художник

В его маленькой мастерской за зашторенными окнами среди едкого запаха разбавителя творилось чудо. Он, ни на секунду не позволяя себе отвлечься, работал над ним уже год, и никому, даже ей, не позволял он приблизиться к самой сокровенной своей тайне. Она неоднократно просила его показать работу, убеждала, клянчила, шантажировала. Никак не удавалось ей добиться этим чего-то, он готов был ради нее совершить любое чудо, отдать последнее, выполнить любое ее желание, кроме этой единственной вещи. Он слишком хотел сделать портрет живым прежде чем разделить его с кем-то, особенно с кем-то настолько для него важным. А иначе ничего не выйдет, он просто принесет еще одно бессмысленно красивое мертвое изображение, а их и так уже слишком много.
Почти все, что он делал раньше, укладывалось в одну тщеславную фразу: «Ой, тут все, как настоящее». Он был не против реализма, нет, но ему никак не удавалось выразить себя через подражание тому, что есть.
Сейчас перед ним стояла цель сотворить что-то совершенно новое для себя. никакой реалистичности, лишь чувственность и цвет. После завершения главного дела всей его жизни, когда он станет богат и знаменит, он продаст все свои работы и больше не будет никогда писать картин. В мечтах его они с Луизой уже жили в доме у моря, лежали по вечерам на пляже, растворяясь в теплом песке, пили вино, красное, как умирающий закат  Конечно, сейчас, летом, это ощущалось гораздо слабее, но он устал от холода и безысходной пустой беготни, которая занимала всех вокруг.
 
Солнце манило его, он никогда не был к месту в этой стране. Но что толку было мечтать? Она никогда не разделит с ним эту его мечту. Никогда она бы не променяла свою обожаемую Москву на тишину и покой. Уже несколько лет, все то время, что они держались вместе, они часто ссорились об этом, хотя чаще ссорилась Луиза, а он слушал, и они никак не могли прийти к вразумительному компромиссу, поэтому компромиссом оказался отказ от его мечты. Она ему была дороже, чем собственные желания и комфорт.

Но сейчас он не хотел думать ни о чем, что не касалось картины, его полностью поглотило таинство кистей и холста. Каждый мазок краски, который закрывал безжизненно белую поверхность ткани, казался ему магическим заклинанием, договором со вселенной, о том, чтобы она стала лучшим местом для жизни, более красивым и прекрасным.
Часто на его столе скапливался набор из десятка чашек с кофе, книг или других предметов, которые переставали для него существовать в часы погружения в работе. Зачастую ему казалось, что не существует и остальной его квартиры. При желании он мог бы жить в этой комнатке, спать на старой жесткой деревянной тахте, питаться хлебом и кофе, и оставаться все время в окружении своих картин. Ему бы хватило, определенно хватило. Не хватало Луизе.

Не хватало ей и денег, которые он зарабатывал глупыми шаржами, для того чтобы выжить. Она часто кричала на него за то, что он никуда с ней не выходит, что ей не хватает свежего ветра. Она хотела вспышек, вечеринок, толпы, шика и блеска. Она хотела, чтобы он смог стать частью высшего общества, мечтала ходить вместе с ней на вечеринки, устраивать приемы, покупать дорогие вещи, она называла это жизнью.

Не так давно она снова сказала, что терпела бы его фиксацию на работе, если бы его работа приносила деньги, но устала и не будет больше терпеть, когда он уже год не занимается ничем кроме своей единственной картины. Работы его ей в целом нравились, но она говорила, что ни один шедевр таких усилий не стоит, а его рисунки так тем более. Спрашивала, зачем он так выкладывается, если ему за это не заплатят. Предлагала начать работать по найму, и иногда после таких разговоров он действительно начинал сомневаться, а стоят ли его картины того, что он в них вкладывал, но не прекращал попытки доказать что-то себе, а в большей мере даже Луизе. Рисование было единственным способом для него стать достойным своей жены. Однажды она сказала, что верит в его потенциал, и только поэтому надела его кольцо на безымянный палец.

Сама она была актрисой, и мечтала о славе, и хотя она снялась за все время лишь в нескольких рекламных роликах, Луиза очень гордилась этим. Квартиру ей снимались родители, и она наотрез отказывалась принимать его у себя, до тех пор, пока он не сможет себе позволить ее условий. Сначала сразу после свадьбы она переехала к нему, но потом приняла решение пожить одна, ей было слишком тяжело терпеть его образ жизни. 

Луиза, несмотря на все скандалы, которые постоянно разгорались между ними и сжигали его внутри дотла, а ей приносили успокоение, не исчезала из его жизни. Он был рад тому, что такая яркая женщина его терпела. Жизнь с ней была похожа на соседство со спящим вулкан. Он просыпался, когда сам того хотел и наносил непоправимые разрушения, заливая все густой красной лавой, такой же прекрасной, как и смертоносной.
По вечерам она приходила и позировала ему, рассказывала о новых платьях, которые она купила, о встречах с подругами, о вечеринках, на которых она появлялась в надежде на счастливую случайность и новые роли. Она рассказывала ему все в эти драгоценные часы. После ссор она по обыкновению лишала его своего визита, и тогда он работал особенно рьяно и быстро, исключительно основываясь на собственных представлениях о ней.

Несколько дней назад ему снова пришлось провожать её, когда она в очередной раз хлопнула дверью и сказала, что устала ждать и хочет хотя бы увидеть результат, а до тех пор ноги ее не будет у него дома, потому что НА-ДО-Е-ЛО приходить ради того, что никогда не появится. Она кричала, что Ценность никогда не будет завершена, что это мертворожденный ребенок, с которым он носится, не желая просто перейти к чему-то новому, и после этого он был совершенно подавлен. Он не был болен, но почти сутки пролежал в бреду, сомневаясь в себе и своих способностях, рисуя в голове мрачные картины того, как уничтожает Ценность, а после достает из-под кровати старый затертый револьвер деда.

Но в итоге именно эта ее вспышка и дала ему внутренние силы завершить свою работу. Нужно было довести дело до конца, чего бы ему это не стоило. Когда ему удалось встать с кровати, он начал фанатично смешивать краски, накладывал слой за слоем, раздражавшись вынужденным перерывам, отдаляющим его от магии рисования. Однажды он увидел глаза. Когда он понял, что на него смотрит Луиза, живо, испытующе, даже слегка с издевкой, совсем как живая, сердце его сжалось от радости и гордости за то, что он сотворил. И наконец-то это не было простым зеркалом. Как он и мечтал, ему удалось придать жизнь набору форм, составить из простых линий и фигур образ, который дышит и говорит. Луиза на картине была немного взволнованной, щеки раскаи это делало ее еще прекраснее. Наверное, именно так чувствует себя гордый родитель, провожая своего ребенка на церемонию, где чадо получит выстраданную докторскую степень.

Ценность была готова. Это было ни с чем не сравнимое чувство, никогда прежде, за всю его жизнь, ему не хотелось настолько поделиться чем-то со всем миром.
Однако, он прекрасно понимал, что должен еще некоторое время подождать, пережить этот момент наедине с собой, краски еще не застыли, и было опасно нести работу к Луизе. Да и она всегда ругала его, когда он появлялся по вечерам.
Ничего, он дал себе клятву, что завтра же с ней помирится, и все острые углы в их отношениях сгладятся окончательно. Она просто не сможет не простить, она не один раз говорила, что любит его творчество, до тех пор, пока оно не отбирает его у нее, а Чудо ведь создано исключительно во имя нее и из любви к ней.

Он схватил в руки свою ветровку, закрыл дверь на один оборот, и сбежал вниз по лестнице. Он заметил пятно краски на куртке, забыл смыть. Ничего, это было совершенно неважно сейчас. На улице обретался веселый беззаботный летний ветер, было совсем не поздно, пять или шесть часов вечера по его ощущениям, и улица была такой же живой, как и он сам. Мимо него пробежал какой-то подросток, пробубнив «извините», и понесся дальше по своим делам, улыбаясь чему-то своему. Возможно, этого мальчишку ждала своя собственная неповторимая Луиза, и он бежал навстречу первому искреннему чувству, опьяненный и вдохновленный. Ему хотелось верить, что вокруг все тоже были счастливы.
Все еще думая об этом пареньке, он зашел в ближайший небольшой ресторанчик и уселся в тени вишневого дерева во внутреннем садике с фонтанчиком. Так он и сидел до вечера, в бокале алело вино, рядом с ним резвились какие-то дети. Они спрятались на время от внимательных глаз родителей и погрузились в свою собственную, недоступную выросшим игру. И ему было невероятно тепло и уютно, от вина и от того, что он был частью этого мира. Он, казалось, владел всеми этими богатствами, приложил к всеобщей счастливой идиллии свою руку. Все для него, и для него одного.
Он с несколько большей силой, чем мог себе позволить, сжал бокал в руках, и поднял его, словно желая сделать тост и разделить вино с кем-то невидимым. Поставил бокал, рассматривая свои немолодые руки, отражавшиеся через стекло. На бокале остался след от краски, он стер его салфеткой, ощущая нереальность происходящего. Руки, как будто бы, принадлежали не ему, он был моложе, ярче, красивее, чем эта внешняя оболочка. Он творец, создатель, а не просто стареющий человек, пишущий картины. Главное, что это разглядела Луиза, самая прекрасная женщина на свете, и продолжала его терпеть.
Он пьянел, и лицо его расплывалось в красноте бокала. Кажется, он плакал, в бокале образовывались беспокойные круги. Впервые за очень долгое время ему было легко и хорошо. Ничего его больше не тревожило, теперь, когда Ценность была готова. Допив третий бокал, он встал из-за стола, расплатился с мальчиком-официантом, положив ему в руку в два раза больше, чем стоило вино, пересек садик, и вышел из ресторанчика, позволив сумеречным улицам поглотить его. Он гулял столько, сколько выдержали ноги, а потом вернулся, и сразу, как был, не раздеваясь и даже не сняв ветровку, рухнул на кровать, и его сморил сон.

* * *

Он, наконец, готов. Скачет, как тот подросток вчера, стараясь не наступать на черные плитки в фойе ее подъезда, сжимая в руках Ценность, как будто кто-то злобный хочет ее украсть, лишить его самого дорогого, помимо самой Луизы, что у него есть, растоптать его, раздавить, уничтожить и он готовится отбить картину любой ценой. Это один из самых главных моментов за всю его жизнь. И один из самых счастливых. Сердце замирает от счастья и страха, и выбивает какой-то совершенно фантасмагорический ритм, ладони потеют, он никак не может восстановить ритм дыхания. Он пытается вспомнить дыхательную гимнастику, но его разум отказывается концентрироваться на вдохах и выдохах. Поднимается в лифте на ее пятый этаж. Лифт надрывно скрипит, раскрывая свои двери на площадке между пятым и шестым этажом. Все будет в порядке, она точно оценит плод их совместных усилий. Она же давала клятву поддерживать его в горе и в радости, она точно не бросит в один из самых радостных дней его жизни.

И все равно его грызли сомнения, когда он подходил к ее двери и нажимал на кнопку звонка. Раздался резкий звук. Затем еще и еще. Потом он слегка постучал по холодному металлу. И снова не получилось. Она же дома. Он проверил свет в ее окнах, и она всегда в 12 садится завтракать, не может быть, чтобы она куда-то исчезла.

За дверью послышалось шуршание, затем все стихло. Он постучал настойчивее и взмолился: «Луиза, пожалуйста. Открой мне, я ее принес. Она готова.»

Шуршание продолжилось, заворочался ключ в замке, а потом появилась Луиза. Прекрасная, как всегда. Белокурая, высокая, в красном пеньюаре она казалась совершенно неземной. Он совершенно забыл, что хотел сказать, только прошептал «Извини» и протянул ей картину.

На лице ее промелькнула сдержанная улыбка, и она начала медленно снимать синюю материю. И чем больше ткани она снимала, тем сильнее она мрачнела и бледнела.
-Это что, шутка? - спросила она его, и в её голосе заиграла такая ярость, которую он никогда в ней не замечал. После секунды молчания, которая продлилась целую вечность, она продолжила резать его наживую словами, без какого-либо наркоза, не стараясь смягчить свои слова.

- Скажи мне, что ты шутишь, Виктор. Скажи, что это просто очередная твоя дрянная шуточка и что я действительно не убила целый год своей жизни на это убожество и на тебя вместе с ним - в глазах ее сверкнули слезы - у тебя же получалось достаточно сносно прежде, так почему, Виктор?- Она картинно, как в какой-либо мелодраме поднесла руку к лицу, но лицо ее исказила гримаса настоящего отчаяния
Это так ты меня видишь? Я для тебя треугольник носа, пара кругов глаз, квадрат лица? Почему у меня красные щеки и такие огромные зрачки? Это что, у меня глаза такие непропорциональные? И тебе понадобился на это ГОД?
Он стоял, не веря, что это происходит. Что эта чужая женщина, которая не принимает его, оскорбляет, уничтожает самое дорогое - это действительно его Луиза. Он жадно вдыхал воздух, открывал и закрывал рот, как рыба, и никак не мог произнести хоть что-то. Сбывался самый страшный кошмар. Он не мог даже плакать. То оцепенение, которое его охватило, действовало как анестезия.

- Если ты так сильно меня не любишь - Луиза зарыдала еще сильнее - Если я для тебя такая, то убирайся. Я же верила в тебя. Думала, может быть я ничего не понимаю, может быть у него действительно все получится. Зачем я в это ввязалась? Если это лучшее, на что ты способен, то ты ни стоишь ни секунды моего времени. Я не хочу тебя больше видеть - она зарылась лицом в руки и подвывала.

Ему на некоторую долю секунды захотелось ее ударить. Потом найти все оправдания, которые только возможно было найти и представить их ей. Но он понимал, что не объяснит ей никогда, сколько любви и жизни вложено в эту работу, как и то, что это лучшее и самое важное его творение, как и многие другие вещи. Он молча встал и вышел из квартиры, даже не вспомнив о том, ради чего сюда явился.

В подъезде он сел на холодный бетонный пол и, наконец, зарыдал. Зарыдал, как ребенок, громко, с надрывом. Рядом раздался грохот. Понял он, что его создало, только потом, когда пелена спала с глаз. Он сидел и смотрел в пустоту. В ее квартире зазвучала музыка, и она звучала в его голове, как настоящий грохот.

Когда он пришел в себя, рядом лежала картина. Он уже ни при каких обстоятельствах не смог бы назвать свою мазню Ценностью, никакого значения в его жизни она больше не имела.

Он хотел бы, чтобы Луиза сломала её, уничтожила, разорвала на клочки, растоптала. Так им обоим стало бы легче. Но сейчас эта мазня, эта дрянь лежит на бетонном полу рядом с ним без единого повреждения, ни единой царапины на раме. Он горько усмехнулся. Если бы она была стоящей, его судьба никогда бы не позволила, чтобы она осталась целой, от нее не осталось бы ни кусочка.

Как же он был неправ. Каждая линия была кривой, каждый мазок был не к месту. От восхищения своим мастерством он перешел к слепой ненависти ко всему, что он когда-либо делал. Верно говорила Луиза, что если это лучшее, на что он способен, то он ничтожество.

Как он позволил себе дерзость изменять как-то ее красоту? Перенести каждую черточку, каждую линию - вот, что он обязан был сделать. Каждая искорка во взгляде должна была оставаться на бумаге такой, какая она есть. Он совершил непоправимую ошибку, посягнув на святое, смея надеяться, что ему  удалось передать огонь в ее глазах.

И этот ее вопрос сводил его с ума. Неужели во всем этом она видит лишь квадраты, круги и треугольники, а не душу? Не ту любовь, которую он вложил в каждый красный мазок на губах, не свет глаз, не ямочки на щеках. Он оказался совершенной бездарностью, раз не смог донести это до нее. Теперь ему никогда не будет прощения.

Сейчас он ужасался своей глупости и тому, насколько он поверил в этот свой эксперимент, он никогда бы не смог передать все эмоции на ее лице так живо, как они есть. Чувство вины за то, что он отнял у нее время, за то что предал ее доверие. Он заслужил каждое ее острое слово.

Все еще плача, он вышел на улицу из подъезда. Там он с удивлением обнаружил, что на улице существенно похолодало. На руку ему упала капля дождя. Только он успел посмотреть наверх, как дождь существенно усилился, и очень быстро перерос в настоящий ливень. Он стоял и смотрел, и ему было абсолютно все равно на простуду. Затем он пошел вперед по улице, и так и не останавливался, пока ноги не запросили пощады. В голове у него зияла всецелая, абсолютная, гнетущая, гнилостная пустота. Он ничуть не обижался на Луизу, не было и злости, он ведь сам во всем виноват. Лучше бы он сразу показал ей картину, услышал бы, что он ничтожен, и они вместе пережили бы это и не было бы сейчас между ними непреодолимой пропасти.

И все равно, как бы он ни провалился в своём эксперименте, он никогда не сможет перестать любить эту работу всем сердцем. И эту девушку, которая так яростно отнеслась к его работе он тоже никогда уже не сможет забыть.

Он должен напиться сегодня до забытья и принять, наконец, решение. В баре возле дома он сразу с порога заказал два шота виски, уставший бармен без вопросов все сделал. Он выпил шоты залпом. Виски обжег горло, но он почти не заметил это, он не замечал вообще ничего вокруг себя, он даже не заметил сколько времени прошло прежде, чем на его плечо опустилась чья-то рука. Это прикосновение показалось ему разрядом тока, он отшатнулся, и точно бы упал,если бы его не удержали

-Стой ты, никого не убивают. Я просто был очень рад тебя увидеть. Хоть одно знакомое приятное лицо в холодный мерзкий вечер. Как живешь?
-Привет - всмотревшись в лицо незнакомца он сразу его узнал. Ничего особенного, заливаю несбывшиеся мечты чем покрепче. Если ты не против, не будем об этом. Расскажи о себе, я тоже рад тебя видеть.
-Я нормально-ухмыльнулся он - а вот залить печали и я не против. Даже угощу.
-Да мне уже хватит- попытался он ретироваться, но ему не удалось обмануть Андрея.
-Ничего, никогда не помешает надраться еще сильнее. Он подозвал бармена и скоро алкоголь потек рекой.
Через два часа он уже нашел себя рассказывающим другу всю историю. Одно неосторожное слово, и поток речи иссяк бы в тот же момент, но друг молчал, и молчание поддерживало в художнике желание говорить. Андрей задумчиво подпирал лицо руками и стучал рюмкой по столу, казалось он совершенно отключился.
Впрочем, уже все равно, хотелось выплеснуть кому-то все чувства, и Но вдруг он встал, стукнул кулаком по барной стойке.
-Слушай, ты ей еще покажешь. Можно я посмотрю?

Первым порывом было схватить картину и бежать, он не хотел слышать ничего больше о своей работе, он просто не мог отдать ее на растерзание еще кому-то. Но за вежливым вопросом стоял не терпящий отрицания приказ. Андрей вышел в фойе, там было светло. Когда он вернулся, держа картину в руках, глаза его сверкали. От выпитого он так распалился, что выдал целую тираду.
- Это действительно лучшее, что ты когда-либо делал, Виктор. Потрясающие цвета, все так живо и экспрессивно. Если эта твоя недоделанная актриска не оценила, она круглая дура и с нее вообще нечего взять. И почему ты так зациклен на ней, вот скажи? Любая женщина была бы счастлива, чтобы ты написал ее портрет, а она еще и устраивает сцены.
- Прекрати это. Луиза прекрасная женщина, это я обманул ее ожидания. Я не стою ни одной ее слезинки. Теперь все кончено.
Он разрыдался, упав лицом на стойку.
Андрей поднял его, встряхнул, и сказал:
- Успокойся ты, не будь тряпкой. Знаешь что? Один мой хороший знакомый владеет галереей современного искусства. Он бы отдал многое, чтобы заполучить к себе в коллекцию твои картины. Твои выставки уже неоднократно гремели по Москве, ты что забыл? Я завтра же позвоню ему и договорюсь обо все. Опомнись, или для тебя ничье мнение, кроме мнения этой женщины уже не существует?

Он сидел молча, потягивая виски с колой. Что-то в словах Андрея отзывалось у него в сознании, но все его существо сейчас вмещало в себе только слова «ничтожество», «бездарность», «мазня». Они разрослись до такого размера, что занимали его целиком. Он словно был переполненным стаканом, и все, что в него доливалось, мгновенно стекало по стеклянным стенкам.
Допив, он понял, что не сможет здесь больше находиться. Дождался, пока Андрей уйдет в туалет, он быстро расплатился за обоих и вышел. Он не помнил, как добрался домой. Не помнил, как его поглотил глубокий зев подъезда. Андрей звонил несколько раз, на пятый он сдался, извинился за то, что ушел, обещал дождаться звонка завтра по поводу галереи, но этого он не помнил тоже. В его памяти закрепился только скрип дверцы шкафчика и медовый цвет виски, плещущегося в бокале. В голове пульсировали нарывы-слова «Если это лучшее, на что ты способен
- ты ничтожество» и все такое же прелестное, даже когда его искажал гнев лицо Луизы. Он хотел заглушить шум с своей голове и включил музыку. Битлы его всегда успокаивали, но сегодня что-то совершенно не удавалось забыться.
Во рту обжигало, но в голове не пустело. Поэтому, когда он услышал звон, сначала ему показалось, что это звучит только у него в голове, но потом понял, что разрывается телефон. Он взглянул на старые настенные часы. Было около трех, кто же мог звонить в такое время? Он потянул трубку так резко, что чуть не свалил телефон со стола. Трубка заговорила голосом Луизы, борясь с помехами.
Он был до странности рад ее звонку, и настолько ошеломлен, что не сразу поверил в происходящее. Луиза же расценила молчание иначе.
- Виктор, ты что, еще дуешься на меня? Я немного погорячилась, знаю. После твоего ухода я поговорила с Мариной, и она убедила простить тебя. Действительно, это всего лишь картина, а я, дура, распсиховалась. Рисуй, что хочешь, все равно мне было весело с тобой, ворчун. Ну не молчи же. Если ты расстроен, поехали вместе в отпуск, ты отдохнешь, отвлечешься, не будет никаких картин.
- Все хорошо, дорогая. Это действительно всего лишь глупая мазня, было бы из-за чего ссориться - проговорил он, с большим трудом собирая слова в полные фразы- завтра увидимся и обязательно куда-нибудь сходим вечером, если ты свободна, конечно.
Он действительно не обижался. Это грызущее изнутри чувство могло быть чем угодно, только не обидой. Он понимал, что как раньше между ними уже никогда не будет, но не хотел ей ничего объяснять. Для чего? Она завтра все узнает сама. Он принял свое решение, которое вынашивал уже очень давно.
-Виктор, ты что, пьяный? Виктор, ты меня слышишь- говорила трубка,а он молчал и только улыбался рассеяно. Он даже не слышал, что она говорила дальше.
-Я не собираюсь больше тратить свое время на общение с пьяницей. Я иду спать, а ты перезвони мне, когда протрезвеешь.
Она бросила трубку, зазвучали короткие гудки и он снова остался наедине с Битлами. Играла yesterday, и эта прекрасная жизненная ирония заставила его расхохотаться. Он сам не заметил, как смех перешел в слезы. Ему тоже все казалось прекрасным и беззаботным еще вчера. Его сильно штормило, по щекам текла мокрая дрянь, а битлы продолжали петь.
Он глотнул еще виски. Без церемоний, прямо из бутылки. Поморщился. И чего он тянет? Из-под кровати показался старый затертый револьвер, еще дедушкин, прошедший первую мировую. Он давно дожидался своего часа, и все это время манил его к себе магнитом. Он откладывал их встречу уже очень давно, но в глубине души понимал, что она должна состояться. Это был закономерный итог всем его провалам. Только Луиза бы сейчас смогла его остановить, но он прекрасно понимал, что этого не произойдет. Тогда зачем ему вообще жить?
Его последний провал окончательно укрепил его в этой мысли. Он только зря тратит чужие и свои силы и возможности, поэтому лучше бы ему уйти прямо сейчас.
Когда доиграла песня, совершенно спокойно, без дрожащих рук и чрезмерных эмоций он поднес револьвер ко рту.
Раздался оглушительный выстрел. С дивана за ним наблюдала насмешливая Луиза, которую он забыл завесить

К двенадцати часам он уже обо всем договорился и спешил обрадовать друга.
Приблизительно к часу дня он достиг двери Виктора. Он сразу услышал музыку. Да, действительно, в квартире на полную громкость играли битлы. Так вот почему он не отвечал на телефон. Андрей добрался до кнопки звонка и начал давить на него со всей силы, в надежде достучаться до друга.
А новости у него были действительно хорошие. Знакомый галерист в восторге от картин Виктора, и особенно последней, которую Андрей вчера тайком сфотографировал. Он хотел увидеть ее в реальности, и как можно скорее. Виктор Шварц скоро прогремит на всю страну. Только вот почему-то он не отвечает. Да и от музыки, доносящейся из квартиры становилось как-то тревожно и зябко, хоть он и не понимал, что именно вызывало мурашки по коже.
Он стучал. И стучал. И стучал. Колотил со всей силы двумя руками. Стучал так сильно, что у него заболели кулаки. Что же там происходит? Yesterday продолжает играть без остановки, снова и снова. Не сошел ли Виктор с ума?
На лестнице снизу послышались шаги. Следом пришли седые кудри,потом к присоединилось недовольное старушечье лицо. Старая леди медленно поднималась по ступенькам, останавливаясь после каждого шага -А, это ты тут барабанишь? вы пришли к этому бандюгану? Передайте ему, что я вызову милицию в следующий раз?
-За что, что он сделал?
-Музыку свою нерусскую включил на всю ночь. Спать не давал,представляешь. А у меня и так голова болит. Да и песня одна и та же, тошно уже, не передать как. Эта треклятая песня в кошмарах скоро будет мне сниться. С ума он сошел что ли,одно и то же по десять раз слушать.
-Хорошо, спасибо Вам, я все передам. Извините за беспокойство. - теперь ему безумно хотелось, чтобы она ушла куда подальше.
-Ишь ты, какой вежливый-сказала она - подлизываешься - хмыкнула и пошла дальше наверх. Теперь он совсем уверен был, что что-то пошло не так. Его переполняло чувство смутной тревоги.
Что он мог сделать? Он не знал номера Луизы. Единственным вариантом было вызвать полицию и сломать дверь. Так он и сделал. Они приехали достаточно быстро. Его сразу предупредили, что ситуация вероятнее всего серьезная, и просто так люди не слушают одну и ту же песню много часов подряд.
Пытались достучаться еще несколько раз, звонили, кричали, но не удалось. Как требовала процедура, позвонили  Луизе, она дала разрешение, даже разыграла волнение и дверь наконец слетела с петель. Ему войти не разрешили. Очень скоро из квартиры послышались крики - ничего не трогать, здесь труп, и он понял, что все кончено.
А потом были стандартные распросы, его допросили прямо на месте, и до установления обстоятельств заставили оформить подписку о невыезде. Скоро приехала и Луиза- ее спектакль заслуживал аплодисментов. Безутешная вдова в ее исполнении была прекрасна, сам бы поверил, если бы не знал, что она творила и что это она его довела.
Нет, он не собирался ничего никому говорить, нет. У него нет никаких доказательств ее жестокого отношения к нему, да и сам Виктор не хотел бы, чтобы общественность выносила все его грязное белье напоказ. А история художника точно бы вызвала интерес, особенно учитывая то, что Андрей собирался сделать посмертную выставку из работ друга. Пусть Луиза исчезнет с миром, пусть заберет все деньги, которые унаследовала. Но он никогда не отдаст ей коллекцию картин, особенно последнюю, губительную работу. Он поклялся, что выполнит данное Виктору вчера обещание. Он сделает эту картину знаменитой, чего бы ему это ни стоило. Если придется, даже выкрадет.
К сожалению, Луиза все еще оставалась единственной наследницей всего его имущества, других родственников у него не оставалось, его родители и сестра погибли в авиакатастрофе еще много лет назад. Имеют значение лишь документы, а по документам она, к сожалению, все еще его жена, и никого не будет интересовать, что она уже несколько лет только выкачивает из него бессовестно все силы и деньги. Постоянные измены,истерики и бессмысленные беспощадные обиды с ее стороны доводили его друга до совершенно невменяемого состояния. По его лицу можно было всегда сказать, как его приняла сегодня Луиза. Его жена-нежена обладала над ним совершенно нечеловеческим влиянием. Она присосалась к нему, как паразит, не оставляя ему никаких собственных эмоций, ни улыбок, ни слез. Теперь же она забрала у него жизнь.
Оставалось поговорить напрямую с Луизой и узнать у нее, что ей нужно за картины. Когда все закончилось, он подошел к ней, и спросил все напрямую. Она теперь была удивительно спокойна и уже не разыгрывала траур, за что он даже был ей благодарен. От лицемерия уже тошнило.
- И с чего ты вдруг заинтересовался картинами, а?- спросила она, подозрительно нахмурив брови.

Он замялся, но она заговорила сама. Ее решение его удивило.
-Впрочем, да забирай хоть все, зачем мне его мазня? Только место в квартире освободишь. Знаешь, он не смог даже портрет мой нормально нарисовать. Кому кроме тебя понадобилась бы эта бездарность. Только пожалуйста, после того как заберешь их, не трогай меня, пожалуйста. Я не хочу больше о нем вспоминать.
Обычно она бы заинтересовалась любой потенциальной выгодой, а тут такая реакция. Конечно, он совсем не дурак, и умолчал о том, что картины Виктора уже выкуплены за крупную сумму. Ему совершенно не надо, чтобы в ней вдруг взыграла жажда наживы и она затребовала долю. Хорошо все-таки, что она не истеричка, которой хочет казаться, иначе после вчерашней сцены она бы уничтожила все его работы, и это была бы катастрофа.
А ведь она действительно обиделась- мелькнула у него мыслишка - на него обиделась, за то что портретом не угодил, и стало ему от нее так смешно и тошно. Эгоистичная маленькая девочка не получила конфетку, или игрушку. У нее только что умер муж, буквально пару часов назад остыл, а ей настолько все равно, что она думает о том, как он ее ужасно исказил на портрете. Может быть поэтому и хотела избавиться от любого воспоминания, исключительно из своей детской иррациональной обиды. Как же хорошо, что Виктор ее не видит сейчас.
Он беспрепятственно вывез в галерею, где готовилась выставка, все картины. Небольшой грузовик предоставила галерея. Работ было много, около сотни. Выставка открывалась на следующий день.
Герман не спал всю эту ночь - ворочался, пытался отвлечься и выгнать ужасающие моменты из головы.
Он волновался, что будет завтра. Он должен был выполнить свое обещание другу.
На следующий день открылась выставка, которая произвела фурор. Все картины были распроданы уже в течение дня за баснословные деньги, а портрет Луизы продали по цене всей остальной коллекции. Все деньги он оставил на развитие галереи.
***
А потом настал день похорон. Он с трудом заставил себя встать. Он не хотел туда ехать, и все равно чувство долга заставило его. Виктор бы хотел, чтобы там был хоть один его действительно близкий человек. Ни семьи, ни других друзей у Виктора не было- только разрушающее чувство к Луизе да картины. И это было одной из главных причин - одиночество Виктора среди толпы пираний, готовых поживиться им в любой момент и не подавиться.
Он пришел. Луиза, вся в черном, с подчеркивающим грудь вырезом снова идеально влилась в роль безутешной вдовы. Зал состоял из ее знакомых, многие из которых раньше ни разу не встречались с Виктором. Она, казалось, забыла все свои прошлые слова. Он уже хотел как-то вмешаться, но ему не дали.
Когда началась церемония прощания он даже не подошел к гробу. Он не хотел прощаться со своим другом в такой обстановке. Он сидел и смотрел как Луиза демонстративно наклонилась поцеловать лоб мужа в последний раз, продержавшись ровно столько,  чтобы соблюсти правила приличия, чтобы не упасть в глазах подружек, и держа у лица платочек, словно утирая слезы, отошла, и направилась к нему, поправляя черную кружевную шляпку. Ее светлые кудри контрастировали с траурным нарядом, а голубые глаза сверкали огнем и он, сам удивившись этой мысли, подумал, что прекрасно понимает, что в ней нашел Виктор.
Она была ниже его на целую голову, но ярость делала ее совершенно другой, выше, значительнее, прекраснее. Она была похожа сейчас на Медузу Горгону, и казалось, что еще совсем немного, и все вокруг окаменеет под ее взглядом.
Она приблизилась к нему, обняла, проговорила громко «ох, спасибо тебе, что пришел поддержать. Я ценю это», потом вкрадчиво, чтобы ничьи досужие уши не услышали это, спросила.
-Итак, и  когда же ты мне планировал рассказать про деньги? – она вложила в свои слова такую долю злой иронии, что он чуть-чуть бы и захлебнулся в ней.
-Я не планировал, дорогая, ты заслужила эти деньги меньше, чем кто-либо еще. К тому же хочу обрадовать тебя, что они полностью идут на поддержку современного искусства он на секунду замолчал, радуясь ее оцепенению.
Ему удалось победить эту женщину, удивить ее, огорошить. Этот ход был совершенно точно шаховым. И ему понравилось то, как она закусила губку.
- Позволю себе напомнить, что ты сама мне отдала картины. И если ты попробуешь это опровергнуть, дорогая, ты отправишься в суд за доведение до самоубийства. Мне есть что сказать тебе. Кстати, тебе очень к лицу это платье, и шляпка выгодно скрывает слезы, которые ты так щедро льешь по ушедшему мужу. Сегодня ты отменишь все вечером, и придешь ко мне, чтобы обсудить со мной твое будущее, хорошо? Вот адрес. На этом все, приношу свои глубочайшие соболезнования.

И он широкими шагами вышел из зала. На самом деле, он блефовал, он не знал, что с ней делать дальше, но ему стало вдруг так весело, что он решил еще поиграть с этой женщиной. Друга уже не вернешь, а вот сучку еще можно заставить заплатить на все.
Ровно в назначенное время раздался звонок – а она пунктуальна.
Луиза пришла, он ухмыльнулся, заметив ее ярко-красные губы, стрелки над глазами и вырез на коротком красном платье. Что ж, вот, значит, какой метод войны она избрала. Он с улыбкой пригласил ее войти – ну ты же трясешься от страха, кого ты пытаешься одурачить своей стервозностью- пронеслось у него в голове. Он галантно усадил ее за стол рядом с собой, и налил вина в бокал. Что же, самое время поговорить.
Они оба молчали в течение продолжительного времени, но Луиза оказалась смелее.
-Итак, чего ты в итоге от меня хочешь, к чему все это?
-Я хочу, чтобы ты дала мне повод не рассказывать ни о чем.
-И какой повод тебе нужен? - Она придвинулась к нему ближе, ожидая каких-то действий.
Он усмехнулся – что ж ты, так  привыкла все решать, правда? Хорошо, я дам тебе возможность. Только этого мне будет недостаточно – он впился ей в губы, она обхватила его лицо руками.
Он наслаждался моментом, ни на секунду не забывая, что они играют.
Когда она отстранилась, она спросила ехидно – И вот так ты заботишься о своем друге, дорогой? Мне было интересно, сколько ты продержишься, разыгрывая из себя невинность. Я вижу вас мужчин насквозь, и по крайней мере я никогда не лгу сама себе, котик.
Возьми деньги и давай вместе заживем счастливо где-нибудь подальше отсюда? Ты мне не скучен, и ты слишком непохож на них. Возможно у нас могло бы что-то получиться.

-Ах, вот оно что, ты вдруг захотела уехать?
-Да, мне здесь надоело. Почему бы не попробовать путешествовать. Вернемся, когда шумиха уляжется.
-А давай я лучше покажу всем запись твоей речи, где ты называешь картины Виктора мазней?
На секунду краска исчезла с ее лица, она показалась ему еще красивее, когда испытала неподдельный испуг. Потом она снова заговорила мягко и тихо, но совершенно уверенно в себе.
- У тебя ее нет. Ни за что не могу поверить, что в той ситуации ты не забыл включить диктофон. У тебя нет ничего кроме твоих слов против меня. Поэтому я была бы благодарна если бы ты снял маску добрячка и рассмотрел мое деловое предложение. Мы бы многое смогли сделать вместе, если бы ты не был так упрям. Какой красивый и глупый жест, отдать все деньги галерее. Ты заслужил эти деньги, ты обхитрил всех, чтобы продать картины. Да, ты скучаешь по своему другу, мне тоже тяжело, но это было его решение.
Ему хотелось влепить ей  пощечину, так чтобы в голове зазвучало, но чтобы не прерывать поток речи, он просто налил ей еще вина.
-Я говорю с тобой начистоту, и прекрати так смотреть на меня, я не зверь. Я видела все, что с ним происходило, но он умолял меня остаться с ним, говорил, что сможет построить для нас будущее. Он не смог – выигрывает сильнейший. По крайней мере, я никогда не врала ему. Я ничего не понимаю в искусстве, но мне действительно нравилось то, что он делал раньше. Сначала мне даже было очень больно, что я ему настолько неважна, что он проводит сутки со своими картинами. Потом отпустила ту ситуацию настолько, что это одиночество даже приносило мне облегчение. Больше времени на себя.    Когда он хвастался мне  о том, какой прекрасной будет его новая работа я действительно поверила ему. Он говорил, что хотел семьи, но никогда бы не смог выдержать семейных отношений, он не уделял даже мне пару часов в день,  он был совершеннейшим эгоистом. Ты и представить себе не можешь, сколько раз я с ним ссорилась и просила хоть немного тепла и поддержки, но об этом он, конечно, упоминал только как о беспочвенной истерике жены. Я была для него абстрактным предметом, музой, персональным восхитителем, но никогда не имела действительной значимости. Знаешь, когда я наконец решилась съехать от него, он забыл про мой день рождения, а когда я напомнила ему, просто поздравил, и сказал, что ему надо работать. Он даже отказывался мне показать работу, на которую я, как и он, убила целый год. А потом он настолько обиделся на мои слова, что вышла какая-то ересь, что убил себя. Вот и вся история. Знаешь, я даже звонила ему вечером извиниться, сказать ему, что он мне дороже, чем любая картина, а он… Он даже не подумал о том, буду ли я чувствовать за это вину- именно поэтому я и не тронута никак его решением - оно меня совершенно не касалось – он думал только о себе даже перед смертью. Наверное еще какую-нибудь сцену устроил, чтоб покрасивее, да подраматичнее. Это вы все хотели услышать? Я никогда не позволю себе быть такой размазней на людях.
И я ненавижу тебя за то, что ты это услышал.
Тут она разрыдалась. Андрей сидел, и не знал, что ему делать. Он понимал, что эта женщина сейчас говорила чистую правду. Она совершенно удивила его, уложила на лопатки. Он был побежден.
- Я сделаю все для тебя – сказал он, и обнял ее – если ты позволишь. Ты сможешь жить, как мечтала и там, где хочешь.
Этот разговор они больше не возобновляли. На следующее утро он пошел к галеристу и от имени жены покойного потребовал все  деньги.
Свадьба была в Рио спустя полгода. Никто не был приглашен, Луиза не захотела шумихи. Андрей так и не понимал, кто из них победил.