Финты на платформе

Дядя Женя стоит на платформе станции метро «Чкаловская» с грустными мыслями о том… О том, что сейчас подойдет электричка, он попытается протиснуться в двери одним из первых, чтобы занять сидячее место. Грустно от того, что кажется, ещё совсем недавно, ему было совершенно до фонаря, будет ли он стоять, или же сидеть пять остановок до своей. А вот теперь присесть бы, натянуть козырек кепки на глаза, и чтобы не трогали. В смысле, чтобы рядом не встала какая-нибудь старушка или беременная девушка, в скорбном ожидании.
С дядей Женей так часто бывает, почти всегда. Особенно по вечерам, когда тело разламывается от усталости, в висках стучит, нос заложен, и нет с собой нафтизина.
На «Чкаловской» в часы пик через две-три  заполненные пускают одну свободную электричку. Её-то и ожидает, плотно сгрудившийся опытный народ, то есть те, кто знает об этом.
Тётя стоящая прямо перед дядей Женей вертит головой из стороны в сторону, и её пушистые густые волосы щекотно задевают нос дяди, от чего ему хочется смеяться и плакать. Возмутиться нет сил, посмеяться не выходит (на работе его сегодня, образно говоря, долго водили лицом по батарее  и  было очень не до смеха), а плакал он в последний раз, когда в третьем классе получил локтем в нос на уроке физкультуры. Кстати, тоже от одной такой вот.
Похоже, дамочка успокаиваться не собирается и продолжает встряхивать своей гривой, а отодвинуться у дяди Жени нет возможности, сзади тоже люди. Им пофигу, что кто-то впереди задевает кого-то по носу.
Дядя Женя захотел сказать: «Мадам… а нельзя ли как-нибудь… и т.д.» Но вместо этого… набрал в легкие как можно больше воздуха, и что есть сил дунул прямо в самую гущу светло-рыжих волос. Получилось красиво... только что волосы, как семянки  одуванчика не разлетелись в разные стороны, а остались на месте... Тётя-мадам, чуть раздвинув окружение, резко развернулась всем корпусом.
– Что, козёл?! – маленькие злые глаза взъерошенной кошки просверлили дядю Женю, и он подумал, что наверное зря он так неосмотрительно дунул...
У неё было такое лицо, что если бы он увидел его немного раньше, то  ни за что не стал бы  дуть ей в прическу. Да уж… пусть вертит себе, сколько вздумается, раз такое лицо.
– Прошу прощения, – едва слышно пробормотал дядя Женя, и его бормотание утонуло в гуле приближающегося электропоезда.
– Одни козлы кругом! – громко обратилась потерпевшая к публике, уже готовящейся к штурму вагона. Некоторые в знак согласия покивали, скорее всего те, кто не знал, что дядя Женя просто подул на мадам, а не, скажем… потрогал.
Двери распахнулись, дамочка извернулась, и что есть сил двинула острым локотком дядю Женю под дых, потом ловко растолкала всех остальных и первая запрыгнула в пустой вагон.
Она уселась напротив дверей, и пока остальные торопливо занимали свободные места, продолжала сверлить дядю Женю маленькими, как у хищной птички черными глазками.
Дядя Женя в вагон заходить не стал, что толку, если все места уже заняты. Да и ехать в одном вагоне с острыми локтями и злыми глазами не очень-то и хотелось. Поезд все стоял, чего-то ждал. Всё никак не хотел отправляться.
Дядя Женя грустно смотрел в проём на "мадам-одуван", пассажиров, рекламу в вагоне… И вдруг… ему захотелось пофинтить. До боли в ушах захотелось. А почему бы и нет, в создавшейся ситуации? Дома финтить нет времени, да и не с кем – все его финты дома уже надоели - и жене и дочери. На работе тоже особо не пофинтишь – начальник почти злодей, сотрудники немного  сволочи, подчиненные через одного мерзавцы. Пофинтить особо не с кем. Там, как бы самого не нафинтили…
Так хотя бы здесь, в метро. Жизни-то осталось всего половина, в лучшем случае… Значит, прямо Здесь и, непосредственно Сейчас.
 Кроме того, финты, собственно уже начались тогда, когда он дунул.
«Осторожно, двери закрываются», наконец донеслось из динамиков.
Дядя Женя сделал проникновенное лицо, жалобно вывернул губы, сдернул с головы кепку и  выхватил из заднего кармана брюк помятый носовой платок. Торопливо,  как мог, расправил его, и театрально помахал дамочке.
– Прости за всё, Тереза! Но помни, я тебе не изменял! – громко, так чтобы было слышно всем в пространстве платформы и вагона, крикнул он. – Вспоминай меня среди ночи холодной!
Дама на мгновенье растерялась, зато другие пассажиры, кто с недоумением, кто с улыбкой переводили взгляд с дяди Жени на злую женщину и обратно. Какая-то девчонка звонко рассмеялась. Всё, попал.
Теперь финт надо было как-то заканчивать. Ударная фраза в смешной застольной речи.
Когда двери уже поехали навстречу друг другу, он придержал их, всунулся наполовину в вагон и, что было сил,  выкрикнул:
– Прощай, любимая!
Всеобщее внимание вагона к дяде Жене. Кто-то захлопал в ладоши…
«Отпусти двери!» – раздался  голос рассерженного машиниста в динамике. Дядя Женя отпустил двери и отступил на шаг. Поезд тронулся, и поскольку платформа была уже пустой, он побежал за уходящим в тоннель поездом, помахивая на прощанье платком.
Мадам в вагоне напоследок скривилась в гадливой усмешке, и показала дяде Жене средний палец на левой руке.