Выход всегда есть

       Толстяк-пессимист и худой оптимист попали в безвыходную ситуацию,  оказавшись запертыми   глубоко в  кроличьей  в норе, как Винни пух и Пятачок, только то было в мультике, а это случилось в реальной жизни.


       —  Это тупик!  —  Надрывно плача,  орал Толстяк. —   Мы отсюда никогда не выберемся, — всё ныл и ныл  он, украдкой глядя на тощего оптимиста, который по жизни в силу своей комплекции выбирался отовсюду, куда не попадал, как и залезал тоже с легкостью в разного рода ситуации, просачиваясь глубоко и казалось навечно.


        Вот и сейчас, оба они сидели в кроличьей норе, одному богу было известно, как они в ней оказались, но не это было главным  в этой ситуации,  а то, что один был нытик и пессимист, и был повод к такому, он же был толстый, и даже не в меру упитанный и потому его-то чаяния  по поводу, как выбраться, были понятны. Он с трудом то залез в эту нору,  а вот вылезти и вовсе не представлялось возможным. И второй, тот, вечно,  что без  помощи мыла оказывался в разном дерьме, тоже сидел рядом с толстяком и тоже  думал о том, как бы оказаться на свободе, попав  в этот дерьмовый плен.


            Эти   их попытки оказаться на свободе,  на самом  деле выглядели просто смешно и даже  комично, потому что, тощий, как глиста в затянутом корсете, нащупав худой костлявой рукой лаз,  даже не будучи уверенным в том, куда он конкретно ведёт, уже вставил в него и свое тощее тело, но задом наперед, то есть, не головой начал втискиваться он в этот узкий проход, а своим задом, который был не только мягким, но и таким же худым, как и всё остальное его туловище, но вот, когда дело дошло до головы, то тут и начались настоящие проблемы, и запаса его оптимизма уже тут не хватало, он кончился.

          В то время, как толстяк до того с надеждой всё же наблюдавший  за  своим товарищем по несчастью,  поняв, что тот просто намертво застрял  и ни туда,  и ни сюда, совсем  впал в истерику, медленно,   но верно переходящую в злую агрессию. Он-то даже не попытался вставить  туда же, где торчала сейчас голова тощего, своё толстое рыхлое тело, не будучи оптимистом, он понимал, что его там ждёт, и потому пессимистично продолжал ничего не делать, не питать пустых надежд на то, что не могло произойти.

         Толстяк, оказался более прагматичен и даже  более умен, хотя всегда было  принято считать, что в жизни больше всего везёт оптимистам,   правда, почти никогда не договаривалось, что везёт- то им везёт, но до определенного момента, когда их  здоровый оптимизм  не становится совсем не здоровым, плавно переходя   в стадию идиотизма. А вот тут можно было ждать уже  чего угодно и даже той истерики со злобой, в которую успел уже впасть толстяк.

       Тем временем, глупый или умный, или кто глупый, а кто умный, но тощий всё продолжал проталкивать, вернее затягивать  свою не худую твёрдую, состоящую из черепных костей голову в дыру, от чего она из круглой, как земной шар, становилась квадратной, как кубик рубика, и вовсе  не оставляя никакой надежды на спасение, ведь даже разноцветные стороны покрутить не было возможности, настолько здесь было всё узко и безнадежно.
    
             Тощий оптимист не выдержал такого издевательства над своей телесной сущностью   и тонко взвыл, тонко не от того, что и  сам был тонким, а потому что иначе не позволяла сдавленная со всех сторон грудная клетка.  От его оптимизма не осталось и следа, он выглядел как-то не очень, если не сказать, что очень плохо. Худое длинное лицо его еще больше вытянулось, он напоминал узника Освенцима. 
   
          Тем  временем,  пессимистичный толстяк из солидарности  с ним, стал на глазах уменьшаться, сбавляя в весе, но всё равно этого не было достаточно, для того, чтобы ещё  и ему куда-нибудь вставиться по примеру своего  товарища.

     Да, ситуация была полностью тупиковой, выхода из неё явно не было. Хотя ведь, если они как-то в ней оказались, то есть вошли в эту нору, то могли бы  как-то и выйти из неё, из того тупика, в котором пребывали.

       Но умный по всем статьям  тощий оптимист не только утратил свой оптимизм, он давно с момента,  как голова его стала напоминать кубик рубика, то есть из круглой стала квадратной, лишился  и ума. Вся надежда   оставалась на пессимистичного толстяка, тем  более, что жизнь показала, что он не был дураком, а даже наоборот, не желая по примеру товарища влезть в узкий проход с намерением вылезти как-то из него.

      Время шло, и оказывается как бывает, играло обоим  несчастным на руку, ибо толстяк  мало того, что от расстройства постепенно уменьшался в размерах, что уже давало какую-то надежду на лучший исход  этой ситуации, но в дополнение к этому, он же был всё же пессимистом, к его состоянию истеричности, когда он уже орал благим  матом,  виня во всём, конечно же тощего, который благо не мог всё слышать, голова его вошла   так в этот туннель, что уши оказались внутри лаза закрытыми,   всё больше добавлялось злобы.

       Он уже сатанел прямо  на глазах, на глазах худого, глаза которого напоминали огромные глубокие  озера, в которых он потонул,  а выплыть не смотря на свой  вечный оптимизм,  тоже не смог,  но толстяку ещё  ко всему прочему,  очень  и очень хотелось есть, ведь в этой норе они сидели уже не мало,  не много, а вторые сутки, и потому он при мысли, что может вот-вот,  сейчас умереть и не просто так, а с голоду,     так и не поев,  взревел, как раненный в самое сердце лев.

      Глаза его наполнились кровью от настигшей  ярости, он увидел впереди себя только одно препятствие к возможности перед смертью хоть наесться, потому что надышаться он уже и не чаял,   в норе стоял жутко спертый воздух,  препятствием этим было  торчащее тело его товарища, как не рожденный   младенец, выглядывающий  из лона своей матери, причём находящийся в правильном положении головой вперёд,  а не взад,  и он с силой нажал  на эту мешающему ему достойно умереть   голову, от чего   она  в миг вылетела вперёд, сразу снова став круглой, по дороге к свободе обтесав все образовавшиеся  углы об  стены этого лаза,  и о чудо, они оказались  снаружи кроличьей норы, выйдя всё же  из тупиковой ситуации, из той, в которую только  что, двое суток назад,  вошли, и так удачно всё же  вышли.

      Похудевший толстяк, и ещё больше отощавший оптимист, уже напоминавший своим внешним видом заключенного из камеры узников смерти, и даже саму смерть, худую и костлявую, только без косы на плече, оба они сидели на поляне, усеянной зеленой травой и полевыми  цветами,  и под мерное жужжание разных  насекомых  каждый думал о своём, правда оба одинаково  радовались, тому, что всё же   удалось выбраться из тупика, один считал, что если бы не его оптимизм, то вряд ли бы  они  выбрались, а второй думал о том, что если бы не оптимизм того, то вряд ли бы оказались там, где только что  побывали, оптимистично надеясь на лучший исход,
 и каждый из них считал себя правым, хотя правыми они были в одном, что из любого тупика всегда есть выход, потому что,  если был вход, всегда ищи выход, пусть и в виде узкого лаза, но не забывай при этом, кто ты есть и не питай лишних иллюзий по поводу своих умственных  способностей и качеств своего характера,  ведь и круглое становится квадратным, как только что показала практика,  и оптимист может стать пессимистом и наоборот, просто надейся, но не будь слишком  самонадеянным и выход найдется, тем более, что и вход-то  был.

04.11.2020 г
Марина Леванте