Происшествие в трамвае

  Зима. Январь. Сибирь. Морозец не шуточный.
       Несмотря на мороз, после зимних каникул все школьники пошли в школу. Я, конечно, не исключение. Пока идёшь, вся в снегу изваляешься, кучу снежков получишь по разным местам своего молодого организма. Столько же понакидаешь в своих одноклассников, или просто в прохожих… ну случайно же! А чего ходите по местам боёв школьников? Хорошо было! Морозец щечки разрумянит, приходишь в школу счастливый и довольный, но уста-а-а-а-лый. Еще и за парту не сел, а уже сил нет…

       Но иногда, во избежание подобных боевых действий, я садилась на трамвай, особенно после уроков, чтобы побыстрее прийти домой, при этом быть в целости и сохранности.  Ну и, конечно, чтобы родители не ругали за вечно оторванные пуговицы пальто. Да и темно после уроков на улице (смена-то вторая), страшновато ходить пешком. Со мной на трамвае всегда ездила одноклассница Надя, ей на одну остановку ближе, чем мне, ехать до дома. Мы прыгали с ней в заднюю дверь трамвая и прилеплялись к окну, на котором всегда была изморозь. Изморозь состояла из мелких красивых снежинок, которые мы с Надей все пять остановок (до её выхода) изучали, какая красивее, или рисовали на ней пальцами смешные рожицы, раздувая дыханием маленькие кружочки, чтобы смотреть на улицу и не проехать свою остановку...

     На этот раз мы опять заскочили в заднюю дверь и автоматом кинулись к окну… но оно было занято… мальчишками чуть старше нас. Увидев, что мы стремимся к тому же месту, где стоят и они, мальчишки приняли боевую стойку, типа «не пройдёшь». Ха, это наше место, мы всегда здесь ездим. Мы с Надей приставили портфели к груди и напором попёрли на парней. Двое-надвое. Немногочисленные взрослые пассажиры, сидевшие к нам спиной, начали поворачиваться, заслышав наши глухие сопения, раздававшиеся с двух сторон.
    - Ну, уходите, - шипели мы с Надей на пацанов, давя и оттесняя их портфелями от окошка.
    - Мы первые зашли, сами уходите, – так же тихо шипели мальчишки на нас, стойко держась за поручни.
     Трамвай остановился на очередной остановке. Зашел молодой парень. Оценив обстановку, увидев нашу толкотню, молча взял за шкирку обоих мальчишек и отодвинул их от окна, показав любезной позой нам: «проходите», при этом погрозил парням: «Девочкам надо уступать!» и прошёл по вагону в поисках свободного места.
      Мы обрадовались такой защите и быстренько нырнули к окну. Надутые мальчишки стояли чуть поодаль. Довольно спокойно мы проехали еще одну остановку и уже было совсем успокоились, опять занявшись поиском красивых снежинок на изморози окна.
 
     Но не тут-то было. По моей и Надиной спине глухо застучали портфели мальчишек. С тихими криками «получайте!» в нас полетел снег. На остановке один из пацанов выскочил (мы стояли спиной и не заметили его маневра), схватил в охапку снега, сколько мог, и после атаки портфелями весь этот снег полетел нам по шапкам и за шиворот.
    - Ой, мама! – заорали мы с Надей, присев на корточки. Во-первых, не ожидали. Во-вторых, снег на металлическом полу трамвая скользкий, как лёд на катке, ноги разъезжались сами по себе. Мы поднимались и падали, снова поднимались, и снова падали… Пассажиры в трамвае начали возмущаться и ругать мальчишек, наш защитник – молодой парень, оказывается, уже вышел на предыдущей остановке, чего мы тоже не заметили… На нашу беду в трамвае не было и кондуктора - тогда уже понаставили компостеры, которыми при входе пробивали билет, да изредка заходили контролеры, которые ловили «зайцев». Поэтому блюстителей порядка в этот момент и не было.

     Кидая в нас снег, один из мальчишек поскользнулся, навалился грудью на перекладину и... каким-то чудом прилип к ней языком. О, как мы смеялись (злые дети!) над его бедою - и мы с Надей, и его друг. А бедный пацан завыл что было сил и даже заревел. Он ехал, полусогнувшись, с прилипшим языком.
   - Доигрались детки, - проворчала пожилая женщина,- вот теперь рви язык-то, рви…
    Ну, как его рвать, больно же. В конце концов мы сжалились над мальчишкой и начали предпринимать попытки помочь ему. Чтобы язык отлип, начали дуть с трёх сторон на место прилипания, чтобы горячий воздух был… Но куда там - холодно. Воздух превращался в льдинки, и язык прилипал еще сильнее. Его друг начал плевать на место прилипания горячей слюной… мальчишка завыл еще больше, в итоге куча льда на  железке возле языка росла, пацан сгибался все ниже и ревел что было сил.

     Взрослые начали волноваться и подходить по одному, давать дельные советы, из которых ни один не подходил, потому что холодно… а тут и меня угораздило поскользнуться. Я долбанулась подбородком об эту же перекладину, прикусив язык и напрочь прилипнув нижней губой рядом с мальчишкой.
     Это было что-то! Все, кто ехал в трамвае, катались от смеха… все, кроме нас с пацаном. Но губа - не язык. Я рассердилась и с психом дёрнула губу от железки… Кровь хлынула струёй, испачкав всех стоящих рядом: друга пацана, Надю и еще какого-то дядьку, который хохотал зычно и долго. Брезгливо вытерев со своего пальто мою кровь удивительно чистым носовым платком, сунул его мне и, чертыхаясь, отошёл от нас.

     Снова остановка. На заднюю площадку вагона пришёл водитель трамвая. Видя мою окровавленную губу и ноющего пацана с примороженным языком, вернулся в кабину и принёс термос с горячим чаем.
    - Сейчас я буду лить, слышь, пацан, а ты потихоньку, не резко, отрывай язык. Понял?- сказал он мальчишке.
    Тот кивнул головой. Вагоновожатый начал лить чай на железку, мальчишка тянуть язык. И о, счастье, оторвал! Язык распух и кровоточил. Губы его были в крови.
    - Ох, уж эти детки!- ворчал водитель, - думаете, это первый такой?  Я за зиму человек пять вот так оттаиваю! Балбесы! - говорил он пассажирам сердито, возвращаясь на своё место, – неймётся!  Хоть объявление пиши: «Дети, не лижите железки!»
    «А мы и не лизали,- закричала Надя ему вслед,- он сам шлёпнулся». Но дядька уже сел за руль, и трамвай поехал.

      Следующая остановка была Надина.  Я осталась одна с двумя пацанами. Посмотрев друг на друга, мы почему-то захохотали. Все в крови, как после великой бойни.  А второй пацан, ошарашенный происходящим, стоял с каким-то глупым лицом, будто не верил в то, что произошло.  На следующей остановке и я вышла из трамвая. Мальчишки поехали дальше. Они, как лучшие мои друзья, махали мне рукой в знак прощания. Я тоже…

       Дома, конечно, мне влипло за мой вид, ещё и ручка портфеля оторвалась… Губу намазали йодом, отчего я выла не меньше, чем пацан в трамвае.  Отец задал мне вопрос, на который и сам не знал ответа: «И чего ты не родилась пацаном? Я бы тогда тебя выдрал ремнём - и всё воспитание, вечно раненая какая-то приходишь. А тут де-воо-чка… Цаца, королева - и не тронь, уххх…», - и погрозил мне так, что я юркнула в свою комнату, на бегу пытаясь внятно  что-то сказать: «И нищего не вещно, токо сещас».  Но догадавшись, что меня не понимают, объяснять что-то бесполезно, отец какой-то злой сегодня, я завалилась в постель, с обиды закусив раненную губу с такой силой, что опять пошла кровь, и слёзы полились вместе с нею…

      Утром я проснулась, родителей дома не было. Я всегда сама собиралась в школу. Посмотрела на себя в зеркало: «Ой-ёёёё, ну и рожа..."  От губы вверх по щеке разлился синий синячище, губа толстущая, всё лицо болит, ни есть не могу, ни говорить. «Ура, в школу не иду! Ой, что будет!.. Интересно, как там мальчишка со своим языком?» - размышляя, я ходила по квартире и радовалась, что есть повод не идти в школу.

      Вечером ко мне пришла Надя, скоро явились и родители с работы. Она рассказала им о трамвайном происшествии. Отец остыл, мама намазала мне лицо каким-то жиром… Говорить внятно я не могла ещё дня два…

      Всё-таки интересно, как же тот мальчишка со своим языком?