Красные рассветы. 17

  Группа конных во главе с комиссаром Правдиным выехала из Ровенок, как только пришло сообщение о неизвестных, занявших деревню Фоминки. В состав группы входило 12 человек, по шесть от гарнизона города и штаба ЧК. Из чекистов поехала так называемая ударная группа - Днестров, Анисимов, Сомов, Нефтерев, Ольховский и Герасимов. Приехавший в Ровенки Митроха Захаров скакал впереди всех, срезая путь по одному ему известным лесным тропам.
- Митроха, а про моих ничего не известно? - спрашивал на ходу у парня Иван.
- Нет, ничего. Я и поехал в Фоминки, чтобы узнать, почему твой брат на дежурство не заступил, а оно, вон чего!.. Мне в Слободке рассказали, что на воскресной службе в храме был неизвестный военный, к кому он приходил никто не видал, но говорят, что к деду твоему... Может быть он с ним и договорился, чтобы тот принял этих пришлых? - размышлял Митроха.
  Ивана точно под сердце ударили. Его дед сговорился с белоказаками... А где же был в этот момент его братец? Мозг закипал от такой несправедливости, что он, преданный революционному делу человек имеет такую позорную родню.
  Анисимов первым влетел в деревню, проехав ограду у поскотины и разбитые ворота. В это время в его доме дед и дьякон, тщедушного вида мужичонка, двигали ларь, освобождая дверцу в подпол. Оттуда они достали Павлика, растрёпанного и хмурого. Он, как всегда порывистый в движениях, тут же выскочил во двор. Конные из Ровенок окружили их дом и спешились.
- Где они? - схватил брата за шиворот Иван.
- Кто?
- Не прикидывайся!.. Люди, которые были тут в вашем доме? - Иван цепко держал его и смотрел в глаза.
- Они оставили у нас казаков, а сами жили у Прохора Беседина, но я не пойму куда они делись... Меня только что дед из подпола достал, держал там, чтобы я не убёг ненароком, - ответил Павел и попытался освободиться из братовых рук.
- К Прохору, - скомандовал Иван и все ринулись толпой в соседний приземистый домишко.
  По горнице ходила жена Прохора и качала испуганного сынишку на руках, она со страхом посмотрела на вошедших.
- Кто тут был, Пелагея, кого вы в дому своём привечали? - голос Ивана не предвещал ничего хорошего и женщина плаксивым голосом произнесла:
- Привечали?! Ты разберись сперва, а потом уж суди... Они, вона, с утра седни спохватилися и съехали тот час, а потом Проша, как они скрылись в лесу, тут же выехал в Глазуново комиссару доложиться о том, что тут сталось. Они в воскресение в вечеру к нам прискакали четверо и с казаками ещё, потом в дом зашли и сказывали, что ежели кто поедет из деревни и предупредит конных в Глазунове, то наших ребятишек первыми и порешат. Потом ваш парень приехал оттудова, его и скрутили, тоже сказывали, что мол, ежели чего, то никого не пожалеют... А к нам нарочно встали, чтобы мы никуда не рыпались и Прохор туточки с ними и просидел до сегодняшнего утра. Потом ихний караульный прибёг, что-то сказал старшому, они спешно собрались, а потом верхи и поскакали...
- Кто эти люди, знаешь их? - спрашивал уже Правдин.
- Откудова? Могёт быть, что стрик ваш знает, - она кивнула на Ивана. - Может сговорённость у них была с ним какая, потому как сразу после того, как со службы из церкви он явился, они к нам и приехали.
  Её слова только подтвердили догадки Ивана,о том, что его дед сам привёл чужаков в деревню. Он до конца разбираться не стал, а тем более не имело смысла ожидать Прохора, Анисимов выскочил из дома Бесединых и побежал к своему двору, на ходу расстёгивая кобуру. За ним помчались его товарищи из ЧК. Правдин продолжал беседовать с Пелагеей, поглядывая в окно на происходящее у дома Ивана.

  Днестров и Ольховский затолкали Павлика в дом, где в горнице у печки над дедом стоял и тряс наганом Иван.
- Есть данные, что ты сам привёл сюда белоказаков и офицера. В Глазунове на службе с тобой связались их люди, это так? - Иван злой и красный, изменившимся до неузнаваемости голосом кричал на деда.
- Нет, не правильно рассудил. Я приехал домой, а они уж тут заседали, а потом Пашку повязали и приказали нам не высовываться, - ответил Серафим.
- Кто они, ты их знаешь, был знаком? - продолжал Иван свой допрос.
- Никогда прежде не видал таких... Узнал, когда уж тут они были. Офицера звать Георгий Степанович, подручного его Аркадием, второго Никитой, а ещё с ними был Турков, которого я немного помню по прежнему приходу, бывал он у нас с братом Осипом в Глазунове. Ещё с ними были два казака, а кто приходил за ними сегодня утром, мне про то неизвестно. Говорю, как на духу... Проша убежал в Глазуново, он приедет и тоже тебе так же подтвердит. Кто их на нас навёл, тоже неведомо, - был ответ деда, который Ивана и его людей, рядом с ним стоявших, не удовлетворил.
  Иван бросил быстрый взгляд на брата, которого держали за руки в притворе.
- А ты-то, боевой солдат охранения, что же ты-то не мог никого предупредить? Не верю, что ты не мог ночью отсюда сбежать! Это с твоим-то жаром и быстротой? Не верю! Они тут сидели в нашем дому аж два дня к ряду, а ты где был, с ними? Самогон пил и в карты играл? Ну, отвечай мне! - Иван перешёл на крик и подскочил к побелевшему Павлику.
- Что ты, братка!.. Они же нам сказали, что порешат ребятишек Прохоровых, ежели я отсюда убегу. Строго на строго дед приказал, чтобы сидел и никуда не отлучался... Они ведь их семейство в заложники взяли, знали, что тут в деревне живут такие с детишками и сюда к нам пожаловали, чтобы своего человека дождаться, - Павел говорил искренне, он думал достучаться до гневливого брата, но это ему не удалось. - А вчерась с вечера меня и вовсе дома заперли, а утром в подпол посадили. Дед боялся, что не выдержу! Нельзя было нам никуда. Иван, поверь!.. Они бы ребятишек тогда порешили.
- Это лишь одни его оправдания, - проговорил Днестров, тоже довольно холодно настроенный по отношению к словам Павла. - Можно было улучить момент или что-то придумать, но он не решился, или не посмел перечить уважаемым господам... Судя по всему, это и были наши разыскиваемые - Георг со своими беглыми людьми. Вот где они спрятались, паскуды, а твои родные им подмогнули, и прилично подмогнули... Вон, у священника в доме засели и в ус не дули, потому что знали, что он их не выдаст и внучку своему прикажет.
- Ну, что дед, за укрывательство белобандитов, особо опасных их главарей, за саботаж местным властям, за предательство и поругание моей чести большевистской, я приговариваю тебя, именем революции, к расстрелу без суда и следствия. Как злостного и опасного элемента!.. Выводи его! - Иван приказал это голосом с надрывом, поднявшимся до высоких нот. Он ухватил за плечи своего больного старика и поднял его с лавки, подталкивая в спину дулом нагана.
  Павлик не мог поверить в то, что сейчас видел и слышал, он вырывался из рук державших его Днестрова и Ольховский, а когда деда повели из дома во двор, когда Герасимов и Нефтерев вместе с заполошным Иваном вытолкали старика из дверей, он с силой рванулся и кубарем скатился со ступенек. Алексей и Ольховский не удержали его, они лишь вырвали клок его рубашки у плеча. Когда деда уже вели к старому амбару, Павлик догнал их у плетня и, преграждая дорогу, упал в ноги Ивану и крепко обхватил его колени:
- Братка, - кричал он на весь двор, - не тронь деда!.. Не тронь его! Если надо кого-то обязательно тут обвинить, если уж нельзя без этого - расстреляй лучше меня!.. Слышишь, братка, расстреляй меня! Слышишь, Иван!.. Меня расстреляй, но не тронь деда!.. Ты же говорил сам, что я никчёмный для этой жизни человек, не годный для вашего общего дела и не подходящий... Вот меня и расстреляй, Иван! Меня, а не деда! - он продолжал крепко удерживать Ивана за ноги, не давая ему пройти, тот стал отталкивать его от себя и услышал спокойный голос Алексея:
- И до тебя дойдёт черёд, Иуда!.. Погоди, не мельтеши перед глазами!
  Иван взвёл курок револьвера и потряс им в воздухе, направляя дуло в сторону Серафима.
- Не-ет! - протяжно вскрикнул Павлик и кинулся, чтобы выбить оружие из братовой руки.
- Опомнись, Иван! - вдруг раздался зычный голос вернувшегося только что из Глазуново Прохора Беседина.
  Он подскочил к Анисимову и одним ударом руки выбил у него оружие, но тот подскочил и снова поднял его с земли, краснея от гнева и отпихивая Прохора.
- Они же родные тебе, что ты творишь-то?! Ведь они единственные у тебя остались, ближе нет людей и не будет!.. Ты разберись сперва, ведь не могли мы никуда ехать, не могли! И не виноватый дед твой, ровно как и брат. Остынь, Иван!.. Ведь, ежели они бы почуяли, что кто-то хочет предупредить охрану в Глазунове, то сразу бы и нас и ребятишек наших пустили в расход. Не знаете вы этих людей!.. - Прохор смотрел на Ивана полными гнева глазами, но в то же время несколько растерянно.
- Это мы то не знаем?! - Иван взбесился окончательно. Ему казалось, что его всего замарали, так, что уже не отмыть, и эта подлая тварь ещё тут вилась под ногами и цеплялась за колени. Он снова хотел отпихнуть от себя Павлика, но тот впился со страха за жизнь деда в него мёртвой хваткой. - Это вы все не видели, что они натворили там в Зорино, а я и товарищи мои видели!.. И все хорошо помним, как они издевались над тамошними женщинами и детьми, а вы их тут у себя приветили, а теперь оправдываетесь!.. Нашли отмазку, детишек своих жалко стало, а тамошних, не жаль вам?! - Иван достал тугой кнут из голенища сапог и, чтобы отогнать от себя брата, с силой размахнулся и ударил его по рукам, тот невольно отцепил их от боли, а Иван толкнул его ногой, ударив в грудь.
  Пашка отлетел в сторону и сел на колени, но Ивану показалось этого мало, он с неистовой силой стал избивать Павлика кнутом, подходя всё ближе, на глазах у своих изумлённых товарищей.
- Не видел, не видел, как ребятишек из реки утопленных там доставали, как матерей хоронили, как мать Лесовского убил этот самый Георг, как девочку изнасиловал Аркадий Мухин, а потом бросил её в колодец... Ты не видел этого, не видел!.. Тварь, паскуда, мразь! - Иван вошёл в раж. - Деда он защищает, щенок недобитый!.. - Анисимов вымещал сейчас всю свою злобу за поруганную честь коммуниста на своём брате, и ему казалось что он совершает благое дело.
  Очень хотелось услышать от Павла слова пощады, хоть бы закричал, и тогда может он его и пожалеет, но брат сидел в песке на коленях, согнувшись в три погибели и закрывал голову руками. Он не кричал и не плакал, а лишь вздрагивал от ударов, которые сыпались на него со всех сторон. Он слыхал, как кричал на Ивана Прохор, но не мог ничего поделать, потому что боялся подойти к распалившемуся брату, подобравшему свой наган. Прохор подумал, что Иван в таком состоянии мог выстрелить, а потому не смел его трогать.
- Что же вы стоите?! - укоризненно качал он головой и смотрел на приехавших с Анисимовым чекистов. - Он же забьёт парнишку!.. Что же вы, остановите его, вас-то послушает!
- Пусть поучит маленько, - с ухмылкой ответил на это Днестров, его даже забавляло это действие. - Он же брат ему, он сам знает, как с этим мальчишкой поступить!.. Казнить, или помиловать!.. Раз уж деда не удалось зацепить в этот раз, то пусть на младшем хоть зло своё выместит.
- Ах ты мразь, щенок, дедов заступник, поповский выкормыш! - выкрикивал Иван каждый раз, как с силой поднимал кнут и опускал его на спину и плечи Павлика. Он хлестал его с каждым ударом всё сильнее.
  Парень уже склонился к самой земле, чувствительность к боли пропала, только сильно гудело в ушах и в груди появился жар, но при этом он продолжал закрывать голову руками. Он не защищался от ударов, нет, это было невозможно сделать, Павлик ждал, когда наконец его сознание потухнет, тогда может быть брат и прекратит его избиение... Но Иван продолжал наседать в своём, как ему казалось праведном гневе, а снизу от реки поднималась раскрасневшаяся от полевых работ Дашка, которая с другими бабёнками ушла с утра на лужок возле леса сено ворошить. Она медленно шла с вилами на подъём и чуть притормозила на повороте дороги.
- Тётка Дарья, тётка Дарья, - кричали ей в догонку местные мальчишки, - а Ванька сейчас Павлика совсем забьёт у себя на дворе... Помогите! А то он его убьёт с горяча!
  Дарья кинулась ко двору деда Серафима. Она стояла и хлопала глазами, не веря в то, что видела. Женщина быстро спохватившись, откинула корзину в сторону и, выставив вперёд деревянные вилы бросилась на Ивана, огибая высокий плетень на дворе у дома Анисимовых.
  Он вскинул на неё свой наган, отпугивая несуразную бабу, но это её нисколько не испугало, женщина выставила вилы вперёд и упёрлась ими Ивану в грудь:
- Ах ты, чёрт окаянный, ты что же это творишь, а? Дьявол ты ушастый!- она с растрёпанными волосами наседала на Анисимова.
- Уйди от греха! - заорал он и замахнулся кнутом уже на неё.
- Ударь, ну попробуй, ударь!.. Сразу распорю живот и кишки выпущу! - она ткнула со всей силы Ивану в грудь вилами и тем самым немного охладила его пыл.
  Он остановился, откинул кнут в сторону и вытер мокрый от пота лоб.
- Что ж ты, ирод окаянный, делаешь-то? Ах ты вражина, чертяка подколодная!
  Она подошла к Павлику, уже лежавшему на земле в изодранной, окровавленной рубашке:
- Паша, за что он тебя так, всё за деда? - она подняла глаза на Ивана, остановившегося рядом с Днестровым. - Чёрт кудлатый, а ежели забил бы до смерти? Чего он тебе сделал-то, изверг?! Мало его дед колошматит, и ты ещё добавил!.. Павлик, дай я тебе помогу подняться, - она наклонилась над ним, выронив из рук вилы, и помогла ему сперва сесть на колени, а потом подняла за локоть и повела в сторону своей избы, глянув на ходу с укором и презрением на Ивана.
  Ольховский и Герасимов потупились и, опустив голову молчали, не проронив ни слова. Иван Анисимов для них был авторитетным старшим товарищем и они не знали, как оценивать этот случай его дикой несдержанности. Славик Нефтерев стоял всё время прижавшись к гриве своего коня, ему было страшно смотреть во двор на эти издевательства и он, когда Дарья увела Павла к себе, резко развернулся и побежал к дому Прохора, на порог которого вышел комиссар Правдин.
- Что, Иван, успокоился? - спросил он кивая головой на Анисимова. - Сейчас из Глазуновки приедет Родько вместе с уполномоченным по розыску товарищем Ивлевым и они разберутся меж вами, кто прав, кто виноват. Но дед твой, судя по всему, не при чём всё же, - он подошёл к стоявшему у плетня Серафиму. - Иди в дом, дед!.. Разберёмся!
  Сомов вышел из дома Беседина, где сидел вместе с Правдиным разговаривал с Пелагеей и похлопал Анисимова по плечу:
- Ничего, Иван, всякое бывает, - сказал он, как-будто в утешение и отошёл к своему коню. - Надо полагать, что мы уже этих беглых не догоним. Хотя, попробовать можно!
- Я своих людей уже отправил в погоню, - сказал Правдин, - но не надеюсь на успех. Там дорогой к ним из Глазуново присоединяться наши товарищи... Что же будем докладывать в городе? Ищи-свищи теперь этого Георга! Снова мы оплошали, выходит? Хитёр, однако!.. Но с братом, ты Иван, всё-таки перебрал!..

  Командир розыскной группы из Курска товарищ Ивлев долго до темноты разговаривал с Прохором Бесединым и его женой. Он выяснял все подробности пребывания Георга в его доме, всё до тонкостей и деталей. Правдин сидел рядом и молча слушал их неспешную беседу, все остальные приехавшие товарищи заняли дом Анисимова и ждали, когда их вызовут на разговор.
  В десятом часу вечера Ивлев пришёл в дом Калининой. Он вошёл неспешно и для неё неожиданно, прошёл в горницу и остановился у кровати с высокой спинкой, стоявшей у самой печки, на которой лежал вниз лицом, накрытый тонким покрывалом Павлик. Ивлев откинул с него это покрывало и посмотрел на его исполосованное тело. На спине и плечах у него стояли примочки с ромашковым отваром, Дарья знала в травах толк, как и её покойная бабушка, теперь она заботливо лечила своего молоденького соседа. Она вскинула глаза на пришедшего и проговорила:
- Нате, полюбуйтесь-ка! Всё это ваш любимчик сотворил, Ивашка. И что ему всё неймётся, не знаю? Готов до смерти своего младшенького забить, простить ему не может, что они с дедом его перед новыми властями грязью замазали... Это он так говорит всегда, когда разговор этого касается. А какой грязью-то? Ведь дед его с маленьких годов один растил, вон, вместе с этим Павликом. Как мать погибла, так они с ним жить и остались. Уж воспитывал, как мог, а то, что он Серафим, священник, так не всем комиссарами-то родиться, кому-то надо и Богу угождать!
  Ивлев присел рядом с кроватью:
- Сильно болит? - тихо спросил он у парня, тот повернул к нему голову и ответил:
- Ничего не чувствую, только голова сильно гудит и всё!.. - он отвернулся к белёной печке и затих.
  Ивлев поднялся и вышел в сенцы:
- Ты мне его к завтрашнему дню на ноги поставь, слышь?! - обратился он к Даше. - Я его с собой увезу отсюда в Щигры, там на железной дороге много работы прибавилось, а у меня рук на всё не хватает.
- Дед-то его больной, поедет ли он от него? - усомнилась женщина.
- Прикажу, поедет... А пока в Новлянку его своим уполномоченным определю, тут близко и прискачет на коняке, ежели что, - Ивлев посмотрел на эту ядрёную в женском пышном теле Дарью и усмехнулся. - Ну, я на тебя надеюсь, хозяюшка, поднимай и лечи его... за ночь, чтобы к утру всё в порядке было!
  Он вышел во двор, оглянулся на сенцы и направился к дому Анисимова.

  Ивлев стремительно вошёл в притолку и толкнул дверь в горницу, где за столом сидели чекисты во главе с Правдиным.
- Вот что, я беру этого парня Павла, к себе порученцем. С завтрашнего дня поедет со мной в Новлянку, там наладим дела и отправимся дальше в Щигры, на узловой участок, там на станцию всегда приходит много подотчётного груза для фронтовых частей, так что работы у нас там с ним будет достаточно... Меня назначили ещё и уполномоченным проверяющим на железной дороге. А теперь, попрошу всех выйти, кроме Ивана, - приказал Ивлев.
  Когда дом опустел уполномоченный розыскной группы встал рядом со столом и упёрся руками в столешницу, Он, повернувшись к Анисимову лицом, пристально посмотрел на него и медленно произнёс твёрдым и уверенным голосом:
- Если бы я не знал тебя давно, Иван, как преданного партии и нашему делу коммуниста-большевика, я бы сейчас же приказал тебе без суда и следствия прямо здесь положить партийный билет на стол... Но я этого, пока не сделаю, прежде чем не переговорю о твоих делах с Жуковым, твоим непосредственным начальником. Зачем ты так, Иван, с братом со своим? А, главное, за что? Тебе сейчас за него не больно, не жмёт сердце? Или ты надеялся, что он у тебя будет прощение вымаливать при всех, зарыдает и пощады попросит?! Так, надеялся?! Чтобы гордость свою потешить и унизить его, наконец, перед всеми-то... Я прав?
  Иван кивнул головой в знак согласия, но промолчал.
- Всё за свою поруганную честь ему мстишь, что не пошёл он за тобой, как ты ему велел когда-то, а с дедом-попом остался жить. И ещё за то, должно быть, что тебе он полковника Самарина напоминает...
  Иван вскинул налитые злобой глаза.
- Откуда вы это узнали?
- Узнал. Ведь мама твоя урождённая Самарина, а полковник её родной брат, не так ли? А ты это скрыл, дружок, когда в ЧК пришёл работать, а это уже преступно. А присутствие такого брата в твоей жизни, ломало все твои планы и разоблачало тебя перед товарищами, так? Вот и ненавидишь ты его, надо полагать, не за кудри золотые... Но не можешь понять, окаянная твоя душа, что и Ленин, и Красин, тоже были дворянами, не простых кровей. А им как, тоже мстить будешь, или обождёшь?
  Иван после этих слов выскочил из-за стола, он хотел было что-то ответить этому несносному Ивлеву, который его тут за советскую власть начал агитировать, как и Родько, что за попов ратует, надо бы и их отправить куда следует, но отчаяние и гнев Анисимова сменились горечью поражения и непонимания сути вопроса. Ведь он всё всегда делал правильно на благо революции, а сейчас-то что произошло? Ну отхлестал он брата по родственному, и поделом ему, мерзавцу! Будет знать, как защищать всякую контру. Товарищи и то поняли, а этот Ивлев ещё и жить его учит.
- От него не убудет, он у нас крепкий!.. Ничего, оклемается, - пробурчал себе под нос Иван, - не в первый раз!
- Так, и это всё, что ты мне можешь сейчас ответить? - Ивлев не ожидал такой равнодушной реакции от Анисимова, который в его глазах была сама справедливость. Может быть он чего-то не понимает в их семейных отношениях, может быть тут всё гораздо сложнее? - Как бы там ни было, а поговорить по душам с твоим руководством я должен, и потом не обижайся на меня за это. Рассказывать про дядю твоего я не буду, не бойся, если смелости хватит у тебя, расскажешь всё сам товарищу Жукову. Завтра с утра поедете по местным посёлкам и деревням, опросите местных жителей на предмет пребывания у них неизвестных лиц в последнее время, а главное, опроси всех живущих в ските на Погорелках, есть сведения, что оттуда ниточка ведёт, там проживают жёны белых офицеров, которые сейчас воюют в Крыму и на Дону. В Слободку не забудьте заехать, там тоже много интересного вам могут рассказать, если поднажмёте малость, но только действуйте осторожнее, ни как сегодня с братом. Понял?
  Иван кивнул в ответ головой и вышел на крыльцо. Он прислушался к своим ребятам, сидевшим у тёплой, разогретой за день бревенчатой стене дома на поваленном стволе старого тополя. Нет, они не говорили про него с омерзением и осуждением, они вообще сейчас не касались этой нелёгкой для всех темы, они просто тихонько похахатывали в ответ на весёлые реплики Сомова, а когда Анисимов к ним спустился, то приняли и его в свою компанию, даже не спросив о чём с ним беседовал Ивлев. Им всем не было до него никакого дела, у них имелись свои, не менее важные и нужные дела.

  Даша вошла во вторую половину хаты и встала у белёного бока печи, рядом с которой на кровати лежал без движения Павлик. Она подсела к нему, погладила по пышным, густым волосам, потрогала плечо и любовно прижалась губами к его руке, потом стала целовать кровавые болячки на спине, поднимая постепенно покрывало с его исполосованного тела.
  Он вздрогнул, поднял голову и не смотря на боль, перевернулся на спину к ней лицом:
- Ты что это?! - тихим голосом, спросил он, жмурясь от ломоты в спине.
- Ничего, - она продолжала гладить его по волосам. - Я твою кровавую рубашку выбросила, изодранная вся была, одень вот, приготовила тебе мужеву, белую, что к празднику шила.
- Зачем мне белую? Раны ещё кровят, не нужно ничего, - он сел на кровати с трудом удерживая себя и натянул на тело суконную фуфайку, что принесла из дома Пелагея, но как только он стал её застёгивать на груди, Дарья тут же опрокинула его обратно на кровать.
- Будет тебе, одеваться-то!.. Полежи пока, у меня заночуешь. Куда ты пойдёшь-то, ведь у вас в дому Иван стоит со своими людями. Оставайся! - она склонилась над ним. - Какая у тебя фигурка ладная, Павлуша, и кожа светлая така, прямо как и не загорал ты вовсе. И правду люди говорят, что благородных кровей твоя матушка, по тебе это видать!
- Ну, что ты буровишь, Дашка?! - он захотел опять приподняться, а она снова не дала ему это сделать. - Что же ты думаешь, что если барин, али дворянин какой, то у него и кровь голубая и кожа другая? Ан нет! Все люди одинаковые, потому как у Бога нет ни царей ни коммунистов, у него всё едино... Ты что меня трогаешь, окстись!
  Калинина расстёгивала на нём по одной пуговке, а на последней споткнулась и никак не могла с ней справиться, тогда она рванула её вниз и оторвала вместе с петелькой. Женщина провела рукой по груди Павлика, поцеловала, а потом стала его гладить по гладкой коже все нежнее и нежнее, проявляя свою женскую ласку чрезмерным вниманием к его молодому телу. Он лежал без движения, откинув голову назад. Когда её ладони спустились ему на живот и полезли ниже, он остановил её резким жестом руки и тихо спросил, не поворачивая головы, лёжа всё в той же расслабленной позе:
- Ты хочешь пойти в этом деле до конца?
- Да, разве не видишь, как я этого желаю?! - горячо проговорила она, целуя его в шею и грудь.
- Тогда сними с меня крестик, - так же тихо и спокойно, до дрожи в теле, ответил он на её притязания, - и с себя тоже... сними!
  Она зарделась ярким пламенем и вскочила с кровати. Её точно громом сейчас поразили его слова. Она резко ухватилась за свой нательный крест, потрогала его, висевшего на тонкой цепочке, поцеловала и... перекрестилась. Она ничего не сказала на это, лишь поглядела на Павлика, который стал тяжело подниматься с её гостеприимного ложа и проводила его глазами до двери, когда он всё-таки встал и пошёл из её дома в безветренную и тёмную ночь.
  Павлик появился на пороге избы Прохора Беседина, когда все домочадцы, кроме хозяина, уже спали. Он прижался к дверному косяку и опустил вниз голову, сжимаясь от боли. Прохор встретил его в сенцах совсем не удивившись:
- Я знал, что ты у Дашки не выдюжишь, - со смехом произнёс он. - Пойди в светёлку, ложись там с ребятами на подстилке возля печи. Они там спят все в повалку, пока тепло в дому. А мы с матерью в горнице на полатях устроились, рядом старшой спит, а самый маленький с нами, на постели. Пошли провожу!..
Они вместе с Прохором вошли в светёлку. На полу на пахучем сене, наваленном толстым слоем возле печи и застланном тонким покрывалом, спали шестеро ребятишек. Прохор наклонился к пятилетнему Борьке, подвинул его в сторонку, освобождая место для измученного Павлика, уложил его, прикрыв телогрейкой, а сам удалился на другую половину дома. Павлик улёгся рядом с малышом, придвинувшись к нему поближе и обнял его, прижимаясь к его крохотному тельцу. Позади нежно прильнула к его больной спине Катенька, она согревала его своим ровным детским дыханием и внутри стало что-то оттаивать и согревать душу, боль утихла и сразу навалилась на тело успокаивающая и расслабляющая нега. Когда Прохор заглянул в светёлку через несколько минут, чтобы проверить, всё ли тут в порядке, Павел уже глубоко и крепко спал, обнимая Борьку своими тёплыми и ласковыми руками.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.