Нашествие

 
1.
   Живя летом в деревне, Александр Романович, доктор философских наук, профессор, старался не пропускать ни одного восхода солнца. Именно здесь, на даче, увидев, казалось бы, такое заурядное явление, как рассвет, он был удивлен до крайности величием естественного процесса. Вот и сейчас, заварив крепкого кофе, он вышел с чашкой на веранду и подошел к большому окну.
   Лето было в самом разгаре – июль. Стояла жара, с мая не выпало ни одного дождя, отчего газонная трава пожухла, хотя поливали ее два раза на день. Листва на молодых яблонях засыхала и опадала. Заметно пожелтевшими стояли кусты малины, смородины, вишни. Но эта малопривлекательная картина занимающегося июльского дня совсем не портила настроение радостного ожидания чуда. Александр Романович усмехнулся: надо же, дожил до шестидесяти лет и все еще ждет, смешно сказать, чуда…
   Явление солнца должно было состояться с минуты на минуту, и Александр Романович как всегда с любопытством наблюдал приготовление всего живого к этому событию. Не один год он был зрителем этого действа, но каждый раз поражался какой-то размерности, мощности, непоколебимости и неизбежности природного явления. Ему казалось, что за пять минут до рассвета деревья в лесочке неподалеку вытянулись, как солдаты, выполняя команду «смирно». Птицы, подобно оркестру, настраивали голоса, пробуя всякая на свой лад мелодию раннего утра. Цветы в саду все как один повернули свои прелестные головки навстречу еще невидимому светиле.
   Розы трепетали в нетерпении.
   Георгины держались строго, но и в них виднелось нескрываемое ожидание.
   Крупные листья роджерсии, казалось, только и ждали первого луча, чтобы, взмахнув ими, как крыльями, взлететь в безоблачное небо. Ну, или хотя бы попытаться.
   Кот Семен, не торопясь вышел на веранду: он с некоторых пор тоже стал любителем рассветов. Прыгнул на подоконник, оглянулся на хозяина и как будто бы скомандовал: «Мяу!».
   Сейчас! Сейчас начнется!
   - Саня! Саня!
   Александр Романович узнал голос соседа Смирнова. «Как некстати! – с раздражением подумал он. – Не буду откликаться, пусть думает, что я крепко сплю, ведь еще и пяти часов нет».
   - Саня! Открой!
   Сосед громко барабанил в железные ворота.
   «Вот, подлец», - выругался мысленно Александр Романович и направился открывать.
   Михалыч, так звали  соседа, предстал перед ним в трусах и тельняшке. Его седые волосы были всклокочены, и весь вид выражал тягость сильнейшего похмелья.
  - Что случилось? – спросил Александр Романович, выходя за ворота, плечом оттесняя Михалыча, явно настроенного проникнуть внутрь.
   А тот опустился на корточки и заплакал. Он вытирал бегущие слезы, и Александр Романович впервые обратил внимание, какие у него несоразмерно огромные – длинные и крупные – руки. «Как у гориллы», - подумал он.
   - Опохмели меня, Саня… Пропадаю… Совсем мне плохо, – причитал Михалыч.
   Александр Романович с самого начала приобретения дачи знал о пьянстве всей его семье, но считал себя обязанным соседу. Именно он, Михалыч, помогал ему в обустройстве участка. Благодаря этому пьянице, здесь выросли красавицы-ели, стройные можжевельники, молодые дубы, уже проявляющие свою могучесть. Все эти деревья принес из леса и посадил на участке Михалыч. И все они прижились безболезненно!
   Сколько денег пришлось заплатить Александру Романовичу дизайнерам за озеленение дачного участка! Одни только серебристые тополя чего стоили! Их вырастили в питомнике. Привезли десять штук в больших кадках. Сажали в специально приготовленные ямы, заполненные плодородной питательной землей. В то лето дождей тоже почти не было. Влаги молодым деревцам не хватало. Александру Романовичу пришлось несколько раз заказывать в городе водовозку, чтобы оживлять капризные саженцы. И вот они! Стоят стеной, укрывая от ветра и зноя. Даже ландшафт деревни поменялся, когда тополя вымахали до двадцати метров!
   А с хвойными деревьями нанятые помощники так и не справились. Сажали ели и можжевельники и зимой, и весной, и осенью. Покрасовавшись несколько недель, они неизменно желтели, высыхали и осыпались иголками. Михалыч, увидев однажды, как Александр Романович в очередной раз выкапывает погибшие деревья, предложил ему свою помощь.
   - Саня, ты только палки поставь, где воткнуть елки. Я все сделаю в лучшем виде!
   Александр Романович, конечно, не поверил, что вечно пьяному соседу удастся сделать то, что не под силу профессиональным агрономам. Но палки-метки воткнул и на оплату в две бутылки водки согласился.
   В следующий приезд Александр Романович увидел на участке ели, можжевельники и дубы. Деревья стояли не прямо, а наклонившись в разные стороны. «Как будто пировали с Михалычем», - усмехнулся он. Дубочки были маленькими, не выше метра. А хвойники - достаточно большими, явно, не однолетними. Он подумал, что выкапывать деревья, когда они погибнут, заставит Михалыча бесплатно. Но все они, к большому удивлению Александра Романовича, выпрямились, не болели и быстро пошли в рост.
Целая небольшая рощица появилась на даче за короткое время. Летом в тени деревьев было приятно полежать на мягкой траве. Запах хвои, настоянный на солнце, шуршание дубовых листьев, - все это, считал Александр Романович, добавляло ему здоровья и умиротворения. А с недавних пор в рощице появились рыжики! Ну, не чудо ли!
   Александр Романович был благодарен соседу, всем гостям рассказывал о Михалыче, с гордостью демонстрируя чудесный уголок.
   - Опохмели меня, Саня! – снова попросил Михалыч и вдруг - встал на колени. – Опохмели, сил нет терпеть!
   Александр Романович, приказав соседу ждать у ворот, быстро пошел к дому, намереваясь налить Михалычу полстакана водки. Выносить бутылку было опасно: пьянчужка не уйдет пока на донышке останется хоть одна капля. Александр Романович достал из шкафа на кухне початую бутылку дешевой водки (специально купил для таких «михалычей», которых в деревне было не счесть), налил в одноразовый стаканчик, на ходу замечая, что солнце уже взошло и все живое в этом мире копошится, шевелится, суетится…
  Михалыч ждал его уже у бассейна, усевшись в шезлонге: проник все-таки за ворота, негодяй!
   Александр Романович рассердился, он не любил пускать к себе деревенских. Сунул стаканчик, спросил сердито:
  - Ты чего такую рань явился?
   Действительно, сосед прежде не позволял себе подобной вольности.
   Михалыч, залпом осушив стакан, сорвал травинку, пожевал и выплюнул.
Александр Романович брезгливо поморщился, представив, как будет убирать эту мерзость. Заставить Михалыча?.. Так он и не поймет, о чем его просят…
   Михалыч, не отвечая на вопрос, схватился за голову, раскачиваясь из стороны в сторону.
   - Саня, никогда так башка не болела! – плачущим голосом простонал он. -  Дай еще лекарства, Богом прошу!..
   Александра Романовича коробило его панибратское поведение (еще и Бога приплел!), но он  хотел быстрее отделаться от непрошеного гостя, поэтому поспешил исполнить просьбу.
   - Сиди здесь! – приказал он Михалычу.
   Взяв из его рук пластиковый стаканчик, он направился к дому, чтобы снова налить докучливому соседа. На этот раз, захватив хлеб и сыр он, было, двинулся обратно, но замер.
   Из-за огромных рук головы Михалыча видно не было и можно было подумать, что у бассейна сидит безголовое существо. Александр Романович закрыл глаза, покачал головой: что за видения у него сегодня с утра!
   - Михалыч, ты чего ко мне-то пришел опохмелиться? Ведь у вас вчера целый бидон браги был. Это ж сорок литров!
   - Да?! – сосед, успев выпить и закусить, пружиной взлетел с шезлонга. – А сын Гриня приходил? А брат Валерик? А зять Лешка? И Генка, твой сосед, вечером явился… Я ж ему целый стакан налил! Ничего не осталось! Ни капли!
   Михалыч от возмущения, казалось, протрезвел. Взгляд его маленьких серых глазок стал уже не мутным и просящим – глаза горели.
   - Саня, ты мне вот сейчас так хорошо сделал! А я тебе в десять раз лучше сделаю! Хочешь, гречки полмешка принесу?
   Александр Романович удивился не гречке мешками. Все в деревне знали, что Михалыч - в доле с завхозом санатория, расположенного неподалеку. Завхоз ранним утром приносил мешки с различными продуктами к дырявому забору лечебницы, а Михалыч забирал их, складывая в свой большой рюкзак. Вечером подельники делили ворованное, и, судя по тому, что их «бизнес» продолжался много лет, оба были довольны условиями договора.
   Александр Романович удивился неслыханной щедрости соседа, известного в деревне и своей жадностью.
   - Гречки не хочешь? – продолжал Михалыч. – Лапши принесу! Хочешь?
    Александр Романович не знал, как выпроводить непрошеного гостя. Водки, что ли еще вынести, поманить ею до ворот, как собачонку…
   - Лапши не хочешь?! – продолжал Михалыч, в голосе его проскальзывали и обида, и гнев, и даже угроза.
   - Подожди, Михалыч, - спокойно ответил Александр Романович. – Сейчас еще водки принесу.
   Не успел он в очередной раз заполнить пластиковую тару, как сосед ввалился на веранду и вальяжно распластался в кресле - в том самом, в котором Александр Романович с котом Семеном встречали начало каждого дня.
   Еле сдерживаясь, чтобы не выгнать пьяницу взашей, он, прежде чем сунуть в руки стаканчик, сказал:
   - Давай, Михалыч, пей и иди домой. У меня много срочных дел намечено на сегодня.
   Сосед выпил, поднялся, а дойдя до двери, вдруг остановился. Он хлопнул себя по лбу здоровенной ручищей:
   - Саня, может, ты и повидлы не хочешь?!
Теперь он смотрел ехидно, с интересом ожидая ответа.
   - Нет, Михалыч, не надо мне повидла.
   Александр Романович открыл дверь веранды:
   - Михалыч, тебе пора.
   На лице соседа можно было заметить самые разнообразные чувства. Он был явно обижен отказом от «повидлы», но благодарен за «опохмел».
   Уже дойдя до ворот, он вдруг резко остановился и обернулся.
    - Я знаю, Саня, как тебя отблагодарить, - громко и торжественно начал Михалыч, глядя на соседа проясненным взором. – Мы разведем с тобой свиней! С меня – помои, с тебя – сарайка. А?! Здорово я придумал? Ты ж мне как брат, Саня!
   Александр Романович, с трудом сдерживая смех, быстрым шагом направился к Михалычу, чтобы поскорее закрыть за ним дверь и попробовать настроиться на благостное начало дня.
    Он открыл ворота и отпрянул: прямо передним стояла жена Михалыча - Клавочка, Клавдия Яковлевна. В калошах на босу ногу, запахиваясь в короткий халатик, оголивший ее ноги синеватого цвета, она смотрела на соседа мутными пьяными глазками, с трудом понимая, кто перед ней и зачем она сюда пришла.
   Вдруг – вспомнила! Заулыбалась наполовину беззубым ртом, кокетливо заправила за ухо седую прядь:
   - Романыч, Гринька велел за вениками приходить! Веники готовы! Сегодня велел приходить!
   Михалыч за спиной Александра Романовича присел, вжимая голову в плечи. Поняв, что жена его все-таки увидела, закричал:
   - Клавка! Соседа подняла ни свет, ни заря! Чего припёрлась? За каким лешим?
   Клавдия Яковлевна, отодвинув Александра Романовича, бросилась к мужу. Ее кулак попал ему точно в нос. Не глядя на него, она снова обратилась к соседу:
    - Гринька за вениками тебя звал сегодня обязательно!
    Она повернулась и, гордо подняв нечесаную голову, неспешно удалилась.
    Михалыч стоял, зажав нос: крупные капли темной крови падали на сухую траву. 
    Александр Романович осторожно обошел соседа и закрыл за собой ворота: хорошо, что кровь не попала на газон.

2.
   Александр Романович, сколько обитал в деревне, столько и покупал веники у Грини - сына Михалыча. Они выходили у него исключительные! Маленькие, но пушистые и мягкие - они, как ласковые зверьки, ловко шныряли по распаренным телам, привнося в них и силу, и аромат, и радость. Все гости, да и семья Александра Романовича любила Гринины веники.   
    Он отправился к Грине в соседнюю деревню уже в полдень. Солнце палило. Ни ветерка. Хотел поехать на велосипеде – три километра всего! – но не рискнул. Все-таки в машине – кондиционер. С возрастом любовь к комфорту проявлялась сильнее. Он и обустройство дачи начал с туалетной комнаты, первым делом проведя канализацию: «удобства», в том числе  душевая кабина, были в доме.
   Деревенские недоумевали и частенько интересовались, почему новый дачник не ставит уборную? Один из них, Гурин (все звали его по фамилии), предложил свою помощь: построить нужник «как у олигархов» - дешево, по-соседски. Александр Романович полюбопытствовал: какие сортиры нынче воздвигают олигархи? 
    Секрет заключался в том, что вместо выгребной ямы под дырой в полу ставили алюминиевое корыто – «оно легкое и долговечное». Гурин пояснял: «Когда корыто заполняется, олигарх набрасывает на корыто проволоку с крючком на конце, и вытаскивает его. Содержимое  - удобрение на картофельное поле, а корыто – снова в дело».
    Узнав об этом, Александр Романович прекратил покупать у соседей и картошку, и помидоры, и все другие овощи и фрукты. А позже вместе с супругой научился многое выращивать самостоятельно.
    …Гриня сидел у открытого окна, положив свою некрупную головку на сложенные маленькие, почти детские ручки.
   - Гриня! Я приехал! – окликнул его Александр Романович.
    Тщедушный человек с трудом приподнял голову.
   - Романыч! Что так поздно! Я тебя с утра жду! – забубнил Гриня фальцетом, теребя свою редкую бороденку. – Умираю я!
   Гриня был сыном, внуком и, возможно, правнуком алкоголиков. Но организм Грини почти никаких крепких напитков не принимал! Стоило ему выпить хотя бы столовую ложку водки или самогонки (другого он долго не пробовал), как через несколько минут его лицо становилось багровым, покрывалось сыпью. Вдобавок ко всему все это зачастую приводило к потере сознания. По такому случаю Гриня считал себя неполноценным и очень переживал. Жаловался бабушке: «Бабанька, что же я не такой как все? Ведь стыдно же перед людьми!».
   «Бабанька» внука понимала и нашла способ помочь.  Работая у многочисленных дачников (копать, сажать, поливать), бабушка ставила условие: угощать ее в конце дня чем-нибудь «приличным», как она говорила.  Гриня перепробовал все алкогольные напитки, которые были в продаже в деревне и в ближайшем городе. Виски, бренди, коньяк, шампанское, белое и красное – во всех вариантах. И даже португальский портвейн! Его, узнав о проблеме, дал попробовать один из дачников. Ничего из «деликатесов» Гринин организм не принял, по-прежнему отзываясь на них сыпью и обмороками. 
   Каким же счастьем для Грини стало то обстоятельство, когда никакой реакции не последовало на одеколон под названием «Тройной»! 
   А было так. Случайно зашел сосед Боря-афганец, у которого снова «засвербела железка в башке»: после ранения в голову Боре удалили часть пораженной кости, заменив ее металлической пластиной.  От свербения помогал только одеколон «Тройной», флакон которого разбавлялся стаканом чистой воды. Афганец и предложил Грине разделить с ним «лечение». Так Гриня методом проб и ошибок стал своим среди своих, а не белой вороной в стае черных птиц. Или, вернее сказать, чайкой среди куриц.
  О чайке Александр Романович был наслышан, и всякий раз рассказ о ней трогал его почти до слез.
   Маленьким мальчиком Гриня подобрал на берегу реки раненую чайку: кто-то прострелил ей крыло. Бабушка промыла рану водкой. Оправившись, птица ела у Грини с рук, пила из его рта и ходила за ним по пятам как собачка. Гриня заботился о своей однокрылой питомице и нежно её любил. Через некоторое время чайка подружилась с курами – искала с ними червяков во дворе, освоила насест в курятнике. Даже кричать перестала истеричным и резким голосом!
   «Бабанька сказала Грине, что за спасение птицы ему положен подарок от Бога – счастливая судьба. Гриня еще больше стал заботиться о чайке и частенько мечтал о будущей счастливой жизни. Когда он представлял ее, то видел себя в поезде. Он сидел в вагоне высоко над землей, за окном которого мелькали неведомые страны и города. Гриня пил чай из стакана с железным подстаканником и смотрел на мир в бинокль. Чай был горячим и сладким. А бинокль волшебным: повернешь стекло влево – увидишь моря и океаны, вправо – города и людей, неспешно прогуливающихся по улицам.
   В деревне все знали, что Гриню рано или поздно ожидает счастье. И сам он в это верил свято. Когда знакомился с новыми дачниками, всегда рассказывал о предсказании «бабаньки», которая уже давно покоилась на деревенском погосте.
     - Гриня, не умирай! - пошутил Александр Романович. – Кто же веники принесет из леса?
   - Правда, умираю! – просипел Гриня. – Так счастья и не дождусь, видать!
   Он поведал, что вчера вечером не удержался и выпил с отцом браги. И снова был обморок, да такой сильный, что пришлось вызывать скорую помощь из города.
   - А как удержаться? – всхлипывал Гриня. – Я же с горя! Папка не верит, что у меня будет счастье! Смеется надо мной! А ты веришь, Романыч?
   - Верю, Гриня! И ты – верь! – поддержал его Александр Романович. – Веники-то готовы?
   - Готовы! Только опохмели меня, - заканючил Гриня.
   Да, что же это за день такой! Александр Романович разозлился: куда деваться от этих алкашей! Неужели и впрямь придется продавать дачу и покупать загородный дом в другом месте?
   - А сам-то чего, Гриня? – едва сдерживая раздражение, спросил он. – Где твой «Тройной»?
   - Борька-афганец в больницу загремел. А Верка-продавщица не дает, говорит, сначала долг отдай. Сходи, Романыч, в магазин, купи мне лекарства в счет денег за веники. Я ведь и до порога не доползу…
   Чтобы быстрее покончить с этим неприятным делом и получить веники, Александр Романович без лишних слов сел в машину, снова порадовавшись чистоте и прохладе в салоне, и покатил в деревенский магазин. В светлом льняном костюме – рубашка и брюки, в белых мягких кожаных туфлях, на белой иномарке, напоминающей небольшой автобус, Александр Романович выглядел импозантно и дорого. Даже деревенские понимали это.
   Увидев покупателя, Верка метнулась к зеркалу: поправила челку, пощипала себя за щеки, надула губки, произнеся несколько раз слово «тпру».
   - Что желаете? – спросила вежливо, угодливо. – Коньячок, водочка, бренди?
   Александр Романович растерялся. Он вдруг увидел, как нелепо выглядит в этом магазине перед этой Веркой. А как ответить на ее вопрос?..
    Она заглядывала ему в глаза и ждала, когда покупатель определится с выбором.
   - Мне одеколон, – еле слышно ответил  Александр Романович и улыбнулся преглупо.
   - Что-что? – удивилась продавщица.
   - Одеколон «Тройной», два флакона - почти прошептал Александр Романович, опустив голову и, кажется, покраснев.
   - Что?! – не поверив своим ушам, почти возмутилась она.
   Теперь и покупатель разозлился и отчеканил, повысив голос:
   - Два «Тройных»! Будьте любезны!
   Весь внешний вид Верки выражал разочарование и сильное недоумение. Она сходила в подсобку, вынесла флаконы, подчеркнуто аккуратно поставила их перед Александром Михайловичем, сказала:
   - На здоровье!
   …А веники и впрямь были хороши! Не успел Александр Романович уложить вязанки в багажник, как лесной дух разнесся по всему салону. Он возвращался на дачу, окутанный бодрящим ароматом. Гриня точно знает секрет их заготовки! Он как-то рассказывал об этом Александру Романовичу: нехитрая работа была для деревенского пьяницы ритуалом.
Брать веники надлежало через неделю после Троицы. Гриня приходил в лес поутру, на рассвете. Кланялся на все четыре стороны, просил у леса разрешения «попортить немного девок». Выбирал березы – немолодые и не старые, когда листочки станут мягкими и нежными, как ладошки младенчика. Следил, чтобы обязательно рядом с ними росли сосны или ели – в бане распаренный лист березы обязательно отдаст накопленный аромат хвои. Как бы много не было заказов, больше двадцати веников за один раз никогда не вязал.
   Гриня обладал еще одним удивительным качеством – умел предсказывать погоду. Что бы ни обещали метеорологи, народные приметы или деревенские старожилы, дачники верили только Грине. Фраза «Гриня переоделся!» служила паролем и означала резкое изменение погоды. Если это происходило летом, следовало готовиться к холодам: закрывать теплицы с баклажанами и перцами, укрывать  на огороде помидоры, кабачки и тыквы. Однажды в середине июля, жарким днем, он прошествовал по улице в ватнике, в кроличьей шапке и валенках с галошами. Те, кто Грине не поверили, пожалели об этом. Ночью температура воздуха неожиданно упала до двух градусов, и почти все теплолюбивые овощи замерзли. Весной время высадки рассады тоже сверяли по Грине. Бывало, в первые холодные дни мая он появлялся на улице в футболке с коротким рукавом. Дачники радовались, передавали друг другу из дома в дом: «Гриня переоделся!».

3.
    Александр Романович, подъезжая к своему дому, никак не ожидал встретить у ворот Милану. Дочь Грини сидела на лавочке у ворот Михалыча, но Александр Романович почему-то сразу понял, что она пришла к нему, а не к бабушке и дедушке.
    Опять сегодня нашествие Смирновых!
   - Дядя Саша! - бросилась к нему  девушка. – Вы падалицу нам обещали. Можно собрать?
   Александр Романович вспомнил, что, действительно, дня три назад, предлагал Михалычу опавшие яблоки, и тот говорил, что пришлет кого-нибудь за ними. И вот прислал – внучку. Нашел, кого!
   Яблок уродилось много, но все они были мелкие, в червоточинах. Яблони сбрасывали их, заранее предупреждая хозяев оставить надежду на урожай. Александр Романович каждый день собирал неказистую мелочь, тачками вывозил за забор и закапывал в специально вырытую канаву.
   - Можно, Милана! – ответил он - Заходи.
    Оставив машину у дома, Александр Романович направился к воротам, пропустив девушку вперед. Он снова сердился на своего непутевого соседа. Он думал, что собирать яблочки станет кто-то из мужиков, но никак ни эта бедняжка – шестнадцатилетняя горбатая Милана.   
   «Придется снова ползать под яблонями, - злясь на самого себя, думал Александр Романович. – Да и тащить надо будет помочь, много ли унесет эта девочка… Проще и быстрее было бы свезти их в канаву».
    Милана развернула большие мешки, опустилась на колени и поползла по земле, ловко собирая и складывая в них недозревшие фрукты.
   Александр Романович бодро вышел из сарая с тачкой и остановился, пораженный увиденным. Милана, ползающая под деревом, выглядела, как гигантская паучиха… Её отвисший живот почти касался земли, а руки и ноги, как длинные тощие лапки, переступали так быстро, что с трудом можно было разобрать, где рука, а где нога.
   - Оставить! – крикнул он девушке, превозмогая какое-то непонятное чувство – то ли брезгливость, то ли жалость, то ли презрение к себе.
   - Я сам соберу, давай сюда свои мешки, - говорил он нарочито громко. – А ты садись, расскажи, что у тебя нового, пишет ли тебе твой дружок, понравилось ли фото…
    Милана не стала возражать. Она села на траву неподалеку, откинув назад густые длинные светлые волосы.
   Милана в возрасте пяти лет упала с печки. В больницу ее не повезли, решив, что все пройдет само. Осень и зиму она пролежала в постели, а весной, когда все-таки решили показать ребенка врачу, узнали, что девочка на всю жизнь останется горбуньей. Прогнозы были неутешительными: доктора давали ей срок жизни не более десяти лет.
    Милана, несмотря ни на что, была веселой и жизнерадостной. Школу она не посещала, учителя обучали ее на дому, правда, приходили нерегулярно, от случая к случаю. К десяти годам она заново начала ходить.
    Частенько девочка гостила у бабушки с дедушкой, Михалыч и привел ее к Александру Романовичу. Она росла у него на глазах. 
    - Почему люди не летают? Почему люди не летают как птицы? - как-то сказала она театрально.
   - Да разве кругом нас люди живут? Волки да овцы… - выдала она в другой раз.
   Александр Романович вначале столбенел от неожиданности, а потом привык – улыбался ласково.
    Однажды, пережидая быстрый летний ливень в беседке, Милана нараспев, как стихи, произнесла:
   - Как я люблю петрикор... И мы сейчас его дождемся…
    Александр Романович подумал, что речь идет о каком-то парне с необычным именем, которого ждет девушка, и спросил:
    - Петрик из нашей деревни?
    Милана взглянула на него надменно и свысока, как актриса провинциального театра, ни в чем не знающая меру.
    - Это аромат земли после дождя, - полушепотом произнесла она, вставая со скамьи и обращая глаза к небу, вернее, к потолку беседки.  – Так пахнет кровь греческих богов… Это – запах весны и любви…
   Александр Романович, с трудом сдерживая смех, поинтересовался, откуда она знает эти слова. Оказалось, у бабушки с дедушкой сохранился проигрыватель и пластинки с записями спектаклей. Милана не помнила ни названий пьес, ни их авторов, ни героев. Лишь отделенные слова и предложения, которые она ловко вставляла в свою речь.   
    Ее жизнь наполнилась новым содержанием, когда началась переписка с парнем, отбывающим наказание в колонии строго режима. Большой срок, за серьезное преступление - убийство. Её адрес тот заполучил в зоне от односельчанина Миланы, тоже осужденного.
   Тогда она попросила Александра Романовича, явившегося в очередной раз к Грине за вениками, «красиво сфотать» ее.
    - Дядя Саша, фотай так, чтобы горба не было заметно, - просила пятнадцатилетняя Милана. – Я портрет жениху хочу послать.
     - Узнает же! Приедет за тобой и увидит! – предупреждал Александр Романович.
   - А вдруг выздоровею? – не унималась Милана. -  Бабушка Клава сказала, что Бог таким как я, убогим, помогает. Я верю… 
   Александр Романович устроил тогда бедняжке фотосессию. Снимков сделал многою Милане понравился портрет, на котором она была изображена у окна. Синева ее глаз была подчеркнута голубым в белый горох платьем и чистым июльским небом. Густые рыжеватые волосы рассыпались по плечам, скрыв некрасиво выпирающий горб. Выражение лица было по-детски открытым и в тоже время по-женски обещающим нечто.
    - … жених мой больше не пишет, - донесся до него голос Миланы. – Видно, узнал, что я увечная… Кому такие нужны…
    Александр Романович заканчивал подбирать падалицу – уже второй мешок был почти полон.
    - Дядя Саша, - Милана подошла к нему. – Мать вчера новый салат делала. Вкусный! Хотите, сделаю для вас?
    - Давай! – по доброте душевной согласился Александр Романович. – Что за рецепт?
    - Бепешка заливается кипятком, как обычно, - начала Милана. – Потом добавляется зеленый лук, укроп и огурцы. Но главное – майонез! Чем его больше, тем вкуснее!
   - Надо попробовать, - вежливо ответил Александр Романович, точно зная, что никогда не то, что пробовать, а даже готовить не будет. – Только скажи мне, что такое бепешка?
   Милана смотрела на него с недоумением.
   - Лапша быстрого приготовления… Разве вы не знаете?
   Он не знал. И почему-то оттого стало очень стыдно.
   - Куда яблоки везти, Милана? – перевел он разговор на другую тему.
   - К деду, - ответила она. – Он будет новый самогон осваивать, из яблок, называется сидр. Вы пробовали? Он сладкий, говорят, а я сладкое вино люблю. Всегда варенья добавляю в самогонку, а баба Клава ругается. Но я все равно незаметно сахарю. Горько ведь! Как они это пьют?..

4.
   День закончился. После ужина Александр Романович зажег фонари, хотя сумерки еще только наступили, и было светло. Комары и мошки почти не докучали: видимо, продолжительная жара сказалась на их популяции не лучшим образом. Плеснув в рюмку немного коньяка, он присел на скамью у бассейна. Вечер был удивительно тихим, казалось, его бархатную мягкость и нежную прохладу можно пощупать и почувствовать.
   Супруга Алла Сергеевна поливала небольшой огородик у забора. Она выращивала овощи с большим интересом, каждый раз искренне удивляясь огурцам, помидорам, моркови, вызревавшим на ее грядках.
   - Вот ведь – чудо! - говаривала она. – В голове не укладывается, как из крошечных сухих частичек вызревают такие большие и  вкусные плоды…
   - Алла, ты же врач, - смеялся Александр Романович, - к тому же - женский. Тебе ли не понимать! 
    Она заварила чай с травами, накрыла стол у бассейна.
   - Опять нашествие Смирновых, да, Саша? – спросила она, внимательно поглядывая на мужа. – Снова хочешь продавать дачу? Не торопись, прошу тебя!
   Этот разговор в последнее время возникал у них все чаще, но ни разу не заканчивался чем-то определенным. Потому что решение на самом деле, было только одно – продавать и уезжать. Они оба это понимали, но и представить себе не могли, что когда-то могут покинуть – навсегда! – свою любимую дачу.
    Всегда после «нашествия» Александр Романович убеждал супругу, что загородную жизнь необходимо организовать в другом месте, подальше отсюда, «от всех этих михалычей, гриней и милан». Он уже и дом присмотрел в кооперативе. Именно в дачном – не в деревне и не в садовом товариществе. Продаваемый коттедж был просторным, в два этажа. Почти вся большая территория вымощена плиткой, газоны аккуратны, а высокие грядки, выложенные из красного кирпича, позволяли простым огородным культурам выглядеть декоративно, не по-деревенски. Главное – все дома в кооперативе были красивыми и добротными, участки обихожены, канализация централизована, газ подведен. И самое главное – деревенскими там и не пахло.
   Он говорил, а сам не верил, что способен навсегда покинуть свои ставшие родными двадцать соток.
   …Александр Романович влюбился в эти места сразу. Несколько лет находясь в поиске загородного дома, он случайно оказался на высоком берегу реки – широкой и полноводной у этой деревни. К берегу были пришвартованы лодки, катера, яхты. Картина почти морского пейзажа была так необычна для их лесного края, что Александр Романович, выйдя из автомобиля, пошел по довольно крутому спуску вниз проверить – не мираж ли?.. Он увидел катера и яхты, услышал шум небольших волн, почувствовал запах реки и рыбы. Здесь, на берегу, он познакомился с дачниками. Они, как и он, жили в городе, занимали руководящие должности, и, заранее готовясь к выходу на пенсию, осваивали новый образ жизни.
   Александр Романович, легко поднимаясь наверх, твердо знал – он, наконец, нашел, что так долго искал. И был уверен на все сто, что и Алле понравится его выбор. Так и вышло. За два десятка лет дача стала для них не просто местопребыванием в весеннюю и летнюю пору. Этот дом с большим участком земли раздвинул границы их прежнего мира, позволив увидеть и ощутить совсем другую жизнь и себя в этой новой жизни. И они восхитились новыми ощущениями до такой степени, что и непривычный для обоих настоящий физический труд воспринимали радостно. 
    Прошло немного времени, и они поняли, что новый обретенный мир не так хорош, как им показалось сначала. Углубляясь в его познание, они столкнулись с другим миром – миром деревни и ее обитателей, который невозможно было обойти или объехать, отгородиться высоким забором или попытаться вообще ничего и никого не замечать. С ним надо было сосуществовать или примириться. Они были непротив. Но этот непонятный мир внедрялся в их жизнь так бесцеремонно и бесповоротно, что они растерялись: в какой уголок своей души его приспособить?..
   Сначала, увлеченный строительством дома и обустройством участка, Александр Романович не обращал внимания на деревенских жителей. А если сталкивался по каким-то незначительным поводам, воспринимал их как экзотику, украшением своей сельской жизни, привносившей колорит и самобытность.
   … Вот сосед Генка, поведывавший Александру Романовичу «страшную тайну»:
   - Только тебе, Романыч, раньше никому не рассказывал, тебе – первому. Клятву дал под страхом смерти.
    Как будто бы лет двадцать назад, на свадьбе Гриньки и Людки-кривой, прилетел в огород серебряный шар.
   - Небольшой, с мою голову, - почти шепотом рассказывал Генка, поминутно оглядываясь. – Он переливался то красным, то синим, то зеленым цветом. Искрился, как сварка! Все видели! Долго смотрели, а шар вдруг рассыпался и исчез. Инопланетяне это было, точно!
   - Может быть, кто-то бенгальские огни зажигал в честь праздника? – не поверил Александр Романович. – А вы нетрезвые были, вот и привиделось.
   - Нет! Инопланетяне! – возмутился Генка. – Мы потом, кто смотрел, все болеть начали. Видно, они хотят нас со свету сжить, нелюди эти, чтобы никто о них не узнал, скрываются они. Мужики дали клятву никому не рассказывать о шаре. Я первый проболтался.
   Генка вздохнул.
   - А все, почему? – продолжал он. – Ты – очень хороший человек, Романыч. У тебя после стройки битый кирпич остался, я видел. Отдай мне! Все равно ведь на свалку свезешь!
   Александр Романович рассмеялся:
    - Забирай, конечно. Скажи, а чем мужики болеют?
   - Вдруг вся тела начинает сильно ныть, - опять же тихо отвечал Генка. – В глазах темно. На душе – тошно. И повеситься очень хочется.
   Он огляделся по сторонам, придвинулся ближе к Александру Романовичу:
   - Мужики от инопланетной болезни средство нашли… Самогон. И водка иногда помогает, но недолго.
   … Вот пьяный Валерик, брат Михалыча, нарядившись в красную рубашку, сдвинув набок фуражку, пошатываясь, идет по улице, стараясь изобразить на гармошке подобие мелодии. Ноги его заплетаются, инструмент падает на землю. Он садится на скамейку у своего дома, достает из кармана брюк растаявшее мороженое, которое, тут же падает в траву. Валерик макает в сладкую лужицу пальцы и облизывает их. И вдруг - топчет сапогом, громко выкрикивая:
   - Мороженка – сволочь! Мороженка – сволочь!
   … А вот Людка-кривая, жена Грини:
   - Дядя Саша, как много места у вас пустует! Сделали бы грядки! Зачем вам столько цветов и деревьев? Надо садить только то, что можно съесть! А у вас – что? Розы… Колючка!
   Экзотика, превратившись в повседневность, утратила свою прелесть, став обыденным и неприятным явлением.
   Пьяные рассказы деревенских перестали быть смешными – раздражали. Болезни и уродства взрослых и детей (местные жители почти все были инвалидами) побуждали уже не жалость, а гнев. Старые, почерневшие от времени дома, доставшиеся нынешним обитателям еще от дедов и прадедов, не воспринимались музейной древностью, как раньше, а вызывали возмущение.
   Тоска разбирала Александра Романовича после каждой встречи с деревенскими, и он не понимал, откуда она и почему. Не иначе инопланетяне: он пытался шутить. Заразна что ли болезнь, поразившая деревню?
   Он отхлебнул вкусно пахнувший травяной чай:
   - Кант больше всего удивлялся звездному небу и моральному закону внутри нас. Я с ним согласен, - философствовал Александр Романович, обращаясь к супруге. – Но я бы добавил к этому списку еще одну вещь – деревню и ее обитателей. Они - как из другого мира! А вдруг, действительно, из другого? Может, они - разновидность землян? Или побочная ветвь человечества – как волчок на яблоне - заканчивающая свое развитие?
   - Мы для деревенских – тоже инопланетяне, – задумчиво и спокойно ответила Алла. - Они все скоро вымрут. Улетят в свои миры. Исчезнут как комары и мошки. Давай, еще подождем, потерпим… Председатель сельсовета недавно сетовала, что местных в нашей деревне осталось всего-то десять человек. Все остальные – дачники.
   - Алла, ты знаешь, что такое бепешка?
   - Лапша быстрого приготовления, - не задумываясь, ответила супруга. - Почему спрашиваешь?
   - Так просто!
   На душе Александра Романовича стало спокойно.

Январь, 2020 год.