Глава 5. Витькина война

Глава 5. Витькина война.

         Все шло своим чередом. 1969 год вступил в свои права. Год, в котором предстояло Витьке окончить учебу в школе и начать строить новую жизнь. Зима снежная, буранная, к тому же в канун Нового года разразившаяся необычайно крепкими морозами в пятьдесят градусов начала, наконец, терять силу и постепенно уступила место весне.
Учителя все чаще и чаще напоминали десятиклассникам о неуклонно приближающихся выпускных экзаменах. Звучало из уст некоторых предупреждение,  как магическое заклинание
– Беритесь за ум! Беритесь за ум! Серьезнее относитесь к учебе, иначе не поступите в институт! Нет, не поступите! Будете коровам хвосты крутить! Опомнитесь потом, да поздно будет…

И выходило из их логики, что без института для молодежи в стране и жизни нет никакой интересной. Так почему-то звучало. Пугали учителя выпускников.
На Витьку это не действовало. Да, – если в Бурно-Октябрьском остаться, пойти работать в совхоз или колхоз – наверное, интересной жизни не будет. Но ведь его, даже если он никуда не поступит, все равно после учебы заберут в армию. А там…
Учился Витька особо не напрягаясь, троек старался не получать и экзаменов не очень-то боялся.
Между тем, к весеннему празднику солидарности трудящихся, к Первому мая, школа готовила сельчанам праздничный концерт. Традиционно, в полном составе выпускной класс должен был принять в нем участие. И, конечно же, ничего другого школьникам не придумали организаторы концерта, как выступить на сцене с изрядно надоевшим очередным литмонтажом.

Весь класс бурлил недовольно. Это же на репетиции надо ходить! А ведь времени и так нет! К экзаменам надо готовиться…
Римма Ивановна сочувственно повздыхала, но литмонтаж ждал своих исполнителей и она назначила время после занятий, чтобы в спокойной творческой обстановке ознакомить класс с замыслом литмонтажа и распределить роли и текстовые задания среди «артистов» для последующего заучивания.
 На этот раз литмонтаж включал в себя исполнение не только хоровых, но и сольных песен. И сразу же одну из таких «затасканных» революционных песен предложила Римма Ивановна исполнить Витьке.

Витька оказался жертвой собственного пристрастия. Пристрастия к пению. Песни, различные мелодии просто жили у него внутри. При любом удобном случае они возникали в памяти, и Витька пел их почти без перерывов, мысленно, про себя. Если рядом были друзья и близкие – мурлыкал в полголоса, или насвистывал, а если рядышком никого не было – пел громко, в полный голос. Он так свыкся со своим песенным состоянием, что и не замечал даже, что, оказывается – поет… Окружающие, тоже свыклись, и давно уже не обращали на Витькину певучесть никакого внимания. Конечно же, знали о его пристрастии и учителя.

Витька, вообще любил петь, по случаю и без, и пел много. Но он не пел для слушателей, не пел для зрителей. Только для себя, для собственной души. И чувствовал, что поет хорошо, и голос имеет хороший. У него даже мелькнула как-то мысль – а почему бы не стать артистом? Несколько раз, изображая из себя артиста, пел Витька любимые песни дома перед большим зеркалом. Чтобы увидеть самому – как он выглядит со стороны. И как артист всякий раз не нравился в зеркале себе Витька. Какой-то отрешенный взгляд во время пения, распахнутый некрасивый рот и губы, странно растянувшиеся в момент издания протяжных звуков… Кривлякой нескладным и клоуном отображался Витька в зеркале в собственном восприятии. Такое мнение о своей неартистической внешности и вдолбил себе.

Конечно же, очень не хотел он выглядеть таким некрасивым для окружающих. Особенно перед девчонками. Потому и стеснялся петь вслух, тут же тушевался и замолкал, если вдруг замечал, что кто-то вдруг на него смотрит. Он, конечно, понимал, что издали, из зала, вряд ли рассмотрит кто-то некрасиво исказившееся от пения лицо его на сцене. И может быть согласился бы выступить, если бы песня была стоящей.
 Однажды, несколько лет назад, один из его старших уличных друзей Андрей Луговой исполнял на большом концерте отличную песню, в которой были слова: «четыре безоружных солдата, а победили океан…» – о подвиге сержанта Зиганшина, рядовых Поплавского, Федотова и Крючковского, которых на барже в бурю унесло в открытый океан. Сорок девять дней, практически без еды, питаясь кусочками кожаных ремней, мехов гармони мужественно преодолевая мучительные лишения, боролись они за жизнь, не упали духом, и были совершенно случайно спасены американскими моряками.

 В глазах Витьки Андрей Луговой исполнил эту песню как настоящий артист. И не важно, какое при этом у него было выражение лица. Здорово было. Такую песню спеть Витька может быть тоже захотел бы. А тут – оскомину набившая, старая, революционная…
Пока Витька переваривал все это в голове, класс продолжал недовольно бурчать.
Но Римма Ивановна огласила задание Витьке первому. И значит он, первый должен согласиться с участием в литмонтаже вопреки общему недовольству. Первый должен поступить вопреки мнению класса. И тогда на этой общей волне недовольства и вырвалось из Витьки внезапно собственное несогласие.
– Ну почему именно ко мне первому обратилась Римма Ивановна, почему именно ко мне… – успел подумать он, а слова, сорвавшиеся с губ, уже прозвучали на весь класс

– Я не буду петь один, и в литмонтаже не буду участвовать. Не интересно такое выступление никому. Не буду!
Та-а-к – протянула с неподдельным интересом Римма Ивановна, – кто еще не будет?..
Тут же, не мешкая, отказался от участия в концерте Шурка, и вслед за ним сидевший сзади, на следующей парте Вовка Гончаров. И еще с галерки, со среднего ряда, присоединился к «бузотерам» Петя Репалов. Остальные притихли и с интересом стали ждать, что же будет дальше? В классе повисла нехорошая тишина.
А Римма Ивановна даже вида не подала, что расстроилась. Продолжая испытующе изучать притихших учеников, и обращаясь сразу ко всей четверке отказников, нараспев, четко проговаривая слова, она произнесла
– Ну что же? Придется вам решение свое объяснять директору школы!
И не стала больше никому раздавать заданий. Отпустила всех и сказала, что о времени следующей репетиции сообщит позже.

Класс глядел на смельчаков с уважением, а Вовка Гончаров, как бы утверждая твердость их позиции и дополнительно поясняя свое решение громко произнес
– Ну, мы же, не дети уже, чтобы четверостишия по очереди декламировать!
Витька был с этим полностью согласен. Вот, и Вовка себя взрослым чувствует! А ведь он не был даже в Уланбеле. А Шурка и Петька – были. На практике доказали, что могут трудиться по-взрослому. И сам Витька – дважды!
Римма Ивановна согласилась с Вовкой. Но добавила, что коли уж они не дети, то должны понимать, что пока учатся в школе, то и требования школьные должны выполнять в полной мере. Вот только не объяснила, с какого боку эта художественная самодеятельность привязана к учебному процессу? Ведь оценки за неё не ставят! Да и мало ли чего? А вдруг у ученика просто талантов артистических нет?.. Что ему? И не учиться в школе тогда?..

Несколько следующих дней занятия в классе проходили, как будто ничего не случилось. Пацаны чувствовали себя героями и начали думать даже, что все обошлось. Но тут, в конце урока химии, перед большой переменой заглянула в кабинет Римма Ивановна и всю их четверку пригласила в учительскую.
Учительская находилась совсем недалеко от кабинета химии. Шли кучкой. Сосредоточенно молчали. И лишь Вовка Гончаров хорохорился.
– Ничего они с нами не сделают! Не имеют права! Художественная самодеятельность – добровольное дело! Никто не может насильно заставить в ней участвовать…
Перед дверью остановились, выждали несколько секунд. Переглядывались. Шурка пробормотал что-то, постучал по двери, приоткрыл её и решительно просунул голову в опасный кабинет. Его тут же заметила завуч школы Таисия Федоровна, направила в его сторону руку и недвусмысленно поманила пальцем – входите, мол!
И Шурка, а вслед за ним и остальные – вошли.

Комната для учителей была довольно большой, всем учителям первой смены на перемене что-то нужно было в этой комнате. Они толпились у стола, возле шкафов, и показалось Витьке, что очень тесно в этой учительской, и им, посторонним, даже приткнуться негде. Но Таисия Федоровна повелительно указала на узкое пустое пространство прямо у стены, и ребята молча, почти упираясь в неё спинами, выстроились в шеренгу.
Учителя с любопытством, а некоторые – с недоумением, поглядывали в их сторону и все почему-то начали торопиться, брали необходимые принадлежности для следующего урока и поспешно покидали помещение. И очень скоро остались в учительской лишь классный руководитель Римма Ивановна, завуч школы Таисия Федоровна и Лидия Тимофеевна – учительница истории. Она была самой старшей по возрасту среди учителей школы и по окончании учебного года должна была уйти на пенсию. Лидия Тимофеевна, не обращала совершенно внимания на десятиклассников, сидела в глубине учительской за столом и что-то писала в тетради.

Таисия Федоровна сразу же приступила к «воспитательной» работе. Все пыталась выяснить, – с каких это пор и почему им, «великовозрастным юнцам»,  перестала нравиться художественная самодеятельность? Ставила в вину и разъясняла, что пытались они сорвать концерт в честь революционного праздника! Она чеканила слова командирским голосом и особенно многозначительно подчеркивала это слово – «революционного»…
Все молчали, а Витька не выдержал и попытался возражать
– Ничего мы не хотели срывать! Просто времени нет совсем! Ведь каждый день по шесть уроков… А ещё – задания домашние! Он хотел добавить, что надо ещё и родителям по дому помогать, но тут вмешалась Римма Ивановна и робко добавила, что самодеятельность от их отказа не пострадала. Вовсю и без них идут репетиции…
А Таисия Федоровна уже никого, кроме опять выступившего Витьки, как бы и не замечала. Она сверлила его в упор кинжальным взглядом и чеканя слова, тут же уличала во вранье.

– Ах, времени у тебя нет?!..  А гимнастикой в кружке заниматься есть время?! Так вот!.. Или ты все-таки будешь участвовать в концерте, или – с гимнастикой тебе придется распрощаться...
До Витьки дошло, наконец, что возражать завучу школы и пререкаться с ней – себе дороже, и хоть его едва не разрывало изнутри от обиды за несправедливые обвинения, сумел он собрать всю свою волю в кулак, стиснул зубы, уставился тупо в пол взглядом и молчал изо всех сил. Впрочем, тоже так, уставившись в пол, молчали и его товарищи.
И как-то непроизвольно, ступня правой ноги его слегка выдвинутая вперед стала отбивать как казалось, только ему слышный ритм – топ… топ… топ…
А у Таисии Федоровны все сильнее и сильнее разыгрывалось воображение, и все разрастался обвинительный аппетит.

Она вдруг вспомнила, что очень сложная обстановка сложилась сейчас в мире, что с китайцами может начаться настоящая война. Всего лишь несколько дней назад произошли кровавые события у реки Уссури на острове Даманском, где наши пограничники вынуждены были вступить в неравный бой с нарушившими границу китайскими солдатами. В геройском бою много погибло советских пограничников, но не отступили они, прогнали агрессоров назад...
Таисия Федоровна прожигала души ребят пристальным, прищуренным взглядом, голосом, наполненным презрительными нотками, стыдила их, и все никак не могла остановиться.
– Эх вы-ы!.. Может быть, в это самое время, пограничники, там, на Даманском, в бою погибают! А вы-ы… И так получалось из её слов, что Витька со своими товарищами чуть ли не трусы и предатели до такой степени, что нельзя доверить им ни в коем случае защиту Родины.

Витька молчал сцепив рот, сжав кулаки так, что ногти больно впились в кожу, сознанием слышал монотонное – топ… топ… от движения своей ступни и сгорал от решительного несогласия с выводами Таисии Федоровны. Вдруг, внезапно ритмичный топот стал громким и очень отчетливо зазвучал на всю учительскую. Витька повел взглядом по полу в сторону товарищей и увидел, что также как у него правые ноги Шурки, Вовки и Пети выдвинуты вперед вровень с его ногой и их ступни тоже отбивают – топ… топ… топ…
И почти сразу Таисия Федоровна замолчала, обратила внимание на посторонний звук, перевела взгляд на пол, скользнула по их ногам и поняла, что весь её воспитательный запал прошел впустую.
– Перестаньте немедленно! – взвизгнула она. Вон отсюда! Раз не понимаете ничего, будем на педсовете разговаривать с вашими родителями!

Бунтари, подталкивая друг друга, поспешили к выходу, а Петя Репалов на ходу не скрывая обиды в голосе, все-таки счел нужным сообщить Таисии Федоровне, что поступает в военное танковое училище…
С художественной самодеятельностью к четверке больше никто не приставал. Учеба шла своим чередом, педсовет никто не назначал и постепенно «вопиющая выходка» десятиклассников стала забываться.
А Витька все-таки пострадал. Владимир Евгеньевич, отведя глаза в сторону, сообщил, что получил приказ на занятия по гимнастике его не допускать. И что сам воспротивиться этому приказу он не может. В общем, плакала Витькина гимнастика. Ёкнуло, конечно, сердце в груди, но он всем видом своим дал понять, что не очень-то и расстроился. Подумаешь! Времени – совсем ничего осталось, до окончания школы. Все и так закончилось бы! Только чуть-чуть позже…

Володя, старший брат Шурки прислал письмо из армии. Шурка принес его в школу и дал почитать Витьке. И тут же на перемене друзья решили написать Володе ответное письмо. Конечно же, о делах своих, и непременно в стихотворной форме. Всю большую перемену рифмовали они события последних недель ёмкими юморными четверостишиями. И почему-то большинство рифмованных строк удачнее всего получались у них с помощью матерных слов. А материться Витька с Шуркой умели мастерски. Правда никогда не пускали они матерные слова в ход при взрослых и при девчатах. В доме родители их не матерились никогда. Не принято было. Но улица – она всему научит. А бумага все стерпит. Разошлись ребята в поэтическом раже. Письмо получилось содержательным, похабным, складным и очень смешным.

Сидели Витька с Шуркой вместе на второй парте в правом ряду у стены. С той стороны, где сидел Витька, в стену встроено было огромное окно, и парта боком своим примыкала к широкому подоконнику.  Витьке очень нравилось его место. Обычно он сидел, опираясь спиной не в спинку парты, а в стену с подоконником, полуобернувшись к классу. А потому классная доска, учитель и весь класс видны ему были как на ладони. И если в классе тайком от учителя происходило что-то веселое и интересное, то Витька замечал это и часто тайком вписывался в процесс.

Письмо было написано. Начался урок истории. Вовка Гончаров сидел на третьей парте за спиной Шурки. Шурка дал ему письмо – почитать, а Витька, прислонившись спиной к подоконнику, следил за Вовкиной реакцией. Тот давился от смеха, держался изо всех сил и все-таки не выдержал, прыснул неожиданно громко, издав непотребный звук, и тут же уткнулся лицом в парту, спрятавшись за Шуркиной спиной. Лидия Тимофеевна резко повернулась в их сторону, и Витька не успел сделать серьезное лицо. Учительница и разбираться не стала, громко назвала его фамилию и тут же в журнале выставила «весельчаку» оценку – «кол». Он попытался возмутиться, но лицо Лидии Тимофеевны было непроницаемым. Как ни в чем не бывало, она продолжила урок.
На следующем уроке истории в середине их ряда возник шум, к которому Витька не имел никакого отношения. И опять Лидия Тимофеевна отреагировала мгновенно, и сама назначила «виновника». Тут же в журнале на строке с его фамилией нарисовала второй «кол». Витька растерялся от явной несправедливости. И от того, что все произошло быстро, и слишком уж неожиданно.

 Дело начало приобретать нешуточный оборот. «Колы» эти – их ведь исправлять надо!
Он любил уроки истории. Часто учебник читал просто как художественную литературу. Даты исторических событий запоминать, имея прекрасную память, не доставляло никакого труда. Сплошные пятерки были у Витьки по любимому предмету. И вот, теперь – в журнале успеваемости две пятерки у него и две единицы. Не двойки даже, а единицы! Средняя оценка за четверть уже и на «тройку» едва тянет. Вот ведь Лидия Тимофеевна! Ну, сделала бы запись ему в дневник, ну поставила бы «кол» за неудовлетворительное поведение! Учеба-то здесь причем? А теперь получается, что имеет он «неуды» именно за знания.
Ну что же? Значит, чтобы доказать хорошие знания, чтобы исправить «колы», надо проявить на уроках активность, и этим заработать еще оценки в журнал – непременно, хорошие оценки!

Витька присмирел, притих, вел себя ниже травы, тише воды, и теперь выше всех в классе тянул руку, напрашиваясь к доске, чтобы пересказать заданный материал или, на худой конец, с места дополнить ответ товарищей. Но Лидия Тимофеевна его просто, как будто специально, не замечала.
Время шло. До окончания учебной четверти оставалось меньше месяца. 
Очередной урок истории должен был вот-вот закончиться. Сидевший на третьей парте рядом с Вовкой Гончаровым Володя Рейнгардт настойчиво толкал Витьку в спину. Что-то ему было нужно.
– Ну чего тебе? – недовольно проговорил Витька, оборачиваясь к нему.
Володя начал что-то бубнить и Витька даже не успел разобрать сути его просьбы. Отчетливо, на весь класс, как выстрел прозвучала Витькина фамилия, и очередной «кол» твердой рукой без раздумий вписала ему в журнал Лидия Тимофеевна.

Витька не выдержал и возмутился. Громко выразил несогласие. Не стал даже оспаривать явно предвзятого к себе отношения учительницы. Может быть, он действительно поведением своим помешал ей вести урок. Но пусть тогда и оценка будет ему плохой за поведение. За поведение! А не за знания…
Перепалки не получилось. Лидия Тимофеевна, с которой он не конфликтовал никогда и даже любил её уроки,  тут же нашлась и мгновенно с непонятным злорадством умерила его пыл.
– Давай, давай! Кричи на учителя… Недолго тебе осталось! Думаешь, просто так сойдет тебе срыв художественной самодеятельности? Педсовет уже назначили… Вылетишь из школы…

Откуда она знает про самодеятельность – удивился Витька и тут же вспомнил – она ведь присутствовала при взбучке, которую получили они недавно в учительской от завуча школы.
И действительно, через два дня классный руководитель Римма Ивановна задержала после урока Витьку и сообщила, что положение его и так было очень шаткое, а тут еще добавилось возмутительное поведение на уроках истории.
– Нужно тебе Витя явиться на заседание педсовета вместе с родителями – заявила она.
К ребятам, поддержавшим Витьку во время отказа от участия в концерте, у завуча школы претензий не было. Только – к Витьке! Получалось, что зачинщик – он один. И отвечать за вызывающую строптивость свою тоже, одному ему придется.
Шурке, хоть он и не был ни в чем виноват перед Витькой, было очень неудобно. Шурка прятал глаза.

– Ну не напрашиваться же ему самому на педсовет для солидарности…
Дома он рассказал всё как есть. Отец хмурился очень, но ругать Витьку не стал. На педсовет Витька пошел вместе с мамой. На заседание его не пустили. Он топтался на крыльце у входа в школу, слонялся неприкаянно по двору. Стемнело. На небе вовсю светили звезды. Мучила неизвестность. И все-таки не чувствовал себя Витька виноватым до такой степени, чтобы исключили его из школы. Но ведь всё может быть. Готовился принять решение педсовета в худшем варианте. Хорохорился, что не пропадет и одновременно верил всем сердцем, что не могут учителя поступить с ним несправедливо.
Наконец, мама появилась на крыльце, спустилась осторожно по ступенькам и, не заметив в темноте сына, направилась к выходу со двора. Витька подбежал торопливо, зашагал рядом. Боялся задать вопрос. Мама заговорила сама

– Заступились за тебя учителя, потому, что хорошо ты учишься. Повезло тебе в этот раз – она не стала рассказывать подробностей. А вообще, тяжело тебе будет жить, если не поменяешь характер. Нельзя быть таким упрямым. Нельзя! И самостоятельность проявлять надо с умом…
Витька не оправдывался. Витька молчал. Но недолго. У него свалился камень с души. Возник из сердца, завертелся в голове бодрый мотивчик и, не стесняясь мамы, замурлыкал Витька песню…

Шел последний урок истории. Четверть заканчивалась. Тянуть руку перед учительницей смысла не было. Весь урок сидел Витька, напрягшись, как струна натянутый, ждал вызова к доске, но так и не дождался. Лидия Тимофеевна огласила результирующие оценки за четверть ученикам, пожелала успешной сдачи выпускных экзаменов и наконец, обратилась к нему
– Ну а тебе придется исправлять «колы» отдельно. По всему школьному курсу буду спрашивать! – и назначила время…
Теперь занятия проходили в форме консультаций по предметам, которые вошли в перечень выпускных государственных экзаменов. Таких предметов было семь: сочинение, математика – устно и письменно, физика, немецкий язык, химия и история. В таком порядке десятиклассникам и предстояло эти экзамены сдать. Класс особенно волновался перед первым экзаменом – перед сочинением, которое написать нужно было по одной из трех предложенных тем – на выбор.

Девчата в школьной форме и белоснежных фартуках, ребята в белых рубашках, в обычном классе, выглядевшем как-то особенно торжественно, сидели за партами по два человека, и каждый творил собственное, свое, литературное произведение. Мертвую, напряженную тишину слегка нарушал лишь шелест бумажных листков.
Завуч школы, две учительницы русского языка и литературы следили за порядком. Римма Ивановна тоже очень волновалась. Это её класс держал первый экзамен по дисциплинам, которые бессменно шесть лет она ему преподавала. Время от времени учителя бесшумно прохаживались между рядами парт. Наклонившись над некоторыми учениками, заглядывали в листки. Иногда, едва заметным движением руки и едва различимым полушепотом подсказывали, где надо поставить, или убрать запятую…

Над Витькой тоже наклонилась Римма Ивановна, постояла и молча пошла дальше.
В приветливой, очень доброжелательной, и в то же время, естественно, само собой, строго сложившейся обстановке  прошел первый экзамен. Он полностью развеял страхи выпускников перед экзаменами последующими, развеял страхи, что будут придираться учителя. Нет, как оказалось, учителя очень переживали за своих подопечных.
За стиль изложения получил Витька пятерку, за грамотность письма – четверку. Пропустил пару запятых…
И все равно шел Витька на очередной экзамен как в бой последний, который, как известно, – трудный самый.
Не всё гладко и ровно было с его знаниями. Немецкий язык Витька на дух не переносил. С начальных классов не сложилось у него с изучением иностранного языка.

– А на фиг он вообще нужен? – задавались вопросом многие ученики в его классе. И на уроках немецкого вели себя соответственно.
Но теперь экзамен все равно надо было сдавать. Не отвертишься! 
На все экзаменационные билеты раздобыли Витька с Шуркой подробные письменные ответы. Во время экзамена в классе находилось одновременно не более пяти выпускников. Шурка вошел первым, с таким расчетом, чтобы обязательно сесть для подготовки ответов на вытянутый билет, за парту у окна.
Заранее была сооружена подложка снаружи за стеной. Нужно было Шурке незаметно сообщить через окно лишь номер билета. И полные ответы на вопросы в его билете  тут же приставил Витька к стеклу. Шурка действовал расчетливо и крайне осторожно, списывал не торопясь. Мария Ивановна, учительница немецкого, принимала экзамен одна, и потому была очень занята. Сидела за столом, внимательно слушала очередного экзаменующегося, который демонстрировал ей «глубокие» знания немецкого…

Шурка получил четверку, а потом, таким же способом, как и сам, помог заработать четверку и Витьке.
Страшнее немецкого был экзамен по химии. Школе не везло с учителями по этому предмету. И оттого преподавали химию все кому не лень. Витька с интересом проводил с товарищами химические опыты в прекрасно оборудованной лаборатории, а вот в познании сути химических процессов, в формулах химических запутался основательно.
– Хотя бы тройку получить, хотя бы тройку… – заклинал он себя и зубрил, зубрил ненавистные формулы, совершенно не понимая их смысла. Готовил шпаргалки…

И ведь бывает так тоже! Он к радости своей, совершенно случайно, из разложенных на столе перевернутых листков, вытянул билет номер один. Самый легкий билет, который только можно представить! Нужно было раскрыть, а чем собственно занимается химическая наука? Витька постарался. И получил пятерку за ответ! Свалилось неожиданно, нежданно, везение…
И вот, один единственный экзамен отделяет Витьку от успешного окончания школы, от Аттестата зрелости, в котором, как задумал он, не должно быть посредственных оценок – «троек». И это – экзамен по истории. Как все десятиклассники, Витька мог бы перед ним немного расслабиться. Понятно же, что это последнее испытание не сродни испытанию по физике, по математике. К тому же – предмет, очень легко дававшийся Витьке.

Но все оказалось совершенно не так. Целых два месяца прошло с того случая, когда отказавшись участвовать в художественной самодеятельности проявил он несогласие с волей учителей, заявил о своей позиции, принял решение и стал его решительно отстаивать.
Может быть, это было неправильное решение. Но Витьку в этом не посчитали нужным, разубедить аргументами, не ущемляющими его достоинства. Наоборот, попытались запугать, задеть самолюбие, сломать, и когда он воспротивился этому – объявили ему войну странную по сути своей. Или наоборот, – он объявил войну людям, не посчитавшим нужным, уважить его как личность. Он уперся и доверился судьбе – будь что будет.

Все время, пока сдавал Витька экзамены, помнил он о неопределенности, о том, что может, вообще не допущен к последнему экзамену. О том, что вместо Аттестата может просто получить справку, что прошел курс обучения в школе. Взрослые – они ведь на всё способны… Помнил, и пользуясь временем, которое полагалось ему для отдыха в промежутках между экзаменами, возвращался и возвращался к учебникам по истории. Ведь назначила ему срок для исправления «колов» Лидия Тимофеевна – после одной из будущих консультаций, перед экзаменом по её предмету. Держала Витьку в напряжении до последнего. И вот шесть экзаменов позади.
В назначенный час она разложила перед ним веером стопку билетов. Витька взял первый, попавшийся под руку, и сел за парту. Учительница подошла к окну и стала что-то высматривать на улице. Открытый журнал с Витькиными «колами» лежал на столе. Лидия Тимофеевна выглядела так, как будто очень она обижена на Витьку. Не произносила ни слова. Все приготовления к экзамену провела молча.

Молчал и Витька. Переживал неимоверно и очень боялся, что голос дрожащий, первым же словом выдаст едва сдерживаемое волнение, так и рвущееся наружу. Он бегло пробежался по вопросам в билете, а потом внимательно вчитался в них еще раз. Понял, что ответить на них ему не составит труда. Понял, успокоился, сказал Лидии Тимофеевне, что готов отвечать без подготовки и перешел в решительное наступление…

Витька блистал знанием предмета, и Лидия Тимофеевна не перебивала его, не требовала уточнений, лишь давала команду перейти ко второму вопросу, к третьему… Он выложился весь и замолчал. Несколько мгновений висела в классе тишина. Потом учительница молча, не нарушая тишины, подтянула к себе журнал успеваемости класса, и Витька видел как аккуратно три «кола» его она исправила на четверки. Как будто и не было в журнале у него этих «колов»! Захлопнула журнал и сказала, что это ни о чем не говорит, на экзамене будет спрашивать его очень строго, без поблажек. И ушла.
С облегчением понял Витька, что не проиграл свою первую войну. Не проиграл!
На заключительном экзамене теперь уже на равных со всем классом он снова вытянул билет на удачу, уверенно ответил на все вопросы и получил четверку!
Можно было, наконец, по-настоящему расслабиться, дать волю эмоциям! Выпускной вечер впереди ещё и всё!!! Больше он порог школы не переступит…