Фрагмент романа Двенадцать дней

 Ицхак и Авраам в переводе с иврита - Смех и Отец многих.
Посвящается моему папе Ицхаку бен Аврааму.


                День восьмой   

     К подножию горы неторопливо приближались четверо. Самый пожилой ехал на осле впереди, за ним следовал темноволосый красивый бледный юноша со связкой сухих веток на плече, ощущая затылком недоумение и молчаливые вопросы двух остальных путников. Весна только начинала радовать новыми зелеными побегами и нежными лепестками простых полевых цветов, щедро наполняя долину страны Мориа переливчатыми трелями  порхающих над рощами птиц и одаривая божественными ароматами мирры и шалфея. Достигнув нужного места, старец передал осла двум последним сопровождающим и подал знак юноше с дровами следовать за ним на вершину склона.
     Мужчины привязали животное к дереву, а сами устроились под его густой кроной в ожидании. Один из них был сыном и братом удалившихся странников, другой же - простым слугой.
     - Могу ли я спросить вас, Господин, как хочет наш Хозяин, да будет благословенным имя его, совершить богоугодное дело жертвоприношения без какой-либо животины, которую  всегда раньше выбирал для этого? Неужели надеется он найти ее на вершине горы?
Сын старца, уже зрелый муж, неодобрительно и надменно обратил свой взор на презренного раба и с нарочитой уверенностью стал укорять его в непочтительном сомнении, хотя тайно про себя тоже задавал подобные вопросы. Слуга, покорно склонив голову, неспешно вынул из походного мешка твердый белый сыр из козьего молока, сушеные финики, хлебные лепешки и бодрящий ячменный напиток в дорогом глиняном сосуде, украшенном цветным орнаментом. Мужчины плотно перекусили и погрузились в легкую дремоту, а время неуклонно подталкивало солнце в сторону заката.
     Дурманящий  послеобеденный сон внезапно был прерван мощными сухими раскатами грома и слепящими молниями, хотя ничто в этот день не предвещало грозы. Испуганно вскочив на ноги, путники вглядывались в бушующее небо, и прикрывая ладонями глаза, опасливо взирали на далекую вершину склона. Вскоре все стихло, небесная стихия успокоилась, но в воздухе парил всесильный дух огня и неземных вибраций. Оставленные под горой странники грудью чувствовали беспокойное колебание вокруг,  а их пересохшие губы беззвучно шептали молитвы Всевышнему о благополучном возвращении поднявшихся на вершину и собственной безопасности.   
     Небеса услышали их, потому как до захода солнца мужчины узрели две знакомые фигуры, спускающиеся по заветной тропе. Старец с сыном еще не ступили на равнинную землю, но ожидающие внизу уже успели заметить, как дивно преобразились их лица: юноша казался бледнее обычного, но блаженно-умиротворенным и просветленным, а лик отца сиял небывалым постижением редкого откровения и смирением одновременно...
     ...Тысячи лет дуют над древним городом Шалем осенние ветры, увлажненные редкими струями дождя, а он терпеливо собирает небесные воды, чтобы с солнечными лучами отразиться в них золотым светом своего величия!.. И летит на этих ветрах множество невидимых теней, устремляясь через семь разных ворот  в страну Мориа, где на горе, сохранившей ароматы мирры и шалфея, высится каменная стена скорби, памяти и надежды.  Одна из этих теней на мгновение застывает, и тогда другие подхватывают ее и увлекают в свой непрерывный поток, спрашивая на ходу:
     - Как звали тебя?
     - Смехом! - отвечает смущенная тень.
     - А отца твоего?
     - Отцом многих! 
     - Значит, тебе лучше нас знаком этот путь, ведь ты первым из всех побывал на этой горе?
     - Я не помню... Зачем нам лететь туда?
    -  Мы тоже не знаем, но нас несет ветер... Ты был праведным?
    - Да!.. Или нет, не знаю... Не всегда...
   -  Тебе скоро объявят!
     Так летели они, влекомые воздушным течением, пока не поднялись к одинокой стене. Тени приблизились к холодным камням и приникли к ним, вспоминая свои праведные и не очень дела, и лишь одна из них смятенно витала в стороне, не решаясь вернуться к своим прошлым воплощениям, но другие опять помогли ей. Большая часть невидимых странников  отправлялась с буйными ветрами в иные миры, и лишь некоторым суждено было пройти сквозь камни в высшие измерения.
     Тень, чье имя раньше звучало Смехом, а имя отца - Отцом  многих, оставалась приникшей к камням дольше других, но уже никто не решался увлечь ее в свою сторону, потому что невозможно было разделить прошлое, настоящее и будущее!

     ... Радовался я, когда сказали мне: в дом Г-сподень пойдем! Стоят ноги наши в воротах твоих, Иерусалим! ... Просите мира Иерусалиму, спокойны будут любящие тебя. Да будет мир в крепости твоей, покой во дворцах твоих. Ради братьев моих и ближних моих скажу: мир тебе! Ради дома Г-да Б-га нашего просить буду блага тебе!