Монолог. Глава 6

Глава 6.

Италия встретила меня аэропортом, который начинался с площадки, кончавшейся жёлтой линией. За этой линией стояли стеклянные будки, занятые людьми в форме. Основная масса прилетевших столпилась на этой площадке, провожая глазами тех, кто пересекал линию и становился около окошечка в будке. Людей скопилось так много, что некоторые стоявшие впереди заступали за эту линию. Каждый раз после заступа раздавался пронзительный звук, напоминавший свист пожарной сигнализации.
Снова ожидание чемодана с ленты. Потом – стойка с представителем туроператора. Автобус. Его водитель взял чемодан и загрузил его в багажный отсек. В салоне полно людей. Прохожу почти до конца, сажусь у окна, из которого вижу итальянских шоферов. Они что-то бурно обсуждают, поднимая руки. Этими жестами и своим внешним видом они напомнили армян.
Автобус – большой, а значит на то, чтобы развезти всех его пассажиров по гостиницам, потребуется немалое время. Моя гостиница оказалась первой на его пути. Borgo del Principe – Борго дель Принчипе. Дорога завершена.
На стойке в домике с табличкой «Reception» (ресепшен) меня встретили две итальянские девушки, но одна из них похожа на россиянку с Кавказа, а вторая – на мексиканку. Вторая, как мне показалось, обратила на меня внимание. Она же проводила меня до домика с моим номером. Зайдя в него, я оценил его: хорош. Болит голова. Нестерпимо.
Уже скоро подошло время ужина. Думая серьёзно подкрепиться в первый раз за этот день, я направился к ресторану. Он стоял на другом конце гостиничной территории. Вдалеке сиял синей субстанцией бассейн – напротив него горело электрическим светом здание, куда я и зашёл.
Предстояла первая встреча с постояльцами отеля. Наверняка, большинство из них заметит появление нового человека. Что они подумают, взглянув на меня? Неплохо одет, молод (пусть пока)? Закрытое знание. Мысли незнакомых мне людей, которые видят меня впервые, да и только их? Что думают хорошо знакомые люди обо мне? Насколько то, что у них в мыслях, отличается от того, что они говорят?
Настроение, надиктованное мыслями, но с поправкой на головную боль. В ресторане между столиками сновали официанты в чёрных фартуках. Одному из них показываю талон, переданный мне на «ресепшен». Официант забрал талон и указал рукой на свободный столик. Как и во всех отелях, это означало, что за этим столиком я буду завтракать, обедать и ужинать на всём протяжении отдыха. Как и везде заграницей, в ресторане царил принцип «шведского стола». Вдоль стен стояли большие столы и прилавки. За одним из прилавков стояли два повара. На прилавках обозначались паром мясо, рыба, гарниры, либо цветом овощи и салаты. На одном из столов стояли корзины с хлебом, а на другом - кофемашина.

За столиком напротив я увидел девушку, которая, как опять мне показалось, обратила на меня внимание. Чуть погодя к ней подбежала маленькая девочка и подошёл мужчина лет за 30. Итальянская семья, подумал я. Муж сильно смахивал на американского комедийного актёра, игравшего в одном фильме настольного теннисиста из Германии. По фильму это был агрессивный, наполовину сумасшедший спортсмен, ради достижения своей цели готовый на всё. У этого итальянца присутствовали те же глаза навыкат и та же бородка. Потом я усмехнулся про себя: конечно, теперь на меня только замужние внимание и обращают. Конечно, я первым на неё взглянул, словно спрашивая о чём-то. Одному Богу известно, что пронеслось у неё в голове после этого взгляда, но теперь и она изредка отправляла в мой адрес пристальные взгляды.
Сзади столика этой семьи на подобии сцены стоял большой стол, за которым расположилась семья побольше: человек восемь. Судя по внешнему виду тоже итальянцы. Среди них я заметил одну симпатичную девушку. Она мне кого-то напомнила. В отличие от замужней итальянки эта девушка вызывала симпатию.
Покончив с ужином, из ресторана я повернул не в сторону номера, а направо – туда, где должно было находиться море. Наткнулся на высокую ограду с открытой дверцей. Прошёл её, увидел шезлонги. На некоторых из них лежали люди. Я снял шлёпанцы и, окуная ступни в мокрый песок, приблизился к воде.
Вот, истинное завершение моего пути. Море. Увидев его, я как будто успокоился. Пусть оно было темнотой, шелестящей волнами. Все мысли, которые заполняли мою голову, перед ним забывались. Я, мой разум, вбирали эту стихию и понимали, что это то немногое в жизни, что не требует понимания. Головная боль как будто уменьшилась.

Море как единственная часть мира, конечно же, из пространства природы, отражало меня самого. В нём я видел силу, которую чувствовал внутри. А ещё - свободу, как состояние, погрузившись в которое, я могу пойти дальше, изменить жизнь, как оболочку, как симулятор, которыми она стала для меня. Благодаря ощущению свободы я понимал, что в этой оболочке я оказался не только по своей воле. Море представало вечным движением. Никогда не останавливающиеся волны, бриз, ощущавшийся всегда, как казалось, даже в штиль. Было ли движение причиной свободности моря? Я не видел этого движения из окна квартиры в своём городе. Деревья стояли, облака застыли, даже солнечный свет, словно протолкнувшись через облака, пришёл, чтобы застыть. В этом точно не ощущалась свобода, отсутствие которой приводило к тоске. Но город мой не мог бы похвастаться и званием солнечного. А у моря солнце сияло на открытом небе чаще, и этим море тоже привлекало и не давало о себе забыть. Все эти ощущения дарили радость, и становилось снова понятным, чем привлекала музыка. Радостью. Я услышал однажды звуки, которые породили во мне движение, ощущавшееся как радость. Именно за этой радостью я стремился, воспроизводя новые и новые композиции. То же и с кино, и с литературой. Именно эта наркоманская гонка и привело к появлению иллюзий. Но, конечно, некоторые произведения и музыки, и кино, и литературы выпадали из этой коллекции доз, потому что приводили к ощущению свободы. Привычки же к этому ощущению не могло быть, а значит, не могло быть новой иллюзии, как дозы, потому что жизнь в этом мире была несвободной. Как не дарила свободу и религия. 
Услышав из темноты голоса, я повернул голову, увидел женщину с дочерью (или сыном), идущих по песку вдоль моря. Решив не разбавлять своё одиночество, я пошёл от моря прочь к дороге, расположенной выше. Мысли, переходящие в настроение. Одиночество приводит к нелюдимости. Не поздоровался, не поулыбался, а, можно сказать, дал дёру.
Перед асфальтовым покрытием дороги я очистил ноги от песка, обулся, перешёл саму дорогу и оказался на пешеходной дорожке. Взгрустнулось. Одиночество, встретившись с людьми, становится грустью. Ощущение моря потонуло в этом чувстве. Но я решил всё равно остаться на этом ночном свидании со стихией, ради которого (этот момент стал мыслью) и был совершён путь в тысячи километров. По плиточной дороге я направился в другую от гостиницы сторону. В конце этой своеобразной улочки наткнулся на киоск, в котором купил мороженое за 2 евро. Открыв и попробовав, осознал, что это фруктовый лёд. Повернув обратно, нашёл скамейку, которую и занял. Поглощая купленное, смотрел на море. Мимо меня проходили люди, которым, как я подумал, до меня не было никакого дела.
Так случается: грусть, окрашенная в серый цвет, окрашивает в этот цвет и мир вокруг, и мысли, возникающие в связи с этим миром. Головную боль я стал ощущать острее. Вернулся в гостиничный номер.

Кровать оказалась удобной. И перед сном, и после пробуждения опробовал санузел. Качественный. Европа есть Европа?
Утром (9 сентября 15-го) голова не болела. Сон возвращает силы. Взяв из чемодана футболку, погладил её дорожным утюжком. За дверью меня ждали солнечный свет и тёплая, почти жаркая погода. Теперь дорога в ресторан шла мимо ухоженных лужаек и деревьев. Взгляните направо – там увидите воссозданный в меньшем виде древнегреческий амфитеатр. Поверните головы налево – и обнаружите зелёный газон с воротами для мини-футбола.
В самом ресторане я вновь увидел вчерашнюю замужнюю итальянку. Теперь она смотрела так, как будто я ей что-то должен. Подошёл официант. Сказал, что его зовут Ок. Стал угадывать мою национальность. Угадал, после чего победно улыбнулся и произнёс пару слов на русском.
Покончив с завтраком, я вернулся в свой номер. Надев плавки, отправился на пляж. Теперь я увидел море при свете солнца. Волны не спеша хлюпались на песок. Как и полагается, море сверкало. Здесь оно имело название – Тирренское. Привычка – скверное качество. То, что должно удивлять, после многих раз перестаёт удивлять. Также и с морем. Вид его стал почти будничным. Но одно осталось неизменным, и это радовало: ощущалась его сила. Сила, имевшая свойство передаваться в виде внутреннего спокойствия.
На первой линии лежало очень мало отдыхающих, что не поддавалось объяснению. Конечно, я взял шезлонг и разместился, практически, у воды. Подошёл парень в потёртой футболке, по всей видимости, сотрудник отеля. Начал объяснять что-то на английском, показывая на браслет на своей руке. Я не понял, в ответ спросил: money? (деньги?). Он помотал головой, ещё раз показал на запястье. Ничего не ответив, я уже просто уставился на него. Убедившись в чём-то (а как понял я, в том, что бессмысленно что-либо объяснять), парень вернулся на свой лежак и  больше меня не беспокоил.
Я продолжил нежиться под лучами, к слову, калабрийского солнца (а эта южная область Италии называлась Калабрия) с ощущением лёгкого недопонимания внутри. Открыв глаза, я вдруг увидел, как передо мной по направлению к морю пробежала девушка с красивым туловищем. Но, к сожалению, внешне это туловище принадлежало школьнице, ещё только вступившей в пору созревания. Когда же она вернулась, я узнал в ней вчерашнюю девушку из большой итальянской семьи в ресторане. У неё было красивое лицо – настолько красивое, что в него можно было влюбиться. Конечно, оно имело минус – детскость, лишавшая его такой нужной выразительности.

Но при всём при этом внутри меня словно прошёл небольшой разряд – верный признак зародыша чувства к девушке. Конечно, этот зародыш мог и не стать настоящим чувством, даже его хорошим подобием, что, кстати, в последние годы и случалось. Тут же я подумал, нравлюсь ли ей? Может быть, она заметила меня издалека (ведь я у всех, кто лежит позади, на виду) и пробежала к морю около моего шезлонга. Но потом я снова вспомнил о проблемах, из-за которых не мог развивать отношения с теми девушками, которые мне нравились. А ещё подумал о возрасте: небось, у нас разница очень хорошая. Как на наши отношения, если думать об их возможности, посмотрят её родители? Мелькнула мысль о сердце: оно как камин не горит. Закрыв глаза, я перестал обо всём этом думать.
Открыв глаза в следующий раз, я заметил, что справа в мою сторону направляется темнокожий парень, увешанный ленточками и мелкими вещами. Он подошёл ко мне, предложил купить очки. Знание английского позволяло с ним разговаривать. Я ответил, что очки мне не нужны. Стенд, который он нёс на плече, был поставлен около моего шезлонга. Парень стал показывать другой товар. На мой вопрос, откуда он, ответом было: Сенегал. Значит, уроженцы этой страны абсолютно чёрные, как и этот парень – не как другие представители этой расы – тёмно-коричневые.
Прекратив разговор, я направился купаться. Море оправдало ожидания: оно было тёплым. Из воды я увидел, что к сенегальцу подбежали другие отдыхающие и стали рассматривать его товар. Вернувшись к шезлонгу, я обнаружил среди интересующихся и ту молодую итальянку. Никакого внимания внешне она на меня не обращала. К этому факту я тоже отнёсся спокойно. Раньше внутри меня бушевала бы буря. Но всё же, наверняка, есть связь между силой чувства и силой бешенства, как реакции на равнодушие той, кто нравится.
Внутреннему человеку нравилась симпатия к девушке. Почему во мне эта вялость? – спрашивал он. Не зажигаешься, не горишь…Почему жизнь, которую я вёл, шла к тому, чтобы быть равнодушным, невесёлым? Почему твой город превратился из симпатяги в холодного человека, который смотрит на тебя без всякого чувства?

На 12.00 на веранде, прилегающей к домику «ресепшен», назначили встречу с гидом. Не просто гид, а отельный гид. Этот представитель туроператора, как и везде заграницей, собирал на встречу с собой тех, кто только приехал. Этот человек мог рассказать об особенностях страны, ближайших магазинах, и главное, что составляло интерес гида – рассказать об экскурсиях по стране.
На этой встрече кроме меня и гида присутствовала супружеская пара (на вид). Гидом оказалась девушка, внешне сильно напоминавшая невыспавшегося человека. Она говорила немного – поведала об экскурсиях и ценах на них. «Гид не очень» - подумал я.
После ухода уже спешившего куда-то гида я остался за столиком и разговорился с супругами. Его звали Д., её – Я. До обеда оставалось меньше получаса, и мы договорились продолжить общение в ресторане.
Такое в моей жизни относилось к редкости. Признавала моя семья, я тоже это признавал: я не из тех людей, кто легко сближается с новыми людьми. При этом отношения на работе не в счёт. Всегда инициатором начала общения выступает другой человек, мои же попытки касались, как правило, девушек, и здесь я верил в то, что после неудач не будет удачи.
Даже задумываясь о том, почему я не схожусь с людьми как другие, я находил причину, и этой причиной было некое невидимое препятствие, которое возникает каждый раз, как только я пытаюсь наладить контакт, с прицелом на длительность, с незнакомым человеком.
Теперь, ожидая продолжения общения с  Д. и Я., я подумал о том, как не испортить общение со своей стороны. Конечно, неумышленно. Сказанное слово, хоть и воробей, но размеры того, чем оно может нагадить, никогда не предугадать.
Зайдя в ресторан, я сразу их увидел. Сели за один столик. Д. легко заговаривал на любую тему, не задавая неудобных вопросов, по причине чего я чувствовал в общении с ним комфортно. Его жена подключалась, не внося диссонанс в общую беседу. Слово за слово, и над столом зашла речь о моём «неженатом состоянии». «Не можешь выбрать, - посетовала Я., - да, нужна жена одной веры. У нас дочь тоже не может найти подходящего». Потом заговорил её муж, заверил, что у него на работе много незамужних девушек. Познакомиться с кем-нибудь – не проблема.

Д. напоминал одного из американских актёров из фильмов девяностых, отличаясь от него тем, что когда-то потерял контроль за увеличением живота. Я. выглядела как истинный представитель нашей нации – маленькая, с чёрными волосами и глазами того же цвета. У неё же эти глаза при смехе сужались, и тогда она уже напоминала другую нацию – азиатскую.
После обеда я лежал на шезлонге рядом с ними. Теперь я понял, чего от меня утром хотел сотрудник отеля. На первой линии могли лежать только гости с браслетом определённого цвета. Такие браслеты были у немцев. С нашим цветом мы заняли места под зонтиками. Так, в одной компании, я ощущал остатки страха, как ни странно, незнакомого мне – страха быть одному на отдыхе. Вместе с людьми – словно я затем и познакомился, и общаюсь, чтобы не быть одному. Странное ощущение – спасение от страха, которого нет.
Подходя к морю, я заметил ту итальянскую девушку из большой семьи. Она бегала  вдоль линии моря с подругой или сестрой и делала фотографии «селфи».
За ужином я вновь увидел её и не узнал. Очки и самая обычная белая футболка сделали из неё учащуюся 8-го класса. Если раньше я всё же замечал её взгляды на себе, то теперь она решила совсем не смотреть.
Сколько бы мне не было лет, я не мог и не могу разгадать причину того, почему в симпатии, чувстве к девушке держу ориентир на взгляды. По тому, смотрит она или нет, я уже не понимал, почему вдруг «нравлюсь» меняется на «не нравлюсь». В этой иллюзии я зашёл далеко. А кто сказал, что нравился?
С Я. и Д. я вышел из ресторана. Начался разговор о том, что делать сегодня вечером. Через час ожидалось начало выступления аниматоров в амфитеатре. Супруги не выразили чего-то определённого по поводу этого события. Ещё раз проговорили о совместной поездке назавтра – в городок Пиццо, находившийся неподалёку и о существовании которого я узнал только сегодня.
Сам же я решил перед сном навестить амфитеатр. Самое большое ожидание – танцы. Уже сложилась ассоциация, если аниматоры что-то устраивают вечером в отеле – без танцев не обойтись. Подойдя к начинавшимся сверху рядам, обнаружил, что некоторые из зрителей заняли верхние ряды, а другие и вовсе стояли у дорожки, как будто шли мимо и остановились «на минуточку», посмотреть.

Аниматоры же танцы не организовали, но приглашали собравшихся поучаствовать в караоке. Как не странно, оно состояло только из итальянских песен. Те, кто знал итальянский, а это, как правило, были сами итальянцы, охотно спускались на сцену и пели. Аниматоры стали что-то разыгрывать. На нижних рядах я заметил ту итальянскую девушку. Она сидела то ли с подругой, то ли сестрой. Они смеялись, на приглашение ведущего ответили отказом, но не прекращали быть весёлыми. Через минут двадцать один из аниматоров стал ходить по рядам и каждого, к кому он подходил, приглашать на сцену. Дошёл он и до меня. Я отказался, подумав, как некрасиво буду исполнять песню на языке, которого не знаю, и как при этом буду выглядеть перед ней…Вскоре она ушла, и я понял, что завтра она уезжает, потому что вспомнил, как она после обеда сдавала пляжное полотенце. Теперь стало понятно, почему именно сегодня надо было сниматься на фоне моря.
Причина понятна, как ничто на свете: мужчину тянет к женщине, потому что так заведено. Но почему возникает стремление испытывать нежные чувства, не связываясь с топорным «я её хочу»? Потому что мы все были мальчиками и не умели ничего, кроме как влюбляться?
И тогда, и теперь этот вопрос вставал так же, как солнце ежедневно появляется на горизонте – не спросясь, ни капли не заботясь о нашем внутреннем состоянии.
Только теперь (7 августа 16-го) я ощущаю, что нет пути назад. Мой мозг словно коррозией одолеваем мучительными состояниями сердца. Я ещё не покинул состояния «жёлтых глаз», хотя, как уже и говорил, той вспышки нет. Но эта вспышка привела к тому, что я стал похож на наркомана, не способного контролировать себя из-за отсутствия наркотика.
Вечером сразу после работы я отправился в одно из заведений города на встречу с приятелем. Переходя улицу, получил смс от А. – «нет желания пойти в бассейн?». Мысленно ответ явился молниеносно – «конечно, нет. Вы – замужняя женщина». Однако, написать так я уже не мог. Отказав в этом предложении раз, потом – не приняв предложения доехать на её машине до дома, теперь нельзя было написать «нет», не объяснив, почему. Если позвонить – не поймёт…Поэтому ответил коротко – «подумаю». Она ответила – «хорошо, но до девяти».

Во время беседы с приятелем я теребил телефон, думая о том, что ответить согласием на её предложение – явный перебор. «Нет» написать я уже не решался. Приятель же стал говорить о том, что знает ключ к любому человеку. Я смотрел на него и не узнавал. Раньше до всей этой головомойки с А. всё моё внимание было бы адресовано этому человеку. Потому что это единственный из людей, кто также серьёзно относится к вопросу об истине. Но кроме полного внимания раньше к этому человеку существовало и доверие, которое грамотно расстрелял «генерал Алкоголь», воплотив в жизнь сцену с взаимными оскорблениями, перешедшими у меня в глухую обиду, оставившую после себя подобие раны. Вот, и теперь приятель стремительно напивался, как будто находясь в трезвом состоянии, уже не мог вынести моего вида …
Когда мы позже спускались по улицам города к его дому, он стал говорить, что не одолевает истину. У него кончились ресурсы. Поэтому он должен кому-то передать ключи и религию…Тот, кто обретёт эти ключи, станет «адептом ренессанса». Но для того, чтобы эти ключи обрести, человек должен иметь определённый взгляд на вещи. Взгляд, который утерян литературой в 80-е годы прошлого века. С этим взглядом писатель станет не современным, а сразу классиком…Потом он сказал, что в апреле у него случился инфаркт, что он никому не нужен, для своей семьи балласт. На самом деле он – лентяй, легко поддаётся соблазнам. Главное, чтобы его семья стала богатой, а остальное, даже писательство, если оно встанет на пути благополучия семьи, неважно.
Ровно в девять от А. я получил смс «?». Я не мог решиться. Через 23 минуты её смс уже – «???». Отвечаю – «в час дня в бассейне». Она тут же написала – «за Вами заехать?» (опять это «Вы»!). Около 23.00 ответил ей – «Подъеду туда».
Сегодня (8 августа 16-го) мне казалось, что пути назад точно нет. Что я буду делать в этом бассейне? Купальники, плавки – зачем? Мысль похожа на электрическую пиявку на экране в каком-то фильме. Около 11 дня я написал А., что подъехать не получается. 9 августа я возвращался мыслями к возможной встрече, и от А. не оставалось ничего, кроме ног и открытой части груди. В бассейне я увидел бы гораздо больше. Желание вновь одержало победу над чувством.
Оболочка. Девушки стали оболочками. Состояние, царившее во мне в воскресенье, перетекло в понедельник (10 августа). Безрадостно смотрел я в окно автобуса и понимал: просмотр эротики, даже непостоянный, привёл меня в состояние, из которого нужно выбираться…Опять бомбардировки мыслями. Ходить вокруг да около.

Вечером, уже возвращаясь на автобусе с работы, смотрел сквозь оконное стекло на парочки, гуляющие по набережной около Кремля. Вдруг вообразил себя пятидесятилетним мужчиной, который с прищуром вглядывается в этих парней и девушек, понимает, насколько он уже от всего этого далёк. Мысли, раскачавшие настроение, которое уже само стало тянуть вниз, воплощаясь в новых мыслях. Мои действия проявляют мои проблемы. Сколько моих действий в прошедшей жизни продиктованы «женской» проблемой? Может быть, для А. это обычное дело пригласить мужчину-коллегу, пусть даже приятеля, поплавать вместе в бассейне. А я всё: муж, муж. Объелся груш. Раздуваю трагедию из ничего: желание, против правил и тому подобное.
Такое состояние ещё подпитывалось и впечатлением от пятничной встречи с приятелем. Он разочаровал однажды, и как бы я не хотел вернуть магию искреннего общения, в котором я был самим собой, то есть в том состоянии, когда проще всего окликнуть внутреннего человека, я разочаровывался ещё больше.
Днём я просматривал фотографии совместной вылазки офиса на шашлыки в мае прошлого года. На снимках присутствовала и А. Я всматривался в её лицо и не понимал, что я в ней люблю? Её лицо без косметики разительно отличалось от него же с косметикой. Неужели я прав, и моё отношение к ней замешано на желании? Уникальный симбиоз: желание подогревает любовь, но и оно же убивает её ковровыми бомбардировками.
Её образ: красота лица, сотворенная достижениями современной косметической промышленности. Подведённые глаза дарят им особый взгляд. Его глубина и наивность только усиливаются. Но только это заставляет вздыхать, когда я думаю о ней? А может быть, открытость ног благодаря мини-юбке? Или знание о том, что она специально так одевается, и, может быть, специально для меня?
Как она сказала однажды – она любит быть разной. Сегодня в очках, завтра в линзах. Сегодня накрашена, завтра – нет. Неужели я снова завязан на внимании девушки к себе? Но что это внимание без чувства, которого у неё нет?

Но если я и влюбился, то в другую А. – готовую всегда помочь, тихую, умную, добрую. Не потому ли я сказал, что готов жениться на ней – той, в которой все эти качества? И не я ли говорил, что сексапильность так из неё и прёт? Загадка в том, что она одевается так, чтобы подтвердить свою сексапильность, но вести себя как скромная девушка. Действительно, уникальна. Такую я ещё не встречал.
12 августа 16-го я ощущал своё внутреннее состояние между висков. Мысли уходили в глубину – так мне казалось, но потом я понял, что они развивают, словно наступление армии, то самое состояние. Эти мысли понеслись, когда я стал думать о статье в интернете. Эта статья рассказала о человеке-дряни. Давались рекомендации, как его распознать среди знакомых, в компании. Это человек, который, если что-то случится, не побежит помогать. Но самое главное, что выдала статья – это человек, в отношении которого не возникает желание позвонить, спросить «как дела?». Я примерил все описания такого человека на себя. Но ещё позже я примерил этот образ на моего приятеля, и, в конце концов, дошёл до мысли, а не сам ли автор статьи воплощение этого образа?
Состояние «жёлтых глаз» окончательно покинуло меня. Обозревать женские ноги стало пустым занятием. А., не писавшая два последних дня, не звонила, сегодня в первый раз явилась перед моими глазами, зайдя в кабинет. Спросила о срочных поручениях, о билетах на «Камеди клаб», которые тоже раздавали как бесплатные. Говорила так, как будто не было «???» в смс. Отношение к ней уже другое. Я понимаю, что она ко мне относится как…К коллеге по работе. Не как к человеку, который ей нравится. Я знаю, что ничего не изменится. Моё чувство не ослабнет, а она не прекратит общения, которого будет то много, то мало. Неважно, сколько: я никому не нравлюсь так, чтобы быть рядом со мной.
Мысли разгоняли состояние, которое было сродни плохому настроению. Близко, но нет. Радость как вино, от которого объективная реальность искажается для понимания. А это плохое состояние больше подходит для реальности. Картина мира при нём кажется точнее, и я вижу себя отчётливее…И здесь ощущалась иллюзия. Проблемы с девушками мешают нормальным отношениям с девушками, как бы это смешно не звучало.
Вечером, подходя к автобусной остановке, чтобы поехать домой, подумал о том, что только в лесу можно идти, не меняя и не убирая взгляд. А здесь, в городе, люди, одни люди…Хочу не подстраиваться под них ни взглядом, ни выражением лица. Постараться выразить это желание в состояние, а уже в нём продержаться как можно дольше (пока позволит здоровье).

Кем я был до всего этого? Не впадал в эти состояния, из которых выбраться равносильно очищению себя от грехов. На чём всё же держится это отношение к девушкам, доходящее до наркоманской зависимости? Неужели я не стану свободным, способным видеть начало? Почему я поверил в силу любви, в её способность принести счастье? Всё, что теперь происходит, лишь не останавливаемое течение, в котором я остаюсь прежним до тех пор, пока не забуду себя прежнего и стану тем, в ком воплотится поток мыслей, а он и есть это течение.
В четверг, 13 августа, состояние, овладевшее мной, словно вырвалось наружу, что выглядело для меня странным. Да, я вновь думал об А. Мной ощущалась привычность мысли о том, что уже не смогу относиться к А., как раньше. Что-то должно произойти, чтобы «встряхнуть» меня – следующая мысль звучала так. Нет того же внимания к её кабинету, когда мне случалось проходить мимо него. Уже не так остро воспринималось отсутствие её «привета». А уходя на обед в тот же день, я заметил странный звук при шаге. Правая туфля словно стала трещоткой при каждом касании земли. Тут же я пришёл к мысли: ну, конечно, всё один к одному. И А., и туфли…Может, ещё что-нибудь? Вопрос, который мог быть адресован режиссёру, если моя жизнь была бы фильмом. На Бога роптать нельзя – говорит Писание. Даже недовольство погодой, негодование по поводу смерти близкого человека – тоже роптание, ибо это претензия к законам, по которым устроен мир – мир, созданный по воле Бога.
Случилось. В этот же день мне довелось быть консультантом на встрече с двумя клиентами. Они пришли уже в энергичном настрое, ибо сделку с их организацией наша фирма не заключила, против чего они сразу стали заявлять возражения. Старик, один из руководителей, и начальник отдела, знавший всю подноготную. Этот начальник отдела озвучил всё, что знал. О какой-то закулисной игре, об отношениях. Видимо, его понесло, и его выпады звучали всё резче и резче. Зная таких клиентов, я занял позицию «в своей тарелке», но словно вратарь пропускает мяч, мой разум пропустил подобие снаряда в базу внимания, и новый резкий выпад вдруг вызвал во мне ответную реакцию. Я не переходил грань до конца разговора, но слова старика, когда он уже встал с места, «будете таким же старым и также будете плохо помнить» вызвали мой ответ - «но такой язвой точно не буду». Начальник отдела раскрыл глаза, спросил - «что?». Я уточнил, что имел в виду их язвительное отношение к оппонентам. Клиенты уже удалились к выходу, но начальник отдела вдруг развернулся и сказал - «не имеете права так оскорблять клиентов». Дверь за ними закрылась, во мне уже рычала глухая злоба. Помнится, при переговорах я пытался им помочь…Вместо благодарности такие выпады. Вскоре позвонил начальник. Клиенты дошли до него, и уже он интересовался, почему я назвал их язвами.

Вечером состоялся очередной митинг около городского театра. Нашей организации снова дали «разнарядку» на количество людей для создания массовости мероприятия. Странные методы действующей власти…А. не пошла. Я оказался в компании отдела, с которым в рабочей жизни пересекался редко. Ещё на выходе из здания я заметил девушку с удивительно короткой мини-юбкой, открывавшей стройные ноги. Подумал, что это заявитель. Состояние «жёлтых глаз» вспыхнуло на миг. Этой девушкой оказалась новая сотрудница того отдела. Как странно, обаяние её молодости затмило мысли об А. Начнись что с этой девушкой, и А. была бы уже частью воспоминаний. Разум мог бы в образе яростного худощавого очкарика прокричать: «А я тебе говорил, говорил!», намекая на отсутствие настоящего чувства к А.
На самом митинге я оказался и в компании той новой сотрудницы, и её коллег – тихой черноглазой девушки и уже стареющего мужчины небольшого роста, улыбка у которого не сходила с лица. Черноглазая тихим взглядом и молчаливостью напоминала А. (от А. молчаливость была первым впечатлением). Весельчак, как и все весельчаки, постоянно о чём-то говорил, пытался шутить, иногда вызывая смех у девушек. Та, что в миниюбке, оказалась совсем красавицей – светло карие глаза и детское личико не могли никого оставить равнодушным. Она заметила мой взгляд на её ноги, и уже в автобусе, сев на заднее сидение, как будто исподлобья смотрела на меня. На самом митинге она держалась того мужчины, а мои взгляды воспринимала как должное и ненужное одновременно.
Черноглазая почему-то смотрела на меня с симпатией, а я лишь мог сожалеть – ответных чувств к ней я не испытывал. Эту симпатию я замечал и раньше – ей, не скрою, возможно, неосторожным взглядом сам дал повод.
Потом я снова ощутил в себе присутствие чувства к А. – его неопределённость мучила, а теперь я ощутил его как груз. Хотелось взлететь, признать его неправильным и поближе познакомиться с новенькой в мини-юбке. А, может быть, я ответил бы взаимностью на отношение черноглазой, не будь во мне чувства к А.? Эти слова отдавали чистой иллюзией: я обладал уверенностью в существовании настоящего чувства, и если бы оно проявилось к этой девушке, какой смысл мог быть в отношении к А.? В этом и была вся соль: настоящего в чувстве к А. существовало больше, чем в отношении к другим девушкам.   

Но разве чувство к А. было тем самым? Где лёгкость, где равенство с миром? Разуму казалось, что нет ничего проще, чем влюбиться. Щелчок, и ты влюблён, и нет этих различий между влюблённостью и любовью. Есть только уверенность в том, что любишь.
А в отношении к новенькой сквозило уничижение, как в тысячах других отношениях. Она не испытывала ко мне симпатии, и дело было не только в том, что так мне казалось. Мы все отошли от митингующих, точнее от приглашенных подержать флаги, и сели на скамейку. Лился какой-то общий разговор. Девушки сидели, мужчины стояли, и я видел их обеих: ту, к которой вероятна сильная симпатия и которая смотрит так, что было бы лучше, если бы закрыла лицо пальцами рук, и ту, во взгляде которой столько симпатии ко мне. Поэтому отношение новенькой не могло быть иллюзией. Уничижение же заключалось в том, что я мог бы приложить усилия, чтобы ей понравиться, быть может, должен был, и я начал бы притворяться, старался бы казаться другим, лучше, как мне казалось, чем я есть на самом деле.
Потом, бросив мысли о новенькой, я совершил жалкий поступок. Его бы я назвал мошенничеством. Я заговорил с черноглазой, допустив мысль о том, что она подумает о моей симпатии к ней, тем самым обманувшись. В этом обмане и была суть мошенничества. Разговор зашёл о моей встрече с клиентами. Я посетовал на то, что так неприятно завершить рабочую неделю перед отпуском. Потом поговорили о море.
Уже дома, зайдя в интернет, я обнаружил в соцсети сообщения от А. Решил ответить и «вывалил» всё: и про «Вы», и про открытые блузки с короткими юбками, и про бассейн. Перед вечерней молитвой сквозь слёзы просил Бога не наказывать меня за эти отношения с А. Слёзы же говорили о высокой степени внутреннего напряжения. Перед сном позвонил маме и тоже пожаловался на неудачную встречу с клиентами.
А. ответила на мои сообщения. Её статус, то есть замужество, уже обсуждали, теперь какой смысл? (как она говорила раньше – развод не предвидится, но, может быть, ближе к новому году она примет решение). По одежде она замечания учтёт. Про «Вы» я как будто прочитал её мысли – она тоже не против на «ты».

В пятницу, 14 августа 16-го, она зашла в мой кабинет со строгим лицом и начала говорить о посещении музея сотрудниками нашего офиса. Её сотрудники, как и коллеги из смежного отдела, эту идею не приняли. Через 50 минут она зашла вновь с уже обычным лицом, села напротив меня и стала показывать приглашения на свой предстоящий юбилей. Стала рассказывать, что и как будет, шаг за шагом. Я проявлял интерес, думая о том, как её поздравлю. Потом она активировала смартфон и прочитала вслух статью о сдохшей лошади. Я смотрел на неё, когда она читала с интонацией. Эта статья давала ей надежду, как и мне. В её бодрости сквозил смысл, который я понимал на все 100 процентов: её отношения с мужем похожи на эту лошадь, и их уже не реанимировать, пора покончить с ними!
Мной ощущалась надежда на то, что А. будет со мной! Вечером я увидел её без настроения. Она должна была зайти к своему начальнику, но встреча не состоялась по причине того, что он был занят своим знакомым.
Вечером меня ждала встреча с друзьями, которых знал ещё с университета. Эта встреча назначалась на полвосьмого вечера, но я, чтобы чувствовать себя комфортнее, решил заехать домой переодеться, а уже потом поехать в кафе. Сев в такси после дома, я написал А., что она – мой человек, о том, что плохое настроение было не только из-за встречи с приятелем неделю назад, но из-за её приглашения в бассейн. Я хотел, но не мог, потому что тому виной её статус.
Друзья уже сидели в кафе. Он и она – Ав. и Ни. – сами были большими друзьями друг к другу. Ав. почему-то надела чёрное платье, открывавшее её ноги. Она сидела рядом, словно пытаясь что-то доказать. Ни. как всегда был улыбчив. Именно с ними я мог думать не о том, о чём думал последние дни. Именно с ними разговор протекал без всяких стеснений. Мягкие диваны лишь повышали уровень комфортности.
Ав. и Ни. говорили о своих семьях, о работе. Ав. говорила о том, что её интересовало в текущей жизни, поэтому она говорила ещё и о том, что прочитала и что ещё не закончила читать. Она любила читать – всегда, сколько я её знал. Интерес к литературе присутствовал и у меня. Такой одинаковый интерес порождал и мог породить теперь разговоры, в которых я открывался ещё больше. Она знала об этом, и тоже давала волю открытости. Но раньше, что особенно было близко внутреннему человеку, мы могли говорить о поиске настоящего пути. Теперь же если разговор на такую тему и начинался, то с её стороны звучали слова о религии, посещении воскресных богослужений, с цитированием слов святых. Смысл свой она обрела – в Боге и семье.

Вернувшись домой в 2 часа ночи, я обнаружил, что А. ответила на мои сообщения в соцсети. Она написала о своём хорошем настроении и о кофе в руках, при том, что она укуталась в плед. Под отказом, о котором я ей писал, она поняла отказ пойти с ней на обед. Конечно, я написал, что имел в виду бассейн.
В субботу, 15 августа, я планировал пройтись по магазинам, чтобы в очередной раз купить новую одежду для предстоящей поездки на море. Перед тем, как пойти, решил сесть на диван и скачать музыку. Параллельно начал переписку с А. Не помнить о плохом настроении, а улучшить его – продалбливал я в себе установку. Написал А. о том, что в пятницу после разговора с ней испытывал эмоциональный подъём, а теперь, когда не вижу её, нахожусь в плохом настроении. Повторился о том, что она, действительно, мой человек, и только поэтому к ней такое отношение. Она же поставила точку в общении, написав, что готова всё это слушать, когда «буду в статусе твоей женщины, если судьба так распорядится». В торговый центр поехать не получилось.
Добрался до магазинов я только на следующий день. В этот же день я осуществил другое своё намерение и заказал корзину цветов на день рождения А. Без подписи. Нравлюсь ли я ей? Не знаю. Иногда я ощущаю уверенность в том, что никому никогда не нравился.
Понедельник, 17 августа 16-го планировался мной как последний рабочий день перед отпуском. Я не хотел прощаться с А. Она зашла с утра. Потом снова. Между нами шли несущественные разговоры. Теперь я подметил одну особенность этих разговоров. Я говорю ей то, чего не говорю другим коллегам, но и не захожу в ту сферу, где начинаются беседы о сокровенном.
А. тоже как будто находилась под цензурой. Мы говорили о наших семьях, о действиях, которые совершались в недавние дни. Самый ближний край, которого она достигала: слова об отношениях с мужем. Ещё она давала оценки другим людям: я, молча, их выслушивал. Полного доверия мы в своих беседах не достигали.

В шесть часов вечера я почти убежал, закрыв осторожно дверь своего кабинета, но из здания вышел спокойным шагом. С коллегами из отдела я попрощался заблаговременно, чтобы без задержек покинуть работу ровно в шесть. Уже в автобусе я получил смс от А. – «уже убежал?». Я ответил, что спешил в связи с встречей, назначенной у парикмахера. А. решила продолжить смс-общение и заметила, что у меня плохое настроение. Я написал о «качелях»: то на «Вы», то на «ты». Она написала, подчеркнув неважность обращения, что мы сами творцы своего настроения. Я заговорил, что есть ситуации, из которых не бывает выхода, подразумевая нашу с ней ситуацию. Все мои сообщения словно составляли один вопрос: почему мы не можем общаться, как обычные люди? Когда снимется ограничение, заключенное в твоём замужестве? Её сообщения выглядели так, словно она, прощаясь, хотела выплеснуть всё то внимание, которого не дарила раньше. Я, чувствуя повышенность внимания, исподволь подводил к ответу на главный вопрос – к единственному ответу, которого ждал. Но она повела переписку в другую сторону – туда, где существовали наши проблемы. На моё сообщение о безвыходности она написала, что выход есть всегда! Не сумев сдержать восхищения её умом, я написал: за твой ум и люблю тебя!
Тут же я подумал, что эти слова обрадуют её. Не их ли она втайне ждала? В этих словах ещё и брезжила слабая надежда на её ответные чувства. Разве может существовать чувство к человеку без его ответного чувства? Разве возможно любить человека, ненавидящего в ответ?
Ощущалась линия раздела. Я не могу поверить в невзаимную любовь, но, сознавая возникшее, как кажется, ниоткуда, чувство, понимаю, что сила этого чувства не зависит от силы любви любимого человека. Как бы не было больно, как бы не было тоскливо, если оно есть и имеет задатки серьёзного чувства, то что с ним делать?
Разум не понимал это чувство. Терпя боль, видя беспросветность тоски от невзаимности, он отвергал его. Но разве разум властен над чувством? Разве можно закрыть мир, состоящий из людей, а значит, и девушек – тех самых, которые неизменно притягивают к себе взгляд?
Иногда, когда всё, что было связано с любовью, на один момент забывалось разумом, приходила мысль о том, что любовь должна быть, пусть и в зачатке, пусть небольшая как птичка. Не сердце ли это начинало говорить?

Я нуждался в ответном чувстве А. Такое чувство было единственно желанным выходом из моего положения. Надежда жила во мне.
А. позвонила, когда я вышел из парикмахерской в сгущающемся августовском сумраке. Разговор не ощущался таким, каким я его ожидал. Слова повисали, отзвучав и не склеиваясь в беседу. Словно я выдумал чувство, которое ощущал в себе. Мне было, что сказать собеседнице, но её статус, моё отношение к её статусу, усталость от ощущения невозможности быть открытым в своих чувствах, словно укол зубного врача делали язык тяжёлым. В трубке телефона слышался шум улицы, и я понял, что А. стоит на месте и почему-то не идёт домой. Подумалось о том, что она подъехала на машине к дому и перед тем, как зайти в квартиру, решила покончить со мной, попрощавшись на три недели…Чтобы муж не видел и не догадался. Противно быть в особых отношениях с чужой женой – выдал финальную мысль разум.
Да, накануне этого дня я решил, что постараюсь не видеться с ней, чтобы в Крыму отвлечься от этого полупозорного состояния. Самой А. я обмолвился о том, что Крым поможет. А теперь свой телефонный разговор с ней я закончил обещанием, что позвоню, как только прилечу туда.
Погружение в состояния – не есть ли жизнь? Разум расценивает движение чувства, пытаясь совладать с ним, но только существуя с ним рядом. Внутренний человек молчит, как зритель наблюдает за спектаклем, в котором разум и чувство – актёры. Нет ли ощущения предопределённости, теперь в том смысле, что и разум, и чувства даны, и всё что происходило со мной, их движение, подчинялись определённым законам, законам, которые тоже даны. Что может «внутренний», когда движение разума и чувства идёт по уже установленным законам? Созерцать, обретя в этом созерцании понимание?