Глава 34

34.

Чувствовать щеку адресата своих мыслей на своей же ладони… С одной стороны, это было очень приятно, с другой – совершенно непривычно и даже несколько странно. И само положение руки - повернутой так, чтобы ладонь располагалась удобно для спящей - и стояние перед молодой женщиной на коленях… Все это было, как бы приемлемо – в смысле, терпимо! - но, откровенно говоря, не более того. К счастью, Флоранс заснула очень быстро, и Лиза, примерно через четверть часа, смогла, наконец-то, отобрать у нее свою руку назад. Возвратить, так сказать, собственную конечность в полное свое распоряжение.

С наслаждением разминая затекшие пальцы, девочка сдвинулась из коленопреклоненного состояния несколько направо. Она привалилась к кожаному сиденью левым плечом, одновременно пристроившись «пятой точкой» своею на деревянный пол. Девочка оценила его занятные свойства. Пол в кабинете – как, впрочем, и во всем доме - был из досок какого-то местного светлого дерева. Цвет у него был очень красивый – приятного, теплого, на вид, оттенка. Настланы половицы были встык, очень аккуратно, плотно, ровно, причем узор древесных линий был очень красиво подобран - особым образом, так, что казалось, будто они дополняют друг друга. Наверняка, работа отца ее Старшей – того самого, который когда-то был хозяином этого кабинета и, наверняка, использовал его как некую витрину, образец своих умений специалиста по обработке дерева.

Ноги свои Лиза поначалу пристроила «на себя», прижав их коленями почти к подбородку. При этом она впервые почувствовала некоторую несуразность своего одеяния – одна нога в салатового цвета носочке, другая – вовсе босая. Теперь ощущения показались ей несколько неравномерными. И именно по этой причине…

В общем, коллизия с одеждой была решена быстро, можно даже сказать, чуточку резковато. Носочек улетел куда-то в сторону – приземлившись на самом видном месте, почти на середине комнаты! Впрочем, пока что это было вовсе не принципиально. После этого, обе ноги Лиза поставила на светлое дерево. И тогда оказалось, что эти половицы очень приятны на ощупь - в смысле, на притоп-касание стопы босиком.

Некоторое время Лиза наслаждалась этим внезапным тактильным ощущением, однако, через пару минут все же вытянула ноги свои, уложив их прямо на пол – то есть, в правую сторону, относительно прежнего своего, изначального положения тела. И теперь девочка оказалась ориентирована в пространстве параллельно, так сказать, линии возлежания адресата своего напряженного внимания. А еще через пять минут нахождения в этой позе, Лиза снова сдвинула ноги - еще раз направо. Девочка оперлась спиной о сиденье и теперь уже откинулась головой на колени своей Старшей. И, наконец-то, позволила себе расслабиться всерьез… более или менее. Теперь ей оставалось только ждать, когда проснется Элли.

Лиза на какое-то время, можно сказать, «выключилась» из объективной реальности. Не заснула, и даже не задремала, а именно как бы исчезла, на какое-то время, из той системы координат, которую задают нормальные человеческие чувства. И вернулась она из этого своего «внечувственного» состояния только тогда, когда ее Старшая пошевелилась как-то… всерьез.

Ну… просто трудно не прийти в себя, если твоя голова, так сказать, проваливается-качается, когда импровизированное по ситуации заголовье уходит назад и в сторону, и снова возвращается – хорошо, что не резко, не жестким толчком или ударом! 

Девочка встрепенулась и незамедлительно сменила свою диспозицию. Через мгновение, она снова-сызнова оказалась на коленях у изголовья возлежащей. И успела увидеть, как миссис Эллона Мэйбл открывает свои серые глаза.

Да… это точно были глаза ее, Лизы, Старшей, а вовсе не той потусторонней сущности, с которой девочка общалась в этом кабинете – совсем недавно и при более чем неоднозначных обстоятельствах. И в глазах миссис Эллоны Мэйбл читалось внезапное облегчение.

- Лиза! – выдохнула молодая женщина. – Так это был сон… Дурацкий, мерзкий и пакостный сон! Слава Тебе, Господи!

Она потянулась к своей воспитаннице, и девочка тоже подалась ей навстречу, позволила ей себя обнять. Сама же уткнулась в шею молодой женщины – для начала, своим носиком, потом там же коснулась кожи губами… И только тогда она позволила себе словесную реакцию на пробуждение своей Старшей.         

- Я так рада, что ты жива… Что ты осталась со мной. И я хочу, чтобы так было всегда. И не во сне.

Произнеся это шепотом - почти на ушко адресату! - Лиза снова коснулась губами ее шеи. Элли, в ответ, вздрогнула – вряд ли от самого прикосновения. Скорее, от осознания смысла того, на что сейчас намекала ее воспитанница.

- Лиза… нет… - пробормотала она. – Ведь я же сейчас спала, да? Я… просто спала. И я проснулась! И… ничего же не было такого… нехорошего? Ведь, правда?

Девочка отстранилась от нее. Встала, коротко поклонилась своей Старшей и протянула ей руку-опору, предлагая молодой женщине тоже подняться на ноги. Элли ухватилась за ее ладонь и встала с дивана.

Далее, Лиза потянула молодую женщину к шкафу. Она подвела ее к той самой зеркальной панели, в которой совсем недавно рассматривала себя Флоранс – разглядывала то же самое теле, однако, как нечто чужое, не свое! Когда Элли взглянула на собственное отражение в зеркале, она сразу же смутилась. А Лиза коротким жестом-движением обозначила пальцем, на что именно надо смотреть, не коснувшись кожи, но коротко проведя по воздуху – рядом и параллельно с целью-объектом их общего внимания.

- Это действительно хорошее средство, - заявила девочка. – Я про «русскую мазь», - тут же многозначительно уточнила она, и немедленно дала пояснения, к вящему смущению адресата:
- Там было четыре точки… Три из них с кровью. Еще часу не прошло, а заметны уже только две из них – причем, видны они, как розовые отметины, будто ты просто неаккуратно потерлась обо что-то вполне безопасное. И не скажешь, что ты была на волосок от смерти… когда Флоранс успела перехватить твою руку в первый раз!

- Лиза… - миссис Эллона Мэйбл тяжко вздохнула.

Молодая женщина отвернулась от зеркала, потом развернулась всем телом к девочке, оказавшись к ней вплотную, и положила свои руки ей на плечи. Мягко погладила ее, от шеи и в стороны – в очередной раз исполнив этим движением фирменный жест своего отца. Впрочем, обозначить условное господство над своей воспитанницей ей не удалось. Виноватое выражение лица и взгляд, направленный куда-то… абстрактно вниз, свидетельствовали о том, что хозяйка дома сего ощутила себя весьма неуютно.

И все-таки, у нее хватило сил продолжить. После томительной паузы, миссис Эллона Мэйбл все-таки попыталась наладить словесный контакт.

- Ты… обиделась на меня? – спросила она.

- Я не обиделась, - ответила Лиза. – Я испугалась.

Элли чуточку отодвинулась от нее – так, чтобы на плечах девочки возлежали только кончики пальцев обеих рук. Встретилась с нею глазами. И попыталась оценить, насколько все серьезно.

Взгляд Лизы сейчас не выражал ни обиды, ни осуждения. В глазах девочки читалось огорчение - от всего, что случилось. И еще…

Сейчас она просто хотела знать. Желала получить объяснения случившегося. В стиле «как есть». Без попыток как-то приукрасить мотивы, ситуацию и обстоятельства деяния… по счастью, не состоявшегося – по крайней мере, не доведенного, до некоего печального результата.

Элли вздохнула. Она сама не так давно требовала от девочки полной откровенности. Теперь пришло ее время – откровенничать о личном и весьма неприятном. Да, девочка имеет право знать. И она узнает. Так будет правильно.

- Я не хотела, чтобы ты видела, как я умираю, - заявила она. – Поэтому… Когда ты ворвалась в мой кабинет, я не смогла всерьез противиться тебе… Потому, что ты – именно ты! – попыталась меня спасти.

- Флоранс сказала мне… примерно, то же самое, - девочка кивком головы обозначила свое желание акцентировать внимание собеседницы именно на этом обстоятельстве. – Она намекала на то, что ты не могла убить себя у меня на глазах. Но скажи на милость…

Вот здесь голос девочки на мгновение прервался. Кажется, на глазах у нее блеснули слезы…

Но Лиза – умничка, и вела себя – молодцом. Она сдержалась и не перешла на истеричный рев - где всхлипы и вопли перемежались бы с требованиями и запретами, выражаемыми в виде ярких эмоциональных выпадов, направленных, естественно, в адрес виновной стороны.

- Ты, разве, не понимала, что я… Что мне пришлось бы видеть тебя мертвую… в луже крови… И я бы точно знала, что все это случилось… по моей вине!   
   
Лиза произнесла эти слова вовсе не обвиняющим тоном. При этом градус огорчения и обиды в ее голосе зашкаливал. Однако Элли должна была это принять… и ответить!

- Я… задумывала это несколько иначе, - ответила она. – Ты в принципе не должна была видеть меня… в столь жалком виде. Я собиралась, в начале, запереть дверь, потом выслать сообщение Дику Шелтону, чтобы он приехал сюда и… не выпускал тебя из твоей комнаты - до тех самых пор, пока меня не вынесут, и не приберут… следы моей смерти. И чтобы он, как Глава Клана, позаботился о тебе.

Миссис Эллона Мэйбл сделала паузу, собралась с силами и продолжила.

- Я уже подошла к двери, - сказала она, - и попыталась ее запереть, но… Ты знаешь, у меня никак не вставлялся ключ в скважину. Потом я выронила ключи… Раз, другой. Руки тряслись, совершенно невероятным образом.. И только, когда я засунула ключи обратно в задний карман, я смогла чуточку успокоиться. Я поначалу списала это все на собственную мою трусость – вполне естественную в этой ситуации. Я тогда отошла к столу, уселась обратно в кресло и решила подождать, пока мои нервы придут в относительный порядок. Подождала немного… И попыталась подняться. Ну… просто встать из кресла. Ты знаешь, у меня ничего не вышло. Я просто не смогла… не сумела встать. Мое тело отказывалось мне повиноваться! Я сидела за столом и не могла двинуть своими ногами. Но это был отнюдь не какой-то паралич на нервной почве, вовсе нет! Я чувствовала свое тело, но никак не могла оторваться от кресла! 

- Флоранс тогда взяла тебя под свой контроль, - сказала Лиза, известное со слов мистической ее собеседницы. – Не было с твоей стороны никакой трусости… Да и никаких нервных синдромов тоже не было! Она просто не хотела, чтобы ты реализовала… задуманное.

- Да… Я поняла это все, но чуточку позже, когда попыталась действовать руками, - Элли согласно кивнула головой и продолжила:
- Мне удалось достать из нагрудного кармана мой телефон - и даже выйти на список крайних моих звонков. Ты ведь помнишь, что звонила я только тебе и Дику Шелтону? – напомнила она.   

Лиза в ответ только кивнула. Действительно, в эти дни ее Старшая нечасто пользовалась своим мобильным аппаратом.

- А вот когда я попыталась извлечь нож, из заднего кармана джинсов, я немедленно почувствовала разницу, - сказала Элли. - Мои пальцы… нет, они вовсе не онемели. Я чувствовала ими рукоять, на ощупь – вот она… там! Но вынуть руку с ножом из кармана оказалось до невозможности медленно и трудно! А когда я, наконец, справилась с этой жуткой процедурой, мне пришлось поставить обе руки локтями на стол – до того они, внезапно, ослабели, причем обе и сразу! У меня еще получилось… нажать клавишу и открыть клинок. Но дальше… мое сознание начало туманиться… Я знала, что это Флоранс воюет со мною – воюет за мою жизнь, причем желая не отнять ее, а сохранить! И я… ненавидела ее за такое циничное издевательство!

- Она любит тебя, - просто сказала ей Лиза. – Она хочет, чтобы ты жила. И я хочу… того же!

- Ты… имеешь право настаивать на этом, - согласилась ее взрослая собеседница. – Но только ты! Больше никто не вправе требовать от меня ничего, в вопросах… такого рода! Я сама решаю, за кого мне отдать мою жизнь! И уж точно… не за нее!

Лиза на мгновение задумалась, а вправе ли она приплетать аргументы религиозного рода к этой, и без того непростой ситуации. И решилась – просто потому, что сочла их более доходчивыми для этого конкретного адресата.

- Элли… ты же знаешь, что твоя религия… - начала она осторожно. – В общем, тебе ведь запрещено убивать… себя. Разве не так? 

Молодая женщина в ответ как-то грустно улыбнулась. Она сняла руки с плеч своей воспитанницы, а после коротким легким касанием обозначила для нее необходимость проследовать к дивану – для того, чтобы продолжить разговор в несколько более комфортных условиях.

Они снова присели на то самое место, где не так давно уходила из тела, в некое таинственное «пространство разума», одна сущность и возвращалась другая – в смысле, исходная владелица того самого тела. При этом Лиза, отчего-то позволила себе немедленно перейти в иное, отнюдь не вертикальное положение - не просто доверительного, а как бы уже почти интимного рода. Она легла головой и плечами на колени своей Старшей – прямо под правую ее руку! Впрочем… Элли вовсе не возражала против такого нахальства со стороны воспитанницы. Она даже подвинулась вплотную к правому валику-подлокотнику – так, чтобы девочке было удобно забраться с ногами на диван. Что, кстати, Лиза и сделала – немедленно и весьма охотно!

- Ты ведь… не против? – запоздало спросила она, устроившись вот так вот, по-наглому.

- Я вправе причинять тебе боль… А ты вправе добиваться от меня, чтобы я тебя ласкала. Все справедливо, - ответила Старшая.

- Нет, если ты против… Если тебе неудобно или же… неприятно…

Девочка обеспокоенно заворочалась, пытаясь приподняться. Но Элли ее удержала – мягко и при этом настойчиво! И Лиза охотно позволила ей устроить себя так, чтобы было удобно им обеим. После чего, молодая женщина погладила ее по щеке. Естественно, в финале этого движения ее рука получила касание губ воспитанницы. Элли улыбнулась, подтверждая тем самым право девочки на такие проявления чувств… теперь.

- Ты сможешь воспринимать серьезные мысли в таком положении, - она не спрашивала, просто констатировала факт. – Поверь, мне очень приятно, что ты сейчас здесь… у меня на коленях. И ты готова меня слушать.

- Ага! – чуть кивнула головою Лиза и снова коснулась губами руки своей Старшей, оказавшейся в пределах ее досягаемости.

Элли снова улыбнулась ей в ответ. Потом посерьезнела своим лицом и продолжила объяснения случившегося - серьезные и значимые для них обеих.

- Лиза, насчет самоубийства и отношения к нему, в Священном Писании, все не так уж просто, - сказала она. – Ты знаешь, на войне мне пришлось столкнуться с очень грустной историей. Когда несколько бойцов с нашей стороны – там, в Афганистане - попали в засаду и были окружены горцами. Пуштунами, таджиками, узбеками – не суть важно, на чьей именно территории случился бой. Наши погибли. Но вовсе не от пуль противника. Когда патроны у них кончились, когда проигрыш боя и пленение стали неизбежны – потому что помощь с нашей стороны к ним никак не поспевала! – они дождались, когда враг подошел к ним вплотную и вместе взорвали себя гранатами. Их было… трое. Нам рассказали, по результатам расследования их гибели, что они… держали в каждой руке по гранате с выдернутой чекой. Ты знаешь, там двойной механизм активации. Кольцо, если за него дернуть, вытягивает жестянку предохранителя. Она освобождает ударник запала гранаты, но пока боковой рычаг прижат к ее корпусу, ударник стоит на месте и граната не взорвется. Наши бойцы… они ждали, пока горцы приблизятся и потом разжали пальцы – все вместе, разом! Взорвали и себя, и некоторое число тех, кто рискнул тогда к ним подойти. 

- Жуть… - прошептала Лиза. – Так они убили себя… чтобы спастись от плена?

- От плена и издевательств, которые ждали их в плену, - жестко уточнила ее Старшая. – Они были уверены в том, что горцы их не пощадят. И не хотели сдаваться.

- Они… наверное, были правы! – согласилась Лиза.

- Я тоже так думаю… сейчас, - кивнула головой Элли. – Но тогда… В общем, я пришла к нашему капеллану, к отцу Генри. Мне хотелось понять, ждет ли их ад за такое деяние… противоречащее Учению Церкви.

- Ваш капеллан… - Лиза припомнила прежние упоминания о том самом священнике, за смерть которого когда-то ушел мстить муж ее Старшей. – Он… предал их анафеме?

Элли только улыбнулась, на эти ее слова. 

- Лиза, милая! – сказала она. – Анафема - это церковное отлучение. Ему подвергают заклятых врагов Веры Христовой… при их жизни. Да и то не всех. Насколько я помню, мертвых не анафемствуют. Это такой… почти изжитый обычай, который когда-то использовали для запугивания верующих. Суть его состоит в запрете на общение с отлученным от Церкви лицом, для всех прочих членов Клира и Мира.  Да и с чего бы это отцу Генри отлучать мертвых от общения с живыми? Это же глупость!

[По моему мнению, миссис Эллона Мэйбл, будучи католичкой, плохо знает историю других ветвей христианства. В православии, которое традиционно «завязано» на обслуживание государства на 1/6 части суши, долгое время, на каждом богослужении объявлялись посмертные анафемы Степану Разину и Емельяну Пугачеву. Впрочем… другой мир, другие правила! – прим. Автора]   

- Тогда… как он отнесся? – спросила девочка. – Ну, к тому, что случилось с ними?

- Я тогда спросила его о том, как понимать то, что случилось? И можно ли тех, кто умер вот так вот - поражая врагов, и спасая друг друга, от позора и истязаний - считать грешниками? И услышала нечто совершенно неожиданное. 

Элли сделала паузу. Возможно, для того, чтобы произвести на свою воспитанницу большее впечатление. А может быть, она просто пыталась припомнить, как все произошло… в смысле, было высказано именно в тот самый день.

Лиза предположила второе. И попыталась уточнить, что осталось в умолчаниях. 


- И что он сказал? – спросила девочка.

- Он сказал… что в Священном Писании нет прямого и однозначного осуждения самоубийц. Что запрет и признание такого деяния грехом суть позднейшее общее мнение Отцов Церкви, высказанное через много веков, после Крестной смерти Спасителя. Смысл того, позднейшего суждения был, прежде всего, в пользу удержания на этом свете тех отчаявшихся, смерть которых была бы не выгодна Церкви. Ничего подобного истинные христиане первых веков не могли заявлять – хотя бы потому, что многие из них сознательно шли на смерть, когда противостояли Римскому государству и всяким жестоким правителям тогдашней Ойкумены, в самом начале эпохи Апостолов, которые несли Свет Христова Учения в разные страны. Кроме того, отец Генри напомнил мне о ветхозаветном Самсоне, который обрушил крышу дома на головы врагов Израиля и погиб под обломками дома вместе с ними. Отец Генри цитировал Книгу Судей, где сказано: «И сказал Самсон: умри, душа моя, вместе с Филистимлянами! И уперся всею силою, и обрушил дом на владельцев и на весь народ, бывший в нем. И было умерших, которых умертвил Самсон при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей». Эту цитату он потом привел, когда вел службу по тем погибшим. И я тогда… сослужила ему.

Так сказала миссис Эллона Мэйбл. И слезы, блеснувшие на ее глазах, подтверждали истинность высказанного ею.

Но Лиза… хотела уточнить – и насчет того, что случилось тогда, и насчет того, что было сказано тогда же и по тому самому поводу. Просто потому, что мнение и мотивы ее Старшей были как-то связаны с той самой историей, случившейся на войне. 

- Элли, а почему же христиане все-таки запретили самоубийства… своим единоверцам? – спросила она. – Неужели они просто были настолько корыстны, что желали иметь побольше рабов… именем Господа?

Миссис Элона Мэйбл покачала головой в сомнениях – то ли по поводу смысла сказанного – жестокого смысла! – то ли по поводу своего понимания ситуации – весьма непростой!

- Ты знаешь… У меня когда-то были те же самые мысли, - сказала она в ответ на ее вопрос. – И я поделилась ими с отцом Генри – потом, уже после службы по убиенным нашим бойцам. Он не стал уклоняться или стращать меня всякими словами - о ереси и недопустимости сомнений в авторитете Церкви. Он просто рассказал мне, как все было на самом деле. Рассказал, что в былые времена, как раз лет через четыреста, после Христова Подвига, в тогдашнем христианстве имели влияние некие фанатики-донатисты. Они жаждали мученичества во имя Веры Христианской. Поэтому они убивали себя сами. И еще они… желая стать мучениками, принуждали убивать их. Заставляли это делать других людей… под угрозой убийства тех, кто откажется оказать им такую услугу!

- Вот же долбанутые идиоты! – не сдержалась Лиза. И сразу же добавила смущенно:
- Ой, прости…

В ответ на ее замечание – и вправду, не слишком сдержанное! – Элли просто улыбнулась и ласково погладила ее ушко.

- Ты знаешь, мы с тобою очень похожи… не только внешне! – заметила она. – Я отреагировала на начало его рассказа примерно теми же словами. И отец Генри на меня вовсе не обиделся – даром, что такое говорила ему вовсе не девочка двенадцати лет, не так давно прошедшая посвящение причащением Святых Церковных Тайн, в ходе обряда Первого Причастия, а женщина, которой было уже... скажем так, несколько за двадцать!

Лиза улыбнулась ей в ответ. А потом обозначила на лице своем некое серьезное выражение – дескать, продолжай, я готова слушать дальше!

Миссис Эллона Мэйбл кивнула ей в знак понимания и продолжила.

- Донатистов, в итоге, признали еретиками – за этот самый, культ самоубийства во имя мученичества, который они создавали. Церковь объявила их одержимыми гордыней. С ними боролся Блаженный Августин. Именно он, порицая деяния донатистов, сказал, что самоубийство, совершенное во имя веры, суть мерзкий грех, заслуживающий проклятия, худший из грехов, ибо в нем нет возможности раскаяться. В итоге… донатистов уничтожили.

- Сожгли на кострах? Замучили их, в точности так, как они того и хотели? – осведомилась Лиза. И снова смутилась, поняв, что слова ее прозвучали несколько… резковато – и по отношению к Церкви, объявляющей себя Благой и Милосердной, и по отношению к тем, кто верит ей.

Но ее Старшая вовсе не собиралась обижаться. Во всяком случае, на нее.

- Ты знаешь… Я почему-то не спросила его об этом, - смущенно произнесла она. – Возможно, все тогда случилось именно так… Не знаю… Как ты понимаешь, это все было очень давно…

- Да, я понимаю… - Лиза кивнула головой.

Рука ее Старшей снова оказалась близко к ее губам и поцелуй – так сказать, за-ради извинения, по поводу резких слов! – снова был запечатлен на коже молодой женщины.

Элли снова смущенно кивнула ей.

- Лиза, я не собираюсь ругать тебя за любознательность, - сказала она. – Ты вправе задавать вопросы… и получать на них ответы. Без угрозы наказания, - добавила она со значением. – Я не собираюсь принуждать тебя выражать почтение к Церкви – показное и лживое! Я просто прошу тебя быть корректной.

- Да-да, - торопливо ответила девочка. И сразу же попыталась перевести разговор от себя любимой в несколько иную сторону.

- Так все это идет от Блаженного Августина? – спросила она. - Нам рассказывали про него, немного – там, в приюте. Говорили, что он жил где-то за океаном – кажется, в Африке. Что его мать тоже была святой, и что он много писал… всяких вероучительных книг и рассуждений. Но про это все – про то, как он гонял каких-то там донатистов, про все эти странные глюки! - нам вовсе не рассказывали!    

- Ну… Если честно, до тех самых бесед с отцом Генри – в полночь, за полночь, да с мензурочкой виски! – я в этом тоже ничего не понимала, - кивнула ее Старшая. – Но наш капеллан просветил меня. Он, в отличие от большинства священников, вовсе не боялся показать такую… «темную» и неоднозначную сторону Церкви. Он считал, что правда о не самых красивых делах наших предшественников, искавших Бога, ошибавшихся и грешивших на пути к познанию Божественной Истины, куда важнее неофитских фантазий, на тему вечной правоты священников, каковые сами грешны, и в мыслях, и в делах своих! Между прочим, я сейчас процитировала одну из его фраз, которую запомнила… Просто потому, что позволила тогда себе лишнее…

- Что именно? – живо поинтересовалась Лиза.

И опять, она слишком поздно сообразила, насчет явной неуместности провокации рассказа о том, что сама Элли, наверняка, считала не очень-то красивым.

- Прости, - сконфуженно произнесла девочка. – Я, наверное, зря спросила… Ты можешь…

- Я… не просто могу, я обязана тебе рассказать, как все было… тогда, - заявила ее Старшая.

А потом…

Миссис Эллона Мэйбл собралась, как-то вся подтянулась – не столько внешне, сколько изнутри самое себя! Она явно собиралась рассказать своей воспитаннице о чем-то сокровенном – о том, о чем, возможно не знает даже ее муж!

И девочка коротко кивнула головой, подтверждая право своей Старшей говорить… и соответствующую обязанность хранить молчание об услышанном – со своей стороны.

- Будучи увлечена порывом благоговения под влиянием его речей… Ну… и наверное, из-за лишней мензурки виски, выпитого с ним тогда, за компанию… Я встала перед ним на колени и поцеловала ему руку. В знак того, что он вправе… приказывать мне, как тот, кому я доверяю себя… в духовном смысле, - сказала Элли. – И тогда отец Генри…

Она сделала паузу в своей странной речи и мягко погладила девочку по щеке – в точности так, как она поступила совсем незадолго до этого!

- Он тогда позволил себе этот жест, - сказала она. – И я… была на седьмом небе от счастья, что он коснулся меня не как прихожанки, а как… кого-то более близкого! Нет-нет, ты не думай! – поспешно добавила она. – Между нами не было ничего такого… излишнего и предосудительного! Хотя… Позже я слышала о том, что некоторые священники разрешают себе… пользоваться таким состоянием восторженной женщины, только для того, чтобы ее соблазнить. Но отец Генри был совсем не такой. То, что он сделал - вовсе не выходило за рамки приличий, в части отношений священника с его духовной дочерью. Но именно из-за этого я и решилась… на сегодняшний мой поступок.

- Что же он сделал? – спросила Лиза.

Свой вопрос она сформулировала как можно короче – просто из опасений опять высказать какую-нибудь глупость… ну, или просто что-нибудь нетактичное, в адрес своей Старшей.

- Отец Генри взял с меня… нет, не клятву… Просто обещание, - ответила Элли. – Она сказал: «Если у тебя возникнет желание умереть… Если тебе будет грозить бесчестие, унижение, издевательства, которых ты пожелаешь избежать, покинув человеческий план Бытия, просто вспомни меня. И подумай, одобрил бы я твой уход, или же нет. Все равно, решаешь ты сама… Но мне очень хотелось бы видеть тебя живой и здоровой». И еще…

Элли сделала короткую паузу, вздохнула и продолжила. Пальцы своей правой руки она при этом держала на плече своей воспитанницы. И девочка была очень рада этому жесту… нет, не власти или же господства над нею. Скорее уж некоего знака, обозначающего высокую степень особого к ней, личного доверия. 

- Он сказал, что есть одна Премудрость Евангельская, - сказала она. – Премудрость, которая выше его мнения, по поводу жизни и смерти. Которая точно говорит о том, как на самом деле следует поступать в жизни человеческой… Ну, если доходит до того, что человек выходит на грань… готовности уйти. В Евангелии от Иоанна сказано, «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». И тот, кто погибает ради тех, кого любит, совершает подвиг, а вовсе не преступление. 

- Поэтому ты… решилась умереть, - тихо произнесла Лиза. – Именно ради меня. Чтобы я не пострадала от того, что Флоранс может совершить со мною… твоими руками?

Элли в ответ как-то грустно улыбнулась. Она сняла-убрала руку с плеча девочки, а после кивнула ей, обозначив некое условное согласие с высказанным.

- Да, я решилась на такое - именно по этой причине. Решилась поступить именно так, - сказала она. – Подумала, что так я смогу… посрамить моего личного внутреннего демона и спасти тебя от его жестокости! Прости, - добавила она, - я никак не ожидала, что она окажется настолько сильной и что она… призовет на помощь тебя!

- Флоранс… говорила про тебя примерно так же! – вздохнула Лиза – Что ты невероятно сильная… Что она еле справилась с тобою… причем, только с моей помощью!    

- Как это мило… с ее стороны! – голос миссис Эллоны Мэйбл звучал сейчас вовсе не иронией, а горечью. – А что еще она сказала такого… обнадеживающего?

- Что она любит тебя, - вновь повторила Лиза уже сказанное ей. – И, между прочим, она вовсе не демон! Ну, по моим наблюдениям… - смущенно пояснила она. – Флоранс вела себя уважительно… по отношению к тебе. Всегда!

- Много ты понимаешь… в демонах! – раздраженно буркнула ее Старшая. – И в любви тоже! А насчет уважения…

Молодая женщина вздохнула.

- Знаешь, Флоранс имеет свой интерес… к тому, что ты имела глупость нынче ночью ей пообещать! – напомнила она. – Так что… Сейчас она будет вести себя с тобой вполне обходительно. Но только до тех самых пор, пока не окажется в одном шаге от вожделенного. И я боюсь, что в этот миг она просто обезумеет и сорвется. А чем может обернуться такой ее срыв для тебя… Страшно даже представить!

- Она спасла тебя, Элли! – Лиза посмотрела на нее снизу взглядом, состав которого можно было описать рецептом «обида + огорчение, в примерном равновесии динамики взаимодействия - то есть, в пропорции примерно пятьдесят на пятьдесят».

Элли мягко погладила ее по щекам и волосам.

- Лиза, я тебя прекрасно понимаю! – сказала она. – Ты встретила ее при особых обстоятельствах. Она тебя тогда просто очаровала… Флоранс это умеет - втираться в доверие и показывать себя нужной… Да попросту незаменимой! И я, в итоге, когда-то тоже принимала ее правоту! Но… Лиза, милая! Пойми, что страдать и мучиться от ее «субботних игр» предстоит именно тебе! А мне потом придется… видеть и ощущать их последствия… И лечить тебя от них, точно зная, что все это сделано моими руками – хотя лично я ничего подобного вовсе не желала! Но я все равно знаю… буду знать, что все эти мучения ты получила через мои руки!

- Ты боишься, что я тебя возненавижу, перепутаю с той, кто причинила мне боль?

Лиза сейчас глядела на нее снизу, всем своим видом отрицая это же свое вопросительное предположение.

- Я тоже причиняла тебе боль, - напомнила ей молодая женщина. – И я… вовсе не уверена в том, что смогу от этого отказаться. То есть, ты будешь и впредь, получать боль от меня в некоем наказательном обращении… Условном, моя девочка, весьма условном! А от нее ты будешь терпеть страдания… просто потому, что ей так захотелось! И всю эту боль – двойную боль! – ты получишь через мои руки… Чем не повод их возненавидеть?

- Или просто поцеловать.

Дополнив ее фразу, Лиза действительно потянула ее ладонь к своему лицу и запечатлела на ней очередной поцелуй. Обозначив сей тактильно значимый жест-акцент, девочка позволила своей Старшей погладить себя по лицу, шее и плечу, одним мягким движением. А после…

Лиза живо перевела верхнюю часть своего тела в вертикальное положение, развернула направо и спустила с дивана свои босые ноги – снова коснувшись своими ступнями деревянных половиц, тактильно так приятных ей, и прежде, и сейчас. Поднялась, прошла к столу и взяла бумаги – те самые, из-за которых с утра разгорелся весь этот сыр-бор!

Далее, она уселась в кресло своей Старшей – к вящему ее изумлению! – и углубилась в содержание рукописного документа. Еще раз, пробежав глазами текст, девочка, молча, выдвинула верхний ящик стола, достала оттуда ручку, сняла с нее колпачок, не торопясь надела его на сторону, обратную перу, и поставила сигнатуру в обусловленном месте, начертав на бумаге короткий вариант своего имени, «Liz». При этом финальная буква той подписи, которую она только что сымпровизировала, была снабжена-дополнена подобием завершающего каллиграфического росчерка. Вышло, конечно же, не так эффектно, как у Флоранс, но, в общем, получилось тоже неплохо. Особенно, учитывая тот факт, что в табелях, по предмету «чистописание», у девочки оценка «отлично» даже не прослеживалась.

Полюбовавшись на результат, девочка аккуратно перевернула листочки - чернила вроде бы как уже высохли, но вдруг не совсем! - и обозначила свою сигнатуру под вторым документом. Получилось весьма похоже на предыдущий вариант, хотя эта  подпись вышла у нее уже не так аккуратно. Впрочем, к ее почерку вряд ли кто-то стал бы сейчас придираться!    

Исполнив сию письменно-начертательную работу, Лиза прикрыла перо колпачком и положила ручку на стол. Далее она встала-поднялась из кресла, вышла из-за стола, с бумагами в руках и, подойдя к дивану, где все это время оставалась ее удивленная Старшая, продемонстрировала молодой женщине свое волеизъявление.

- Теперь здесь не хватает только твоей подписи, - сказала она. – Я прошу тебя дать согласие. Доверься… не Флоранс, доверься мне. Тому, как я ее чувствую.

- Глупая-глупая-глупая девочка! – тихо, но с понятным значением, произнесла Элли, в ответ на ее просьбу. – Ну как мне еще объяснить тебе, всю дурость того, что ты сейчас делаешь? Как мне тебя еще убедить в том, что ты хочешь отдать себя во власть сущности, имеющей к тебе тягу… совершенно инфернального свойства?

- Никак. 

Это слово Лиза Лир произнесла вовсе не жестким тоном голоса. Просто, совершенно спокойно и серьезно, как будто решение с ее стороны принято в окончательной редакции и обжалованию не подлежит.

- Аргументируй, - отозвалась на ее возражение миссис Эллона Мэйбл. – Лиза! Дай мне хотя бы один внятный аргумент в ее пользу, и я подпишу! Клянусь! 
 
Элли подняла свою правую руку в жесте клятвы. Лиза в ответ, со всей серьезностью, кивнула головой и вручила ей те самые бумаги - уже подписанные, получается, двумя третями голосов участниц предполагаемого Пакта! Далее, она сделала шаг назад и заложила руки за спину – как будто собиралась публично прочесть стихотворение

Кажется, девочка и секунды не сомневалась в том, что молодая женщина исполнит ее просьбу – по итогам своего крайне неосторожного заявления. В свою очередь, миссис Эллона Мэйбл была уверена – скорее даже, убеждена! – в совершенно обратном. Но все-таки, она была готова – и вполне искренне желала! – выслушать крайний аргумент своей воспитанницы в пользу своей же внутренней врагини.

- Элли, ты благородная и набожная женщина, - начала Лиза. – Ты врач по образованию… И ты служила своей стране в армии, добровольно – причем, наверняка, не раз, при этом, ты рисковала своей собственной жизнью, под пулями горцев, даром, что профессия твоя мирная! – добавила она. – Ты спасла меня… От смерти, и от дурного, жестокого обращения! Я это помню!

Девочка сделала на этом месте многозначительную паузу. А потом, неожиданно перешла к аргументам не только эмоционального и логического плана, но и к доводам несколько мистического рода.

- Элли, ты лучшая из тех, кого мне довелось видеть… после того, как умерла моя мама! – сказала она. – Ты не только спасла мне жизнь, но и заботилась… заботишься обо мне! Ты пытаешься помирить меня с Богом! – напомнила юная собеседница. – И если тело человеческое сравнить с неким сосудом для души, то… Я не верю, что в таком сосуде некая демоница смогла бы найти себе приют, пищу и понимание, достаточные для комфортного ее обитания там, на долгое время… А она ведь живет там, у тебя, внутри… больше десяти лет! 

Лиза выделила голосом концовку этой фразы. И продолжила, будучи совершенно уверена в том, что Старшая достаточно впечатлилась заявленными ею аргументами.

- Та сущность, которая взяла себе имя Флоранс, - сказала Лиза, - не смогла бы удержаться у тебя внутри, будь она демоницей. Ей бы просто там не за что было бы зацепиться! Ты любишь Бога и относишься с уважением к людям. В тебе нет ничего мерзкого и демонического. А значит, та сущность, которая смогла жить в твоем разуме так долго… никак не может быть дурной!
 
Девочка завершила свою речь коротким поклоном, адресованным ее, Лизы, Старшей. Потом она снова-сызнова выпрямилась и замерла, в ожидании ответа.

Элли вздохнула и покачала головой, в сомнениях.

- Лиза, отчего ты считаешь меня такой уж хорошей? – тихо спросила она, глядя ей прямо в лицо снизу, с дивана. – Я же честно тебе призналась в том, что получала удовольствие, истязая тебя. Ты же слышала это все! Отчего же демоница не могла зацепиться за такой мой… нравственный недостаток?

- А что такого дурного ты сделала? – как-то чрезмерно спокойно поинтересовалась у нее воспитанница. – Ты просто наказала меня… причем, куда мягче, чем я рассчитывала! Неужели ты думаешь, будто я благодарила тебя из страха?

- Я знаю, ты меня любишь, - ответила Элли. – Но ты чрезмерно доверяешь мне. А уж ей - тем более! – добавила молодая женщина, резко щелкнув пальцами по тем самым бумагам, которые она держала в своих руках. – Я ведь даже за себя толком поручиться не могу, что уж говорить за ту, кто была в забвении… несколько лет!

- Я ручаюсь за вас обеих, - тихо, но со значением произнесла Лиза.

Сказав это, Лиза снова поклонилась своей Старшей. В финале своего движения, она так и замерла со склоненной головой.

Она ждала. Просто потому, что все слова уже были сказаны, и теперь добавить ей было попросту нечего. В то же самое время, у ее Старшей все еще имелись некие сомнения. Мягко говоря.

Миссис Эллона Мэйбл окинула свою воспитанницу долгим взглядом и в этот раз задержалась на ее босых ногах. Потом обратила внимание на небрежно брошенный носок, валявшийся посередь комнаты, и как-то странно улыбнулась. 

- Тебе не холодно стоять, вот так вот… босиком? – спросила она.

Лиза сразу же поняла намек. Девочка вспыхнула лицом и тоже проследовала взглядом своим в направлении местонахождения предмета одеяния, который она так небрежно отбросила от себя некоторое время тому назад. Смущенно посмотрела на свою Старшую и попыталась оправдаться словесно.

- Прости, - сказала она. – Я сняла его. В одном носке оказалось… неудобно.

- А где второй? – поинтересовалась Элли.

- В комнате… наверное, - пожала плечами девочка. – Или я его на лестнице потеряла по дороге, когда бежала. Не помню… Но он найдется, ты не волнуйся. Прости меня за беспорядок!

Она шагнула в сторону этого самого предмета, но Элли отрицательно покачала головой и девочка, в полном смущении, вернулась на прежнее место. А ее Старшая задала еще один уточняющий вопрос. Короткий, но важный.

- Ты бежала… ко мне или же к ней?

Лиза вздохнула.

- К тебе, - ответила она. И сразу же уточнила:
- Но звала меня она. Звала к тебе на помощь.

- Понятно, - ответила ее Старшая.

- Ты… подпишешь? – осторожно поинтересовалась девочка.

Она смотрела на нее уже без прежней уверенности на лице. Однако надежда все еще оставалась.

Миссис Эллона Мэйбл тяжело вздохнула, помедлила еще несколько секунд, а потом произнесла ожидаемое.

- Подай мне ручку, - сказала она.