2

Очень хорошо помню тот день, когда познакомился с домовым Кузьмой и Лутоней, банником. А я-то дурак считал новую жизнь свою удивительной до сего момента.
Я с раннего утра орудовал во дворе бензопилой. Пилил сорные деревья, заполонившие сад за годы без хозяина. Колол, складывал поленья в тачку и отвозил под только что вычищенный от водочных бутылок, ржавого железа и прочего мусора старый дровяной навес.
Притомившись, я присел на пеньке, и довольно оглядел начинающий постепенно приходить в вид божеский сад.  Вдруг откуда-то раздался весёлый смех. Я глянул за забор к соседям. Никого.
Плавно нарастая, разлилось крепкое мужское многоголосье: «…вдоль по морю, морю синему, вдоль по морю, морю синему…».
  Оглянулся по сторонам – опять никого. Посмотрел на дом.  На подоконнике распахнутого окна второго этажа, сидела целая бородатая компания в лаптях и подпоясанных рубахах. Пение тут же утихло и лица в оконном проёме удивлённо уставились на меня, о чём-то встревоженно перешёптываясь.
Так мы пялились друг на друга, пока один из бородачей вдруг громко не сказал:
-Да нее… Он ж не на нас глядит. На крыше, видать, что-то рассматривает.
От такой наглости непрошенных гостей я рассвирепел. Певуны причём, были явно не местные, не деревенские. Средь бела дня вломиться в чужой дом и сидеть на окне песни орать как ни в чём не бывало. Перепитые они что-ль?
-Ежель вы в церковный хор на прослушивание, так маленько адресом ошиблись. Вам по соседству. Только там руководство временно отсутствует, - громко сказал я компании.
Возбуждённый шёпот вновь возобновился. Мужички споро полезли во внутрь, затопали по лестнице и вскоре также гурьбой показались в проёме двери и остановились на крыльце.
Ростом они все были не велики, не больше полутора метров. С бородами по пояс, одетые в чистую, стилизованную под старинную, русскую крестьянскую одежду.
Меня поразила догадка: может старые хозяева вернулись? Но чего тогда сразу ко мне не подошли, а в дом вломились? На местных совсем не похоже.
С месяц до этой встречи, когда я приехал в деревню на горой гружёном пикапе, местный дед Евменыч, бывший тут вроде старосты поглядел на меня недоумённо и спросил:
-Тебе переночевать что-ль?
Потом удивился ещё пуще, когда я начал объяснять ему, что, мол, нет, не переночевать. Что приехал жить. На совсем, то есть.
Старик завёл меня к себе в дом. Поил чаем с душицей, с час расспрашивал. Потом долго мы ходили, заглядывали в брошенные дома. Он насоветовал мне тогда моё нынешнее жилище, указав на крепкие стены, исправную печь да сносную кровлю.
-Да и люди здесь хорошие жили, - с не весёлой улыбкой добавил Евменыч.
Мне его выбор тоже по душе пришёл, поскольку из большого окна был шикарный вид на реку и полого сбегающий к берегу склон, зарастающий островками довольно высоких уже деревьев, кои я немедля решил в ближайшую оказию извести.
Так вот и зажил я, потихоньку доводя до ума старый дом в старинной северной деревушке. В первые уже несколько дней осознав, что жизнь моя никакая не романтика отшельника в прекрасных северных краях, а тяжелейший труд в поддержании жизни средь суровой и негостеприимной природы. Прошло всего три недели и тут гости. Не уж-то вправду старые хозяева нагрянули или наследники? 
-Вы кто такие, мужики? Чего в дом ко мне пришли? Может обознались… - спросил я теперь спокойно.
-Вот те на! Зрячий! Гляди ко… - затараторили мужички.
Один из них, почти квадратный с виду из-за невысокого роста и широченных плеч шикнул на своих спутников и поклонившись начал степенным басом:
-Здравствовать желаем, хозяин. Зовут меня Кузьмою. Остальные сами потом назовутся. Всё одно не запомнишь по первому разу - твоему уху непривычно будет. Что до удивления нашего, так повремени маленько. Сейчас я тебе растолкую всё, так пуще нашего дивиться будешь. Сами мы домовые. Все из энтих мест. Уж за сто лет к ряду живём на архангельской земле, кто боле, кто мене.
В этом доме старый наш друг обитал. Да как посыпался мир, так повременил немало один, без людей, да и ушёл в лесную жизнь. Я вот тоже решился – мой дом давно уж пустым стоит. Позвал всех своих, значит, проститься. Вот мы бродили по деревне, вспоминали стародавние ладные времена, проклинали нынешние, окаянные и к тебе зашли в исходе, погрустить о былом. Не серчай уж.
Я смотрел молча на них некоторое время, размышляя: бежать за граблями, стоящими неподалёку или нет. А потом вдруг неожиданно сам для себя спросил:
-В лесную жизнь это как? Лешим стал?
-Лешим, как есть, - удивился в свой черёд Кузьма моему спокойствию. –Но до того долго терпел. Надеялся на что-то. Как я вот тож, точь-в-точь. Ты никогда не думал, отчего северные дома стоят пустыми куда как дольше южных? Погода тут знамо злей. Зимы лютые. А они вишь ка – стоят. Это оттого что берегут их дольше домовые. Северный домовой он закалённый, верит истово силу русского духа. Надеется, что вернётся русский человек на благодатные места. Да не дожидается. А жили то мы раньше вот как…
Так говорил домовой Кузьма. Долго говорил. Растолковывал, неверно принимая пришибленный вид мой за непонимание. Я же, поразмышляв чуток, пришёл к убедительному вполне выводу, что стою перед помешанными, схватившими горячку от неуёмного возлияния самогона.
Не один день затем в спокойный разум я приходил. Но поверил постепенно, увидел подтверждения и доказательства, привык помаленьку, да с самому удивительным спокойствием принял всё.
Минуло с тех пор больше трёх лет. Кузьма, передумав идти «в лесную жизнь», поселился у меня вместе со своим другом банным Лутоней. Соседние дома постепенно заселялись людьми после Большого Передела. Где-то вновь жили домовые, где-то нет. Постепенно мой дом стал местом сходок этих невидимых обычному человеческому глазу существ: домовых да банных. Иногда приходили из бора лешие.
-Оно так завсегда бывает там, где зрячий живёт, - наставлял меня Кузьма. – Ты токмо гляди… Обычно таких как ты чураться начинают, да колдунами зовут. Не робеешь?
Я не робел. Зрячим именовали эти фольклорные элементы тот редкий для человека дар видеть и слышать их.