Пёсье

Володя страдает, чтобы потом написать гениальные стихи. Так говорит Кисик. Володе полезно страдать. Володе страшно. Грустно. Без Кисика. Зато, видимо, стихи получатся гениальными до безумства. Стихи требуют жертв. Требуют жизни без любви Кисика.

Володя — простой Щен. Который идёт по следу, вынюхивает, ищет главное слово. Также скрупулёзно выслеживает рифмы. Богатые. Экзотические. Глубокие. Как любовь к Кисику.

— Всё песит, — мычит. Вместо облака в его штанах хвост. Такой же громадный, как он сам. Он оборачивается в жёлтую, как дом, занавеску. Что-то между канареечным и лимонным. И домашним. В занавеске уютно и так, как надо. В занавеске можно позировать для журнала «VOGUE». И декламировать стихи. Ужасно гениальные. Печально гениальные. Отчаянно гениальные стихи. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется!

Поэт всё обвывает. То ли от скорби, то ли от тоски смертной и до неприличия зелёной. Только лампа не луна — не обвывается. Совсем офонарела.
Клыкастый Володя встаёт на четвереньки и лает:
Гав! гав! гав!

Право, настоящий пёсатель. Великолепные ораторские возможности. Чудесное выступление. Открытие поэзии для собак. Теперь каждая псина сможет услышать нечто возвышенное.

Пёсатель уткнут в записную книжку, изготавливает настоящую вещь.

«Тело твоё
буду беречь и любить,
как солдат, обрубленный войною,
ненужный, ничей,
бережёт
свою единственную ногу».

9 ч. 35 м. Поезд подходит к Кисе, или, как говорит спутник, к Москве.

14 апреля 1930 года его пёстолет тоже выучивается лаять:

Паф! паф! паф!

Страдания приводят к гениальности. И к пёстолетам.