "Домик в Коломне".
   12-14. Написан "Выстрел".
   19. Сожжена Х гл. "Евгения Онегина".
   20. Окончена "Метель".
   23. Окончен "Скупой рыцарь".
   26. Окончен "Моцарт и Сальери".
   28. Выход в свет № 61 "Литературной газеты", где помещены стихи Казимира де ла-Виня о жертвах июльской революции.
   За помещение стихов Дельвиг был лишен права издавать "Литературную газету".
   Октябрь. Окончено "Путешествие Онегина".
   Ноября 1. Помета на последней странице "Истории села Горюхина".
   4. Окончен "Каменный гость".
   7? Отъезд из Болдина в Москву.
   15. По распоряжению Бенкендорфа приостановлена "Литературная газета".
   17/29. Восстание в Варшаве. Нападение на Бельведерский дворец.
   Ноябрь. Написан "Пир во время чумы".
   30 или 31. Отъезд из Болдина в Москву.
   5. Приезд в Москву из Болдина.
   22-23. Выход в свет "Бориса Годунова" (изд. Смирдина). Гонорар – 10.000 руб.
   В первый день было распродано 400 экз.
   1831. Января 4. Поездка в Остафьево к Вяземскому с Д. Давыдовым, Н. Мухановым и Н. Трубецким.
   18. Пушкин узнает о кончине Дельвига (умер 14 января в Петербурге).
   Февраля 5. Залог П-ым своих 200 душ в с. Кистеневе за 40.000 р. асс.
   Февраля начало. П. снимает квартиру на Арбате в доме Хитровой (ныне д. № 53), где живет до отъезда в Петербург.
   18. Свадьба Пушкина в церкви Большого Вознесения на М. Никитской ул. в Москве.
   Мая 14. Сражение русских войск с польскими при Остроленке и взятие ее русскими войсками.
   15? Отъезд с женой из Москвы в Петербург.
   18? Приезд в Петербург. Остановились в Демутовом трактире.
   20. П. на вечере у П. А. Плетнева знакомится с Н. В. Гоголем.
   27. Письмо к Бенкендорфу с запиской о разрешении издавать газету.
   Июля середина. Письмо к Бенкендорфу с просьбой о представлении к чину; разрешение издавать политический и литературный журнал и заниматься в архивах.
   17. Приезд двора в Царское Село.
   Между июля 17 и августа 15. Встречи П. с Гоголем и Жуковским.
   22. Письмо к Плетневу с извещением, что Николай I назначил жалованье и разрешил заниматься в архивах, собирая материалы для истории Петра Великого.
   Между августа 25 и сентября 8. Написана "Сказка о царе Салтане".
   13. Закончена "Сказка о попе".
   Около 14. Выход в свет книги: "На взятие Варшавы". Три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина со стих. "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина".
   После 22. Выход в свет книги: "Повести покойного Ивана Петровича Белкина, изданные А. П.". (1200? экз.).
   22. Переезд Пушкиных из дома Берникова в дом Брискорн, на Галерной.
   Ноября 14. Зачисление П. "высочайшим" приказом на службу в коллегию иностранных дел с жалованьем 5.000 р. в год.
   Декабря 3. Отъезд П. из Петербурга в Москву по денежным делам (уплата денег по векселям).
   Ноября последние числа – декабря первые числа. Выход в свет "Пира во время чумы" в альманахе "Альциона".
   Около 24. Выход в свет "Северных цветов на 1832 г.", изданных Пушкиным в пользу семьи Дельвига.
   1832. Января до 30. Выход в свет VIII главы "Евгения Онегина".
   10. П. у Бенкендорфа, который объявил, что помимо общей цензуры П. обязан каждое свое произведение посылать Бенкендорфу.
   29. Письмо Бенкендорфа. Извещает, что Николай I разрешил П. рассмотреть библиотеку Вольтера.
   Последние числа. Выход в свет третьей части "Стихотворений Александра Пушкина". Гонорар – 12.000 руб. за четыре книги.
   Мая первая половина? Переезд Пушкиных с Галерной ул. на Фурштадскую (ныне улица Лаврова, д. № 20).
   19. Рождение дочери Марии (в замужестве Гартунг) (ум. в 1919 г.).
   Июня середина. Разрешение П. издавать газету.
   Августа конец – сентября первые числа. Переговоры П. с Н. И. Гречем об участии в газете Пушкина.
   Сентября 16. Доверенность, выданная П-м Н. И. Тарасенко-Отрешкову на ведение дел по газете в качестве ее редактора.
   21. Начат "Дубровский".
   Декабря 1-2. Переезд на новую квартиру на Большой Морской в дом Жадимировского.
   1832-33. Первоначальные наброски "Пиковой дамы".
   1833. Января 31. Начата "Капитанская дочка".
   Февраля 6. Дата в конце сохранившегося текста "Дубровского".
   7. Письмо к военному министру гр. А. И. Чернышеву с просьбой о разрешении ознакомиться с архивными материалами для составления истории Суворова и в частности с следственным делом о Пугачеве.
   19. Выход в свет "Домика в Коломне" в альманахе "Новоселье".
   Марта около 23. Выход в свет "Евгения Онегина" изд. Смирдина. Гонорар – 12.000 руб.
   Июля 6. Рождение сына Александра (ум. в 1914 г.).
   Августа 7. Письмо Мордвинова с извещением, что Николай I разрешил П. поездку в Оренбург и Казань на четыре месяца.
   18. Вечером приезд в Оренбург.
   19. С В. И. Далем осмотр города и поездка в Берды. Расспросы очевидцев о Пугачеве.
   20. Отъезд из Оренбурга в Уральск.
   23. Отъезд из Уральска.
   Октября 1. Приезд в Болдино.
   14. Окончена "Сказка о рыбаке и рыбке".
   24-27. Написан "Анджело".
   29, 30 и 31. Написаны вступление, первая и вторая части "Медного всадника".
   Ноября 2. Закончена "История Пугачевского бунта".
   4. Окончена "Сказка о мертвой царевне и семи богатырях".
   Середина. Отъезд из Болдина в Москву.
   6. Письмо к Бенкендорфу с просьбой представить Николаю I "Историю Пугачевского бунта".
   12. П. был у Бенкендорфа, который возвратил ему рукопись "Медного всадника" с пометами Николая I.
   30. "Пожалование" П. в камер-юнкеры.
   31. Выход в свет первой книжки "Библиотеки для чтения" (№ 1 за 1834 г.), где П. "Гусар". За это стих. П. получил 1000 р.
   1833-35. "Мысли на дороге".
   1834. Января 17. Представление Н. Н. Пушкиной ко двору.
   23. Пушкины на интимном балу в Аничковом дворце.
   Февраля 8. Высочайшим приказом Дантес зачислен корнетом в Кавалергардский полк.
   26. Письмо к Бенкендорфу с просьбой о выдаче из казны заимообразно 20.000 р. на печатание "Истории Пугачевского бунта".
   Марта 1. Выход в свет "Пиковой дамы" (<Библиотека для чтения", кн. 3).
   4. Письмо Бенкендорфа с сообщением, что Николай I приказал выдать 20.000 р. на печатание "Истории Пугачевского бунта".
   Апреля 3. Запрещение "Московского телеграфа".
   13. Письмо к И. М. Пеньковскому, управляющему Болдиным, с извещением, что согласно желанию отца, он вступает в управление имением.
   Июня 3. Письмо к Н. Н. Пушкиной. Негодует на то, что его письма вскрываются.
   25. Прошение об отставке с просьбой работать в архивах.
   30. Письмо Бенкендорфа с сообщением, что отставка П. принята, а что в архивах работать ему не разрешается.
   Июля 3. Письмо к Бенкендорфу с просьбой оставить письмо об отставке без исполнения.
   5. Отправка в типографию для набора I тома "Истории Пугачевского бунта".
   6. Письмо к Бенкендорфу с просьбой не давать хода письму об отставке.
   17. Отправка в типографию для набора II тома "История Пугачевского бунта".
   25. Отъезд из Петербурга в Москву.
   До 27. Выход в свет книги "Повести, изданные Александром Пушкиным" (<Повести Белкина", "Две главы из исторического романа" и "Пиковая дама<).
   20. Окончена "Сказка о золотом петушке".
   Около 28. Выход в свет "Истории Пугачевского бунта" в двух частях.
   1835. Марта 1. Выход в свет "Песен западных славян" в № 15 "Библиотеки для чтения".
   Апреля 1. Выход в свет "Сказки о золотом петушке" в № 16 "Библиотеки для чтения". Заем у Петра Шишкина 3.550 р. под залог шалей, жемчуга, серебра.
   Апрель. Выход в свет первой части "Поэм и повестей Александра Пушкина".
   Мая 1. Выход в свет "Сказки о рыбаке и рыбке" в № 17 "Библиотеки для чтения".
   14. Рождение второго сына Григория (ум. в 1905 г.).
   Июня 1. Письмо к Бенкендорфу. В виду чрезвычайно стесненного материального положения просит разрешения уехать в деревню на три или четыре года.
   В этой просьбе Николай I отказал.
   Июля 4. Письмо к Бенкендорфу. В ответ на отказ Николая I в просьбе об отпуске в деревню на три или четыре года (письмо от 1 июня) "предает совершенно судьбу свою в царскую волю".
   Николай предложил "помочь" деньгами и отпуск на 4 месяца.
   22. Письмо к Бенкендорфу. Сообщая, что в течение последних пяти лет он сделал около 60.000 р. долга, П. считает единственным средством привести в порядок свои дела – или удалиться в деревню, или занять большую сумму.
   26. Запись Бенкендорфом резолюции (на письмо П-а от 22 июля) Николая I, предложившего 10.000 р. и шестимесячный отпуск.
   Письмо к Бенкендорфу с просьбой выдать в долг 30.000 с погашением его жалованьем.
   Августа 16. Указ Николая I министру финансов о выдаче Пушкину ссуды в 30.000 р. Это – результат письма Пушкина от 26 июля.
   Около 27. Выход в свет второй части "Поэм и повестей Александра Пушкина".
   28. Прошение П. в Главный комитет цензуры по поводу отказа попечителя Петербургского учебного округа печатать произведения П., прошедшие лишь цензуру Бенкендорфа.
   Сентябрь. Выход в свет четвертой части "Стихотворений Александра Пушкина".
   Декабря 31. Письмо к Бенкендорфу. Представляя на рассмотрение Николая I "Записки бригадира Моро де Бразе", П. просит разрешения издать в 1836 г. четыре тома статей "на подобие английских трехмесячных Reviews".
   1836. Января первая половина. Письмо к гр. В. А. Соллогубу с вызовом на дуэль за якобы нескромный разговор его на балу с Н. Н. Пушкиной. Письмо это не дошло до Соллогуба.
   14. Отношение Бенкендорфа к мин нар. просв. С. С. Уварову о том, что Николай I резрешил П. издавать трехмесячный журнал под предварительной цензурой.
   20. В дневнике Никитенки записано, что "весь город занят "Выздоровлением Лукулла".
   Января конец. Получение гр. В. А Соллогубом в Твери письма от А. Н. Карамзина, сообщающего о вызове П. на дуэль Соллогуба. Письмо последнего к Пушкину. Вызов принимает.
   Февраля 1. Заем у Петра Шишкина 1250 р. под залог шалей, жемчуга, серебра.
   3? Столкновение П. с С. С. Хлюстиным по поводу статьи Сенковского о "Вастоле" Люценки.
   5. Письмо к кн. Н. Г. Репнину по поводу какого-то отрицательного отзыва его о стих. "На выздоровление Лукулла", переданного П. В. Ф. Боголюбовым. П. просит объяснения.
   Февраля начало. Письмо к Соллогубу. Настаивает на дуэли и извиняется, что не может приехать в Тверь прежде конца февраля.
   Марта 13. Заем у Петра Шишкина 650 р. под залог вещей.
   24. Счет французской книжной лавки Беллизара П. на 2172 р. 90 к. за время с 1834 г.
   В ночь на 29. Смерть матери Пушкина Надежды Осиповны Пушкиной, рожд. Ганнибал (р. в 1775 г.).
   11. Выход в свет первого тома "Современника". Приезд с Ал. Н-чем Вульф в Голубово Вревских.
   13. Похороны Н. О. Пушкиной в Святогорском монастыре.
   Мая 1. Вечером приезд П. в Тверь. Получение письма (от 1 мая) от Соллогуба, уехавшего в этот день из Твери.
   4. Приезд гр. В. А. Соллогуба из Твери в Москву к Нащокину для объяснений с П. Примирение благодаря Нащокину.
   17. П. у артиста М. С. Щепкина. Запись начала "Записок" Щепкина, сделанная Пушкиным.
   20. Отъезд из Москвы в Петербург.
   23. Рождение младшей дочери Натальи (ум. в 1913 .). 25. Письмо Гоголя П. о "Ревизоре".
   Не позднее июля 7. Выход в свет второго тома "Современника".
   Августа 8. Заем у Петра Шишкина 7060 р. под залог шалей, жемчуга, серебра.
   26. Запрещение к печатанию статьи "Александр Радищев" Главным управлением цензуры.
   Сентября 1. Заключение контракта на наем квартиры в доме кн. С. Н. Волконской (ныне Мойка № 12) на два года по 4300 р. в год.
   Не позднее октября 9. Выход в свет третьего тома "Современника".
   19. Закончена "Капитанская дочка". Письмо к Чаадаеву по поводу получения от него оттиска "Философического письма". Участие П. в праздновании лицейской годовщины у М. Л. Яковлева. Чтение П. стих. "Была пора".
   22. Запрещение Николаем I "Телескопа" за "Философическое письмо" Чаадаева.
   Осень. Письмо к Нащокину с просьбой о 5000 р. на отъезд в деревню.
   Ноября 1. Чтение П. у кн. Вяземского "Капитанской дочки".
   Начало последней дуэльной интриги!
   4. Утром получение П. трех экземпляров "диплома" ордена рогоносцев.
 Этот же "диплом" получен кн. П. А. Вяземским, гр. М. Ю. Виельгорским, Е. М. Хитрово и А. И. Васильчиковой.
   5. Вызов П. письмом (до нас не дошедшим) на дуэль Дантеса. Письмо получил Геккерен, в этот же день бывший у П.
   6. Посещение Геккереном П., у которого Жуковский.
   Дуэль отсрочена на пятнадцать дней.
Письмо к министру финансов гр. Е. Ф. Канкрину. Желая уплатить свой долг казне, предлагает в уплату Болдино и просит не доводить об этом до сведения Николая, так как не хочет, чтобы тот простил этот долг.
   9. Письмо Геккерена к Жуковскому. Считает необходимым свидание П. с Дантесом в присутствии Жуковского. Жуковский у П-а. Письмо Жуковского П-у, убеждающее объясниться с Дантесом. Вечером П. у Виельгорского, где Жуковский.
   10. Письмо Жуковского, продолжающего настаивать на необходимости объяснения П. с Дантесом. Отказ от этого П.
   13 или 14. Свидание у Е. И. Загряжской П. с Геккереном, заявившим, что Дантес женится на Е. Н. Гончаровой. П. берет назад свой вызов на дуэль.
   16? Письмо Дантеса к П. Желает знать причину отказа П. от дуэли. П. снова вызывает на дуэль Дантеса.
   16. П. на обеде у Карамзиных просит гр. В. А. Соллогуба быть секундантом. Вечером на рауте у гр. Фикельмона П., Е. Н. Гончарова, Дантес, Соллогуб, д'Аршиак.
   17. Переговоры секундантов – Соллогуба и д'Аршиака. Письмо Соллогуба П-у и ответ его. П. отказывается от вызова на дуэль Дантеса.
   21. Письмо к Геккерену. Это письмо в несколько измененной редакции было послано лишь 26 января 1837 г.
   23 в 4-м ч. дня. Аудиенция у Николая I (в Зимнем дворце) П. и Бенкендорфа.
   25. Заем у Петра Шишкина 1250 р. под залог шалей, жемчуга, серебра.
   Конец. Письмо Бенкендорфа к Н. Н. Пушкиной при деньгах на подарок Е. Н. Гончаровой от Николая I.
   Ноября вторая половина – декабрь. Выход в свет четвертого тома "Современника".
   Декабря 13. Обед у А. В. Всеволожского. Сочинение Виельгорским, Вяземским, Жуковским и П. "Канона" в честь М. И. Глинки.
   22. Деловое свидание с А. А. Плюшаром по вопросу об издании им тома стихотворений П. в 2.500 экз. П. получает авансом 1500 р.
   1836. Занятия П. "Словом о полку Игореве".
   1837. Января 1. Дантесу разрешен брак с Е. Н. Гончаровой.
   10. Свадьба Дантеса с Е. Н. Гончаровой.
   Не позднее 19. Выход в свет третьего издания "Евгения Онегина". В три дня было распродано 2000 экз.
   22. Днем у А. О. Ишимовой, не застал ее. Вечером с женой на балу, где она танцовала с Дантесом.
   24. Заем у Шишкина 2200 р. под залог.
   24-26. Пушкин у И. А. Крылова, где был "особенно весел".
   25. Пушкин с Жуковским были у К. П. Брюллова.
   26. Оскорбительное письмо к Геккерену.
   Ответное письмо Геккерена с вызовом на дуэль, привезенное д'Аршиаком. Вечером Пушкин у кн. В. Ф. Вяземской и на балу у гр. М. Г. Разумовской, где просил советника английского посольства Меджениса быть его секундантом.
   Дуэль с Дантесом
   27. Пушкин встал в 8 ч. у. Занимался выписками из сочинения Голикова о Петре I.
   В начале 10 часа получение записки от д'Аршиака, спрашивавшего о секунданте П-а. Около 10 ч. Пушкин послал ответ.
   Чтение "Истории России в рассказах для детей" Ишимовой и письмо к ней. Около 12 ч. д. приезд к Пушкину К. К. Данзаса.
   Во 2-м ч. д. получение П. второго письма от д'Аршиака о секунданте и выход из дому. Встреча с Данзасом. Поездка с ним во французское посольство. Объяснение Данзаса с д'Аршиаком.
   К 2:30 ч. д. выработаны условия дуэли.
   Около 4 ч. д. отъезд П. с Данзасом из кондитерской на место дуэли.
   В 4:30 ч. д. приезд на место дуэли (на Черной речке у Комендантской дачи). Выстрелом Дантеса П. смертельно ранен.
   В 6 ч. в. приезд в карете с Данзасом домой. В седьмом часу приход врачей Задлера и Шольца. Часов в 7 в. приход врачей: Арендта, Соломона, Спасского.
   28. В 1-м ч. н. приезд Арендта с запиской Николая I.
 С 5 до 7 ч. у. сильнейшие боли, заставлявшие П. кричать. С утра посещение квартиры П-а огромным количеством народа. Прощание с детьми. В 2 ч. д. приход В. И. Даля.
   29. С утра падает пульс, холодеют руки. В 2 ч. д. съел из рук жены несколько ложек морошки.
   В 2 ч. 45 м. д. кончина Пушкина.
   В ночь на 31. Перенесение тела П-а из его квартиры в Конюшенную церковь.
   Февраля 1. Отпевание тела Пушкина в Конюшенной церкви.
   5. Привезённые тела Пушкина А. И. Тургеневым в Святогорский монастырь (Псковской губ., Опочецкого у.).
   6. На рассвете похороны.
Вот такая окончательная хронорлогия жизни А.э С. Пушкина получается если перечитать его печатные биогоафии.
   Но вот дореволюционный источник данных: «Словарь Брокгауза и Эфрона» так описывает этот период жизни А. Пушкина.
   «Въ петербургскомъ большомъ св;т;, куда П. вступилъ посл; женитьбы, онъ и жена его были «въ мод;»: жена – за красоту и изящество манеръ, онъ – за умъ и талантъ. Но ихъ не любили и охотно распространяли объ нихъ самыя ядовитыя сплетни.
   Даже кроткая Наталья Николаевна возбуждала злую зависть и клеветы; еще сильн;е ненавид;ли самого П., прошлое котораго иные находили сомнительнымъ, а другіе – прямо ужаснымъ, и характеръ котораго, и прежде не отличавшійся сдержанностью, теперь, подъ вліяніемъ тяжелаго и часто ложнаго положенія (онъ долженъ былъ представляться богаче, ч;мъ былъ въ д;йствительности), бывалъ р;зокъ до крайности.
   Его аггрессивное самолюбіе, его злыя характеристики, н;которыя его стихотворенія («Моя родословная», «На выздоровленіе Лукулла» и пр.) возбуждали къ нему скрытую, но непримиримую злобу очень вліятельныхъ и ловкихъ людей, искусно раздувавшихъ общее къ нему недоброжелательство. П. чувствовалъ его на каждом шагу, раздражался имъ и часто самъ искалъ случая сорвать на комъ нибудь свое негодованіе, чтобъ навести страхъ на остальныхъ.
   4 ноября 1836 г. П. получилъ три экземпляра анонимнаго посланія, заносившаго его въ орденъ рогоносцевъ и, какъ онъ былъ уб;жденъ, намекавшаго на настойчивыя ухаживанія за его женой кавалергардскаго поручика бар. Дантеса, красиваго и ловкаго иностранца, принятаго въ русскую службу и усыновленнаго голландскимъ посланникомъ, бар. Геккереномъ.
 П. давно уже зам;чалъ эти ухаживанія и воспользовался полученіемъ пасквиля, чтобы вм;шаться въ д;ло.
   Онъ отказалъ Дантесу отъ дому, при чемъ Дантесъ игралъ роль такую «жалкую», что н;которое сочувствіе, которое, можетъ быть, питала Наталья Николаевна къ столь «возвышенной страсти» – сочувствіе, старательно подогр;вавшееся бар. Геккереномъ, – потухло въ «заслуженномъ презр;ніи».
   Такъ какъ сплетни не прекращались, то П. вызвалъ Дантеса на дуэль; тотъ принялъ вызовъ, но черезъ бар. Геккерена (см. п. № 477; ср. «Воспом.» гр. В. Д. Сологуба, М., 1866, стр. 49) просилъ отсрочки на 15 дней.
   Въ продолженіе этого времени П. узналъ, что Дантесъ сд;лалъ предложеніе его своячениц; Ек. Н. Гончаровой – и взялъ свой вызовъ назадъ.
   Свадьба произошла 10 января 1837 г.; друзья П. успокоились, считая д;ло поконченнымъ.
   Но излишнія и со стороны иныхъ злостныя старанія сблизить новыхъ родственниковъ снова все испортили:
 П. очень р;зко выражалъ свое презреніе Дантесу, который продолжалъ встр;чаться съ Натальей Николаевной и говорить ей любезности, и Геккерену, который усиленно интриговалъ противъ него.
   Сплетни не прекращались. Выведенный окончательно изъ терп;нія, П. послалъ Геккерену крайне оскорбительное письмо, на которое тотъ отв;чалъ вызовомъ отъ имени Дантеса.
   1837, 27 января – Пушкин, вступаясь за честь жены, дрался на дуэли с французским эмигрантом Ж. Дантесом.
   Дуэль произошла 27 января, въ 5-мъ часу вечера, на Черной р;чк;, при секундантахъ: секретар; франц. посольства д’Аршіак; (со стороны Дантеса) и лицейскомъ товарищ; П., Данзас;.
   Дантесъ выстр;лилъ первымъ и смертельно ранилъ П. въ правую сторону живота;
   П. упалъ, но потомъ приподнялся на руку, подозвалъ Дантеса къ барьеру, приц;лился, выстр;лилъ и закричалъ: браво! когда увидалъ, что противникъ его упалъ.»
   Перед смертью Пушкин, приводя в порядок свои дела, обменивался записками с Императором Николаем I.
   Записки передавали два выдающихся человека:
   В. А. Жуковский – поэт, на тот момент воспитатель наследника престола, будущего императора Александра II.
   Н. Ф. Арендт – лейб-медик императора Николая I, врач Пушкина.
   Поэт просил прощения за нарушение царского запрета на дуэли:
   «……жду царского слова, чтобы умереть спокойно…
   Государь:
   Если Бог не велит нам уже свидеться на здешнем свете, посылаю тебе моё прощение и мой последний совет умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свои руки»
   – Считается, что эту записку передал Жуковский
   Николай Первый видел в Пушкине опасного «вождя вольнодумцев» (в этой связи были ограничены народные выступления в его память) и впоследствии уверял, что он «насилу довёл Пушкина до кончины христианской».
   А может и не без помощи своего врача Н. Ф. Арендта?
   Как бы то нибыло, 29 января (10 февраля) в 14:45 А.Пушкин скончался от перитонита. Николай I выполнил обещания, данные поэту.
   Распоряжение Государя:
   1. Заплатить долги.
   2. Заложенное имение отца очистить от долга.
   3. Вдове пенсион и дочери по замужество.
   4. Сыновей в пажи и по 1 500 рублей на воспитание каждого по вступление на службу.
   5. Сочинения издать на казённый счёт в пользу вдовы и детей.
   6. Единовременно 10 000 рублей
   1837, 1 февраля – отпевание в Конюшенной церкви.

   Кто, как и где похоронили А. Пушкина
   1837 – в ночь на 4 февраля тело Пушкина отправлено для погребения в Святые Горы (Пушкинские Горы).
   Из воспоминания И.Тургенева:
   «Из квартиры на Мойке, 12 уже вечером тело Пушкина перевезено было в Конюшенную церковь.
 После отпевания гроб заперли там, в подвале, где он оставался до 3 февраля, а затем поздно ночью отправили в Святогорский Успенский монастырь в сопровождении жандармов и А.И.Тургенева, которому было поручено совершить погребение поэта.
   Назначен я в качестве старого друга, – записал А.И.Тургенев в своем дневнике 2 февраля, – отдать ему последний долг… Куда еду – еще не знаю.
   Только за несколько часов до отъезда Тургенев узнал свой маршрут.
   Уже после похорон писал своей сестре А.И.Нефедьевой:
   «2 февраля в полночь мы отправились из Конюшенной церкви с телом Пушкина в путь; а с почтальоном в кибитке позади тела, жандармский капитан впереди оного.
   Дядька покойного желал также проводить останки своего дорогого барина к последнему его пристанищу … он стал на дрогах, как везли ящик с телом, и не покидал его до самой могилы».
   Траурный санный поезд мчался, останавливаясь только на станциях для смены лошадей. На одной из станций процессию встретила жена профессора А.В.Никитенко.
   Она увидела простую телегу, на телеге солому, под соломой гроб, обернутый рогожей.
   Три жандарма суетились на почтовом дворе, чтобы скорей перепрячь курьерских лошадей и скакать дальше с гробом.
   Вечером 5 февраля подъехали к Тригорскому.
 Екатерина Ивановна Осипова рассказывает:
   – Что это такое? – спросила она у одного из находившихся здесь крестьян.
   – А Бог его знает!
   Вишь, какой-то Пушкин убит, и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости Господи, как собаку.»
   Очень интерсеое наблюдение!
   Как раз в пику «пушкинистам» торочашим нам уже почти 200 лет, что мол русский народ знал и любил Пушкина еще при его жини!
   «В ту зиму морозы стояли страшные. Такой же мороз был и 5 февраля 1837 г.
   Матушка недомогала и после обеда, так в часу третьем, прилегла отдохнуть. Вдруг вижу я в окно: едет к нам возок с какими-то двумя людьми, а за ними длинные сани с ящиком. Мы разбудили мать, вышли навстречу гостям.
   Видим: наш старый знакомый, Александр Иванович Тургенев.
   По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дорогу в монастырь… приехали сюда…
   Матушка оставила гостей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригорского и Михайловского, которых отрядили копать могилу.
   Но ее копать не пришлось: земля вся промерзла, – ломом пробивали лед, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом.
   Наутро, чем свет, поехали наши гости хоронить Пушкина».
   Настоятель монастыря, столетний о. Геннадий, служивший панихиду, распорядился о перезахоронении только весной.
   Тогда по желанию хозяйки Тригорского под землей устроен был кирпичный склеп, куда и поместили гроб.
 Прах Александра Сергеевича похоронили возле останков его матери.
   Менее года прошло с тех пор, когда Пушкин в апреле 1836 г. внес в монастырскую казну деньги, закрепив за собой после погребения матушки клочок земли на случай смерти.
   В приходно-расходной книге монастыря игумен Геннадий записал:
   «Получил от г-на Пушкина за место на кладбище 10 руб. Сделан г-ном Пушкиным обители вклад – шандал бронзовый с малахитом и икона Богородица пядичная, в серебряном окладе с жемчугом».
   1837, 6 февраля в 7 часов утра – погребение Пушкина у стен Святогорского монастыря.
   А. Кирпичниковъ. Автор статьи о А. Пушки на в Словаре Брокгауза и Эфрона так описал факт его смерти:
   «Русское интеллигентное общество было сильно поражено неожиданной смертью Пушкина даже заграницей, въ Германіи и Франціи, газеты н;сколько дней были наполняемы подробностями (часто очень фантастичными) о его жизни и смерти.
   Именно съ этого момента тамъ является интересъ къ изученію русской литературы».
   Ну и в качестве финального резюме.
Так может и прав был по-своему Ф. Булгарин, высказавшийся о смерти А. Пушкина
 «Жаль поэта, но человек был дрянной» ….
   Но на это вопрос уже каждый из вас уважаемый читатель должен теперь дать ответ самому себе тем более, что на этом наше повествование не заканчивается!
Но с другой стороны в предложенной вашим автором новой версии реальной биографии А.С. Пушкина еще осталось очень много так до конца и не выясненных важных обстоятельств, которые я тоже попытался самостоятельно изучить, предварительно сгруппировав их вот в таком порядке;
А.С. Пушкин и его женщины
А.С. Пушкин и тайные общества: -масоны и декабристы
Обстоятельства последней дуэли А. Пушкина и результаты судебного разбирательства
Суд над Дантесом и др. участниками дуэли
Дальнейшая судьба Г. Дантеса и усыновившего его посла Геккерена
Взаимотношения А.С. Пушкина с Н. Гончаровой
Н. Гончарова и император Николай Первый
Чьими детьми были дети А.Пушкина.
Почему Н.Гончарова не присутствовала ни при отпевании А.Пушкина ни при его захоронении
Тайны похорон:
Почему на похороны не прибыли родители, с, брат и другие родственники А.Пушкина
Тайны могилы А.С. Пушкина
Ну а далее разобравшись с объемом источников по вышеуказанным вопросам я понял, что собранных материалов (даже при условии их тотального сокращения и переработки для дальнейшей передачи их в авторской интерпритации) хватит как раз для еще одного тома этой книги.
В связи с изложенным я на этом и заканчиваю первый том этой книги.