Украденная луна, часть1

Рассказ.
«Воры уважают собственность. Просто они желают, чтобы она принадлежала им, дабы они могли ещё больше уважать её»
                Г. Честертон
 
Коля лежал в кровати поверх мятой застиранной простыни, а в окно, (что находилось под самым потолком), смотрела луна – такая маленькая и беззащитная, что его вдруг осенила дерзкая идея. Николай протянул руку – и луна оказалась на уровне ладони! И тогда резким движением он крепко схватил луну и поспешно сунул в карман. А затем затих: чтобы никого не спугнуть в наступившем безмолвии…
Он прислушался – вокруг по-прежнему стояла тишина. Рядом привычно похрапывал Лев Толстой. Только тот, знаменитый, был с окладистой бородой, видный и крупный… А этот – какой-то маленький, невзрачный, лысый и пухлый. Но именно этот «Толстой» открыл Кольке, когда они гуляли по маленькому дворику больницы, страшную тайну. Мол, он сделал себе обрезание – и это повлияло на привычный облик самым необычным образом: отвалилась борода, уменьшился рост и увеличился вес. (Впрочем, чего, мол, только сейчас не бывает в жизни! Когда таблетки подделывают, а все продукты насквозь пропитаны химией!).
Но Николай сейчас не мог думать ни о чём другом, кроме как сохранить в секрете от всех, что это именно он выкрал у мира луну. Стало вдруг очень страшно: он даже сильно зажмурился. А вдруг догадается кто? Но в коридоре разлилась гробовая тишь. (Хотя обычно оттуда раздавались подозрительные шорохи: видимо, от притаившихся злых санитаров, что подсматривали за всеми в замочные скважины. Правда, замочных скважин на дверях Коля так и не нашёл. И тогда, для верности, сам тайком нарисовал одну карандашом. А потом заклеил обрывком газеты, смазанным предварительно в киселе, что давали на ужин).
– Лишь бы не узнали! Только бы никто не догадался! – стучало в воспалённом сознании.
…Николаю было важно, что именно он стащил эту бледную луну – и сейчас по его вине в мире наступила полная темнота. Надо же: совершил смелый поступок – есть теперь за что себя уважать! Ведь удалось именно ему!..
Вспомнилось вдруг, как у него в детском садике всегда более сильные мальчишки отбирали печенье. А ещё обзывали «фашистом» – за то, что носил кепку с козырьком.
Они не просто его дразнили, но ещё и плевали в кашу, а когда начинал плакать – сильно колотили. Коля боялся жаловаться, так как у самого агрессивного пацана мать работала воспитательницей. И сама била детей – тех, кто не хотел днём спать…
Николай хорошо помнил, как от них с мамой ушёл папа: мама сильно плакала, а потом решила ему отомстить и пустилась во все тяжкие. Кончилось тем, что её придушили где-то на трассе – как потрёпанную кошку! – и выбросили на обочину дороги.
Потом он жил у бабушки, добрейшей души человека. Но когда ему стукнуло четырнадцать – она умерла. Отец ненадолго появился, принёс что-то «к чаю». А потом продал бабушкин дом… и пропал навсегда. Колька на него не злился: у отца имелась новая семья и дети от другой женщины.
А что потом? Интернат и армия. А дальше, как ни странно, мысли путались – всплывали обрывки воспоминаний работы электриком на кондитерской фабрике. И ещё эта ужасная история, когда при наладке щитков Кольку ударило током. Он помнил, что упал с лестницы и сильно ударился головой.
Больше никаких связных воспоминаний не было…
Луна – она всегда одна!
И я один на этом свете…
Она – как бледная вдова,
И обижать её не смейте!
Эти строки бродили в голове Николая, не давая ему покоя, а в кармане больничного халата у него была припрятана удачно украденная луна …
                *
Красивая женщина в дорогом приталенном пальто смотрела сквозь стекло на своего мужа и её большие глаза были наполнены слезами.
– И что, доктор, ему теперь никак нельзя помочь? – обращалась она к рядом стоящему невысокому мужчине, в белом халате и в очках с толстыми стёклами.
– Увы, медицина здесь бессильна. У него удалено тридцать процентов мозга: можете себе представить, что это такое?
Но эффектная дама просто не могла представить себе, как её муж – сорокалетний энергичный мужчина и успешный бизнесмен – мог превратиться в подобный «овощ», ничего не понимающий и никого не узнающий.
– Мы даже не можем понять: с чем имеем дело в данном случае? Я за свои сорок лет практики впервые сталкиваюсь с тем, чтобы мозг был поражен так быстро!
Но, конечно, доктор кривил душой. Он, как опытный психиатр, понимал, что перед ним пациент, на мозг которого оказало воздействие неизвестное современной науке сильнодействующее вещество, тотально поразившее кору головного мозга.
Но криминалистика – не входила в его сферу интересов. Ведь когда речь касалась подобных вещей – лучше уж «молчать в тряпочку». А то, чего доброго, греха не оберёшься! Тем более, к больному приезжали очень странные люди, (судя по всему, из определённых «закрытых» структур), и просили подписать какие-то чистые листы. Якобы, проверяя – помнит ли он свою личность? Всё происходившее с пациентом – словно закрывалось неким зловещим туманом. И попахивало очень сильной опасностью.
В России надо жить легко.
Пока на шее голова…
А дальше доктор не мог вспомнить строчки. Да и зачем? Что это меняет?..
Женщина достала из сумочки маленький платочек, пахнущий духами «Шанель», и поднесла к глазам. Нужно идти: ждали адвокаты… Жизнь продолжалась – требовалось принимать решения, от которых её муж раньше всегда заботливо оберегал.
– Доктор, спасибо вам… – произнесла она тихо.
Доктор по-старомодному поклонился в ответ, и они вместе направились к выходу из палаты.
                *
В кабинете сидели двое. Один – загорелый, подтянутый, лет сорока пяти мужчина в дорогом итальянском костюме. На запястье – часы марки «Бриони».
– Ну и сволочь ты, Миша! Редкостная… – распекал его хамоватый мужчина в генеральском мундире, что надевают обычно по праздникам начальники всяких управлений МВД. – Ну, вы же вместе росли! Зачем травить таким жутким дерьмом человека, превращая его в живой труп?
– Хм… Вы же сами, Игорь Юрьевич, настоятельно порекомендовали «разобраться». А по-другому – тут никак нельзя. Труп – это уголовное дело. Исчезновение – то же самое. На активы может быть наложен арест. А так – кому он теперь, в сущности, мешает? Да и прокурор Карапетян в курсе: он настаивал, что действовать следует как можно быстрее! А то бы он все акции к концу года уже продал, да из России бы свалил. У него же всё было готово!
– Да я тебя не осуждаю. Особо… Просто взять с тебя придётся теперь чуть побольше. Сам понимаешь! Дело по проверке – я, конечно, закрою. Но половину пакета акций – вынь да положь! И смотри: без выкрутасов! А с Карапетяном мы как-нибудь уж сами разберёмся. Он гнида, конечно: даже ещё хуже тебя… Но гнида – своя.
На столе стояла бутылка коньяка. Но никто ничего не пил. Пауза затянулась.
– А жену его, красавицу, ты тоже себе забираешь? Или поделишься? А то смотри – помогу…
И он рассмеялся, как смеются гиены: когда объевшись кровавого мяса, им хочется коллективной случки …
Его собеседник встал и, натужно улыбаясь, стал пятиться задом к двери кабинета. В душе его бушевала буря: если бы имелась хоть малейшая возможность, то он бы своими руками содрал кожу с этого наглого ублюдка в генеральском кителе. Но сейчас он стремился поскорей унести ноги…
                *
А Николай лежал в палате, (где храпел сосед, считавший себя классиком русской литературы Львом Толстым), поджав под себя ноги и плотно зажмурившись. Ему вдруг стало страшно: ведь это именно он украл луну! И сейчас из-за него на земле наступила непробудная ночь. И никто не сможет в этой темноте найти дорогу к себе домой. И это его сильно печалило…
Зато луна была теперь с ним – прямо здесь, в кармане. И никакая сила не могла её отнять!
Луна запряталась за тучей,
И мир упал во тьму и сырость.
Спроси меня, и я отвечу,
Когда умрёт, кто очень дорог.
Проявится из тьмы лазутчик,
Держа в руке простой огарок,
И взяв тебя за руку, вкрадчив –
Столкнёт с земли в подземный короб.
…А луна всё так же холодно смотрела на суету земного примитивного мира: ей не было дела до того, что происходит в этих странных человеческих головах. Она столько уже всего видела, что ещё одно маленькое убийство – во имя банального отъёма собственности! – уже не удивляло её.
Это – дела людские. Убивали всегда и везде: и короли, и монахи! Жёны своих мужей, а дети – своих родителей…
Подобное не волновало её. Да и почему должно волновать – если это не волнует самих людей?!