Станция Больничная

…Поезд замедлил ход и остановился. Володька приподнял голову с подушки на нижней полке купе.

«Стоим. Хотя должны были мчаться, нагоняя упущенное время», – подумал он. Соседи мирно сопели. – Пойти, что ли, посмотреть?» – сам себе задал вопрос.
Володька сунул ноги в кроссовки, тихо вышел из купе. Спустившись с подножки вагона на твердую землю, заспанно зевая, спросил у стоявшей проводницы:
– Чего это стоим?
– Остановка непредвиденная. Дальше семафор не пускает. Передали по рации – минут тридцать стоять будем, – охотливо ответила проводница.

Володька огляделся. Перрона, как такового – к которому он привык – не было. На земле лежал старый, весь потрескавшийся асфальт, со времён, наверное, восстания матросов на крейсере «Очаков». Сразу за асфальтом проглядывался тёмный лес. Две лампочки  тусклым светом освещали этот «перрон».
– А что за станция? – продолжил выпытывать Володька у проводницы.
– Это станция Больничная. Мы её всегда с большой скоростью проскакиваем. Я уже лет десять ездию проводником по этому маршруту, ни разу не останавливались.
– А если я прогуляюсь, чтобы ноги размять?
– А идите. Долго будем стоять. Услышите два гудка, значит, минут через пять тронемся. Машка сказала – тепловоз точно менять будут. Там чуть дальше пройдёте, – показала рукой проводница, – у них что-то типа вокзала есть.
– Ого. Спасибо. Целый вокзал, – шаркнул ногой Володька по остаткам асфальта и пошёл не спеша туда, куда показала проводница. Не дойдя  до одного из фонарей, он увидел проход между густых кустов, который, видно, давно уже не топтала нога человека.
Пройдя в него, он увидел метрах в пятидесяти небольшое деревянное здание с горящей над входом лампочкой.
 Подойдя ближе, на фронтоне Володька рассмотрел  почерневшую от времени вывеску «Станция Больничная». А подойдя к двери и табличку – «Вход в вокзал». Взявшись рукой за дверную ручку времён развитого социализма, Володька потянул дверь на себя. Но дверь не открывалась. Подёргав взад-вперед несколько раз, он решил обойти здание с другой стороны. Это ему удалось, и он оказался перед противоположным входом,  называющимся, согласно табличке, «Выход с вокзала». Через мутные стёкла окон сочился слабый свет.
– Жизнь, кажется, есть.
 
Дверь поддалась со страшным скрипом, и Володька вошёл в помещение. Справа он увидел окно, закрытое крашеной фанерой с табличкой «Касса», две старые протёртые  лавочки и расписание автобуса с потускневшими буквами. Слева за деревянной решётчатой перегородкой находилось помещение с сочным названием – «Буфет». За стойкой этого буфета стояла пышная женщина в цветастом халате и белой шапочке на голове. Рядом с ней, спиной к Володьке, стояла другая женщина в платке, лицо которой Володька не мог разглядеть. Они о чём-то увлечённо разговаривали. Володька вошёл в этот самый буфет и стал молча разглядывать ассортимент.
– Кузьминична, а ты бы посоветовала ей мазь апизаратрон. У меня, когда так колени ломит, я натрусь, день-два – и проходит. А еще это может быть от прошедшего циклона. Влажность-то видишь, какая!
– Ой, Тань и не говори. Влажность. Да пробовала я эту апизаратрону. Мне Сорочиха предлагала. Не помогает. Видно, нужно в здравпункт идти. К фельшеру.  Да вот когда? Болеет он. Уже три дня.

Володька вслушивался  непроизвольно в разговор двух женщин. И продолжал осматривать нехитрый ассортимент буфета.
Морс «Долголетний» – 25 руб., котлета «Витаминная» – 40 руб., вода «Лечебная» – 20 руб., картофель «Бодрый» с сочной куриной грудкой «Здоровушка»...
– Да что ты? – буфетчица всплеснула руками. – А что у него?
– Говорят – гипертонический кризис.
– А кто же говорит-то?
– Да та же Сорочиха. Я её в аптеке встретила. Она у Машки консультировалась – какие таблетки выбрать от желудка. Долго они с Машкой выбирали, пока Сорочиха не решилась купить. У Машки тоже желудок, ты не знала? Ну, вот. Потом Сорочиха Машке и рассказала про фельшера. Зашла к нему, а он такой весь красный. И языком еле ворочает. Говорит, что пока не принимает, у него кризис.

Женщины продолжали разговор, вообще не замечая Володьку. Обсуждаемая тема поглотила их полностью.
– А как ты думаешь, если ему принимать энаприл, будет лучше? – буфетчица серьёзно взглянула на Кузьминичну.
– Не, навряд ли. Здесь ему нужно уколы нитропруссид натрия сделать. У Сорочихи год назад такое уже было. Уколами спаслась.
– Кузьминична! Вот всё твоя Сорочиха знает. И это у неё, и то. У меня, может, тоже такой кризис был, – после последних слов буфетчица упёрлась своими руками в бока.
Володька слушал этот странный разговор и смотрел на пирожок «Крепыш». Наконец он решился и готов был сделать заказ, как вдруг дверь распахнулась и в буфет влетела большая женщина в телогрейке, а следом за ней большая облезлая собака.
 – Тань, Виктора не было? – пронеслась мимо Володьки, прогремела женщина. – Всю деревню обыскала.
– Вот вспомни Сорочиху и она тут же появится. Как джин из бутылки, да ещё и с «Кабысдохом». Собаку-то зачем притащила? Ведь смотри – еле ноги волочит.
Собака с выпирающими ребрами остановилась у  двери, тяжело дыша, и  жалобно посмотрела на Володьку. «С собакой явно что-то не так», – подумалось ему. В жёлтых глазах собаки застыл жалобный укор.
– Да ничего, пройдёт. У неё, как нам думается, – несварение. Ветеринар сказал, как ни странно, что попоить фосфалюгелем, да и пройдет. Ах, да! Виктора не видели? – спохватилась Сорочиха.
– Эк, хватилась, – сказала Кузьминична. – Его еще вчера в область отвезли со сломанной ключицей. С Мозжюхиным напились бабкиного эликсира, якобы от видений помогает, шел уже домой, лучше сказать полз, и упал в овраг, что за Мозжюхиным сараем. Говорят, двойной перелом. Вот несчастный. Только-только ходить начал, после того как с трактора своего упал, а тут – овраг. Судьба.
Володька смотрел на собаку, у которой, видно, закончились силы стоять, и она боком оперлась о дверной косяк. При виде этого у него вдруг засосало под ложечкой. Так, в лёгкую.
 – И что же мне теперь делать? – Сорочиха подняла глаза к небу, пытаясь, видно, осмыслить ситуацию. – Соседкины  пацаны-близняшки, видно, краснуху подхватили. Кто в район-то повезет? Кого искать?
– А твой-то чего? Ну, на ЗИЛке – а всё колеса.
– Да не смеши, – Сорочиха выжала из себя что-то наподобие ухмылки. – По стеночке в туалет ползает. Кручусь возле него, как юла. Пока ещё могу. Подагра его настигла. Вот не было. И вдруг захватила врасплох.

У Володьки вдруг стал почему-то отниматься большой палец на ноге. И такая, чуть колющая боль, как от иголок. А под ложечкой сосание перешло к потягиванию. Неприятно так потягивало.
– Ну, ты, конечно, дала ему колхицин-то? – произнесла Кузьминична.
– Ага, сразу же и дала. Где же его взять-то? Только в райцентре. Если бы знать, что вот так вот настигнет, наверное, затарилась бы! – быстро проговорила Сорочиха.
– А можно мне попросить вот этот пирожок «Крепыш» и морс «Здоровый», – Володька  всё-таки решился вступить в разговор трех женщин. Они вдруг одновременно повернули головы к нему и начали внимательно осматривать с ног до головы, да так, что у Володьки заныл затылок.
– Его точно должны мучить мигрени! – констатировала буфетчица и посмотрела на Татьяну.
– Пожалуй, даже чаще, чем сначала предполагалось! – проговорила Татьяна. – А Сорочиха что на это скажет?
– Посттравматический синдром,  полученный в детстве, – выпалила Сорочиха.
– Молодой человек, а вас в детстве по голове ничем таким тяжёленьким не били? – задумчиво, сощурив правый глаз, спросила буфетчица. – У вас ощущается какая-то несимметричность черепа.
 
У Володьки нытьё затылка медленно переходило в тупую боль. Да еще второй палец на ноге тоже стал неметь.
– Я это, про пирожок спрашивал. А в детстве меня действительно ударили по голове. Соседский мальчишка где-то нашёл бедренную кость лошади и ею и приложил меня.
– Ну, я же говорила! – лицо Сорочихи осветилось подобием улыбки. Скажите, а вы давно магнитно-резонансную томографию головного мозга делали? И что же, интересно, оно показало?
– Что, что? – проскрежетала Татьяна.  Да ясно что – ничего. Скорее всего, сосудистую теорию Вольфа написали. А я вот к  тригеминально-васкулярной теории  склоняюсь. Так это многим ставят. У Борьки,  Мозжюхина, ставили. Он уже думал – всё, каюк ему пришёл от такого дивного диагноза. Пил неделю, пока его в клинику не отвезли, закодировали и он так и не каюкнулся.
– Вам, молодой человек, к нашему фельшеру надо. Он в этих мигренях толк знает. Без таблеток  на ноги поставит. Хорошо помогает настой душицы – если принимать трижды в день по стакану, то можно значительно уменьшить частоту приступов. Я-то знаю. Вот только он в кризисе. Сегодня никак. Вот уколы ему проколют, тогда и приходи.
– Да нет, я проездом.
– Вот всё у вас так, молодёжь. Всё пробегая, мимоходом… Я же говорю – лучше нашего фельшера нигде не найти. Он у нас давно врачует. Всех изучил. А до него его отец знахарствовал. Я его помню...
– Пирожка я, наверное, не увижу. Вы хоть скажите мне – он хоть вообще в природе-то существовал? И какой он был?
– А как же. Был и существовал. Такой коричневый, поджаристый. Ну, какие ж пирожки ночью, мил человек? Конечно же, пирожков нет. И грудки куриной тоже.  Мы же буфет, и при станции, но проезжающих у нас нет. Давно уже нет. Наготовит утром Никитична для рабочих лесхоза разную снедь. До обеда всё и разберут. А названия у нас старые остались, когда ещё станция была рабочая. У нас и магазина нет. Лавка два раза в неделю приезжает с города.
– Пирожка нет, грудки нет. Ну, а напиток «Крепыш» тоже рабочие выпили?
– Ну, почему? Не весь. Он как раз у меня в термосе остался.
Буфетчица отвернулась от своих подруг, которые с нескрываемым удивлением наблюдали за нашим диалогом, взяла настоящий граненый стакан с подстаканником и плеснула в него коричневую дымящуюся жидкость из термоса. Запах тут же наполнил помещение буфета.
– Можно и сахара бросить, но не рекомендую. Может развиться  печёночная недостаточность, – наставительно произнесла буфетчица.

Володька с недоверием взял в руки подстаканник, на котором был изображён летящий спутник с антеннами, и осторожно прихлебнул жидкость. Потом ещё и ещё. Такого Володька никогда не пробовал. Вкус малины, липы, зверобоя – все вкусовые краски этого напитка разлились по его ротовым рецепторам. Он пил это медленными глотками, чтобы надолго запомнить оттенки вкуса.
Женщины же уже были увлечены обсуждением другой темы, когда Володька с громким возгласом: «Ого, ух!» поставил подстаканник на буфетную стойку. И только собака посмотрела грустными глазами на него, сползая по стене вниз, протянув лапы.
Через некоторое время Володька почувствовал, что голову-то отпустило маленько. Вот ведь. Но тут же закололо в правом боку. «Здесь, в этом месте, наверное, пирожок как раз и помогает», – язвительно подумалось Володьке. Но покалывание не проходило.
– Скажите, – перебил он обсуждение интересной темы женщин. – А транспорт общественный у вас какой-нибудь ходит? Я вот видел доску расписания автобуса. Правда, облупившуюся.
– Был у нас автобус. Давно это уже было. Старенький, но ездил. Но городские водители часто болели, потому его и отменили. У последнего врачи сказали – разжижение мозга произошло. Чуть аварию не сделал. Прям с нашей остановки его и увезли. А автобус долго ещё стоял. Куда потом подевался? Не знаем.
– Ну, а в деревне-то как? Живут люди?
– А мы что, не люди? Живут. Пока.
– А деревня тоже Больничная называется?
– Почему Больничная? Мы с испокон веку Красный Яр назывались. И станция у нас Красноярская называлась. И церковь у нас красивая была. И дворов почитай 70 было. И колхоз, и механизированная станция. И телятник свой. Как начали перестраиваться и ускоряться, так и пошло всё наперекосяк. Колхоз развалился, буренки от ускорения устали и пошли под нож. А тут ещё и всеобщая демократия подоспела. Тракторы продали, колхоз доразграбили,  народ в город побежал. А тот, что остался, болеть начал. Станцию закрыли и переименовали. Сегодня достигли того, что и заслуживаем.
– Вы как на партсобрании сейчас здесь отчеканили, – удивлённо сказал Володька.  – Прямо историю последних десятилетий в нескольких фразах поведали.
– Да вы не удивляйтесь. Я ж не всегда Сорочихой была. Бригадир передовой животноводческой бригады ударного комплекса. Партийная, а как же. В «Сельском часе» участвовала. По телевизору показывали эту передачу. И орден имею. – Сорочиха проговорила это с большой тоской в голосе.
– Ладно, девочки. Побегу я дальше, кого-нибудь найти-то надо. Хоть бери да сама запрягайся в повозку, близняшек-то вести нужно.
Володька с сочувствием смотрел на Сорочиху и жалел чьих-то близняшек.
– Давай, вставай, что разлеглась? – прикрикнула Сорочиха на лежащую собаку и выбежала за дверь. Собака с трудом поднялась на подкашивающиеся ноги и большим чёрным носом уперлась в дверь, пытаясь таким способом её открыть. Володька, увидев тщетные её попытки, поспешил помочь. Собака, шатаясь из стороны в сторону, поплелась в темноте за исчезнувшей Сорочихой. 

«Не. Это явно не несварение у неё. – Подумал Володька. – Это миелит». И сразу поймал себя на мысли, что начинает думать и ставить диагноз, как и жители бывшей деревни Красный Яр. К покалыванию в правом боку прибавилась еще и зубная боль. «Так, шестой снизу, двухканальный. Кариес», – пронеслось у него в голове.
Два длинных тепловозных гудка послышались со стороны чёрных кустов, из которых не так давно вышел Володька. Он сразу и не придал значения этому сигналу, глубоко ушедши в постановку диагноза вдруг возникшей боли. Но через минуту протяжные гудки повторились. Володька даже подпрыгнул.
– Мой поезд, – проговорил он и посмотрел на удивлённых женщин, вдруг прекративших опять что-то для себя важное обсуждать.
– Это мой поезд. Спасибо за чай. Он был великолепен. Попрощайтесь за меня с Сорочихой. А то она как-то быстро унеслась, – на ходу Володька прокричал, проглатывая буквы. Поняли ли его замеревшие  женщины, так и останется тайной.
А он уже выбежал из мрачного здания бывшего вокзала станции Больничная и устремился через кусты к перрону, по ходу своего бега понимая и ощущая, что онемевшие на ноге пальцы отошли. Вот и перрон. Володька побежал к своему вагону, где проводница уже была готова поднять вверх ступеньки. Схватившись за поручни, он поднял своё  тело и очутился в тамбуре. Следом к счастливому пассажиру поднялась проводница.
– Ну, как? Прогулялись? Работает вокзал-то?
– Да, спасибо за предложение прогуляться.
Володька сделал ударение с некоторой ухмылкой  на слове – прогуляться.
– Занятная экскурсия,  – продолжал он, при этом почувствовав, что колющая боль в правом боку прошла.  – Сюда людей надо возить организованными группами. Чтобы человек мог сравнить своё состояние до и после. А вот после радоваться жизни и своему нынешнему самочувствию, что помогла всеми забытая станция Больничная.
И зубная боль вдруг утихла. А поезд всё набирал ход, всё дальше увозя Володьку от этой странной станции...


                Русавкино, октябрь 2020 г.