Пик Черского. Крестоносцы

 Обычно чудеса случаются где-то далеко. Вот и это произошло в далёкой Сибири рядом с крошечным городком под названием Слюдянка. Впрочем, «далеко» и «близко» понятия относительные. Что для Вас далеко, для участников события близко.
 В конце последнего года двадцатого века приснился одному предпринимателю из этой самой Слюдянки странный сон. Явился к нему некто и строгим голосом приказал: «Миша, в честь двух тысячелетия Господа нашего Иисуса Христа, воздвигнуть надо на пике Черского крест памятный, чтоб возвысился он вровень с самим небом».
 Очень удивился Михаил такому сну. Не был он человеком ни слишком праведным, ни слишком религиозным, но странный сон запал ему в душу и не давал покоя. А может, Михаил хотел искупить грехи предпринимательские, периода первоначального накопления капитала накопленные, хоть сам он утверждает, что грешков за ним не водится. Но то не нам судить.
 Пошёл Михаил к батюшке местному.
 «Благое дело задумал ты, сын мой»,- сказал батюшка и дал своё благословение вместе с советами в какую сторону ставить крест ликом, какие гвозди аль шурупы использовать, чтобы потёков ржавчины избегнуть.


 Утвердился Михаил в своём намерении и стал думать как исполнить сказанное. Брус шестиметровый сухого дерева был у него. Чтобы занести груз тяжкий на гору высокую сильные ноги надо, и сразу вспомнил Миха друга Александра - альпиниста и крепкого малого.
 «Хоп, я участвую»,- сразу согласился Александр, хоть христианином был лишь по рождению, по убеждениям же — кришнаитом. Умерщвляя плоть, Сашка по пятницам голодал, в другие дни мясо заменял конфетами.


 Но крест памятный изготовить надо, прежде чем нести. И позвали они на помощь Иннокентия. Кеха в местной школе сеял разумное, доброе, вечное, разжёвывал плоды знаний, чтобы у бестолковых недорослей не случился понос от твёрдой пищи. Говоря простым языком, приучал головы думать, руки мастерить, а задницу терпеть. Короче, работал учителем труда.
 Как преподаватель естественных наук Кеха скорее атеист, но возможность существования высшего разума не отрицает. Иннокентий не крещён и православным считает себя условно, лишь как представитель великорусского народа.

 «Можно сомневаться в существовании Бога, но заручиться покровительством высших сил не помешает»,- примерно так рассудил практичный Кеха.

 Крест изготовили в школьной мастерской, что близ церкви расположена. Брус распилили на три куска по два метра. Усердно строгали, чтобы хоть немного облегчить ношу. Крестовину из двух кусков соединили в «пол дерева». Вертикальный брус срастили из двух косым шипом, как корабельные мачты. Молитву «Отче наш» на берёзовой фанере искусно вырезал ещё один не очень хороший христианин, но хороший краснодеревщик, поэт и музыкант Вячеслав.
 Объединили друзей поиски истины и совместные посиделки в бане на берегу Байкала. Наверное, бог не очень привередлив в выборе материала для нужд своих. Так люди выкладывают дорогу простыми булыжниками, а не ищут для мостовой драгоценные самоцветы чистой воды.


 В двадцатых числах декабря крест памятный, деревянный изготовлен был, окрашен и упакован в рюкзак крепкий. В пятницу вечером Михаил с Александром затащили ношу по речке Слюдянке до карьера мраморного, а это километра три с половиною верных будет из двадцати пяти до пика.
 У Кехи уроки были и помочь он мог только духовно, но и духовно не помогал, потому, что когда ведёшь урок, всё другое у тебя из головы вышибает.
 В тот год зима всё не наступала, стояли оттепели. Утро субботы по обыкновению выдалось тёплым и хмурым. Такие дни, если дома сидеть, кажутся унылыми, но для работы хороши.


 Декабрьское солнце, скрытое низкими облаками, катилось по гребню Станового хребта. В долине Слюдянки лежала тень. Воздух чист и прозрачен. Конусы пихт, изогнутые стволы рябин и черёмух, кедры с раскидистыми ветвями, красные стрелы тальника, сливаясь, образуют единый чувственно-прекрасный лесной мир. В чёрных ветвях вспыхивают драгоценными каменьями красные ягоды рябин. Всё вокруг живое, и всё связано с тобой, и лес, и река, и камни, и горы, и небо. Ты часть мира, и мир часть тебя.
 Кеха ощущал, что вся вселенная вокруг, и ты, как часть вселенной и есть Бог.
 Когда бежишь на лыжах, хорошо думается. Бесконечные распри людей об истинной вере кажутся безумием. Человечество напоминает гномиков, обнаруживших единый компьютер, от которого зависит их жизнь. Одни гномики обожествили системный блок, другие клавиатуру, третьи мышку, четвёртые монитор и спорят, и убивают друг с друга с ожесточением, только свою веру считая истинной.
 Вероятно истина сложнее. Бог это всё. Бог вся вселенная и всё сущее в ней.
 Долгое время Кеха не мог принять, что в мире все едят друг друга пока не понял, что всё живое едино. Нет трагедии, что энергия от одной клетки организма перешла другой, она снова возникнет. Нет беды, что одна жизнь поглотила другую, раз всё едино. Жизнь не исчезла.
 Иннокентий уважает религию своего народа, но не может принять стремление христианства создать систему запретов, которую ни один здоровый человек не исполнит, навязать человеку чувство вины, чтобы всю жизнь он жил с этим чувством, стеснялся своего тела, любовь к женщине считал греховной, боялся Бога, называл себя рабом, и каялся, каялся, каялся.
 И всё это, чтобы через чувство вины и страх наказания управлять людьми.
 Искренне верующие церковники Иннокентию представляются инвалидами, которые от рождения лишены руки или ноги. Здоровыми они никогда не были и не подозревают, как хорошо то, что создал Бог. Бедняги научились изготавливать протезы и пользоваться ими. Один сделал протез деревянный, другой железный, восхитились - как хорошо! Теперь спорят меж собой, чей протез лучше, а здоровым людям предлагают отрезать живую конечность, чтобы стать такими же как они, всучить им свой протез железный или деревянный веры истинной.
 Большая часть священнослужителей это просто чиновники или, что хуже и гнуснее, мошенники от веры. Кехин Бог не требовал бы, чтобы перед ним ползали унижено на брюхе. Кехин Бог никогда бы не потребовал от отца убить сына, чтобы испытать отца. В бога жизни и радости хотел бы верить Иннокентий, его благодарить и его славить.

 Бежать было легко, небольшой рюкзак за спиной не мешал.
«Крест из трёх частей,- рассуждал Кеха,- нас трое, значит, каждому по бруску. Один брусок меня точно не задавит».
 Путь его не пугал, потому что был привычен. В те годы Иннокентий бегал по Комару, а это сорок пять километров лыжни по горам, не меньше десяти раз за зиму.

 У карьера нашли припрятанный рюкзак, и Кеха предложил разделить ношу по справедливости, то есть поровну, каждому по двухметровому куску. Михаил не возражал. Но неожиданно этому воспротивился Александр.
«Иисус нёс целый крест, и мы понесём целый,- категорично заявил он,- а если вы не согласны, я один его понесу». Сашка немного помолчал, а потом добавил: «Я крест так удобно упаковал!»
 Кеха вначале опешил от такого поворота, потом разозлился.
 «Конечно он один утащит, упрямый чёрт. Сдохнет, но от своего не отступит. А мы кто будем, не мужики? И вся благость от богоугодного дела ему достанется!»- пронеслись вихрем мысли в Кехиной голове.
 Спорить с упрямым Сашкой, только время терять! Кеха чертыхнулся под нос, крякнул и взвалил себе на плечи тяжёлый рюкзак с крестом.


 Александр не врал, рюкзак сидел удобно, крест хорошо упакован. Кехе сил и злости хватило пронести груз до подъёмов к метеостанции.
 В гору от Горелой поляны потащили поочерёдно сменяя друг друга.

 Нет лучше способа избавиться от раздражения и злости чем работа. Кеха когда злится, бегает кроссы, а его жена убирается в квартире, поэтому они ни разу не скандалили друг с другом, Кеха в хорошей физической форме, а в доме всегда чисто.

 После того как ноша общими стараниями оказалась у метеостанции, Иннокентий признал правоту Александра, крест в одной упаковке выглядит благородней и солидней.
 В декабре день короткий, но Сашка с Кехой решили с ходу поднять ношу по древнему тракту до куда сил и светового дня хватит. Света хватило, чтобы влезть на треть горного серпантина.
 Отсюда сверху метеостанция казалась кубиком, оставленным в песочнице ребёнком.


 В домике метеостанции в печи горел жаркий огонь. Две чёрно-белые, как китайский знак «ин - янь», кошки уютно мурлыкали, выгибая спины тёрлись о ноги, выпрашивали вкусненькое. Лампа-семилинейка распространяла вокруг живой желтоватый свет и запах керосина.
 Скольким людям дала тепло эта печка из белёного кирпича, скольких усталых путников приютили эти старые стены, сколько песен спето и сколько выпито за простым деревянным столом! Всегда стой и живи метеостанция Хамар-Дабан! Многие лета тебе и твоим служителям, продолжайте объяснять туристам, что вы метеорологи, а не синоптики, продолжайте отправлять на рыбалку в колодец, поить в жару холодным компотом и горячим чаем зимой.
 Под шаманские заклинания метеостанщика: «Грейдер, грейдер я Хамар-Дабан»,- и тарабарщину цифр, спали плохо, дергаясь от усталости ногами, продолжая во сне идти на лыжах. Черные пихты всю ночь махали в тёмном окне лапами и звали в скорый путь.


 Из станции вышли, когда невысокое декабрьское солнце сквозь облака рассеянным светом, как через матовое стекло, осветило гольцы. Намеревались выйти раньше, но собираться в потёмках не хотелось, и друзья припозднились.

 Подъём в гору быстро согрел. На свежем снегу мазь на лыжах хорошо держала.
 Поднялись до большого кедра с вязочками - подношениями горным духам. Ветерок с Байкала слегка шевелил разноцветные тряпицы и шнурочки.
 Здесь тропа раздваивается. Одна — прямо по склону идёт на перевал Чёртовы ворота, другая, круто поднимаясь, к пику.
 По тропе не полезли, обошли подъём по гребню, где ветер сдул часть снега и идти было легче.
 Справа уже были видны Чёртовы ворота, а пик всё ещё прятался за склоном, на который они взбирались.
 Наверху ветер бывает такой силы, что уплотняет снег до каменной твёрдости, но и такой в покое не оставляет: рвёт и уносит снежный наст целыми пластами, режет, как ножом, прихотливые узоры.
 Здесь всюду чувствуется влажное дыхание Байкала. Длинная хвоя невысоких кедров вся покрыта блестящими, мохнатыми кристаллами льда так, что самой хвои не видно, а деревья кажутся целиком отлитыми из хрусталя.


 Они были уже выше границы леса, когда из-за гольца выглянула глава пика с чёрточкой триангуляционного знака на макушке. Пик всё рос, будто древние боги вытаскивали из праокеана первую сушу, и вот он виден весь от подножия до вершины. Виден весь путь, который предстояло пройти.
 В горах никогда не бывает пути только вверх, или вниз. Чаще, чтобы подняться, вначале нужно спуститься.
 Тормозя палками, скатились на широкий перешеек с памятником.
 Памятник из нержавеющей стали, погибшей в лавине девушке, уже много лет напоминает путникам об осторожности.
 От памятника предстояло длинным, крутым подъёмом забраться на голую предвершину, с которой беспощадный Байкальский ветер содрал снег, обнажив камни.
Дальше начиналось самое интересное: узкий, не шире обеденного стола, скалистый гребень, зубчатый, как пила. С него — заснеженный, высокий и крутой подъём к самой вершине Черского.

 Лыжи сняли у памятника. Миха с Санькой были в горных ботинках. Кехе пришлось переобуваться. В лыжных ботинках в горах не ходят. Он спешил, глядя как быстро удаляются фигуры его друзей.
 Когда торопишься, всё идёт не так. Ветхий шнурок на ботинке несколько раз рвался.

 Когда Кеха выпрямился, Сашка с Михой ушли далеко. Михаил шёл впереди, выбирая путь, за ним Сашка с рюкзаком.
 У Сашки плоскостопие, узнать его легко даже издалека. За высоким рюкзаком самого Сашку невидно, кажется, рюкзак, цепляя за склон косолапыми ногами, сам ползёт по склону.

 Пока лезли на гору несколько раз менялись. Перед скальным перешейком рюкзак вновь взвалил на плечи Александр. Теперь Кеха выбирал путь и протаптывал ступени в снегу, Сашка тащил крест, а Миха страховал.

 Слева скальный гребень круто обрывается в верховье Слюдянки, справа к озеру Сердце. Очертания озера в виде сердца легко угадываются даже под снегом.
 В опасных местах в кровь гонит адреналин, и усталость отступает. На перешейке останавливаться и меняться было неудобно, и Александру пришлось тащить крест по скалам.
 После перешейка гребень расширился, они вновь стали меняться.
 Последние шаги перед вершиной сделали, встав рядом друг с другом и взявшись за руки. Сердца радостно стучали:«Мы сделали это!»


 Всё видимое пространство от горизонта до горизонта занимают горы, лишь с севера-востока неостывший Байкал кутается в клочковатое одеяло из серого тумана.
 В хорошую погоду отсюда виден даже исток Ангары. С юга торчит брат-близнец пика Черского - пик Чекановского. Оба пика в пятидесятые годы названы в честь участников польского восстания, за бунт и крамолу сосланных в Сибирь, и здесь, от скуки и безысходности, начавших заниматься наукой.
 Царская ссылка из революционеров сделала учёных.

 Вершина троицу встретила тишиной: серое небо, голые камни, пирамида триангулятора. Туристы занесли и прикрепили к стальному уголку вышки билетный компостер. Это юмор такой туристский, специфический. Хорошей шуткой считается засунуть в рюкзак другу его электрическую бритву. Пусть малый в походе повеселится.
 Один из друзей затаскивал на свой юбилей сюда пудовую гирю. Куда она делась? Должно быть, другой спортсмен домой уволок, не пропадать же добру!


 Низкие облака скоблили мягкими животами по вершинам гор. Вечнозелёный хвойный лес в долинах казался чёрным.
 Распаковали рюкзак, собрали крест.
 Внезапно, столп света продырявил облако. Золотая колонна от неба до земли встала над горами. «Глаз бога»,- называют моряки такое явление.

 Небесный глаз повернулся, словно кого скал, на мгновение залил вершину солнечным светом, снисходительно и с любовью, как на неразумных детей, посмотрел на друзей и закрылся.
 Восходители сочли это хорошим знаком.

 Наворотили пирамиду из камней. В середину воздвигли крест ликом на восход солнца, основание накрепко привалили тяжёлыми глыбами. Прочли по три раза «Отче наш» и спустились с горы. Дома были ещё засветло.

 Ночью пришёл холодный фронт, запуржило, выпал снег, ударили морозы и наступила настоящая зима.