Гнилой человек

     Мой отдел был приглашен на отчет - знакомство к новому высокому руководителю. Стоял март, погода была слякотная и унылая, обувь забрызгана грязным снегом и налетом всех возможных средств борьбы с гололёдом. Мы шли пешком в соседнее здание, вооружившись папками графиков и таблиц. Отдел слыл успевающим, сотрудники многолетним трудом доказали свою компетентность и тончайшее знание глубин своей работы, было весело и интересно.
     Мы сдали верхнюю одежду в гардероб, шапки и шарфы у нас не приняли.
     В кабинете цвела роскошь современного интерьера вперемежку с дорогой деревянной мебелью, он мог свободно вместить человек сорок. Напротив винтажного стола руководителя разместился довольно большой совещательный стол, к нему мы и направились.
     Он нас остановил радушным жестом и сказал, что хочет провести встречу в более демократичном формате, пригласив за небольшой стеклянный журнальный столик.
     Мы втиснулись в угол кабинета, едва разместившись за крошечным столом. Мешали сумки, шарфы, шапки, колени, отчёты. Все валилось из рук, часть вещей пришлось положить на пол. Стулья - кресла были низки и неудобны, они откидывали спину назад и приходилось держать равновесие на кончике этих неуместных в данном случае изделий.
     Он сел, чуть в стороне, на удобный высокий стул и, закинув ногу на ногу, немного свысока, с интересом наблюдал за нашим смущением. Холеный, оформленный, как для выставки, внешний вид, неброский, очень дорогой костюм, с лёгким отливом, золотые запонки, фарфоровая маска - улыбка и абсолютно неподвижные глаза. Светлые, холодные и застывшие. Я подумала, что такой взгляд бывает у акулы.
     Он задавал вопросы и не слушал ответов, перебивал, останавливал на полуслове и переходил с вопросом к другому сотруднику, небрежно, слегка лениво, качал отполированным ботинком практически у нас перед глазами. Вопросы не касались специфики работы отдела и ставили в тупик, он понимающе улыбался и снисходительно качал головой.
Манера общения соперничала с предложенным антуражем.
     Он нас не просто унижал, он издевался.
     Я смотрела на свои грязные сапоги сквозь кристально чистый стеклянный стол, теребила в руке ненужный отчёт, рядом на полу валялась шапка. Я чувствовала себя Золушкой, которая попала на бал в старом домашнем фартуке.
     Мои многолетние знания были не нужны, хотелось, чтобы все закончилось как можно быстрее.
     Он прервал кого-то на полуслове и дал понять, что аудиенция окончена, повернувшись спиной, которая выражала брезгливость и легкое утомление от нашего присутствия.
     Мы торопливо и бестолково собирали вещи, пытаясь не греметь стульями, охраняя хрупкость стеклянного кофейного столика.
     Обратно шли молча. Мне было стыдно не за себя, за него.
     Я вспомнила, как лет пятнадцать назад он прибегал визировать документы и отбивал поклоны, перекладывая свои бумажки наверх.
     Что с ним произошло, не выдержал испытание властью или не смог простить того унижения, с которым добывал должность, мстит кому-то за прорехи в своей душе. А может просто человек гнилой.