Россия и Запад в осмыслении Шевырева

                (С Европой или вне ее? Дилемма «Россия – Запад» в осмыслении С. П. Шевырева)

        Неустанные попытки осмысления особенностей взаимоотношения стран Запада и России, выразительницы специфики духовного уклада европейского Востока, – одна из стержневых проблем, проходящих через русскую историю. Начиная с Петровской эпохи и вплоть до наших дней для самосознания отечественной культуры характерно постоянное сопоставление «своего» и «чужого» как двух совершенно различных миров, имеющих каждый свою особую миссию, во многом противоположных друг другу, но в то же время тесно взаимосвязанных едиными историческими судьбами. Каковы бы ни были амплитуды колебаний притяжения-отталкивания России и Запада в различные эпохи, неизменным оставалось понимание того, что обоим этим мирам, как двум полюсам, сужено создавать между собой максимально насыщенное культурное поле европейской цивилизации, оказывая взаимное влияние и при этом очень многое приобретая, но что-то и теряя вследствие такого тесного контакта. Наибольший интерес представляет рассмотрение отношений России и Запада в кризисные времена идеологического и культурного противостояния, когда с особенной отчетливостью выявлялось принципиальное различие между духовным и государственными основами Запада и Востока Европы.

        Одним из таких периодов противостояния были 1840-е годы, когда в силу разных причин, прежде всего под воздействием революционного брожения в странах Запада, обострилась непримиримая настроенность правящих кругов России, последовательным выразителем мировоззрения и идеологии которых была подцензурная пресса, по отношению к происходящим в Европе общественным процессам. Именно в эти годы с легкой руки академика Петербургской Академии наук, крупного ученого-филолога и литературного критика проправительственной ориентации С. П. Шевырева в арсенал средств идеологической полемики был пущен знаменитый тезис о «загнивании Запада», об утрате европейскими странами традиционных религиозных, государственных и культурных устоев. Вырванные из контекста нарочито гротескные образы, рассчитанные на произведение сильного публицистического эффекта («Мы целуемся с ним [Западом], обнимаемся, делим трапезу мысли, пьем чашу чувства... и не замечаем скрытого яда в беспечном общении нашем, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже пахнет!» [1, с. 247]), могут с первого взгляда действительно создать впечатление крайней антизападной позиции Шевырева. Но в то же время немного можно назвать литераторов 1820-х – 1860-х годов, кто были бы в такой же мере, как Шевырев, не просто глубоко заинтересованы в духовной жизни Западной Европы, но и теснейшим образом интегрированы в нее,  внеся собственным художественным творчеством и научной работой существенный вклад в приобщение своих соотечественников к мировому культурному процессу.

        Это парадоксальное противоречие между одиозной репутацией и реальным участием Шевырева в общеевропейской культурной и интеллектуальной жизни, уникальность его творческого пути заключаются в том, что в эпоху резкого размежевания русского общества на два противоборствующие лагеря – западнический и славянофильский, – он сумел одновременно отчетливо выразить свое горячее сочувствие как русской, так и зарубежной, западной культуре. «Запад и Россия, Россия и Запад – вот результат, вытекающий из всего предыдущего; вот последнее слово истории; вот два данные для будущего!» [1, с. 219] – восклицал Шевырев, и утверждение это в полной мере подкреплено его собственным творческим опытом.

        Литературное и научное наследие Шевырева – это, казалось бы, сочетание противоположных по направленности интересов. В молодые годы он – автор первой в России монографии о Данте, позднее – создатель первого систематического учебного курса истории литературы Древней Руси, блистательный знаток церковно-славянского наречия; а в последнюю пору жизни из-под пера Шевырева выходит написанная на итальянском языке, которым он владел в совершенстве, «История русской литературы», знакомящая западного читателя с вершинными художественными достижениями российской словесности. В раннем периоде творчества  Шевыреву принадлежат многочисленные переводы из немецких и итальянских поэтов, более того – он всерьез намеревался реформировать всю систему русского стихосложения по итальянским просодическим образцам; и всё это позднее причудливо сочеталось с написанными в годы Крымской войны ура-патриотическими стихами, полными самого неприкрытого русофильского и антизападного духа.

        Уроженец Саратова, воспитанник Благородного пансиона при Московском университете, страстный патриот белокаменной столицы, с большой любовью и теплотой запечатлевший ее образ в стихах и очерках, Шевырев при этом – восторженный почитатель Италии, автор прекрасных поэтических картин «вечного города» Рима, в котором ему довелось прожить более двух лет в молодости. По горькой иронии судьбы, последние годы его жизни также прошли вдали от Москвы и России, всё в той же Италии, куда он был вынужден уехать из-за идейного размежевания с активно вышедшими на общественное поприще в середине 1850-х годов демократическими силами, с которыми позднему Шевыреву, отдавшему столько сил служению программе «официальной народности» в николаевскую эпоху, было не по пути. Однако даже это не помешало ему солидарно с ними приветствовать национально-освободительное движение итальянского народа, воспеть мужество Гарибальди. Умер Шевырев в Париже, полузабытый на родине, но воспринимавшийся интенсивно общавшимися с ним западными интеллектуалами как один из ярких представителей русской литературы, по мере сил осуществлявший миссию культурного взаимодействия России и Запада, творческого контакта русской и зарубежной литератур, долгого и нелегкого поиска возможностей их взаимопонимания и благотворного влияния друг на друга.

        Впрочем, сложности и «неувязки» литературно-общественной позиции сопровождали Шевырева смолоду и всю жизнь. Предпринятый им еще в 1827 году критический разбор фрагмента гетевского «Фауста» снискал одобрительный отзыв самого патриарха германской литературы, интеллектуального кумира эпохи: «Разрешение проблемы или, точнее, узла проблем, предложенных в моей “Елене”, разрешение столь же удовлетворительное, проницательное, сколько простосердечное – не могло не удивить меня...» [2, с. 332]. В 1839 году, посетив Париж, Шевырев наносит визит Бальзаку, о чем публикует затем в России комплиментарный по отношению к лидеру реалистического направления во французской литературе мемуарный очерк. И в то же время, в том же журнале с декларативным названием «Москвитянин» – на стародавний, православно-патриархальный лад, –  Шевырев в качестве ведущего критика обрушивается на западную литературу за ее якобы растлевающее и губительное воздействие на чрезмерно восприимчивую к иноземному «заразительному недугу», «атмосфере опасного дыхания» молодую российскую словесность. Избранный в 1848 году почетным доктором Пражского университета за многолетние плодотворные труды по славистике, Шевырев вместе с тем находит время на  всестороннее изучение вопросов развития мирового литературного процесса, публикуя в виде докторской диссертации в России капитальный труд на весьма далеком от славистики материале – «Теория поэзии в историческом развитии у древних и новых народов», рассматривая в нем поэтическое наследие Древнего Востока (Индия, Палестина), а также Греции и Рима.

        В своих многочисленных публицистических выступлениях на страницах «Москвитянина», являвшегося общепризнанным правительственным официозом, Шевырев давал решение извечной дилеммы «Россия – Запад» в свете признания духовного преимущества, а по большому счету и лидерства России, как оплота христианской веры и политической лояльности, в современном неблагополучном мире. По убеждению Шевырева, через обусловленный самой историей спор между Россией и Западом осуществлялся судьбоносный выбор Европой путей дальнейшего развития: «Драма современной истории выражается двумя именами, из которых одно звучит сладко нашему сердцу» [1, с. 219].

        Сопоставление внешне выглядевшей монолитной и единой под державной рукой императора Николая I России с вовлеченной в бурный водоворот общественных страстей Европой приводило Шевырева к неутешительному для Запада выводу о коренном неблагополучии, якобы лежащем в основе всего западного мироустройства: «На Западе почти всюду раздор признан законом жизни, и в тяжелой борьбе совершается существование народов» [1, с. 292]. В этом контексте России закономерно отводилась роль решающего фактора в сохранении прочного и устойчивого порядка в Европе, носительницы высшей религиозной миссии спасения утратившего веру Запада от окончательного нравственного краха: «В гибельные эпохи переломов и рушений, какие представляет история человечества, Провидение посылает в лице иных народов силу хранящую и соблюдающую; да будет такою сила России в отношении к Западу! да сохранит она на благо всему человечеству сокровища его великого протекшего и да отринет благоразумно всё то, что служит к разрушению, а не к созиданию! да найдет в самой себе и в своей прежней жизни источник своенародный, в котором чужое, но человечески прекрасное сольется с русским духом, духом обширным, вселенским, християнским, духом всеобъемлющей терпимости и всемирного общения» [1, с. 295–296].

        Из всех стран Запада, подверженных заразительной эпидемии «разврата личной свободы», Шевырев исключает только Англию как государство, максимально близкое России по коренным основам своего устройства и степени общественной стабильности, выгодно выделяющей ее среди потрясенной революционными волнениями Европы. Намеченные Шевыревым параллели между двумя державами призваны придать дополнительный блеск образу могучей и процветающей Российской империи, владычице европейского Востока: «В наше время, в образованной Европе, есть два великие государства, которые могут понимать друг друга в своей непоколебимой и самостоятельной народности. Они оба остаются верны мудрым началам своего политического устройства, оба верят в успех человеческого образования и никак не думают, чтобы можно было его достигнуть путем насилия, безначалия и крови. Оба, в большинстве массы народа, уважают свою историю, свои отечественные предания, свою веру, законы, нравы и обычаи. Оба равно огромны и как будто разделили между собою планету на суше и на водах: одно царица твердой земли, другое царица моря. Эти государства – Россия и Англия» [3, с. 95].

        Однако, как и всякое умозрительное построение, подгоняющее реальные факты под заранее заданные идеологические параметры, консервативная утопия Шевырева весьма скоро выявила свою несостоятельность: именно патриархальная Англия, столь, казалось бы, соответствующая заветному идеалу христиански благочестивой и политически устойчивой страны, оказалась главной зачинщицей большой европейской войны, войдя в антирусскую коалицию западных держав, втянувших Россию в катастрофическую для нее Крымскую войну. А одним из идеологических обоснований внешнеполитической агрессии Запада против России как раз и стала активно разрабатывавшийся европейской прессой тезис о сознательной враждебной противопоставленности России всем остальным странам Запада, усугублявшийся раздражавшим ее европейских соседей декларированием своего превосходства над ними.

        Таким образом, весьма своеобразная имперско-западническая концепция Шевырева, вполне искренне им отстаивавшаяся, потерпела крах в реальных общественно-политических условиях. И все-таки этой концепции, даже при всей ее неудачности, довелось стать наглядным выражением сложной двуполюсности (Россия – Запад) творческого сознания Шевырева, олицетворением напряженного процесса постоянного притяжения-отталкивания западной культуры, отстаивания патриотической позиции и одновременно непосредственного вхождения в чужеземную культурную жизнь то в качестве переводчика и ученого-исследователя, то в роли популяризатора отечественной словесности за рубежом. Как представляется, причина такого драматически обостренного диалога с Западом кроется в особом понимании Шевыревым высшего предназначения, определенного России для активного отстаивания духовно-религиозных основ культуры, утраченных в XIX веке «безбожным Западом», но незыблемо сохранившихся в сознании русских людей. По глубокому убеждению Шевырева, именно русская культура была призвана спасти Запад от пагубных последствий неверия и нравственной неустойчивости, вызванных размыванием прежних религиозных основ общественной и культурной жизни общества. Вот почему в качестве позитивного тезиса, намечающего выход из кризиса, переживаемого, по его мнению, западной цивилизацией, Шевырев столь публицистически аффектированно провозглашал свою излюбленную идею об особой миссии России в деле защиты и укрепления мирового культурного процесса. И нельзя не признать определенной доли правоты в его концепции. 

        Непростая и нелегкая история нашего Отечества неоднократно подтверждала пагубность последствий отъединения России от Запада, конфронтации с ним, какие бы меняющиеся в разные эпохи причины ни лежали в основе такого обособления. Напротив, только в едином европейском контексте, в условиях взаимных культурных контактов перед Россией открывались широкие перспективы подлинной интеграции в общемировой процесс на правах равного и полноценного участника. В наши дни, на новом этапе развития диалога России и Европы, дополнившегося, кроме того, еще и открытым соперничеством России и Америки,  заветы Шевырева приобретают особую актуальность, а его публицистический пафос, при всех неизбежных поправках на изменившиеся политические и социальные условия, продолжает звучать по-прежнему остро и вполне злободневно. 

                Литература

    1.  Шевырев С. П.  Взгляд русского на современное образование Европы // Москвитянин. – 1841. – Ч. I, № 1. – С. 219–296. 
    2.  Борхард Н. И.  Письмо к издателю «Московского вестника» // Московский вестник. – 1828. – Ч. IX. – С. 326–333.
    3.  Шевырев С. П.  Англия и Россия. Праздник 9-го февраля в Москве // Москвитянин. – 1849. – Ч. I, № 4. – С. 95–107 (Отд. V. «Московская летопись»).   

         Июнь 2007