Гулжанат

           Гулжанат вновь восторженно оглядела пики гор: «Величественные, гордые, непокорные вершины, с которых дует ветер, так и манят они к себе. А горный поток, разбушевавшийся после ливня, приковывает и завораживает взгляд. Вышедший из берегов бурный поток похож на разыгравшуюся стихию, а мутные грохочущие волны таят в себе необузданную силу и мощь.
Как прекрасна природа! Тут исцеляющая тишина цветущих альпийских склонов, а рядом
          – рокот горных притоков, пробуждающий дремоту природы. Тут невообразимое спокойствие крепких утёсов, застывших в предрассветной дремоте, и такие ясные после грозы очертания откосов и лощин. А на горизонте – гнетущие беспросветные тучи, обволакивающие пики горных вершин. 
          Всё, как в моей жизни: взлелеянное мамой детство, опекаемая родней юность и непредсказуемо клокочущая, устрашающая, как разбушевавшийся горный поток, жизнь в замужестве.
          Ну почему мои родственники решили, что имеют право распоряжаться моей судьбой по своему усмотрению? Почему самые близкие мне люди предположили, что всю жизнь нужно меня опекать и предостерегать? Почему они внушили себе, что я только в браке с троюродным братом могу быть счастлива? И почему они не одобряют мое решение, вернуться домой, когда в семье бездушного и горбатого троюродного брата, ставшего мне мужем, даже воздух тяжел?»
          В висках Гулжанат вновь и вновь стучали бабушкины слова: «Стерпится – слюбится. Счастливы только те горянки, которые прошли через долготерпение. Пойми это, внучка моя. От тебя самой зависит, будет ли лад в семье, будет ли радость в доме.
           Посмотри на жизнь с любовью, как смотрит на землю ласковое солнце после ливня.
           Не исполнить волю твоего покойного отца – выдать тебя за сына своего двоюродного брата – мы не могли. Завещание покойного – в горах закон. А ты, внучка, найди в себе силы, чтобы увидеть то хорошее, что есть в семейной жизни. Твой покойный отец не мог предвидеть, что двоюродный племянник (в детстве чудный ребёнок, которого боялись сглазить) сорвётся со скалы и станет калекой».
«Ах, бабушка, бабушка, как же ты не поймёшь, что не горбатость троюродного брата меня пугает, а его обозленность на мир, зависть ко всем красавцам, ревность и такой необъяснимый страх, что я полюблю кого-то другого.
           Уму непостижимо, почему Гарун до сих пор не может поверить в то, что мне все мужчины – на одно лицо, что я никого из них не люблю, а всего лишь хочу вернуться в то безоблачное детство и в романтическую юность?
Бабушка, милая, пойми же ты, наконец, что я пробовала перебороть себя, быть ласковее и добрее с Гаруном, старалась быть заботливее к нему. Даже в моих добрых намерениях Гарун видит тайный злой умысел, будто хочу околдовать его.
Прими же, бабушка, меня обратно: я не хочу играть роль счастливой жены. Я хочу быть сама собой».
           Гулжанат вздохнула альпийский воздух полной грудью и вновь посмотрела на бушующий поток: «Увы! Проси не проси, если я убегу от Гаруна, бабушка не примет меня в дом. Скажет, как в прошлый раз: «Вон в том ауле твой дом, твои новые родственники, твои попечители. Живи в своём доме! Я не хочу ссоры со своей сестрой. И никогда больше не заводи со мной речь о разводе!»
Воспоминания о бабушкиных словах вновь с болью прошлись по телу Гулжанат. «Если бы мама была жива, может быть, она поняла бы меня, заступилась бы за меня. Ты, бабушка, почему-то теперь не можешь меня понять. А ведь баловала больше всех, любила меня. Да, бабушка, ты можешь быть и мягкой, как растопленный воск, можешь быть и твёрдой, как застывшее железо.
           Так зачем я иду к тебе? Ты же всё равно не примешь меня обратно. Отправишь туда, откуда я ушла. А вернуться туда, где мне невыносимо тяжело, я не могу и не хочу. Выслушивать упрёки, что я – гордячка, что я глуха к чужим бедам, что я забываю, в чьём доме живу, что не помню, откуда мои корни, что я обязана во всём слушаться мужа, что я должна забыть, как жила и как я хочу жить – это невыносимо тяжело. У меня, бабушка, нет сил, а может быть, и ума, как ты говоришь, чтобы вернуться туда, куда ты меня выдала замуж».
           Пока Гулжанат спускалась по склону в ущелье, взошло солнце, оживилось всё вокруг: щебет птиц и жужжание шмелей, стрекотание кузнечиков стали слышны всюду. Прислушиваясь к знакомым с детства звукам, горянка присела на камень, выпирающийся из густой травы: «Эта тропинка ведёт в большой мир. Надо только перейти вброд грохочущий поток, а дальше шоссейная дорога – и никто меня в дом Гаруна не вернёт. Пусть только попробуют! Прыгну со скалы, но не вернусь! А если мне удастся уехать отсюда, буду сама зарабатывать себе на жизнь, чтобы никто не смел упрекнуть меня куском хлеба».
           Гулжанат вновь глубоко вдохнула опьяняюще-свежий воздух, зачарованно осмотрелась вокруг: «Так приятно вдыхать этот живительный ароматный воздух, слушать щебет птиц, радующихся свежему утру, жужжание трудолюбивых шмелей. Так хочется успокоиться после избиения подвыпившим, а потому необузданным мужем. Мне так не хочется думать, что опять Гарун причинит мне боль.
           Эх, я – дурочка, не надо было соглашаться на свадьбу. Но не знала я тогда, что так тяжело будет мне в доме Гаруна…»
           Девушка долго сидела на камне, не в силах что-то решить, всё прислушивалась к живым звукам природы.
           «Что же я тут сижу? Моя «новая родня» и мой «ненаглядный» муж спохватятся за меня. Надо уходить отсюда быстрее.
           Но как уходить, если дорогу преграждает поток, увеличившийся после ливня? Моста здесь никогда не было и нет. В засушливую погоду эта раздавшийся ныне поток превращается в мелководную речку, что даже ребёнок без страха может её перейти. Теперь же поток, увеличившийся в десятки раз, шумит, как разъярённый зверь. Не перейти поток нельзя: иного пути нет. Если вернусь обратно, в дом мужа, будет слишком неприятная стычка с ним и с его роднёй».
            Гулжанат первый раз в жизни пожалела, что не умеет плавать: «Я не одна такая. Никто, наверное, из горянок не умеет этого делать. Нет и возможности в горах прочего делать: вода в реке даже летом ледяная из-за тающих ледников. Да и не принято в горах, чтобы женщины плавали в реках или загорали. Однако не время сейчас об этом думать. Надо найти выход, чтобы преодолеть этот свирепый поток.
Здесь, на этом месте, раньше бывал брод. А сейчас, дна не видно. Может быть, поток прикатил камни от разрушающихся утёсов. Может быть, он унёс даже илистый слой, углубил дно. Страшно, но надо как-нибудь перейти на другой берег. Надо перейти, если я не хочу вернуться в ненавистный для меня дом».
             Гулжанат разулась. Только ступила ногами в ледяную воду, её, словно легкую лодку, качнуло волной. Горянка, как ошпаренная, выбралась на берег: «Страшно переходить поток даже здесь, где его направление сравнительно глаже. Подожду, пока поток не уменьшится.
             Эх, долго, видимо, мне придется ждать в этом безлюдном ущелье: земля за три ливневых дня много воды вобрала в себя, нескоро она выдаст её. Нескоро бушующий поток утихомирится.
             Какая разница скоро он уменьшится или поздно, раз там, куда я иду, всё равно никто меня не ждёт? Самое милое дело – это броситься в этот буйствующий поток».
             – Гулжанат! Гулжанат, куда ты, подлая, собралась? Вернись быстрее! Вернись, пока я тебе все кости не переломал! Я же тебе говорю, подлая! – Гарун приближался, словно грозовая туча, издающая громы. Его голос, усиленный многократным эхом, озвончал окрестность.
            «Что же мне делать? – как загнанный зверь, вскрикнула горянка. – Назад пути нет. И вперед пойти не дает этот проклятый поток… Была, ни была! Пойду прямо отсюда! Здесь поток более-менее смирнее, в других местах изгибы дна круче, а поток – свирепее. Пойду, но не вернусь больше к этому извергу».
            Приподнимая чувяки и чулки, чтобы не намочить их в воде, Гулжанат зашла в поток. Он со страшной силой раскачивал горянку, пытаясь сбить её с ног. Но Гулжанат шла, чувствуя, что вода доходит ей до груди. Шла, позабыв, что недавно отпрянула от леденящей воды. Шла, хотя от бурного движения реки у неё кружилась голова. Шла, боясь сделать неправильное движение, упасть и тем самим потерять равновесие. Шла, хотя от страха сердце готово было выпрыгнуть из груди. Шла, надеясь, что после перехода потока закончатся все её горести.
            Она ещё не добралась до середины перехода, как вода добралась до её подбородка. Горянке казалось, что она дно уходит из-под её ног. Вдруг её нога соскользнула с булыжника, оказавшегося на её пути. Молодая женщина невольно покачнулась и потеряла равновесие. Через некоторое время она, почувствовав, что поток уносит её, пыталась ухватиться за что-нибудь, но земля её уже не держала.
            – По-мо-ги-те! Спа-си-те-е-е!
Горянка лихорадочно пыталась нырять, держаться на волне, но беспощадный поток крутил и вертел её, как брошенный в воду цветок, и уносил её всё дальше и дальше. Уносил, то, пряча её в пучине, то, выталкивая её на поверхность воды.
– По-мо-ги-те! Я не хочу уми-рать! Спа-сите! Я хо-чу жить! – горянка отчаянно пыталась найти выход из положения, выплыть на берег, но свирепое течение уносило её всё дальше и дальше. 
           – Помогите!!! Мне же только во-сем-над-цать лет! Спа-си-те! Я хочу жи-и-ить!
           Гарун во весь дух бежал по берегу реки, пытаясь догнать жену. Но поток, несущийся со склонов вниз, петляющий среди утёсов, развивал невиданную скорость. Гарун не помня себя, мчался за клокочущим потоком, уносившим его жену. Но догнать бушующие волны, он не мог.
           – О Гулжанат! Что же ты наделала?! – впервые в жизни искренне разрыдался Гарун. – Я же хотел извиниться перед тобой и помириться! О Гулжанат! Я же любил тебя! Любил больше жизни! Боялся, что уйдешь от меня! Боялся потерять тебя навсегда! О Гулжанат, как мне спасти тебя? Как же теперь я посмотрю в глаза твоей бабушки? 
           О Гулжанат! Я же хотел подарить тебе свободу, я собирался отпустить тебя, разойтись, раз у нас не получилась семья. Что же ты наделала, о Гулжанат! – рыдал горец, опускаясь на колени и припадая к земле.
           Вдруг, подняв голову, он заметил, как врач-практикант, недавно устроившийся во врачебную амбулаторию, держит на руках тело Гулжанат. Держит, поднимая её высоко над головой, выбиваясь из сил, борется с тянущими его вниз волнами. Наконец, ему удалось справиться с потоком, который чуть не умчал Гулжанат с высокого водопада в водоворот. Он выбрался на берег, истекая водой, уложил тело девушки на густую траву и стал откачивать воду. Время от времени проводя дыхание изо рта в рот, спасателю удалось привести девушку в чувство.
            – Что он делает? – раздражённо прошипел Гарун, бродя взад-перед по другую сторону потока и не смея броситься в бурный поток. – Какой позор: он же целует мою жену… Да как он смеет? Какое он право имеет прикасаться губами губ моей жены? Поддонок! Пусть теперь берет её себе в жёны! И без того не ладилась семья. А теперь и вовсе не нужна она мне, расцелованная чужим парнем, – махнув рукой, горец направился домой.
           Гулжанат, понемножку приходя в себя, облегчённо вздохнула, не зная радоваться своему спасению или нет.
           – Всё! Опасность позади! Тебе ничего уже угрожает, – улыбнулся Иса, радуясь и за спасённую девушку, и за себя, необдуманно рискнувшего ринуться в водоворот горного потока.
           – Как ты оказался здесь? – не поняла девушка.
           – Случайно. Искал лекарственные растения. Здесь, в труднодоступных скалах, их много. Честно говоря, увидев, как поток уносил тебя, я даже не успел подумать, что свирепствующая вода и меня вместе с тобой сможет унести. Поток на этом изгибе особенно сильно бурлит. Видимо, Господь любит нас.
           – Дай Аллах, чтобы это было так, – с грустью осмотрелась девушка, удивляясь тому, что Гарун, даже не подойдя к ней, уходит восвояси.   
           А весна благоухала. Всё так же щебетали птицы и трезвонили насекомые. Всё так же безжалостно рокотал мутный поток. Всё так же цвела земля, обновившаяся после грозовых дождей, будто ничего страшного в мире людей не произошло.