1. 8. Из Счастливцева в Антоновку русскую

Вторая мировая война, едва начавшись, успела внести поправки в судьбы советских людей. Если в начале 1938-го численность РККА не дотягивала до 1 миллиона 600 тысяч человек, то к декабрю 1939-го она достигла почти 3 миллионов 300 тысяч, а к февралю 1940-го выросла ещё на миллион.
Видимо, не только репрессиями 1937–1938 годов, но прежде всего резким увеличением армии объясняется дефицит командирских кадров перед войной.

Перемены не обошли стороной отца. Из-за призыва в армию возникла нехватка учителей на селе. Дефицит решили восполнить старшекурсниками педагогических институтов. Их, очевидно, было недостаточно, если учащийся второго курса педучилища получил направление на работу учителем начальной школы.

Так отец оказался в январе 1940-го в Русской Антоновке Тельманского района Крымской АССР, где познакомился с моей будущей матерью.  Там спустя семь лет я и родился.
К тому времени автономная республика была преобразована в Крымскую область РСФСР, а район переименован в Красногвардейский [37].  Русская Антоновка стала называться Верхней Антоновкой, хотя этого не заметили даже в сельсовете, где зарегистрировали мое появление на свет.

В 1960-е, когда село подтопили воды Северо-Крымского канала, жителей переселили в отстроенное рядом Рощино Джанкойского района. Дядя Ваня и тётя Тамара Грищенко, брат и сестра моей матери, последними покинули родовое гнездо, слепленное, подобно ласточкину, из глины и соломы. 
    
Теперь лишь на специальной карте Крыма, где обозначены исчезнувшие и переименованные города и посёлки, можно отыскать мою малую родину. Рядом, в полутора километрах от неё, Антоновка армянская, ставшая после войны Нижней Антоновкой.

Помню я ту горстку развалин –  тёмные, пугающие провалы вместо дверей и окон,  угрюмый, безмолвный островок в ослепшей от солнца степи. Проезжая мимо, мать роняла слезу: здесь когда-то жила сестра Мария. По-видимому, её судьба предрешилась, когда она вышла замуж за местного жителя.
В 1944-м, согласно постановлению Государственного комитета обороны, по обвинению в сотрудничестве с немецкими оккупантами вслед за крымскими татарами из Крыма выслали 37 тысяч армян, греков и болгар [38]. Очевидно, тогда и пришла в запустение Армянка (иначе её никто не называл).

Едва научившись ходить, я исследовал свою Антоновку вдоль и поперек. Думаю, она была такой же, какой видел её до войны отец. Улочки домишек из самана, или калыба – размоченной глины, перемешанной с жёсткой сухой соломой.
 
Рядом – широкая балка с коричневыми глинистыми спусками к мутной воде. Мы называли её Речкой, хотя это было степное сухоречье, перегороженное земляной плотиной, или, как у нас говорили, греблей. В реку Победную она обратилась позже, в 1960-е, подпитавшись водами Северо-Крымского канала.

Память хранит летний облик села.
Редкие акации роняют вдоль улочки тени, дырявые, как дуршлаг, не спасающие от обжигающего крымского зноя. Ступаешь на дорогу – босые ноги по щиколотку погружаются в нежную густую пыль. По обочинам – обожжённые солнцем, точно в гончарной печи, жёсткие коричневые стебли бурьяна.

В палисадниках петушки, или ирисы, щеголяют нарядными фиолетовыми гребнями. В огородах смущённо краснеют помидоры. И тянутся по траве тонкие жёлтые нити цепкой, неотвязной повилики.

Легко представляю площадь посреди села. В центре слегка кренится деревянный телеграфный столб с громкоговорителем.
В шесть часов утра отца будит раздающийся из черного раструба «Интернационал» – тогдашний государственный гимн. Диктор читает новости, грохочет народная или классическая музыка, гремят бравурные песни.

Там же, на пустыре, водокачка. Бельмастая кляча тащится  по кругу, толкает перед собой жердину. Кивает головой, точно кланяется, хвостом отмахивается от слепней. Натужно скрипит водоподъёмное устройство, выплёскивает порции воды в пузатую, циклопических размеров деревянную бочку. Вытаскиваешь затычку – тугая струя ударяет в широкую продолговатую колоду с высокими бортами. Шелковистые мхи колышутся во влаге, словно длинные зелёные волосы. Колеблются в студёной воде, поднятой из подземных глубин, и ломаются, точно соломинки, солнечные лучи.

Помню колхозный двор – под открытым небом косилки, веялки, молотилки. Всё лето по зубьям перевернутых борон лихо скачут мальчонки в сандаликах, а среди них я. Однажды поскользнусь, шлёпнусь вниз личиком – и железный клык разрубит хрупкую переносицу. Крови прольётся немало, но глаз уцелеет.

Не забыт и клуб – обширное помещение с белёными  стенами, дарившее летом вожделенную прохладу.
Здесь в трёхлетнем возрасте я впервые познал силу искусства.
Мы, малышня, пристраивались прямо на полу, перед самой сценой,  чтобы ничто не мешало смотреть кино. И когда во время  демонстрации трофейного фильма «Тарзан» с экрана прыгнул огромный тигр, меня словно ветром вынесло из клуба...

Всё это память зачем-то хранит.
И только не припомню, как выглядела школа. Та, где в январе 1939-го вступил на долгую учительскую стезю мой отец.

В предвоенные годы с жильём было непросто, учителя ютились кто где: одни – в школьных зданиях, другие – в тесных квартирах учительских домов, третьи снимали угол в местной, как правило многодетной семье.
 
Отец, очевидно, в школе и проживал. Тесная каморка, печь с лежанкой, стол. И шкаф с учебниками, классными журналами,  скудной методической литературой, единичными наглядными пособиями.

Зима у нас мягкая, неустойчивая. Снег ложится нечасто и держится недолго; почва то замерзает, то оттаивает. Средняя температура января – чуть больше полградуса тепла.

В 1940-м было иначе. На советско-финском фронте стояли неистовые холода, свыше 20 процентов санитарных потерь РККА  составляли обмороженные.

Стужа хозяйничала и в Крыму. «В тот год, – сообщается в интернете, – замёрзло не только Азовское море, но и северные районы Чёрного». В Карасубазаре, с 1944-го Белогорске, холодало до рекордных минус 35, Сейтлере (Нижнегорском) – почти минус 37 градусов по Цельсию [39].

Месяца полтора начинающий педагог привыкал к новому распорядку жизни. Рано утром в школу являлась техничка – помыть полы, наколоть дров и растопить печи в классных комнатах.  Если её не было, хозяйственные хлопоты ложились на плечи учителя.

Обогревом каморки отцу приходилось в любом случае заниматься самому. Педагоги не обеспечивались топливом, и по вечерам он гонялся в степи за сухими  колючими клубками перекати-поля, иначе курая, или кермека.
Когда мне было три-четыре года, я тоже вылавливал  около дома гонимые ветром большие шары.

Сухие колючки легко занимались и весело, задорно трещали в печи, но быстро выгорали. К рассвету каморка выстывала так, что у парнишки, спавшего в одежде под ворохом одеял, не попадал зуб на зуб.

Позавтракав чем бог послал, он проводил четыре-пять уроков.
Хотелось бы знать, что чувствовал подросток шестнадцати с половиной лет от роду, входя в помещение, где сидели разновозрастные ненамного его моложе ученики?

В конце 1960-х мне довелось поработать после института учителем  русского языка в шестых классах.
Отцу же приходилось преподавать все предметы, занимаясь одновременно с учащимися разных классов. Вот и учился дирижировать: загрузив самостоятельной работой одних, управляться с другими.

Малокомплектных начальных школ, подобных Русско-Антоновской, в середине 1930-х в Тельманском районе было 36, а всего в Крыму – 801, примерно по 54 ученика в каждой [40].
Молодое советское государство было куда беднее нынешнего, однако не скупилось на те «маломерки». Иначе не удалось бы шагнуть сначала к всеобщему начальному, а затем и семилетнему образованию. 

После уроков юный педагог склонялся над тетрадками, проверяя домашние задания, контрольные работы. Позже, затеплив керосиновую лампу, составлял поурочные планы и конспекты. Продумывал, расписывал каждый урок по минутам.

Спустя десятилетия учитель будет получать специальные материалы, помогающие организовать самостоятельную работу учащихся одного класса, пока занят с  другим. А тогда новичка поддерживала тощая стопка методических пособий: о применении прописей при обучении письму, о преподавании русского языка, об изучении арифметики в начальной школе – вот, пожалуй, и всё.
 
Постепенно юноша втянулся в напряжённый ритм и даже находил силы для общественной деятельности. Ею, по данным исследователей, были заняты почти 60 процентов сельских учителей.
Учёный из Мордовии Наталья Белова пишет:  они, в первую очередь члены ВКП(б) и ВЛКСМ, «были перегружены сверх нормы партийными и комсомольскими обязанностями и вообще общественной работой» [41]. 

К счастью для отца, период проведения выборов в те или иные органы власти миновал, иначе стал бы агитатором, носился по сёлам, работал в избирательной комиссии. Но уклониться от распространения госзаймов, естественно, не мог.

А дел и без того хватало. Сельские учителя делили между собой руководство школьным советом, ученическим комитетом, кружками по интересам,  санитарной, культурно-просветительской и хозяйственной комиссиями.   
К тому же каждый педагог был обязан участвовать в политическом образовании и воспитании детей, и не только их.

«Учитель, – отмечает алтайский историк  Татьяна Щеглова, – являлся проводником новой социалистической культуры и мировоззрения в селе, ставленником советского государства, которое выучило его на государственные деньги и содержало на государственное жалованье. Ему отводилась роль транслятора нового мировоззрения в сельское общество» [42].

Примерно так напутствовали отца в Тельманском райкоме ВЛКСМ,  ставя на комсомольский учёт.


ПРИМЕЧАНИЯ
37. Указ Президиума Верховного Совета  РСФСР от 14.12.1944 г. «О переименовании районов и  районных центров Крымской АССР».
38. О выселении с территории Крымской АССР болгар, греков и армян. Постановление ГКО № 5984сс от 2 июня 1944 года.
39. Температурные рекорды в Крыму: сибирский минус и африканский плюс / Лента новостей Крыма, 11.01.2020.
40. Статистический справочник народного хозяйства и культуры Крымской АССР. Симферополь: Издание УНХУ Крымской АССР, 1936. 207 с.  С. 115-116. 
41. Белова Н. А. Повседневная жизнь учителей / отв. ред. М. Ю. Мартынова. М.: ИЭА РАН, 2015. С. 69.
42. Щеглова Т. К. Социальные отношения в советской деревне (1930–1950-е гг.): вызов устной истории // Устная история: теория и практика: материалы всерос. науч. семинара  (Барнаул, 25–26 сент. 2006 г.) Барнаул, 2007.  С.127.