Глава 4. Маленький человечек

Через месяц после похорон я влился в обычную рутину жизни. Тревога за будущее и воспоминания о друге кривой черной линией перечеркивали мои дни, заглушая малейшие поводы для радости. Я снова начал курить; сначала скрывал это от Люси, и курил лишь в ее отсутствие. Но однажды, когда печаль снова взвалилась на мои плечи, я не заметил, как оказался на балконе с дымящей сигаретой. От меня самого тоже исходил едва уловимый запах дыма.
В открытое окно под напором прохладного ветра бились ветки желтеющих деревьев, несколько опавших листьев проникли внутрь и приземлились на полу, возле моих ног. Я присел, чтобы поднять их с пола, когда услышал голос за своей спиной.
- Ты хочешь, чтоб нашего ребенка воспитывал не отец, а только его дымящийся кусок? – жена бросила на меня гневный взгляд и, более ничего не сказав, удалилась.
Я ничего ей не ответил, лишь совестливо опустил глаза. Стоило жене уйти, как я погасил бычок о подоконник и отправил его в мусорный ящик. Следом за ним туда же полетела пачка сигарет, которую я прятал в кармане джинсов. Более я ни разу не чувствовал даже позыва закурить.

С каждым днем Люси становилась более раздражительной, иногда даже срывалась на плач. Причины ее срывов были ясны как день: гормональный всплеск вывел из себя даже мою уравновешенную жену. Я терпел это, старался угодить каждому ее капризу, но иногда я все же не выдерживал этого.
Однажды она сделала мне мелочное замечание, я уже не в силах и припомнить, за что она на меня прикрикнула. Я стал оправдываться перед ней, как вдруг словил себя на мысли, что мне надоела эта унизительная роль. «Как долго она будет издеваться надо мной? Раньше ведь все было идеально. Вместе со своим зародышем она как с цепи сорвалась!». Впервые за всю нашу совместную жизнь я нагрубил ей. Она замерла, глаза ее расширились, губы задрожали.
- И не стыдно тебе? – спросила она уже абсолютно спокойно. – Я ношу твоего ребенка, мучаюсь за нас двоих, ты и на долю секунды не представляешь, как мне тяжело…
Но я уже вошел в раж:
- Никто меня даже не спрашивал, хочу я этого человечка или нет! – вырвалось у меня. Я пытался заткнуть себе рот, но продолжал говорить все, что накипело. – Матерью Терезой себя почувствовала? Никому не нужны эти твои старания! Ты просто родишь еще одного человечка, раба пустоты, который будет обречен на съедение изнутри. Думаешь, он счастлив будет оттого, что появится на свет? Нет, может, он будет вообще проклинать нас за то, что мы произвели его в этот мир! Зато теперь наша с тобой, прежде счастливая жизнь, стала до боли напоминать мне Сая и Лиз, и прочих приятелей с их нерадивыми женами. Они все жаловались на неурядицы в семье. Теперь я отлично понимаю, что послужило причиной их конфликтов.
Люси смотрела на меня со слезами и качала головой.
- Уходи. Уходи, пожалуйста. Я не хочу тебя видеть… - она смотрела на меня сумасшедшими глазами. Я поспешил в коридор. Накидывая на себя пальто, я слышал, как Люси всхлипывает в нашей спальне. «Дурак… Как можно было сказать ей такое сейчас?» – я говорил это то ли про себя, то ли в слух, не помню.
Захотелось бить себя по лицу до изнеможения, чтобы выбить из себя всю эту дурь. Я не находил себе места от стыда. Как назло, я не мог найти ложку, а без нее правая пятка застряла в ботинке, не желая пролазить в него целиком. Я с силой вытащил ногу обратно из ботинка и швырнул его в дальний угол комнаты, а сам растерянно развалился на полу в прихожей, обутый на одну ногу.
«И ведь понимаю головой, что ей сейчас куда хуже, чем мне. Но эта идиотская гордость, не могу ведь через нее переступить. Вместо того чтоб быть ей поддержкой, я веду себя как идиот». Захотелось прижать ее к себе, зацеловать ее слезы и вымолить прощения, но я не мог заставить себя даже подняться с пола.

Что-то разбилось. Услышав в спальне звон битого стекла, я сразу забыл обо всем на свете. Мало ли, что могло прийти в голову Люси в таком состоянии, особенно теперь, после моей выходки. Так и не сняв с себя второй ботинок, в незастегнутом пальто, нелепо свисавшем на моих плечах, я поспешил на шум в спальню.
Люси, поджав ноги, сидела на кровати, вся в слезах, и смотрела в окно, в серое небо и рыжую антенну, раскачивавшуюся под силой ветра на крыше соседнего дома, стоявшего почти впритык к нашему и загораживавшего нам вид на центральную площадь. В нескольких шагах от нее лежала расколотая на несколько частей стеклянная рамка с нашим совместным фото. Это была наша первая совместная фотография.
Я вздохнул с облегчением. Моя Люси не способна была на глупость даже теперь, когда была в сильном гневе.
- Прости меня, - произнес я как можно более спокойным тоном, стоя в двери. Я рвался приблизиться к ней, но она даже не пошевелилась. Я подсел на противоположный угол кровати и смотрел на нее, бессмысленно растворявшую свой взор в размазанном неряшливыми тучами небе.
- Думаешь, я и сама не понимаю, в каком мире будет жить наш ребенок? – произнесла она, не оглядываясь в мою сторону. – Да я каждый день вынуждена видеть сотни  детей в своей школе, уже обезображенных пустотой. И я, лично я, понимаешь, - она повернулась ко мне, в ее заплывших от слез глазах я видел уже не отчаяние, а тихо кричавшую слабость, - каждый день внушаю им, что это естественно, хотя сердце говорит мне обратное. Они все еще сопротивляются, шумят, балуются, всеми силами выражая свой протест моим словам. А стоит детям подрасти всего на пару лет, и они станут инертными, они уже будут просто лениво слушать меня, притворяясь, что им все это интересно. Я воспитываю будущих рабов пустоты, и осознаю, что скоро буду делать раба из нашего маленького невинного человечка.
Из Люси валили клубы дыма. Я подул на ее живот, пытаясь охладить жар в ее груди. Но все тщетно. Я потянулся через всю кровать и прижал Люси к себе, чтобы принять в себя ее боль.
- Может, мы все же поторопились с человечком? – говорил я ей на ухо, вслушиваясь, как ее дыхание немного успокаивается. - Мы все еще не успели достаточно очерстветь, чтобы не задумываться над тем, что мы делаем…
- Нет, - возразила она, дыша мне в плечо горячей влагой. – Узнав о человечке, я думала избавиться от него, даже не сообщив тебе об этом. Я знала, что ты будешь не рад, да и сама я была не готова. Но так и не решилась на это. Во мне зародилась надежда, такая небольшая, но сладкая надежда, что этот человечек будет исключением, что он не станет рабом и каким-то образом воспротивится системе, не даст пустоте себя сожрать. Я знаю, что это наивно, но… - она выбралась из моих рук и подошла к окну. Нашу спальню озарил яркий луч света, пробившийся через пелену туч. Она подставила свое лицо ему навстречу. – Но я упорно в это верю. И уже ради одной мысли об этом готова пережить все предстоящие испытания.

Наш человечек уже стал отчетливо виден в прозрачной капсуле, которую Люси носила с собой, аккуратно подвязав на поясе. Соединенная пуповиной с ее маткой, капсула была наполнена мутноватым раствором, в котором развивался наш малыш. По вечерам мы с Люси рассматривали крохотное тельце, пытаясь понять, где у него ручки, а где ножки.
- Надеюсь, он родится целеньким, - произнес я, удерживая капсулу в своей ладони и подмигивая будущему человечку.
- Еще не видно, - улыбнулась Люси, любопытно рассматривая зародыш. - Врач говорит, то теперь это большая редкость, чтоб человек родился без хотя бы крохотного сквозного отверстия. Все-таки хорошо, что он у нас будет именно сейчас, - жена положила голову мне на плечо. Чем моложе я, тем больше шансов, что человечек родится здоровым. А родись он позже, когда меня еще больше разъест, он мог бы уже с рождения иметь огромную дыру внутри своего тела.
- Просто у тебя довольно небольшая пустота внутри, - сказал я. Я всегда гордился, что моя жена на фоне прочих женщин ее возраста была куда более наполненной. – У многих шестнадцатилетних девочек пустота ито в разы больше, чем у тебя. Представь, какие у них родятся дети…
- Их не волнует эта зияющая дыра … - она зашевелила головой, пытаясь поудобнее расположиться на моем плече. – Я же с детства думала об этом…
- Удивительно, - сказал я. До этого момента я никогда не замечал в тебе материнских наклонностей.
- Я не о материнстве… - покачала она головой. – Я ведь не только ради этого берегла свое тело, как могла…
- А для чего же? – полюбопытствовал я. Только сейчас до меня дошло, что и беспокоиться о внутренней пустоте я начал под ее влиянием. С тех пор, как мы встретились, я болезненно воспринимал любое, едва уловимое шипение в себе.
- Просто…
- Хочешь подольше прожить?
- Нет. Не хочу растрачивать себя на мелкие удовольствия…
- Бережешь себя для чего-то большого?
- Возможно, - неопределенно ответила она.
- А ты не боишься, что она так и не наступит, эта большая радость, за которую стоило бы отдать свою целостность?
- Нет… - пожала жена плечами. – Если мне мои «сбережения» не пригодятся при жизни, я хотя бы передам это право нашему ребенку…

Когда мы с Люси отчетливо рассмотрели сквозь капсулу, что мы ждем мальчика, я тут же предложил:
- Давай назовем его в честь Джеймса.
- Хочешь, чтоб он был таким же безбашенным, как твой друг, царство ему небесное? –улыбнулась Люси.
- Ты против? – ответил я вопросом на вопрос.
- Да нет…
- Просто Джеймс был особенным человеком, - я продолжал убеждать ее в том, что моя идея хороша. - В нем было столько силы, наглости, страсти. «Мне его очень не хватает», - добавил я про себя, но так и не произнес этого вслух.
- Джеймс был очень своеобразным, - пробормотала Люси, поглаживая еще не родившегося сына через капсулу.
- Он был лучшим из людей, которых я знал, - возразил я и добавил. – Не считая тебя.
- То есть, - ехидно заулыбалась жена, - ты, наконец, соизволил занести меня на один уровень со своим другом по значимости в своей жизни.
- Да что ты, - думая, что она обиделась, я попытался выкрутиться из ситуации. – Ты всегда была не менее значимой, чем он. Просто вы очень разные. Он бунтарь, выскочка, весь такой неправильный. Он был ходячим протестом миру, в котором жил. А ты… ты воюешь тихо, ведешь себя, как… как  партизан. Никто не знает, когда ожидать от тебя удара.
Люси позабавило мое сравнение:
- Я думала, ты скажешь, что я пай-девочка, слишком правильная для этого мира.
- Ну… это тоже не лишено доли правды, - она, как всегда, читала мои мысли насквозь. – Но, знаешь, в вас с Джеймсом есть нечто общее, что всегда притягивало меня. Вы излучаете энергию, которой явно не хватает у меня, - я все же нашел правильные слова.
- Ну нет… - Люси не хотела со мной соглашаться. - Ты тоже очень сильный, очень… Просто у тебя потенциальная энергия.
Я молчал, примеряя на себя ее слова. Очень хотелось, чтобы это было правдой. Но я был исчерпан после рабочего дня, и сейчас сил моих хватало лишь на то, чтоб лежать рядом с женой и созерцать на то, как развивается в мутной капсуле наш будущий человечек. Я не мог понять, откуда Люси берет столько сил. Весь день она проводила на выматывающей силы работе, в обществе шумных детей, но вечером чувствовала себя довольно бодро. Наш маленький Джеймс, увеличиваясь день за днем, доставлял ей все больше неудобств, но она не жаловалась, а, наоборот, с каждым днем казалась мне все более жизнерадостной.
- Слушай, ты это видишь? - прервала мои восхищенные размышления жена. – У Джеймса, кажется, появляется пустота… - она смотрела на меня в надежде, что я смогу убедить ее в обратном. Но, всмотревшись в маленький живот, который как раз хорошо просматривался, не прикрытый ручками и ножками, я увидел на нем темно-красную точку.
- Да что ты, это просто пятнышко, - сказал я беззаботно, стараясь успокоить жену. – Оно рассосется… Может, ты просто перенервничала на работе.
- А что, если оно превратится в сквозную дыру? – не унималась она.
- Де нет же, - возразил я. – Ты главное не тревожься. Его наполненность сейчас зависит исключительно от тебя.

В ночь, когда родился маленький Джеймс, я проснулся от обильного потоотделения и запаха гари. Все мое тело было мокрым, пот застилал мне глаза. Открыв глаза, я увидел, как лежавшая рядом Люси пылала. Капсула с малышом набухла и стала трескаться, наружу стала выступать жидкость. Я был в панике, но в не меньшей панике была и она. Изо всех сил дуя на пламя, она утопала в собственном поту.
Я подхватил ее на руки и понес в машину. Она держала капсулу с малышом в своих руках как можно выше над пламенем и плакала.
- А что, если он сгорит от моего же огня? – спросила жена, когда я расположил ее на заднем сидении. Края капсулы, из которой отчаянно рвался Джеймс, немного обуглились, и ее опасения были вполне уместны. Я с трудом сдерживался, чтобы и самому не поддаться беспокойству. – У меня не хватает рук…  - пискнула она жалобно.
- Не тревожься, его ведь окружает вода, - указал я на мутный зеленый раствор. В нем изо всех сил толкался наш сын. Присмотревшись, я заметил, что в его крохотной груди мелькают искры, но тут же тухнут от жидкости, в которой он болтался. Я не стал говорить Люси о том, что увидел, чтобы еще больше не испугать ее. Я выхватил из ее дрожавших от усталости рук капсулу и положил на переднее сидение, вытянув трубку, соединявшую малыша с матерью, на всю возможную длину.
– Теперь он точно не загорится, - пообещал я ей и захлопнул за ней дверцу.
- Смотри, он тоже горит, - запаниковала Люси, обнаружившая искорки на теле сына в тот самый момент, когда я уже думал вздохнуть с облегчением. Я вел машину и старался быть максимально осторожным. Собственный дым от волнения застилал мне глаза, я с трудом видел, что происходит на дороге.
- Но это нормально, - соврал я. Я понятия не имел, как все это должно происходить. – Ты разве не читала об этом? Не обсуждала будущие роды с подругами-матерями?
- Обсуждала и читала, - хотела было возмутиться Люси. Ей неприятно было думать, что я мог посчитать ее за неосведомленную молодую мать. Но у нее не было сил со мной спорить и что-то мне доказывать, она устало опустила голову и до самого приезда в родильный дом молчала. Я слышал лишь ее тяжелое дыхание и шипение гаснущего пламени, которое она периодически заливала холодной водой из заранее подготовленной бутылки.
Выехав на оживленную улицу, я почувствовал, что в состоянии контролировать ситуацию; это придало мне уверенности, и до больницы мы добрались без приключений. Малыш приутих в своих попытках выбраться наружу, Люси отключилась, дым почти выветрился из салона. Когда я доставил жену в приемную, Люси снова очнулась и задымилась.
Перед моим носом в родильную палату захлопнулась дверь. Пожилая медсестра строго сообщила:
- Вам туда нельзя!
- Но я обещал… - запротестовал я.
- Это тяжелый случай, видите, как она дымится, - женщина пресекла мою попытку договориться с ней. – Подождите здесь, - она указала на сидения в коридоре. – Вы все равно не в силах ей ничем помочь.
Я приземлился на самом далеком от дверей палаты сидении и долго прислушивался к тому, что происходит внутри. Оттуда не доносилось ни звука, только откуда-то снизу до меня доходил железный лязг и глухой стук. Я постарался успокоиться и кое-как уснул, свесив голову на плече.

- Поздравляю, - надо мной стояла та же медсестра и осторожно трепала меня по щеке. – Все уже позади.
Я лениво расправил плечи и поднялся с сидения.
- Теперь я могу увидеть жену и сына? – спросил я.
- Они сейчас спят, - ответила она. - Люси под наркозом, ее значительно потрепала пустота этой ночью, мы боялись, что она вообще сгорит живьем. Но вам повезло, наш доктор спас ее, так что вам не о чем беспокоиться. Теперь она набирается сил. Езжайте домой, поспите, придите в себя, а во второй половине дня в бодром состоянии навестите их. Думаю, к тому времени Люси уже сможет вас видеть.
Я потягивался, не спеша покидать стены роддома.
- Кстати, - повернулась медсестра, уже успевшая отойти от меня. – Ваш сын на удивление здоров. Можно сказать, что это исключительный случай. У нас уже давно не рождалось заполненных младенцев.
В окне я увидел едва вставшее над горизонтом солнце, из открытой форточки пахло весенней свежестью. Новый день приветствовал новую жизнь. Новая жизнь наступила не только для маленького человечка, но и для нас с Люси.
Опустив руки на грудь, я нащупал, что в правой половине моего тела пустота заметно расширилась, образовав большой, почти ровный полукруг, справа от общего контура пустоты. Странно, но в тот момент я вообще не исходил дымом. Не было ровно никакого сожаления, что после рождения Джеймса я потерял частицу себя, наоборот, стало непривычно легко. Все так же пусто, но хорошо. Я бы назвал это состояние наполняющей пустотой.
- Застегните куртку, ато простудитесь. Там сильный ветер, - посоветовала мне незнакомая красивая женщина, с которой я пересекся у двери выхода. Но я не послушал ее; благодарно кивнув, я так и вышел нараспашку.
Шагая навстречу ветру, я ощущал, как его поток проходит сквозь меня, лаская изнутри весенней прохладой и развевая края моей незастегнутой куртки. Было действительно свежо, но я не спешил залазить в машину. Несколько минут я стоял возле раскрытой дверцы и смотрел по сторонам, впуская в себя запах весеннего города, и лишь потом с неохотой сел за руль.
«И все же смысл существует, - думал я по пути домой. – Возможно, он всегда рядом с нами, а мы просто не позволяем себе его осознавать». Я решил добираться домой не через город, а в объезд, через окраину, где было гораздо меньше пробок и людей. По обе стороны от меня зеленели деревья и кустарники, я наслаждался дорогой домой, стараясь как можно на дольше сохранить ощущение радости в своей заметно опустевшей после вчерашней ночи груди.