Коля

   Всегда завидовал сторожам, которые предоставлены сами себе. Никто им не указ, не проверяет ночные их бдения. Звёздное одиночество – что может быть более романтичным? Наверное, из Робинзона вышел бы хороший сторож с его опытом выживать самостоятельно, без указок свыше.
   Подошло и для меня счастливое пенсионное время, когда не надо больше мучить себя бесконечными спорами с начальством по производственным вопросам, пришла пора мечтать со звёздами за небольшую прибавку к пенсии.
   Работа оказалась несложной. Более чем. Поднимать тяжести не разрешают, просят не перетруждаться. Мечта неизлечимого лентяя – эта самая работа охранника. Тут главное проснуться по первому зову, чему я обучен ещё с армейских времён. Бывало, задремлешь у тумбочки на посту, вздрогнешь вдруг с заведённого внутреннего голоса, подскочишь на стуле, а тут и они – грозные шаги проверяющего офицера, чеканящие воинскую доблесть по деревянным ступенькам лестницы, ведущей к ротному помещению.
   Устроиться сторожем оказалось несложно. Магазинов развелось за последнее время – не сосчитать! Охрана – самая задействованная профессия сегодня. Выбирай по вкусу: что к дому ближе, где пахнет вкуснее, где каптёрка поуютней.
   Работа не так опасна, как казалось это по незнанию. Такая же, как и в старые советские времена, когда воры по тюрьмам сидели. Охрану сегодня электроника осуществляет, в обязанности сторожа входит только одна задача – быть.

   Сменщик мне достался неплохой, редкого характера по нынешним временам. С другими мужиками невозможно решить ни одного самого простенького вопроса, всё должно быть «по их». Зараза конкуренции просочилась и в рабочие коллективы, где ей быть не положено.
   Николай тактично поправляет мои глупости, соглашается с разумными предложениями. Никакие бытовые проблемы его не страшат, любая работа ему по плечу, по знаниям. Умеешь всё, значит ничего не умеешь – это распространённое заключение к Николаю никак не подходит. «Ремонтёр» из него ещё тот. Берётся за всё, хоть к компу его подведи – вскроет, обнюхает, починит. Интернет настроит, не взирая на то, что нанотехнологии для нашего возраста непригодны.
   К тому же оказалось, земляки мы с ним. Пусть с Андижана я, он – с Пржевальска, землячество наше признано, оба мы ребята среднеазиатские. Горы вросли в нас и отметились покорением. Чуждо нам равновесие равнин. Наша дорога только вверх.
   Единственный неприятный момент для меня от Коли тот, что любит он поговорить. Мне после смены домой, спешу избавится от ответственности за порученный мне объект, он же рассказывает, какие дела успел закончить за свободные от дежурства сутки, как ремонт у него на дому продвигается, каков двор, огород. А оно мне надо? У самого то же. Надо! У Коли есть чему поучиться, а учиться никогда не поздно. Приходится выслушивать, о чём подзабыл со школьных времён, с нескончаемых посиделок после работы в незапамятные времена социалистического строительства. С настоящими сотрудниками так уже не посидеть, сегодня каждый сам по себе.
   Удивительно слышать нескончаемый трёп с уст бывшего десантника-спецназовца, побывавшего во всех горячих точках. Сколько знавал их, не особо влекутся они беседами, хотя за словом в карман не полезут; предпочитают больше слушать, чем говорить.

   В ту смену Коля вломился в каптёрку неурочно, в мою смену. Впервые видел его нетрезвым. Который год он в завязке. Трезвое времечко не считает, чем схож со мною ещё и этим качеством.
   - Не могу я перед женой появляться пьяным. Обещал, - оправдался Николай.  – Давай, за тебя отдежурю. Безвозмездно. А ты домой иди.
   С новой женой Николай познакомился по интернету, недавно. Бывшую же уличил в неверности. Частенько довелось ему отбывать из семьи, а благоверная без мужчины чувствовала себя не совсем полноценной женщиной. Не военная женщина досталась Николаю, на край света за любимым не пустится, ждать перед окошком не станет. Раз ощутив семейную потерю, мужик бережёт новую семью, хозяином из себя представляется. Да без дела Коля и без супружеских обязательств ни минуты не просидит.
   - Ветераны афганцы на Уткуле собирались, - оправдывался Николай в своём состоянии. – Вспоминали, рыбачили. Вовчик привёз, отвёз, напоил. Я всё никак прав восстановить не могу, приходится просить об услуге друзей за рулём.

   Не могу я доверить ответственность за дежурство нетрезвому. Кто знает, что ему в голову взбредёт, что учудит? Впервые вижу Колю разболтанным, не могу за него такого поручиться. Пришлось остаться рядом с другом, выслушать его неординарную историю.
   - Я весь город держал по молодости, - рассказал Коля. – Знали меня. Наш район обид от соседей не терпел, все за мной шли. Дрались. Наша кодла по всему Иссык-Кулю гремела.
   Юность быстро пролетела, и не заметил я как время призыва для меня подошло. Собрали нас в военкомате, построение объявляют. И какой строй у полупьяных призывников может быть? Пришлось лейтенанту нас из толпы пофамильно вызывать.
   Тут из здания подполковник выходит – маленький такой, плюгавенький. Знакомый. Пржевальск – город маленький, тут все друг друга знают и новеньких замечают. Полкан злой заметно, ко мне подходит: «Смирно»! Я ему ответом:
   - Присягу не принимал и вытягиваться по приказу не обязан.
   - Так может схлестнёмся? – предлагает мне плющ, погонами обвешанный. – Разберёмся, кто здесь главный, по вашим, уличным понятиям?
   Я спортивным был, единоборствами занимался. Драке на улице обучился, в стороне никогда не стоял. Пацаны держали меня за лидера по характеру моему буйному. Легко согласился на спарринг с полканом, невзирая на его регалии. Набили же мы друг дружку по мордасам! Хоть и плюгавенький он был с виду, но дрался неслабо. Досталось мне от него, не скрою. Вот после этой драки и попал я в подмосковный «пионерлагерь».

   Не все из нас прошли испытания мужеством, половина отсеялись. Никакой привитый героизм не выступит помощником в военном деле. Ушли самые отпетые патриоты, разочаровались в идейности и справедливости. Тут нужны другие качества, звериные во многом. Когда встаёт вопрос между жизнью и смертью, дружба и любовь отодвигаются на второй план. Двое, кстати, с собой покончили. А ребята попервости нормальными показались.
   Прошёл я все круги ада, выдержал. Сколотили из нас отрядики небольшие и отправили по разным курсам. Я сотоварищи в Афган загремел.

   Знавал я многих афганцев. Кто много рассказывает о той войне, брешет явно. Один ухарь рассказывал, как они на засаду нарвались. «Сообщили нам вовремя, - говорит, - мы и свернули в обход, через перевал». И кому он трепаться вздумал? Я весь Афган на пузе прополз, каждую кочку там знаю. Через тот перевал не каждый пеший пройдёт, а он рассказывает, как они кручи на технике взяли. И к чему ему только надо было в том распинаться? После оказалось, что при штабе он отслужил, в Кабуле, высшему начальству за столом прислуживал. А регалии ему отвесили такие же, как и нам, если не большие.
   Прошли мы Афган с удачей на горбу. Все с моего отряда прошли, выжили. Выжили не без потерь. У меня на лице живого места нет. Видишь?

   Николай предъявил мне свою вставную челюсть на обозрение, открыв её улыбкой. Не знаю, то ли зрение у меня село, то ли хорошие врачи его шили, но ужасающих шрамов на нём я не приметил. Черты старения его скрывала жёсткая мужественность.

   - Человек, раз убивший, меняется до изнанки, - продолжил свой рассказ Николай. – Враз понимаешь как жизнь хрупка, как не пусты эти банальные с виду слова. Идёт такой – неубиваемый, с калашом наизготовку, а ты по нему пальчиком с гашетки. И вот валяется этот непобедимый тряпкой на ветру, и нет больше его правды жизни, испарилась враз.
   И понимаешь сразу, как мимолётна твоя собственная жизнь. Живём мы на свете этом не по прихоти своей, а по велению. И если развернул что не так, закон нарушил, не людьми писаный, грош цена нашей жизни окажется.
   И держишься за свою хлипкую шкурёнку, все дырки ладошками прикрываешь, душу наружу не выпускаешь. Заливаешь душонку всем, что под руку попадётся, лишь бы успокоилась она, промокшая, не рвалась из тебя. Мочу свою пили, бывало, когда воды по всем горизонтам не просматривалось.

   - Я подобное от Баженова слышал, - усомнился я в Колиных пристрастиях к экзотическим напиткам. – «Как устроен мир». Смотрел когда?  Уж пару дней без воды прожить можно, не засохнешь. Ничего хорошего в том нет, как всякой гадостью свой организм пичкать.

   - Пару дней прожить можно, - частично согласился со мной Николай. – Мы по пустыне неделями блуждали без снабжения. Тут не только мочу, кровь вражью выпьешь, лишь бы выжить. И пили – и кровь, и мочу, и пот коровий слизывали.

   Прошли мы Афган, нас уже другая командировка поджидала. Полмира увидел. Да как увидел? Не на экскурсиях мы были в Азиях и Африках. Не до просмотра чудес, воевать приходилось. Что там разглядишь за дымом пороховым.
   Героя мне присвоили (похвастал). Да получить не успел. Сел на пару лет. Я тогда уже в отставку подал. Служить устал. Жизни захотелось вольной, спокойной. Не получилось, не вписался во время незнакомое.

   - Вот так-то, салага! – Хлопнул меня по-дружески Коля по плечу. – А ты говоришь, жизнь у тебя трудная. Я в армии под центнер весил. После зоны таким вот и стал, не набираю больше.
   Сам я с Колей одной комплекции, и хоть ладошка моя теряется в Колиной при приветствии, на руках бы с ним поспорил. Потягался бы раньше, теперь построжился бы, хотя спуску не даю никому. Скинул Колину руку: «Какой я тебе «салага»?
   - А ты с какого года будешь?
   - 58-й, декабрьский.
   - Я майский, - заулыбался мне Коля. – Так что, как ни крути, салага ты передо мной. Я тебя на полгода старше. Не обижайся, а слушай и подчиняйся (в очередной раз положил мне руку на плечо).
   - Наши, афганцы, дружны не по подсказке. Спайка надёжная, - продолжил Николай беседу, успевший протрезветь за разговором. – Друг друга в обиду не дадим. Учитесь, обыватели! А то вы в последнее время жрёте друг друга без оглядки на совесть. С барыг примером набрались раздоров по самые уши. А что нам, работягам, делить? В склоках ни одно дело не спорится.
   Те, кто войну прошёл, цену дружбы знают. Взаимопомощь у нас по жизни ценится. Меня все «батяня» по сей день называют. Комбат. Смеются надо мной, когда узнают, что я в сторожа подался. Достойную работу предлагают. А мне и здесь хорошо.  Дома ремонт, огород – от зари до зари. На дежурстве отсыпаюсь. Я пенсию себе вытребовал 11 тысяч, в магазине – прибавка. Немного до жинкиных доходов не дотягиваю. Она у меня бухгалтер бывший, высокую ставку на дожитие заслужила. Так что не бедствуем.

   - Постой, Коль, - засомневался я в достоверности его разговоров. – Ты же говорил, что с Киргизии родом. Откуда у тебя столько однополчан на Алтае собралось?
   - Земля круглая, - заверил Николай. – Тот полкан, что меня в десантуру упёк, тут, на «мясухе» обитает. Это с которым я на призывном дрался (уточнил). Общаемся. Постарел он, в отставке давно.

   Сколь не интересным вышел наш разговор с Николаем, устал я от него, мозги заполнились незнакомой мне жизнью под самый черепок и требовали отдыха от бессонной ночи. Запросился я домой, мотивируя тем, что Николаю ещё сутки отстоять придётся, не помешало бы ему поспать чуток. Он заверил, что отстоит, не подломится. За несколько предрассветных часов уже ничего не могло случиться. Печка горела, магазин не вымерзнет. Я с чистой совестью подался на свободу, в ночь глухую, не достояв до конца свою смену. Как-нибудь отдам сменщику долг рабочими часами. За мной не пропадёт. Нашим ребятам всегда помогать надо. На то она и есть – дружба.

   И только на улице, луной просветлённый, я понял, какая несправедливость расплодилась у нас в стране. С каким цинизмом оценивают героев наши чиновники. Колина пенсия меньше моей, хоть и не намного. Кто я, и кто он? Как они там высчитывают наши заслуги, по каким таким таблицам? Не прожить на наши пенсии, не подлечиться в старости. Приходится подрабатывать. На сколько нас ещё хватит?