А виновата ты лишь в том, что мама хочет кушать 20

Глава 20

Потом приходила мама. И здесь она приходила такая же злая и холодная, как в моем самом раннем детстве. Она только орала на меня за разбросанные вещи. И это могла быть всего лишь одна единственная кофточка или детские носочки, лежащие не в шкафу, а на краю дивана. Или валяющиеся на полу детские игрушки, в которые мы днем играли с сестрой. За пыль на подоконниках и крошки на полу или на столе. За то, что у сестры что-то не так, например на грудке распашонки пятна от детского пюре, которое она кушала до прихода мамы или я что-то не то с ней сделала, исключительно на мамин "объективный" взгляд.

А вот здесь надо все-таки отметить, что ни одной серьезной травмы, да вообще никакой травмы моя сестра за время нахождения под моим присмотром не получила. Ничего не затащила лишнего и страшного в рот или носик. Она никогда не валялась одна в кроватке. Она была либо у меня на ручках, либо мы ее развлекали с Лариской. Спать ее почти всегда укладывала я, даже если мать была дома. Может, и не каждый день. Я этой хронологии уже не вспомню. Но ту ответственность, что на меня возложили, помню очень хорошо. И то, что требовали по максимуму, тоже помню. Когда сестра научилась ходить и начала выходить во двор, гуляла с ней в основном я. С подружками меня больше не отпускали. Обязательно нужно было брать с собой сестру.

-Ей тоже нужно быть на свежем воздухе. Не будь такой тварью!

А разве с маленьким ребёнком побегаешь? Разве полазаешь по крышам и гаражам? Нет. Только мелкими шажками возле дома.

Мое детство и мои интересы были брошены к ногам их младшей дочери. Да и здесь вроде бы нет ничего страшного. Это же нормально, когда старшие сестры следят за младшими. Да. Нормально. Аномалия в том, что мать переложила все свои святые материнские обязанности на меня, а сама продолжила строить свою карьеру. А если я пыталась отказаться или заняться все-таки своими делами, бывала бита. Я в принципе за все бывала бита.

А вот моя сестра никаких телесных наказаний от родителей никогда не получала. Ни-ког-да! А зачем им бить ее, если за ее проступки били меня? Даже за нейтральные и ни от кого независящие события били опять же меня. И это не выдумки. Такова данность моего детства с этими людьми.

И еще я никогда не ходила в садик. У меня нет опыта общения со сверстниками, так сказать, нормального и непринужденного взаимодействия с ними: отстаивания своих прав, умения когда нужно уступить, а когда нужно дать сдачи.

Я вообще не умею давать сдачи. Любые попытки возразить и, не дай Бог, возмутиться, пресекались в моей семье для меня битьем и криком.
К началу первого учебного года я уже много чего умела. Мать сидела в декрете и время от времени учила меня читать. Пусть с криками и битьем, но учила. Да и первые годы у бабушки, с которой мы заучивали стишки и изучали буквы по картинкам, тоже сыграли свою роль. Поэтому в школу мне хотелось страшно. Я прямо ждала-ждала этот сказочный день.

И вот первое сентября. Я даже помню погоду. На Севере в начале сентября обычно уже хорошая такая промозглая осень, с ветрами и дождями. А в то утро было солнечно, слегка морозно и сухо. И вот мы идем. Наверное, с мамой. Я не помню, кто был рядом. На школьном дворе очень много народу. И детвора, и ребята постарше. И, конечно же, учителя. Моя первая учительница расположила меня к себе с первой минуты знакомства. Звали ее Таисия Ивановна. Полноватая блондинка, с очень миленьким круглым личиком. Вся какая-то уютная и добрая. После линейки нужно было расходиться по классам. Я с радостью пошла за ней.

Вообще мне там так все понравилось! И класс. И парты. И доска. И манера нашей учительницы говорить. И ребята в классе. И мои школьные принадлежности. Все было прекрасно!

Когда мы шли домой, солнышко уже прогрело землю, и тонкий хрупкий лед на лужах и опавших листьях растаял. Листья лежали свободным красивым пестрым ковром. Я бороздила этот ковер из листьев своими сапожками и была счастлива, и от терпкого запаха осени, и от шуршащих листьев, и от событий в первый школьный день, и от того, что я теперь первоклашка. «Первоклашка, первоклассник, у тебя сегодня Праздник». Эта песня навсегда осталась в моей памяти и всю жизнь вызывала какую-то теплую и нежную ностальгию.

Дальше пошли учебные будни. Мне нравилось все. Мне нравились все предметы. Я очень прилежно училась. Я понимала материал и очень успешно его усваивала. В первом классе, когда читали на скорость, я была лучшей в этом забеге. Однажды, учительница прервала мое чтение словами:

-Все! Иди садись. Ты умница, читаешь лучше и быстрее всех!

А потом, когда я уже села за парту, она, глядя на меня как-то очень внимательно, спросила:

-Дариночка, ты услышала, что я тебе сейчас сказала?

-Да - ровным голосом, без всяких эмоций, ответила я.

- А почему, ты даже не улыбнешься? Тебя не радует, что ты молодец и получила пятерку и похвалу?

Я смотрела на нее и не знала, что ответить. Мне было и стыдно и неловко, и не понятно, чего она от меня хочет, в данном случае.

Спустя пару дней, мама, вернувшись с родительского собрания, начала разговор с папой следующей фразой:

-Представляешь, учительница сказала, что ЭТА совершенно не проявляет никаких эмоций. По ней не поймешь, рада она или нет.

При этом они оба смотрели на меня с укором и каким-то осуждением, что ли. Меня отругали за то, что «маме пришлось краснеть на собрании», но что такое эмоциональность и как ее проявлять, так и не объяснили. И даже не вспомнили, что давным-давно, когда я только к ним приехала, и была вся, очень даже шумная и эмоциональная, они дрессировали меня не показывать, что больно, или страшно, или смешно, или грустно. Штирлица, что ли готовили? А теперь, когда я полностью стала соответствовать их требованиям, вдруг пришла критика из внешнего мира, и они с легкостью ее подхватили и обвинили в том, что я «дундук" и «чурбанка". Продолжение следует..