Колесо - часть 13

Эбер пробирался к площади с неохотой, но его вело вперед чувство долга и стыда. Он хотел извиниться перед Литой, объяснить ей, что сожалеет о том, что поддался ей, как-то сгладить ситуацию. Хотя, Эбер и не был виноват – это же она, это все Лита, а не он. Но все-таки, юноше было не по себе, что Лита так ушла.
«Может быть, ей тоже стало стыдно?» - думал Эбер, пробираясь среди плотной кучи горожан, которые заполоняли предплощадную ступень. И тут же он злобно одергивал себя: «Ага, устыдиться она, как же!»
Эбер не мог понять, что за столпотворение – и совсем не мирное, какое-то очень уж возбужденное, оживленное, царило на Площади. Нет, здесь всегда кипела торговля и на разных наречиях звучали речи, но редко когда толпа так заполняла площадь.
Вскоре Эбер понял – услышал и одновременно увидел причину этого собрания и едва не заскрипел зубами от досады: Лита!
Она была невысокого роста и для того, чтобы ее было видно, встала на какую-то обшарпанную деревянную тумбу, которая, как подозревал Эбер – была частью разломанного прилавка. Тумба была неустойчива и ее немного пошатывало, но Лита будто бы и не замечала этого.
Она стояла на этой тумбе как триумфатор. Ее темные волосы рассыпались в жутком беспорядке от ветра. Одежды – простое платье – без какого-либо плаща или камзола, тоже трепалось, рукава – объемные, длинные, казались крыльями. Ветер играл не на шутку, но Лита, кажется, не замечала его.
Она походила на безумную пророчицу или на ведьму. Красавицей Лита никогда не была, но в ней определенно было что-то приятное, может быть, под блеском молодости, но это приятное отравляло и пережитое (как теперь знал Эбер, пережитое немало), и отравлялись ее черты – усмешка: кривая, какая-то даже злобная; движения – рваные, дерганые…
Лита не жалела себя. Она срывала голос, споря с ветром, не замечала ничего вокруг, кроме толпы и бешено вещала, и жутко горели ее глаза.
-Вы! – Лита обводила всех, кто был в поле ее зрения, рукою, - вы, кем вы стали? Почтенные граждане, земледелы – вы позволили им наживаться на ваших слабостях! Ваши горести стали им сукном, стали украшением для них. Нас низвели в нищету, нас низвели в грязь, затоптали, заставили продаваться за кусок хлеба ваших жен и дочерей!
Она бушевала – это было самым верным определением. Гнев сотрясал ее так яростно, что это передавалось и толпе. Толпа внимала, попадала под ее речи, которые призывали к неповиновению.
-Завтра, те из вас, что способны еще воевать за свою свободу, за свободу своих домов, жен и дочерей, не станут открывать лавки! Это протест. Никто не смеет заставить нас служить тем, кто эту службу обращает лишь на свое благо и никак не насытится!
Толпа соглашалась. Толпа готова была идти и протестовать. Эбер застыл – он не знал о том, что Влиндер или кто-то еще планирует не открывать лавки – это крах, это – реакция со стороны короля.
Лита говорила и говорила. Эбер стоял от нее достаточно далеко и слышал лишь частично. Иногда ее голос тонул в выкриках толпы – одобрение, гул настоящего восторга – все смешалось в какой-то странный эфир в ушах Эбера. Он помотал головою, пытаясь разогнать смурное свое чувство и взять себя в руки и вдруг заметил в толпе странного человека…
Эбер позже никак не мог понять, почему он бросился ему в глаза – вроде бы неприметный, только вот все-таки какой-то слишком уж подозрительный. Выкрики не поддерживал, но внимал с явным интересом, оглядывался…
А еще у него было знакомое лицо. Напрягая память, Эбер вспомнил, что видел его прежде…в свите Акселя. Это был единственный раз, одна из первых его встреч с лидерами восстания, когда он гордился собою невероятно, еще бы – сам Гарольд призвал его, открыл место сбора! Тогда явился Аксель – человек, вечно скрытый под капюшонами, а с ним, охраняя и поддерживая его, был и этот…
Совпадение? Почему-то Эбер сомневался. Слежка? Вероятнее всего так. Хотя – Аксель всегда был поклонником слежки, чего удивляться? Но почему-то кольнуло неприятной иголкой под сердцем – за Литой следят.
Нет, не за Литой. За Влиндером! Лита – орудие. Его орудие. И почему-то от этой мысли кольнуло еще сильнее.
-Эбер! – Эбер вздрогнул, услышав свое имя, а его уже тащили из толпы под возгласы:
-Это же Эбер!
-Эбер здесь!
-Эбер с нами! Ура! Здравствуй, Эбер!
Его касались руками, кто-то хлопал его по плечу, и то тоскливо ныло от этих хлопков. Эбер растерялся, а его тащили к Лите, к ее тумбе.
Лита не хотела видеть Эбера. В ней не было стыда за прошлую ночь, но видеть его она все-таки не хотела. Однако не могла же она это продемонстрировать перед толпою, которая любила Эбера – странно и быстро возвышающегося на революционном поприще!
У нее было полминуты пока Эбера вели к тумбе и она понимала по реакции толпы, что нельзя продемонстрировать свое пренебрежение, напротив! Нужно было дать то, что народ любит – показать единение.
Она спрыгнула с тумбы, не очень изящно, кто-то запоздало подал ей руку, но Лита сделала вид, что не заметила этого и простерла уже руки к Эберу – растерянному от неожиданного признания и вырванного из омута собственных мыслей:
-Мой соратник! Брат мой!
«Про брата – перебор!», - запоздало подумалось Лите, но толпа загудела, радостно принимая новых родственников.
На лицо Эбера было приятно посмотреть, а Лита, под влиянием гула толпы, бросилась вдруг к нему на шею, прижилась, картинно рыдая:
-Ты видишь, брат, что они сделали с народом? Все, что у нас осталось – единство!
Эюер неловко обнял ее и не знал, куда деться от переполнявших его чувств. Лита незаметно пихнула его локтем под ребра и прошипела:
-Включайся, кусок идиота!
Эбер охнул от боли и Лита выпорхнула из его объятий, глядя на толпу, которая ожидала услышать слова самого Эбера, юноша понял, что дело не ждет и вернулся в облик революционера, досадуя при этом на что-то, непонятное себе самому.
-Мои друзья, соратники, граждане! – трудно выбрать верное обращение. Трудно начать, зато потом силы приходят. – Я призываю вас не к войне, я призываю вас к суду. Справедливо ли то, что мы – единственные представители власти, единственная сила королевства, страдаем от его же беззакония?
-Нет! – ухнула толпа. Лита закатила глаза, но видел это только Эбер. Его не смутило.
-Справедливо ли то, что королевский двор, забываясь в роскошных пирах, отнимает последнее у тех, кто кормит и строит королевство?
-Нет! – уже рев.
-Мы не палачи, - Эбер успокаивающе поднял ладони вверх – этот жест он подсмотрел у уличного актера и ему понравилось, - мы не палачи. Нет! мы – судьи. Мы забираем то, что по праву принадлежит нам. Мы забираем свободу, но она – наша!
-Наша! – крикнула Лита, поднимая кулак вверх.
-Наша! Наша! Наша свобода! – загомонила толпа.
-Закроем все лавки от завтрашнего дня и до тех пор, пока не признают наши права! – громыхнул Эбер, думая навестить вечером Влиндера и поговорить уже с ним.
Толпа превратилась в невообразимое чудовище. Эбер не сразу понял причину этого, но вскоре увидел несчастный маленький патруль из шестерых солдат. Толпа с хохотом обступала их – хранителей порядка, пришедших разогнать непокорность.
Эбер схватил Литу за руку и неприятно удивился тому, что рука у нее такая холодная, а затем потащил ее волоком почти через узкий проход, пока за их спинами поднималась суматоха.
Они остановились через пару минут, лита вдруг вырвала свою ладонь из его руки и ударила его по ней, с обидой сказав:
-Я хотела посмотреть, как растерзают солдат!
-Они не виноваты, - обозлился Эбер, - успокойся.
-Тебя вообще не должно было здесь быть, - наступала Лита, - какого черта…
-Я хотел извиниться…- Эбер покраснел. Смущение одолело его с новой силой. – Ну, за вчерашнее…
Лита скрестила руки на груди и очень серьезно взглянула на него:
-Всё еще хуже, чем я боялась, - вдруг вздохнула она, - ты точно идиот! Хуже – кусок идиота! Ты что, думаешь, что я первый раз проделываю такое? Да мне уже плевать – я и не вспомнила бы…
Она осеклась, отвернулась, вытирая предательские слезы грязным рукавом.
-Лита, я… - Эбер не знал, что сказать. Ему хотелось спросить про закрытие площади, про закрытие лавок и успокоить Литу тоже нужно было бы, но ему очень сложно было найти слова. – За тобой следил человек Акселя, я в этом уверен!
Он нашел то, что казалось ему выходом. Лита круто повернулась к нему:
-И что? Мы все следим друг за другом. Как, по-твоему, Гарольд вышел на тебя?
Вот теперь Эбер готов был согласиться с тем, что он идиот. Лита грустно улыбнулась – не усмехнулась, а именно улыбнулась и пошла прочь, оставляя Эбера в недоумении и досаде на самого себя.