Про любовь

 Кто оказался в выигрыше от всего произошедшего, в нашей стране за последние тридцать лет, так это москвичи. И зарплаты у них на порядок выше, чем в провинции, и деньги, почти все, в столицу-«матушку» стекаются. Медики и учителя, которые мало-мальски чего-то стоят – все переехали в Москву. Даже охранники, здоровые мужики, на которых пахать можно – провинциалы, бездарно просиживающие штаны в различных столичных офисах. О «культуре»  вообще говорить нечего – сотни радио и телеканалов обслуживаются, не имеющими, в большинстве своем, ни принципов, ни совести, ни чести, не должной выучки, выходцами из всех бывших республик и российской глубинки.
Начиная с начала двухтысячных, стало, однако, москвичам тошно в своей тюрьме Первопрестольной, захотелось, хотя бы изредка, дышать свежим воздухом, отдыхать от суеты большого города, слушать не звучания раздражающие, а кваканье лягушек и пенье птичье…
Денег много в Москве, всю Россию ограбили играючи, вот и потянулись столичные жители среднего, по их московским меркам, достатка, скупать, в близь лежащих областях, добротные дома вместе с землей, в деревнях, где подъезд  более или менее приличный. За бесценок скупали, иногда, за несколько ящиков водки, как, в начале девяностых, они же приобретали «достояние народное» – ваучеры Чубайсовские.
Друг мой, с которым пять лет жили в одной комнате, в общаге институтской, тоже приобрел себе домик, где-то на границе Смоленской, Брянской и Калужской областей. В последние годы не так часто, как хотелось бы, но все же мы встречаемся. Пригласил он меня с женой как-то, к себе на дачу, встретиться, поговорить, поностальгировать.
Когда мы уже домой собирались, вынес друг тетрадку, мелким  почерком исписанную. – Посмотри, говорит, - Может чего пригодится, нашел на чердаке, когда мусор разбирал.
В суете житейской, забыл я про тетрадку эту, а недавно на глаза попалась. Почитал, что написано. Сначала подумалось – бред пьяного озабоченного студента. Потом, когда до конца все же дочитал, что-то задело за живое. Есть в этих записках нечто, что требует осмысления.
Не стал я, в написанное, никаких особых изменений вносить, разве, что знаки препинания расставил, да над ошибками в словах и фразах поработал. Так, что, «за что купил, за то и продаю»:
  - Суть не в том, сколько выпил, во времени нельзя прерываться.
…К сожалению, истина, изреченная кем-то, просто констатация факта, уже имеющего место, или возможного в будущем.
…Еще никто никого, никогда, ничему не научил, жизнь человеческая – всегда работа над собственными ошибками.
Да, вчера, во время нашего бесконечного путешествия по покровским пивнушкам он говорил именно это, и еще много чего заумного.  Мы «смотрели ему в рот», кажется, старались понять и пили: пиво, вино, водку. На дармовщинку, как не испить?…
Он ушел так же неожиданно, как и появился, а мы со Славкой, держась друг за друга, тащились по Покровке к Площади Ногина (сейчас Китай-город).
Я все-таки прервался во времени…
Чуть поворачиваю раскалывающуюся голову. Кто эта женщина, в полумраке, кажущемся вечным? Она почувствовала мой взгляд, открывает глаза, улыбается.
Полжизни за улыбку, но как же раскалывается голова.
Женщина поднимается из кресла, накидывает халат, уплывает куда-то в сторону.
Закрываю глаза, опять прерываюсь во времени…
Женщина стоит рядом, с подносом в руках. На подносе рюмка с водкой и порезанный соленый огурец. Халатик полу распахнут: Какая красивая грудь. Выпиваю и опять прерываюсь во времени…
Странно, я еще могу любить, любить остервенело, бездумно, чувствуя ее всю каждой клеткой кожи, сливаясь воедино в безумстве конца. Почему единство, только мгновенье?... Какая красивая грудь… Полжизни за улыбку… Зачем я снова прерываюсь во времени?
…Как долго я здесь?
В комнате все тот же полумрак. Никого нет. Встаю, одеваюсь. Костюм вычищен и отглажен. Во всем теле слабость, руки дрожат.
На столике, на подносе рюмка с водкой и порезанный соленый огурец…
Откуда он появился? Слащавая рожа, самоуверенность во взгляде. Вчера он был несколько иной… Какой противный голос, желание – пойти в туалет и два пальца в рот… Какая мерзкая ухмылка, - Я же говорил, что нельзя прерываться во времени.
Внутри что-то вскипает, я готов его раздавить, задушить, вытягиваю руки, иду. Чувствую – мои глаза пытаются вылезти из орбит. Но нет единства конца. Останавливаюсь, обессиленный, опускаюсь в кресло. Он хохочет, но мне уже все равно. Полное опустошение и только где то глубоко внутри – желание…
Стараюсь взять себя в руки, смотрю ему в глаза, - Где Славка?
- Друг твой в переходе, на площади Ногина, с ним будет все хорошо, - он уже не так слащав, чувствуется какая-то внутренняя сила.
Входит женщина, - Я Дана. Она подходит ко мне почти вплотную, прикасается ногами к моим коленям. Распахивает халат. Какая красивая грудь… Опускаю глаза на живот, ниже. Впиваюсь губами в это зовущее тело… Опять прерываюсь во времени…
Он и она сидят напротив. Ее халатик полу распахнут. Какая красивая грудь. Чувствую отвращение к себе и желание – желание обладать этой женщиной, и мне все равно, что они обо мне думают.
 - Где Славка?, - автоматически спрашиваю я.
- Друг твой в переходе, на площади Ногина, с ним будет все хорошо, - я в очередной раз прерываюсь во времени…
- Разве можно так пить?, -открываю глаза. Передо мной какая то бабуля. Внутри меня желание – обладать женщиной. Не бабулей конечно, а той, которая была. - Как же ее зовут? Ах, да Дана…
Осматриваюсь, сижу на скамейке в каком-то сквере, - Где я? Бабуля укоризненно качает головой, - На Бауманской сынок. А тебе куда нужно?
- Мне на Сокол, - копаюсь в карманах - пустота, - Бабушка, одолжи пятачок на метро.
Добираюсь до общаги. Костик не спит, ждет. Славки нет. Странно, но сегодня еще не закончилось.
Славка пришел следом, на меня злится, что бросил его в переходе. Он попал в травму. Голова перебинтована, за «удовольствие» нужно платить, необходимы деньги.
Разве можно так пить?

- Здравствуй Сережа, - полжизни за улыбку… Боже, да это же Дана. Возникает желание схватить ее и взять, взять прямо здесь, на лавочке, на виду у праздно шатающейся в парке публики. Она подносит палец к губам, - «еще не вечер».
Славка гребет, одновременно что-то рассказывает своей попутчице. Она громко смеется. Им хорошо, а на меня накатываются тоска, желание и ощущение, что скоро снова прервусь во времени. Славка причаливает к берегу, предлагает покататься на лодочках нам. Дана не соглашается, говорит, что ей пора, и я ее провожу. Славик подмигивает мне, и они уплывают. Во мне пустота и желание. На метро до Бауманской, а потом пешком по неузнаваемым улицам. Дана, что-то, рассказывает, но разговор не клеится, я отвечаю как-то невпопад. Она улыбается – полжизни за улыбку.
Пришли, заходим в квартиру. Все тот же вечный полумрак. Тоскливо. Выпиваю рюмку водки, закусываю огурцом, присаживаюсь в мягкое кресло, закрываю глаза, жду. Дана в ванной, почему-то не торопится.
…Физически ощущаю чье-то присутствие, поворачиваю к нему голову. Все та же мерзкая улыбка. Входит Дана. Строгая  одежда, сухой взгляд, тело пахнет недоступностью, «еще не вечер».
…Кто они, чего от меня хотят?
Чувствую бессилие и неожиданно желание броситься на них, кусать, царапать, рвать ногтями их лица. Что это? Никогда раньше не проявлялись во мне женские начала.
Они смеются. Кажется, мои мысли, не секрет.
Он подходит, накладывает руку на мое плечо. По всему  телу ток, потом медленно разливается покой. Мозг еще сопротивляется. Ему не привычно ощущать чье-то присутствие внутри черепной коробки. Но и мозг сдается, угасает. Я прерываюсь во времени…
Поворачиваю раскалывающуюся голову. В комнате все тот же полумрак. Никого нет. Во всем теле, слабость, руки дрожат. На столике, на подносе, рюмка водки и порезанный соленый огурец.
…Откуда он появился? Гордая осанка, пронизывающий взгляд.
Почему я не знаю ни одной молитвы?
Он улыбается уголками губ, - Все не так страшно, как тебе кажется. Все с одной стороны просто и одновременно не понятно для неискушенного ума – игра шести координат. В дальнейшем, ты все поймешь.
Он садится в кресло напротив. Долго , изучающе смотрит в меня. Ощущение, что делят на атомы и соединяют заново. Я не выдерживаю и прерываюсь во времени…
 Он улыбается уголками губ, поднимается и медленно уходит. У дальней стены Дана, она сбрасывает халатик, - Улыбнись - уже вечер.
Какая красивая грудь. Опускаю глаза на живот, ниже. Впиваюсь губами в  это зовущее тело...
 Почему единство конца, только мгновенье?... Какая красивая грудь… Пол жизни за улыбку… Зачем я так часто прерываюсь во времени?

 Сижу на общей кухне. Читаю книгу. Уже полночь. Почему я знаю, что уже полночь? На кухню заходит жирный кот. Он трется об мою ногу, громко мурлычет…
Мне становится страшно. Откуда этот страх? Кажется, что само пространство заполнено им…
Что то изменилось.
 Да изменилось, в темном углу за плитой светятся два глаза, и еще два. Не торопясь, на середину кухни, выходят две огромных крысы. Кот перестал мурлыкать, спина выгнута, шерсть дыбом, в глазах предчувствие последней охоты.
 Я не успел не удивиться, не испугаться – на полу, в предсмертных судорогах, дергает лапами одна из крыс, с откушенной на половину головой, у кота вспорот живот, потроха, обильно политые кровью, лежат у моих ног. Тишина не естественная, вторая крыса приближается ко мне. Идет медленно, как бы растягивая удовольствие. В отчаянии, хватаю с плиты сковородку, луплю эту тварь по голове. Крыса, словно не чувствует ударов, подходит близко-близко. Улыбается.  Боже, полжизни за улыбку, это же Дана…
Я просыпаюсь в холодном поту. Это просто сон, просто сон. Пытаюсь прийти в себя, успокоиться.
…Полумрак, вечный полумрак. В комнату вошла Дана, распространяя запах недоступности, - Идем Сережа, он ждет.
Может, я еще сплю?
Кто они, кто я?
Он сидит, полу развалившись в мягком кресле. На столике, на подносе,  водка в графинчике, две наполненные рюмки, порезанный соленый огурец. Он поднимает рюмку, жестом руки предлагает присоединиться.
Почему я подчиняюсь?
Он говорит. Пытаюсь вникать в его слова, - Ты должен быть фанатично предан нашей идее. Ты понесешь ее людям. Не может быть места сомнениям.
…Он говорит что-то еще, но я уже отключил внимание, я уже внутри себя, – Как жаль, что я не знаю ни одной молитвы. Это было последнее, что пронеслось по нейронным цепочкам мозга, я снова прервался во времени.

…Уже несколько лет мы бродим по миру: я и Дана. Она все так же молода, красива и чувственна. Притяжение ее глаз, зов тела, свели с ума «многих». Они идут вместе с нами. Они готовы выполнить любое желанье за одну ее улыбку. Они проповедуют нашу идею, и другие «многие» присоединяются к нам.
Всему есть начало. Конца не бывает, просто может замкнуться круг:
Мы вернулись в Город золотых куполов и уродливых зданий. Движение наших мыслей и поступков пересеклось с кольцами Города. В воздухе запах озона, где-то близко гроза.
Мы в ожидании единства конца. Дана нервничает. Она еще не налюбилась. Она еще хочет жить.
«Многие» бродят по городу, Объясняют  смысл нашей идеи. Будоражат народ.
Я расположился на кладбище у могил предков. Я спокоен, верю, что сегодня спираль, устремленная в бесконечность, замкнется, и будет только любовь. В сердце уже нет сожаленья, что не знаю ни одной молитвы.
К кладбищенской ограде подъезжают грузовики и автобусы. Солдаты и милиционеры распределяются по периметру. Какая наивность – они верят, что могут что-то изменить.
Собираются люди. Их все больше и больше. Низкорослый плешивый майор орет в мегафон, требует разойтись. К нему вплотную подходит Дана. Распахивает халат – какая красивая грудь. Майор отталкивает мою женщину и она падает. «Многие» бросаются на глупого вояку, втаптывают его в асфальт…
Солдаты начинают стрелять, но пули не настоящие - резиновые.
 …В небе Луна медленно наползает на солнечный диск. Становится темно. Солдаты продолжают стрелять. Серые тени мечутся по площади. Еще мгновение и мир землян сливается с Вселенной.
Дана прижимается ко мне. Я чувствую дрожь ее тела…
Солдаты стреляют, но эти пули не для нас. «Еще не вечер».
…Солнце освобождается. Мнимый покой. Мнимая тишина. Реальная пустота. Жарко, душно. В воздухе пахнет озоном, предвестником единства конца. Где-то рядом гроза. Дана нервничает, она еще не налюбилась, она еще хочет жить…
«Многие» бродят по городу, они хорошо знают, «что делать»…
…Уже полдень, время коротких теней. Мы отдыхаем у родника за городом. Дана прижимается ко мне, я чувствую дрожь ее тела. Пытаюсь успокоить, но нет единства конца.
…Пора. Возвращаемся в Город золотых куполов, и уродливых зданий.
Наблюдать реальность возможно только со стороны. Находящимся внутри не понять единства конца, но они создают его своими мыслями и поступками…
Все изменилось. Улицы заполнены возбужденными людьми. Говорят все, говорят много, не слушает никто. Город раскален. Мысли материализуются и бродят по улицам. Порой, невозможно понять, кто или что перед тобой.  Звонят колокола. Звоны легкими тенями витают между маковками церквей, дрожат, расчленяются, падают на раскаленный асфальт, втаптываются в него… В воздухе пахнет озоном, предвестником единства конца. Где-то близко гроза.
…В небе, на западе, легкое облачко. Слабый ветерок обдувает легкие тени, трогает листву на деревьях.
… Но уже что-то меняется. Горожане остановились, они смотрят в небо. Следом за облаком выплывает из за горизонта огромная туча, состоящая из черноты.
Ветер усиливается. Туча скрывает Солнце. Люди смотрят в небо. Почему-то они все одеты в белое?
…Это страшная красота – черная твердая Земля, черное жидкое небо и стена огненной плазмы между ними.
Через несколько мгновений – ветер уже завывает, как раненый зверь, первые капли дождя окропляют разгоряченные тела, мысли и предметы. Огненный вал катится по Городу. Пожары испепеляют деревья, людей и уродливые здания, плавят камни, стекло и асфальт.
 Очищение огнем?
Начался ливень.
Потоки воды устремляются по улицам Города, смывая пепел.
 Очищение водой?
Я и моя женщина срываем с себя одежды. Дана спокойна, она улыбается. Полжизни за улыбку…
 Мы сливаемся воедино, последний крик уходящей черноты уничтожает наши тела, легкие тени устремляются в просветленное небо, в наше вечное единство конца.

…Я очнулся.
Белые стены, белый потолок, неудобная кровать и полумрак.
- Где я?
Чуть поворачиваю раскалывающуюся голову. Кто эта женщина, в полумраке, кажущемся вечным? Она почувствовала мой взгляд, открывает глаза, улыбается.
Полжизни за улыбку, но как же раскалывается голова.
- Слава Богу, ты очнулся, Сережа, - женщина улыбается и одновременно слезы по ее щекам.
- Как же ее зовут? Ах да, ее зовут, Дана. Когда-то, кажется, не в этой жизни, мы были с ней близки.
- Где я? – губы шевелятся, но нет уверенности, в том, что я говорю что-то внятное.
Женщина гладит рукой мое лицо, - Все будет хорошо, Сережа, теперь все будет хорошо. Какие же мы были дурачки. Что мы сотворили: хотели открыть этому миру любовь, а принесли хаос и разрушение. Разве можно заставить любить - насильно? Он, нас, словно заворожил. Но теперь все будет хорошо. Он уехал, мы больше его не увидим, мы больше ему не принадлежим.
Дана берет мою руку и прикладывает к своему животу, - почувствуй, пока тебя не было, ребенок стал совсем большим, он уже шевелится. Это наше Дитя, Сережа…

- Какая красивая грудь…
Жена сидит у окна, кормит нашу маленькую дочку. Улыбается. Полжизни за улыбку…
 Я смотрю на них и понимаю, что никогда больше не позволю себе прерваться во времени, потому, что бесконечно люблю двух этих женщин, моих славных девочек.