19 мая. Четв. Продолжение 1

Припоминаю случай, произошедший со мной во время второй институтской практики на московском машиностроительном заводе «Авангард». Я работал в слесарно-сборочном цехе слесарем в бригаде Деда, девять из десяти слов речи которого были нецензурными. Как-то однажды, когда я вполне освоился с работой (работа была сдельная) и самостоятельно обрабатывал отсек изделия, администрация цеха снизила стоимость обработки отсека копеек на 60, то ли с целью поднять производительность труда, то ли с целью снизить себестоимость продукции. Как только рабочие бригады узнали об этом, сразу же прекратили работать, хотя они выполняли по нескольку норм в день. Некоторые из них подходили ко мне и предлагали проявить солидарность с ними, т.е. тоже отказаться от продолжения работы, на что я не соглашался, выступая таким образом в слабой роли «штрейкбрехера». Микрозабастовка продолжалась до конца работы, пока администрация не восстановила прежнюю стоимость обработки отсека. Этот случай показывает, насколько сильно рабочий класс отстаивает свои интересы, а не интересы государства, мощно отстаиваемые когда-то их предками.
В армейской авиации рабочий класс – это прапорщики и сержанты сверхсрочники – старшие механики. У них постоянные оклады и работают они по приказу. А приказ можно не выполнить или выполнить не полностью, что зачастую и случается. Для контроля исполнения приказов служим мы – младшие офицеры. Контролировать приходится всегда, потому что всегда сталкиваешься с нежеланием у прапорщиков работать. Надо стоять у них над душой и постоянно напоминать то, что им необходимо сделать. Нежелание работать органически связано с нежеланием творчески развиваться, т.е. осваивать другие виды работ на авиационной технике. А отсюда такая тупость, такой застой, такое невежество у этих людей, что диву даешься. На работе их занимает вопрос, чтобы сделать полезного для себя или для дома, а вне работы – это напиться пьяным, подраться с кем-нибудь и угодить в комендатуру, чтобы показать свое удальство, мол, такому парню как мне, сам черт не страшен. У некоторых из них полное безделье и обильная пища вызывают непреодолимую похоть и тогда за неимением предмета её удовлетворения целый день ведутся похабнейшие разговоры, а если предмет имеется, то бросаются на него не разбираясь: было бы что-нибудь женского рода. Вот с такими людьми-чудовищами я и работаю. Обижаться на них бессмысленно, также, как бессмысленно обижаться на дураков.   

21 мая. Суб.
 
Записал события предыдущей пятницы на листочке, с которого и переписываю сюда необычайный случай.
Казалось бы, наступил самый обычный день 20 мая, ничем не примечательный, каких уже целая вереница выстроилась за моей спиной, этих безрадостных армейских дней.
И построение обычное на пятачке перед зданием ТЭЧ. Майор Федоров дает указания на рабочий день и вскользь упоминает, что в часть приехал генерал-майор Шаповалов, начальник штаба армии, к которой придан наш полк. Кратко охарактеризовав генерала, как органически невыносившего авиации, Федоров привел случай в магазине, где этот генерал яростно топтал ногами летную фуражку на глазах у изумленных посетителей, выкрикивая: «Понавешали разных крабов на фуражки»! (кокарда летной фуражки отличается от танкистской тем, что вокруг окантованной звездочки расположены золотистые листочки. Наша кокарда почти такая же, как генеральская).
 В предыдущий свой приезд этот генерал чуть было не сравнял с землей наш КПП и не спилил прекрасные голубые ели перед зданием штаба. Его машина проехала через ворота КПП и внезапно остановилась. Генерал вылез и прошел внутрь домика КПП, в котором с другой стороны находилась почта. Через минуту оттуда стали доноситься его гневные крики: «Свинарник развели! Пыль, грязь кругом! А это что такое»? – в бешенстве, смотря на полуразрушенную закопченную печку, метал он громы и молнии, - снести, немедленно разрушить»! – пиная ногой это хлипкое сооружение, кричал генерал. «Где комбат? Срочно сюда»! – приказал он громовым голосом бледному прапорщику – дежурному. А когда прибежал комбат, завопил: «Бульдозер сюда, бульдозер! Сравнять с землей этот курятник»!
Женщина, работавшая на почте, давно следившая из окна за беснующимся генералом, выбежала, размахивая руками, и закричала: «Почта, почта моя! О, Господи! Почта, як нэ бачите»! генерал немного остыл: «ладно, ваше счастье, что тут почта», - плюнул и пошел пешком до штаба.
Пройдя несколько шагов, генерал уже гремел своим генеральским голосом: «Штаб, где штаб? Заросли, спилить все деревья, штаба не вижу»!...

Не успел майор Федоров договорить, что генерал сумасброд, любит пошутить, но в ТЭЧ заходит редко, как, очевидно наверстывая упущенное, на горизонте показался он самый и притом один без свиты.
- Кругом, равняйсь, смирно, - скороговоркой скомандовал наш майор и пошел докладывать генералу.
Вот тут-то и началось.
- Женщины - военнослужащие выйти из строя, - не дослушав майора, скомандовал генерал. Вышли шесть наших женщин и построились справа от него.
- Почему не по форме одеты, - обратился генерал к ним и к майору одновременно.
- Не выдают форму на складе.
- На ле-во, - скомандовал генерал женщинам, - по домам шагом марш!
И к майору:
- Товарищ майор! Вы, почему позорите строй? Строй – священное место! Что у вас за строй стоит, - показывая на нас, бушевал уже в полную силу генерал, - кто в платье, кто в юбке, кто в рубашке, кто в тужурке?
- Товарищ генерал, - начал объяснять майор Федоров.
- Товарищ майор, - повышая и повышая тон, говорил генерал, - вы сколько служите в этой части?
- Четыре года.
- И еще не надоело? – угрожающе рычал генерал.
- А ну в две шеренги становись, - подал нам команду генерал, и когда построились:
- Первая шеренга три шага вперед. Шагом марш! Кругом! Вот теперь мы с вами, товарищ майор, пойдем и посмотрим на это войско!
И пошел между нами, зорко оглядывая с ног до головы каждого военнослужащего своими выцветшими маленькими желто-зелеными глазками.
- Да, они у вас не стрижены. Фуражки не налазят на головы, - показал на меня и рядом стоящего сержанта – сверхсрочника.
- Что это за обувь? – спрашивал он уже дальше у прапорщика, стоявшего в желтых туфлях на высоком каблуке.
- Не выдали на складе.
- Сапоги. Одеть сапоги. Всем стоять в сапогах, в тужурках и портупеях на построении. Вы не авиация, летают там, - он показал рукой на видневшиеся вдали капониры.
- Достаньте карты товарищ прапорщик, - говорил генерал уже следующему моему сослуживцу. Тот было замялся, переступая с одной ноги на другую.
- Доставайте, кому говорят!!!
Прапорщику пришлось достать колоду карт из нагрудного кармана рубашки. Как генерал увидел через карман колоду карт, остается только догадываться и изумляться безошибочностью его чутья – чутья фокусника.
- Десять, … семь суток ареста! Выполняйте!
- Есть, - прапорщик Мазур отошел в сторону и закурил от волнения за обрушившееся на него неожиданное наказание. Через некоторое время генерал краем глаза увидел, что тот курит.
- Кто разрешал курить, - крикнул он на Мазура.
- Ну и прапорщик! (далее нецензурно). 
- Через час, чтобы все стояли в сапогах и портупеях. Все сто процентов по списку. Я приду, проверю!
- Есть, - только и оставалось сказать ошарашенному майору Федорову.
- Где Супрун? (наш командир полка). Супруна сюда!
И, когда пришли два полковника его заместители, загремел опять:
- Посмотрите на это войско! Как они одеты! Как пострижены! – и пошел прочь в окружении молчаливых полковников. Они ему естественно, в отличии от Федорова, ничего не старались объяснить.
Как только генерал отошел достаточно далеко, в нашем строю  стал подниматься тихий смех, громкость которого постепенно возрастала, и теперь уже безудержно все хохотали во все горло и, удивляясь тому, какие есть генералы, пошли переодеваться в техническую форму.
А голос генерала раздавался уже по всему городку, и все маломальские начальники-офицеры разбегались и прятались кто куда.
Через час проверять нас генерал естественно не пришел.
После обеда он уехал, и вслед за ним разразилась гроза. Теперь уже небо выговаривало гарнизону за его безалаберность и слабую воинскую дисциплину. Но деревья, кусты, цветы, трава, несмотря на оглушительные раскаты грома, улыбались, заждавшейся небесной влаге, как улыбались, смакуя подробности, все очевидцы «анекдота» с генералом.
Начисто забыл о вечерней проверке в 21.00 и о построении ТЭЧи в 20.50. Лежу, читаю безмятежно «Русский лес» Леонова, как вдруг что-то подняло и кинуло меня к часам на столе, и только тогда я вспомнил про проверку. Проведение позаботилось обо мне – на часах было 20.52, а в 20.55 я уже стоял в стою, еще не оправившись от своей ужасной забывчивости.