Шоссе

Nobody is perfect, but everyone
must strive to it.


1.

Под утро в полусне Людмила опять увидела дорогу, белой лентой ухо-дящую за горизонт. Вокруг туманная мгла. Ее автомобиль мчится, послуш-ный воле, по разделительной полосе, потом отрывается от земли, летит над домами, деревьями, вдоль цепи гор, Сердце полно ликованием…
Свежий порыв ветра распахнул форточку настежь и разбудил ее. Сон обещал дорогу. Она всегда ждала знамения, зова. Людмила была из тех лю-дей, кто торопит время. В один день ей удавалось иногда вместить два дня.
¬- Почему мне снится дорога, - думала Людмила, - я так часто езжу. Или это мечта?
Интересно, какое чувство у человека может вызвать вчерашний кадр, где инвалид в коляске, с усилием нагнувшись, выворачивает камень из мостовой, который затем летит в полицейского!
- И это человек с ограниченными возможностями, - переживает Людмила известные события сегодняшних дней. – Грустно, что Европа до сих пор от-носится к России подозрительно и враждебно. Они до сих пор боятся поку-шения на их священный принцип неприкосновенности частной собственности. Для нас священно совсем другое!
Людмила – журналист.
- Как умно и тонко было назначить нового молодого министра культу-ры. Как тактично изменена тональность независимых каналов ТV. Фестивали, премии, чествования, профессиональные праздники, дискуссии, разрешение жить голубым тихо.
Чем недоволен «креативный класс»? Они собираются на юбилей живых и посвященные памяти умерщих, где можно блеснуть, напомнить о себе, упомянуть о заслугах, сказать друг другу комплименты. О шествиях и пло-щадях подумать некогда, надо готовиться к передаче на ТV.
Вот ущемленный актер читает стихи ущемленного поэта, который из принципа прежде работал в кочегарке. Имя его неизвестно:
«…Чем больше родину мы любим,
        Тем меньше нравимся мы ей…»
– это стихи «из-под полы», качество – ниже уровня, но намек встречен с улыбками. Их это объединяет.
С ненавистью к русским Людмила столкнулась впервые во Львове. Ко-гда туристки в открытых летних платьях явились в католический храм, их грубо изгнали пожилые горожанки в платочках на головах. И дело было не только во внешнем виде. Она помнит о надменных горожанах на скамейках вокруг маленькой площади перед театром.
Отсюда прибыл когда-то пройдоха, начавший в нашем городе свой из-вилистый путь наверх. След его затерялся во времени…
Вопрос «Кем быть?» Людмила решила быстро. Четвертая власть. Злоба дня, горячий факт, гласность.
 – Журналистика, – думает она, – занятие не для ленивцев. – А я? – Чи-таю лежа, статью обдумываю в пути, среди шума и гама сборища, в пасса-жирском транспорте, на прогулке. Всякий день голова занята размышлением о вероятности и возможности ситуации, подыскиванием единственного вер-ного слова для ее выражения. Черновую версию записываю в блокнот. При последующей переписке статья разбухает, а затем сокращается и шлифуется, чтобы стать тем окончательным вариантом, который удовлетворит ее. Зачем? Ради хлеба и самоутверждения.
Во все времена, кроме писателей «большой и малой волны», в литерату-ре властвует «пена», с которой на берег выплескивается всякий легковесный мусор и грязь, вместе с пустыми ракушками, делает его неприглядным и лип-ким. Потребители «пены» - молодые люди, хвастливо заявляющие, что они не любят Пушкина и вообще не берут в руки «старье». А иные, первоначаль-но шалившие рифмованными тостами в честь юбилея дядюшки, вдруг реша-ются писать прозу, когда со стихотворством не получается. И вот уж он пиа-рит лично свой роман…
Журналистика – это нечто другое. Постоянная работа ума над пробле-мами жизни, где случается голод, где тебя уверяют, что все прекрасно, и бу-дет еще лучше. А у тебя нет пальто, при этом ты, как все, «готов к труду и обороне».
Память отчетливо хранит малейшие детали, однажды тронувшие душу. И ты передаешь то, что знаешь, другим, кто после нас, переживая очередной виток спирали истории, узнают, что так уже было до них, и что они тоже смогут справится со своей морокой.

2.

Людмила была поздним ребенком, родившимся после указа правитель-ства, запретившего аборты. Ее уставшая от родов мать, Александра Касья-новна, не хотела больше рожать и ходила в этот раз дольше определенного срока, словно младенец, чувствуя настроение матери, родиться не торопился.
Беременность и роды освободили ее от супружеского долга, что привело к тому, что супруг стал позже обычного возвращаться домой после службы. Рождение крупной розовой девочки обрадовало отца и скоро он стал гор-диться, уверяя всех, что такой славной и умной дочки нет ни у кого, что его Милочка все понимает и скоро начнет говорить.
После смерти предыдущего ребенка, которого няня перекормила лап-шой, и он задохнулся от рвоты, Александра Касьяновна решила сама зани-маться с Милой. Она простила няню, но не простила себя. Няня осталась по-мощницей по дому. Эта пятнадцатилетняя девушка Таня приехала два года назад из киргизской деревни в поисках работы и лучшей доли. Но работы в городе не было, и Татьяна стала нянькой у маленького Саши.
Особенной привязанностью Милы стал отец. Он каждый вечер после ра-боты гулял с ней, сажал ее на плечи верхом, пока она сама не стала бегать за отцом, когда тот после ужина собирался уйти из дома под разными предло-гами к своей подруге. И Милочке всегда удавалось вернуть отца домой. Эта их взаимная нежная привязанность стоила дорого Александре Касьяновне, когда супруг ее заболел и, спустя два года, умер.
Четырехлетняя Мила не желала засыпать дома, где не стало отца, ревела, требуя отвести ее туда, где есть папа. Роль эта выпала на долю родного дяди, жившего с семьей неблизко. И первое время мама с Милой ходили ночевать к родне, пока не устроили ее в детский сад, а Александру Касьяновну – на ра-боту. Мальчики, ее сыновья, подрастали. Когда началась война, дом бывал полон приятелей мальчишек, а Мила, не принимавшая участия в их играх, однако, ничего не пропускала без внимания, впитывая их слова, запоминая песенки и усваивая их повадки.
Александра Касьяновна только руками разводила, слушая Милу, пыта-ясь внушить ей, что она девочка, что Петька – садовский сорванец и не надо повторять его слова, что ей лучше играть с куклами и с новой соседской де-вочкой, эвакуированной. Что это в сто раз интереснее, чем бегать по улице…

3.

Эвакуированную девочку звали Инна. Вообще-то девочек было две, но Инна подходила Миле больше по возрасту и нравилась Александре Касья-новне тем, что она, как подсолнух, всегда поворачивалась лицом к солныш-ку.
Обе девочки носили бантики в косичках, зимой вместо платков носили шапочки с помпонами, белые воротнички и манжеты, когда пошли в школу. Инна была улыбчивой и простодушной, чем привлекала сердца.
Ее отец, вернувшись после войны, решил не возвращаться с семьей на родину и остался в городе, нашел работу и перебрался на другую квартиру. Людмила потеряла Инну на годы и встретила ее вдруг среди абитуриентов Университета, куда обе подали документы, правда, на разные факультеты. Они сразу узнали друг друга, и дружба их продолжилась до конца дней, хо-тя Инна не поступила тогда, скорее из-за своей беспечности. Она не явилась на заседание приемной комиссии, признав свое поражение заранее, забрала документы и успела подать их в другой вуз, где зачисление проходило на день позже. Но конечно все это сделал ее отец, но никак не она сама. Особого призвания к определенной профессии у Инны не было, ей было все равно, где учиться, ибо не учиться в вузе среди ее знакомых было неприемлемо, почти позорно. Так Инна оказалась на гидрофаке Политехнического института.
В институте она носила строгое платье с белым воротничком и кружев-ные манжеты, у нее всегда были чистые ногти и носовой платочек. Она счи-талась одной из самых привлекательных девушек на курсе.
Инна родилась в Калуге. Ее мать закончила там женскую гимназию, но не успела осуществить свое намерение служить в школе первой ступени в ка-честве учительницы, потому что вышла замуж за знакомого гимназиста, пылкого поклонника поэта Игоря Северянина, стихи которого он вдохновен-но читал знакомым девушкам. Он только начал службу репортером в редак-ции местной газеты. Владимир отличался природной рассеянностью, и одна-жды, когда молодожены поселились в одном из съемных домиков, похожих внешне и стоящих в одном ряду, он оконфузился, зайдя в соседний дом, как к себе домой. Тем не менее, у них родились подряд две дочери, старшая из ко-торых в будущем отличится математическими способностями и впоследствии вместе с молодым сокурсником они создадут рациональную и дружную се-мью, зацикленную на научных интересах друг друга. Детей у них не будет. Младшая же дочь Инна была ребенком беспечным и солнечным. Она, например, спрятав игрушки или зарыв в землю свои сокровища из цветных стекол, забывала место, но огорчалась совсем недолго.
Пять студенческих лет пролетели быстро. Осенние выезды студентов на уборку всевозможных урожаев в совхозы запомнились первобытными удоб-ствами, рассветами, кострами, мечтами, Окуджавой, дружбой с юношами-однокурсниками и смутным представлением о будущей работе. По оконча-нии Инна получила направление в институт, проектирующий плотины, кана-лы и гидростанции, отказала на предложение руки и сердца однокурснику, не обещавшему «юной деве любови вечной на земле».

4.

У Людмилы, когда она подросла, сформировалось высокое мнение о се-бе. Она все могла, все умела, уровень притязаний ее был высок. Кроме всего прочего, чуть повышенное кровяное давление. Энергия в ней била через край, стекая порой с ее пальцев голубыми искрами электрических разрядов. Подростком она была порой невыносима. Перебивала собеседника на полу-слове, объясняя с сожалением, что иначе она потеряет мысль, которая ускользнет в вихре других, столь же ценных, и слушатель не услышит нечто.
Ее считали, конечно, неглупой, но невоспитанной, поскольку собеседни-ки нисколько не менее уважали собственные мысли и суждения. Несдержан-ность и нетерпение в осуществлении своих желаний роняли ее в глазах по-сторонних.
Так, например, когда ее подругу, еще спящую, утром мама запирала и отлучалась по делам, Людмила, день которой начинался рано, не долго ду-мая, стучала, будила спящую и влезала к ней в окно. Или, забегая в жаркий полдень к другой подруге, извинившись, шла в летний душ с нагретой солн-цем (не для нее!) водой и купалась, объясняя свой поступок жарой.
Почему ей все прощали? Почему она превращала своих знакомых в друзей? Прощали ей бесцеремонность, но не все! Так, однажды, ей было два-дцать лет, когда она пришла заниматься лингвистикой (а на самом деле на свидание) к своему другу, замечательно красивому юноше. Дверь общей коммунальной квартиры оказалась еще запертой из-за раннего часа. Чтобы никого не беспокоить, она влезла в его открытое окно. Соседка с верхнего этажа никогда ей этого не простила. А как отчитала Людмилу пожилая жен-щина, когда та в купальнике присела на скамейку рядом с ней, выскочив на берег из близлежащего озера! Женщина была одета. Людмила не обиделась на нее, но и не раскаялась, не извинилась даже, отнеся оскорбление на счет дурного настроения и, возможно, характера незнакомой женщины.
Мать Людмилы, проводившая время то на работе, то у плиты, то в ого-роде, никогда не сердилась так, а просто, взмахнув руками, говорила: - Боже, ты совсем как садовская девчонка! Но как же иначе, когда все лето подростки проводили время на улице либо в саду. Благонравия ждать не приходится, - вздыхала мать…
На улице в компании мальчишек появился новенький из углового дома, обнесенного высоким забором. Он приехал из Сибири. Его отчим, здоровен-ный мужик с уголовной репутацией, до освобождения жил на поселении в ближнем поселке, где женился на местной вдове с ребенком. С ними он и при-ехал к матери. Первое, что он сделал, это немедленно огородил участок вы-соким забором, к которому, видимо, привык в прежней жизни.
Мальчишка Пашка был младше ребят, но речь его была фантастична и увесиста. Без матерного слова он обойтись не мог. Он делился с мальчишка-ми своими познаниями, прибаутками, своим презрением к девчонкам, кото-рых он звал бабами.
Людмила заметила, что с мальчишками стало неловко играть. И скоро девочки составили свою компанию, где в центре окажется Нэлли Сорокина. Но о ней позже.
Ситуацию в плане воспитания постепенно выправило одно обстоятель-ство. В школе Людмила втянула в круг своего обаяния двух одноклассниц: отличницу и красавицу Люсю и троечницу Аду.
Люся ходила в музыкальную школу и доверительно сообщила, что она терпеть не может сольфеджио.
У Ады бабушка Генриетта была француженкой, прибывшей в конце XIX века в Россию и служившей гувернанткой в дворянском семействе. Через не-сколько лет она сменила свою фамилию Бюше на русскую, став супругой сы-на хозяина дома. Она помнила родной язык и правила французского воспи-тания молодых девочек, коих она обучала манерам уже в третьем поколении.
Наблюдая быт и поведение своих новых подруг, Людмила впитывала как губка все, что ей нравилось.
Обладая способностью обезьяны копировать поведение человека, она со временем усвоила многое из того, что видела и слышала, и отвечала собесед-нику всегда в том же тоне. Даже бабушкино преклонение перед Наполеоном сказалось впоследствии в ее особой симпатии к французскому императору, олицетворившему гордость и славу Франции.
И что навсегда осталось в ее благодарном сердце, так это воспоминание об одном пробуждении в доме Ады. Ее разбудила мелодия одного маленько-го шедевра Брамса, явившаяся продолжением сна о райском саде.
Это мама Ады поставила утром пластинку, чтобы разбудить девочек. И Людмила утверждала, что ее любовь к музыке началась с того утра в посте-ли. А мама Ады навсегда останется для нее идеалом женщины и красавицы, что сполна искупит несовершенство личности ее дочери Ады.
К двадцати годам Людмила научилась сдерживать себя при посторон-них. В университете объявление о диспуте на тему «В чем смысл и счастье жизни?» собрало в актовом зале всех заинтересованных. Эта затея принад-лежала старшему курсу журфака, который ежегодно выпускал один номер городской молодежной газеты с материалом об этом диспуте. Это было заче-том их по практике за четвертых курс. Людмила, не знавшая, куда расплес-кать излишнюю энергию, записалась в список выступающих. Ей дали слово первой. Ее речь была вдохновенна и полна цитатами великих мыслителей. Она славила «бытие в этом лучшем из миров», и пройдет целая жизнь, когда на закате дней она согласится с Б. Акуниным, что «на свете есть вещи более существенные, чем выживание». После завершения диспута к Людмиле по-дошла невысокая девушка с серьезным выражением во взгляде и молча по-жала ей руку. Это была Вера Саина.
Они тогда погуляли немного, и Вера рассказала свой недавний сон про дорогу, которая никуда не вела, про шоссе с белой разделительной полосой посредине:
– Дорога вливается в туман и исчезает. – Что это значит? – спрашивает Вера. С тех пор их приветствием и паролем стали слова: – «Скажи ты мне, кого ты видела во сне?» Этих двух разных девушек на всю жизнь объединила любовь к словесности.

5.

Нэлли Сорокина появилась однажды у калитки, что вела к новому дому с высоким цокольным этажом. Ее семья состояла из бабушки, говорящей с украинским акцентом, супругов и трех девочек разного возраста.
Бабушка была матерью хозяина, партийного руководителя, а Нэлли его дочерью от первого брака.
Старая бабушка звала Нэлли деточкой и сироткой и стала по сути ее второй матерью.
Еще до рождения ее отец на глазах у всех ходил на свидания к красивой молодой девушке, и об этом знала его супруга, тяжело переносившая бере-менность и оставшаяся в больнице после родов. Ребенок был здоров, но мать вызывала опасение. Кроме того, доктор заметил, что ей явно не хочется вы-писываться из больницы. И это было странно. Ей прописали строгую диету, категорически запретив есть соленые огурцы, к которым у нее было пристра-стие. Но именно их умолила она принести скорее свою свекровь. И съела сра-зу несколько крепких и острых огурчиков. Случилось то, от чего предосте-регал доктор, перитонит. Она умерла. Младенца забрала рыдающая бабуш-ка, корившая себя  за случившееся.
Большую часть дня бабушка проводила в цокольном этаже, где разме-щалась кухня, кладовая и ванная комната. Тут же в углу стояла лежанка, где бабушка отдыхала днем. Наверху молодая хозяйка со временем родит двух дочерей и подружится с соседями, которые скоро забудут Нэллину маму и будут льстить ее мачехе, называя писаной красавицей. Отец Нэлли шел вверх по служебной лестнице.
Когда Нэлли подросла настолько, чтобы покинуть территорию своего сада, она пришла играть к девочкам как раз в то время, когда в компании мальчишек появился Пашка. Нэлли приходила в мятой шелковой кофточке. Видимо, бабушка считала, что гладить ее необязательно, сама Нэлли еще не умела обращаться с утюгом, нагреваемым жаркими углями, а мачехе было недосуг, а возможно и наплевать, как одета ее падчерица.
Когда в восьмом классе Нэлли собиралась на свой первый бал с при-глашенными мальчиками из соседней школы, именно подруги наряжали ее в самое лучшее, что было у каждой…
После окончания школы те, кого родители могли отправить в Москву, уехали поступать в МГУ, остальные выбрали местные вузы, сначала каждый – по призванию, потом, при живом столкновением с жизнью, по обстоятель-ствам.
Для Нэлли отец, поразмыслив, выбрал медицинский институт. А мачеха через год выберет ей из своего круга супруга, который по ее понятиям, соот-ветствовал. Он был человеком малознакомым, зато сложившимся. Это не то, что влюбленный в Нэлли бедный студент, за которого она выйдет замуж только через двадцать лет вторым браком, когда сын ее, став взрослым, по-кинет родительский дом. А Нэлли и ее супруг вычеркнут из своей жизни не-счастливый брак, устроенный посторонними.
На примере этой судьбы Людмила поняла, как важно в вопросе любви и брака настоять на своем.
Нэлли умрет через два года при родах, дорого заплатив за свое женское счастье.
Провидение дает каждому из живущих поровну. Надо только быть вни-мательным и суметь увидеть, когда Судьба протянет тебе руку навстречу, либо осветит лучом нужный поворот. И не дать вашей лени или ничтожному благоразумию удержать вас на испытанной колее.
– Человек, признайся, что ты сам виноват в своих несчастьях. Так будь чутким и отважным. Пока жив, ничто еще не потеряно. Действуй! Чтобы не пришлось перед смертью с горечью сказать:
– Эх, я – старый дурак, – вслух подумала Людмила. – И кто же этот ста-рый дурак? – спросил незнакомец, обгоняя Людмилу. Она не заметила, что последние слова сказала вслух.
– Тот, кто перепутал главное с второстепенным и побоялся перепрыг-нуть предел своих возможностей, – ответила она, замедляя шаг.
– О, – неопределенно протянул незнакомец, проследовав далее.
С некоторых пор прежнее притяжение к лицам противоположного пола у Людмилы сменилось некоторым разочарованным недоумением. Например, зачем поступил на ее факультет этот парень, не принятый в летное училище?
– При чем тут филология? А он отвечает, потому что плохо знает мате-матику…
Ее удивила ирония, с какой юноши на диспуте говорили о смысле жизни. Никто не сказал ничего, стоящего внимания. Например, что человек должен проявить свой талант, или стремиться к совершенству собственный личности, для пользы окружающих должен украсить пространство вокруг себя, подать пример. Или хотя бы, на худой конец, прожить счастливо собственную жизнь, если допустить, что ты – эгоист и не можешь никого осчастливить.
– И это будущие журналисты, – думала Людмила.
В совхозе, куда отправили всех на уборку хлопка, ребята отличились хитрым изобретательством при зачете результата работы в свою пользу. А на привале один из них давал совет приятелю:
– Если не хочешь, чтобы кто-то пришел в гости еще раз, накорми его пересоленой едой. Если он съест и ничего не скажет, будь уверен, он больше не придет. А если скажет, то всегда можно извиниться и сослаться на рассе-янность, будто посолил дважды.
На втором курсе был эпизод, когда Людмила, сидя за соседним столи-ком в студенческой столовой, невольно подслушала разговор двух студен-тов. Один из них явно старался произвести впечатление на сидящую рядом девушку, рассказывая другу о своих шалостях:
– Нас было трое. Мы с Павлом были домашние, а Вовка жил в общежи-тии. Мы как-то сошлись. В перерывах между лекциями обедали вместе. Мы с Павлом доставали пирожки и бутерброды, а Вовка ждал очереди за подно-сом и сидел с нами, ел пирожок, если мы угощали. Раз мы с Павлом сговори-лись угостить его особенным пирожком со слабительным. Мы не то, чтобы хотели его отучить от привычки есть чужие пирожки, нам просто интересно было посмотреть, поймет он или нет.
– Ну, и как? – не сдержалась Людмила.
– Он перестал вообще водиться с нами.
– И правильно: от таких сытых негодяев лучше держаться подальше.
– Ох, как мне стыдно, – с иронией ответил рассказчик, сохраняя невоз-мутимость.
Забегая вперед, надо сказать, что рассказчик этот через двенадцать лет умрет от рака желудка. Людмила расценит этот факт как возмездие, правда, слишком жестокое. Ее всегда волновал на улице голодный вид просящего о помощи. Она прогоняла мысль, что этот человек, скорее, пьяница, и если у просящего не было красной рожи, она всегда подавала щедро.
Людмила свысока относилась к людям, живущим растительной жизнью: они обедали, размножались, растили детей, смотрели шоу по ТV, разговари-вали, ублажали тела купанием, а лица – макияжем, и были вполне довольны собой. Около них так живут животные. Они растут, едят и купаются. Но вдруг рождается в такой семье ребенок, который волею судьбы оправдает существование своего рода, оставив человечеству в дар дело своих рук, ума и гения. И вот люди уже благодарят семейство за благоприятные условия, взрастившие гения, и жизнь их приобретает смысл и важное значение. Ведь великого человека необходимо оберегать от тягот, и выходит, что жизнь каждого человека на Земле имеет смысл.
Конечно, «nobody is perfect», но что, что на свете есть более важное, чем выживание? Наверное, есть. И кто более прав: Эпикур или Цицерон? Скорее, оба правы вместе. Греция и Рим… Людмила любила ходить пешком, и все самые занимательные мысли приходили ей в голову во время быстрой ходь-бы.

6.

Вера Саина, лишенная в детстве настоящего воспитания, по природе своей была скромной и сдержанной, потому недостаток воспитания не бро-сался в глаза. Невысокого роста, не красавица, начисто лишенная женского кокетства, она смотрела на вас прямо и серьезно серыми глазами. Модная в то время челка не закрывала ее чистый лоб, и волосы не подвергались пер-маненту, тем более, окраске в иной цвет.
Если Людмила любила высокие строения, вершину горы, и чувствовала себя комфортно на высоте две тысячи метров, то Вера, напротив, стоя перед небоскребом, ощущала себя мелкой букашкой. Дом двигался на фоне обла-ков, наступая, кружилась голова.
Вера считала, что человек может существовать нормально, только когда окружающий мир соразмерен.
Такие разные во всем, они, однако, общались с удовольствием, чему не-мало содействовало близкое расположение университета к общежитию, где в комнате № 8 на втором этаже жила Вера.
Думая о Вере, Людмила старалась представить себе чужое детство на основе скупых сведений. Вера не любила рассказывать о себе, о городе на Урале, где при переправе в штормовую ночь утонула ее мать. В тот день ей исполнилось семь лет. Она помнила белые занавески на окнах в их неболь-шой комнате, салфетки и кружева на покрывале и наволочках, постепенно исчезнувших при тетке, жившей прежде на другом берегу реки.
Мать и тетка, хотя и были родными сестрами, ни в чем не походили друг на друга. Тетка, уважая свои привычки, быстро приучила Веру к самооб-служиванию.
Потом, сославшись на свою занятость и командировки, устроила Веру в школу-интернат.
Вера была столь немногословна, что подробности ее детства сложились в голове Людмилы, следуя логике вещей, их вероятности.
Как утонула Верина мать и зачем ей понадобилось переплывать реку в лодке со случайным человеком – Вера не знала сама. Говорили, что перепра-ва была закрыта и паромщик отговаривал женщину. Но нанятый лодочник уверял, что успеет до большой волны.
Интернат, шефом которого был местный рыбокомбинат, располагался в двухэтажном здании на большом четырехугольнике вытоптанной земли. Па-радная дверь с козырьком выходила прямо на дорожку против ворот. Кор-пус был без затей, с рядами окон, красным флагом над козырьком. Стены бе-леные, с выбитыми песком рябинами от степного ветра. Весной двор зарастал травой, полынью, приятно пахнущей коноплей. Но летом все выгорало до ржавого цвета. Ребята в субботу уходили к родственникам на выходной. Ве-ра же, если тетка была в командировке, оставалась в интернате.
В полдень она шла в гости к учительнице русского языка, жившей непо-далеку. Ее двор соприкасался с интернатским забором.
Анна Семеновна поила Веру чаем, рассказывала про свою жизнь на бе-регу другой реки, откуда уехала в голодный год и осталась тут навсегда.
– Женихов наших убили в войну. А что, тетка твоя не обижает тебя? – спрашивала Анна Семеновна , с участием глядя на худенькую Веру.
– Нет, не обижает. Сашка соседский дерется, – отвечала Вера, собирая в одно все свои печали. На что Анна Семеновна обнимала ее за плечи и гово-рила:
– Ничего. Бывает хуже. Сашка вырастет, перестанет драться. А ты учись хорошо, будь умницей.
В начальном классе Вера любила красиво выводить буквы и рисовать. Потому в канун государственных праздников она участвовала в написании адресов с поздравлениями шефам интерната. Других талантов у Веры не об-наружилось. В самодеятельных танцах она была неловкой, она умела выра-зительно читать стихи, но из-за тихого голоса не годилась для выступлений перед шефами.
История СССР, Конституция СССР, Живая и неживая природа – все эти предметы казались ей условными, освоить их было необходимо, чтобы стать в жизни такой, как Анна Семеновна. Выполнив все уроки, Вера уплывала в книжное море, где все события и чувства воспринимались ею как настоящие и более реальные, чем окружающая жизнь. Однажды соблазненная, Вера на долгие годы осталась обитателем фантастических стран, переживая все как свое личное. Она уверена была, что все, о чем пишут в книгах, непременно где-то когда-то случилось. Она не верила, что все это выдумка, и что на свете никогда не было ни Оливера Твиста, ни Санчо Пансы. И на реальную жизнь она смотрела под углом зрения уже пережитого ею при прочтении.
Вера помнила, как ее, маленькую, ласкала мать. В последующие годы в интернате редко кто касался ее ласково. Драчливый Сашка посеял в ней не-приязнь к играм, где надо было браться за руки. Она никогда не увлекалась спортивным зрелищем. Не читая газет, Вера заметила, что люди тоже верят тому, что напечатано. Закончив семь классов, прощаясь с интернатом, Вера готовилась пойти учиться в педучилище, чтобы стать учительницей в началь-ной школе.
От интернатовских лет у Веры осталось пристрастие к манной и пшен-ной каше. Сваренные впоследствии с молоком и маслом, они станут ее люби-мой пищей. И в общежитии, где девушки варили или жарили картошку, Вера варила кашу.
Рядом с педучилищем располагалась городская библиотека, куда Вера записалась. Летом ей в руки попалась книга, привлекшая ее названием: «Волшебная гора» Т. Манна, которую она прочла с трудом и поняла не все. Она впервые не поверила рассказу автора, будто люди, больные чахоткой, страдают повышенной сексуальностью. По соседству жила больная женщина, которая ни о чем, кроме своей чахотки и разных средствах спасения от нее, не говорила и ни о каком сексе не мечтала. Этот случай, однако, был исклю-чением из правил.
Именно эта особенность безусловного и полного доверия к печатному слову у Веры привлечет Людмилу, которая станет давать ей читать первой свои очерки.
После поступления ее в педучилище им. Крупской тетка перестала жало-ваться соседям, как трудно ей со своей обузой. А на службе даже стала гор-диться племянницей, какая она старательная и станет учительницей. Правда, Вера была молчалива, но тетке, которая сама любила поговорить, это даже нравилось. Сосредоточенность на учебе дала результат, и Вера получила ди-плом с отличием, дававшим право сразу поступить в институт. Под давлени-ем общественности в лице начальницы конторы, где служила тетка, Веру ре-шено было отправить в соседний город в пединститут.
Начальница, незаметно состарившаяся дама, не имела детей за отсут-ствием супруга и говорила, что дети – это большая ответственность перед страной. Говоря так, она не только хотела зачеркнуть факт отсутствия муж-чины в ее жизни, но и подчеркнуть свою принципиальность в этом вопросе. Ей хотелось, чтобы сослуживцы ее уважали.
Тетка купила Вере платье и ботинки фабрики «Скороход», о чем расска-зала всем, кто ее слушал. Дала денег на дорогу и проживание на первое вре-мя, и Вера, простившись с Анной Семеновной, зашла в интернат. Не застав воспитательницу, попрощалась с вахтершей, и жарким июльским вечером забралась в вагон с высокими ступенями. Поезд, недолго стоявший на стан-ции, увез Веру в столицу республики.


7.

Вера везла с собой подарок Анны Семеновны – книгу «Овод» с надпи-сью: «Моему будущему коллеге». Немалое значение для Веры при выборе факультета имел тот факт, что литература и русский язык были главными предметами школьной программы страны. Авторитет учителя был высок. Выбор факультета был ясен, но будущее страшило ее из-за собственного не-совершенства.
Прежде, слушая сетования тетки об обузе, свалившейся на нее, Вера ста-ралась быть легкой, чтобы внешне не походить на что-то тяжелое и громозд-кое. И хотя бы таким образом опровергнуть теткины слова. Близости, рождающейся от любви, между Верой и теткой не возникло.
Одинокая, стареющая и вечно жалующаяся тетка уважала общественное мнение и побаивалась его. К тому же, ей хотелось нравиться одному сослуживцу – вдовцу, который поддерживал ее рассказы об обузе и помал-кивал о ее долге перед сиротой. И хотя сетования сменились потом хвастов-ством по поводу успехов племянницы, в обращении ее с Верой ничего не из-менилось.
В общежитии пединститута для первого курса филологического факуль-тета выделена комната с восьмью кроватями и столом посередине. Чемоданы студенток уползли под кровати.
Съехавшиеся из разных уголков республики, девушки, учившиеся по общей программе, влюбленные в Чернышевского и его Веру Павловну, во-ображали, что будут жить в общежитии коммуной, что на деле оказалось по-чти невозможным, и общество разбилось на группки.
Вера Саина, молчаливая и спокойная, с прямыми желтоватыми волоса-ми, в коричневом платье, всегда погруженная либо в книгу, либо в задумчи-вость, была незаметна.
Как удавалось ей потом сдавать экзамены хорошо, имея такой тихий го-лос? И только препод по педагогике первая засомневалась:
– Каково Вере будет в школе?
Рядом училась Шура, шумная и громогласная, слушая которую, Вера невольно вспоминала басню о пустой бочке.
Вера вселилась в общежитие последней и ей досталась койка у окна. Она долго не подружится ни с кем, у нее не заведется мальчик, потому что ходить на студенческие вечеринки ей будет не в чем.
Когда соседки вокруг стола, щелкая семечки, вязали, либо делились впе-чатлениями, Вера полулежа на своей койке, читала. Зою, в неизменно сером костюме и светлой кофточке, с гладко зачесанными темными волосами, слу-шали все, даже если очень хотелось высказаться самим. Зою не перебивали. Спокойная и доброжелательная, она походила на героиню Чернышевского. В речи ее часто мелькало слово «идеально». И сама она казалась Вере почти совершенством. Зоя проповедовала «идеальную любовь» и товарищеские от-ношения со студентами, приходившими к общежитию. Ей судьбой было назначено стать в будущем если не директором школы, то завучем непремен-но. А Вера? Сможет ли она со своей отрешенностью учить детей?
Была рассказана история одной выпускницы. Она подавала большие надежды. Препод по педагогике считала ее лучшей из всех и рожденной для этой профессии. Но проработала в школе она только год, предпочтя работу инспектора детских колоний. По ее признанию, в школе ей не раз хотелось вытянуть ремнем иного ученика, но правила жестко запрещали даже поду-мать об этом. Единственно, что объясняет как-то случившееся, было то, что студентка эта, живя в общежитии, весь свой досуг посвящала болтовне и щелканью семечек. Веру девочки считали безнадежным «синим чулком». Во сне иногда Вера читала стихи. Утром, ничего не объясняя, шла умываться. Делится мечтами она не привыкла.
Когда деньги кончались за день-два до стипендии, Вера ела хлеб с гор-чицей в студенческой столовой. Тарелки с серым хлебом стояли на столах. Если не было пяти копеек на трамвай, ходила пешком. У девушек в послед-ний день оставались только семечки.
Ей порою снился сон, будто она идет по шоссе мимо котлованов, бро-шенных машин, горок из щебня и песка. Шоссе ведет к месту большого стро-ительства, заканчиваясь узкой тропой с обвалившимися краями, над глубо-кими провалами. Заброшенная стройка стала ее кошмаром.
Вера скрывает свое безденежье. Она прочла где-то, что «нищета плохо пахнет», что «бедность – это не порок, а мать всех пороков». Эта мысль при-чиняет ей особенное страдание.
Первый и второй курсы были насыщенными и увлекательными. В книж-ном море открылись неизведанные материки. Взяв в библиотеке несколько томов Томаса Манна, она решила оставить их у себя на лето, хотя это было против правил.
Вера, поднимая глаза от книги, часто ловила взгляд Полины, чья кро-вать стояла у противоположной стены.
Эта девушка из немецких колонистов, закончив школу в совхозе, доби-лась получения паспорта, чтобы поехать учиться в город. Для этого ей при-шлось писать жалобу в Москву, лично товарищу Ворошилову.
Местное начальство препятствовало утечке молодых из совхоза. Но По-лина добилась своего и ей первой в совхозе удалось осуществить конститу-ционное право на образование. Она станет учителем. Но пока она собирается домой на каникулы. И зовет Веру с собой: – Поработаешь у нас, заработа-ешь. Вера, которой не очень хотелось ехать к тетке, согласилась.
Полина помогала родителям по хозяйству, а Вера устроилась на ферму. У нее было время для чтения и размышлений. Среди окружавших ее предме-тов и людей важнейшее место занимали книги.
Герои книг и их создатели в «Письмах» и «Дневниках» были ближе ее душе, чем живые люди вокруг.
– Что общего у Томаса Манна с «авантюристом Феликсом Крулем»? Может быть, само творчество – это своего рода авантюра? – спрашивала се-бя Вера. Томас Манн так серьезен и ироничен к себе.
– «Смерть в Венеции». Кто этот старик, плененный прекрасным мальчи-ком до смерти? А грех «Избранника»? Как это соотносится с автором? Веру занимало все, что касалось категории любви, ее странностей.
По ассоциации Вера вспоминала Алену Панюк, девочку, учившуюся с ней в интернате. Ее определила туда одинокая женщина, потерявшая мужа на производстве, вернее, на стройке, где они трудились вместе. С мужем они удочерили девочку из детского дома незадолго до его гибели.
Девочка Алена, по-взрослому серьезная, рассказывала страшноватые истории. У нее не было пальца на правой руке, передние зубы были сточены. И эти детали почему-то убеждали Веру, что она не врет. Со своей матерью Алена общалась как с товарищем, словно они живут вместе по договору, и казалось, что это Алена удочерила свою мать, а не наоборот. Все обиды, вы-павшие на долю ее в детстве, страшно отразились на ее дальнейшей судьбе.
Когда Алена выйдет замуж за Шилова, сослуживцы дадут ей новую «фамилию» – Шпанюк, что показалось всем вполне справедливым.
Вера часто думала о власти Любви над человеком, о предначертанности пути, назначенному каждому свыше, о Боге, как категории высшего Суда, идеи справедливости, награды или возмездия…
Первое разочарование явилось на третьем курсе. На занятиях по педаго-гике, главной, по мнению Веры, дисциплине для будущей профессии, лекций не было. Казалось, никакой науки педагогики в природе нет, а есть практиче-ские занятия, где преподаватель говорит со студентами о том – о сем, в ос-новном, «про жизнь». Она делится своим жизненным опытом, учит, как устраиваться в жизни, приводя собственный успешный пример; предостере-гает девушек от замужества за курсантов погранучилища. Зачет ставит про-сто за то, что они посещают ее занятия.
Но именно этого Вера не стала делать, она перестала посещать эти «за-нятия», и зачет получила заочно. Ей передали вместе с зачеткой слова, что учитель из нее вряд ли получится, разве что чиновник в кабинете… И Вера чувствовала справедливость этих слов.
Сессия прошла успешно и только последний экзамен по лингвистике с оценкой «удовлетворительно» означал, что стипендии отныне она лишается.

8.

Наблюдательная и склонная к размышлениям, Вера любила строить планы и даже выполнять их. Но даже при малом препятствии и неудаче па-дала духом. И в последние дни перестала спать, а если засыпала, то видела, вместо лесной тропинки среди цветов под качающимися вершинами дерев, шоссе с разделительной полосой посредине и туман, куда вливается и пропа-дает вдали дорога.
Наяву ее собственный путь прерывается. Она ошиблась в выборе, она не состоялась. Про свои обстоятельства Вера рассказала Полине, про то, что она намерена бросить институт и уже подала заявление в деканат, а теперь должна сдать книги в библиотеку. Девушки, пораженные ее шагом, предло-жили действовать: просить препода о пересдаче, а если не получится, то со-гласны будут сбрасываться и кормить Веру весь семестр. В советах их было много доброго, но совершенно неприемлемого. Быть обузой снова! Вера не стала сообщать тетке о своих обстоятельствах, помня, как в последнее их сви-дание в день отъезда та сказала, что у нее поднимается давление, когда она смотрит на Веру. Грузная не по летам, тетка страдала мигренями и торопи-лась прилечь.
Девушки разъехались. Общежитие опустело. Вере срочно надо было ис-кать квартиру и работу. Комнаты готовили для будущих абитуриентов.
Жилье нашлось в цокольном этаже каменного дома, в большой теплой комнате с семью кроватями.
Хозяйка, жившая на верхнем этаже, пускала девушек-студенток, разре-шала (после себя) ходить в домашнюю баню во дворе. Участок был огорожен зеленым забором. Рядом с калиткой – широкая скамья для посиделок. Вере надо срочно искать работу.
– Куда пойти? И тут на глаза попало объявление о наборе учениц в ти-пографию. Это была не фабрика, не завод и не пугающая ее стройка, а что-то близкое к издательскому делу, связанному с книгопечатанием.
Но кадровик, пожилая женщина, ознакомившись с документами Веры, почему-то пожалела ее:
– Руки никогда не отмываются от черной типографской краски, под ног-тями – траур. Я бы не советовала тебе поступать к нам в ученицы.
– Что же мне делать? – поникла Вера.
А кадровик уже звонила своей подруге, заведующей кадрами в проект-ном институте, и рекомендовала испытать Веру в чертежном ремесле, заме-тив почерк, каким было написано заявление.
Вера с благодарностью последовала доброму совету. В институте ей сразу вручили чертеж. Его надо было скопировать тушью на полупрозрач-ную кальку и принести через три дня. Это было испытанием, но работа по-лучилась не сразу. Когда ей подсказали, что кальку следует предварительно сделать прозрачной с помощью машинного масла, дело пошло лучше. Веру приняли на работу.
Начальница отдела знала, что скоро ей придется отправить в совхоз, на уборку урожая на целый месяц двух человек из отдела, а выбрать таковых было непросто: у каждой была семья и дети. Новенькая подходила как нельзя кстати. Неделю спустя, машина с двадцатью сотрудниками института мчалась по шоссе, а мимо пробегали невиданные пейзажи небывалой осени.
В совхозе на хлебоуборке Вера подружилась с Дианой.
 Красивая Диана была звездой института. В нее влюблялись все молодые мужчины. Тонкая фигурка, черные глаза и горделивая осанка способствова-ли тому, что девушка, пришедшая в институт с красным дипломом, теперь ходила в окружении свиты из друзей и подруг.
Вера держалась в стороне, была самой юной и новенькой, и не стреми-лась войти в ее свиту. Это и привлекло к ней внимание Дианы.
Вера, размышляя о своих достоинствах, нисколько не считала внешность свою достойной внимания. Из зеркала на нее смотрели обыкновенные серые глаза, скрытые очками, а полную грудь она почитала ужасным недостатком и старалась спрятать ее среди складок.

9.

Борис в совхоз не попал, потому что приехал позже других молодых специалистов, получивших направление на работу в институт. Он приехал вместе со своей мамой. Они были друг у друга одни на свете и никогда не расставались. Матери были известны все его секреты, его девушки, из кото-рых одна любила его, а другую любил он, и последняя нравилась ей несрав-ненно больше. Но та вдруг вышла замуж, и мама горевала вместе с сыном.
Мать научила Бориса многому из того, что необходимо знать и уметь мальчику во взрослой жизни, кроме одного: она не научила его драться, за-щищать свою честь кулаками. Но разве можно упрекать в этом интеллигент-ную женщину с мягким характером и идеальным представлением о мире.
По приезде они сняли квартиру, познакомились с соседями, которые от-неслись к новым квартирантам благожелательно и первое время старались помочь им обустроиться.
Осенним днем, когда вернулись с сельхозработ его товарищи, Борис, сдав документы в отдел кадров, сидел на скамье во внутреннем дворике ин-ститута, и солнце освещало его светлые волосы и стройную фигуру в синем костюме.
Окна всех трех корпусов института выходили во внутренний дворик, и явление новенького вызвало всеобщий интерес у женской части сотрудников. Самые смелые решились даже пройти мимо скамьи, другие смотрели из окон. И вместе с другими у окна стояла Диана. О чем думала эта гордая девушка, неизвестно.
Известно было только, что наблюдая за жизнью матери и отца в домиш-ке на улице, заселенной татарскими семействами, она обещала себе, что нико-гда не выйдет замуж за татарского юношу. И первым ее другом стал еврей, красивый и горделивый, пришедший однажды на праздничный вечер в чу-жой институт, и тотчас же выбравший ее среди всех. Эта дружба спустя пол-года кончилась ничем. Известно, что евреи предпочитают жениться на сопле-менницах, что и случилось годом позже, оставив в сердце Дианы первую ра-ну.
И вдруг Диана увидела во дворе Веру. Та вышла вовсе не посмотреть на нового юношу, а по своей нужде в дворовый туалет на заднем дворе за кор-пусами. Но именно ее остановил Толя и представил ей Бориса, своего друга и однокашника.
Вера подала ему руку, поразившись его сходству с модным в то время французским актером Жаном Марэ. И вместо того, чтобы назвать ему свое имя, она спросила, знает ли он сам об этом сходстве? Толя рассмеялся. Он был человеком семейным, сам себя считал неотразимым и знал, что его су-пруга в данный момент наблюдает за ним из окна.
Дома она спросила, зачем он познакомил Бориса с новенькой, на что он ответил: хорошая девочка. И супруга его запомнит эти слова на всю жизнь, даже когда Толя ее уйдет к другой, женится снова, а потом умрет, она все бу-дет вспоминать об этом, встречая Веру на улице. Она искренно всю жизнь считала, что перед ее неотразимым супругом не сможет устоять ни одна женщина. Его не было дома целый месяц, и с чего он решил, что Вера хоро-шая девочка?
Комсомольское собрание в этот вечер затянулось, и Борис проводил Ве-ру домой, потому что был вечер и он посчитал это долгом вежливости. Поз-же они подружились, и Борис познакомил Веру со своей мамой. Вере понра-вилась его мама, которая мягко укорила ее за то, что она бросила институт:
– Поступить теперь так непросто. Но узнав о ее сиротстве, поняла Вери-ны обстоятельства.
Провожая Веру после кино или катка домой, Борис целовал ее губы, держа за плечи, летом сажал на колени по-дружески. Он был хорошо воспи-тан, и руки его никогда не блуждали по ее телу. В ней еще дремала чувствен-ность. Одним словом, Вера была вполне счастлива. Ей нравилась работа, позволявшая мечтать, и даже иногда гордиться результатами своего труда.
О лучшей доле не помышляла, пока не поняла, что среди девушек-сослуживцев она занимала слегка униженное положение. И чтобы исправить это, необходимо получить высшее образование. Но времени свободного нет. И пожертвовать ничем невозможно. И при встрече с девушками студентками она заметила, что бывшие однокашники отнеслись к ней с сочувствием, а во-все не так, как она ожидала, рассказывая им о своем благополучии, ее жале-ли. И она поняла, что ей надо непременно учиться, чтобы возвыситься и стать равной Борису, Диане, Людмиле.
В эту ночь опять приснилось шоссе. Оно убегало прочь из города и, следуя по нему, Вера чуть не расплющилась о тупик. Неизвестно, как и когда выросшая стена из мутного стеклопластика, загородила ей путь.
Борис горячо поддержал ее намерение поступить на вечернее отделение строительного института и даже предложил ей свою помощь. Но Вера знала, что в этом деле ей придется постараться самой.

10.

Работа и занятия в вечернем институте не оставили Вере свободного времени, отношения с Борисом стали иными. Он перестал приглашать ее в кино и на каток.
Вера загрустила. За спиной начинали шептаться. Потом начались разго-воры о неверных красавчиках, жестокости юнцов и, наконец, о возможных последствиях.
Жалели Веру, ссылаясь на ее сиротство, рассказывали о движениях в ин-ституте, новых назначениях и симпатии директрисы к Борису, и ждали, когда Вера отпросится для посещения женской консультации.
Вера слушала, все понимала и молчала. Она знала, что Борис катается с девушками на катке, ходит на вечеринки, его приглашают на дни рождения. С непроходящей печалью Вера размышляла о том, что любовь – это рос-кошь, которую могут позволить себе люди свободные или те, у кого ветер в голове, кто не боится ничего. Вера боялась многого, например, сокращения штатов. Попасть под сокращение было позорно. Потому девушка, находя-щаяся с Верой в равном статусе, принесла справку о беременности, как выяс-нилось позже, ложной. Но беда миновала обеих девушек.
Вера боялась поздно вечером возвращаться домой после лекций одна. И однажды она согласилась, чтобы ее проводил сокурсник, который тоже не пропускал занятия, Григорий Рябов. Весной они оба благополучно сдали первую сессию. У Веры началась бессонница. Казалось бы, отсутствие эмо-циональных переживаний и ярких впечатлений, утомление на работе и ве-черних занятиях, должны были бы утопить ее в глубоком сне. Но все было наоборот.
И однажды Вера предупредила на работе, что утром задержится, пойдет к врачу. И потому, как все взглянули на нее, Вера поняла, что лучше объяс-ниться:
– Я пойду к невропатологу. У меня – бессонница.
Но ей поверили не все.
На следующий день у входа в институт она столкнулась с Борисом. Он был слегка смущен.
– Верочка, как ты?
– Ничего. Устаю немного, – сказала, глядя в сторону.
Таблетки от врача помогали заснуть. Но голова оставалась тяжелой. Глазам было жарко. Хотелось зажмуриться.
Слово «депрессия» тогда еще не было распространенным. На приеме у доктора Вера отвечала на вопросы о своей трудовой и личной жизни, о разочаровании в профессии, усталости и неудачах в любви.
– Отдохнуть и попить таблетки, переменить обстановку. Хорошо бы уехать на время куда-нибудь – таков был совет доктора.

11.

В отделе обсуждалась новость о дружбе Дианы с недавно приехавшим из Саратова молодым специалистом – Сашей. Осмотревшись, он на первом же праздничном вечере влюбился в Диану. И в этом не было ничего удиви-тельного ни для кого.
Саша был именно такой, о каком мечтала Диана. С широкими прямыми плечами, он высоко носил голову с серым ежиком волос, не отягощая ее шапкой.
Диана лучилась счастьем, их роман будет длиться так долго, как позво-лят обстоятельства. Саша был не настроен жениться, полагая, что человек не может строить семью, не имея жилья и достаточной зарплаты.
Другие, в том же положении, вступившие в брак, были ему не пример. Он высокомерно порицал их за легкомыслие. Девицы из отдела Саши, чув-ствуя изъян в его отношениях с Дианой, устраивали ему ловушки, приглашая на дни рождения без Дианы, но Саша чаще отказывался, ссылаясь на заня-тость, а если и приходил, то долго не задерживался и никого не провожал.
Отработав три положенных года, Саша вернулся в Саратов. Он писал Диане письма о своей заурядной жизни служащего инженера. Через год он вдруг вызвал Диану телеграммой приехать на праздничные каникулы к нему в Саратов.
Диана уехала в радостном возбуждении. Страна отмечала официальный праздник с парадом-шествием, салютом и гулянием на главной площади, освобожденной к полудню от рогаток и заграждений цепью курсантов воен-ных училищ. Диана пропустит этот парад, улетев накануне к Саше.
В их распоряжении был вечер и ночь. В общежитии молодых специали-стов, в комнате отдыха, на вечеринке Саша представил Диану своим друзьям.
– Красавица! – отметил каждый. Было шумно и весело, пели Окуджаву, танцевали твист. Диана устала и ускользнула из зала в Сашину комнату, при-села на стул, не включая света. Через минуту кто-то вошел. Не Саша, а тот, другой, который вслух, громче всех восхищался ею. И, как рассказала Диана потом, он упал к ее ногам, обнял колени и стал говорить о чувстве, сразив-шем его наповал. Не успела она опомниться, как вспыхнул свет, и возник на пороге Саша с поднятой к выключателю рукой и высоко поднятыми бровя-ми.
Такова версия Дианы, в самом деле ни в чем не виноватой. Но можно допустить, что она преувеличила свою невиновность. Возможно даже, что она просто была в объятиях у Сашиного друга, и Саша увидел, как они це-луются…
Ночь прошла не так, как оба ожидали. Он не сделал ей предложения. Оставшись одни, они говорили о пустяках, вспоминали общих знакомых, де-лились незначительными новостями, говорили обо всем, кроме главного. Ди-ане оправдываться было не в чем, а Саше было неловко, и оба поняли, что все кончено. Остаток ночи был грустным. Утром Саша проводил ее в аэро-порт, обещал писать.
Диана понимала, что Саша пригласил ее приехать, не для того, конечно, чтобы танцевать твист. Он собирался сделать ей предложение, но разочаро-вание, написанное на его лице, смущение из-за увиденного, незначительного для нее происшествия, помешало ему подарить ей кольцо из темно-синей ко-робочки, лежавшей в приоткрытом ящике стола. На самом деле причина бы-ла не только в поцелуе. Саша заметил, как изменилась Диана за год разлуки. Уверенная в себе, избалованная поклонниками, Диана незаметно остыла, утратив прежнюю жажду любви. Ее чувства поизносились. Но, что еще пе-чальнее, она открыла в себе, что ей почти все равно, сделает Саша ей пред-ложение или нет. Они расстались дружески.
Вернувшись ранее предполагаемого срока, Диана решила никому не со-общать о своем возвращении из-за разочарования. Полгода спустя, из по-следнего письма Саши она узнала, что он женился и ведет весьма обычную жизнь советского служащего: «работа – дом – постель».
Диана мало огорчилась и перевела свой самый лучший и самый длин-ный роман в область воспоминаний.
Постепенно она перестала мечтать о русоголовом супруге. Ей было уже тридцать лет, и она перестала скрывать свои отношения с мужчиной. Ей не раз пришлось защищать свое право на любовь перед замужними дамами в институте.
Она была первой (из известных Вере женщин), кого никак не наказали за образ жизни, несоответствующий моральному «Кодексу коммуниста».
В трезвой голове Дианы сложилась философия свободной любви, без обмана, лицемерия и трагедий:
– Имею право! Борцы за коммунистический идеал не решились ее нака-зать. Она вышла из комсомольского возраста, в партию вступать не намере-на, она хороший специалист, уважает дисциплину труда.
Местком проголосовал о выделении ей квартиры. Новоселье было шум-ным, и запомнилось Вере тем, что она познакомилась, а потом подружилась, с Инной, девушкой особенной, ни на кого не похожей, которой суждено бу-дет сыграть в ее жизни некоторую роль.

12.

Инна родилась и выросла в благополучной семье, со средним достатком. Все члены этой семьи любили друг друга. Всеобщая любимица Инна, обла-дала мягким характером, завидным добродушием и спокойным отношением к любви, мужчине, сексу. Без ссор, разводов, измен и прочих страстей прой-дет ее жизнь.
Вера познакомилась с Инной, когда ей было уже двадцать пять, – счита-ли другие.
– Мне только двадцать пять, – думала она сама. Чувственность ее дрема-ла.
Отправляясь на свое первое любовное свидание, Инна была совершенно спокойна. Но даже знай она, как повлияет оно на всю ее последующую жизнь, она ничего не стала бы менять.
Случилось так, что Инна, сидя за чертежной доской в проектном инсти-туте, заскучала и перевелась работать в группу рабочего проектирования на строительстве ГЭС, в ГРП.
Латыш Янис, светлоголовый и смелый, бригадир строительной бригады на важном участке строительства, всегда добивался согласия Инны, осу-ществляющей авторский надзор за строительством. Он приходил со своим рацпредложением и получал ее согласие и подпись. Возможно Инна находи-ла в них здравый смысл и экономию ресурсов, а Янис получал премию за рациональное предложение.
Цветом соломенных волос, рельефной фигурой и ровной безмятежно-стью Инна нравилась мужчинам. Покоем веяло от ее облика, когда она после работы сидела на крылечке с вязанием на коленях. Она носила платья бело-го, голубого или розового цветов и напоминала нарядную бабочку, сидящую на цветке.
Неизвестно, сколько свиданий подарила Инне ее судьба до того дня, ко-гда она поняла, что беременна. Эту новость она не открыла не только Янису, но и никому другому из сослуживцев. Она не изменилась внешне и долго ни-кто ничего не замечал.
Тем временем в ГРП приехал вновь назначенный руководитель – Павел Костромской. Он был молод, холост и энергичен. Встреча с ним сотрудни-ков, совпавшая с каким-то официальным торжеством, закончилась вечерин-кой, на которой он чаще приглашал танцевать Инну. И скоро все стали суда-чить о том, что Костромской, которому на строительстве предоставили от-дельную комнату в общежитии и квартиру в центре города, вполне может сделать Инне предложение руки и сердца. Но Инна, старший инженер по ав-торскому надзору, смотрела совсем в другую сторону, туда, где в конце по-селка строителей в общежитии жил Янис.
Инна, думая о своем глубоко спрятанном переживании, не подтверждала и не опровергала догадки.
Никто не знал, когда и с кем встречалась Инна, исчезая из конторы, и чем заканчивались ее деловые поездки на машине с Костромским. По ясному выражению ее лица нельзя было догадаться ни о чем. Спустя два месяца, Ин-на уехала в город и встала на учет в женской консультации, где не нашли у нее никаких нежелательных отклонений и назначили примерный срок родов. Когда пришло время, Инна принесла в институт больничный лист и ушла в декретный отпуск.
Молва о симпатии к ней Костромского давно распространилась среди женской части сотрудников института. И вот – подтверждение. Ее чуть ли не поздравляли. Председатель МК даже предложил ей горячую путевку в пре-стижный Дом отдыха. Все ей улыбались. Глядя на слегка выдающийся живот, предрекали рождение девочки. Инна смеялась, понимая, что все считают ее невестой Костромского, и от путевки не отказалась.
Один Костромской, казалось, не заметил Инниной беременности, но ни-кто не осмелился спросить его об этом.
– Это судьба! – сияя, говорила Инна близкой подруге.
В свой срок она родила мальчика.
Говорят, что Янис, узнав эту новость, был удивлен и даже раздасадован. Но в конце концов решил, что он тут, видимо, совсем ни при чем, и утвер-дился в своем мнении, что женщин вообще понять невозможно!
Что касается Инны, то она сохранила нежное воспоминание о поразив-ших ее на первом свидании руках Яниса, поросших светло-рыжими волоса-ми, блестевшими на солнце. Именно тогда он понял безошибочно ее интерес к себе, кроме того, с удивлением отметил ее незаинтересованность в замуже-стве и простодушие.
Янис не любил копаться в чувствах и все усложнять.

13.

С работы Вера уходила всегда позже других, наблюдая, как последние сослуживцы скрывались в конце улицы. Ей стали неприятны встречи с людь-ми.
Однажды, проводив всех, она вышла за ворота и была остановлена женщиной, искавшей с бумажкой в руке адрес цветочной оранжереи. Туда вела тропа, скрытая за подъемом дороги. Вера, во всем видевшая знак свы-ше, проводила ее до домика, где размещалась контора. Служитель провел их вглубь оранжереи, где Вера прежде не была. Спутница ее предъявила не-большой листок с чьей-то подписью, выбрала цветы, заплатив за два букета.
Не стану рисовать портрет пожилого дежурного, пропущу описание оранжереи, яркое разнообразие цветов – все это не имеет значения для нашей истории.
Женщина протянула Вере один из букетов, и пока они шли до остановки троллейбуса, она успела не только расспросить девушку, молчаливую и пе-чальную, об ее обстоятельствах, но и рассказать ей о себе, о том, что купила цветы исключительно для собственного удовольствия, потакая своему настроению.
Александра Львовна, как поняла Вера, была просто окутана нитями дружеских связей с самыми разными людьми, помогавшими ей не только по-купать наисвежайшие букеты ради своего каприза, но делать вещи почти не-вероятные. Она любила также помогать решать проблемы самым разным людям, повинуясь движению души.
Троллейбуса не было, и Александра Львовна позвала Веру пройти по парку поесть мороженое, рассказала про свою молодость и, заметив потеп-левший взгляд девушки, предложила ей помочь справиться с бессонницей. Сообщила, что у нее самой тоже был когда-то период, когда ей расхотелось жить, и ей помог один ученый доктор, которому она благодарна и, мало то-го, она может отвести к нему Веру, он поможет ей тоже. Она попросила запи-сать ей Верин рабочий телефон, и они расстались.
Вера не надеялась, что ей позвонят, ее чувства были заморожены и отравлены не столько таблетками, сколько привычной убежденностью, что она никому не нужна. Но через два дня Александра Львовна позвонила и вручила Вере записку с адресом. Легкая, нарядная и необыкновенная жен-щина, – подумала благодарная Вера, провожая ее на остановку.
На следующий день Вера стояла у пропускной будки, с высоким глухим забором, скрывавшим от посторонних взоров розовое, ничем не примеча-тельное здание в глубине двора. Веру пропустили, и далее указали, где каби-нет главного врача этого заведения.
Григорий Ильич Клейман был невысокий сорокалетний человек в белом халате. Он сидел и писал, как пишет всякий врач, бегло взглянув на Веру, он задал несколько вопросов. И может быть потому, что доктор не смотрел на нее, Вера, понимая, что другого такого случая может у нее и не быть, решила сказать ему все.
Зная, что с врачом и адвокатом нельзя лукавить, она рассказала, что еще два года назад бросила институт, как первый ее знакомый мальчик, подру-жив с ней некоторое время, исчез, не объяснив ничего, и она до сих пор не знает, что же в ней не так? Он был студентом и зачем-то женился на продав-щице из ларька «фрукты-овощи», стоящего прямо против его института, и даже переехал из общежития к ней домой.
Доктор оторвался от бумаг, взглянул внимательно и сказал:
– Продолжайте. Больше – о себе.
Она рассказала о своем сиротстве, утонувшей в реке матери, что она ра-ботает, учится вечером, устает и не может уснуть ночью. Когда доктор пере-стал писать, она замолчала.
Он спросил, чем Вера болела в детстве, каким образом утонула мать и знает ли она про своего деда и бабушку что-нибудь?
Вера помнила рассказ паромщика: в тот день собирался дождь, шла волна и он закрыл переправу. А этот шайтан взялся перевезти в лодке жен-щину, посчитав, что успеет до большой волны. А тут началось… Их так и не нашли – унесло течением.
– Думаю, – перебил Веру доктор, – мы оставим вас тут на время. По-смотрим.
Он вызвал звонком другого доктора, который записал все ее данные, стучал по коленкам, спрашивал, какой сейчас день, год, чем занимается Ве-ра? И она сказала молодому доктору честно, что ей не хочется жить. На что тот ответил, что ему все понятно!
Он дал Вере «Дневник» больного юноши. Велел прочесть и сказал:
– Интересно, поймете вы, что он зашифровал своими крестиками.
В «Дневнике» было много разных намеков, цифр и признаний. Вера не все поняла, но догадалась, что это, видимо, тест на ее самочувствие. Она обещала доктору, что сама напишет свой дневник. Доктор одобрил и принес на следующий день ученическую тетрадь и карандаш.
Записки о своем пребывании в больнице Вера подарит Григорию Ильи-чу, когда через неделю попросит отпустить ее домой.
Вера пила таблетки, писала «Дневник» и познакомилась со всеми обита-телями «тихого» отделения. Ее постель, за неимением свободного места в па-лате, помещалась в коридорной нише. Проходящие мимо женщины расска-зывали ей свои невероятные истории, про свои подозрения и страхи, мучив-шие их, кажущиеся вопиющие факты, доверяли Вере свои секреты и предска-зывали будущее. О себе Вере рассказать было нечего.
Григорий Ильич работал над докторской диссертацией о «первоначаль-ных формах психических расстройств». Он считал, что его диссертация по-может тысячам людей избавиться от депрессий и ложных шагов, совершае-мых больными в таком состоянии. И это было для него выше всех иных со-ображений. Например, таких, как может отразиться на репутации молодой девушки и, возможно, на ее дальнейшей судьбе факт помещения ее в эту больницу, пусть даже по просьбе его приятельницы? Таких вопросов он себе не задавал. В день посещений к Вере пришла малознакомая сотрудница с яб-лочной посылкой от Месткома. Это была не Диана, и Вера смутилась.
После посещения сотрудница оказалась в центре внимания на лестнич-ных площадках института, где всем желающим слушать говорила, что Вера нисколько не изменилась внешне.
– Но вы же понимаете, что просто так туда не попадают. Вера ничего не объяснила, только передала привет Диане, и т.д.
Репутация Веры погибла в тот же день. Никто не знал, за что же заперли ее? В отделе предположили, что виноват Борис. Но что же она натворила? Подробностей никто не знал.
Борис, услышав новость, ощущая себя человеком свободным и ничем не связанным с девушкой, передал пересуды матери:
– В институте болтают, что Вера попала в психушку из-за несчастной любви. Его упрекают взглядом женщины. У него и самого слегка щемило, потому что с некоторых пор он провожал с катка одну веселую девушку. Но мама успокоила его:
– Это судьба оберегла тебя. Ведь в будущем ее здоровье может ослож-ниться самым неожиданным образом. А хуже этого трудно предположить что-нибудь.
И Борис понял, что мама, как всегда, права, потом прислушался к мол-чанию своего сердца.
Через неделю Вера была уже на работе. Она показалась всем спокойной. И скоро все оставили ее в покое.

14.

Однообразно, то ускоряя, то замедляя бег времени, шли годы, завер-шившиеся возвращением Веры из Москвы с дипломом и подарками для Ин-ны и ее малыша. В первое же воскресенье Вера отправилась на Вишневую улицу.
Район, где жила Инна с родителями, был застроен двухэтажными дома-ми со скворечниками-дворцами на крышах, с голубями, собаками и садами, окруженными в разной степени красивыми заборами, с аккуратными асфаль-товыми дорожками, с тупиковыми переулками и особенной тишиной. Похо-жий на райский сад, окруженный прозрачным заграждением, участок Инны соседствовал с участком армянского семейства, гордостью которого был сын, студент и член компании «позолоченной» молодежи.
У Инны – отдельная комната с окнами в сад. Ее отец всегда стучит в дверь прежде, чем войти. В общей комнате у окна ему был поставлен стол для занятий. Но это был чисто психологический ход, ибо занятий у него ни-каких не было, и время свое он проводил либо в саду с газетой, либо на ве-чернем сеансе в ближайшем кинотеатре.
Когда к Инне приходили подруги, он оживал, вспоминал лучшие годы, когда был в моде поэт Северянин.
Мать Инны носила на голове старомодный чепчик с кружевом. С супру-гом они были одного роста, от них одинаково пахло лавандой, и вообще бы-ли похожи друг на друга. Они рады были бы общаться с соседями, но те го-ворили исключительно по-армянски и смотрели на соседей равнодушно.
Вера считала рождение у Инны ребенка событием замечательно счаст-ливым, мечтая о том же для себя. Посещать этот дом, играть в саду с младен-цем, помогать Инне по дому стало ее праздником среди будней. Иногда бы-вая в саду, она видела молодого соседа, идущего к калитке. Он молча кивал своей красивой головой, приподнятой над прямыми смуглыми плечами, по-крытыми легкой тканью светлой рубашки.
– Красавчик, ничего не скажешь, – соглашается Инна, глядя на Веру и своего сынишку. – Подумать только, я родила существо, которое буду лю-бить до конца своих дней. Что может быть в жизни ценнее и долговечнее? Вера искренно соглашалась с подругой, страстно желая себе того же.
Обе не заглядывали далеко в будущее, когда дети, взрослея, наполняют жизнь матери тревогой, жертвами и отречением от личного счастья.
Встречаясь в дни рождений, подруги делились новостями, разговор плавно переходил на тему странностей любви. О сексе не упоминали никогда, слово это связывалось тогда с понятием проституции. А Любовь – ведь это совсем иное!
Это слово будило у Веры воспоминание о детском страдании, пережи-том из-за мальчишки, троечника и хулигана, который кое-как закончив шко-лу, ушел в горы и стал не то инструктором, не то гидом, не то скалолазом. Он жил по соседству и совершенно не замечал Веру.
Диана в минуты откровения воспевала Любовь:
– Это ось мира, вокруг которой все вертится, вершина жизни. Что она стоит любой жертвы и жаль, что не бывает вечной.
Для Нины, мрачной и замкнутой, Любовь была ловушкой и проклятием плоти. Она читала когда-то Брема «Жизнь животных» и находила много сходства у человека не только с обезьяной. Девушки смеялись и не соглаша-лись.
Людмила отвечала продуманной речью:
– Никто не знает, что каждого ждет за поворотом. Надо быть готовым принять все, что предложит Судьба. Но Людмила лукавила. Ее саму сегодня ждет чужой муж. Она сама выбрала его из окружающих мужчин, позволив ему думать, что это он выбрал ее, влюбился и теперь терзался, не решаясь ни на что. Два года длился этот тайный роман, пока, наконец, все не разреши-лось само собой. Его супруга ушла, уехала, исчезла на несколько лет.
Со временем у Людмилы достанет ума дать ему после женитьбы свободу посещать первую семью и дочь в будни и праздники. Но тогда на девичнике Людмила говорила вдохновенно:
– Если для вас «все стало вокруг голубым и зеленым», если вам пока-жется, что вокруг «вечная весна» – это Любовь. You fall in love! И пусть кто-нибудь попробует ей противостоять.



15.

– Наказывает ли Бог того, кто из-за лени достать кошелек, проходит ми-мо нищего, успокоив себя тем, что у просящего следы пьянства на лице? Бомж живет одним днем, знает, что умрет на улице, если будет холодная зи-ма, так почему ему не напиться? – думает Людмила, обещая подать милосты-ню в следующий раз.
Она обдумывает очерк о характере русского человека, который, по ее мнению, мало меняется внутренне с течением времени. Бунин, обладающий сверхчувствительностью к русскому миру, лучше других (вместе с Пушки-ным и Аксаковым) описал этот тип.
Яркий пример – отец Бунина, беспечный в делах, разорился, оставив де-тей без средств. А дети прощали и любили его.
Только русская старуха в забытой Богом деревне может искренне отве-тить на вопрос журналистки:
– Как вам тут живется, бабушка?
– Слава Богу, все хорошо! Смирение и согласие со своей долей и упова-ние на Бога, часто встречаются и сейчас среди русских людей.
Внимание Людмилы привлекла женщина, склонившаяся над валявшимся на снегу пьяным молодым человеком. Она старается помочь ему встать на ноги со словами:
– Поднимайся, а то простудишься и у тебя не будет детей.
Другие прохожие стараются не замечать происходящее.
Людмиле сегодня предстояло увидеться с Инной, которая нуждалась в ее совете относительно предстоящего замужества. Но если человеку необходим чей-то совет в таком деле, то лучше не выходить.
– Я честно должна сказать это Инне, – решила Людмила, для которой страсть решает все. Но ей также было известно, что Инна рассуждает иначе: любовь и секс – разные вещи и могут существовать отдельно одно от друго-го. Именно из-за противоположности их точек зрения Инна решила погово-рить с подругой. У той не было особых претензий к жизни. Ребенок забрал в плен всю ее душу и мечты. Мужчина существовал где-то на обочине ее жиз-ни, был как-то даже лишним.
С мамой-помощницей, подругами и работой жизнь ее была полна и зна-чительна. Правда, мама порой твердила, что мальчику нужен отец, что жен-ское воспитание повредит ему в будущем. Инна вслушалась, огляделась вни-мательно вокруг и нашла, что один из молодых людей в институте слишком часто пересекает ей дорогу. Отметив, что он недурен собой, воспитан и сво-боден, она пригласила его в гости. Виктор, плененный ее женственностью и простодушием, скоро сделал ей предложение. Он поделился своей мечтой по-ехать с ней в Сибирь работать на строительстве Братской ГЭС.
Инна обещала подумать. В это время умер ее отец и, похоронив его, они с матерью обменяли свой домик на благоустроенную квартиру в одном из микрорайонов города.
Помогая с переездом, Виктор, получив от Инны согласие на брак, пере-ехал к ним. Но скоро она заметила, что к ее мальчику он совершенно равно-душен, и поделать с этим ничего нельзя. Ребенок надоедал ему бесконечными вопросами и был непонятен ему странным интересом к автобусам. Малень-кий Саша играл сначала с игрушечными автобусами, а потом, подрастая, за-интересовался настоящими. Он любил ездить с мамой, знал все остановки и помнил все маршруты. А если он играя, отказывался от обеда, то мама гово-рила: автобус № 13 выехал на свой маршрут. Саша открывал рот и ел бу-терброд, который въезжал под этим номером прямо ему в рот.
Однажды Саша играл во дворе. Припертый к стене мальчиками вопро-сом: кто твой отец? – честно ответил: не знаю. И тогда они популярно объяс-нили ему, как называется его мать. Саша пришел домой с этим словом. Обычно невозмутимая, Инна была неприятно поражена. Вопрос об отце надо было решать. А то время был большой ажиотаж по поводу великой стройки коммунизма, и Инна решила, что Виктор поедет сначала один, а потом прие-дет она с Сашей.
После отъезда Виктора, соседи оживились, обсуждая на лавочке новых жильцов, которые жили непонятной жизнью и не торопились поделиться сво-ими секретами. Судачили: старуха-то носит чепчик, молодая такая важная, а мальчишка отца не знает…
У Инны было время обдумать свое положение. Но чем больше она ду-мала, тем труднее ей было принять решение. Мама советовала оставить Сашу дома, поехать одной к Виктору в Сибирь, что очень важно для будущего Саши. Тут ей и понадобился совет подруги.
Философия Людмилы проста: родить ребенка по страсти, разумеется, по личной страсти. Если ради этого надо увести чужого мужа, то моли Бога, чтобы он не оказался мужем твоей подруги. Далее любовь должна завер-шиться браком, и будь что будет.
Но у Инны ситуация иная. Оставить Сашу она не в силах. Взять его с со-бой и оставить мать одну она тоже не может.
– Выход один, – говорит Людмила, – остаться всем дома.
А Виктор настойчиво звал, торопил (о Саше не спрашивал). Саша, меж-ду тем, простудился и заболел. Инна написала Виктору, что в ближайшее время приехать не сможет. Потом случилась командировка, так прошел ме-сяц. Из Сибирской дали приехала сослуживица и туманно сообщила, что Виктор там не скучает и пользуется успехом у дам. Инна из гордости ответи-ла, что этого никак не может быть, но сама в душе поверила. Разводиться ей было не нужно, поскольку зарегистрировать брак вовремя она не удосужи-лась. Оказалось, что так даже проще. Виктор, конечно, славный парень, но не единственный на свете, а для Саши отец – никакой.
Инна поменяет место работы, устроится ближе к дому. По прошествии времени у нее появится обожатель – немолодой мужчина. Вот так и вышло, что для нее любовь, брак и секс не совпали по времени. Она плыла по тече-нию, не сочиняя далеко идущих планов: пусть идет, как идет.
Когда Саша вырос, никто не удивился, что он выбрал институт дорож-ного транспорта. Видимо, отец его Янис передал ему бродячий ген по наследству.

16.

Любимые теткой пельмени из магазина, тушеная капуста в интернате и каша в студенческие годы – это почти все, что знала Вера из кулинарии. Ко-гда она после окончания института получит отдельную комнату с газовой плитой и горячей водой, у нее появится досуг, который она посвятит изуче-нию кулинарного искусства.
Занятие это утешит ее в грустные часы и восхитит результатом. Она за-ведет тетрадь, куда будет записывать все, что покажется ей вкусным и ориги-нальным. Рецептов наберется так много, что угостив однажды Александру Львовну обедом, скажет ей, будто мечтает написать книгу по кулинарии. Например, под заглавием «Все из муки». Александра Львовна горячо под-держит идею.
Вера любила встать пораньше, когда прозрачный месяц начинает таять в небе, и приготовить завтрак и ужин, чтобы после работы быстрее утолить голод. Ей исполнилось тридцать лет, когда подошла ее очередь в профсоюз-ном списке на получение квартиры.
По случаю новоселья собрались все ее подруги, в том числе была при-глашена Александра Львовна. Вечер был полон исповедальными речами и советами, как жить Верочке в ближайшем будущем.
– Разве можно издать книгу, не будучи профессионалом? – спросила Людмила.
– Нет ничего невозможного, – возразила Александра Львовна и обещала Вере найти иллюстратора среди своих знакомых художников для кулинар-ной книжки.
Мало того, когда книга была закончена, Александра Львовна пристрои-ла ее в издательство, обещавшее опубликовать ее через два года, не раньше.
Но еще прежде, чем книга будет закончена, с Верой случилось то, что когда-нибудь случается с каждой девушкой, мечтающей о любви и уставшей от одиночества.

17.

Как-то, возвращаясь с работы ранней осенью, Вера, шурша листьями и любуясь облаками в синем небе, забрела в переулок, где когда-то в краю са-дов и скворечников жила Инна. Покидая переулок, Вера носом к носу столк-нулась с Артуром, бывшим соседом Инны. Он стоял перед ней и был неузна-ваем. Мятая одежда, вид самый удрученный. Словно его только что выпу-стили откуда-то, где ему было плохо.
– Как не похож он на себя прежнего, – подумала Вера.
Она не была знакома с ним официально, но проходя по дорожке к ка-литке, он кланялся девушкам в саду.
Ей было известно, что после какого-то скандала семья его невесты отка-зала ему от дома. Оба семейства рассорились, и виной всему был Артур. Ро-дители его уехали на родину, оставив сына закончить институт.
– Что же с ним случилось? Он явно не состоялся, – подумала она. Теперь он стоял и смотрел на Веру, на милое выражение ее лица. И в эту минуту он странным образом вписался в ее мечту: родить ребенка от знаменитого ша-лопая, который не станет докучать ей потом, потому что она ничего ему не скажет. И женское чутье не обмануло ее. Он пошел рядом, приобняв Веру за плечи, как старого друга, вспоминая былую соседку, повел ее окружной до-рогой через садовую калитку к дому, обещая не обидеть ее ничем.
Ни о какой любви и верности Вера не помышляла, когда Артур, войдя в дом, потянул ее к себе и поцеловал молча где-то около уха. Вера не отвела его рук.
Он усадил ее в кресло и пошел в ванную, предложив купаться вместе. Но заметив ее замешательство, не настаивал. Потом Вера, под теплым душем приходя в себя, медлила и молилась, Артур, переодевшийся в красные шор-ты, накинув на нее полотенце, потянул за руку в сумрак соседней комнаты. Снял с нее купальную простыню, и Вера закрыла глаза.
Она не открыла их до самого конца и не увидела ни нежности, мельк-нувшей в его черных глазах, ни улыбку с белыми зубами, ни слезы.
Уже заполночь они пили чай с вином, ели бутерброды. Артур был вни-мателен и молчалив.
Вера по неопытности не обратила внимания на одну подробность, когда они вновь занялись любовью. Ей казалось, что Артур не очень доволен ею, и это чувство мешало ее ощущению. Это действо было необходимо и имело разную ценность для них обоих. Он молчал, и ей было неловко. Но в конце концов она поняла с восторгом, каким даром наградил Бог людей, позволив им любить. Глаза ее были полны слез…
Утром, встав пораньше, Вера ушла, попрощавшись жестом с открыв-шим глаза Артуром. Она еще долго перебирала в памяти подробности небы-валой ночи, запах его кожи, напоминающий сушеные табачные листья, ее шелковистость, силу и нежность его рук. И зная, что больше никогда не уви-дит его, постарается, по крайней мере, избежать неловкости и смущения. Ни-кто и никогда не говорил Вере, что она хороша, любима или необыкновенна и мила. Артур – красавец-мужчина, он уж конечно забудет ее через пару дней.
Но это было неважно. Важным было то, что она родит. И это сделает ее жизнь полной и счастливой, она отдаст ему всю свою любовь. Она будет лучшей матерью. У Артура порода видна во всем. Вера вычислила время возможных родов, сверила его с астрологическим прогнозом и Китайским календарем, с радостью узнала что звезды на ее стороне, и все будет отлич-но.
Ночью ей приснилось шоссе. Она идет в мерцающем свете. Шоссе при-водит ее в район, где много лет идет без видимого успеха секретное строи-тельство. Участок огорожен и разрыт, солдаты, стоящие прежде по перимет-ру, исчезли, в заборе выломаны дыры. Кругом груды металла, машины, кирпичи…
Дальше Вера идет по убитой глиняной дороге. За спиной, к плечам при-вязан ее ребенок. Она чувствует его теплую тяжесть. Вдали за чередой хол-мов – шоссе с редко бегущими автомобилями. Вера минует участок, ее обго-няет старуха с клюкой. Впереди река, неглубокая, но вдруг переполняется бурным потоком. Далее начинается абсурд: Вера подходит к потоку, а вода превращается в цементный раствор. Старушка увязла по колена, и Вера ре-шила подождать, пока цемент затвердеет. Шоссе маячит на горизонте и ни-сколько не приближается…
Проснувшись, Вера понимает, что спала в неудобной позе, плечи устали вовсе не от тяжести ребенка.
В консультации, куда она обратилась, чтобы встать на учет, ей объяви-ли, что она не беременна. Разочарование было так велико, что она сначала не поверила, а потом прежние страхи, что она неполноценна, ввергли ее в уны-ние. Конечно, Артур не дурак, он наверное принял меры, решила Вера, вспомнив одну непонятную подробность той ночи.
Людмила, пришедшая на пирог, заметила печаль Веры и постаралась ее ободрить:
– Я согласна, что любовь должна быть жертвенной, дающей, лишенной эгоизма. Но это хорошо в теории. В жизни необходимо, чтобы было сильное плечо, добрая рука, умное понимание, одобрение, сочувствие и поддержка. А это – брак. Необходимо – замуж .Иначе в документах о рождении будет ука-зано, что отца нет. Ты будешь получать от государства ничтожную сумму, чувствовать себя ущербной, зная, что думает о тебе официальное лицо, счи-тающее, что эти деньги – из ее подоходного налога. Это какую надо иметь толстую кожу? Далее: что скажет Вера сыну на его вопрос об отце? Что он разбился на самолете? Малыш поверит, пока его не просветят во дворе.
– Ты, Вера, должна согласиться со мной, что Всевышний лучше распо-рядился твоей судьбой, чем ты сама.
– Никто не знает, что ждет тебя за поворотом! – закончила Людмила свою знаменитую речь.



18.

Говорить легко, когда надо поддержать и ободрить друга.
Когда Вера получила квартиру, новоселье совпало с ее юбилеем, а два года спустя, вышла ее книжка небольшим тиражом. И жизнь потянулась од-нообразной чередой дней.
– Ах, зачем я живу? – думает Вера. – Зачем каждый человек живет на Земле? Она вспомнила приведенные Людмилой слова философа Афинской школы: «Человек сначала должен познать себя, потом преодолеть в себе то, что мешает ему на пути к совершенству». Для решения этих задач человеку требуется целая жизнь, ибо нет предела совершенству. В этом смысл и сча-стье. «Каждый день уносит частицу бытия».
Проблемы деторождения занимали Людмилу лично. У нее был супруг, дом, у супруга были дети, и он спокойно относился к тому, что Людмила не рожает.
– Конечно, каждая женщина должна родить. Это ее прямое назначение. Родить и вскормить сама, а не помещать свои замороженные клетки в чужую утробу. От такого кошмара могут вырасти только отморозки. А родителям придется всю жизнь врать и притворяться друг перед другом, будто они лю-бят ребенка, в чьих жилах течет кровь суррогатной матери. Это нельзя за-черкнуть в подсознании и годится только для пиара.
Против модной научной концепции «химии любви», против навязчиво распространяемой «практики секса» Людмила сформулировала свою соб-ственную «формулу любви». Ее собственное чувство полноты жизни не мо-жет удовлетвориться браком и деторождением, как Инна, плывущая по тече-нию, или как Вера, которую сиротство и разные лишения приучили к скром-ной доле довольствоваться малым – родить.
Людмиле этого мало. Человек смертен. Его жизнь будет оправдана то-гда, когда он выполнит долг перед собой и людьми и будет иметь надежду на их благодарную память, то есть на некоторое бессмертие не только биологи-ческое, но и духовное!
Популярные у журналистов понятия о сексуальной свободе, отмене кате-гории совести, пренебрежении моралью были ей чужды, не интересны.
Всех занимают истории звезд, как правило, тративших первую часть жизни (детородную) на дешевую погоню за популярностью, успехом и день-гами. Потом, состоявшись, нахватавши, спохватившись, начинают пачками усыновлять африканских детишек, поручая далее их заботам нянек, хвастаясь на весь мир своей благотворительной миссией. Это, безусловно, благород-ный акт, но где тут счастье матери? Это тот же суррогат.
В восьмом часу, когда шумно выкатывают мусорные контейнеры из до-мов, улица заполняется студентами, снимающими жилье; женщины выводят собак на прогулку; приезжает молочник, и встает солнце. За трудами конча-ется день, быстро мелькнувший во времени, но растянутый вширь из-за мно-жества вобравших в себя событий дня, слов и поступков, чувств и потерь.
Людмила пишет страницы, пока не погаснет последний луч в окне напротив, «Эссе о счастье».
Человек, зная о своей непременной кончине, понимает, что жизнь он по-лучил в подарок ни за что. И в этой жизни у каждого бывают минуты, а то часы полного счастья. Он испытывает естественное чувство благодарности к тем, кто способствовал его переживаниям блаженства. И ему представляется, что именно ради этих минут слагалась его жизнь. Мысль, что он тоже должен содействовать счастью других людей, может составить смысл и назначение его жизни. Это закон справедливости.
Когда человек одарен, он может украсить жизнь большему числу людей, созвучных его душе, оставить им что-то прекрасное и остаться в их памяти дольше своей жизни. Это и есть бессмертие.
Но прежде всего надо избавиться от недостатков, родить ребенка и научиться говорить «нет».
Людмила идет с сумкой из магазина, прикрывая лицо от ледяного ветра другой рукой. Ее обгоняют двое: высокий юноша, похожий на студента, и маленький постарше, азиат, говорит:
– Выручайте, сто монет не хватает на проезд,.
– Когда мне в вашем возрасте не хватало на трамвай, я шла пешком, – отвечает Людмила. – Не выручу!
Увидев, как второй смутился и отвернулся, Людмила тут же раскаялась, вспомнила свою бедную юность.
– Эх, надо было дать им монеты. Но потом вспомнила, что ей необходи-мо иногда говорить «нет».
На писание своего «Дневника» Людмила смотрела как на исповедальню. В один из дней она записала, что хочет родить мальчика. В народе говорят: «папенькина дочка, маменькин сынок». Супруг ее оказался настоящим муж-чиной, он все умел делать дома руками, несмотря на ученую степень, все начатое доводил до конца.
Но оставлять его одного без женского внимания, когда уезжаешь по за-данию редакции, ей не хотелось. К тому же ожидалось прибавление в семей-стве. Выход один: позвать из далекой Сибири свою двоюродную тетку, кото-рая давно просится пожить в городе, узнать, как там люди живут, если нет ничего своего, а все надо купить.
– И где же столько денег напасешься, – спрашивала она, – когда огорода нет?
Тетя приезжала в гости с запасом сушеных грибов и малины. Она люби-ла в каждое кушанье добавлять грибы (для запаха) и от всех болезней ле-читься настоем из сухой малины. Письмо с приглашением было отправлено, и Людмила уехала в свою последнюю командировку туда, где будет построе-на АС, писать очерк о быте и мечтах строителей будущей атомной станции. Последнюю потому, что ей предстояли роды и новая работа в издательстве.





19.

Накануне Вере исполнилось сорок семь лет. Не спеша шла она посреди бульвара после работы домой. Широким шагом ее обогнал мужчина. С неко-торых пор она перестала обращать внимание на посторонних.
Как воспитанный человек, который всегда поступает так, чтобы другим было комфортно, она посторонилась, а потом решила присесть на лавочку, ибо дома ее никто не ждал.
Мужчина, обогнавший ее, вдруг обернулся. Смешная походка, небритое лицо.
– Вера, это ты?
Она с трудом узнала в нем того, кто провожал ее когда-то с вечерних лекций домой. Да, это Григорий Рябов.
Если большая часть студентов не посещала лекций и являлась на сессию, сдавая экзамены и зачеты абы как, Вера и Рябов занимались с усердием, са-мостоятельно выполняя все письменные задания, поскольку студент должен был представить справку на место работы о полной сдаче экзаменов. Иначе его лишат зарплаты за сорок дней, начисляемой за период сессии. Это не могли позволить себе ни Вера, ни Рябов.
Сейчас он был словоохотлив и оживлен, перескакивал с предмета на предмет и выглядел победителем.
Вера не поняла, отчего: то ли он был доволен собой, то ли рад встрече. Вера слушала его спокойно. Она давно перестала волноваться по любому поводу. Но она заметила, что кольца на руке его не было. Заметила потому, что смотрела не в лицо, а на руки, слушая его отчет о делах.
Дня через два, когда по расписанию у Веры была назначена стирка, Ря-бов явился, коротко стриженный, с цветами, и улыбнулся при виде фартучка на ее, все еще тонкой фигурке. Рябов приглашал ее погулять. Но она извини-лась и отказалась. Правда, напоила его чаем.
Рябов был скорее удивлен, чем обижен. Он и прежде не очень понимал, почему, например, она охотно соглашается, чтобы он проводил ее поздним вечером до дома, но отказывается встречаться с ним в воскресенье.
– Неужели нельзя было отложить стирку и снять фартук? – изумилась Людмила.
– Разве ты не знаешь, что одинокие люди – самые большие эгоисты? Мне скучно и лень напрягаться. Зачем идти на свидание?
Дело было вовсе не в стирке, хотя порядок в делах содействовал боль-шему комфорту в жизни.
Кроме того, Вера считала, что человек должен каждый день заслужить свой отдых трудом и хотя бы одним добрым поступком. В душе ее что-то давно погасло. Осталось никого не беспокоя, прожить оставшиеся годы.
Порою Вере снился сон: она выходит на балкон и видит, сидит мальчик лет шести, закутанный в плед. В другом сне она видит только следы его пре-бывания в своей комнате: на полу брошенный плед, который обычно лежал в качалке на балконе. Кто принес его сюда? Это какая-то мистика, – думает Вера. Как-то она увидела того же мальчишку во дворе. Он выглядел опрят-ным и веселым, но при ее приближении исчез и следов не оставил.
Вера подумала, не заболела ли она? Людмила советует пойти к психоло-гу, но Вера заверила, что сны эти сладкие, и она готова смотреть их беско-нечно.

20.

Веточки и листья за окном корчат рожи, иногда складываясь в профиль. Понедельник. Дождь. Холодно. У тебя есть все, что нужно для спокойной и счастливой старости. Ты вдова. Сын твой вырос. Прошло время, когда ты плакала об утрате. Ты совершенно свободна. Можно не торопиться никуда и в этом, оказывается, есть удовольствие.
Когда торопишься, нервничаешь и даже приходишь в отчаяние, если что-то мешает и останавливает тебя. А сейчас? Сейчас тебе кажется, что до-ждю не будет конца, и что одиночество, которое ты любишь, навсегда.
Людмила сама организовала свое бытие.
– Рак-отшельник, – назвала ее соседка. Она – быстро, а друзья – посте-пенно, поняли, что ей хорошо и комфортно одной.
Соседка не заходит, приятельница не звонит, поняв, как тяготит ее полу-часовой разговор о всякой дребедени. Беседа о политике напоминает рассказ о «пикейных жилетах». Все так. Но когда дождь вчера и позавчера, и ты бо-ишься, что он будет лить, как в Макондо, неделю и месяц, и солнце в конце концов погаснет, как пугает РНН, ты падаешь духом.
В детстве Людмила не помнит ни одного дождливого дня, кроме разве одного майского ливня с радугой, веселого дождя, когда вода тут же уходила в песок дорожки, не создавая луж, и дети прыгали босиком.
Вспомнился Пушкин: «В тот год осенняя погода стояла долго на дво-ре…». Значит, все это уже было и будет…
– Где же теперь подруга детства Нина? Неприятно вспоминать ее мрач-ное, недовольное лицо рано постаревшей женщины, оставлявшей после свое-го ухода тяжесть на душе. Людмила, более или менее, понимала всех, с кем сталкивала ее жизнь, кроме Нины. Она сама, ее несчастья и, главное, образ мыслей был непонятен и неприятен.
Например, почему у Нины болит печень? Есть мнение, что печень (кроме алкоголиков и больных гепатитом) заболевает от зависти. Но кому из подруг Людмилы могла бы завидовать Нина? В гостях Нина сидит мрачнее тучи, молчит, жует. Она никогда не поднимет тост ни за что! И всем хочется, чтобы она ушла поскорее. Например, она не могла завидовать Вере, получившей заочное образование, которое Нина называла уничижительно «заушным».
У самой Нины был красивый диплом Тимирязевской Академии, кото-рый, правда, ей почти не пригодился, поскольку работала Нина всегда не по специальности, и тем не менее, она гордилась им. Нина не могла завидовать своей подруге, супруг которой оказался пьяницей.
Нина не могла завидовать Инне, у которой не было никакого мужа, а сын смешно увлекался автобусами. Глядя на безмятежное и счастливое лицо Инны, она называла ее инфузорией.
У всех других не возникало мысли жалеть Инну, как одинокую мать, родившую по страсти предмет ее любви и забот, которые плавно переместятся на внуков. Вера мечтала о такой доле. И ниу кого не болела печень.
Инфузория! При ней Вера стеснялась сказать тост, только Инна могла, со своим добродушием, спокойно обходить вниманием мрачную фигуру Нины, странной женщины. В ее коричневых глазах, на смуглом лбу было ясно написано: – Вы все притворяетесь. Все плохо, а Инна – дура.
Но Инна прожила свою жизнь без ссор, разводов, измен и прочих не-приятностей. И у нее была здоровая печень и хорошее настроение.
Нина не могла завидовать Диане, которая в присутствии ее демонстра-тивно молчала, а после ухода ее спрашивала Людмилу:
– Зачем ты опять пригласила ее?
Диана, перед тем, как затеряться на дорогах Европы, посетила Грузию по приглашению старого друга.
В горной деревушке у нее случился горячий сумасшедший секс с чело-веком, обремененным семьей. Соседи пригласили ее в гости. В деревне все были в родстве. Она увидела хозяина и поняла, что пропала. Внешне соблю-дая приличия гостеприимства, тот человек ухитрялся посещать ее ночью. Его старая мать, посвященная в тайну, не выдала их. Диана вернулась домой, но роман этот продолжался еще много лет, до самой его смерти.
Ей казалось, что они, рожденные оба в стихии Огня, созданы друг для друга. Он умер от инфаркта в пятьдесят два года, о чем известила Диану те-леграммной его мать.
Эта невероятная и потрясающая история тронула всех подруг, кроме Нины. Та только поморщилась. Она морщилась всякий раз, когда заставала дома у Людмилы кого-нибудь. Скоро она перестала приходить вообще. За-висть ко всем, кто улыбается, смеется и не боится ничего.
У Нины была квартира, два сына, шуба и бриллиант. Супруг не выдер-жал ее мрака и ушел. Едва ли она завидовала той женщине, к которой он ушел. Она скорее ее презирала, поскольку та работала бухгалтером на авто-базе, и кроме всего, у той был дефективный ребенок от пьяницы, ее первого мужа, то есть для Нины не было человека более презренного. А он предпочел ее!
– Может, это было причиной ее болезни? – думала Людмила, жалея ее.
Так Людмила и не смогла понять и узнать человека, с которым бок о бок прошла ее жизнь с самого детства.
– Как это может быть? – удивлялась она, считавшая себя способной чи-тать чужие мысли, угадывать тайны, даже предсказывать будущее тому, кого хорошо знала и чувствовала.
Любя и одинаково уважая своих подруг, Людмила заметила, как по-разному они приходят к ней в гости. Одну (Нину) надо обязательно пригла-сить по телефону. Другая (Инна) может придти без приглашения, и когда ей вздумается. Одна непременно несет в подарок цветы или конфеты (Вера). Другая (Диана) считает подарком свой визит.
Людмила просит приходить просто так, но тщетно. И наблюдая за людьми вообще, пришла к выводу: чем меньше ценит человек свои личност-ные достоинства, тем более ценный приносит подарок при каждом удобном случае. Она даже попросила Веру разделить ее мнение на этот счет. Но Вера, поняв ее намек, сказала
– Просто, у меня нет на свете друга, дороже тебя.
Людмила по себе знает, что человек, сетующий порой на свою долю, помня несчастья и обиды, живет с горечью до тех пор, пока жизнь не подарит ему блаженство счастья. И тогда он, благодарный, понимает, что все пережи-тое было не случайно и не напрасно, и даже предки его причастны к его сча-стью, и все повороты судьбы вели его в этом направлении. Бог все видит и знает. Он справедлив, распределяя блага среди людей.
– Получилось высокопарно, как у Козьмы Пруткова, – подумала Люд-мила и хотела удалить листок, но потом оставила: – Дам прочесть Вере.
Овдовев, Людмила поменяла жилье. В просторном доме одиночество ощущалось меньше. Привлек ее вид из окна. Сквозь деревья сквера на рас-стоянии видна была лента шоссе с бесшумно мчащимися автомобилями днем, или красные задние огни машин, застрявших в вечерних пробках.
– Зачем я пишу о жизни обычных людей, чьи судьбы лишены ориги-нальности и блеска, и замечательны только тем, что оказались моими друзь-ями? – Это моя дань.
Это будет память о живых непридуманных людях. И она проживет дольше, чем они сами. «Слово долговечнее жизни».

21.

Диана была легкой на подъем. Во время командировок и отпусков она объездила всю страну. Благодаря своей миловидности и общительному нра-ву, легко заводила друзей, приглашающих ее в гости. У нее не было семьи и детей, но была многочисленная родня, были романы без драм, и ни в один из дней она не ощущала себя одинокой или никому не нужной.
Когда упал «железный занавес», она пригласила Людмилу поехать в Ев-ропу путешествовать автостопом.
Мысль эта показалась Людмиле совершенно дикой. И Диана укатила од-на. А Людмила спустя два месяца получила письмо, где Диана писала, что лучшее место из виденных ею в мире до сего дня находится в Грузии.
Человеку всегда чего-то не хватает. Вот дождь. Идет день, другой. Све-жий воздух с ароматом травы и земли. Дыши, наслаждайся. Но серые небеса с темной тучей действуют угнетающе, и ты не идешь гулять.
«Человеку нужно многое, но еще большее ему совсем не нужно». О, Мелвин Брэгг, ты абсолютно прав.
Дни мелькают быстро, только часы от четырех до шести еле тянутся по-чему-то. А еще уверяют, что время – категория на Земле абсолютная. Оно также относительно, как возраст человека.
В стране наружное благоденствие. Президент пригрозил, что сурово накажет тех, кто только подумает устроить у нас «Майдан». Но он не вечен.
Куда бежать, если случится? – В Россию. В мире не так много стран, где правительства дружат с совестью и уважают нормальные человеческие цен-ности. Путин – лучший президент из всех предыдущих после Столыпина.
Диана опять уехала за рубеж, посмотреть пригожую Европу, и опять не глазами туриста, которого возят автобусом из отеля в отель, обедающего в ресторане этажом ниже, а глазами и кожей человека совершенно свободного, почти бомжа, с рюкзаком за плечами.
– Сумасшествие, – думает Людмила и напрасно ждет вестей от «блудной дочери». Но она и представить не могла, даже в дурной сне, что Диана не вернется вообще и затеряется на дорогах чужого мира.
Ей самой было хорошо и комфортно только у себя дома, в стране, где родилась, в своем одиночестве.
– «Остановись, мгновенье!» – часто просила она. Ведь именно в мгнове-нии делаются открытия, пишутся шедевры, совершаются подвиги. Вдохнове-ние, озарение дают результат и цену краткой человеческой жизни.
Иногда приходит страх за будущее. Что может быть хуже, чем когда у человека разрушается жизнь? Как войдут люди с бритыми затылками и стер-той внешностью, выгонят тебя на улицу? А там холод и мрак…
Наедине с собой было спокойно и комфортно. Воспоминания об умер-шем муже сплошь состояли из приятных или забавных моментов. Все непри-ятное было давно прощено и забыто.
К семидесяти годам лицо Людмилы покрылось сеткой мелких морщин.  Боли в суставах напомнили, что пора заняться собой. Какое наслаждение просто не спешить, делать все медленно, ощущая каждое мгновение бытия.
В тот день, проснувшись утром, она увидела мир, украшенный ярко-синими прозрачными кружками, сияло солнце. Первой ушла Нина. Ее мучи-тельная кончина были диссонансом в этом лучезарном пространстве. Рак пе-чени. Так никто из нас не узнал ее тайны. Видимо, легкую смерть надо за-служить.
Следующая смерть унесла Инну.
Когда зазвонил телефон, Людмила не спеша подошла снять трубку. Прежде, услышав междугородний звонок, она неслась к телефону, боясь, что не успеет, и сыну скажут, что абонент не отвечает, и он встревожится. Теперь спешить не надо. Но то, что ей сказала трубка, было почти невероятно: Инна, безгрешная, защищенная со всех сторон, умерла дома в своей постели вне-запно, когда по стечению обстоятельств дома не было никого…

22.

На одной из последних встреч за столом Вера поделилась с подругами итогом своих кулинарных познаний.
Главное украшение любого блюда это – несколько горошин черного перца. Когда горошину разжуешь, непременно испытаешь миг вкусового наслаждения. Это – раз. В каждое блюдо надо добавить ложечку сахара, вкус будет богаче. Это – два. И, наконец, соединять воедино можно только те компоненты, которые нравятся вам каждый отдельно. И нельзя добавлять никакие остатки еды в салат!
Это сказано было в последнюю встречу. И мы не сразу узнали, что Вера умерла. Соседка постучала в ее дверь, но ответа не получила. Припомнив, что не видела ее уже несколько дней, забеспокоилась и позвонила в полицию. Веру нашли лежащей у стола. Все было залито кровью. Следователь опреде-лил, что взорвалась лампа со стеклянным плафоном, осколки разлетелись во все стороны, и несколько попали в руки и шею. Конечно, Вера пыталась за-жать рану, но кровь остановить ей не удалось.
Все хлопоты Людмила взяла на себя. Ей остались кошка и книги – глав-ные друзья Веры по жизни.
Людмила пережила всех своих подруг. Они уходили одна за другой. Однажды настал ее черед.
Она считала, что жизнь ей удалась. Случилось все: совпадение мечты и профессии, брак по страсти, рождение сына. Смерть свою воспринимала как переезд по новому адресу. Она знала, где ее похоронят.
А перед тем, как уйти, примерно за час до кончины, она включит сама, или попросит включить «Реквием» Моцарта, диск, который всегда заставлял трепетать сердце. Большего желать она не может. Не нужно держать уходя-щую за руку, она уже в пути… Но чаще все случается иначе.
Вторую неделю Людмила не выходит из дома, боясь упасть на улице и оказаться на полу морга, в общей куче женских трупов, до тех пор, пока крюком ее не протащат по полу к обитому металлическим листом столу. А ведь в это время душа ее еще не покинет мир. Лучше быть в это время дома.
Лежа лицом к окну, она часто впадает в забытье. И видит короткие яркие сны. Будто вышла она ранним утром из дома. Над ней прозрачно-белая луна склоняется к западу и будто зовет ее с собой.
Людмила выходит на шоссе, идет по белой разделительной полосе. До-рога уводит в серебряную даль, под высокую арку из крон деревьев. Луна пропадает – растворяется в синеве.
Высокие тени машут ей белыми рукавами, зовут, превращаясь в белые облака. Людмила бежит навстречу, в своей легкой блузе, с поднятыми рука-ми, похожая на птицу, когда та на взлете ловит ветер под крыло.
Бежит, что есть духу, вперед и выше, вдруг умирает на бегу.



2015 г., февраль