Жмоты Петюкины

ЖМОТЫ ПЕТЮКИНЫ

ДА НЕ СТОЛЬКО И БОГАТЫ, СКОЛЬ СКУПЫ ДА ЖАДНОВАТЫ

   Супруги Петюкины, Тимофей и Александра, люди уже не молодые. Жизнь их размеренная, устоявшаяся, однообразная. Как перевалит за пятьдесят годов - считай не молодой. Песок ещё не сыплется, но уж прыть не та. Хозяйство у них крепкое, деньжата в загашнике припрятаны, да и так, на то - на сё имеется наличность, уж будьте уверены. В селе Петюкиных считают скупердяями, жмотами и не обращаются за помощью, если даже очень нужно. Да и они ни в ком не нуждаются тоже, по всему видать, «сами с усами». Рассуждая так, мол, раз сами одолжимся, потом греха не оберёшься, гужом потянутся, дай да дай им, в ответ.
   Вот и нынче, отобедали неторопливо и как всегда, после трапезы, надумали всхрапнуть чуток. Тимофей прошёл в спаленку и стал, почёсываясь и позёвывая, настраивать себя на сонное состояние. Супруга его Александра, Шура, быстро перемыла посуду после еды, вытерла клеёнку на столе, закрыла заслонкою печь, задёрнула занавесочкой, сунула в подпечье рогач да кочергу. Огляделась. Всё, кажись порядок, можно и ей укладываться на послеобеденный отдых. Ах, солонка не на месте! Понесла и поставила её на подоконник, на законное место.
   Поглядев в окошко передёрнула зябко плечами. На улице по - осеннему морось, стылость, одним словом - хмарь. Прохожих не видать, все по домам сидят. И то сказать, за лето накрутились, «навкалывались», пора и передышку дать себе.
   Но, чу! Шура услыхала стук колёс и увидела, что к их дому, к крыльцу прямо, подкатила повозка. Молодой мужичок лихо спрыгнув на землю, взял под узцы лошадь, подвёл и привязал вожжами к штакетнику. С повозки спустилась женщина.
 - Ой, да это ж пляменница Тимоши, сестрина дочка, Любка,- взволновалась Шура,- и чаво к нам?
   Она ринулась в комнату:
 - Порты-та не стягвай поди, к нам гости припёрлися! Твои, из Щукино.
 - Накой,- удивился Тимофей.
 - А я почём знаю, поди денег клянчить, за чем жа ещё-та к нам.
 - Тудыть твою,- в сердцах выругался Тимофей,- вот табе и подрых чуток!
 - Ежели за деньгой, то помалкивай, сама разбяруся, не суйси даже.
 - Ага, ага, уж сама тама,- обрадовался муж.
   Шура быстро стянула грязный передник с себя, надела чистый, поправила волосы и повязала новую цветастую косыночку. Только успела, как в дверь громко застучали, забунели:
 - Входитя,- прокричала хозяйка,- отворено!
   Вошли родственнички, племянница с мужем. Расцеловались, пообнимались. Выложили из большой корзины подарки - тушку утки, банку мёда да занесли ещё полведерник мочёных яблок, антоновку, зная, что дядька Тимофей дюже до них охочий, с детства ещё. Это всё его сестрица передала.
   Шура предложила пообедать молодым, но они отказались, ссылаясь на то, что теперь темнеет рано, надо успеть домой до сумерек.
   Как в воду глядела Шура, предполагая цель визита.
 - Што жа вы в такую-та слякоть в путь тронулися,- спросила Шура,- аль горить?
 - Горит тёть Шур, нужда заставила,- вздохнула озабоченно Люба,- строиться, избу ставить мы задумали, стали деньги собирать, а тут нам один мужик предложил готовый сруб по сходной цене, ждать не может, уезжает. Нам немного и не хватает - то, а взять негде. Мамка просила, чтобы вы дали нам в долг. Мы постараемся вернуть быстро.
 - Ох, нашли тожа богатеев, гляди,- сокрушённо качала головой Шура, а Тимофей склонил голову, разглядывая половицы, будто его это дело не касается.
   Шура продолжила:
 - Сами с копеечки живём, откель нам взять-та. Да и традиции блюдём. Ноня какой день-та, а? Воскресенье, поди, так? Да хто жа в воскресенью в долг даёть? В воскресенью дашь - шиш возвярнуца, да-а-а!
 - Так мы завтра приедем, а сегодня только договоримся с вами,- не отступала Люба.
 - Завтря понедельник,- продолжила Шура,- в понедельник дашь, у самих деньги водиться не будуть вовсе.
 - Ну а...,- начала было Люба.
 - А во вторник, - опередила вопрос Шура,- ни брать, ни давать не можно, заказано! Всюю жизню посля будишь в долгах, што в кандалах. Она нам надоть на старости лет? Деньги с утря дають, тады они будуть липнуть, а таперя уж к вечеру клонить день-та. Так и сяк всё одно выходить - нельзя. Да вот ты,- обратилась Шура к мужу Любы, нервно постукивающему ногой об пол,- шапку, гляди, положил на стол. Ета ж грех! Деньги у табе скрозь пальцы всю жизню будут утекать.
   Шура встала с табуретки, давая понять, что разговор окончен, но добавила напоследок:
 - Рази ж мы не понимаим нужду вашу, рази ж мы звери какия? Да ни боже мой! Но тута уж ничего не попишешь. Ноня месяц на ущербе, так жа? Деньги можно давать на молодом месяце, а возвертать на ущербном, вота чаво! Да ещё мелкими бумажками. Закон, ета ж закон! Не нами он писан, а нам яво сполнять надоть. Так што уж не обяссудьтя.
    Люба поднялась резко, лицо её горело пунцово от негодования, но она знала, что плетью обуха не перешибёшь, как говорится. Вера в приметы велика и тут уж ничего не поделаешь. Не знали только одного они с мужем, что не столько вера в приметы, сколько хитрость да жадность. А тут ещё и всё остальное удачно сошлось для отказа. А не сошлось бы, так придумала б Шура что-то.
   Петюкины жмоты, чего тут скажешь.
   Молча вышли молодые, сели в возок и отправились восвояси, говорить что-то не хотелось.
 - Пошли штоль, поваляимси чуток,- предложила Шура Тимофею, когда повозка скрылась из виду,- посля простоквашки с блинцами съишь, да с медком, так вить. После таких милых слов совесть, вовсе не донимала Тимофея Петюнина, всё жена решила за него, да и ладно.