Не козёл

Закусив бутербродами с сыром, которые мне жена заворачивает в фольгу каждое утро, выпив чашечку кофе, я потянулся и откинулся на спинку стула. Сладко зевнул: жить в общем-то хорошо… Пятница, через четыре с половиной часа окончание рабочего дня, и можно уже сказать, наступают выходные. И эти четыре с половиной часа я не буду делать ни-че-го. Все дела уже переделаны, совещаний, во всяком случае с моим участием не намечается, других неожиданностей не предвидится. Сквозь открытую форточку  в кабинет проникает солнечный майский ветерок. Просто здорово!
А вот интересно, всем ли в нашей конторе так же хорошо сейчас, как и мне?  Наверное, хотя и вряд ли. И если, например, я уверен  что в пятницу по другому и быть не может, то есть другие люди в наших краях, которым, что пятница, что не пятница, всё одно… ибо по их глубокому убеждению, только они работают, а все остальные лишь  изображают. Да ладно, Бог с ними…
В кабинет без стука входит Юра Стрельников, коллега из соседнего отдела. Он взъерошен, и как видно не очень рад тому, что рабочая неделя подошла к концу. Он сходу (ещё пока приближается к моему столу) вываливает на меня свои проблемы – пользуется тем, что обеденный перерыв, и тем, что мы не просто коллеги по работе, но и партнеры по пятничному пиву после работы. Честно говоря, я сначала и подумал, что он пришел прояснить вопрос относительно сегодняшнего пива.
Ан нет.
Его терзают противоречия, и мне кажется, что ему не очень-то и хочется оставаться с ними наедине. Потому он и грузит меня тем, что его неправильно поняли (раз), не оценили по достоинству его стараний (два), высказали в недоброжелательной форме недовольство его работой (три). Всё это – и первое, и второе, и третье к нему приплыло из одного не очень чистого источника, а именно  от Тигункова Владимира Алексеевича, одного из заместителей нашего Генерального директора. Юра недоволен, Юра обижен, Юра зол и взвинчен.
Я его, конечно, слушаю, и даже вникаю в то, что он говорит, но при этом изо всех сил стараюсь сохранить в себе радость восприятия этой майской солнечной пятницы. На кой хрен мне сейчас сдался этот Юрка со своими заботами, да и по большому счету Тигунков Владимир Алексеевич, с которым я сегодня встречался уже целых два раза? Сейчас, вот только что, мне было хорошо без них. Хорошо мне было, пока не появился Юра.
Тем не менее, я сочувственно киваю, временами вставляя успокоительные реплики: «Да фигня, Юр», «Да не бери в голову, Юр», «Да всё наладится, Юр» и всё такое. Но Юр успокаиваться не собирается: он же и пришел ко мне, чтобы обо всём этом рассказать, и услышать от меня не только слова утешения и поддержки, но, возможно, а может быть и главным образом слова гнева и осуждения в адрес заместителя директора Тигункова В.А., и слова солидарности в борьбе с деспотизмом и вероломством,  на стороне Стрельникова Ю.Ф.
Но я ничего такого не выражаю (мало ли как может всё повернуться), а только сочувствую товарищу, да и то, не по поводу проявленной к нему несправедливости (как он считает) со стороны руководства фирмы, а лишь в связи с тем, что он так близко принял это к сердцу.
Наконец Юра устал.
Наконец Юра сел на стул и закинул ногу за ногу.
– Курить можно? – вяло поинтересовался он.
– Нет, – ответил я. Уж больно хорош был свежий воздух в кабинете, в 13.30, в пятницу.
Тем не менее, Юрка вытащил из пачки сигарету и отошел к двери, где и прикурил её. Мой кабинет располагается в тупичке, а рядом на подоконнике стоит банка для окурков, хотя вывески о том, что это место для курения нет.
От дверей, выпуская клубы дыма, Юра продолжил, а точнее начал новую серию обличений вероломства замгендира. Из его слов следует, что то дело, которое ему поручил  Тигунков он не только выполнил, но можно сказать перевыполнил, проявив при этом инициативу, добросовестность и смекалку. И представил в самом лучшем виде. Я понял, что речь идет  о подготовке какой-то супер-важной-срочной бумаге, согласовании её с руководителями всех структурных подразделений у нас, подписании у Генерального и проталкивании этой бумаги в Главке. Всё это Юра сделал, точно и в срок. А что получил? А получил то, с чего начал наш (уже порядком поднадоевший мне) разговор, в пятницу, в обед.
– КОЗЁЛ! – окончил вторую серию Стрельников. Он уже загасил сигарету и вернулся в кабинет. Я тяжело вздохнул. Ну вот тебе и окончание рабочей недели, а как всё хорошо начиналось, имеется в виду вторая половина пятницы. По крайней мере, я сегодня весь вечер то и дело буду вспоминать Юрку с его проблемами, думать об этом (а если мы пойдем на пиво, то он тему продолжит, что и понятно), переживать за приятеля, а может быть, и рассказывать об этом за ужином жене. Не потому, конечно, что меня так уж задело его горе, и не потому, что у нас в фирме так может случиться с каждым. А потому, что мы живем работой, даже тогда когда не на работе; проблемы и дела преследуют нас,  не дают расслабиться и просто получать удовольствие от жизни. Так всё у нас устроено, так все живут, все, кого я знаю лично, и кто за свою работу получает приличные деньги. А чего вы хотели?
Юра хотел ещё что-то добавить к уже сказанному, может быть добавить парочку аргументов к утверждению, что В.А. Тигунков – козёл, но не успел, зазвонил его мобильник.
Юра задумчиво посмотрел на дисплей, потом как-то встрепенулся, вскочил со стула и собрался выйти из кабинета, но не вышел. Сделал круглые глаза и прошептал:
– Тс-с-с (хотя я и так ничего не говорил), это он…    
– Да, Владимир Алексеевич, – мягким, и одновременно выражающим готовность внимать голоском проворковал Юрик, – да-да, конечно, Владимир Алексеевич… Безусловно, Владимир Алексеевич! Нет-нет, ну что Вы, Владимир Алексеевич. Да что Вы, Владимир Алексеевич, не надо, ну что Вы! Спасибо, спасибо Вам большое, Владимир Алексеевич, как говорится, рад стараться! Ну, как говорится… хорошо, Владимир Алексеевич…
Юра пел песню. Он не говорил по телефону, а исполнял партию влюбленного джигита, беседующего с отцом своей избранницы, или раба, отпускаемого на волю своим господином. Он улыбался и закатывал глаза, выражал готовность действовать немедленно, бескомпромиссно и решительно, если вдруг потребуется…
Вы знаете, мне вдруг стало как-то спокойнее, я почувствовал большое облегчение, потому что судя по разговору, невольным свидетелем которого я стал, выходило, что конфликт исчерпан и война окончена. Юра зарыл свой томагавк, и прямо сейчас, не выпуская телефона из рук, раскуривал трубку мира с Тигунковым Владимиром Алексеевичем. Конечно, сам Тигунков об этом не догадывался, там, на своей трубке. У него слишком много забот, как у замгендира, чтобы ещё думать о том, что о нём думает какой-то Юрка Стрельников, один из многих его подчиненных, просто исполнитель его поручений.
И я был рад за Юрку, потому что он буквально на глазах (пока говорил по телефону) преобразился, подтянулся и стал другим человеком. Взгляд его стал весел, чуть хитроват и чуть надменен, плечи расправились, ноги выпрямились.
Он окончил разговор и отключил телефон, предварительно два раза пожелав всего хорошего и доброго Владимиру Алексеевичу.
Потом посмотрел на меня и вытащил из пачки следующую сигарету. Усмехнулся.
– А зря я так плохо подумал о Владимире Алексеевиче, – заключил он, и добавил, – никакой он не козёл… хороший мужик! Поблагодарил меня за работу. Бумага-то, оказывается, прошла на «ура»… Сказал, что будет ходатайствовать перед Генеральным за меня.
Я улыбнулся ему в ответ, и облегченно вздохнул, мне было действительно радостно за приятеля, а ещё потому, что всё так хорошо закончилось, в том числе и для меня. Хотя бы потому, что к концу очередной рабочей недели, я ещё раз убедился в том, что работаю в правильном месте, среди правильных мужиков, которые умеют улаживать любые проблемы.
– Ладно, Никита, – сказал Юрка, – спасибо что выслушал. Пойду к себе пожалуй… Слушай, ты как после работы по бутылочке тёмного? Надо отметить поощрение, правильно я говорю?
Конечно правильно! Добрых традиций пятничного пива нарушать не следует, вне зависимости  от обстоятельств.